Страница:
его, что человеческая плоть не в силах больше выдерживать такой темп;
Голова слегка повернулась. Изуродованное лицо скривилось в
презрительной гримасе.
- Вперед! Иначе - смерть! - прошептали губы.
Плетеный махнул рукой, приказывая своим людям водрузить его на спину
бестии. И двинулся прочь, в безумии жажды мщения.
Те, кого мы преследовали, даже не пытались запутать свои следы. По
моему разумению, они считали, что для этого нет никаких причин. Так или
иначе, но Ворон знал, куда направляется тот, за кем он гнался. Место
называлось Хатовар и находилось далеко на юге, на самом краю света.
Этого парня. Костоправа, я знал. Он и его Черный Отряд доставили мне
немало хлопот в Долине Курганов, хотя никогда не пытались навредить
по-настоящему. Я выбрался оттуда живым. Трудно сказать, как я к ним
относился. Крутые ребята. Гоняться за ними мне совсем не хотелось.
Чем дальше мы ехали, тем больше просохший окончательно Ворон становился
похож на настоящего Ворона.
Не на того Ворону, каким он был, когда мы впервые встретились. А на
повидавшего виды головореза, крутого, отчаянного и смертоносного, как чума.
Думаю, ему и в голову не приходило напиться с тех пор, как он решил, что у
него есть дела поважнее.
Каждое утро, перед тем как тронуться в путь, и каждый вечер, после того
как мы разбивали лагерь, мы тренировались в стрельбе. Пока он был еще слаб,
мне не удавалось уломать его ни на что другое. Когда же Ворон начал
приходить в себя, он быстро дал мне сто очков вперед во всем. Кроме швыряния
камней и ходьбы на скорость.
Его бедро все никак не заживало.
Он никогда не останавливался ни на постоялых дворах, ни в деревнях.
Думаю, избегал соблазна.
Если кто захочет меня удивить какой-нибудь небылицей, а сам ни разу не
видел Башни Чар, зря будет стараться. Вряд ли где еще найдется вторая такая
громадина. Сто пятьдесят футов в высоту и насквозь черная, как сердце
сутенера. Никогда раньше не видал ничего подобного и вряд ли когда увижу.
Мы не стали подходить к ней слишком близко. Ворон сказал, что нет
смысла привлекать внимание этих людей. Что верно, то верно. Там находилось
сердце Империи, дом Госпожи, где когда-то обитали древние сущности,
именуемые Десять Взятых.
Мы отъехали на несколько миль. Мне удалось поспать, пока Ворон шнырял
вокруг, пытаясь что-нибудь выяснить. Отдохнуть после многих сотен миль,
проведенных в седле, было настоящим счастьем.
Он возник, как призрак, со стороны заката, окрасившего горизонт
багровыми огнями ада.
- В Башне их нет, - сказал он, усевшись напротив. - Они останавливались
здесь на пару недель, а потом снова двинулись на юг. С ними ушла Она.
Я чуть не взвыл. За годы службы чего только не было, и все же я никогда
не распускал нюни. Но эта гонка меня доконала. Нормальному человеку такое не
под силу.
- Мы скоро нагоним их, Кейс. Если они проваландаются в Опале столько
же, сколько и здесь, мы их там достанем. - Ворон одарил меня насквозь
фальшивой улыбкой. - Ты ведь мечтал увидеть мир.
- Но не весь же сразу и за одну неделю, - буркнул я. - Я рассчитывал
наслаждаться его красотами не спеша.
- Если мы не догоним их и не заставим повернуть назад, навстречу беде,
этот мир может провалиться в преисподнюю. Со всеми красотами вместе.
- Тогда хотя бы поищи своих детей. Пока мы будем в Опале, - сдался я.
Мне хотелось увидеть море. Всю жизнь мечтал. С тех самых пор, как
забредший в наши края странник рассказывал детишкам вроде меня всякие байки.
Про Самоцветные города, про Море Мук. И так далее. После этого, копая
картошку и выдергивая сорняки, я всю дорогу думал о море. В мечтах я
представлял себя матросом на палубе, посреди бескрайних волн... А позже
собирался стать капитаном.
Много я тогда понимал.
Мне и теперь хотелось увидеть море. Но куда больше я хотел увидеть
Ворона загладившим старые грехи, примирившимся со своими детьми и с самим
собой.
Он как-то странно посмотрел на меня. Мои последние слова остались без
ответа.
***
По пути мы не забывали пополнять запасы оружия и накопили приличный
арсенал. Почти под самыми стенами Опала подвернулся случай пустить его в
дело. На пользу нам это не пошло. Из городских ворот вихрем вылетела
громадная старинная чугунная карета и помчалась по дороге прямо на нас.
Лошади неслись так, словно только что наглотались огня. Никогда ничего
похожего не, видел.
- Карета Госпожи, - сказал Ворон, выхватил лук и натянул тетиву. -
Остановим ее!
- Остановим? Карету Госпожи? Да ты рехнулся! У тебя, верно, гнездовье
вместо мозгов. - Я тоже схватил свой лук.
Ворон поднял руку, приказывая им остановиться. Мы старались выглядеть
получше. Стой, где стоишь! Кошелек или жизнь! И всякое такое. Старались изо
всех сил.
Карета даже не замедлила хода. Казалось, кучер нас просто не заметил. Я
вверх тормашками полетел в придорожную канаву, на фут заполненную жидкой
грязью. А когда поднялся, увидел, что Ворон закончил свой полет в кустах
ежевики на другой стороне дороги.
- Ублюдки! Высокомерные недоноски! - истошно орал он оттуда вслед
карете.
- А как же, - подтвердил я. - Ну прямо никакого уважения к парочке
честных грабителей с большой дороги.
Ворон посмотрел на меня и расхохотался. Я посмотрел на него и сделал то
же самое. Отсмеявшись, он слегка озадаченно сказал:
- А ведь в карете никого не было.
- Когда ты успел заметить?
- Успел. Похоже, я знаю, в чем дело. Надо спешить. Лови свою лошадь.
Свою-то я поймал быстро. Она была слишком глупа и не попыталась
отомстить мне за прошлые обиды. Но лошадь Ворона долго играл с ним в
пятнашки, оглядываясь через плечо. Черта лысого я тебе дамся, скотина, было
написано на ее морде. Игра затянулась. Наконец я прекратил это безобразие,
подкравшись к зверюге с другой стороны.
Мы ухлопали на эти маневры добрых полчаса.
А когда добрались до порта, оказалось, что большой черный корабль вышел
в пролив как раз примерно полчаса назад. Я было подумал, что Ворон пустит
своего мерина на корм рыбам. Тут же. Но он всего-навсего спешился, подошел к
краю пристани и долго глядел вслед кораблю. Когда же грузчики начали
ворчать, что мы путаемся у них под ногами, он просто разок глянул на них.
Тем самым взглядом, от которого душа уходит в пятки. Те тут же испарились.
Значит, к нему вернулась вся его прежняя сила. Ведь парни здесь, в
порту, были не из робких.
Черный корабль растаял в туманной морской дымке. Ворон вздрогнул,
мысленно возвращаясь к шуму и сутолоке провонявшего рыбой порта.
- Наверно, придется продать лошадей, а потом найти корабль, который
пойдет в Берилл, - сказал он.
- Осади назад, парень. Пошевели мозгами. Может, хватит? Или ты готов
гнаться за ними хоть на край света? Оглянись вокруг. Это Опал. Сколько тебя
знаю, столько слышу разговоры о том, что ты должен вернуться в Опал и найти
своих детей. Ну, так протри глаза. Мы уже здесь. Давай искать.
Этот парень был моим другом. Но он вечно искал приключений на свою
задницу. Он был Вороной до того, как стать Вороном. И он был Вороном до
того, как стать Вороной. А до того, как его первый раз назвали Вороном, он
был кем-то еще. Из благородных, наверно. И у него были дети в Опале.
Двойняшки. Он бросил их, когда присоединился к Костоправу и той шайке,
которая направлялась на север, чтобы сражаться в Форсберге.
Он просто оставил их на произвол судьбы. Но с тех пор терзал сам себя,
поскольку не знал, что с ними случилось. Все-таки он был их отцом. По мне,
так сейчас было самое время разобраться со всеми этими делами.
Он надолго задумался, пристально разглядывая побережье к востоку от
порта. Будто искал там ответ. Я тоже посмотрел туда. Там, на вершинах скал,
стояли дома богачей окнами на море. Всегда подозревал, что когда-то Ворон
был одним из них.
- Может быть, на обратном пути, - изрек он наконец. - Когда мы снова
отправимся на север.
- Конечно. - Но подумал: "Мразь". Он прочитал мои мысли. Как-то внутри
обмяк. И не смотрел на меня.
***
Судном, на котором мы могли добраться до Берилла, оказалась грязная,
засаленная шаланда. Она уходила через два дня. Ничего лучшего нам найти не
удалось. При одной мысли об этом "гордом корабле" меня сразу начинало
мутить.
В ту ночь Ворон опять нализался до поросячьего визга, хоть я и словом
больше не обмолвился про детей. Наверно, продолжал читать мои мысли. А
может, рискнул прочесть свои, что еще хуже.
Я встал рано. Ворону предстояло весь день баюкать свое похмелье. Он был
из тех старых пижонов, кто с пеной у рта будет всем рассказывать, что он-то
в молодости никогда похмельем не мучился. Я вышел, чтобы осмотреться в
городе.
И правильно сделал. Я вообще редко когда теряюсь, а город давно стал
частью Империи, и за пару поколений в нем успели поселиться самые разные
люди. Поэтому почти всюду было легко найти кого-нибудь, кто говорил на одном
из тех языков, которые я понимал.
Не больно-то весело копаться в прошлом своего друга. Да и откопать
удалось немного. Почти никто ничего не помнил. А то, что люди помнили,
больше походило на волшебные сказки. Хорошая история всегда обрастает кучей
подробностей. Но какой-то смысл во всей этой чепухе я все же уловил.
Давным-давно один тип, по имени Хромой, был губернатором той провинции,
частью которой являлся Опал. Сам Хромой входил в число настоящих, первых
Десяти Взятых, бессмертных чародеев Тьмы, приближенных Госпожи. Взятыми их
прозвали потому, что они были некогда порабощены великой темной силой. Хотя
и до того каждый из них по праву считался первостатейным злодеем.
Этот Хромой был одним из самых мерзких и развращенных губернаторов,
когда-либо правивших провинцией.
Я его видел потом. Когда он явился в Долину Курганов на последнюю
великую битву. Где и схлопотал свое. Бьюсь об заклад, когда он подох, никто
в целом мире не проронил по нему ни единой слезинки. Он был самым
отвратительным, самым безумным из всех Взятых.
Ну вот. За то время, что Хромой губернаторствовал в Опале, он со своими
подручными выпотрошил всю провинцию. Они даже медяки с глаз покойников
воровали. И конечно, был там некий барон Корвус. Его клан вошел в союз с
Империей, когда та только начала укрепляться здесь. Позже этот барон получил
назначение куда-то в другие края. Как только он покинул Опал, его жена сразу
завела шашни с Хромым и его бандой. Дошла до того, что сама помогла лишить
клан барона титулов, привилегий, всего, чем они владели. А также помогла
подстроить ложные обвинения против братьев, кузенов и дядей барона; их
казнили, а имущество конфисковали.
Я разузнал про нее не слишком много. Была свадьба, брак по расчету, без
тени любви. Думаю, для того чтобы положить конец междуусобицам, тлевшим не
одну сотню лет. Ни хрена из этого не вышло.
Она сперва обобрала до нитки род Ворона, а потом вырезала его, почти
начисто. А он добрался до нее и прикончил, а потом расправился с остальной
бандой. Уцелел только Хромой. Если б Ворон захотел, он мог бы вернуть все,
чем владел его род, ведь Хромой никогда не ладил с Госпожой. Но бывший барон
встретил свою Душечку, свою Белую Розу, а та стала для Госпожи смертельным
врагом.
Чтобы разнюхать все это, пришлось потрудиться на славу, скажу я вам.
Вот только о детях Ворона узнать так ничего и не удалось. Из тех с кем я
говорил, всего двое вообще смогли припомнить, что там были какие-то дети. Но
и эти двое не знали, что с ними потом стало.
Похоже, никого это не волновало. Кроме меня.
***
Лошадей мы продали, но выручили за них совсем немного. Слишком уж
потрепанными они выглядели; беднягам здорово досталось, пока мы пробирались
на юг. Ворон все мучился своим черным похмельем и был совсем не в настроении
спорить. Я же, наоборот, расхрабрился на старости лет.
- Что проку гоняться за Костоправом по всему белу свету? - наседал я на
Ворона. - К тому же когда ты в прошлый попытался на него наехать, он просто
продырявил тебе ногу. Или ты забыл? Ладно, пускай мы его догоним. Если даже
он станет тебя слушать, вместо того чтобы проделать в тебе еще пару дырок,
что дальше? Что бы там ни стряслось где-то на севере, какое ему до этого
дело?
Признаюсь, сбивчивые россказни Ворона о том, что ему там привиделось,
по-прежнему не вызывали у меня доверия. Хоть он и учился слегка черной
магии. В давние времена.
Рискуя окончательно прослыть занудой, я сказал:
- Мне все-таки сдается, что у тебя есть куда более важные дела. Прямо
здесь, в Опале. Он сверкнул глазами:
- Не лезь в душу, Кейс. Не суйся, куда тебя не просят. Займись
собственными делами.
- Это и есть мое дело. Чье же еще? Разве не я тащусь за тобой через
полмира, неизвестно куда, рискуя шкурой? Разве не меня могут однажды
прикончить в каком-нибудь местечке, о котором я и слыхом не слыхивал, из-за
бредовых идей, которые втемяшились тебе в голову?
- Тебя никто не заставляет, Кейс. С ножом к горлу никто не пристает.
Не мог же я сказать ему: я перед тобой в долгу, но ты в этом ничего не
понимаешь, парень. Ты научил меня читать и писать. Ты считал, что я чего-то
стою как человек, пока твоя крыша не поехала. Но сказал иначе:
- А кто поможет тебе оклематься и утереть сопли, когда тебя очередной
раз вывернет наизнанку? Кто будет вытаскивать из разных кабаков, когда ты
очередной раз ввяжешься в драку и из тебя примутся вышибать дух?
Он проделал это прошлой ночью. Не появись я вовремя, его бы точно
прикончили.
И он собирался спасти мир. В омерзительном настроении. У него трещала
голова. Опять разболелось бедро. У него вообще все болело после вчерашней
свалки. Поэтому он не стал отвечать мне в том же духе. Сказал просто:
- Я буду делать то, что должен делать, Кейс. Прав или не прав. Хотелось
бы, чтобы ты был рядом. Но если ты не можешь этого сделать, зла держать не
буду.
- Черт с тобой. Деваться мне все равно некуда. Да и не так уж я дрожу
за свою шкуру.
- Тогда почему скулишь?
- Просто иногда хочется видеть в том что я делаю, хоть каплю смысла.
Мы направлялись в такие края, где даже Ворон никогда не бывал. Мы
погрузились на шхуну, которая шла в Берилл за грузом зерна. Мы неоднократно
об этом пожалели, пока добрались до цели. Но когда капитан отказался
повернуть обратно, мы с Вороном посовещались и решили не возвращаться в Опал
по воде.
Вообще-то поначалу дела шли не так уж плохо. Пока шхуне не пришлось
надолго встать на якорь. Это случилось где-то на полпути.
- В такое время года здесь никогда не бывает штормов, - жизнерадостно
сообщил нам боцман. Именно в тот момент, когда ураганный порыв ветра изодрал
в клочья парус, который матросы не успели вовремя свернуть. Следующие четыре
дня боцман не уставал утешать нас, повторяя то же самое как заклинание. К
Бериллу пристали с опозданием на эти четыре дня.
Никогда не жалею о том, чего все равно не изменишь. Что бы я там ни
думал об обязательствах Ворона перед его детьми, теперь это не играло
никакой роли. Они остались далеко за морем, а я навсегда излечился от
желания стать моряком. Даже если б Ворон вдруг решил вернуться, чтобы
уплатить по старым счетам, я бы просто посоветовал ему почесать ухо пяткой.
Банда, за которой мы гнались, казалось, нарочно стремилась наследить
как можно больше. Бывший приятель Ворона поставил на уши весь Берилл,
промчавшись через него словно ураган. Он выдавал себя за имперского
посланника с некой таинственной миссией.
- Костоправ теперь спешит как на пожар, - сказал Ворон. Погоня будет
долгой.
Я косо взглянул на него, но сумел попридержать язык.
Мы добыли новых лошадей и накупили всякого походного барахла. Когда мы
наконец выбрались из города через Мусорные Врата, орава Костоправа опережала
нас на целых семь дней.
Ворон взял с места так, словно собирался настичь их завтра на рассвете.
В самом сердце континента, далеко к востоку от Курганья, Весла, Башни
Чар, по ту сторону каменистой пустыни, которая называлась Ветреный Край,
лежала Равнина Страха, обширная, бесплодная, суровая и причудливая страна.
А в самом сердце Равнины Страха находился голый круг, посреди которого
стояло громадное дерево, древ нее как само время. Оно было предком того
молодого деревца, что было поставлено стражем в Курганье.
Немногочисленное племя диких, пугливых кочевников, обитавшее на Равнине
Страха, прозвало его Праотцем-Деревом и поклонялось ему как богу. Оно и было
богом. Или - полубогом. Разницы почти никакой. Но распространить свое
могущество за границы строго очерченных пределов оно не могло.
Праотец-Дерево был вне себя. Будь это дерево человеком, оно сейчас
вопило бы от ярости. После долгого-долгого молчания оно получило вести от
своего отпрыска. Тот сообщал о своих промахах, позволивших трехлапой бестии
откопать захороненную голову, и о кровавой потехе, устроенной обезумевшим от
жажды убивать Плетеным.
Но не столько нерасторопность сына была причиной бешенства, охватившего
Праотца-Дерево, сколько его собственное бессилие перед лицом обстоятельств и
страх перед вырвавшимся на свободу чудовищем.
Казалось, тот монстр был повержен навсегда, мир вздохнул спокойно и
вернулся к своим повседневным заботам. Но дьявол не упустил подвернувшегося
шанса. Теперь он снова бросал вызов. Обретя свободу, нигде не получая
отпора, он свирепствовал, словно намеревался уничтожить весь мир, который
так люто ненавидел.
Дерево было богом. Мельчайшие, почти незаметные признаки помогали ему
прозревать контуры завтрашнего дня. Устремленный в будущее взор
Праотца-Дерева провидел опустошенные страны, залитые кровью и охваченные
ужасом.
Поражение его отпрыска могло стать предвестником его собственного
поражения, крушения всех надежд.
Когда немного стихла охватившая его буря чувств, дерево-бог направило в
самые дальние, самые укромные и недоступные уголки Равнины Страха своих
посланников. То были говорящие камни. Они должны были донести до самых
крайних пределов Равнины призыв дерева. Праотец-Дерево созывал ассамблею
Народов, своего рода парламент, представлявший сорок с лишним видов
причудливых существ, населявших эту необыкновенную страну.
Праотец-Дерево не мог сдвинуться с места, но разослать повсюду вместо
себя своих послов и верных воинов было в его силах.
Так он и сделал.
Когда старик добрался до Лордов, он едва держался в седле. Раньше он
всегда вел малоподвижный образ жизни, а значит, мог противопоставить тяготам
опасного путешествия и старческим немощам только свою волю и искусство
черной магии.
Он обладал железной волей и великим колдовским даром, но ни то ни
другое не было безграничным. В любое время усталость могла взять свое.
Он знал, что сейчас отстает от тех, за кем гонится, всего на пять дней.
Белая Роза и ее спутники не опасались здесь преследования имперских властей,
а потому ехали не таясь, без спешки. Несмотря на отчаяние, владевшее им
по-прежнему, он дал себе два дня отдыха, ибо знал, что эта потеря времени в
дальнейшем окупится сторицей.
Старик покинул Лорды, добыв в городе лошадь и вьючного мула, которых
выбирал не за быстроногость или красоту, но за выносливость и покладистый
нрав. Большая часть оставшегося пути пролегала через Ветреный Край, о
котором ходила дурная слава. Он не хотел там провести и лишнего часа.
Одна за другой оставались позади маленькие жалкие деревушки, все реже
попадавшиеся на его пути. Приближаясь к Ветреному Краю, он понял, что
продвигается вперед довольно быстро. За несколько недель ему удалось
сократить отставание на четыре дня.
Но особых надежд на быстрый успех в этих пустынных безлюдных землях он
не питал. Там не было не только торных дорог, но и даже тропинок. Сама
Империя пренебрегла бесполезной и бесплодной пустыней. Наверно, теперь надо
будет двигаться медленнее, используя все свое искусство, чтобы не потерять
след.
Впрочем, надо ли? Ему было известно, куда они держат путь. Тогда к чему
беспокоиться о том, где именно они находятся сейчас? Не проще ли прямиком
двинуться к тому месту, которое они не смогут миновать, покидая Ветреный
Край? Если поднажать, он будет там одновременно с ними. Или даже раньше.
***
Преодолев три четверти пути через пустыню, он оказался в самой скверной
ее части, где путникам приходилось пробираться сквозь нагромождения
изъеденных временем безжизненных каменных глыб.
Он устроил привал, поел, а потом лег и стал смотреть, как на небе
зажигаются звезды. Обычно он засыпал почти мгновенно, но на этот раз заснуть
мешало какое-то смутное беспокойство, почти болезненное ощущение на стыке
сознания и подсознания. Не сразу ему удалось понять, в чем тут дело.
Впервые с тех пор, как он попал в Ветреный Край, внутри круга,
очерченного его бессознательной, никогда не дремлющей, сверхчувственной
восприимчивостью, он был не один. Примерно в миле к востоку от него
находилась группа людей.
И еще что-то двигалось в ночи, нечто огромное, опасное и чуждое. Оно
летало там, меняя высоту и направление, словно охотилось на неведомую
добычу.
Сконцентрировав силу разума, он осторожно потянулся мыслью на восток.
Это они! Те, за кем он так долго гнался! Насторожены и встревожены
чем-то, как и он сам, будто ждут чего-то, что вскоре должно произойти.
Он начал быстро сворачивать свой крохотный лагерь, все время бормоча
себе под нос ругательства, проклиная свои физические немощи, ломоту в
костях, все те недуги, с которыми он давно стал неразлучным. Его разум
продолжал прощупывать ночь, чтобы знать, где находится летающая тварь,
продолжавшая свою охоту.
Вот она снова приблизилась, но затем медленно полетела прочь. Хорошо.
Возможно, у него еще есть время.
Путешествие сквозь ночь оказалось более трудным, чем он ожидал.
Вдобавок эта тварь наверху. Казалось, временами она ощущала присутствие
старика, несмотря на все его усилия слиться с каменистой землей пустыни. На
лошадь и мула она нагоняла панический ужас. Он продвигался вперед мучительно
медленно.
Уже занималась заря, когда он перевалил через острый, как лезвие ножа,
край каменистой гряды и увидел невдалеке, у противоположного края каньона,
лагерь тех, кто был ему нужен. Он начал спускаться; боль, казалось,
пронизывала его до самых кончиков ногтей. Все труднее становилось
справляться с перепуганными животными.
Над ними пронеслась громадная тень. Он взглянул вверх. Гигантское
существо, не меньше тысячи футов длиной, обогнало их, снижаясь в направлении
лагеря в каньоне.
- Подождите! - закричал старик из последних сил. Мертвые камни ответили
ему долгим эхом.
Он продвигался вперед, на каждом шагу ожидая неминуемой смерти. Если не
под градом стрел, так в сокрушительных, гибельных объятиях щупалец летающего
левиафана. Но так и не дождался.
Из-за обломка скалы, загородив дорогу, шагнул стройный смуглый человек,
глаза которого были черны, тверды и остры, как осколки обсидиана. Потом,
откуда-то сзади и сбоку, послышался голос другого человека:
- Провалиться мне на месте! Да это же старый колдун Боманц! А ведь
болтали, что там, в Курганье, его сожрал дракон.
Огненный змей полз к югу, пожирая на своем пути замки, деревни, большие
и маленькие города. Он рос не по дням, а по часам, даже если ему случалось
иногда потерять одну из своих голов. Он полз, оставляя за собой выжженную,
насквозь пропитанную спекшейся кровью землю.
Самыми его ядовитыми зубами были Жабодав и Плетеный.
Но даже у Плетеного физические силы оказались не безграничными. Бывали
у него и периоды просветления рассудка. В Розах, после расправы над этим
городом, в один из таких моментов он осознал, что ни его солдаты, ни он сам
не могут продолжать в том же темпе. Ряды его сторонников редели не столько
благодаря усилиям врагов, сколько из-за непереносимых тягот и лишений
долгого пути.
Он встал лагерем неподалеку от развалин города и несколько дней
восстанавливал силы. Пока начавшееся массовое дезертирство доблестных
воинов, сгибавшихся под тяжестью награбленного барахла, не подсказало ему,
что солдаты уже достаточно отдохнули.
Тогда во главе пяти тысяч вооруженных сторонников он направился к Башне
Чар.
***
В Башне успели подготовиться к нападению. Защитники хорошо знали, кто к
ним пожаловал, и отказались открыть ворота. Они называли его изменником,
сумасшедшим, грязным мерзавцем. Находили словечки и похлеще. Издевались над
ним как могли. Она находилась в отъезде, но Ее приспешники оставались Ей
верны, вели себя дерзко и; не выказывали никакого страха.
По камням стен, укрепленных заклинаниями еще при строительстве Башни,
двинулись заколдованные выползки: сморщенные зеленые, розовые и голубые
личинки. Эти червяки быстро сползались туда, куда наносил свои удары
Плетеный, и поглощали энергию его колдовства. Колдуны, засевшие в Башне,
были более слабыми магами, чем атаковавший их Плетеный, но они действовали
под защитой заколдованных стен, воздвигнутых тем, кто многократно
превосходил его своим могуществом.
Плетеный бесновался, изрыгая заклинания, пока не обессилел. Самое
большое повреждение, нанесенное им Башне, было размером с обычную кляксу.
А эти болваны, там, внутри, продолжали глумиться над ним. Но через
несколько дней такая забава им приелась. Раздраженные его упорством, они
принялись швырять в него пылающие факелы.
Голова слегка повернулась. Изуродованное лицо скривилось в
презрительной гримасе.
- Вперед! Иначе - смерть! - прошептали губы.
Плетеный махнул рукой, приказывая своим людям водрузить его на спину
бестии. И двинулся прочь, в безумии жажды мщения.
Те, кого мы преследовали, даже не пытались запутать свои следы. По
моему разумению, они считали, что для этого нет никаких причин. Так или
иначе, но Ворон знал, куда направляется тот, за кем он гнался. Место
называлось Хатовар и находилось далеко на юге, на самом краю света.
Этого парня. Костоправа, я знал. Он и его Черный Отряд доставили мне
немало хлопот в Долине Курганов, хотя никогда не пытались навредить
по-настоящему. Я выбрался оттуда живым. Трудно сказать, как я к ним
относился. Крутые ребята. Гоняться за ними мне совсем не хотелось.
Чем дальше мы ехали, тем больше просохший окончательно Ворон становился
похож на настоящего Ворона.
Не на того Ворону, каким он был, когда мы впервые встретились. А на
повидавшего виды головореза, крутого, отчаянного и смертоносного, как чума.
Думаю, ему и в голову не приходило напиться с тех пор, как он решил, что у
него есть дела поважнее.
Каждое утро, перед тем как тронуться в путь, и каждый вечер, после того
как мы разбивали лагерь, мы тренировались в стрельбе. Пока он был еще слаб,
мне не удавалось уломать его ни на что другое. Когда же Ворон начал
приходить в себя, он быстро дал мне сто очков вперед во всем. Кроме швыряния
камней и ходьбы на скорость.
Его бедро все никак не заживало.
Он никогда не останавливался ни на постоялых дворах, ни в деревнях.
Думаю, избегал соблазна.
Если кто захочет меня удивить какой-нибудь небылицей, а сам ни разу не
видел Башни Чар, зря будет стараться. Вряд ли где еще найдется вторая такая
громадина. Сто пятьдесят футов в высоту и насквозь черная, как сердце
сутенера. Никогда раньше не видал ничего подобного и вряд ли когда увижу.
Мы не стали подходить к ней слишком близко. Ворон сказал, что нет
смысла привлекать внимание этих людей. Что верно, то верно. Там находилось
сердце Империи, дом Госпожи, где когда-то обитали древние сущности,
именуемые Десять Взятых.
Мы отъехали на несколько миль. Мне удалось поспать, пока Ворон шнырял
вокруг, пытаясь что-нибудь выяснить. Отдохнуть после многих сотен миль,
проведенных в седле, было настоящим счастьем.
Он возник, как призрак, со стороны заката, окрасившего горизонт
багровыми огнями ада.
- В Башне их нет, - сказал он, усевшись напротив. - Они останавливались
здесь на пару недель, а потом снова двинулись на юг. С ними ушла Она.
Я чуть не взвыл. За годы службы чего только не было, и все же я никогда
не распускал нюни. Но эта гонка меня доконала. Нормальному человеку такое не
под силу.
- Мы скоро нагоним их, Кейс. Если они проваландаются в Опале столько
же, сколько и здесь, мы их там достанем. - Ворон одарил меня насквозь
фальшивой улыбкой. - Ты ведь мечтал увидеть мир.
- Но не весь же сразу и за одну неделю, - буркнул я. - Я рассчитывал
наслаждаться его красотами не спеша.
- Если мы не догоним их и не заставим повернуть назад, навстречу беде,
этот мир может провалиться в преисподнюю. Со всеми красотами вместе.
- Тогда хотя бы поищи своих детей. Пока мы будем в Опале, - сдался я.
Мне хотелось увидеть море. Всю жизнь мечтал. С тех самых пор, как
забредший в наши края странник рассказывал детишкам вроде меня всякие байки.
Про Самоцветные города, про Море Мук. И так далее. После этого, копая
картошку и выдергивая сорняки, я всю дорогу думал о море. В мечтах я
представлял себя матросом на палубе, посреди бескрайних волн... А позже
собирался стать капитаном.
Много я тогда понимал.
Мне и теперь хотелось увидеть море. Но куда больше я хотел увидеть
Ворона загладившим старые грехи, примирившимся со своими детьми и с самим
собой.
Он как-то странно посмотрел на меня. Мои последние слова остались без
ответа.
***
По пути мы не забывали пополнять запасы оружия и накопили приличный
арсенал. Почти под самыми стенами Опала подвернулся случай пустить его в
дело. На пользу нам это не пошло. Из городских ворот вихрем вылетела
громадная старинная чугунная карета и помчалась по дороге прямо на нас.
Лошади неслись так, словно только что наглотались огня. Никогда ничего
похожего не, видел.
- Карета Госпожи, - сказал Ворон, выхватил лук и натянул тетиву. -
Остановим ее!
- Остановим? Карету Госпожи? Да ты рехнулся! У тебя, верно, гнездовье
вместо мозгов. - Я тоже схватил свой лук.
Ворон поднял руку, приказывая им остановиться. Мы старались выглядеть
получше. Стой, где стоишь! Кошелек или жизнь! И всякое такое. Старались изо
всех сил.
Карета даже не замедлила хода. Казалось, кучер нас просто не заметил. Я
вверх тормашками полетел в придорожную канаву, на фут заполненную жидкой
грязью. А когда поднялся, увидел, что Ворон закончил свой полет в кустах
ежевики на другой стороне дороги.
- Ублюдки! Высокомерные недоноски! - истошно орал он оттуда вслед
карете.
- А как же, - подтвердил я. - Ну прямо никакого уважения к парочке
честных грабителей с большой дороги.
Ворон посмотрел на меня и расхохотался. Я посмотрел на него и сделал то
же самое. Отсмеявшись, он слегка озадаченно сказал:
- А ведь в карете никого не было.
- Когда ты успел заметить?
- Успел. Похоже, я знаю, в чем дело. Надо спешить. Лови свою лошадь.
Свою-то я поймал быстро. Она была слишком глупа и не попыталась
отомстить мне за прошлые обиды. Но лошадь Ворона долго играл с ним в
пятнашки, оглядываясь через плечо. Черта лысого я тебе дамся, скотина, было
написано на ее морде. Игра затянулась. Наконец я прекратил это безобразие,
подкравшись к зверюге с другой стороны.
Мы ухлопали на эти маневры добрых полчаса.
А когда добрались до порта, оказалось, что большой черный корабль вышел
в пролив как раз примерно полчаса назад. Я было подумал, что Ворон пустит
своего мерина на корм рыбам. Тут же. Но он всего-навсего спешился, подошел к
краю пристани и долго глядел вслед кораблю. Когда же грузчики начали
ворчать, что мы путаемся у них под ногами, он просто разок глянул на них.
Тем самым взглядом, от которого душа уходит в пятки. Те тут же испарились.
Значит, к нему вернулась вся его прежняя сила. Ведь парни здесь, в
порту, были не из робких.
Черный корабль растаял в туманной морской дымке. Ворон вздрогнул,
мысленно возвращаясь к шуму и сутолоке провонявшего рыбой порта.
- Наверно, придется продать лошадей, а потом найти корабль, который
пойдет в Берилл, - сказал он.
- Осади назад, парень. Пошевели мозгами. Может, хватит? Или ты готов
гнаться за ними хоть на край света? Оглянись вокруг. Это Опал. Сколько тебя
знаю, столько слышу разговоры о том, что ты должен вернуться в Опал и найти
своих детей. Ну, так протри глаза. Мы уже здесь. Давай искать.
Этот парень был моим другом. Но он вечно искал приключений на свою
задницу. Он был Вороной до того, как стать Вороном. И он был Вороном до
того, как стать Вороной. А до того, как его первый раз назвали Вороном, он
был кем-то еще. Из благородных, наверно. И у него были дети в Опале.
Двойняшки. Он бросил их, когда присоединился к Костоправу и той шайке,
которая направлялась на север, чтобы сражаться в Форсберге.
Он просто оставил их на произвол судьбы. Но с тех пор терзал сам себя,
поскольку не знал, что с ними случилось. Все-таки он был их отцом. По мне,
так сейчас было самое время разобраться со всеми этими делами.
Он надолго задумался, пристально разглядывая побережье к востоку от
порта. Будто искал там ответ. Я тоже посмотрел туда. Там, на вершинах скал,
стояли дома богачей окнами на море. Всегда подозревал, что когда-то Ворон
был одним из них.
- Может быть, на обратном пути, - изрек он наконец. - Когда мы снова
отправимся на север.
- Конечно. - Но подумал: "Мразь". Он прочитал мои мысли. Как-то внутри
обмяк. И не смотрел на меня.
***
Судном, на котором мы могли добраться до Берилла, оказалась грязная,
засаленная шаланда. Она уходила через два дня. Ничего лучшего нам найти не
удалось. При одной мысли об этом "гордом корабле" меня сразу начинало
мутить.
В ту ночь Ворон опять нализался до поросячьего визга, хоть я и словом
больше не обмолвился про детей. Наверно, продолжал читать мои мысли. А
может, рискнул прочесть свои, что еще хуже.
Я встал рано. Ворону предстояло весь день баюкать свое похмелье. Он был
из тех старых пижонов, кто с пеной у рта будет всем рассказывать, что он-то
в молодости никогда похмельем не мучился. Я вышел, чтобы осмотреться в
городе.
И правильно сделал. Я вообще редко когда теряюсь, а город давно стал
частью Империи, и за пару поколений в нем успели поселиться самые разные
люди. Поэтому почти всюду было легко найти кого-нибудь, кто говорил на одном
из тех языков, которые я понимал.
Не больно-то весело копаться в прошлом своего друга. Да и откопать
удалось немного. Почти никто ничего не помнил. А то, что люди помнили,
больше походило на волшебные сказки. Хорошая история всегда обрастает кучей
подробностей. Но какой-то смысл во всей этой чепухе я все же уловил.
Давным-давно один тип, по имени Хромой, был губернатором той провинции,
частью которой являлся Опал. Сам Хромой входил в число настоящих, первых
Десяти Взятых, бессмертных чародеев Тьмы, приближенных Госпожи. Взятыми их
прозвали потому, что они были некогда порабощены великой темной силой. Хотя
и до того каждый из них по праву считался первостатейным злодеем.
Этот Хромой был одним из самых мерзких и развращенных губернаторов,
когда-либо правивших провинцией.
Я его видел потом. Когда он явился в Долину Курганов на последнюю
великую битву. Где и схлопотал свое. Бьюсь об заклад, когда он подох, никто
в целом мире не проронил по нему ни единой слезинки. Он был самым
отвратительным, самым безумным из всех Взятых.
Ну вот. За то время, что Хромой губернаторствовал в Опале, он со своими
подручными выпотрошил всю провинцию. Они даже медяки с глаз покойников
воровали. И конечно, был там некий барон Корвус. Его клан вошел в союз с
Империей, когда та только начала укрепляться здесь. Позже этот барон получил
назначение куда-то в другие края. Как только он покинул Опал, его жена сразу
завела шашни с Хромым и его бандой. Дошла до того, что сама помогла лишить
клан барона титулов, привилегий, всего, чем они владели. А также помогла
подстроить ложные обвинения против братьев, кузенов и дядей барона; их
казнили, а имущество конфисковали.
Я разузнал про нее не слишком много. Была свадьба, брак по расчету, без
тени любви. Думаю, для того чтобы положить конец междуусобицам, тлевшим не
одну сотню лет. Ни хрена из этого не вышло.
Она сперва обобрала до нитки род Ворона, а потом вырезала его, почти
начисто. А он добрался до нее и прикончил, а потом расправился с остальной
бандой. Уцелел только Хромой. Если б Ворон захотел, он мог бы вернуть все,
чем владел его род, ведь Хромой никогда не ладил с Госпожой. Но бывший барон
встретил свою Душечку, свою Белую Розу, а та стала для Госпожи смертельным
врагом.
Чтобы разнюхать все это, пришлось потрудиться на славу, скажу я вам.
Вот только о детях Ворона узнать так ничего и не удалось. Из тех с кем я
говорил, всего двое вообще смогли припомнить, что там были какие-то дети. Но
и эти двое не знали, что с ними потом стало.
Похоже, никого это не волновало. Кроме меня.
***
Лошадей мы продали, но выручили за них совсем немного. Слишком уж
потрепанными они выглядели; беднягам здорово досталось, пока мы пробирались
на юг. Ворон все мучился своим черным похмельем и был совсем не в настроении
спорить. Я же, наоборот, расхрабрился на старости лет.
- Что проку гоняться за Костоправом по всему белу свету? - наседал я на
Ворона. - К тому же когда ты в прошлый попытался на него наехать, он просто
продырявил тебе ногу. Или ты забыл? Ладно, пускай мы его догоним. Если даже
он станет тебя слушать, вместо того чтобы проделать в тебе еще пару дырок,
что дальше? Что бы там ни стряслось где-то на севере, какое ему до этого
дело?
Признаюсь, сбивчивые россказни Ворона о том, что ему там привиделось,
по-прежнему не вызывали у меня доверия. Хоть он и учился слегка черной
магии. В давние времена.
Рискуя окончательно прослыть занудой, я сказал:
- Мне все-таки сдается, что у тебя есть куда более важные дела. Прямо
здесь, в Опале. Он сверкнул глазами:
- Не лезь в душу, Кейс. Не суйся, куда тебя не просят. Займись
собственными делами.
- Это и есть мое дело. Чье же еще? Разве не я тащусь за тобой через
полмира, неизвестно куда, рискуя шкурой? Разве не меня могут однажды
прикончить в каком-нибудь местечке, о котором я и слыхом не слыхивал, из-за
бредовых идей, которые втемяшились тебе в голову?
- Тебя никто не заставляет, Кейс. С ножом к горлу никто не пристает.
Не мог же я сказать ему: я перед тобой в долгу, но ты в этом ничего не
понимаешь, парень. Ты научил меня читать и писать. Ты считал, что я чего-то
стою как человек, пока твоя крыша не поехала. Но сказал иначе:
- А кто поможет тебе оклематься и утереть сопли, когда тебя очередной
раз вывернет наизнанку? Кто будет вытаскивать из разных кабаков, когда ты
очередной раз ввяжешься в драку и из тебя примутся вышибать дух?
Он проделал это прошлой ночью. Не появись я вовремя, его бы точно
прикончили.
И он собирался спасти мир. В омерзительном настроении. У него трещала
голова. Опять разболелось бедро. У него вообще все болело после вчерашней
свалки. Поэтому он не стал отвечать мне в том же духе. Сказал просто:
- Я буду делать то, что должен делать, Кейс. Прав или не прав. Хотелось
бы, чтобы ты был рядом. Но если ты не можешь этого сделать, зла держать не
буду.
- Черт с тобой. Деваться мне все равно некуда. Да и не так уж я дрожу
за свою шкуру.
- Тогда почему скулишь?
- Просто иногда хочется видеть в том что я делаю, хоть каплю смысла.
Мы направлялись в такие края, где даже Ворон никогда не бывал. Мы
погрузились на шхуну, которая шла в Берилл за грузом зерна. Мы неоднократно
об этом пожалели, пока добрались до цели. Но когда капитан отказался
повернуть обратно, мы с Вороном посовещались и решили не возвращаться в Опал
по воде.
Вообще-то поначалу дела шли не так уж плохо. Пока шхуне не пришлось
надолго встать на якорь. Это случилось где-то на полпути.
- В такое время года здесь никогда не бывает штормов, - жизнерадостно
сообщил нам боцман. Именно в тот момент, когда ураганный порыв ветра изодрал
в клочья парус, который матросы не успели вовремя свернуть. Следующие четыре
дня боцман не уставал утешать нас, повторяя то же самое как заклинание. К
Бериллу пристали с опозданием на эти четыре дня.
Никогда не жалею о том, чего все равно не изменишь. Что бы я там ни
думал об обязательствах Ворона перед его детьми, теперь это не играло
никакой роли. Они остались далеко за морем, а я навсегда излечился от
желания стать моряком. Даже если б Ворон вдруг решил вернуться, чтобы
уплатить по старым счетам, я бы просто посоветовал ему почесать ухо пяткой.
Банда, за которой мы гнались, казалось, нарочно стремилась наследить
как можно больше. Бывший приятель Ворона поставил на уши весь Берилл,
промчавшись через него словно ураган. Он выдавал себя за имперского
посланника с некой таинственной миссией.
- Костоправ теперь спешит как на пожар, - сказал Ворон. Погоня будет
долгой.
Я косо взглянул на него, но сумел попридержать язык.
Мы добыли новых лошадей и накупили всякого походного барахла. Когда мы
наконец выбрались из города через Мусорные Врата, орава Костоправа опережала
нас на целых семь дней.
Ворон взял с места так, словно собирался настичь их завтра на рассвете.
В самом сердце континента, далеко к востоку от Курганья, Весла, Башни
Чар, по ту сторону каменистой пустыни, которая называлась Ветреный Край,
лежала Равнина Страха, обширная, бесплодная, суровая и причудливая страна.
А в самом сердце Равнины Страха находился голый круг, посреди которого
стояло громадное дерево, древ нее как само время. Оно было предком того
молодого деревца, что было поставлено стражем в Курганье.
Немногочисленное племя диких, пугливых кочевников, обитавшее на Равнине
Страха, прозвало его Праотцем-Деревом и поклонялось ему как богу. Оно и было
богом. Или - полубогом. Разницы почти никакой. Но распространить свое
могущество за границы строго очерченных пределов оно не могло.
Праотец-Дерево был вне себя. Будь это дерево человеком, оно сейчас
вопило бы от ярости. После долгого-долгого молчания оно получило вести от
своего отпрыска. Тот сообщал о своих промахах, позволивших трехлапой бестии
откопать захороненную голову, и о кровавой потехе, устроенной обезумевшим от
жажды убивать Плетеным.
Но не столько нерасторопность сына была причиной бешенства, охватившего
Праотца-Дерево, сколько его собственное бессилие перед лицом обстоятельств и
страх перед вырвавшимся на свободу чудовищем.
Казалось, тот монстр был повержен навсегда, мир вздохнул спокойно и
вернулся к своим повседневным заботам. Но дьявол не упустил подвернувшегося
шанса. Теперь он снова бросал вызов. Обретя свободу, нигде не получая
отпора, он свирепствовал, словно намеревался уничтожить весь мир, который
так люто ненавидел.
Дерево было богом. Мельчайшие, почти незаметные признаки помогали ему
прозревать контуры завтрашнего дня. Устремленный в будущее взор
Праотца-Дерева провидел опустошенные страны, залитые кровью и охваченные
ужасом.
Поражение его отпрыска могло стать предвестником его собственного
поражения, крушения всех надежд.
Когда немного стихла охватившая его буря чувств, дерево-бог направило в
самые дальние, самые укромные и недоступные уголки Равнины Страха своих
посланников. То были говорящие камни. Они должны были донести до самых
крайних пределов Равнины призыв дерева. Праотец-Дерево созывал ассамблею
Народов, своего рода парламент, представлявший сорок с лишним видов
причудливых существ, населявших эту необыкновенную страну.
Праотец-Дерево не мог сдвинуться с места, но разослать повсюду вместо
себя своих послов и верных воинов было в его силах.
Так он и сделал.
Когда старик добрался до Лордов, он едва держался в седле. Раньше он
всегда вел малоподвижный образ жизни, а значит, мог противопоставить тяготам
опасного путешествия и старческим немощам только свою волю и искусство
черной магии.
Он обладал железной волей и великим колдовским даром, но ни то ни
другое не было безграничным. В любое время усталость могла взять свое.
Он знал, что сейчас отстает от тех, за кем гонится, всего на пять дней.
Белая Роза и ее спутники не опасались здесь преследования имперских властей,
а потому ехали не таясь, без спешки. Несмотря на отчаяние, владевшее им
по-прежнему, он дал себе два дня отдыха, ибо знал, что эта потеря времени в
дальнейшем окупится сторицей.
Старик покинул Лорды, добыв в городе лошадь и вьючного мула, которых
выбирал не за быстроногость или красоту, но за выносливость и покладистый
нрав. Большая часть оставшегося пути пролегала через Ветреный Край, о
котором ходила дурная слава. Он не хотел там провести и лишнего часа.
Одна за другой оставались позади маленькие жалкие деревушки, все реже
попадавшиеся на его пути. Приближаясь к Ветреному Краю, он понял, что
продвигается вперед довольно быстро. За несколько недель ему удалось
сократить отставание на четыре дня.
Но особых надежд на быстрый успех в этих пустынных безлюдных землях он
не питал. Там не было не только торных дорог, но и даже тропинок. Сама
Империя пренебрегла бесполезной и бесплодной пустыней. Наверно, теперь надо
будет двигаться медленнее, используя все свое искусство, чтобы не потерять
след.
Впрочем, надо ли? Ему было известно, куда они держат путь. Тогда к чему
беспокоиться о том, где именно они находятся сейчас? Не проще ли прямиком
двинуться к тому месту, которое они не смогут миновать, покидая Ветреный
Край? Если поднажать, он будет там одновременно с ними. Или даже раньше.
***
Преодолев три четверти пути через пустыню, он оказался в самой скверной
ее части, где путникам приходилось пробираться сквозь нагромождения
изъеденных временем безжизненных каменных глыб.
Он устроил привал, поел, а потом лег и стал смотреть, как на небе
зажигаются звезды. Обычно он засыпал почти мгновенно, но на этот раз заснуть
мешало какое-то смутное беспокойство, почти болезненное ощущение на стыке
сознания и подсознания. Не сразу ему удалось понять, в чем тут дело.
Впервые с тех пор, как он попал в Ветреный Край, внутри круга,
очерченного его бессознательной, никогда не дремлющей, сверхчувственной
восприимчивостью, он был не один. Примерно в миле к востоку от него
находилась группа людей.
И еще что-то двигалось в ночи, нечто огромное, опасное и чуждое. Оно
летало там, меняя высоту и направление, словно охотилось на неведомую
добычу.
Сконцентрировав силу разума, он осторожно потянулся мыслью на восток.
Это они! Те, за кем он так долго гнался! Насторожены и встревожены
чем-то, как и он сам, будто ждут чего-то, что вскоре должно произойти.
Он начал быстро сворачивать свой крохотный лагерь, все время бормоча
себе под нос ругательства, проклиная свои физические немощи, ломоту в
костях, все те недуги, с которыми он давно стал неразлучным. Его разум
продолжал прощупывать ночь, чтобы знать, где находится летающая тварь,
продолжавшая свою охоту.
Вот она снова приблизилась, но затем медленно полетела прочь. Хорошо.
Возможно, у него еще есть время.
Путешествие сквозь ночь оказалось более трудным, чем он ожидал.
Вдобавок эта тварь наверху. Казалось, временами она ощущала присутствие
старика, несмотря на все его усилия слиться с каменистой землей пустыни. На
лошадь и мула она нагоняла панический ужас. Он продвигался вперед мучительно
медленно.
Уже занималась заря, когда он перевалил через острый, как лезвие ножа,
край каменистой гряды и увидел невдалеке, у противоположного края каньона,
лагерь тех, кто был ему нужен. Он начал спускаться; боль, казалось,
пронизывала его до самых кончиков ногтей. Все труднее становилось
справляться с перепуганными животными.
Над ними пронеслась громадная тень. Он взглянул вверх. Гигантское
существо, не меньше тысячи футов длиной, обогнало их, снижаясь в направлении
лагеря в каньоне.
- Подождите! - закричал старик из последних сил. Мертвые камни ответили
ему долгим эхом.
Он продвигался вперед, на каждом шагу ожидая неминуемой смерти. Если не
под градом стрел, так в сокрушительных, гибельных объятиях щупалец летающего
левиафана. Но так и не дождался.
Из-за обломка скалы, загородив дорогу, шагнул стройный смуглый человек,
глаза которого были черны, тверды и остры, как осколки обсидиана. Потом,
откуда-то сзади и сбоку, послышался голос другого человека:
- Провалиться мне на месте! Да это же старый колдун Боманц! А ведь
болтали, что там, в Курганье, его сожрал дракон.
Огненный змей полз к югу, пожирая на своем пути замки, деревни, большие
и маленькие города. Он рос не по дням, а по часам, даже если ему случалось
иногда потерять одну из своих голов. Он полз, оставляя за собой выжженную,
насквозь пропитанную спекшейся кровью землю.
Самыми его ядовитыми зубами были Жабодав и Плетеный.
Но даже у Плетеного физические силы оказались не безграничными. Бывали
у него и периоды просветления рассудка. В Розах, после расправы над этим
городом, в один из таких моментов он осознал, что ни его солдаты, ни он сам
не могут продолжать в том же темпе. Ряды его сторонников редели не столько
благодаря усилиям врагов, сколько из-за непереносимых тягот и лишений
долгого пути.
Он встал лагерем неподалеку от развалин города и несколько дней
восстанавливал силы. Пока начавшееся массовое дезертирство доблестных
воинов, сгибавшихся под тяжестью награбленного барахла, не подсказало ему,
что солдаты уже достаточно отдохнули.
Тогда во главе пяти тысяч вооруженных сторонников он направился к Башне
Чар.
***
В Башне успели подготовиться к нападению. Защитники хорошо знали, кто к
ним пожаловал, и отказались открыть ворота. Они называли его изменником,
сумасшедшим, грязным мерзавцем. Находили словечки и похлеще. Издевались над
ним как могли. Она находилась в отъезде, но Ее приспешники оставались Ей
верны, вели себя дерзко и; не выказывали никакого страха.
По камням стен, укрепленных заклинаниями еще при строительстве Башни,
двинулись заколдованные выползки: сморщенные зеленые, розовые и голубые
личинки. Эти червяки быстро сползались туда, куда наносил свои удары
Плетеный, и поглощали энергию его колдовства. Колдуны, засевшие в Башне,
были более слабыми магами, чем атаковавший их Плетеный, но они действовали
под защитой заколдованных стен, воздвигнутых тем, кто многократно
превосходил его своим могуществом.
Плетеный бесновался, изрыгая заклинания, пока не обессилел. Самое
большое повреждение, нанесенное им Башне, было размером с обычную кляксу.
А эти болваны, там, внутри, продолжали глумиться над ним. Но через
несколько дней такая забава им приелась. Раздраженные его упорством, они
принялись швырять в него пылающие факелы.