сами пробираемся на свою территорию - таков был план.
Разбор задания закончили во втором часу ночи. Своими переживаниями
хочется поделиться со всеми товарищами, остающимися в полку . Хочется
рассказать им о предстоящем необычном вылете. Перед летчиками второй
эскадрильи хочется похвалиться тем, что важное задание поручили не им, а
нам, первой эскадрилье.
Долго не могли заснуть. Проснулись до рассвета. Даже Кузю на этот раз
никто не будил, он встал и собрался первым. После завтрака явились на
аэродром. Набили карманы "лимонками", пистолетными патронами, захватили
шоколад.
- Автоматы бы еще вот, тогда да! Натворили бы дел и без самолетов. Как
ни говори, двенадцать человек - это целый отряд, - сказал Простов и немного
погодя добавил: - Но где их взять, пока автоматы выдают только пехоте.
Летчики шли к своим машинам: штурмовики к тяжелым "илам", а мы - к
истребителям. Туман, слабые признаки которого появились еще когда мы шли на
аэродром, стал сгущаться. "Хотя бы не закрыло совсем, - подумал я. - Могут
отставить вылет, а второй раз такого задания не скоро дождешься". Это же
опасение высказал и Простов.
И опасались мы не зря. Туман становился все плотнее, стоящие рядом
самолеты теряли свои очертания.
Ожидание становилось тревожным. И вот посыльный передал приказание
вышестоящего штаба: "С вылетом обождать. Если туман не разойдется до девяти
утра, задание отставить. Летному составу находиться в готовности номер два".
Потянулись еще более длинные и томительные минуты. А туман густел все
больше и больше. Девять часов, но погода не меняется. В девять тридцать
вылет был отменен.
- Спросит вторая эскадрилья: "За чем летали?" А мы что скажем? Просто
совестно. - Это Кузьмин говорил Простову.
- Хуже всего, когда замахнешься, а не ударишь, - поддержал его товарищ.
Полет, так волновавший каждого из нас, не состоялся. Но нам не пришлось
возвращаться на свой аэродром. Было приказано работать с передового
аэродрома. Сюда перелетела и вторая наша эскадрилья.
С этого дня основные усилия полка были направлены на поддержку наземных
войск, расположенных на плацдармах. В те дни некоторые населенные пункты,
особенно село Сторожевое, переходили из рук в руки по три, по четыре раза в
сутки. Сторожевое и Урыво-Покровское были разбиты до основания, лишь груды
кирпича да местами белевшие квадраты фундаментов домов напоминали, что здесь
жили люди. Огороды были изрыты воронками авиационных бомб и артиллерийских
снарядов. По селу, когда в нем находился противник, били мы. Его бомбила
фашистская авиация, когда село занимали наши наземные войска.
И вот сегодня, за пять минут до того как мы подлетали к Сторожевому,
чтобы обрушить на гитлеровцев бомбовый удар, по селу только что отбомбился
противник. К нашему приходу еще не успела рассеяться пыль от разрывов.
В чем же дело? Может быть, наши снова успели занять Сторожевое? Но
пехота ракетами обозначила передний край немцев. Оказалось, что вражеские
летчики перепутали цели и отбомбились по своим. Наши "илы " штурмовым огнем
и бомбами окончательно дожали гитлеровцев. Не выдержав, они отошли.
Позднее мне не раз приходилось видеть, когда противник, не разобравшись
в целях, бомбил своих, Все случается на войне...
- Ну, а как же фашистские асы, так и остались нетронутыми? - спросит
читатель.
Нет, мы их все же накрыли. И вот как это произошло.
...Эскадрильи штурмовиков и истребителей с работающими двигателями
стояли на старте. Ожидали только сигнала "Взлет", но он, вопреки
установившимся правилам, почему-то задерживался.
Вдруг к ведущему штурмовиков подкатила штабная "эмка ". Из нее вышел
начальник штаба и стал обходить самолеты. Взобравшись на плоскость моего
истребителя, он отменил задание обработки переднего края противника и
поставил новое.
- Вам, - сказал он, - предстоит лететь на аэродром Россошь. Там
произвела посадку та самая группа "юнкерсов", которую нам не удалось накрыть
в Старом Осколе. Через двадцать минут летный состав противника будет в
столовой: у них начинается обед. Вот в это время и надо напасть на врага.
Мы шли самым прямым путем. Для скрытности линию фронта проскочили на
бреющем полете.
Вот и аэродром противника. В его северо-восточном углу от коллектора
заправлялись только что прилетевшие "юнкерсы". Их было двенадцать. Новые
машины поблескивали на солнце.
Мы сделали горку, построились в боевой порядок и приготовились к
нанесению удара. Два звена штурмовиков обрушились на бомбардировщиков,
третье засыпало бомбами домик на окраине аэродрома, столовую.
Удар был настолько ошеломляющим, что гитлеровцы даже не успели укрыться
в блиндажах и бомбоубежищах. На месте стоянок самолетов возникли черные
столбы дыма. Горел бензин, горела столовая. Зенитные батареи произвели лишь
несколько выстрелов, но, засыпанные пулеметно-пушечными очередями,
замолчали.
Штурмовики сделали по пять заходов и, оставив за собой пылающий
аэродром, легли на обратный курс.
Задание было выполнено блестяще. Не потеряв ни одного человека, мы
полностью уничтожили "особую" группу Геринга.
- Складно получилось, - говорил с восторгом Кузьмин - Дали прикурить
геринговым асам. Отлетались они.
- Отлетались, Кузя, отлетались, - соглашаюсь с ним. - Получилось
действительно неплохо. А почему? Давай разберемся. Мы летели даже без
предварительной прокладки маршрута и летели верно. Почему? Потому, что
отлично знали район боевых действии, а аэродром противника был изучен
заранее. Вот и выходит , что нужно постоянно изучать наиболее вероятные
маршруты на территории, занятой противником. Это одно. А вот и другое. Нам
помогла беспечность противника. Он совершенно не предполагал о нашем налете
и вел себя неосмотрительно. Но неосмотрительность может дорого стоить не
только врагу, а и нам...
Долго мы еще говорили о том, чему научил нас этот полет.
- Хватит - сказал я наконец. - Пора в столовую. Немцев "накормили", и
самим нужно набраться сил. В шестнадцать часов вылет на Сторожевое.
Полеты на Сторожевое были для нас привычны. Мы знали даже малейшие
детали этого участка фронта, поэтому специальным изучением маршрута и цели
перед вылетом не занимались.
16.00... Первыми отрываются штурмовики, за ними истребители. Внизу
проплывает знакомый пейзаж - зеленое поле, кусты, опять поле.
Виден Дон. Переправа в светлое время затоплена, ее не должен обнаружить
противник. Здесь уже неспокойно. На берегу рвутся снаряды, поднимая столбы
воды и фонтаны земли.
Вот и Сторожевое. Зенитная артиллерия противника, кажется, распарывает
воздух. Тысячи снарядов огненными шарами взлетают вверх и разрываются на
нашей высоте. Идем сквозь эту железную вьюгу. "Илы" совершают первый, второй
и третий заходы. Сбросив бомбы и израсходовав снаряды, они разворачиваются
на свою территорию, перестраиваются в боевой порядок "клин" и летят на
аэродром.
Но один штурмовик не спешит уходить. Он делает новый заход над целью -
видимо, у него еще остались снаряды. Но как раз в это время появились три
мессершмитта и сразу же устремились на него. Какая-нибудь минута - и
штурмовика не станет. Быстро полупереворотом вправо выхожу на пересекающийся
курс и выпускаю заградительные очереди. "Мессершмитты" отказываются от
первоначального намерения и бросаются на меня. Они набирают высоту.
Штурмовик вне опасности, а мне нужно принимать бой. Положение невыгодное, но
что остается делать: "мессершмитты" превосходят меня в скорости - от них не
уйдешь.
Фашисты уверены в победе. Они атакуют с разных направлений. Трассы их
пулеметных очередей проносятся совсем рядом с моим самолетом. Гитлеровцы
бьют с предельно коротких дистанций и, пользуясь преимуществом в скорости,
уходят от моего огня. Главное для меня - сохранить спокойствие, вовремя
увернуться из-под удара, а при удобном случае атаковать самому.
Фашисты неистовствуют. Один из них на предельной скорости проходит,
едва не касаясь моего истребителя.
Его пулеметная очередь под малым углом распарывает капоты мотора. Но в
этот момент мне удается поймать его в прицеле; упреждения брать не нужно:
ракурс ноль четвертей. Нажимаю на гашетку, привычный сухой треск пулеметов.
Машина гитлеровца перешла на крутую горку, но, достигнув верхней точки,
потеряла скорость и, переваливаясь через крыло, вошла в беспорядочное
падение.
- Победа! Победа! - кричу от радости, не отрывая глаз от падающего
самолета. Но это увлечение обошлось мне дорого. Я потерял несколько секунд.
В тот самый момент, когда машина врага врезалась в землю, пулеметные очереди
двух "мессершмиттов" прошили мой самолет. В кабине мгновенно блеснул огонек,
что-то хлестнуло по ногам, множество мелких осколков разбитых приборов
вспыхнуло на солнце. Две разрывные пули ударились о прицел и приборную
доску, третья - бронебойная - оторвала у шлемофона левый наушник.
Почти инстинктивно сваливаю истребитель через крыло, имитируя
беспорядочное падение. Винт сделал последние обороты и остановился. Земля
приближалась молниеносно. Но машина оставалась послушной мне, Еще виток - и
я вывожу ее из штопора, планирую на посадку. Сел в поле на выпущенное
аварийное шасси.
Позднее заметил, что приземлился шагах в двадцати от глубокого оврага,
заросшего полынью.
Фашисты, между тем, посчитав меня сбитым, прекратили преследование и
ушли за линию фронта.
Одиночество мое продолжалось недолго. На гнедом коне подскакал всадник,
как выяснилось потом, председатель колхоза, а за ним прибежали и другие
колхозники.
- А фриц-то того - алес капут. Я весь бой от начала до конца видел, -
начал словоохотливый председатель. - Не ранен? А то пошлю за доктором.
- Доктора не надо. Кажется, задело не очень. Перевяжусь сам.
Мелкие осколки разрывных пуль нанесли небольшие ранения, и я обошелся
индивидуальным пакетом.
Колхозники помогли замаскировать самолет, председатель организовал его
охрану.
Было совсем темно, когда мы добрались до деревни.
Председатель пригласил поужинать. Хата его до отказа наполнилась
людьми, со всех сторон сыпались вопросы.
- Дайте же человеку поесть, - вмешался хозяин. Сам знаю, как это
получается. Бывало, в гражданскую, когда сходишь в атаку, кажется, барана на
обед не хватит. А вы с расспросами. Вот поест - тогда и поговорим.
Вопросы задавались самые неожиданные, но большинство относилось к
положению на фронтах. Я едва успевал отвечать. Вперед выступил седобородый
старик. Помолчав с минуту, он спросил, глядя в упор:
- Думаете дальше отступать? А может, и наступать пора? Немец Украину
занял. До Дона добрался, к Волге подошел.
В голосе старика звучал упрек за наше отступление. Больно было слышать
его слова. Но что можно поделать, когда фашисты были сильнее нас. Не от
добра отдавали мы им на поругание свою землю, оставляли своих людей...
Было далеко за полночь, когда я лег спать на душистом сене. Сон не
приходил. Перед глазами как наяву вставали картины минувшего дня. Разгром
фашистских асов. Бой с тремя истребителями, разговор с колхозниками.
Перебирая эти картины, я постарался сосредоточиться на последнем бое. Какой
же урок следует из него? Постепенно сложилось убеждение: если ведомый,
выручая товарища, пошел в атаку без команды ведущего, то ведущий обязан
прикрыть его. Каждый маневр одиночного истребителя в воздушном бою должен
быть в огневой связи с другими самолетами. Если бы за мной пошел ведущий
Аболтусов, у которого я был ведомым, бой окончился бы в нашу пользу. Я не
винил Аболтусова: устремляясь на выручку штурмовика, я не успел предупредить
ведущего, а это следовало сделать.
Сделал я и еще один вывод. Посадку вне аэродрома следует производить
только с убранным шасси. Лишь счастливая случайность может привести к
удачной посадке в поле с выпущенным шасси.
Потом мысли перенеслись на подбитый самолет. "Опять "безлошадник", как
в сорок первом году", с горечью и тоской думал я. Не заметил, как заснул.
Проснулся от нарастающего рокота моторов. По гулу нетрудно было определить,
что летит тяжелый четырехмоторный бомбардировщик. Это ТБ-3 возвращался из
глубокого тыла врага.
Хозяин был уже на ногах. Он ворчал что-то себе под нос. Я прислушался.
Оказывается, он посылал сто чертей летчику, принимая его за фашиста.
- Ты что, отец, ведь это же наш! - кричу с сеновала.
- А разве наши ночью тоже летают?
- Летают, да еще как.
- Вот видишь, всем колхозом тебя вчера расспрашивали про все, а про это
и не спросили. То-то слышу, гудит вроде как наш. Чего рано проснулся?
- Привык вставать до рассвета, вот и не спится.
- Ну, раз так, пойдем завтракать.
Когда мы вошли в хату, стол был уже накрыт.
Вкусно пахло поджаренное, залитое яйцами сало, соблазнительно парила
только что высыпанная из чугуна рассыпчатая картошка. Хозяин, по русскому
обычаю, сам нарезал хлеб, и семья уселась за стол.
- Двое сынков и у нас воюют. Один тоже летчик, другой, старший, в
пехоте. Хотели женить, да не успели: война началась, - заговорила хозяйка.
Она затем долго расспрашивала о фронтовой жизни, не опасно ли летать, и
успокоилась только тогда, когда услышала, что совсем не опасно и что
советские самолеты лучше гитлеровских.
Поблагодарив хозяев за гостеприимство, я отправился в соседнее село,
где стояли летчики, в надежде добраться от них до своего аэродрома на
попутном связном самолете.
Возвращаться без машины на По-2 в качестве пассажира было непередаваемо
больно.
На аэродроме меня сразу же обступили летчики. Начались расспросы - что,
как? Выяснилось, что штурмовик, который я бросился спасать, вел младший
лейтенант Степанов. Ну, конечно же, он сделал одну лишнюю атаку по
артиллерийским батареям врага и поэтому отстал. Моему возвращению Степанов
был рад больше всех. Он не находил слов благодарности за выручку.
С этого дня мы, истребители, стали пользоваться у штурмовиков еще
большим уважением. Дело дошло до того, что они стали отдавать нам свои
фронтовые "сто грамм". Подарок невелик, но, как говорится, дорог не подарок,
а внимание.
Комиссар поздравил меня с открытием боевого счета и сказал:
- Надеюсь, что эта победа - не последняя. Теперь тебе более понятен
воздушный бой. Ошибку, испытанную на себе, не только сам не повторишь, но
другому закажешь. Недаром говорят - за одного битого двух небитых дают.
Хорошо сделал, что, выручая товарища, не думал о своем благополучии... За
товарищескую выручку в бою объявляю благодарность.
- Служу Советскому Союзу!
- Мы с командиром решили передать тебе самолет штурмана полка, -
добавил комиссар.
Войдя в свою землянку, я услышал ядовитый голос Лавинского:
- "Безлошадник" пришел...
Больно было это слышать, хотелось нагрубить, но сдержался. Находившийся
в землянке летчик Кудинов, стараясь уколоть Лавинского, сказал:
- Кто летает, того и сбить могут, а вот кто не летает, тот от этого
гарантирован.
- Разве на земле кто пришибет, - добавил Соколов.
- Значит, "семерочку" получаешь, командир, - обрадовался Кузьмин. -
Хорошо. А то летал на этой чертовой дюжине. Тринадцать есть тринадцать. Я
ночь не спал, когда ты не вернулся. Чего только не передумал - даже, грешным
делом, и насчет тринадцатого номера. Да и как не думать: сбили тринадцатого
сентября на самолете номер тринадцать, самолетов в группе тоже было
тринадцать. В общем, кругом тринадцать, - закончил довольный своим открытием
Кузя.
- Ты, Николай Георгиевич, говоришь, всю ночь думал. Значит, всякая
чертовщина в голову и лезла. А я вот тоже много передумал. Во-первых, это не
поражение, как считает товарищ Лавинский, а победа. Сбит один "мессершмитт"
в бою против трех. Сбит стареньким самолетом "харрикейн". Значит, и на
"харрикейнах" можно вести активный, наступательный бой. Это во-вторых.
- И, в-третьих, - съязвил Лавинский, - быть самому сбитым.
- Если будешь удирать, - в тон ему заметил Простов.
- И, в-третьих, - продолжал я, - атаки "мессершмиттов" нужно отражать
не в одиночку, а при огневой поддержке товарища. Необходимо лучше наблюдать
за своим напарником и всеми самолетами группы...
Разговор прервал звонок телефона. Все насторожились: телефон обычно
извещал о получении боевого задания. Начальник штаба вызывал на командный
пункт меня и сержанта Простова.
- Наверное, в разведку, - гадал Простов, пока мы шли на командный
пункт. - Люблю в разведку летать: вольная птица. Порезвиться от всей души
можно. Какую цель выбрал, ту и обстреливай.
Помолчав, он спросил:
- Поштурмуем, командир, на обратном маршруте?
- Еще задание не получили, а ты уже штурмовать приготовился. Тороплив
больно.
На командном пункте начальник штаба пригласил нас сесть и без
каких-либо предисловий приступил к постановке задания. Оказывается, сегодня
утром дальнобойная артиллерия противника обстреляла железнодорожную станцию
Икорец, где производилась разгрузка наших воинских эшелонов.
- Ваша задача, - говорил начштаба, - разведать артиллерийские позиции
батареи и ее противовоздушную оборону. Предположительно, батарея стоит в
районе села Покровского. У меня все. Если ясно - вылет по готовности.
Это означало, что собраться мы должны в минимально короткий срок.
- Теперь обязательно придется штурмовать, - сказал я Простову, когда мы
вышли из КП. - Дальнобойные пушки замаскированы, а зенитка, может молчать до
тех пор, пока не начнется проверка огнем. Вот что, Николай Васильевич: чтобы
легче выполнить задание, давай поделим обязанности. Ты будешь смотреть за
воздухом, а я - искать батарею. Штурмовать разрешаю только в паре, и никаких
одиночных действий Весь полет будем выполнять на высоте двухсот - трех сот
метров. Будь внимателен к моим сигналам.
Линию фронта пересекли на бреющем восточнее станции Лиски. Лучи солнца
ослепительно ярко блестели на глади тихого Дона. Ни одного выстрела. Все
живое как будто дремало, наслаждаясь теплым солнечным днем "бабьего лета".
Летим на высоте 300 метров. На полевом стане бывшего колхоза "Первое
Мая" синие дымки. Отчетливо видны походные кухни. У коновязей, блестя
гладкими спинами, около сотни военных лошадей. Неподалеку, в небольшом логу,
расположилась, очевидно, на привал фашистская пехота.
Дальше - Покровское. Дороги в село пусты, на улице тоже ни души.
"Наверное, здесь у немцев штаб, - подумал я. Потому и запретили всякое
движение".
Мы кружимся над селом, над его окрестностями, снижаясь до бреющего.
Просматриваем каждую балку, но не находим ни малейшего признака позиций
дальнобойной батареи.
Странно ведет себя противник. Мы летаем над одним районом уже около
получаса, но с земли не раздалось ни одного выстрела. Подумываю над тем, что
придется возвращаться, не выполнив задания. В это время по дороге к
Покровскому показался мотоцикл.
Даю сигнал ведомому, его самолет входит в пике. Длинные струйки трасс
накрывают мотоциклиста.
Молодец Простов, стрелок хороший и летчик смелый! А Простов уже вывел
машину из атаки и занял свое место в паре.
Решаю внезапно выскочить на колхоз "Первое Мая", атаковать коновязи
полевого стана, а затем накрыть пехоту.
Летим со стороны солнца. Уже видны лошади. Видно, как из колодца немец
достает воду. Очевидно, во время первого пролета гитлеровцы приняли нас за
своих. Незначительное снижение. Беру в прицел лошадей, легкий нажим на
гашетку, и... коновязь походит на ад.
Кони встают на дыбы и тут же падают, здоровые рвут поводья, мчатся в
разные стороны.
А мы. прижавшись к земле, уже над привалом пехоты. У немцев обед.
Солдаты сидят на пожелтевшей осенней траве, поблескивают котелки.
Маленькая горка - и реактивные снаряды двенадцатью разрывами накрывают
пехоту. Только теперь за- строчила зенитная артиллерия. Мы повторяем атаки.
Трассы снарядов немецких малокалиберных пушек проходят то справа, то
слева. Снаряды рвутся рядом с нами, пятнают небо. Резко бросаю самолет из
стороны в сторону. То же делает и Простов.
Берем курс на свой аэродром. Вот и Дон с песчаными отмелями. За ним -
сосновый лес. Разрывы вражеских снарядов продолжают сопровождать нас еще
десять - пятнадцать секунд, и стрельба прекращается.
Прямо на аэродром за нами приехала штабная "эмка". Разведданные
необходимы позарез. Но что же мы сообщим? Словно только теперь я понял, что
задание нами не выполнено.
В штабе командир спросил:
- Где батарея?
- Не видели, товарищ командир, - ответили мы почти одновременно.
- А что же вы видели? - В голосе командира чувствовались нотки
раздражения.
Мы начали докладывать все по порядку, а он, глядя на карту, о чем-то
думал. Когда доклад был окончен, Командир оторвался от карты и, как бы
продолжая думать вслух, произнес:
- А батарею-то мы ищем не там, где она есть на самом деле. - И уже
тоном приказа добавил: - Полетите сопровождать "илов" . Возвращаться будете
в сумерках. На обратном пути еще раз проведете разведку. Ищите батарею не в
районе Покровского, а южнее километров десять. Я думаю, что зенитный шквал,
который обрушился на вас после штурмовки, и есть противовоздушная оборона
дальнобойной батареи. А сейчас, пока есть время, идите да получше
разработайте маршрут разведки. Данные о пушках должны быть у меня сегодня.
Группа штурмовиков, прикрываемая нашими истребителями, пересекла линию
фронта, когда солнце уже коснулось горизонта. На цель вышли с наступлением
сумерек. Штурмовики, замкнув круг, обрушились на наземного противника.
Неожиданно с запада появились "мессершмитты". Прижимаясь к земле и
пользуясь темнотой, они подбирались к "илам" . Наш эшелонированный по высоте
боевой порядок препятствовал осуществлению замысла противника. Немцы кружили
около штурмовиков, выискивая слабое место.
Вдруг один из пикирующих "илов" качнулся с крыла на крыло и как-то
неуверенно перешел на планирование. Сомнений не было - самолет подбит.
Летчик старший сержант Глебов начал выравнивать машину над вражеской
территорией и приземлился с убранным шасси. Ему грозил плен. Выручать
товарища надо было немедленно.
Оставив часть группы прикрытия над целью, я со своим звеном устремился
на помощь Глебову. Но как помочь? Времени для раздумывания было мало. Решаю
штурмовым огнем прекратить доступ гитлеровцев к самолету. Это даст
возможность летчику скрыться. С наступлением ночи он попытается перейти
линию фронта.
Отбиваясь от "мессершмиттов" длинными пулеметными очередями, мы
одновременно простреливали возможные подступы к подбитому самолету. Вскоре
штурмовики закончили обработку цели и направились домой.
Мы с Простовым, сделав все, что могли, для выручки товарища, взяли курс
к намеченному району разведки. Шли не высоко. Через шесть минут под нами
неожиданно обозначились огромные тела дальнобойных орудий.
Фашисты, очевидно, готовились к ночному обстрелу и размаскировали
батарею.
- Эх, рубанем! - решил я и ввел самолет в пикирование. В ответ с земли
полетели сотни огненно-красных струй. Энергичным движением отворачиваю
самолет в сторону и снижаюсь до бреющего. Этот же маневр повторяет и
Простов. Мы благополучно выходим на свою территорию.
Задача выполнена, координаты известны. Командир не ошибся: батарея
обнаружена на том месте, где днем по нас был сосредоточен зенитный огонь
противника.
На рассвете батарея перестанет существовать...
Через день в расположение полка вернулся Глебов. С большим вниманием
слушали мы его рассказ...
...Подбитый самолет я посадил между двух оврагов и сразу выскочил из
кабины. Осмотрелся. По склону оврага бежало несколько гитлеровцев. Вынув
пистолет, я снова забрался в кабину и приготовился к последнему бою. Почти в
тот же момент увидел над собой своих истребителей. Немецкие солдаты
испугались наших очередей и бросились в овраг, а я, воспользовавшись этим,
быстро добрался до поля неубранного подсолнечника и спрятался.
Когда самолеты улетели, немцы побежали к моему штурмовику. Не обнаружив
летчика, они стали расходиться в разные стороны, полагая, что я спрятался
где-нибудь поблизости. Я слышал их голоса. Темнота мешала им и помогала мне.
А тут на счастье погода стала резко портиться - пошел дождь. Ну, думаю,
погода как раз для тебя, товарищ Глебов... И осторожно стал пробираться на
восток.
Лишь бы успеть до рассвета к Дону. Я прикинул, что если ползти по
километру в час, то можно успеть.
Часы были при мне, и я частенько поглядывал на светящийся циферблат.
Все казалось, опаздываю...
Неожиданно мои пальцы коснулись лежащего впереди человека. Это секрет.
Мгновение - и нож, который я держал наготове, вошел в фашиста. Очевидно, он
ждал смены и поэтому, утомленный, не успел разобраться, кто к нему подполз.
"Если это секрет, значит, скоро берег Дона", - соображал я. А через
полчаса был уже у прибрежных зарослей. Время от времени то с одной, то с
другой стороны взлетали ракеты, освещая волнистую поверхность
разбушевавшейся реки. Ракеты взлетали из определенных мест.
Я пополз вдоль берега. Хлопок ракетницы раздался совсем близко. Припал
к земле и закрыл глаза, чтобы не быть ослепленным сильным светом ракеты.
Через несколько минут открыл глаза и в пяти шагах от себя, за камнем,
увидел согнутую фигуру фашиста. Короткий прыжок - и ракетчик, ткнувшись
Разбор задания закончили во втором часу ночи. Своими переживаниями
хочется поделиться со всеми товарищами, остающимися в полку . Хочется
рассказать им о предстоящем необычном вылете. Перед летчиками второй
эскадрильи хочется похвалиться тем, что важное задание поручили не им, а
нам, первой эскадрилье.
Долго не могли заснуть. Проснулись до рассвета. Даже Кузю на этот раз
никто не будил, он встал и собрался первым. После завтрака явились на
аэродром. Набили карманы "лимонками", пистолетными патронами, захватили
шоколад.
- Автоматы бы еще вот, тогда да! Натворили бы дел и без самолетов. Как
ни говори, двенадцать человек - это целый отряд, - сказал Простов и немного
погодя добавил: - Но где их взять, пока автоматы выдают только пехоте.
Летчики шли к своим машинам: штурмовики к тяжелым "илам", а мы - к
истребителям. Туман, слабые признаки которого появились еще когда мы шли на
аэродром, стал сгущаться. "Хотя бы не закрыло совсем, - подумал я. - Могут
отставить вылет, а второй раз такого задания не скоро дождешься". Это же
опасение высказал и Простов.
И опасались мы не зря. Туман становился все плотнее, стоящие рядом
самолеты теряли свои очертания.
Ожидание становилось тревожным. И вот посыльный передал приказание
вышестоящего штаба: "С вылетом обождать. Если туман не разойдется до девяти
утра, задание отставить. Летному составу находиться в готовности номер два".
Потянулись еще более длинные и томительные минуты. А туман густел все
больше и больше. Девять часов, но погода не меняется. В девять тридцать
вылет был отменен.
- Спросит вторая эскадрилья: "За чем летали?" А мы что скажем? Просто
совестно. - Это Кузьмин говорил Простову.
- Хуже всего, когда замахнешься, а не ударишь, - поддержал его товарищ.
Полет, так волновавший каждого из нас, не состоялся. Но нам не пришлось
возвращаться на свой аэродром. Было приказано работать с передового
аэродрома. Сюда перелетела и вторая наша эскадрилья.
С этого дня основные усилия полка были направлены на поддержку наземных
войск, расположенных на плацдармах. В те дни некоторые населенные пункты,
особенно село Сторожевое, переходили из рук в руки по три, по четыре раза в
сутки. Сторожевое и Урыво-Покровское были разбиты до основания, лишь груды
кирпича да местами белевшие квадраты фундаментов домов напоминали, что здесь
жили люди. Огороды были изрыты воронками авиационных бомб и артиллерийских
снарядов. По селу, когда в нем находился противник, били мы. Его бомбила
фашистская авиация, когда село занимали наши наземные войска.
И вот сегодня, за пять минут до того как мы подлетали к Сторожевому,
чтобы обрушить на гитлеровцев бомбовый удар, по селу только что отбомбился
противник. К нашему приходу еще не успела рассеяться пыль от разрывов.
В чем же дело? Может быть, наши снова успели занять Сторожевое? Но
пехота ракетами обозначила передний край немцев. Оказалось, что вражеские
летчики перепутали цели и отбомбились по своим. Наши "илы " штурмовым огнем
и бомбами окончательно дожали гитлеровцев. Не выдержав, они отошли.
Позднее мне не раз приходилось видеть, когда противник, не разобравшись
в целях, бомбил своих, Все случается на войне...
- Ну, а как же фашистские асы, так и остались нетронутыми? - спросит
читатель.
Нет, мы их все же накрыли. И вот как это произошло.
...Эскадрильи штурмовиков и истребителей с работающими двигателями
стояли на старте. Ожидали только сигнала "Взлет", но он, вопреки
установившимся правилам, почему-то задерживался.
Вдруг к ведущему штурмовиков подкатила штабная "эмка ". Из нее вышел
начальник штаба и стал обходить самолеты. Взобравшись на плоскость моего
истребителя, он отменил задание обработки переднего края противника и
поставил новое.
- Вам, - сказал он, - предстоит лететь на аэродром Россошь. Там
произвела посадку та самая группа "юнкерсов", которую нам не удалось накрыть
в Старом Осколе. Через двадцать минут летный состав противника будет в
столовой: у них начинается обед. Вот в это время и надо напасть на врага.
Мы шли самым прямым путем. Для скрытности линию фронта проскочили на
бреющем полете.
Вот и аэродром противника. В его северо-восточном углу от коллектора
заправлялись только что прилетевшие "юнкерсы". Их было двенадцать. Новые
машины поблескивали на солнце.
Мы сделали горку, построились в боевой порядок и приготовились к
нанесению удара. Два звена штурмовиков обрушились на бомбардировщиков,
третье засыпало бомбами домик на окраине аэродрома, столовую.
Удар был настолько ошеломляющим, что гитлеровцы даже не успели укрыться
в блиндажах и бомбоубежищах. На месте стоянок самолетов возникли черные
столбы дыма. Горел бензин, горела столовая. Зенитные батареи произвели лишь
несколько выстрелов, но, засыпанные пулеметно-пушечными очередями,
замолчали.
Штурмовики сделали по пять заходов и, оставив за собой пылающий
аэродром, легли на обратный курс.
Задание было выполнено блестяще. Не потеряв ни одного человека, мы
полностью уничтожили "особую" группу Геринга.
- Складно получилось, - говорил с восторгом Кузьмин - Дали прикурить
геринговым асам. Отлетались они.
- Отлетались, Кузя, отлетались, - соглашаюсь с ним. - Получилось
действительно неплохо. А почему? Давай разберемся. Мы летели даже без
предварительной прокладки маршрута и летели верно. Почему? Потому, что
отлично знали район боевых действии, а аэродром противника был изучен
заранее. Вот и выходит , что нужно постоянно изучать наиболее вероятные
маршруты на территории, занятой противником. Это одно. А вот и другое. Нам
помогла беспечность противника. Он совершенно не предполагал о нашем налете
и вел себя неосмотрительно. Но неосмотрительность может дорого стоить не
только врагу, а и нам...
Долго мы еще говорили о том, чему научил нас этот полет.
- Хватит - сказал я наконец. - Пора в столовую. Немцев "накормили", и
самим нужно набраться сил. В шестнадцать часов вылет на Сторожевое.
Полеты на Сторожевое были для нас привычны. Мы знали даже малейшие
детали этого участка фронта, поэтому специальным изучением маршрута и цели
перед вылетом не занимались.
16.00... Первыми отрываются штурмовики, за ними истребители. Внизу
проплывает знакомый пейзаж - зеленое поле, кусты, опять поле.
Виден Дон. Переправа в светлое время затоплена, ее не должен обнаружить
противник. Здесь уже неспокойно. На берегу рвутся снаряды, поднимая столбы
воды и фонтаны земли.
Вот и Сторожевое. Зенитная артиллерия противника, кажется, распарывает
воздух. Тысячи снарядов огненными шарами взлетают вверх и разрываются на
нашей высоте. Идем сквозь эту железную вьюгу. "Илы" совершают первый, второй
и третий заходы. Сбросив бомбы и израсходовав снаряды, они разворачиваются
на свою территорию, перестраиваются в боевой порядок "клин" и летят на
аэродром.
Но один штурмовик не спешит уходить. Он делает новый заход над целью -
видимо, у него еще остались снаряды. Но как раз в это время появились три
мессершмитта и сразу же устремились на него. Какая-нибудь минута - и
штурмовика не станет. Быстро полупереворотом вправо выхожу на пересекающийся
курс и выпускаю заградительные очереди. "Мессершмитты" отказываются от
первоначального намерения и бросаются на меня. Они набирают высоту.
Штурмовик вне опасности, а мне нужно принимать бой. Положение невыгодное, но
что остается делать: "мессершмитты" превосходят меня в скорости - от них не
уйдешь.
Фашисты уверены в победе. Они атакуют с разных направлений. Трассы их
пулеметных очередей проносятся совсем рядом с моим самолетом. Гитлеровцы
бьют с предельно коротких дистанций и, пользуясь преимуществом в скорости,
уходят от моего огня. Главное для меня - сохранить спокойствие, вовремя
увернуться из-под удара, а при удобном случае атаковать самому.
Фашисты неистовствуют. Один из них на предельной скорости проходит,
едва не касаясь моего истребителя.
Его пулеметная очередь под малым углом распарывает капоты мотора. Но в
этот момент мне удается поймать его в прицеле; упреждения брать не нужно:
ракурс ноль четвертей. Нажимаю на гашетку, привычный сухой треск пулеметов.
Машина гитлеровца перешла на крутую горку, но, достигнув верхней точки,
потеряла скорость и, переваливаясь через крыло, вошла в беспорядочное
падение.
- Победа! Победа! - кричу от радости, не отрывая глаз от падающего
самолета. Но это увлечение обошлось мне дорого. Я потерял несколько секунд.
В тот самый момент, когда машина врага врезалась в землю, пулеметные очереди
двух "мессершмиттов" прошили мой самолет. В кабине мгновенно блеснул огонек,
что-то хлестнуло по ногам, множество мелких осколков разбитых приборов
вспыхнуло на солнце. Две разрывные пули ударились о прицел и приборную
доску, третья - бронебойная - оторвала у шлемофона левый наушник.
Почти инстинктивно сваливаю истребитель через крыло, имитируя
беспорядочное падение. Винт сделал последние обороты и остановился. Земля
приближалась молниеносно. Но машина оставалась послушной мне, Еще виток - и
я вывожу ее из штопора, планирую на посадку. Сел в поле на выпущенное
аварийное шасси.
Позднее заметил, что приземлился шагах в двадцати от глубокого оврага,
заросшего полынью.
Фашисты, между тем, посчитав меня сбитым, прекратили преследование и
ушли за линию фронта.
Одиночество мое продолжалось недолго. На гнедом коне подскакал всадник,
как выяснилось потом, председатель колхоза, а за ним прибежали и другие
колхозники.
- А фриц-то того - алес капут. Я весь бой от начала до конца видел, -
начал словоохотливый председатель. - Не ранен? А то пошлю за доктором.
- Доктора не надо. Кажется, задело не очень. Перевяжусь сам.
Мелкие осколки разрывных пуль нанесли небольшие ранения, и я обошелся
индивидуальным пакетом.
Колхозники помогли замаскировать самолет, председатель организовал его
охрану.
Было совсем темно, когда мы добрались до деревни.
Председатель пригласил поужинать. Хата его до отказа наполнилась
людьми, со всех сторон сыпались вопросы.
- Дайте же человеку поесть, - вмешался хозяин. Сам знаю, как это
получается. Бывало, в гражданскую, когда сходишь в атаку, кажется, барана на
обед не хватит. А вы с расспросами. Вот поест - тогда и поговорим.
Вопросы задавались самые неожиданные, но большинство относилось к
положению на фронтах. Я едва успевал отвечать. Вперед выступил седобородый
старик. Помолчав с минуту, он спросил, глядя в упор:
- Думаете дальше отступать? А может, и наступать пора? Немец Украину
занял. До Дона добрался, к Волге подошел.
В голосе старика звучал упрек за наше отступление. Больно было слышать
его слова. Но что можно поделать, когда фашисты были сильнее нас. Не от
добра отдавали мы им на поругание свою землю, оставляли своих людей...
Было далеко за полночь, когда я лег спать на душистом сене. Сон не
приходил. Перед глазами как наяву вставали картины минувшего дня. Разгром
фашистских асов. Бой с тремя истребителями, разговор с колхозниками.
Перебирая эти картины, я постарался сосредоточиться на последнем бое. Какой
же урок следует из него? Постепенно сложилось убеждение: если ведомый,
выручая товарища, пошел в атаку без команды ведущего, то ведущий обязан
прикрыть его. Каждый маневр одиночного истребителя в воздушном бою должен
быть в огневой связи с другими самолетами. Если бы за мной пошел ведущий
Аболтусов, у которого я был ведомым, бой окончился бы в нашу пользу. Я не
винил Аболтусова: устремляясь на выручку штурмовика, я не успел предупредить
ведущего, а это следовало сделать.
Сделал я и еще один вывод. Посадку вне аэродрома следует производить
только с убранным шасси. Лишь счастливая случайность может привести к
удачной посадке в поле с выпущенным шасси.
Потом мысли перенеслись на подбитый самолет. "Опять "безлошадник", как
в сорок первом году", с горечью и тоской думал я. Не заметил, как заснул.
Проснулся от нарастающего рокота моторов. По гулу нетрудно было определить,
что летит тяжелый четырехмоторный бомбардировщик. Это ТБ-3 возвращался из
глубокого тыла врага.
Хозяин был уже на ногах. Он ворчал что-то себе под нос. Я прислушался.
Оказывается, он посылал сто чертей летчику, принимая его за фашиста.
- Ты что, отец, ведь это же наш! - кричу с сеновала.
- А разве наши ночью тоже летают?
- Летают, да еще как.
- Вот видишь, всем колхозом тебя вчера расспрашивали про все, а про это
и не спросили. То-то слышу, гудит вроде как наш. Чего рано проснулся?
- Привык вставать до рассвета, вот и не спится.
- Ну, раз так, пойдем завтракать.
Когда мы вошли в хату, стол был уже накрыт.
Вкусно пахло поджаренное, залитое яйцами сало, соблазнительно парила
только что высыпанная из чугуна рассыпчатая картошка. Хозяин, по русскому
обычаю, сам нарезал хлеб, и семья уселась за стол.
- Двое сынков и у нас воюют. Один тоже летчик, другой, старший, в
пехоте. Хотели женить, да не успели: война началась, - заговорила хозяйка.
Она затем долго расспрашивала о фронтовой жизни, не опасно ли летать, и
успокоилась только тогда, когда услышала, что совсем не опасно и что
советские самолеты лучше гитлеровских.
Поблагодарив хозяев за гостеприимство, я отправился в соседнее село,
где стояли летчики, в надежде добраться от них до своего аэродрома на
попутном связном самолете.
Возвращаться без машины на По-2 в качестве пассажира было непередаваемо
больно.
На аэродроме меня сразу же обступили летчики. Начались расспросы - что,
как? Выяснилось, что штурмовик, который я бросился спасать, вел младший
лейтенант Степанов. Ну, конечно же, он сделал одну лишнюю атаку по
артиллерийским батареям врага и поэтому отстал. Моему возвращению Степанов
был рад больше всех. Он не находил слов благодарности за выручку.
С этого дня мы, истребители, стали пользоваться у штурмовиков еще
большим уважением. Дело дошло до того, что они стали отдавать нам свои
фронтовые "сто грамм". Подарок невелик, но, как говорится, дорог не подарок,
а внимание.
Комиссар поздравил меня с открытием боевого счета и сказал:
- Надеюсь, что эта победа - не последняя. Теперь тебе более понятен
воздушный бой. Ошибку, испытанную на себе, не только сам не повторишь, но
другому закажешь. Недаром говорят - за одного битого двух небитых дают.
Хорошо сделал, что, выручая товарища, не думал о своем благополучии... За
товарищескую выручку в бою объявляю благодарность.
- Служу Советскому Союзу!
- Мы с командиром решили передать тебе самолет штурмана полка, -
добавил комиссар.
Войдя в свою землянку, я услышал ядовитый голос Лавинского:
- "Безлошадник" пришел...
Больно было это слышать, хотелось нагрубить, но сдержался. Находившийся
в землянке летчик Кудинов, стараясь уколоть Лавинского, сказал:
- Кто летает, того и сбить могут, а вот кто не летает, тот от этого
гарантирован.
- Разве на земле кто пришибет, - добавил Соколов.
- Значит, "семерочку" получаешь, командир, - обрадовался Кузьмин. -
Хорошо. А то летал на этой чертовой дюжине. Тринадцать есть тринадцать. Я
ночь не спал, когда ты не вернулся. Чего только не передумал - даже, грешным
делом, и насчет тринадцатого номера. Да и как не думать: сбили тринадцатого
сентября на самолете номер тринадцать, самолетов в группе тоже было
тринадцать. В общем, кругом тринадцать, - закончил довольный своим открытием
Кузя.
- Ты, Николай Георгиевич, говоришь, всю ночь думал. Значит, всякая
чертовщина в голову и лезла. А я вот тоже много передумал. Во-первых, это не
поражение, как считает товарищ Лавинский, а победа. Сбит один "мессершмитт"
в бою против трех. Сбит стареньким самолетом "харрикейн". Значит, и на
"харрикейнах" можно вести активный, наступательный бой. Это во-вторых.
- И, в-третьих, - съязвил Лавинский, - быть самому сбитым.
- Если будешь удирать, - в тон ему заметил Простов.
- И, в-третьих, - продолжал я, - атаки "мессершмиттов" нужно отражать
не в одиночку, а при огневой поддержке товарища. Необходимо лучше наблюдать
за своим напарником и всеми самолетами группы...
Разговор прервал звонок телефона. Все насторожились: телефон обычно
извещал о получении боевого задания. Начальник штаба вызывал на командный
пункт меня и сержанта Простова.
- Наверное, в разведку, - гадал Простов, пока мы шли на командный
пункт. - Люблю в разведку летать: вольная птица. Порезвиться от всей души
можно. Какую цель выбрал, ту и обстреливай.
Помолчав, он спросил:
- Поштурмуем, командир, на обратном маршруте?
- Еще задание не получили, а ты уже штурмовать приготовился. Тороплив
больно.
На командном пункте начальник штаба пригласил нас сесть и без
каких-либо предисловий приступил к постановке задания. Оказывается, сегодня
утром дальнобойная артиллерия противника обстреляла железнодорожную станцию
Икорец, где производилась разгрузка наших воинских эшелонов.
- Ваша задача, - говорил начштаба, - разведать артиллерийские позиции
батареи и ее противовоздушную оборону. Предположительно, батарея стоит в
районе села Покровского. У меня все. Если ясно - вылет по готовности.
Это означало, что собраться мы должны в минимально короткий срок.
- Теперь обязательно придется штурмовать, - сказал я Простову, когда мы
вышли из КП. - Дальнобойные пушки замаскированы, а зенитка, может молчать до
тех пор, пока не начнется проверка огнем. Вот что, Николай Васильевич: чтобы
легче выполнить задание, давай поделим обязанности. Ты будешь смотреть за
воздухом, а я - искать батарею. Штурмовать разрешаю только в паре, и никаких
одиночных действий Весь полет будем выполнять на высоте двухсот - трех сот
метров. Будь внимателен к моим сигналам.
Линию фронта пересекли на бреющем восточнее станции Лиски. Лучи солнца
ослепительно ярко блестели на глади тихого Дона. Ни одного выстрела. Все
живое как будто дремало, наслаждаясь теплым солнечным днем "бабьего лета".
Летим на высоте 300 метров. На полевом стане бывшего колхоза "Первое
Мая" синие дымки. Отчетливо видны походные кухни. У коновязей, блестя
гладкими спинами, около сотни военных лошадей. Неподалеку, в небольшом логу,
расположилась, очевидно, на привал фашистская пехота.
Дальше - Покровское. Дороги в село пусты, на улице тоже ни души.
"Наверное, здесь у немцев штаб, - подумал я. Потому и запретили всякое
движение".
Мы кружимся над селом, над его окрестностями, снижаясь до бреющего.
Просматриваем каждую балку, но не находим ни малейшего признака позиций
дальнобойной батареи.
Странно ведет себя противник. Мы летаем над одним районом уже около
получаса, но с земли не раздалось ни одного выстрела. Подумываю над тем, что
придется возвращаться, не выполнив задания. В это время по дороге к
Покровскому показался мотоцикл.
Даю сигнал ведомому, его самолет входит в пике. Длинные струйки трасс
накрывают мотоциклиста.
Молодец Простов, стрелок хороший и летчик смелый! А Простов уже вывел
машину из атаки и занял свое место в паре.
Решаю внезапно выскочить на колхоз "Первое Мая", атаковать коновязи
полевого стана, а затем накрыть пехоту.
Летим со стороны солнца. Уже видны лошади. Видно, как из колодца немец
достает воду. Очевидно, во время первого пролета гитлеровцы приняли нас за
своих. Незначительное снижение. Беру в прицел лошадей, легкий нажим на
гашетку, и... коновязь походит на ад.
Кони встают на дыбы и тут же падают, здоровые рвут поводья, мчатся в
разные стороны.
А мы. прижавшись к земле, уже над привалом пехоты. У немцев обед.
Солдаты сидят на пожелтевшей осенней траве, поблескивают котелки.
Маленькая горка - и реактивные снаряды двенадцатью разрывами накрывают
пехоту. Только теперь за- строчила зенитная артиллерия. Мы повторяем атаки.
Трассы снарядов немецких малокалиберных пушек проходят то справа, то
слева. Снаряды рвутся рядом с нами, пятнают небо. Резко бросаю самолет из
стороны в сторону. То же делает и Простов.
Берем курс на свой аэродром. Вот и Дон с песчаными отмелями. За ним -
сосновый лес. Разрывы вражеских снарядов продолжают сопровождать нас еще
десять - пятнадцать секунд, и стрельба прекращается.
Прямо на аэродром за нами приехала штабная "эмка". Разведданные
необходимы позарез. Но что же мы сообщим? Словно только теперь я понял, что
задание нами не выполнено.
В штабе командир спросил:
- Где батарея?
- Не видели, товарищ командир, - ответили мы почти одновременно.
- А что же вы видели? - В голосе командира чувствовались нотки
раздражения.
Мы начали докладывать все по порядку, а он, глядя на карту, о чем-то
думал. Когда доклад был окончен, Командир оторвался от карты и, как бы
продолжая думать вслух, произнес:
- А батарею-то мы ищем не там, где она есть на самом деле. - И уже
тоном приказа добавил: - Полетите сопровождать "илов" . Возвращаться будете
в сумерках. На обратном пути еще раз проведете разведку. Ищите батарею не в
районе Покровского, а южнее километров десять. Я думаю, что зенитный шквал,
который обрушился на вас после штурмовки, и есть противовоздушная оборона
дальнобойной батареи. А сейчас, пока есть время, идите да получше
разработайте маршрут разведки. Данные о пушках должны быть у меня сегодня.
Группа штурмовиков, прикрываемая нашими истребителями, пересекла линию
фронта, когда солнце уже коснулось горизонта. На цель вышли с наступлением
сумерек. Штурмовики, замкнув круг, обрушились на наземного противника.
Неожиданно с запада появились "мессершмитты". Прижимаясь к земле и
пользуясь темнотой, они подбирались к "илам" . Наш эшелонированный по высоте
боевой порядок препятствовал осуществлению замысла противника. Немцы кружили
около штурмовиков, выискивая слабое место.
Вдруг один из пикирующих "илов" качнулся с крыла на крыло и как-то
неуверенно перешел на планирование. Сомнений не было - самолет подбит.
Летчик старший сержант Глебов начал выравнивать машину над вражеской
территорией и приземлился с убранным шасси. Ему грозил плен. Выручать
товарища надо было немедленно.
Оставив часть группы прикрытия над целью, я со своим звеном устремился
на помощь Глебову. Но как помочь? Времени для раздумывания было мало. Решаю
штурмовым огнем прекратить доступ гитлеровцев к самолету. Это даст
возможность летчику скрыться. С наступлением ночи он попытается перейти
линию фронта.
Отбиваясь от "мессершмиттов" длинными пулеметными очередями, мы
одновременно простреливали возможные подступы к подбитому самолету. Вскоре
штурмовики закончили обработку цели и направились домой.
Мы с Простовым, сделав все, что могли, для выручки товарища, взяли курс
к намеченному району разведки. Шли не высоко. Через шесть минут под нами
неожиданно обозначились огромные тела дальнобойных орудий.
Фашисты, очевидно, готовились к ночному обстрелу и размаскировали
батарею.
- Эх, рубанем! - решил я и ввел самолет в пикирование. В ответ с земли
полетели сотни огненно-красных струй. Энергичным движением отворачиваю
самолет в сторону и снижаюсь до бреющего. Этот же маневр повторяет и
Простов. Мы благополучно выходим на свою территорию.
Задача выполнена, координаты известны. Командир не ошибся: батарея
обнаружена на том месте, где днем по нас был сосредоточен зенитный огонь
противника.
На рассвете батарея перестанет существовать...
Через день в расположение полка вернулся Глебов. С большим вниманием
слушали мы его рассказ...
...Подбитый самолет я посадил между двух оврагов и сразу выскочил из
кабины. Осмотрелся. По склону оврага бежало несколько гитлеровцев. Вынув
пистолет, я снова забрался в кабину и приготовился к последнему бою. Почти в
тот же момент увидел над собой своих истребителей. Немецкие солдаты
испугались наших очередей и бросились в овраг, а я, воспользовавшись этим,
быстро добрался до поля неубранного подсолнечника и спрятался.
Когда самолеты улетели, немцы побежали к моему штурмовику. Не обнаружив
летчика, они стали расходиться в разные стороны, полагая, что я спрятался
где-нибудь поблизости. Я слышал их голоса. Темнота мешала им и помогала мне.
А тут на счастье погода стала резко портиться - пошел дождь. Ну, думаю,
погода как раз для тебя, товарищ Глебов... И осторожно стал пробираться на
восток.
Лишь бы успеть до рассвета к Дону. Я прикинул, что если ползти по
километру в час, то можно успеть.
Часы были при мне, и я частенько поглядывал на светящийся циферблат.
Все казалось, опаздываю...
Неожиданно мои пальцы коснулись лежащего впереди человека. Это секрет.
Мгновение - и нож, который я держал наготове, вошел в фашиста. Очевидно, он
ждал смены и поэтому, утомленный, не успел разобраться, кто к нему подполз.
"Если это секрет, значит, скоро берег Дона", - соображал я. А через
полчаса был уже у прибрежных зарослей. Время от времени то с одной, то с
другой стороны взлетали ракеты, освещая волнистую поверхность
разбушевавшейся реки. Ракеты взлетали из определенных мест.
Я пополз вдоль берега. Хлопок ракетницы раздался совсем близко. Припал
к земле и закрыл глаза, чтобы не быть ослепленным сильным светом ракеты.
Через несколько минут открыл глаза и в пяти шагах от себя, за камнем,
увидел согнутую фигуру фашиста. Короткий прыжок - и ракетчик, ткнувшись