Костылев Валентин. Иван Грозный (Книга 2, Море)

   Словно из-под земли выскочили десятка два закованных в латы воинов, вооруженных копьями.
   Купцы, уплывавшие за океан, выстроились у стремени венценосной всадницы. Они были одеты в длинные, широкие, черного цвета, одежды.
   Там, где ступали копыта королевского коня, купеческие слуги расстилали ковры.
   Толпа обнажила головы. Сняли свои шапки и московские торговые люди. Стали следить, затаив дыхание, за тем, что будет дальше.
   День был солнечный - слепила глаза пестрота многоцветных одежд, блеск драгоценных камней, сверкание оружия окружившей королеву свиты.
   В толпе московских купцов появился главный агент "Московской Компании" Вильям Барро, подошел к ним и сказал, что он постарается представить их своей королеве.
   Купцы приосанились, иные смутились, но Алехин их успокоил: королева доброжелательна к московским людям и царя Ивана Васильевича уважает. Когда так, оправили на себе одежду, расправили бороды, прошептали про себя молитву господню. Приготовились.
   - Куды же это они собрались? - спросил Алехина Поспелов. - В толк я не возьму.
   - Земля новая объявилась позади окияна... туда и поплывут. Новая земля - так ее прозывают, Новый Свет!..
   - Далече ли она отсюдова? - спросил Юрий Грек.
   - Бог знает!.. Говорят, вдоль земли всей плыть надо, - ответил Алехин наобум.
   Большое удивление вызвала у купцов смелость аглицких людей: неведомо куда люди плывут, - знать, доходное дело!
   - Гляди, как красавица королева с ними ласково беседу ведет...
   - Она к торговым людям милостива, - заметил Алехин, - купцы хвалят ее... Да и польза ей от того.
   Наконец, когда проводы были закончены, к Алехину подошел Вильям Барро, красный, взволнованный, и сказал: "Ее величество соизволила пожелать видеть московских гостей".
   Двинулись купцы, с достоинством, низко поклонились королеве на ее приветливый кивок.
   Она спросила о здоровье государя Ивана Васильевича и пожелала успеха московскому торгу.
   Поспелов, выйдя вперед, благодарил королеву за гостеприимство и доброе слово о батюшке государе.
   Но вот опять забили литавры, загудели трубы.
   Королева повернула своего коня. За нею двинулась и вся ее свита.
   Вечером в дом, где остановились московские люди, приехал Вильям Барро. Он сообщил, что королева благословила "Московскую Компанию" на отправку в Нарву новой флотилии торговых судов, и поздравил московских гостей.
   По просьбе купцов Алехин задал Вильяму Барро вопрос:
   - Почему в Лондоне так шумно и весело, разве их вера не запрещает праздности, гусель гудения и лицедейства?
   На это Вильям рассказал следующее.
   Был такой суровый протестант, который осуждал лондонские нравы. Имя ему Кальвин. Жил он в Швейцарии. Когда доложили о том королеве, которая не любила Кальвина за суровость, она сказала:
   "Кальвин сделал реформацию для самого себя, согласно с нравом своим, но не обязан весь свет согласиться с суровостью его. Он придумал столь печальный обряд богослужения, что собрания реформатов походят более на темницу, наполненную преступниками, нежели на собрания богомольцев. Пророки учили служить богу с весельем. Они писали: "Хвалите его в тимпанех и гуслех, хвалите его в струнах и органе! Хвалите его в кимвалах доброгласных"... Как же можно следовать суровым порядкам, навязываемым Кальвином?.."
   С этого дня купцы стали частыми гостями в "Московской Компании", которая помещалась в большом богатом каменном доме. Одно крыло этого дома высоко поднималось над остальною частью здания, образуя широкую четырехугольную башню, окаймленную тупыми зубцами на вершине. Внизу, у основания башни, был широкий, с куполообразным вырезом над воротами вход, закрытый тяжелыми железными дверями. Одно над другим поднимались три больших окна в мелких квадратных стеклышках. Все здание вместе с башнею было окрашено в темно-бордовый цвет. Столетние дубы пышной зеленью обволакивали этот дом.
   "Компанию" возглавляло правление из одного губернатора, четырех консулов и двадцати четырех ассистентов.
   Московские торговые люди были однажды приняты и губернатором Уильямсом Герардом. Он приветливо встретил русских гостей, рассказал им, ради какой цели возникла "Московская Компания". Главное - желание королевы жить дружно, в добром союзе с московским государем.
   Герард сказал, что королеву весьма огорчает, что кратчайшим путем, через Балтийское море, англичанам не удается наладить торговое мореплавание в Нарву, как бы то ей, королеве, хотелось. Этому мешает постоянная война за господство в Балтийском море между Швецией, Данией, Польшей, Ливонией и Москвой. Да и немцы данцигские и любекские с некоторых пор начали вредить английской торговле с Нарвою. Ее величество королева Елизавета имеет желание оказать посильную помощь Московскому государству в его борьбе с врагами, а потому купцы английские, не щадя своей жизни, плывут далеким окружным путем в Холмогоры, среди льдов и бурь Ледовитого океана, везя оружие и иные товары московскому царю. Пускай осуждают за это королеву иные государи! Она не изменит своего отношения к Москве.
   Купцы, которых сопровождали Совин и Алехин, много раз благодарили за ласковые слова Уильямса Герарда, прося передать свое приветствие и свою благодарность ее величеству королеве Елизвете.
   В полумиле от Лондонского моста, на высоком бугре, над Темзой, раскинулась Лондонская башня, эта крепость, занимавшая обширное место от бухты Спасителя до пристани Святого Олава.
   Толпа москвичей, предводимая англичанином Генри Куртесом, рано утром приблизилась к башне. Андрею, находившемуся в толпе, она показалась каменной грудой стен, башен, валов, ворот. Чем ближе подходили, тем яснее, величественнее вырисовывались башни, фасады, ворота, угрюмые, покрытые мхом зубцы. Стаи воронья взметнулись и закружились над стенами крепости.
   - Вы видите перед собой, - сказал Генри, - жилище мужественных королей, могилу благороднейших рыцарей, место веселых, шумных торгов и самых мрачных преступлений. Здесь и тюрьма, и судилище, и дворец. Всё тут.
   Когда подошли совсем близко, то увидели сильную конную и пешую стражу около ворот и стен крепости.
   - Стойте! - сказал Генри Куртес. - Знайте, почва под вашими ногами насыщена кровью более всякого поля сражения. На этой самой земле рекой текла из поколения в поколение кровь Англии. Вы слышите трубные звуки, бой барабанов? Это происходит учение воинов. Но подобный же шум вы можете услышать, когда совершается публичная казнь или торжественный королевский выезд. Рядом с Лондонской башней с четырнадцатью веками ее народной славы все другие дворцы мира кажутся вчерашними созданиями... Следуйте за мной. Поднимемся повыше - отсюда виднее.
   Все последовали за Куртесом.
   Расположившись на удобном пригорке, среди кустарников, они приготовились слушать.
   - Смотрите!.. Лондонская башня делится на две части: Внутренний двор и Внешний. Внутренний двор окружен стеною с двенадцатью башнями, а Внешний окружен рвом. Вон там сторожевая башня, королевские галереи и покои, монетный двор, сокровищница, но, друзья, чтобы описать вам этот громадный замок, рассказать про каждую башню, понадобится много дней. Я расскажу вам только о том, какое происшествие случилось здесь совсем недавно...
   Генри тяжело вздохнул.
   - Да. Более двухсот лет топор в Лондонской башне не оставался в бездействии. Вряд ли хотя один год проходил тут без политических убийств... Только королева Елизавета до сих пор не пролила ни капли крови... Спят спокойно в Лондоне и в провинциях. Однако я расскажу вам, что хотел... Слушайте! Покойный король Генрих Восьмой женился на красавице Анне Болейн. Но она была не угодна католикам, она не любила папистов... И вот ее оклеветали, обвинив в прелюбодеянии, в измене королю. В это время король увлекся другой девушкой и решил расстаться с королевой Анной, матерью нынешней королевы. Анну Болейн посадили в крепость, и королева взошла на эшафот, одетая великолепно, и объявила всенародно, что умирает безвинно, по наговору своих врагов. Она хвалила короля, называя его милосердным и благостным, говорила, что подданные его должны почитать себя счастливыми под управлением такого государя. Заметив, что некоторые из придворных дам злобно усмехаются, она обернулась к ним и сказала: "В досаду вам я умираю королевой!" И тут же, преклонив колени, помолилась и положила голову на плаху.
   В народе есть слух, будто ее отрубленная голова скакала на эшафоте, делая движения губами и глазами... Так погибла добрая и прекрасная королева Анна, дочь которой ныне осчастливила своим правлением английский народ. И еще другую жену из-за попов погубил король. Тут же и ей отсекли голову.
   В грустном молчании выслушали москвичи рассказ Генри.
   - Выходит: у вас короли на поводу у попов? Зачем они слушали монахов? У нас царь сильнее духовного чина, - степенно разгладив бороду, с гордостью сказал купец Поспелов.
   - Приезжали и к нам латинские монахи, да никто их не слушает... Коли вмешиваться будут в государевы дела, их самих в темницу бросят, - вставил свое слово и Алехин, исполнявший обязанности переводчика в этой прогулке.
   Поспелов рассмеялся:
   - Э-эх, кабы побывали здесь наши земляки, да послушали бы об этой башне!.. Пожалуй, не стали бы пенять на суровость батюшки государя.
   Англичанин с интересом выслушал слова своих московских друзей о царе Иване Васильевиче и, хитро подмигнув, сказал:
   - Наша королева Елизавета теперь тоже не склонна быть послушною овцою у клириков... Это знают и католики и протестанты... Когда она взошла на престол, все епископы даже отказались короновать ее. Едва удалось уговорить одного, чтобы он совершил обряд венчания на государствование. Испанский король как ни старался навязать нам католичество вместе со своим папою, - королева огнем и мечом отразила их посягательства. Нет у нас врагов навязчивее Филиппа испанского! Он бесится, видя, что в Англии начинается новая жизнь... Он темный человек.
   - Бесятся и наши соседи, - сказал Алехин, - видя, как Московское государство растет, делается сильным.
   - Слышали мы об этом, - сказал Генри Куртес. - Вашего государя в Англии знают, удивляются, как смело он переделывает Русь. Он бесстрашный человек и большой мудрец военного дела. В Европе боятся его. Говорят о нем страшные вещи, пугают им малые и большие королевства. Против него заговор. Французы договариваются со Швецией отвоевать у Москвы Ливонию, чтобы бороться против Испании... Герцог Альба предупреждает своего хозяина Филиппа... угроза, будто, нависает над вассальной Нидерландией... Боится он, как бы его не вытеснили его французы со шведами из Нидерландии...
   - Нашему послу Совину все то ведомо, - хитро улыбнувшись, произнес Алехин. - Королевины министры шепнули ему... сказывали они, что государыня ваша в сих вопросах остается по-прежнему на стороне Москвы.
   Поспелов, краснея, смущаясь, толкнул локтем Алехина.
   - Спроси-ка его, пошто у них бабы государством правят? Хорошо ли это?
   Алехин, улыбнувшись, перевел вопрос Поспелова. Генри Куртес сначала испугался, оглянулся кругом, потом с жаром ответил:
   - Неправедное рассуждение мужчин о женщинах, - вот истинный грех! Женщины способны к правлению. Я не знаю, с каким намерением мужчины столь странно судят о женщинах. Кажется, что это происходит оттого, что святой Павел запретил женам учить в церкви, из чего и заключили, будто пол сей к государственному правлению не способен. Гишпанцы называют женщин "донна", что означает "госпожа". Римляне узаконили, чтобы мужчины уступали женщинам правую сторону. Греки заимствовали в сем поле имена Муз своих и Минервы, богини наук и художеств. Три первые части света: Европа, Азия, Африка носят на себе имена женские. Царица Савская известна всему миру. Ушел ли кто когда в науке красноречия далее Маркеллы? Превзошел ли кто в знании языков Евпаторию? Дабы доказать, что женщины способны к делам важнейшим, если бы мы и не имели другого примера, кроме королевы Елизаветы, довольно было бы и сего, - закончил Генри Куртес.
   Когда Алехин перевел ответ англичанина, купцы переглянулись между собой с удивлением. В глубине души они никак не могли допустить, что женщины могут править царством, как и мужчины.
   - Э-эх-ма, каких только людей нет на свете! - вздохнул Поспелов, сокрушенно покачав головой.
   - Баба и есть баба... как уж ты ее ни верти. Вона я своей Аграфене сшил новую шубу с бобром, а она ферязь бархатну требует да летник, золотом шитый. Пришлось розгами поучить, - молвил, гневно сверкнув глазами, Юрий Грек.
   - Спаси бог, бабе волю дать... - угрюмо проговорил купец Тимофеев. А все ж ты ей ферязь и летник купил!
   Распрощались с Генри Куртесом дружественно.
   - Хороший мужик, - сказал ему вслед Поспелов, - разговорчивый...
   В доме, где стояли пушкари, в верхнем житье, поселился и Керстен Роде со своими друзьями. Там было постоянное веселье, шум, пляски.
   У Керстена Роде нашлись в Лондоне старые знакомцы, мореходы. Он с ними часто уплывал в шлюпках на корабли, стоявшие на якоре в гавани. Почти ежедневно вместе с толпою датчан он уходил в таверну. Этот тайный кабачок приютился на самом берегу гавани среди гор бочонков, мешков и ящиков.
   Однажды он вернулся из своих похождений с большим синяком под глазом. Когда Алехин спросил его, откуда этот синяк, он ответил:
   - Это доказательство того, что на суше честным людям нечего мечтать о счастьи.
   Из дальнейших его слов все поняли, что Керстен Роде пострадал из-за чужой жены и что ему пришлось сражаться с мужем, двумя братьями и двумя другими родственниками этой женщины. Бой был неравный.
   - Все они олухи и невежды, так как не знают, на кого напали. Керстен Роде раньше, чем не выбьет зубы обидчикам, не сядет на корабль.
   Обнаружилось и еще одно место, где часто пропадал Керстен, - биржа. Алехин водил туда и Андрея. У парня голова закружилась от великого, шумного сборища, в самую гущу которого втиснулись они. Здесь им попался Керстен Роде, весело беседовавший с такими же, как он, темными людьми, только что прибывшими с богатой поживой из заморской земли, Гвинеи. Они были черны от загара. Белки их глаз сверкали веселым живым блеском, лица сияли счастьем. У многих коричневые от загара руки были в перстнях, браслетах, а оружие украшено золотом. С явной завистью рассматривал все это Керстен, расспрашивая, где и что добыто.
   В свою очередь его друзья поинтересовались, какова служба у московского царя.
   - Я не знаю другого такого государя, кто бы так уважал мореходов, как этот владыка. Если честно ему служить, в убытке не останешься, - ответил Роде.
   - Самое трудное - служить честно. Если бы мы были честными людьми, то наши государи обнищали бы, - сказал один из его приятелей, корсар Спик, и добавил:
   - Подумай над этим.
   Керстен Роде задумался, омрачился, но, смешавшись с толпой, снова стал весел и любознателен, как всегда.
   Кого только тут не было! Солдаты, вернувшиеся из Фландрии и Ирландии, солидные граждане, адвокаты, священники, знатные люди со своею свитою, джентльмены, мастеровые, подмастерья в своих плоских шляпах, дамы и девушки из Сити, рубаки, повара. Посещавший московское посольство мистер Ноэль рассказал Алехину, а тот перевел его слова Андрею, очень забавные истории про уличную жизнь Лондона.
   - У нас весело, - сказал Ноэль. - Зачем унывать? Нам хочется жить. Ее величество королева дает нам пример, как надо жить... Замок королевы Уайтхолл* - источник неумирающей радости.
   _______________
   * Белый дом.
   Один англичанин рассказал Алехину о том, что сегодня ожидается много кораблей с невольниками из Африки.
   - Торговля неграми, - сказал он с торжествующим видом, - обогатила много господ. Я сам хочу заняться этою выгодною торговлей.
   Андрей обомлел, когда Алехин передал ему слова англичанина.
   - Скажи ему, ведь это грешно!.. Как же так можно людьми торговать?
   Англичанин весело рассмеялся:
   - Они язычники... Черные... Они не такие люди, как мы... - сказал он брезгливо.
   Андрей долго не мог успокоиться. Ответ англичанина только еще более опечалил его.
   На бирже Андрей и Алехин встретили Степана Твердикова и Юрия Грека. Их окружила толпа маклеров. Купцы держались степенно, слушая перебивавших друг друга биржевиков. Толпа любопытных тщательно осматривала наряды московских гостей. Зевак в веселое настроение приводили длинные теплые кафтаны купцов, их шляпы, сапоги. Московские люди не обращали на это внимания. Они углубились в дело.
   Андрей предложил Алехину подойти к купцам, помочь объясниться с биржевиками.
   Но когда они приблизились, Твердиков и Юрий Грек возбужденно замахали руками.
   - Идите с богом! Обойдемся без вас, - крикнул Твердиков.
   - Ну, что же, отойдем, коли так. Не будем мешать. Гляди, как они горячатся, стало быть, без слов понимают, в чем дело.
   Вечером Твердиков признался, что весьма выгодно продал свои беличьи меха.
   - Не ошиблись, - подтвердил Юрий Грек.
   - Торг тут богатый, - промычал Твердиков, ощупав деньги в кармане. Вот кабы Никита Шульпин поехал, нажился бы...
   В общей беседе за кружкою пива языки у московских гостей развязались. К великой досаде, купцы узнали, что больше всех остался в барыше молодой Коробейников. Где он пропадал и когда распродал свои товары и закупил себе шерсти аглицкой, никто не видел.
   - Ну и рыжий бес, ловко молокосос нас объехал... - рассмеялся Тимофей Смывалов. - Изрядно слукавил. Весь в своего батьку.
   Коробейников смиренно ответил:
   - Батюшка моей матушки говорил батюшке: бог милостив, не обидит тебя за твою совесть. Таких совестливых людей, как мой батюшка, не разыщешь во всем мире. Так говорит моя матушка.
   - Мели, Емеля, - опять "батюшка" да "матушка". Знаем мы твоего батюшку!
   - Ну и ладно!
   - Господь с тобой! Спасибо, однако, и "Московской Компании". Знатно помогли нам продать. Хорошие люди.
   - Мой батюшка говорит: "всякая птица своим носом сыта".
   - Как в гостях ни весело, а дома веселее, - сказал Иван Иванович Тимофеев. - Пора собираться домой...
   - Золотые слова, дядя Иван, - произнес с сияющим лицом Коробейников.
   IV
   Охима проснулась от сильного шума и крика. Быстро одевшись, выбежала из избы. В страхе попятилась, невольно закрыв лицо руками: горела Печатная палата.
   Жарко, дышать трудно! Изнутри, спасаясь от огня, выбегали друкари, вытаскивая на себе ящики с печатными книгами и типографским добром. Сам Иван Федоров, окруженный огнем, высокий, лохматый, выбрасывал из окна недавно отпечатанные книги "Апостола".
   Снизу кричали его товарищи, чтобы он скорее выходил, не то сгорит, но он бесстрашно продолжал бросать книги во двор.
   Вот уже пламя пробилось сквозь крышу, и в морозном воздухе, исторгнутые огнем, понеслись ввысь, в клубах дыма, горящие куски бумаги, тучи искр, застилая небо зловещим темно-красным заревом.
   Друкари схватили багры и бадьи, которые им принесли прибежавшие на пожарище соседи. Охима вместе с татарином-воротником принялась оттаскивать в сторону горящие доски и балки. Пламя осветило прискакавших к пожарищу стремянных стрельцов. Были пущены в ход копья. Стрельцы разламывали ими заборы и соседние сараи, чтобы огонь не пошел дальше.
   Выбежавшего из палаты Ивана Федорова друкари облили водой, стали обтирать снегом. Лицо его почернело от копоти. Дрожащими губами шептал он молитву, в растерянности и отчаяньи следя за тем, что происходило перед глазами, потом сел на один из ящиков и заплакал. К нему подошел Мстиславец, обнял его, стал утешать.
   Вскоре прискакал с толпою стремянных стрельцов Малюта. Он скинул с себя шубу и принялся, как и все, тушить пожар.
   Охима, глядя на Ивана Федорова и Мстиславца, забилась в кустарник, залившись горячими слезами.
   Иван Федоров тихо повторял: "Господи, господи, за что же это? Чем мы прогневали всевышнего?"
   Двое стрельцов приволокли к месту пожарища какого-то бродягу, у которого руки оказались опаленными, а весь он был пропитан маслом, что льют в светильник.
   Малюта, усевшись на ящик, стал допрашивать бродягу: кто он, чей, зачем шляется в поздний час ночи, коли то строго-настрого заказано московским людям. Бродяга притворился слабоумным, а когда Малюта, накалив неторопливо в огне копье, хотел приложить его к спине бродяги, тот стал божиться, что он ничего не знает и вообще зря его задержали... У него нет ночлега, а пришел он с Ветлуги, чтобы работы искать в Москве.
   - С Ветлуги? - переспросил Малюта, остановив на нем свой ледяной взгляд. - Стало быть, из-за Волги?
   - Из-за Волги, батюшка боярин, из-за Волги.
   - Уж не знаешь ли ты кого-либо из заволжских старцев?
   - Не ведаю, што за люди... Никоих старцев убогий яз не ведаю... Уволь, добрый человек, не допрашивай!..
   - Что ж! Мы покалякаем с тобою еще того дружнее, по душам... Возьмите его!
   Стрельцы схватили бродягу и повели в Кремль.
   Охима видела, как он упирался, пытаясь вырваться; сердце подсказало ей, что Печатная палата подожжена врагами царя. Не раз уже лиходеи пытались сжечь ее. А сколько сплетен и вранья ходило про Печатный двор, как про "сатанинскую хоромину"!
   Она искренне пожелала Малюте выпытать у бродяги, кто виновник того пожара. Она сама заколола бы того злодея копьем либо зарубила топором. Никакой жалости к тому ворогу у нее нет.
   На рассвете пожар утих. От Печатной палаты остались одни развалины.
   Иван Федоров, как неживой, сидел на ящике, низко опустив голову. Около него высилась груда спасенных от огня книг "Апостола".
   Порозовело небо на востоке. Колокола в Кремле звали богомольцев к утрене. Застучали колеса телег по обмерзшим бревнам Никольской улицы. Калики перехожие ныли на паперти, предрекая неурожай. Худобрюхие псы робко подбирались к пожарищу, обнюхивая воздух; нищие сошлись к месту пожарища, норовя чем-нибудь поживиться. Сторожа гнали их дубьем, и все-таки убогие лезли, упорно, надоедливо. Охима бросала в них кирпичами, сердитая, пышащая гневом, стараясь хоть на них сорвать зло.
   Мстиславец озабоченно, деловито осматривал спасенное от пожара типографское добро. Кое-какие станки удалось вынести из огня; буквицы были полностью спасены. Книги многие сгорели, только малая часть их сохранилась в исправном виде.
   Иван Федоров, сразу поблекший, осунувшийся, вздрогнул от ударов в колокол на ближней церкви святого Николая, поднялся, перекрестился на все четыре стороны.
   День предвещал быть ясным, погожим.
   Старый Ахмет снял шапку, погладил свою голую голову, взглянул слезливо на небо, прошептал что-то... Морщинистое лицо его выражало неутешную печаль.
   Друкари стояли около обгорелых развалин типографии мрачные, молчаливые, словно люди, потерявшие близкого человека, над его могилой.
   "Что теперь делать?" - у всех в голове один вопрос.
   Иван Федоров осмотрел свою полусгоревшую одежду, отряхнулся, грустно покачал головою.
   - Надобно идти к Борису Федоровичу, бить челом... Э-эх! Не уберегли!..
   - Его нету в Москве... С государем уехал, - сказал кто-то.
   Еще мрачнее стало лицо первопечатника.
   - Куда идти?.. Кто поможет, коли батюшка государь отъехал из Москвы? - произнес тихо, упавшим голосом Иван Федоров и сам ответил себе:
   - Никто! Не к кому идти. Кругом недруги!
   Лютая пытка заставила бродягу признаться, что поджигали Печатную палату несколько человек и он с ними, а привел их на тот Печатный двор некий заволжский старец Зосима и прячется тот Зосима тайно в доме стрелецкого сотника Истомы Крупнина, а где прочие бродяги-поджигатели, ему, убогому, неведомо, чтобы их господь покарал: ничего не заплатили ему, убогому, и скрылись!
   Малюта послал стрельцов под началом Григория Грязного к Истоме Крупнину, чтобы привести к нему в пыточную избу того старца, что скрывается в доме сотника.
   Нежданно-негаданно дом стрелецкого сотника с гиканьем и руганью оцепили грязновские молодчики. Дело было под вечер, Анисья Семеновна собиралась идти к службе в соседний храм.
   - Дочка, прячься скорее! - крикнула она.
   Феоктиста в страхе убежала в сенцы, спряталась в чулане.
   - Батюшки, светы мои, што же это такое? Што за беда на нас свалилась? - прошептала Анисья Семеновна, когда в дверь посыпались удары множества кулаков.
   Маринка открыла дверь.
   В горницу ввалились, толкая один другого, вооруженные люди. Впереди всех Григорий Грязной.
   - Где Истома? - крикнул он что было мочи.
   - Полно шуметь тебе, Григорий, чай, я и так слышу, - вразумительно произнесла Анисья Семеновна. - Нешто тебе неведомо, что он с государем?
   - Мы присланы к тебе Григорием Лукьянычем. Вы скрываете вора и разбойника, заволжского бродягу Зосиму. Подайте нам его сюда!..
   - Странник он, недужный, мы и приютили его.
   - Давай, говорю, нам его сюда! - грубо крикнул Григорий.
   - Он почивает... Не буди его. Токмо утресь и пришел к нам с богомолья...
   - Где он почивает? Указывай!
   Анисья Семеновна повела Грязного с товарищами в маленькую горенку, где спал Зосима.
   Грязной, подойдя к спящему старцу, сказал: "Ну-ка, господи, благослови!" - и со всей силой хлестнул его кнутом:
   - Вставай, божий человек, - дело есть!
   Зосима в испуге вскочил, ничего не понимая спросонья; застонал, почесывая спину, плюнул в Грязного.
   Грязной еще раз со всего размаха хлестнул его кнутом.
   - Одевайся, пес смердящий, пойдем в гости к Малюте Скуратову... Убил бы я тебя своей рукою, да живьем приказано доставить! Жаль!
   Зосима встал, оправил на себе одежду, помолился и, обернувшись к Грязному, еще раз плюнул в него.