Страница:
всего десять человек - и серым придется искать Клин по всему свету. Удачный
побег будет означать, что тот, у кого Клин, наверняка сбежал в числе первых.
- Наверняка?
- А ты бы подумал иначе, окажись на месте близнецов?
- Теперь понял.
- С каждым днем они посылают все больше людей охранять стены. Не
уверен, но мне кажется, что они спешат закончить дело к определенному сроку.
Что есть какой-то предел. Если так, мы сможем использовать это против них.
- Предел? Какой такой предел?
- Эти двое - далеко не самые важные персоны в Империи. Рано или поздно
их хозяевам покажется подозрительным то, чем они тут занимаются. Или
кто-нибудь из них решит пожаловать сюда, чтобы единолично завладеть Клином.
- Надо было оставить чертову хреновину там, где она торчала, и не
трогать ее.
- Надо было. Но мы этого не сделали. Усвой одно, Смед. Сейчас мы
деремся за собственную жизнь. Ты, я, Тимми, Талли, все мы можем считать себя
покойниками, как только нас заподозрят.
- Если ты хотел напустить на меня жути, Рыбак, тогда радуйся. Тебе это
удалось.
- Я пытался напугать тебя потому, что до смерти боюсь сам. А ты -
единственный надежный человек, на чью помощь я могу рассчитывать. Талли ни
на что не годится, а Тимми никак не придет в себя с тех пор, как потерял
руку.
- Чувствую, мне совсем не понравится то, что ты собираешься сказать.
Ну? Что ты еще надумал?
- Один из нас должен украсть где-нибудь белую краску. Именно украсть, а
не купить, потому что продавец может потом вспомнить, кому он ее продавал.
- Это я могу провернуть. Знаю, где ее можно взять. Если только серые не
сидят прямо на бочках. А что мы будем делать с ней дальше?
- Попытаемся сместить акцент всей заварухи. Придать ей политический
оттенок.
Старик опять напустил таинственности. Смед ни хрена не понял, но решил,
что этого и не требуется, покуда Рыбак думает за них обоих и знает, что
делает.
В тот же вечер Талли впервые занял у него денег. Какую-то пустяковую
сумму, которую вернул на следующее утро, так что Смед не стал придавать
этому значение.
Именно в ту ночь Смед впервые задумался о том, что же за человек Старый
Рыбак. Чем ближе он его узнавал, тем более бессовестным казался ему старик.
Похоже было на то, что Рыбак твердо решил выпутываться из заварухи любой
ценой и ради того, чтобы получить свою долю от продажи Серебряного Клина,
был готов принести в жертву всех жителей Весла. Совсем не похоже на того
Рыбака, которого Смед знал прежде. Правда, у того Рыбака, которого он знал
прежде, никогда не было ни кола ни двора.
А еще он не знал, как ко всему этому отнестись. Смед не любил
размышлять и никогда не был человеком дела. До сих пор он всю свою жизнь
плыл по течению. Делал только то, что приходилось делать, чтобы свести концы
с концами, не больше.
Зато он твердо знал, что не хочет умереть молодым. Отвечать имперцам на
их вопросы под пытками ему тоже совсем не улыбалось. И не хотелось снова
становиться бедняком. Уж он-то знал, что такое бедность. Иметь деньги было
лучше. А получить целую кучу денег после продажи Клина будет еще лучше.
Методы, которыми действовал Рыбак, спасая свою шкуру, были ему сильно
не по душе, но сам он никаких других предложить не мог. Значит, придется
продолжать в том же духе.
Жабодав следил за тем, как идет оживление, не позволяя себе
расслабиться ни на секунду. Он был древней сущностью и всю свою жизнь имел
дело с колдунами, с этим ненадежным, вероломным племенем. Вот и сейчас он
чувствовал, как под сводами монастырского подвала витает тяжелый запах
предательства.
Тех, кто смог оказать ему необходимую помощь, он нашел быстрее, чем
рассчитывал. В сотне миль к западу от монастыря, в местности под названием
Выгребы, на протяжении жизни трех поколений между кланами колдунов длились
нескончаемые кровавые распри. Осмотревшись там, он остановил свой выбор на
клане Перл, чье колдовское искусство больше отвечало его нуждам. Он вошел с
ними в контакт и вскоре заключил сделку: он помогает им одолеть врагов, а
они берутся вернуть к жизни его "товарища".
О том, что этим "товарищем" был сам Хромой, он не сказал им ни слова.
Вскоре семейное древо Туманных исчезло с лица земли, все целиком, с
корнями и боковыми побегами. Были уничтожены колдуны, их жены, их дети, все,
что могло иметь к ним хоть какое-нибудь отношение. Вплоть до последней
гниды, которая могла бы со временем превратиться в вошь.
Теперь двенадцать самых выдающихся Перлов находились здесь, в подвале,
вокруг наполненного маслом корыта, в котором голова Хромого, уже скрепленная
с новым глиняным телом, нетерпеливо ждала, когда закончится процесс
оживления. Колдуны тихо переговаривались, бормоча что-то на языке, которого
он не понимал. Неважно. Главное, они знали: любая попытка предательства
обойдется им очень дорого.
Они видели Жабодава в деле, во время избиения Туманных. А ведь тогда он
был калекой.
Уж он не забыл позаботиться, чтобы в монастыре ему первым делом
изготовили новую лапу.
Пес-Жабодав негромко зарычал. В знак предостережения, напоминая, что
пора поторапливаться.
И тогда они сделали то, что должны были сделать. Принесли в жертву
дурака-монаха, оставшегося здесь, чтобы восстанавливать монастырь.
Серая глина в корыте окрасилась в телесный цвет, конвульсивно дернулась
и затрепетала, словно настоящая живая плоть.
Тело внезапно и резко согнулось, село. С него стекали струйки масла.
Колдуны отпрянули в испуге Хромой быстро ощупал свое глиняное тело глиняными
руками, оскалил зубы в восторженной гримасе.
- Зеркало! - потребовал он громовым голосом.
Он любовно пробежал пальцами по лицу. Даже в свои лучшие годы оно
наверняка выглядело куда хуже. Он взглянул на себя в зеркало.
Неистовый яростный рев потряс подвал, едва не обрушив потолок. Жабодав
краем глаза успел заметить то, что увидал Хромой.
Зеркало отразило правду. Отразило его лицо таким, каким оно было под
слоем глиняной косметики и грима.
Хромой рывком выскочил из корыта, поднял его, вывернув на пол все, что
в нем оставалось. Колдуны Перлы отступили в угол, громко выкрикивая охранные
заклинания, торопливо выстраивая защиту. Они не понимали, что случилось.
Зато Жабодав сразу понял все. Яростные вспышки Хромого были ему хорошо
знакомы. Это было заранее задумано.
Он не туда глядел, чуя флюиды предательства. Колдуны Перлы были ни при
чем. Отвратительную вонь источал Хромой.
Жабодав прыгнул. В прыжке и осознал свою ошибку.
Хромой отбил корытом его отчаянный бросок и метнулся к двери, до этого
загороженной телом пса. Пробив защитные заклинания Перлов, Хромой прыжками
помчался вверх по лестнице, сотрясая воздух диким хохотом. Жабодав кинулся
следом, но было поздно. Стены лестничного колодца обрушились.
Пес стал рыть землю.
- Не усердствуй так, мой милый щенок! - донесся сверху громовой голос.
- Ты надеялся, что сможешь использовать меня, да? Кого? Меня?! Ха! Я
позволял тебе надеяться, пока ты делал то, что мне было нужно. А теперь
наслаждайся видом своей могилы. Лучшего ты пока не заслужил. Но времени
воздать тебе по заслугам у меня нет.
И снова сумасшедший хохот. Тонны земли добавились к обвалу.
Жабодав продолжал исступленно копать, но на минуту прервался, чтобы
грозным рыком прекратить панические вопли Перлов. В наступившей тишине он
стал внимательно прислушиваться к звукам, доносившимся сверху.
На север! Хромой повернул назад, на север! Более безумный, чем прежде,
он все-таки сумел смирить свою жажду мщения.
У этой головоломки мог быть только один ответ. Хромой отложил месть до
лучших времен, устремившись туда, где он надеялся удесятерить свою
колдовскую мощь.
Смед обнаружил, что если окунуть комок ваты в краску, а потом сделать
несколько отпечатков вокруг общего центра, то получается довольно сносная
имитация розы.
После того как улеглась суматоха, вызванная поисками несуществующего
серебряных дел мастера, и провалилась попытка Рыбака пустить слух, что одна
из ведьм уже завладела Клином и держит это в тайне от своей сестры, старик
решил пустить свою последнюю стрелу. Воспользоваться скрытым потенциалом
хаоса, внеся дополнительные ноты разлада в неразбериху, охватившую Весло.
Именно поэтому Смед, уже в третий раз за ночь, оказался на улице с
банкой краски в руках. Рыбак велел ему оставить в определенных местах знак
Белой Розы; он пытался создать впечатление, что раздраженные происходящим
подпольщики готовы дать отпор силам Империи.
На этот раз Рыбак придерживался принципа "Тише едешь - дальше будешь".
Он добивался, чтобы о происходящем узнал весь город, чтобы все горожане
начали надеяться и верить. Он хотел заставить серых нервничать. Остальное,
сказал старик, придет само собой.
Закончив третью выставку роз, Смед повернул к дому. Рыбак сейчас тоже
рисовал розы где-то в городе. Вчера ночью Смед оставил эти знаки в двух
местах, где местные жители особенно сочувствовали подпольщикам и готовы были
поддержать их в любую минуту. Позавчера - в трех таких местах. Медленно, но
верно, как сказал старик. Цветочки должны принести плоды.
Прошлой ночью Рыбаку особенно повезло. Наткнувшись на тела двух серых,
убитых в случайной уличной стычке, старик нарисовал на их лбах по белой
розе. Это должно было заметно подтолкнуть события в нужном направлении.
Смеду такая игра была сильно не по душе. Слишком опасно. Опасность и
без того угрожала им со всех сторон. Добраться до них хотели бы очень
многие. Особенно Смед опасался охотников за Клином.
Но сейчас, когда он крадучись пробирался по ночным улицам к "Скелету",
в голове у него крутились совсем другие мысли. Ему не давало покоя
загадочное поведение Талли. Этим вечером братец опять занял у него деньги, в
четвертый раз за последние восемь дней. Занял приличную сумму, так и не
вернув предыдущий должок.
Смед никогда не торопился, возвращаясь в "Скелет". Стоит один раз
поспешить, и тут же угодишь в лапы капрала Ночных Пластунов. Осторожно
заглянув в окно, он сразу понял, что придется обходить квартал и забираться
в дом через черный ход. На веранде дул пиво капрал со своими приятелями.
Но это было еще не самое плохое. По дороге он чудом не схлопотал
большие неприятности.
Позади "Скелета" проходила аллея, засаженная какой-то чахлой,
неряшливой растительностью. В кустах, ближе к дому, прятались двое. Смед
нарвался бы прямо на них, если б один из парней не кашлянул, а другой не
велел бы первому заткнуться.
Что это было? Но у него не было ни малейшего желания задавать вопросы.
Он просто отступил в тень и присел там на что-то, ожидая, пока те двое
уберутся отсюда.
Прошло полчаса, потом - час. Никаких изменений. Один опять кашлянул,
другой снова потребовал, чтобы он заткнулся. Оба явно скучали. Смед начал
клевать носом.
Но вот, почти бегом, появился третий.
- Идет! - сказал он и метнулся в тень, спрятавшись всего в восьми футах
от Смеда, который теперь был начеку.
Действительно, сюда кто-то шел. Судя по звуку шагов, парень изрядно
надрался. Вдобавок он разговаривал сам с собой.
Внутри Смеда все болезненно сжалось, он вздрогнул, узнав идущего, но
ничего не успел сделать. Тимми Локан угодил в засаду. На него навалились так
быстро, что парень не смог даже вскрикнуть.
Смед едва не бросился на помощь. Он привстал, наполовину вытащил нож,
но вовремя опомнился. Может быть, он и успеет прикончить одного. А тем
временем остальные двое в два счета разделаются с ним. Рассчитывать на
лучшее было трудно.
Но что же теперь делать?
Он пойдет следом за ними. Выследит, куда они притащат Тимми, потом
найдет Рыбака и... И тот скажет ему, что не надо было хлопать ушами.
Здесь и сейчас делать что-либо все равно слишком поздно. Значит,
придется идти выслеживать этих парней.
Он не знал, кто они такие, но сильно подозревал, что эти трое делают
грязную работу для одного из охотников за Клином, который решил
познакомиться поближе с теми из горожан, кто недавно лишился руки.
Следить оказалось проще, чем он ожидал. Тимми всю дорогу отбивался,
поэтому у них было не так уж много возможностей следить за чем-либо еще. Да
и ушли они недалеко, углубившись примерно на четверть мили в район, где
стояли выгоревшие, но еще не снесенные дома, настолько ни на что не годные,
что в них не желали селиться даже бродяги.
В один из таких домов втащили Тимми. Спрятавшись в тени, Смед тупо
смотрел на этот дом и спрашивал себя, что ему делать дальше. Помни, теперь
мы деремся за собственную жизнь, звучали в его ушах слова Рыбака.
Боец из него был никакой. Он всегда уклонялся от драки, если ему
удавалось. А когда не удавалось, всякий раз бывал нещадно бит. Чего-то ему
не хватало. Не то злости, не то наглости, не то подлости. Но не хватало,
даже когда у него не оставалось другого выбора.
Он вдруг вспомнил всех тех сволочей, от которых ему доставалось; все
побои, насмешки и тычки; вспомнил свое вечное недоумение, непонимание,
отчего они так поступают, ведь он никогда их не задевал. В нем разом
закипели все старые обиды, вперемешку со щекочущими нервы мстительными
фантазиями и миазмами жгучей ненависти.
Один из тех троих вышел из дома, помочился на улицу, потом попятился и
прислонился к стене. Для караульного у парня был слишком беспечный вид.
Наверно, просто решил проветриться, подумал Смед.
Он двинулся вперед неверными шагами, не понимая, что делает. Его так
трясло от страха, что даже зубы стучали.
Он споткнулся, упал на одно колено, ободрав его о битый кирпич, жалобно
выругался. И тут, вместе со вспышкой боли, на него снизошло вдохновение.
Смед поднялся и снова захромал вперед, спотыкаясь, бормоча себе под
нос. Он шел прямо на парня и напевал что-то вроде: "Хорошо быть кисою,
хорошо - собакою! Где хочу, там писаю, где хочу - там какаю!" Теперь
головорез насторожился. Но не двинулся с места.
Смед шлепнулся на задницу, глупо захихикал, кое-как встал на
четвереньки, притворяясь, что на него накатил приступ рвоты. Потом опять
поднялся на ноги и пошел прямо вперед, пока не наткнулся на стену, футах в
десяти от наблюдавшего за ним человека. Тогда он попятился, продолжая что-то
бормотать, тупо уставившись на стену, словно пытался сообразить, откуда она
здесь взялась. Затем оперся одной рукой на эту стену и неверными шагами
устремился вдоль нее в ту сторону, где стоял головорез. Когда до того
оставалось не больше четырех футов, Смед притворился, будто только что
заметил парня, во взгляде которого читалось скорее глумливое презрение,
нежели подозрительность.
Взглянув на него, Смед издал нелепый хлюпающий звук. Он надеялся, что
выглядит достаточно напуганным, и беззвучно благодарил всех богов сразу за
то, что пока остался неузнанным. Теперь, если он правильно угадал, этот
парень захочет поизгаляться над ним, под видом помощи...
Смед споткнулся и снова упал на четвереньки.
- Похоже, ты здорово надрался, старина. - Головорез шагнул в его
сторону.
Смед снова издал несколько хлюпающих звуков. В его ушах снова раздался
голос Старого Рыбака:
- Вспомни, как ты берешь женщину, Смед. Не как попало, а бережно,
плавно.
Человек нагнулся, подал ему руку, помогая встать. Он не заметил нож,
тускло блеснувший в руке Смеда. А Смед навалился на парня всем телом и
плавно задвинул лезвие ему меж ребер. Прямо в сердце.
Смед как бы раздвоился. Одно его "я" было здесь, продолжая направлять
его руку. Второе впало в какое-то забытье, отключилось от внешнего мира,
полностью оказавшись во власти животного ужаса. В этом хаосе пульсировала
только одна отчетливая мысль: какая ложь! Какая ложь, что убивать с каждым
разом становится все легче.
Когда его сознание всплыло из этой мглы, он обнаружил, что успел
оттащить продолжавшее конвульсивно дергаться тело ярдов на сто в сторону.
- Какого черта я это делаю?
Ах да, конечно. Спрятать. Так, чтобы не было видно. Потому что это было
только начало.
Он снова услышал приглушенный, но отчаянный вопль боли и понял, что
первая брешь во мгле, охватившей его сознание, была пробита точно таким же
криком.
***
Он проскользнул в дом с осторожностью крадущейся кошки, отключив
остальные чувства, чтобы не испытывать мучительную боль, когда раздавался
очередной агонизирующий вопль Тимми. Он даже использовал эти крики, каждый
раз быстро продвигаясь на несколько шагов вперед.
Мама дорогая! Что он здесь делает?! Вопли доносились из подвала. Смед
начал спускаться по ступенькам, двигаясь так целеустремленно, словно его
вела чужая воля. Миновав шесть ступенек, он сперва пригнулся, а потом чуть
не на уши встал, чтобы посмотреть, что делается внизу.
Лестница заканчивалась в нескольких футах от входа в подвал. Двери не
было. Из проема пробивался свет и доносились крики. Смед, почти не дыша,
спустился еще на две ступеньки, затем осторожно перелез через перила, нырнул
под лестницу и затаился, озираясь вокруг. Разглядеть что-либо оказалось
трудно, но, похоже, пожар обошел эту часть подвала стороной. Здесь даже не
чувствовался запах старой гари.
Теперь он мог слышать почти все, что там происходило. Кто-то задавал
Тимми нетерпеливые вопросы. Еще двое препирались по поводу того типа,
которого Смед прикончил наверху. Один беспокоился, как бы тот не сбежал, а
второму было на это наплевать.
Спрятаться под лестницей, если кто-нибудь решит туда заглянуть, было
негде. Свет, попадавший сюда из дверного проема, сразу выдал бы Смеда с
головой. Поэтому он осторожно выбрался оттуда, прокрался к большой куче
мусора слева от проема и скорчился позади нее, совершенно не представляя
себе, что делать дальше.
Похоже, Тимми потерял сознание. Во всяком случае, он больше не кричал.
Один из находившихся в помещении проворчал что-то по этому поводу. Остальные
двое продолжали препираться насчет того парня, который пошел на улицу.
Наконец первый не выдержал и огрызнулся:
- Его действительно слишком долго нет. Ступайте, найдите его. Ступайте
оба. И оставите меня в покое.
Те двое вышли и затопали вверх по лестнице. Это были те парни, которые
притащили сюда Тим-ми. Смед поднялся, дрожа от напряжения, неслышно двинулся
к проему, заглянул внутрь.
Тимми сидел, привязанный к стулу. Без сознания. Его обмякшее тело
наклонилось вперед. Над ним склонился человек. Спиной к Смеду. Слишком
хорошо, чтобы быть правдой, мелькнула мысль. Человек хлестал Тимми по щекам.
- Ну! Ну же! Приди в себя. Только не вздумай помереть. Мы уже почти
докопались до истины.
Плавно. Бережно. Аккуратно, повторял про себя Смед, неслышно скользнув
сквозь проем.
Человек все же почуял опасность. Он начал поворачиваться, его глаза и
рот широко открылись...
Слишком поздно.
Нож уже пронзил его сердце. Он страшно, отвратительно захрипел,
попытался схватить Смеда, потом согнулся и упал.
Может, на этот раз действительно было легче... Пришла опустошенность.
Бешено стучало сердце, тряслись руки. Судорожно хватая ртом воздух, Смед
подошел к Тимми, перерезал веревки... Боже! Они выжгли ему один глаз! Они...
Тимми упал со стула лицом вперед.
Смед нагнулся, попытался поднять его.
- Эй! Тимми! Вставай. Это я, Смед. Вставай. Нам надо смыться отсюда,
пока не вернулись те двое. Давай же!
Наконец до него дошло.
- Черт возьми! - Тимми не дышал. - Сукин ты сын! Я рисковал задницей ни
за что!
Нет. Смысл все-таки был. Кто знает, что успел сказать Тимми перед
смертью.
Вдруг он почувствовал себя полным дерьмом. Стоит тут, поливает Тимми...
За что? За то, что тот умер, причинив этим Смеду лишнее беспокойство? Тут он
окончательно растерялся. Надо было как-то выбираться отсюда; наверно, надо
было что-то сделать с телами, которые оставались в подвале. А он не понимал,
что и как.
- Эй, Авель! - раздался крик с улицы. - Лучше бы тебе самому взглянуть!
Кто-то прикончил Танкера!
Смед выронил руку Тимми, метнулся к мертвецу, выдернул нож из его тела
и едва успел прислониться к стене у дверного проема, как раздался новый
крик:
- Ты меня слышишь, Авель? - Потом раздался торопливый топот вниз по
лестнице. - Похоже, мы в глубокой заднице, Авель. Кто-то проткнул Танкера
ножом... Эй, что тут за чертовщина?
Человек шагнул сквозь проем и остановился. Смед уже почти нанес удар
туда, где, по его расчетам, должна была находиться грудь, но вдруг
обнаружил, что громкий голос принадлежал коротышке, самому маленькому из
головорезов... Он успел превратить свой удар в подобие апперкота, вонзив
лезвие ножа снизу вверх, под подбородок. Забыв все советы Рыбака, он ударил
изо всех сил. Клинок проник сквозь мозг и застрял в черепе.
Он не видел глаз своих предыдущих жертв в тот момент, когда те
осознавали, что случилось. Боже.
Это было жутко. Смед отскочил назад, споткнулся об Авеля и упал на
спину. Его жертва медленно свалилась головой вперед, почти прямо на него.
Он еще не успел толком подняться на ноги, как с лестницы донесся
невнятный вопрос последнего головореза. Смед бросился вперед, чтобы снова
завладеть своим ножом. Жертва еще шевелилась, медленно подтягивая под себя
одну ногу. Это движение напомнило ему собаку, которая пытается почесаться.
Бред какой-то.
Чертов нож намертво застрял в черепе. Вытащить его не удавалось. Смед
заметался вокруг в поисках оружия, любой вещи, которая могла сойти за
оружие, а голос сверху тем временем выкрикнул еще несколько вопросительных
фраз. Тогда Смед, с чувством суеверного страха, выдернул нож из ножен
мертвеца.
Он снова прислонился к стене возле дверного проема и стал ждать.
Казалось, он прождал целую вечность.
Постепенно его перестало трясти. Нервы чуть утихли. Потом пришла мысль
о том, что последнюю жертву можно было увидеть с лестницы.
Смед подождал еще немного.
Ему следовало поторопиться. Чем дольше он тут проторчит, тем скорее
нарвется еще на какие-нибудь неприятности.
Мышцы словно судорогой свело. Скованный ужасом, Смед не мог шевельнуть
ни рукой, ни ногой.
Все же он кое-как заставил себя сдвинуться с места и выглянуть наружу.
Лестница была залита лунным светом. Похоже, бояться было нечего. Он
заставил свои ноги сделать несколько шагов. Потом поднялся по ступенькам. На
первом этаже никого. Смед выглянул на улицу. И там никого. Пустые,
безмолвные, мертвые дома; никакого движения. Ни одной живой души вокруг.
Бежать. Бежать, не останавливаясь, до самого "Скелета".
Он все же пересилил себя и сделал то, что должен был сделать: затащил
тело своей первой жертвы в подвал. По крайней мере, теперь их не так скоро
обнаружат. Только после этого Смед двинулся домой.
Все же заставил себя идти шагом.
Мы очутились в Весле около полуночи, но отыскали Душечку и остальных
только вечером следующего дня. Да и то лишь благодаря тому, что с нами был
Боманц, который смог учуять их следы. Они оказались совсем не там, где мы
предполагали. За это время я успел встретиться с давними знакомыми. По тем
временам, когда мы с Вороном еще жили в Весле. Ребята пустились в разговоры
и долго не могли остановиться.
Разговоры были теперь единственным занятием горожан.
- Да, дела здесь неважные, - говорил Ворон, пока мы пробирались по
улицам, ориентируясь колдовским чутьем Боманца. - Все эти люди закупорены
здесь, как в бочке, без малейших надежд выбраться; запасы продовольствия
подходят к концу; еще немного, и начнется чума. Город напряжен до предела.
Будь сейчас середина лета, жара быстро съела бы остатки терпения горожан и
нарыв уже давно бы прорвался. Тебе известно хоть что-нибудь про этих
близнецов?
Он обращался не ко мне. Когда речь заходила о колдунах и колдовстве, я
знать ничего не знал. За исключением того, что очень хотел бы держаться от
всего этого подальше.
- Никогда раньше о них не слышал, - сказал Боманц. - Но это еще ни о
чем не говорит. За последнее время к Госпоже в Чары из провинции понаехала
целая толпа новеньких.
- Ты смог бы их одолеть, как думаешь?
- Я не собираюсь с ними связываться. Тут я заметил на одной из дверей
рисунок. Белая роза.
- Взгляните туда, - сказал я им. Они посмотрели. Другие люди на улице
тоже косились в ту сторону, стараясь, чтобы никто не заметил их интереса.
- Опять этот придурок Молчун! - прорычал Ворон. - Так и норовит
втравить ее в какую-нибудь идиотскую затею.
- Ну что ты чушь несешь! - возмутился я. - Когда и кому хоть раз
удалось уговорить Душечку сделать то, чего она сама не хотела делать?! Он
поворчал немного, потом заткнулся. Вскоре нюх Боманца вывел нас к тайному
убежищу. Пробормотав какую-то ерунду, служившую паролем, мы оказались в
подвале, который Душечка делила с компанией ветеранов-повстанцев. На мой
взгляд, они мало чего стоили. Сопротивление в Весле давно пережило свои
лучшие дни.
Ворон неодобрительно хмыкнул. Эти парни ему, тоже не понравились. Затем
он вкратце рассказал об основных впечатлениях от нашего визита в Курганье.
Даже на языке знаков его рассказ занял меньше минуты. В ответ Душечка
ознакомила нас с общим положением в Весле. На это потребовалось куда больше
времени.
Ворон поинтересовался, за каким чертом она приказала рисовать по всему
городу белые розы. Она ответила, что ничего такого и не делала. Точнее, она
сказала, что никто из ее сторонников в этом не признался. Поскольку розы
стали появляться только после ее прибытия в Весло, она предположила, что
побег будет означать, что тот, у кого Клин, наверняка сбежал в числе первых.
- Наверняка?
- А ты бы подумал иначе, окажись на месте близнецов?
- Теперь понял.
- С каждым днем они посылают все больше людей охранять стены. Не
уверен, но мне кажется, что они спешат закончить дело к определенному сроку.
Что есть какой-то предел. Если так, мы сможем использовать это против них.
- Предел? Какой такой предел?
- Эти двое - далеко не самые важные персоны в Империи. Рано или поздно
их хозяевам покажется подозрительным то, чем они тут занимаются. Или
кто-нибудь из них решит пожаловать сюда, чтобы единолично завладеть Клином.
- Надо было оставить чертову хреновину там, где она торчала, и не
трогать ее.
- Надо было. Но мы этого не сделали. Усвой одно, Смед. Сейчас мы
деремся за собственную жизнь. Ты, я, Тимми, Талли, все мы можем считать себя
покойниками, как только нас заподозрят.
- Если ты хотел напустить на меня жути, Рыбак, тогда радуйся. Тебе это
удалось.
- Я пытался напугать тебя потому, что до смерти боюсь сам. А ты -
единственный надежный человек, на чью помощь я могу рассчитывать. Талли ни
на что не годится, а Тимми никак не придет в себя с тех пор, как потерял
руку.
- Чувствую, мне совсем не понравится то, что ты собираешься сказать.
Ну? Что ты еще надумал?
- Один из нас должен украсть где-нибудь белую краску. Именно украсть, а
не купить, потому что продавец может потом вспомнить, кому он ее продавал.
- Это я могу провернуть. Знаю, где ее можно взять. Если только серые не
сидят прямо на бочках. А что мы будем делать с ней дальше?
- Попытаемся сместить акцент всей заварухи. Придать ей политический
оттенок.
Старик опять напустил таинственности. Смед ни хрена не понял, но решил,
что этого и не требуется, покуда Рыбак думает за них обоих и знает, что
делает.
В тот же вечер Талли впервые занял у него денег. Какую-то пустяковую
сумму, которую вернул на следующее утро, так что Смед не стал придавать
этому значение.
Именно в ту ночь Смед впервые задумался о том, что же за человек Старый
Рыбак. Чем ближе он его узнавал, тем более бессовестным казался ему старик.
Похоже было на то, что Рыбак твердо решил выпутываться из заварухи любой
ценой и ради того, чтобы получить свою долю от продажи Серебряного Клина,
был готов принести в жертву всех жителей Весла. Совсем не похоже на того
Рыбака, которого Смед знал прежде. Правда, у того Рыбака, которого он знал
прежде, никогда не было ни кола ни двора.
А еще он не знал, как ко всему этому отнестись. Смед не любил
размышлять и никогда не был человеком дела. До сих пор он всю свою жизнь
плыл по течению. Делал только то, что приходилось делать, чтобы свести концы
с концами, не больше.
Зато он твердо знал, что не хочет умереть молодым. Отвечать имперцам на
их вопросы под пытками ему тоже совсем не улыбалось. И не хотелось снова
становиться бедняком. Уж он-то знал, что такое бедность. Иметь деньги было
лучше. А получить целую кучу денег после продажи Клина будет еще лучше.
Методы, которыми действовал Рыбак, спасая свою шкуру, были ему сильно
не по душе, но сам он никаких других предложить не мог. Значит, придется
продолжать в том же духе.
Жабодав следил за тем, как идет оживление, не позволяя себе
расслабиться ни на секунду. Он был древней сущностью и всю свою жизнь имел
дело с колдунами, с этим ненадежным, вероломным племенем. Вот и сейчас он
чувствовал, как под сводами монастырского подвала витает тяжелый запах
предательства.
Тех, кто смог оказать ему необходимую помощь, он нашел быстрее, чем
рассчитывал. В сотне миль к западу от монастыря, в местности под названием
Выгребы, на протяжении жизни трех поколений между кланами колдунов длились
нескончаемые кровавые распри. Осмотревшись там, он остановил свой выбор на
клане Перл, чье колдовское искусство больше отвечало его нуждам. Он вошел с
ними в контакт и вскоре заключил сделку: он помогает им одолеть врагов, а
они берутся вернуть к жизни его "товарища".
О том, что этим "товарищем" был сам Хромой, он не сказал им ни слова.
Вскоре семейное древо Туманных исчезло с лица земли, все целиком, с
корнями и боковыми побегами. Были уничтожены колдуны, их жены, их дети, все,
что могло иметь к ним хоть какое-нибудь отношение. Вплоть до последней
гниды, которая могла бы со временем превратиться в вошь.
Теперь двенадцать самых выдающихся Перлов находились здесь, в подвале,
вокруг наполненного маслом корыта, в котором голова Хромого, уже скрепленная
с новым глиняным телом, нетерпеливо ждала, когда закончится процесс
оживления. Колдуны тихо переговаривались, бормоча что-то на языке, которого
он не понимал. Неважно. Главное, они знали: любая попытка предательства
обойдется им очень дорого.
Они видели Жабодава в деле, во время избиения Туманных. А ведь тогда он
был калекой.
Уж он не забыл позаботиться, чтобы в монастыре ему первым делом
изготовили новую лапу.
Пес-Жабодав негромко зарычал. В знак предостережения, напоминая, что
пора поторапливаться.
И тогда они сделали то, что должны были сделать. Принесли в жертву
дурака-монаха, оставшегося здесь, чтобы восстанавливать монастырь.
Серая глина в корыте окрасилась в телесный цвет, конвульсивно дернулась
и затрепетала, словно настоящая живая плоть.
Тело внезапно и резко согнулось, село. С него стекали струйки масла.
Колдуны отпрянули в испуге Хромой быстро ощупал свое глиняное тело глиняными
руками, оскалил зубы в восторженной гримасе.
- Зеркало! - потребовал он громовым голосом.
Он любовно пробежал пальцами по лицу. Даже в свои лучшие годы оно
наверняка выглядело куда хуже. Он взглянул на себя в зеркало.
Неистовый яростный рев потряс подвал, едва не обрушив потолок. Жабодав
краем глаза успел заметить то, что увидал Хромой.
Зеркало отразило правду. Отразило его лицо таким, каким оно было под
слоем глиняной косметики и грима.
Хромой рывком выскочил из корыта, поднял его, вывернув на пол все, что
в нем оставалось. Колдуны Перлы отступили в угол, громко выкрикивая охранные
заклинания, торопливо выстраивая защиту. Они не понимали, что случилось.
Зато Жабодав сразу понял все. Яростные вспышки Хромого были ему хорошо
знакомы. Это было заранее задумано.
Он не туда глядел, чуя флюиды предательства. Колдуны Перлы были ни при
чем. Отвратительную вонь источал Хромой.
Жабодав прыгнул. В прыжке и осознал свою ошибку.
Хромой отбил корытом его отчаянный бросок и метнулся к двери, до этого
загороженной телом пса. Пробив защитные заклинания Перлов, Хромой прыжками
помчался вверх по лестнице, сотрясая воздух диким хохотом. Жабодав кинулся
следом, но было поздно. Стены лестничного колодца обрушились.
Пес стал рыть землю.
- Не усердствуй так, мой милый щенок! - донесся сверху громовой голос.
- Ты надеялся, что сможешь использовать меня, да? Кого? Меня?! Ха! Я
позволял тебе надеяться, пока ты делал то, что мне было нужно. А теперь
наслаждайся видом своей могилы. Лучшего ты пока не заслужил. Но времени
воздать тебе по заслугам у меня нет.
И снова сумасшедший хохот. Тонны земли добавились к обвалу.
Жабодав продолжал исступленно копать, но на минуту прервался, чтобы
грозным рыком прекратить панические вопли Перлов. В наступившей тишине он
стал внимательно прислушиваться к звукам, доносившимся сверху.
На север! Хромой повернул назад, на север! Более безумный, чем прежде,
он все-таки сумел смирить свою жажду мщения.
У этой головоломки мог быть только один ответ. Хромой отложил месть до
лучших времен, устремившись туда, где он надеялся удесятерить свою
колдовскую мощь.
Смед обнаружил, что если окунуть комок ваты в краску, а потом сделать
несколько отпечатков вокруг общего центра, то получается довольно сносная
имитация розы.
После того как улеглась суматоха, вызванная поисками несуществующего
серебряных дел мастера, и провалилась попытка Рыбака пустить слух, что одна
из ведьм уже завладела Клином и держит это в тайне от своей сестры, старик
решил пустить свою последнюю стрелу. Воспользоваться скрытым потенциалом
хаоса, внеся дополнительные ноты разлада в неразбериху, охватившую Весло.
Именно поэтому Смед, уже в третий раз за ночь, оказался на улице с
банкой краски в руках. Рыбак велел ему оставить в определенных местах знак
Белой Розы; он пытался создать впечатление, что раздраженные происходящим
подпольщики готовы дать отпор силам Империи.
На этот раз Рыбак придерживался принципа "Тише едешь - дальше будешь".
Он добивался, чтобы о происходящем узнал весь город, чтобы все горожане
начали надеяться и верить. Он хотел заставить серых нервничать. Остальное,
сказал старик, придет само собой.
Закончив третью выставку роз, Смед повернул к дому. Рыбак сейчас тоже
рисовал розы где-то в городе. Вчера ночью Смед оставил эти знаки в двух
местах, где местные жители особенно сочувствовали подпольщикам и готовы были
поддержать их в любую минуту. Позавчера - в трех таких местах. Медленно, но
верно, как сказал старик. Цветочки должны принести плоды.
Прошлой ночью Рыбаку особенно повезло. Наткнувшись на тела двух серых,
убитых в случайной уличной стычке, старик нарисовал на их лбах по белой
розе. Это должно было заметно подтолкнуть события в нужном направлении.
Смеду такая игра была сильно не по душе. Слишком опасно. Опасность и
без того угрожала им со всех сторон. Добраться до них хотели бы очень
многие. Особенно Смед опасался охотников за Клином.
Но сейчас, когда он крадучись пробирался по ночным улицам к "Скелету",
в голове у него крутились совсем другие мысли. Ему не давало покоя
загадочное поведение Талли. Этим вечером братец опять занял у него деньги, в
четвертый раз за последние восемь дней. Занял приличную сумму, так и не
вернув предыдущий должок.
Смед никогда не торопился, возвращаясь в "Скелет". Стоит один раз
поспешить, и тут же угодишь в лапы капрала Ночных Пластунов. Осторожно
заглянув в окно, он сразу понял, что придется обходить квартал и забираться
в дом через черный ход. На веранде дул пиво капрал со своими приятелями.
Но это было еще не самое плохое. По дороге он чудом не схлопотал
большие неприятности.
Позади "Скелета" проходила аллея, засаженная какой-то чахлой,
неряшливой растительностью. В кустах, ближе к дому, прятались двое. Смед
нарвался бы прямо на них, если б один из парней не кашлянул, а другой не
велел бы первому заткнуться.
Что это было? Но у него не было ни малейшего желания задавать вопросы.
Он просто отступил в тень и присел там на что-то, ожидая, пока те двое
уберутся отсюда.
Прошло полчаса, потом - час. Никаких изменений. Один опять кашлянул,
другой снова потребовал, чтобы он заткнулся. Оба явно скучали. Смед начал
клевать носом.
Но вот, почти бегом, появился третий.
- Идет! - сказал он и метнулся в тень, спрятавшись всего в восьми футах
от Смеда, который теперь был начеку.
Действительно, сюда кто-то шел. Судя по звуку шагов, парень изрядно
надрался. Вдобавок он разговаривал сам с собой.
Внутри Смеда все болезненно сжалось, он вздрогнул, узнав идущего, но
ничего не успел сделать. Тимми Локан угодил в засаду. На него навалились так
быстро, что парень не смог даже вскрикнуть.
Смед едва не бросился на помощь. Он привстал, наполовину вытащил нож,
но вовремя опомнился. Может быть, он и успеет прикончить одного. А тем
временем остальные двое в два счета разделаются с ним. Рассчитывать на
лучшее было трудно.
Но что же теперь делать?
Он пойдет следом за ними. Выследит, куда они притащат Тимми, потом
найдет Рыбака и... И тот скажет ему, что не надо было хлопать ушами.
Здесь и сейчас делать что-либо все равно слишком поздно. Значит,
придется идти выслеживать этих парней.
Он не знал, кто они такие, но сильно подозревал, что эти трое делают
грязную работу для одного из охотников за Клином, который решил
познакомиться поближе с теми из горожан, кто недавно лишился руки.
Следить оказалось проще, чем он ожидал. Тимми всю дорогу отбивался,
поэтому у них было не так уж много возможностей следить за чем-либо еще. Да
и ушли они недалеко, углубившись примерно на четверть мили в район, где
стояли выгоревшие, но еще не снесенные дома, настолько ни на что не годные,
что в них не желали селиться даже бродяги.
В один из таких домов втащили Тимми. Спрятавшись в тени, Смед тупо
смотрел на этот дом и спрашивал себя, что ему делать дальше. Помни, теперь
мы деремся за собственную жизнь, звучали в его ушах слова Рыбака.
Боец из него был никакой. Он всегда уклонялся от драки, если ему
удавалось. А когда не удавалось, всякий раз бывал нещадно бит. Чего-то ему
не хватало. Не то злости, не то наглости, не то подлости. Но не хватало,
даже когда у него не оставалось другого выбора.
Он вдруг вспомнил всех тех сволочей, от которых ему доставалось; все
побои, насмешки и тычки; вспомнил свое вечное недоумение, непонимание,
отчего они так поступают, ведь он никогда их не задевал. В нем разом
закипели все старые обиды, вперемешку со щекочущими нервы мстительными
фантазиями и миазмами жгучей ненависти.
Один из тех троих вышел из дома, помочился на улицу, потом попятился и
прислонился к стене. Для караульного у парня был слишком беспечный вид.
Наверно, просто решил проветриться, подумал Смед.
Он двинулся вперед неверными шагами, не понимая, что делает. Его так
трясло от страха, что даже зубы стучали.
Он споткнулся, упал на одно колено, ободрав его о битый кирпич, жалобно
выругался. И тут, вместе со вспышкой боли, на него снизошло вдохновение.
Смед поднялся и снова захромал вперед, спотыкаясь, бормоча себе под
нос. Он шел прямо на парня и напевал что-то вроде: "Хорошо быть кисою,
хорошо - собакою! Где хочу, там писаю, где хочу - там какаю!" Теперь
головорез насторожился. Но не двинулся с места.
Смед шлепнулся на задницу, глупо захихикал, кое-как встал на
четвереньки, притворяясь, что на него накатил приступ рвоты. Потом опять
поднялся на ноги и пошел прямо вперед, пока не наткнулся на стену, футах в
десяти от наблюдавшего за ним человека. Тогда он попятился, продолжая что-то
бормотать, тупо уставившись на стену, словно пытался сообразить, откуда она
здесь взялась. Затем оперся одной рукой на эту стену и неверными шагами
устремился вдоль нее в ту сторону, где стоял головорез. Когда до того
оставалось не больше четырех футов, Смед притворился, будто только что
заметил парня, во взгляде которого читалось скорее глумливое презрение,
нежели подозрительность.
Взглянув на него, Смед издал нелепый хлюпающий звук. Он надеялся, что
выглядит достаточно напуганным, и беззвучно благодарил всех богов сразу за
то, что пока остался неузнанным. Теперь, если он правильно угадал, этот
парень захочет поизгаляться над ним, под видом помощи...
Смед споткнулся и снова упал на четвереньки.
- Похоже, ты здорово надрался, старина. - Головорез шагнул в его
сторону.
Смед снова издал несколько хлюпающих звуков. В его ушах снова раздался
голос Старого Рыбака:
- Вспомни, как ты берешь женщину, Смед. Не как попало, а бережно,
плавно.
Человек нагнулся, подал ему руку, помогая встать. Он не заметил нож,
тускло блеснувший в руке Смеда. А Смед навалился на парня всем телом и
плавно задвинул лезвие ему меж ребер. Прямо в сердце.
Смед как бы раздвоился. Одно его "я" было здесь, продолжая направлять
его руку. Второе впало в какое-то забытье, отключилось от внешнего мира,
полностью оказавшись во власти животного ужаса. В этом хаосе пульсировала
только одна отчетливая мысль: какая ложь! Какая ложь, что убивать с каждым
разом становится все легче.
Когда его сознание всплыло из этой мглы, он обнаружил, что успел
оттащить продолжавшее конвульсивно дергаться тело ярдов на сто в сторону.
- Какого черта я это делаю?
Ах да, конечно. Спрятать. Так, чтобы не было видно. Потому что это было
только начало.
Он снова услышал приглушенный, но отчаянный вопль боли и понял, что
первая брешь во мгле, охватившей его сознание, была пробита точно таким же
криком.
***
Он проскользнул в дом с осторожностью крадущейся кошки, отключив
остальные чувства, чтобы не испытывать мучительную боль, когда раздавался
очередной агонизирующий вопль Тимми. Он даже использовал эти крики, каждый
раз быстро продвигаясь на несколько шагов вперед.
Мама дорогая! Что он здесь делает?! Вопли доносились из подвала. Смед
начал спускаться по ступенькам, двигаясь так целеустремленно, словно его
вела чужая воля. Миновав шесть ступенек, он сперва пригнулся, а потом чуть
не на уши встал, чтобы посмотреть, что делается внизу.
Лестница заканчивалась в нескольких футах от входа в подвал. Двери не
было. Из проема пробивался свет и доносились крики. Смед, почти не дыша,
спустился еще на две ступеньки, затем осторожно перелез через перила, нырнул
под лестницу и затаился, озираясь вокруг. Разглядеть что-либо оказалось
трудно, но, похоже, пожар обошел эту часть подвала стороной. Здесь даже не
чувствовался запах старой гари.
Теперь он мог слышать почти все, что там происходило. Кто-то задавал
Тимми нетерпеливые вопросы. Еще двое препирались по поводу того типа,
которого Смед прикончил наверху. Один беспокоился, как бы тот не сбежал, а
второму было на это наплевать.
Спрятаться под лестницей, если кто-нибудь решит туда заглянуть, было
негде. Свет, попадавший сюда из дверного проема, сразу выдал бы Смеда с
головой. Поэтому он осторожно выбрался оттуда, прокрался к большой куче
мусора слева от проема и скорчился позади нее, совершенно не представляя
себе, что делать дальше.
Похоже, Тимми потерял сознание. Во всяком случае, он больше не кричал.
Один из находившихся в помещении проворчал что-то по этому поводу. Остальные
двое продолжали препираться насчет того парня, который пошел на улицу.
Наконец первый не выдержал и огрызнулся:
- Его действительно слишком долго нет. Ступайте, найдите его. Ступайте
оба. И оставите меня в покое.
Те двое вышли и затопали вверх по лестнице. Это были те парни, которые
притащили сюда Тим-ми. Смед поднялся, дрожа от напряжения, неслышно двинулся
к проему, заглянул внутрь.
Тимми сидел, привязанный к стулу. Без сознания. Его обмякшее тело
наклонилось вперед. Над ним склонился человек. Спиной к Смеду. Слишком
хорошо, чтобы быть правдой, мелькнула мысль. Человек хлестал Тимми по щекам.
- Ну! Ну же! Приди в себя. Только не вздумай помереть. Мы уже почти
докопались до истины.
Плавно. Бережно. Аккуратно, повторял про себя Смед, неслышно скользнув
сквозь проем.
Человек все же почуял опасность. Он начал поворачиваться, его глаза и
рот широко открылись...
Слишком поздно.
Нож уже пронзил его сердце. Он страшно, отвратительно захрипел,
попытался схватить Смеда, потом согнулся и упал.
Может, на этот раз действительно было легче... Пришла опустошенность.
Бешено стучало сердце, тряслись руки. Судорожно хватая ртом воздух, Смед
подошел к Тимми, перерезал веревки... Боже! Они выжгли ему один глаз! Они...
Тимми упал со стула лицом вперед.
Смед нагнулся, попытался поднять его.
- Эй! Тимми! Вставай. Это я, Смед. Вставай. Нам надо смыться отсюда,
пока не вернулись те двое. Давай же!
Наконец до него дошло.
- Черт возьми! - Тимми не дышал. - Сукин ты сын! Я рисковал задницей ни
за что!
Нет. Смысл все-таки был. Кто знает, что успел сказать Тимми перед
смертью.
Вдруг он почувствовал себя полным дерьмом. Стоит тут, поливает Тимми...
За что? За то, что тот умер, причинив этим Смеду лишнее беспокойство? Тут он
окончательно растерялся. Надо было как-то выбираться отсюда; наверно, надо
было что-то сделать с телами, которые оставались в подвале. А он не понимал,
что и как.
- Эй, Авель! - раздался крик с улицы. - Лучше бы тебе самому взглянуть!
Кто-то прикончил Танкера!
Смед выронил руку Тимми, метнулся к мертвецу, выдернул нож из его тела
и едва успел прислониться к стене у дверного проема, как раздался новый
крик:
- Ты меня слышишь, Авель? - Потом раздался торопливый топот вниз по
лестнице. - Похоже, мы в глубокой заднице, Авель. Кто-то проткнул Танкера
ножом... Эй, что тут за чертовщина?
Человек шагнул сквозь проем и остановился. Смед уже почти нанес удар
туда, где, по его расчетам, должна была находиться грудь, но вдруг
обнаружил, что громкий голос принадлежал коротышке, самому маленькому из
головорезов... Он успел превратить свой удар в подобие апперкота, вонзив
лезвие ножа снизу вверх, под подбородок. Забыв все советы Рыбака, он ударил
изо всех сил. Клинок проник сквозь мозг и застрял в черепе.
Он не видел глаз своих предыдущих жертв в тот момент, когда те
осознавали, что случилось. Боже.
Это было жутко. Смед отскочил назад, споткнулся об Авеля и упал на
спину. Его жертва медленно свалилась головой вперед, почти прямо на него.
Он еще не успел толком подняться на ноги, как с лестницы донесся
невнятный вопрос последнего головореза. Смед бросился вперед, чтобы снова
завладеть своим ножом. Жертва еще шевелилась, медленно подтягивая под себя
одну ногу. Это движение напомнило ему собаку, которая пытается почесаться.
Бред какой-то.
Чертов нож намертво застрял в черепе. Вытащить его не удавалось. Смед
заметался вокруг в поисках оружия, любой вещи, которая могла сойти за
оружие, а голос сверху тем временем выкрикнул еще несколько вопросительных
фраз. Тогда Смед, с чувством суеверного страха, выдернул нож из ножен
мертвеца.
Он снова прислонился к стене возле дверного проема и стал ждать.
Казалось, он прождал целую вечность.
Постепенно его перестало трясти. Нервы чуть утихли. Потом пришла мысль
о том, что последнюю жертву можно было увидеть с лестницы.
Смед подождал еще немного.
Ему следовало поторопиться. Чем дольше он тут проторчит, тем скорее
нарвется еще на какие-нибудь неприятности.
Мышцы словно судорогой свело. Скованный ужасом, Смед не мог шевельнуть
ни рукой, ни ногой.
Все же он кое-как заставил себя сдвинуться с места и выглянуть наружу.
Лестница была залита лунным светом. Похоже, бояться было нечего. Он
заставил свои ноги сделать несколько шагов. Потом поднялся по ступенькам. На
первом этаже никого. Смед выглянул на улицу. И там никого. Пустые,
безмолвные, мертвые дома; никакого движения. Ни одной живой души вокруг.
Бежать. Бежать, не останавливаясь, до самого "Скелета".
Он все же пересилил себя и сделал то, что должен был сделать: затащил
тело своей первой жертвы в подвал. По крайней мере, теперь их не так скоро
обнаружат. Только после этого Смед двинулся домой.
Все же заставил себя идти шагом.
Мы очутились в Весле около полуночи, но отыскали Душечку и остальных
только вечером следующего дня. Да и то лишь благодаря тому, что с нами был
Боманц, который смог учуять их следы. Они оказались совсем не там, где мы
предполагали. За это время я успел встретиться с давними знакомыми. По тем
временам, когда мы с Вороном еще жили в Весле. Ребята пустились в разговоры
и долго не могли остановиться.
Разговоры были теперь единственным занятием горожан.
- Да, дела здесь неважные, - говорил Ворон, пока мы пробирались по
улицам, ориентируясь колдовским чутьем Боманца. - Все эти люди закупорены
здесь, как в бочке, без малейших надежд выбраться; запасы продовольствия
подходят к концу; еще немного, и начнется чума. Город напряжен до предела.
Будь сейчас середина лета, жара быстро съела бы остатки терпения горожан и
нарыв уже давно бы прорвался. Тебе известно хоть что-нибудь про этих
близнецов?
Он обращался не ко мне. Когда речь заходила о колдунах и колдовстве, я
знать ничего не знал. За исключением того, что очень хотел бы держаться от
всего этого подальше.
- Никогда раньше о них не слышал, - сказал Боманц. - Но это еще ни о
чем не говорит. За последнее время к Госпоже в Чары из провинции понаехала
целая толпа новеньких.
- Ты смог бы их одолеть, как думаешь?
- Я не собираюсь с ними связываться. Тут я заметил на одной из дверей
рисунок. Белая роза.
- Взгляните туда, - сказал я им. Они посмотрели. Другие люди на улице
тоже косились в ту сторону, стараясь, чтобы никто не заметил их интереса.
- Опять этот придурок Молчун! - прорычал Ворон. - Так и норовит
втравить ее в какую-нибудь идиотскую затею.
- Ну что ты чушь несешь! - возмутился я. - Когда и кому хоть раз
удалось уговорить Душечку сделать то, чего она сама не хотела делать?! Он
поворчал немного, потом заткнулся. Вскоре нюх Боманца вывел нас к тайному
убежищу. Пробормотав какую-то ерунду, служившую паролем, мы оказались в
подвале, который Душечка делила с компанией ветеранов-повстанцев. На мой
взгляд, они мало чего стоили. Сопротивление в Весле давно пережило свои
лучшие дни.
Ворон неодобрительно хмыкнул. Эти парни ему, тоже не понравились. Затем
он вкратце рассказал об основных впечатлениях от нашего визита в Курганье.
Даже на языке знаков его рассказ занял меньше минуты. В ответ Душечка
ознакомила нас с общим положением в Весле. На это потребовалось куда больше
времени.
Ворон поинтересовался, за каким чертом она приказала рисовать по всему
городу белые розы. Она ответила, что ничего такого и не делала. Точнее, она
сказала, что никто из ее сторонников в этом не признался. Поскольку розы
стали появляться только после ее прибытия в Весло, она предположила, что