Страница:
Повсеместно под тобой колючки, камни и корни.
А этот ублюдок. Старый Рыбак? Два слова связать не может, а туда же,
выпендривается. На кой ляд нам в городе, на Северной Окраине, держать в
голове все его дурацкие лесные премудрости? Случись что, вся эта мура никак
не поможет уцелеть.
Каким все-таки наслаждением будет перерезать ему глотку!
Тимми Локан тоже хорош гусь. Этот рыжий коротышка трещал без умолку. Из
него так и сыпались всякие шуточки. Он знал их чертову прорву, умел вставить
к месту, причем половину из них, самых соленых, Смед был бы не прочь
запомнить. Чтобы потом заставить своих дружков хохотать до упаду. Но если уж
ты запомнил эти шуточки, дальше они только злили. Черт возьми, даже самая
отличная хохма начинает отдавать тухлятиной, когда слышишь ее по сорок раз
на дню.
И что хуже, этот маленький прыщ вечно мельтешил. По утрам он вскакивал
как заводной, с таким видом, будто впереди - лучший день в его жизни, а по
вечерам засыпал с настолько счастливой мордой, будто этот чертов день таким
и оказался. Когда коротышка тужится прослыть весельчаком, из него получается
настырное хвастливое трепло. Врежешь такому по зубам, чтоб заткнулся, и на
душе легче.
Хуже всего оказалось продираться сквозь лесную чащу и буреломы вслед за
Старым Рыбаком: старик отказался вести их по нормальной дороге. Заявил, что
так меньше риска наткнуться на кого-нибудь, кто мог заинтересоваться, какого
черта они здесь шляются. Или вспомнил бы про них, когда пройдет слух о
пропаже. Важно было сделать дело втихую, иначе пиши пропало.
Талли их лесные блуждания осточертели даже больше, чем Смеду, но он
горой стоял за старика.
Смед не сомневался, что они правы Но хлещущие наотмашь мокрые ветви
деревьев, вонзающиеся в тело и рвущие одежду колючки шиповника, то и дело
облепляющая лицо мерзкая паутина заставили его усомниться, стоила ли их
затея того, чтобы вообще пускаться в путь.
Нет. Пожалуй, добивали мозоли. Еще не пропали из виду окраины Весла,
как у него на ногах начали вздуваться проклятые волдыри. Мозоли росли; они
болели все сильнее, хотя Смед безропотно делал то, что ему велел старик.
Хорошо хоть, к волдырям не пристала пока никакая зараза. А весельчак Тимми
все развлекал его армейскими историями про парней, которым из-за таких вот
воспалившихся волдырей потом оттяпывали ноги. Кому ступню, кому по колено, а
кто и вовсе помирал. Придурок чертов. На четвертую ночь Смед спал как
убитый. Он дошел до ручки и теперь засыпал, стоило ему перестать перебирать
ногами.
- Начинаешь осваиваться, парень, - одобрил старик. - Мы еще сделаем из
тебя настоящего мужчину!
Смед придушил бы тут же Рыбака, если б не надо было выпутываться из
лямок рюкзака, чтобы добраться до его горла.
А может быть, все муки от рюкзака? Туда натолкали восемьдесят фунтов
жратвы и всякого барахла. Кое-что они уже съели, но Смеду казалось, что
проклятый мешок ничуточки не полегчал.
***
Они дотащились до места вскоре после полудня, на восьмой день после
того, как оставили Весло. Остановившись на опушке леса, Смед окинул взглядом
расстилавшееся впереди Курганье.
- Значит, об этих местах было столько пустой трепотни? Чушь собачья.
Место как место.
Он сбросил на землю рюкзак, шлепнулся на него сверху, прислонился к
дереву и прикрыл глаза.
- Да, нынче здесь тихо. Не то что прежде, - согласился Старый Рыбак.
- Слушай, а как тебя зовут, Старый?
- Рыбак.
- Я про фамилию.
- Рыбак нормально.
- Да нет, я про настоящую.
- Сойдет и Рыбак. Лаконичная скотина. Вдруг Тимми спросил:
- Это наше дерево торчит вон там?
- Слава Богу! Там только одно оно и есть, - ответил Талли.
- Деревце, деревце, любовь моя, - пропел Тимми. - Ты рождено, чтоб дать
богатство мне.
- Послушай, Рыбак, - сказал Талли. - Думаю, мы должны хорошенько
отдохнуть, прежде чем браться за дело.
Приоткрыв один глаз, Смед исподлобья глянул на своего двоюродного
братца. После выхода из Весла он первый раз услышал от Талли нечто
напоминающее жалобу. А ведь тот был еще тем нытиком. Смед только диву
давался, как это братцу удалось продержаться так долго? Именно непривычное
молчание Талли помогло Смеду дотащиться сюда. Раз уж братец настолько сильно
хотел заполучить эту штуку, что сумел стиснуть зубы и терпеть, так может,
она и впрямь дорогого стоит?
Неужто большой куш? Такой, о котором каждый из них мечтал всю жизнь?
Неужто сбудется? Тогда Смед должен держаться.
Старый Рыбак был согласен с Талли.
- Я собирался приняться за дело завтра ночью, - сказал он. - Не раньше.
А может, послезавтра. Надо разнюхать здесь все, от и до. Каждый клочок земли
вы должны знать лучше, чем тело своей любовницы.
Смед нахмурился. Что такое стряслось с молчаливым Рыбаком? А тот
продолжая - Нам надо найти безопасное место для лагеря, подыскать вторую
стоянку...
- Да что за черт? - не выдержал Смед. - Почему мы не можем взять просто
эту штуковину и сделать отсюда ноги?
- Заткнись! - огрызнулся Талли. - Где ты был последние десять дней?
Прочисти уши да пошевели мозгами, вместо того чтобы попусту клювом щелкать!
Смед заткнулся. Он внезапно уловил зловещую интонацию в голосе Талли.
Тот, похоже, начинал жалеть, что вообще взял брата на дело. А еще было
похоже, что он призадумался, не слишком ли Смед туповат, чтобы позволить ему
и дальше коптить небо. Вдобавок по лицу Талли скользнула та самая
презрительная гримаса, которую Смед частенько замечал на физиономии Старого
Рыбака.
Он опять прикрыл глаза, отключился и стал прокручивать в голове события
последних десяти дней, припоминая разговоры, которые слышал, но в которые не
вслушивался, целиком занятый собственными переживаниями.
Верно, срубить это поганое дерево в открытую они не могли. Курганье
по-прежнему охранялось солдатами. А не будь их здесь, оставалось само
дерево, которому слухи приписывали немалую колдовскую силу. Слишком большую,
чтобы оно могло так просто уцелеть в той страшной схватке, что перепахала и
вывернула наизнанку мертвую землю Курганья.
Ну что ж. Возможно, это будет непросто. Наверно, придется выложиться до
конца. Как он никогда еще не выкладывался. Придется запустить мозги на
полную катушку и всю дорогу держать ухо востро. Это не место давать уроки
музыки девчонкам с верхнего этажа.
***
Остаток дня и всю ночь они отдыхали. Даже Старый Рыбак пожаловался, что
нуждается в отдыхе. Но спозаранок он отправился отыскивать место для
стоянки.
- Останешься здесь, Смед, - сказал Талли. - Займешься своими дерьмовыми
мозолями. Что Рыбак скажет, то и будешь делать. Если нам придется шустрить,
ты должен быть в норме. Идем, Тимми!
- Далеко собрались? - спросил Смед.
- Надо бы подобраться поближе к тому городку. Может, разузнаем
что-нибудь.
Они ушли, а часом позже вернулся Старый Рыбак.
- Быстро ты, - сказал Смед. - Приглядел местечко?
- Приглядел одно. Правда, не блеск. Река сменила русло с тех пор, как я
тут был последний раз. Теперь берег в двухстах ярдах оттуда. Если что, особо
не развернешься. Дай-ка взгляну на твои ноги.
Он сунул ноги старику под нос. Рыбак присел на корточки, что-то
неодобрительно проворчал, потом ткнул в пару мест пальцем. Смед вздрогнул,
поморщился и спросил:
- Что, худо дело?
- Видал и похуже. Но редко. Да еще траншейная болезнь. Стопа пухнет,
суставы воспалились, и всякое такое. У остальных, наверно, начинается то же
самое.
Какое-то время старик сидел с отсутствующим видом, потом тряхнул
головой:
- Моя вина. Знал ведь, что ты совсем еще зеленый. А с Талли взятки
гладки, у него один ветер в голове. Нельзя было позволять ему гнать как на
пожар. Поспешишь - людей насмешишь. За все приходится платить.
- Уже решил, что будешь делать со своей долей?
- Не-а. Доживешь до моих лет - отучишься загадывать наперед. Добрый
случай не везде валяется. Живи одним днем. А пока надо бы травки тебе на
примочки нарвать.
Совсем седой, но еще не начавший горбиться, старик бесшумно растворился
в лесной чаще. Смед проводил Рыбака взглядом, а потом постарался выкинуть из
головы одолевавшие его мысли. Ему не хотелось оставаться с ними наедине.
***
Рыбак вернулся с охапкой каких-то трав, трех разных видов. - Нашинкуй
помельче и сунь в этот мешок. Каждой травы поровну. Как мешок наполнится,
завяжешь и начнешь молотить по нему палкой. Время от времени переворачивай.
Колоти как следует, пока листья не превратятся в кашу.
- Долго молотить-то?
- Может, тысячу ударов. Может - полторы. Потом вытряхнешь в котелок,
добавишь кружку воды, хорошенько размешаешь.
- Дальше что?
- Дальше набьешь следующий мешок. Да не забывай раз в две минуты
помешивать в котелке.
Даже не сказав, куда и зачем идет, старик снова растворился в лесу.
Когда он вернулся, Смед усердно делал отбивную из третьего по счету мешка.
- Можешь пахать, коли нужда припрет, - фыркнул Рыбак, заглянув в
котелок. - Хватит, пожалуй.
Он порвал старую рубашку на полосы, проложил их раскисшей зеленой
кашицей из листьев и намотал повязки на обе ноги Смеда. Холодное покалывание
быстро смягчило боль. Когда вернулись Талли и Тимми, старик помог им тоже
наложить повязки, а потом занялся собственными ногами.
Смед снова сидел, прислонившись к дереву. Он чувствовал себя не в своей
тарелке. Он все больше сомневался, хватит ли у него духу прикончить старика,
когда придет время.
- В городке осталось человек семьдесят, - сообщил Талли. - И почти все
- солдаты. Мы подслушали один разговор. Похоже, через пару дней большинство
из них отчалит оттуда. Надо бы дождаться, пока они не уйдут. А мы пока
займемся разведкой.
***
Разведка Курганья началась сразу после заката. Светила ущербная луна, в
городке было темно и тихо. Казалось, трудно найти лучшее время, чтобы
прокрасться через открытое пространство.
Четверо двигались неровной линией, стараясь не терять друг друга из
виду. Талли вел их по направлению к дереву. Не дерево, а деревце, подумал
Смед. Толстый приземистый ствол, серебристая кора, футов пятнадцать в
высоту... Больше всего похоже на молодой тополь. Смед не заметил ничего
особенного. А сколько болтовни было!
Еще несколько шагов, и вдруг - отблеск лунного света на тусклом
серебре. Значит, правда! Одного мимолетного взгляда хватило, чтобы ощутить
исходившую оттуда пульсирующую злую силу. Будто там мерцал не металл, а
ледяной сгусток чистой ненависти.
Смед содрогнулся и заставил себя не смотреть в ту сторону.
Значит, правда. Вот оно, богатство, только руку протяни! Но сумеют ли
они его взять?
Он пошел быстрей и наткнулся на длинную низкую каменистую гряду. Это
еще что такое? Смед почесал в затылке, но откуда ему было знать, что перед
ним - останки дракона. Того самого, который, по слухам, успел перед смертью
сожрать знаменитого колдуна Боманца. Будь посветлее - быть может, Смед и
сообразил бы, что это за камни, за которые он сейчас цепляется руками и
ногами...
Он добрался почти до самого верха, когда услышал звук, похожий на
сопение какого-то зверя. Потом - другой звук, будто зверюга принялась
скрести землю когтями. Смед огляделся вокруг. Футах в десяти от себя он
увидел Талли. Тот завороженно таращился на дерево. А с деревом происходило
что-то неладное. На кончиках его листьев плясали бледные,
призрачно-голубоватые огоньки.
Обман зрения? Отблески света восходящей луны?
Он добрался до места, где нашлась надежная опора для ног, и снова
взглянул на дерево. Точно. Там творилась настоящая чертовщина. Вся крона
теперь полыхала ярким голубым заревом.
И тут душа Смеда ушла в пятки: футах в пятнадцати прямо перед собой он
увидел глаза какой-то твари, пялившейся на него из темноты. Ее голова была
размером с пивной бочонок; в отсветах голубого сияния ярко поблескивали
глаза и зубы. Особенно - зубы. Никогда прежде Смеду не приходилось видеть
таких больших зубов. И таких острых.
Тварь двинулась в его сторону.
А он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, мог только дико озираться
вокруг. На глаза попались Талли и Тимми. Они удирали прочь сломя голову.
Потом его взгляд опять наткнулся на бестию. Вовремя. Та уже прыгнула,
широко разинув пасть, норовя сомкнуть страшные челюсти на его шее. Смед
вышел из оцепенения и метнулся в сторону. Чудовище упало на лапы,
извернулось и прыгнуло снова, но тут голубой язык пламени, полыхнувший из
кроны дерева, отбросил бестию в сторону. Легко, словно муху.
Падая, Смед сильно ударился. Но боль ничуть не помешала ему тут же
вскочить и дать деру. Назад он уже не оглядывался.
***
- Я тоже видел его, - сказал Старый Рыбак, положив конец настырным
попыткам Талли доказать, что Смед страдает галлюцинациями. - Все так, как он
сказал. Оно большое, как дом. Вроде громадной псины на трех лапах. Дерево
метнуло в него молнию. Тогда оно удрало.
- Псина на трех лапах? Ладно. А что она там делала?
- Рыла землю, - ответил Смед. - Сопела, фыркала и рыла землю. В
точности как собака, когда та откапывает зарытую кость.
- Вот черт! Опять все наперекосяк. Как всегда. Теперь дело наверняка
затянется. А лишнего времени у нас нет. Рано или поздно сюда припрется
кто-нибудь еще, кому придет в голову то же самое. Не я один такой умный.
- Не мельтеши, - осадил Рыбак. - Умей выждать и действуй наверняка.
Только так, парень. Иначе так никогда и не узнаешь, что значит быть богатым.
Просто не доживешь.
Талли только хмыкнул. Бросать начатое дело не хотел никто. Даже Смед,
до сих пор ощущавший жаркое дыхание бестии на своем лице.
- Жабодав, - вдруг сказал Тимми Локан.
- Что ты сказал? Повтори! - вскинулся Талли.
- Пес-Жабодав. В той заварухе одно чудовище загрызло кучу народа. Его
называли Пес-Жабодав. - Какого хрена его так прозвали?
- А мне почем знать? Вот если б он был моим щенком... Но тогда я был бы
сукой.
Тупая шутка. Но все так и покатились со смеху. Надо же было хоть как-то
душу отвести.
Ворон не просыхал три недели Как-то ночью я едва доплелся до дома после
работы. Я был сыт по горло. Хватит. В тот день пришлось изувечить одного
мерзавца. Этот псих напросился сам: пытался ограбить детей моего босса. Но
на душе было гадко. Все же человек. И почему-то мне втемяшилось в башку, что
во всем виноват Ворон.
А тот опять валялся в стельку пьяный. - Слушай, ты! Посмотри на себя! -
не выдержал я. - Присосался к бурдюку с вином, как к материнской титьке.
Великий и могучий, знаменитый Ворон. Крутой парень. Такой крутой, что не
побоялся зарезать свою бабу прямо посреди городского парка в Опале. Такой
отчаянный, что решился повздорить даже с Хромым. Пролеживает здесь бока и
скулит от жалости к самому себе, как трехлетнее дитя, у которого крутит
животик. Встряхнись и приведи себя в порядок! Мужчина! От одного взгляда на
тебя тошнит!
Невнятным и спотыкающимся голосом он посоветовал мне попридержать язык
и не лезть не в свои дела.
- Не в свои? Черта лысого! Кто платит за жилье, тупица? Кто, придя
домой, каждый день нюхает эту вонищу? Рвота, пролитое вино, дерьмо.
Собственный горшок не нашел времени вытряхнуть, скотина! Когда ты последний
раз мылся? Когда ты последний раз надевал чистое?
В ответ он заорал, хрипло и пронзительно. Обложил меня как мог. -
Другого такого ублюдка поискать надо! - наседал я. - Даже собственный бардак
прибрать за собой не можешь!
Я дико обозлился и продолжал орать на него. Он почти не отбрехивался.
Может, сам себе был противен не меньше, чем мне. Но кто же станет спокойно
смотреть, как ближний безнадежно спивается, превращаясь в бессмысленный
кусок дерьма!
Наконец Ворон не выдержал, кое-как поднялся и поплелся к выходу. Но
дверью на прощание не шарахнул. Он никогда не сжигал за собой мосты.
Со мной работал один, так его отец раньше пил по-черному. Он мне дал
пару советов, как поступать с пропойцами.
- Не пытайся помочь им, - говорил он. - Прекрати им спускать всякие
выходки. Не принимай никаких извинений. Поставь их в безвыходное положение,
тычь их носом в собственное дерьмо, пока сами не поймут, до чего докатились.
Ни один , из них ни на толику не изменится, пока сам того не захочет. Пока
сам не допрет, что по уши завяз и пора что-то менять.
Но я сомневался, хватит ли меня на то, чтобы ждать, пока Ворон сам
сообразит, что он взрослый мужик. Пока не посмотрит правде в глаза. Душечка
теперь далеко, что поделаешь. Ему надо найти детей. Надо вытащить наружу и
перетряхнуть прошлое, похороненное в Опале, разобраться с ним окончательно.
Вообще-то я был уверен, что он сам до этого дойдет. Если дать ему
время. Его глубокое презрение к самому себе должно было прорваться наружу.
Но ждать, пока он очухается, становилось почти невыносимо.
Он вернулся через четыре дня, трезвый как стеклышко, умытый, отчасти
даже похожий на того Ворона, каким я его помнил. Он дико извинялся, бил себя
кулаком в грудь и обещал быть паинькой.
А как же. Все они так говорят.
Поверю, когда увижу.
Я не стал раздувать скандал. И не читал ему проповедей. Что толку?
Держался он совсем недурно. Похоже, надумал куда-то податься. А дня
через два, придя домой, я обнаружил, что он опять упился в стельку. Так, что
даже ползать не мог. Ну и черт с тобой, решил я.
Теперь они лишились пары рабочих рук. После того как дерево метнуло в
Тимми голубой молнией, он слег. Но для Смеда разницы не было. Все равно они
сидели без дела.
Днем они носа не могли высунуть без риска, что их засекут из города. А
стоило стемнеть, всякий раз появлялась та бестия. Чтобы рыть дальше свою
яму. И опять-таки, они не могли подобраться к нужному месту. Дерево, прогнав
проклятую тварь, долгое время оставалось настороже, готовое встретить
молниями других незваных гостей. Тимми как следует прочувствовал это на
собственной шкуре.
Похоже, только перед самым рассветом у них оставалось около часа, когда
можно было без особого риска попытаться сделать что-нибудь путное.
Но что? Никто толком не знал. Срубить чертов дрын у них не было ни
малейшего шанса. Окопать корни? Вряд ли стоило надрываться, даже если б им
удалось подобраться к дереву достаточно близко и достаточно надолго. Сколько
пройдет времени, пока окопанное дерево засохнет? Тем более такое?
Кто-то сказал: давайте отравим его. Звучало совсем неплохо. Они долго
мусолили эту идею, припоминая, кто, как и какой дрянью выводил сорняки. Но
для этого нужна отрава. Тогда пришлось бы тащиться назад в Весло. Причем с
монетой в кармане, которой у них и в помине не было. Времени на это ушло бы
ничуть не меньше, чем на окапывание корней чертова отродья, время работало
против них. Талли и так психовал насчет времени. Он считал чудом, что у них
до сих пор не появились конкуренты.
- Нам надо как-то подсуетиться с этим делом, - повторил он в сотый раз.
- Не выйдет, пока тварь шныряет поблизости, - сказал Тимми.
- Тогда мы должны помочь ей откопать то, что она ищет.
- Не реки за всех, братец, - посоветовал Смед. - Лично я помогать этой
твари рыть нору не намерен!
- Мы подпалим его, - сказал Рыбак.
- Подпалим? Кого?
- Дерево, дурень. Спалим его на корню, да и все тут.
- Но не можем же мы подойти к нему и...
Рыбак выдернул палку из кучи хвороста для костра. Она была дюйма в два
толщиной и около ярда в длину. Старик размахнулся и запустил ее далеко в
кусты.
- Вот такПридется потрудиться, но в конце концов завалим его хворостом.
Потом жахнем в кучу пару факелов. Ффухх! И все в огне. Костер будет что
надо. А когда прогорит, просто пойдем туда и подберем наш кусок серебра.
- Про солдат забыл? - насмешливо спросил Смед.
- Нет. Но ты прав. Их надо как-то отвлечь.
- Самое путевое предложение из всех, что я до сих пор слышал, - сказал
Талли. - Будем палки швырять. Пока ничего получше не придумаем.
- Да уж, чем попусту дурью маяться да мозоли на заднице натирать, -
проворчал Смед. - Уж это точно.
Он уже попривык к лесной жизни и больше не ждал от нее неожиданностей.
Да и раньше-то их было не так уж много. Его одолевала скука.
Набрав палок, они принялись за дело. Тимми, Смед и Талли принялись
состязаться в меткости, поставив на кон часть будущей добычи. Куча хвороста
вокруг дерева понемногу росла. Такая игра пришлась дереву не по нутру. Время
от времени оно отплевывалось голубыми молниями.
***
Почти каждую ночь Смед прокрадывался к яме и смотрел, как продвигаются
дела бестии. Остальные решили, что у парня крыша поехала.
- У тебя дерьмо вместо мозгов, - как-то сказал Талли. - Делать тебе
больше нечего.
- А у тебя мозги вместо дерьма. Вот ты ничего и не делаешь. Может,
боишься?
В общем-то, риска почти не было. Просто приходилось прижиматься к
земле, тогда тварь ничего не замечала. Вот если б Смед сдуру встал, да она
углядела бы его силуэт... Пиши пропало. Но он не вставал.
Яма углублялась медленно, но тварь копала и копала как заведенная. Ночь
за ночью. Ночь за ночью.
Пришло время, когда она нашла то, что искала.
Как раз в ту ночь Смед Стах опять следил за бестией. И он увидел, как
она выбирается из ямы, сжимая челюстями свой мерзкий, тошнотворный, жуткий
трофеи.
Это была человеческая голова.
Голова пролежала слишком долго и была слишком обезображена и
повреждена. Стиснув зубами жалкие остатки волос, тварь приподняла этот
отвратительный предмет и, уворачиваясь от голубых молний, потащила его в
сторону протекавшей рядом речушки, к заводи.
Смед, держась поодаль, последовал за нею. Осторожно. Очень осторожно.
Бестия принялась омывать голову водой, заботливо и нежно. Вдали дерево
шумело и трясло ветвями в бессильном гневе: до заводи его молнии не
доставали.
Очистив голову, громадная собака захромала обратно. Смед, сам удивляясь
своей смелости, по-прежнему крался следом. Тварь обогнула мертвого дракона,
почти превратившегося в странную деталь местного ландшафта. Вот она
переступила через обтянутый изодранной кожей обломок камня, не заметив его
на сырой земле. А Смед заметил, подобрал его зачем-то и машинально сунул в
карман.
По ту сторону туши дракона дерево продолжало раздраженно шуметь,
трещать и трясти ветвями.
Когда Смед засовывал в карман старый амулет, тот судорожно дернулся,
посылая всем, кто был способен услышать, сигнал о том, что его покой
потревожен.
Смед остановился, прячась в тени. Он дрожал от холода и страха, но
продолжал следить за происходящим. Поднимающаяся луна вдруг целиком осветила
кошмарную голову. И он отчетливо и ясно увидел...
Ее глаза открылись. Уродливая улыбка исковеркала и без того
обезображенный рот.
Она была жива.
У Смеда чуть не вышибло клапана.
Городом, самым близким к месту сражений и могильных холмов, что
называлось Курганьем, было Весло. Сигнал тревоги, поданный старым амулетом,
потревожил сразу двух обитателей этого городка.
Одним из них был глубокий старик, живший под чужим именем после того,
как сумел инсценировать свою мнимую гибель в последней битве, опустошившей
Курганье. Он как раз кутил в рабочей таверне со своими новыми
друзьями-собутыльниками, которые считали его астрологом, когда тревожный
вопль амулета потряс его. Сигнал тревоги поверг старика в панику. Едва взяв
себя в руки, он устремился к дверям. По его лицу текли слезы.
За его спиной в таверне мгновенно вспыхнули возбужденные пересуды.
Потом приятели старика гурьбой высыпали на улицу. Посмотреть, что такое с
ним стряслось. Но того уже и след простыл.
Настали скверные времена. В Весле было неспокойно. То тут, то там
вспыхивали беспорядки; случались стычки между повстанцами и партизанами
Империи; под видом политических акций мародеры творили невесть что.
Босс поговаривал, что хочет заколотить городской дом и съехать в свою
загородную усадьбу неподалеку от сделки. Если так, надо было решать,
отваливать мне туда вместе с ним или нет. Я хотел было обговорить это с
Вороном, но... Застал я его снова в ауте.
- И все из-за проклятой бабы, с которой ты даже ни разу не переспал, -
проворчал я и пнул ногой оловянную тарелку так, что она полетела через всю
комнату. Этот сукин сын опять не прибрал за собой. Неплохо было бы и его
пнуть пару раз, как ту тарелку, но у меня пока еще крыша не съехала.
Все же пьяница и доходяга был Вороном, самым отчаянным парнем из всех,
кого я встречал. Так что связываться с ним я не стал.
Проснулся он так внезапно, что я подскочил от неожиданности. Чтобы
подняться, ему пришлось цепляться за стену. Он был бледен, его трясло, но я
с ходу понял, что не в похмелье тут дело. Мой старый приятель был насмерть
чем-то перепуган.
Если б не та стена, вряд ли Ворон смог бы подняться на ноги. Наверно,
сейчас он видел трех Кейсов зараз да еще голубого слона в придачу...
- Собирай свои манатки, Кейс, - все же сумел прохрипеть он.
- Ты что, очумел?
- В Курганье что-то стряслось, - ответил Ворон, пробираясь вдоль стенки
к куче своего барахла. - О Боже!
Он упал на колени, схватившись руками за живот. Его вывернуло
наизнанку. Я обтер ему лицо мокрой тряпкой. Он не сопротивлялся.
- Что-то страшное вырвалось наружу. Что-то черное, как сама... - Его
вывернуло еще раз.
- А тебе не померещилось, случаем? - спросил я. - Может, винные пары?
Белая горячка?
- Нет, так оно и есть. Вино ни при чем. Не, спрашивай, откуда я знаю.
Но я знаю. Видел так ясно, словно был там. Видел тварь, которую все называют
Пес-Жабодав. - Он говорил медленно, стараясь не запинаться. Но язык
А этот ублюдок. Старый Рыбак? Два слова связать не может, а туда же,
выпендривается. На кой ляд нам в городе, на Северной Окраине, держать в
голове все его дурацкие лесные премудрости? Случись что, вся эта мура никак
не поможет уцелеть.
Каким все-таки наслаждением будет перерезать ему глотку!
Тимми Локан тоже хорош гусь. Этот рыжий коротышка трещал без умолку. Из
него так и сыпались всякие шуточки. Он знал их чертову прорву, умел вставить
к месту, причем половину из них, самых соленых, Смед был бы не прочь
запомнить. Чтобы потом заставить своих дружков хохотать до упаду. Но если уж
ты запомнил эти шуточки, дальше они только злили. Черт возьми, даже самая
отличная хохма начинает отдавать тухлятиной, когда слышишь ее по сорок раз
на дню.
И что хуже, этот маленький прыщ вечно мельтешил. По утрам он вскакивал
как заводной, с таким видом, будто впереди - лучший день в его жизни, а по
вечерам засыпал с настолько счастливой мордой, будто этот чертов день таким
и оказался. Когда коротышка тужится прослыть весельчаком, из него получается
настырное хвастливое трепло. Врежешь такому по зубам, чтоб заткнулся, и на
душе легче.
Хуже всего оказалось продираться сквозь лесную чащу и буреломы вслед за
Старым Рыбаком: старик отказался вести их по нормальной дороге. Заявил, что
так меньше риска наткнуться на кого-нибудь, кто мог заинтересоваться, какого
черта они здесь шляются. Или вспомнил бы про них, когда пройдет слух о
пропаже. Важно было сделать дело втихую, иначе пиши пропало.
Талли их лесные блуждания осточертели даже больше, чем Смеду, но он
горой стоял за старика.
Смед не сомневался, что они правы Но хлещущие наотмашь мокрые ветви
деревьев, вонзающиеся в тело и рвущие одежду колючки шиповника, то и дело
облепляющая лицо мерзкая паутина заставили его усомниться, стоила ли их
затея того, чтобы вообще пускаться в путь.
Нет. Пожалуй, добивали мозоли. Еще не пропали из виду окраины Весла,
как у него на ногах начали вздуваться проклятые волдыри. Мозоли росли; они
болели все сильнее, хотя Смед безропотно делал то, что ему велел старик.
Хорошо хоть, к волдырям не пристала пока никакая зараза. А весельчак Тимми
все развлекал его армейскими историями про парней, которым из-за таких вот
воспалившихся волдырей потом оттяпывали ноги. Кому ступню, кому по колено, а
кто и вовсе помирал. Придурок чертов. На четвертую ночь Смед спал как
убитый. Он дошел до ручки и теперь засыпал, стоило ему перестать перебирать
ногами.
- Начинаешь осваиваться, парень, - одобрил старик. - Мы еще сделаем из
тебя настоящего мужчину!
Смед придушил бы тут же Рыбака, если б не надо было выпутываться из
лямок рюкзака, чтобы добраться до его горла.
А может быть, все муки от рюкзака? Туда натолкали восемьдесят фунтов
жратвы и всякого барахла. Кое-что они уже съели, но Смеду казалось, что
проклятый мешок ничуточки не полегчал.
***
Они дотащились до места вскоре после полудня, на восьмой день после
того, как оставили Весло. Остановившись на опушке леса, Смед окинул взглядом
расстилавшееся впереди Курганье.
- Значит, об этих местах было столько пустой трепотни? Чушь собачья.
Место как место.
Он сбросил на землю рюкзак, шлепнулся на него сверху, прислонился к
дереву и прикрыл глаза.
- Да, нынче здесь тихо. Не то что прежде, - согласился Старый Рыбак.
- Слушай, а как тебя зовут, Старый?
- Рыбак.
- Я про фамилию.
- Рыбак нормально.
- Да нет, я про настоящую.
- Сойдет и Рыбак. Лаконичная скотина. Вдруг Тимми спросил:
- Это наше дерево торчит вон там?
- Слава Богу! Там только одно оно и есть, - ответил Талли.
- Деревце, деревце, любовь моя, - пропел Тимми. - Ты рождено, чтоб дать
богатство мне.
- Послушай, Рыбак, - сказал Талли. - Думаю, мы должны хорошенько
отдохнуть, прежде чем браться за дело.
Приоткрыв один глаз, Смед исподлобья глянул на своего двоюродного
братца. После выхода из Весла он первый раз услышал от Талли нечто
напоминающее жалобу. А ведь тот был еще тем нытиком. Смед только диву
давался, как это братцу удалось продержаться так долго? Именно непривычное
молчание Талли помогло Смеду дотащиться сюда. Раз уж братец настолько сильно
хотел заполучить эту штуку, что сумел стиснуть зубы и терпеть, так может,
она и впрямь дорогого стоит?
Неужто большой куш? Такой, о котором каждый из них мечтал всю жизнь?
Неужто сбудется? Тогда Смед должен держаться.
Старый Рыбак был согласен с Талли.
- Я собирался приняться за дело завтра ночью, - сказал он. - Не раньше.
А может, послезавтра. Надо разнюхать здесь все, от и до. Каждый клочок земли
вы должны знать лучше, чем тело своей любовницы.
Смед нахмурился. Что такое стряслось с молчаливым Рыбаком? А тот
продолжая - Нам надо найти безопасное место для лагеря, подыскать вторую
стоянку...
- Да что за черт? - не выдержал Смед. - Почему мы не можем взять просто
эту штуковину и сделать отсюда ноги?
- Заткнись! - огрызнулся Талли. - Где ты был последние десять дней?
Прочисти уши да пошевели мозгами, вместо того чтобы попусту клювом щелкать!
Смед заткнулся. Он внезапно уловил зловещую интонацию в голосе Талли.
Тот, похоже, начинал жалеть, что вообще взял брата на дело. А еще было
похоже, что он призадумался, не слишком ли Смед туповат, чтобы позволить ему
и дальше коптить небо. Вдобавок по лицу Талли скользнула та самая
презрительная гримаса, которую Смед частенько замечал на физиономии Старого
Рыбака.
Он опять прикрыл глаза, отключился и стал прокручивать в голове события
последних десяти дней, припоминая разговоры, которые слышал, но в которые не
вслушивался, целиком занятый собственными переживаниями.
Верно, срубить это поганое дерево в открытую они не могли. Курганье
по-прежнему охранялось солдатами. А не будь их здесь, оставалось само
дерево, которому слухи приписывали немалую колдовскую силу. Слишком большую,
чтобы оно могло так просто уцелеть в той страшной схватке, что перепахала и
вывернула наизнанку мертвую землю Курганья.
Ну что ж. Возможно, это будет непросто. Наверно, придется выложиться до
конца. Как он никогда еще не выкладывался. Придется запустить мозги на
полную катушку и всю дорогу держать ухо востро. Это не место давать уроки
музыки девчонкам с верхнего этажа.
***
Остаток дня и всю ночь они отдыхали. Даже Старый Рыбак пожаловался, что
нуждается в отдыхе. Но спозаранок он отправился отыскивать место для
стоянки.
- Останешься здесь, Смед, - сказал Талли. - Займешься своими дерьмовыми
мозолями. Что Рыбак скажет, то и будешь делать. Если нам придется шустрить,
ты должен быть в норме. Идем, Тимми!
- Далеко собрались? - спросил Смед.
- Надо бы подобраться поближе к тому городку. Может, разузнаем
что-нибудь.
Они ушли, а часом позже вернулся Старый Рыбак.
- Быстро ты, - сказал Смед. - Приглядел местечко?
- Приглядел одно. Правда, не блеск. Река сменила русло с тех пор, как я
тут был последний раз. Теперь берег в двухстах ярдах оттуда. Если что, особо
не развернешься. Дай-ка взгляну на твои ноги.
Он сунул ноги старику под нос. Рыбак присел на корточки, что-то
неодобрительно проворчал, потом ткнул в пару мест пальцем. Смед вздрогнул,
поморщился и спросил:
- Что, худо дело?
- Видал и похуже. Но редко. Да еще траншейная болезнь. Стопа пухнет,
суставы воспалились, и всякое такое. У остальных, наверно, начинается то же
самое.
Какое-то время старик сидел с отсутствующим видом, потом тряхнул
головой:
- Моя вина. Знал ведь, что ты совсем еще зеленый. А с Талли взятки
гладки, у него один ветер в голове. Нельзя было позволять ему гнать как на
пожар. Поспешишь - людей насмешишь. За все приходится платить.
- Уже решил, что будешь делать со своей долей?
- Не-а. Доживешь до моих лет - отучишься загадывать наперед. Добрый
случай не везде валяется. Живи одним днем. А пока надо бы травки тебе на
примочки нарвать.
Совсем седой, но еще не начавший горбиться, старик бесшумно растворился
в лесной чаще. Смед проводил Рыбака взглядом, а потом постарался выкинуть из
головы одолевавшие его мысли. Ему не хотелось оставаться с ними наедине.
***
Рыбак вернулся с охапкой каких-то трав, трех разных видов. - Нашинкуй
помельче и сунь в этот мешок. Каждой травы поровну. Как мешок наполнится,
завяжешь и начнешь молотить по нему палкой. Время от времени переворачивай.
Колоти как следует, пока листья не превратятся в кашу.
- Долго молотить-то?
- Может, тысячу ударов. Может - полторы. Потом вытряхнешь в котелок,
добавишь кружку воды, хорошенько размешаешь.
- Дальше что?
- Дальше набьешь следующий мешок. Да не забывай раз в две минуты
помешивать в котелке.
Даже не сказав, куда и зачем идет, старик снова растворился в лесу.
Когда он вернулся, Смед усердно делал отбивную из третьего по счету мешка.
- Можешь пахать, коли нужда припрет, - фыркнул Рыбак, заглянув в
котелок. - Хватит, пожалуй.
Он порвал старую рубашку на полосы, проложил их раскисшей зеленой
кашицей из листьев и намотал повязки на обе ноги Смеда. Холодное покалывание
быстро смягчило боль. Когда вернулись Талли и Тимми, старик помог им тоже
наложить повязки, а потом занялся собственными ногами.
Смед снова сидел, прислонившись к дереву. Он чувствовал себя не в своей
тарелке. Он все больше сомневался, хватит ли у него духу прикончить старика,
когда придет время.
- В городке осталось человек семьдесят, - сообщил Талли. - И почти все
- солдаты. Мы подслушали один разговор. Похоже, через пару дней большинство
из них отчалит оттуда. Надо бы дождаться, пока они не уйдут. А мы пока
займемся разведкой.
***
Разведка Курганья началась сразу после заката. Светила ущербная луна, в
городке было темно и тихо. Казалось, трудно найти лучшее время, чтобы
прокрасться через открытое пространство.
Четверо двигались неровной линией, стараясь не терять друг друга из
виду. Талли вел их по направлению к дереву. Не дерево, а деревце, подумал
Смед. Толстый приземистый ствол, серебристая кора, футов пятнадцать в
высоту... Больше всего похоже на молодой тополь. Смед не заметил ничего
особенного. А сколько болтовни было!
Еще несколько шагов, и вдруг - отблеск лунного света на тусклом
серебре. Значит, правда! Одного мимолетного взгляда хватило, чтобы ощутить
исходившую оттуда пульсирующую злую силу. Будто там мерцал не металл, а
ледяной сгусток чистой ненависти.
Смед содрогнулся и заставил себя не смотреть в ту сторону.
Значит, правда. Вот оно, богатство, только руку протяни! Но сумеют ли
они его взять?
Он пошел быстрей и наткнулся на длинную низкую каменистую гряду. Это
еще что такое? Смед почесал в затылке, но откуда ему было знать, что перед
ним - останки дракона. Того самого, который, по слухам, успел перед смертью
сожрать знаменитого колдуна Боманца. Будь посветлее - быть может, Смед и
сообразил бы, что это за камни, за которые он сейчас цепляется руками и
ногами...
Он добрался почти до самого верха, когда услышал звук, похожий на
сопение какого-то зверя. Потом - другой звук, будто зверюга принялась
скрести землю когтями. Смед огляделся вокруг. Футах в десяти от себя он
увидел Талли. Тот завороженно таращился на дерево. А с деревом происходило
что-то неладное. На кончиках его листьев плясали бледные,
призрачно-голубоватые огоньки.
Обман зрения? Отблески света восходящей луны?
Он добрался до места, где нашлась надежная опора для ног, и снова
взглянул на дерево. Точно. Там творилась настоящая чертовщина. Вся крона
теперь полыхала ярким голубым заревом.
И тут душа Смеда ушла в пятки: футах в пятнадцати прямо перед собой он
увидел глаза какой-то твари, пялившейся на него из темноты. Ее голова была
размером с пивной бочонок; в отсветах голубого сияния ярко поблескивали
глаза и зубы. Особенно - зубы. Никогда прежде Смеду не приходилось видеть
таких больших зубов. И таких острых.
Тварь двинулась в его сторону.
А он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, мог только дико озираться
вокруг. На глаза попались Талли и Тимми. Они удирали прочь сломя голову.
Потом его взгляд опять наткнулся на бестию. Вовремя. Та уже прыгнула,
широко разинув пасть, норовя сомкнуть страшные челюсти на его шее. Смед
вышел из оцепенения и метнулся в сторону. Чудовище упало на лапы,
извернулось и прыгнуло снова, но тут голубой язык пламени, полыхнувший из
кроны дерева, отбросил бестию в сторону. Легко, словно муху.
Падая, Смед сильно ударился. Но боль ничуть не помешала ему тут же
вскочить и дать деру. Назад он уже не оглядывался.
***
- Я тоже видел его, - сказал Старый Рыбак, положив конец настырным
попыткам Талли доказать, что Смед страдает галлюцинациями. - Все так, как он
сказал. Оно большое, как дом. Вроде громадной псины на трех лапах. Дерево
метнуло в него молнию. Тогда оно удрало.
- Псина на трех лапах? Ладно. А что она там делала?
- Рыла землю, - ответил Смед. - Сопела, фыркала и рыла землю. В
точности как собака, когда та откапывает зарытую кость.
- Вот черт! Опять все наперекосяк. Как всегда. Теперь дело наверняка
затянется. А лишнего времени у нас нет. Рано или поздно сюда припрется
кто-нибудь еще, кому придет в голову то же самое. Не я один такой умный.
- Не мельтеши, - осадил Рыбак. - Умей выждать и действуй наверняка.
Только так, парень. Иначе так никогда и не узнаешь, что значит быть богатым.
Просто не доживешь.
Талли только хмыкнул. Бросать начатое дело не хотел никто. Даже Смед,
до сих пор ощущавший жаркое дыхание бестии на своем лице.
- Жабодав, - вдруг сказал Тимми Локан.
- Что ты сказал? Повтори! - вскинулся Талли.
- Пес-Жабодав. В той заварухе одно чудовище загрызло кучу народа. Его
называли Пес-Жабодав. - Какого хрена его так прозвали?
- А мне почем знать? Вот если б он был моим щенком... Но тогда я был бы
сукой.
Тупая шутка. Но все так и покатились со смеху. Надо же было хоть как-то
душу отвести.
Ворон не просыхал три недели Как-то ночью я едва доплелся до дома после
работы. Я был сыт по горло. Хватит. В тот день пришлось изувечить одного
мерзавца. Этот псих напросился сам: пытался ограбить детей моего босса. Но
на душе было гадко. Все же человек. И почему-то мне втемяшилось в башку, что
во всем виноват Ворон.
А тот опять валялся в стельку пьяный. - Слушай, ты! Посмотри на себя! -
не выдержал я. - Присосался к бурдюку с вином, как к материнской титьке.
Великий и могучий, знаменитый Ворон. Крутой парень. Такой крутой, что не
побоялся зарезать свою бабу прямо посреди городского парка в Опале. Такой
отчаянный, что решился повздорить даже с Хромым. Пролеживает здесь бока и
скулит от жалости к самому себе, как трехлетнее дитя, у которого крутит
животик. Встряхнись и приведи себя в порядок! Мужчина! От одного взгляда на
тебя тошнит!
Невнятным и спотыкающимся голосом он посоветовал мне попридержать язык
и не лезть не в свои дела.
- Не в свои? Черта лысого! Кто платит за жилье, тупица? Кто, придя
домой, каждый день нюхает эту вонищу? Рвота, пролитое вино, дерьмо.
Собственный горшок не нашел времени вытряхнуть, скотина! Когда ты последний
раз мылся? Когда ты последний раз надевал чистое?
В ответ он заорал, хрипло и пронзительно. Обложил меня как мог. -
Другого такого ублюдка поискать надо! - наседал я. - Даже собственный бардак
прибрать за собой не можешь!
Я дико обозлился и продолжал орать на него. Он почти не отбрехивался.
Может, сам себе был противен не меньше, чем мне. Но кто же станет спокойно
смотреть, как ближний безнадежно спивается, превращаясь в бессмысленный
кусок дерьма!
Наконец Ворон не выдержал, кое-как поднялся и поплелся к выходу. Но
дверью на прощание не шарахнул. Он никогда не сжигал за собой мосты.
Со мной работал один, так его отец раньше пил по-черному. Он мне дал
пару советов, как поступать с пропойцами.
- Не пытайся помочь им, - говорил он. - Прекрати им спускать всякие
выходки. Не принимай никаких извинений. Поставь их в безвыходное положение,
тычь их носом в собственное дерьмо, пока сами не поймут, до чего докатились.
Ни один , из них ни на толику не изменится, пока сам того не захочет. Пока
сам не допрет, что по уши завяз и пора что-то менять.
Но я сомневался, хватит ли меня на то, чтобы ждать, пока Ворон сам
сообразит, что он взрослый мужик. Пока не посмотрит правде в глаза. Душечка
теперь далеко, что поделаешь. Ему надо найти детей. Надо вытащить наружу и
перетряхнуть прошлое, похороненное в Опале, разобраться с ним окончательно.
Вообще-то я был уверен, что он сам до этого дойдет. Если дать ему
время. Его глубокое презрение к самому себе должно было прорваться наружу.
Но ждать, пока он очухается, становилось почти невыносимо.
Он вернулся через четыре дня, трезвый как стеклышко, умытый, отчасти
даже похожий на того Ворона, каким я его помнил. Он дико извинялся, бил себя
кулаком в грудь и обещал быть паинькой.
А как же. Все они так говорят.
Поверю, когда увижу.
Я не стал раздувать скандал. И не читал ему проповедей. Что толку?
Держался он совсем недурно. Похоже, надумал куда-то податься. А дня
через два, придя домой, я обнаружил, что он опять упился в стельку. Так, что
даже ползать не мог. Ну и черт с тобой, решил я.
Теперь они лишились пары рабочих рук. После того как дерево метнуло в
Тимми голубой молнией, он слег. Но для Смеда разницы не было. Все равно они
сидели без дела.
Днем они носа не могли высунуть без риска, что их засекут из города. А
стоило стемнеть, всякий раз появлялась та бестия. Чтобы рыть дальше свою
яму. И опять-таки, они не могли подобраться к нужному месту. Дерево, прогнав
проклятую тварь, долгое время оставалось настороже, готовое встретить
молниями других незваных гостей. Тимми как следует прочувствовал это на
собственной шкуре.
Похоже, только перед самым рассветом у них оставалось около часа, когда
можно было без особого риска попытаться сделать что-нибудь путное.
Но что? Никто толком не знал. Срубить чертов дрын у них не было ни
малейшего шанса. Окопать корни? Вряд ли стоило надрываться, даже если б им
удалось подобраться к дереву достаточно близко и достаточно надолго. Сколько
пройдет времени, пока окопанное дерево засохнет? Тем более такое?
Кто-то сказал: давайте отравим его. Звучало совсем неплохо. Они долго
мусолили эту идею, припоминая, кто, как и какой дрянью выводил сорняки. Но
для этого нужна отрава. Тогда пришлось бы тащиться назад в Весло. Причем с
монетой в кармане, которой у них и в помине не было. Времени на это ушло бы
ничуть не меньше, чем на окапывание корней чертова отродья, время работало
против них. Талли и так психовал насчет времени. Он считал чудом, что у них
до сих пор не появились конкуренты.
- Нам надо как-то подсуетиться с этим делом, - повторил он в сотый раз.
- Не выйдет, пока тварь шныряет поблизости, - сказал Тимми.
- Тогда мы должны помочь ей откопать то, что она ищет.
- Не реки за всех, братец, - посоветовал Смед. - Лично я помогать этой
твари рыть нору не намерен!
- Мы подпалим его, - сказал Рыбак.
- Подпалим? Кого?
- Дерево, дурень. Спалим его на корню, да и все тут.
- Но не можем же мы подойти к нему и...
Рыбак выдернул палку из кучи хвороста для костра. Она была дюйма в два
толщиной и около ярда в длину. Старик размахнулся и запустил ее далеко в
кусты.
- Вот такПридется потрудиться, но в конце концов завалим его хворостом.
Потом жахнем в кучу пару факелов. Ффухх! И все в огне. Костер будет что
надо. А когда прогорит, просто пойдем туда и подберем наш кусок серебра.
- Про солдат забыл? - насмешливо спросил Смед.
- Нет. Но ты прав. Их надо как-то отвлечь.
- Самое путевое предложение из всех, что я до сих пор слышал, - сказал
Талли. - Будем палки швырять. Пока ничего получше не придумаем.
- Да уж, чем попусту дурью маяться да мозоли на заднице натирать, -
проворчал Смед. - Уж это точно.
Он уже попривык к лесной жизни и больше не ждал от нее неожиданностей.
Да и раньше-то их было не так уж много. Его одолевала скука.
Набрав палок, они принялись за дело. Тимми, Смед и Талли принялись
состязаться в меткости, поставив на кон часть будущей добычи. Куча хвороста
вокруг дерева понемногу росла. Такая игра пришлась дереву не по нутру. Время
от времени оно отплевывалось голубыми молниями.
***
Почти каждую ночь Смед прокрадывался к яме и смотрел, как продвигаются
дела бестии. Остальные решили, что у парня крыша поехала.
- У тебя дерьмо вместо мозгов, - как-то сказал Талли. - Делать тебе
больше нечего.
- А у тебя мозги вместо дерьма. Вот ты ничего и не делаешь. Может,
боишься?
В общем-то, риска почти не было. Просто приходилось прижиматься к
земле, тогда тварь ничего не замечала. Вот если б Смед сдуру встал, да она
углядела бы его силуэт... Пиши пропало. Но он не вставал.
Яма углублялась медленно, но тварь копала и копала как заведенная. Ночь
за ночью. Ночь за ночью.
Пришло время, когда она нашла то, что искала.
Как раз в ту ночь Смед Стах опять следил за бестией. И он увидел, как
она выбирается из ямы, сжимая челюстями свой мерзкий, тошнотворный, жуткий
трофеи.
Это была человеческая голова.
Голова пролежала слишком долго и была слишком обезображена и
повреждена. Стиснув зубами жалкие остатки волос, тварь приподняла этот
отвратительный предмет и, уворачиваясь от голубых молний, потащила его в
сторону протекавшей рядом речушки, к заводи.
Смед, держась поодаль, последовал за нею. Осторожно. Очень осторожно.
Бестия принялась омывать голову водой, заботливо и нежно. Вдали дерево
шумело и трясло ветвями в бессильном гневе: до заводи его молнии не
доставали.
Очистив голову, громадная собака захромала обратно. Смед, сам удивляясь
своей смелости, по-прежнему крался следом. Тварь обогнула мертвого дракона,
почти превратившегося в странную деталь местного ландшафта. Вот она
переступила через обтянутый изодранной кожей обломок камня, не заметив его
на сырой земле. А Смед заметил, подобрал его зачем-то и машинально сунул в
карман.
По ту сторону туши дракона дерево продолжало раздраженно шуметь,
трещать и трясти ветвями.
Когда Смед засовывал в карман старый амулет, тот судорожно дернулся,
посылая всем, кто был способен услышать, сигнал о том, что его покой
потревожен.
Смед остановился, прячась в тени. Он дрожал от холода и страха, но
продолжал следить за происходящим. Поднимающаяся луна вдруг целиком осветила
кошмарную голову. И он отчетливо и ясно увидел...
Ее глаза открылись. Уродливая улыбка исковеркала и без того
обезображенный рот.
Она была жива.
У Смеда чуть не вышибло клапана.
Городом, самым близким к месту сражений и могильных холмов, что
называлось Курганьем, было Весло. Сигнал тревоги, поданный старым амулетом,
потревожил сразу двух обитателей этого городка.
Одним из них был глубокий старик, живший под чужим именем после того,
как сумел инсценировать свою мнимую гибель в последней битве, опустошившей
Курганье. Он как раз кутил в рабочей таверне со своими новыми
друзьями-собутыльниками, которые считали его астрологом, когда тревожный
вопль амулета потряс его. Сигнал тревоги поверг старика в панику. Едва взяв
себя в руки, он устремился к дверям. По его лицу текли слезы.
За его спиной в таверне мгновенно вспыхнули возбужденные пересуды.
Потом приятели старика гурьбой высыпали на улицу. Посмотреть, что такое с
ним стряслось. Но того уже и след простыл.
Настали скверные времена. В Весле было неспокойно. То тут, то там
вспыхивали беспорядки; случались стычки между повстанцами и партизанами
Империи; под видом политических акций мародеры творили невесть что.
Босс поговаривал, что хочет заколотить городской дом и съехать в свою
загородную усадьбу неподалеку от сделки. Если так, надо было решать,
отваливать мне туда вместе с ним или нет. Я хотел было обговорить это с
Вороном, но... Застал я его снова в ауте.
- И все из-за проклятой бабы, с которой ты даже ни разу не переспал, -
проворчал я и пнул ногой оловянную тарелку так, что она полетела через всю
комнату. Этот сукин сын опять не прибрал за собой. Неплохо было бы и его
пнуть пару раз, как ту тарелку, но у меня пока еще крыша не съехала.
Все же пьяница и доходяга был Вороном, самым отчаянным парнем из всех,
кого я встречал. Так что связываться с ним я не стал.
Проснулся он так внезапно, что я подскочил от неожиданности. Чтобы
подняться, ему пришлось цепляться за стену. Он был бледен, его трясло, но я
с ходу понял, что не в похмелье тут дело. Мой старый приятель был насмерть
чем-то перепуган.
Если б не та стена, вряд ли Ворон смог бы подняться на ноги. Наверно,
сейчас он видел трех Кейсов зараз да еще голубого слона в придачу...
- Собирай свои манатки, Кейс, - все же сумел прохрипеть он.
- Ты что, очумел?
- В Курганье что-то стряслось, - ответил Ворон, пробираясь вдоль стенки
к куче своего барахла. - О Боже!
Он упал на колени, схватившись руками за живот. Его вывернуло
наизнанку. Я обтер ему лицо мокрой тряпкой. Он не сопротивлялся.
- Что-то страшное вырвалось наружу. Что-то черное, как сама... - Его
вывернуло еще раз.
- А тебе не померещилось, случаем? - спросил я. - Может, винные пары?
Белая горячка?
- Нет, так оно и есть. Вино ни при чем. Не, спрашивай, откуда я знаю.
Но я знаю. Видел так ясно, словно был там. Видел тварь, которую все называют
Пес-Жабодав. - Он говорил медленно, стараясь не запинаться. Но язык