Страница:
Молча они съели всю буханку, пропитанную вином. Сахно уселся на свою кровать — на его лице уже царствовало сытое спокойствие. Ник прилег и уставился в потолок. Пьяная тяжесть сковывала его тело, расслабляла мышцы.
— Ты, когда дело будет сделано, где будешь прятаться? — спросил вдруг Сахно.
— Прятаться? — Ник повернул голову к напарнику. — Почему прятаться?
— Когда дело сделано, надо прятаться, чтобы остаться целым, — совершенно спокойно говорил он. — Если исполнителей убрали — никто не прячется. Если их нашли — прячутся организаторы…
— А ты где будешь прятаться? — спросил Ник.
— А какого хера я тебе буду говорить? Я же буду от всех прятаться. И от тебя тоже!
— Думаешь, тебя будут искать?
Сахно хмыкнул. Медленно поднялся, вставил в магнитофон, стоявший на подоконнике, кассету и снова прилег.
Тишину номера раздробил на отрезки учащенный сердечный ритм, записанный на кассете.
— Это то, что ты ставил в Сарнах? В баре? — спросил Ник.
— Ага.
— А что это?
Сахно повернулся на бок лицом к Нику. Глаза его покраснели и лицо немного опухло от вина.
— Если ты знал, когда и где меня вытащить, зачем из себя лоха строишь. Ты же все обо мне знаешь!
Ник задумался. Мысли текли медленно. Хотелось подремать.
Ник промолчал, решив не противоречить уверенности пьяного Сахно. Пускай думает, что Нику все о нем известно. Может, именно эта уверенность держит его хоть в каких-то рамках.
Сахно захрапел. До темноты на улице оставалось еще часа два, но на душе Ника уже наступил вечер. Он тоже заснул, не раздевшись, лежа на спине в джинсовом костюме.
Через полчаса магнитофон щелкнул автостопом, и в номере наступила полная тишина, иногда нарушаемая похрапыванием Сергея.
Наконец утром девятого июня сержант Воронько заступил на дежурство, и тут же Виктор рванул к нему на пост. Разговаривал с ним Воронько по-свойски, изучив милицейскую корочку. Был он парнем простым и открытым. Ночь с двадцатого на двадцать первое вспомнил не без труда, но когда все-таки вспомнил, то сразу чертыхнулся. Рассказал, как его вызвали на другой пост — он уже не помнил какой — посреди ночи, а когда он почти подъехал — дали отбой. Вернувшись на свой пост, обнаружил, что какая-то гадина бросила в будку химикалии, и там так воняло, что невозможно было зайти. Он тогда перекурил у будки и сразу уехал.
Просидел до конца дежурства на нормальном посту при выезде на Бориспольскую трассу. Там у него приятели дежурили. Просидели до утра, играя в подкидного.
— Так вы не видели взлет дирижабля? — спросил Виктор.
— Дирижабль сам, вроде, видел, до того, как вызвали. А как вернулся, так не до дирижабля было. А будку потом дезинфицировали…
Вернувшись в райотдел, Виктор нагрузил стажера Занозина новым заданием: опросить всех на центральных постах ГАИ, узнать — вызывал ли кто-нибудь сержанта Воронько ночью на двадцать первое на свой пост. Узнать, кто дежурил на выезде на Бориспольскую трассу и приезжал ли к ним поиграть в карты Воронько во второй половине ночи и, вдобавок к этому, выяснить, кто и когда проводил дезинфекцию в будке ГАИ на площади Независимости и с какой химией дезинфекторы там боролись.
Стажер, сначала слушавший задание воодушевленно, потом присел за стол и быстро все записал — видно, на память свою при таком объеме работы уже не надеялся.
Виктор принюхался. Ему показалось, что от Занозина пахнет таранкой.
— Сегодня, — тяжело вздохнул стажер. — Вчера сели с пивом, сегодня в четыре утра встали… У меня быстро не получится…
Занозин устало уставился на лейтенанта.
Виктор усмехнулся.
— Ладно. Времени тебе до завтрашнего обеда. Все сделаешь — с меня будет пиво!
Занозин все-таки оказался проворнее, чем сам расчитывал. Уже к двенадцати он приехал в райотдел и нарушил в кабинете лейтенанта чаепитие Виктора с майором. Виктор сделал и ему чаю.
— Ну что? — спросил, подсунув стажеру стул напротив.
— Никто Воронько не вызывал, — торопливо заговорил Занозин. — Я проверил всех, кто тогда дежурил… На «бориспольском» посту ГАИ он действительно был где-то с трех утра до шести, но в карты они там не играли…
— Да, — усмехнулся майор Крысько. — Они там чай пили и читали журнал «На боевом посту».
— Товарищ майор, мы же с вами чай пьем? — теперь уже усмехнулся Виктор. — Разве что только журнал не читаем…
— Но мы не ГАИ, — сказал майор.
— Дезинфектора посылала туда центральная санэпидем-станция, — продолжил стажер. — Он в акте о проделанной работе записал, что делал тройную очистку от какого-то дибетаметила! А этот дибетаметил, или как его там, применяется в военных училищах на занятиях по газовой защите… Это когда бросают стеклянную капсулу под ноги, а тебе надо за доли секунды противогаз надеть…
Виктор был очень доволен. Он встал. Потер руки.
— Товарищ майор, разрешите отбыть? — шутливо произнес он.
— Да ты уже и так непонятно, кому подчиняешься, вали куда хочешь! — махнул рукой Крысько. — И не надо меня, мента старого, своим «товарищ майор» доставать. Что я, не слышу: «Крыса у себя», «Крыса в дежурке»?
Майор, хлопнув Виктора по плечу, вышел. Через минуту из кабинета вышли и Виктор со стажером. Спустились вниз, сели в «мазду».
— Добро, — поворачивая ключ зажигания, сказал Виктор. — Поедем, возьмем пивка и вместе подумаем, куда нам дальше двигаться в этом деле. Хорошо, что мы в штатском!
— Товарищ лейтенант, а как насчет квартучета?.. — осторожно проговорил Занозин. — Я жениться собираюсь…
— Это к майору!
Машина легко тронулась с места.
— Я уже был с этим у майора…
— Иди еще, — твердо посоветовал Виктор. — Не бойся! В милиции надо быть занудливым. Достанешь его, он тебе все ускорит, лишь бы больше тебя не видеть!
Вечером Виктор позвонил Георгию и сообщил ему обо всех новостях.
— Я не думал, что из гаишной линии можно что-то полезное вытянуть, — задумчиво проговорил тот.
— Если б найти, кто этого сержанта с поста дергал, — сказал Виктор. — По крайней мере можно было б проверить, с какой стороны ниточка тянется…
— Ну, если никто не помнит, может и не дергал его никто? К бабе, может, на часок подъехал, потом подбросил себе эту вонючую смесь и уехал играть в карты… Знаешь, можно ведь и по-другому проверить: вызывали его или нет…
— Как?
— У них же рации на фиксированной гаишной волне. Это все пишется изо дня в день. Все, что в эфире.
— Где пишется? — удивился Виктор.
— Есть одно заведение недалеко от метро «Арсенал». Правда, туда с улицы не зайдешь… Я узнаю, можно ли там порыться, потом позвоню.
Последняя новость от Георгия вселила в Виктора надежду. Спать он лег усталый, но в отличном настроении. На языке до сих пор держался устойчивый и нежный вкус «Оболонского бархатного». Он ради сохранения на ночь этого вкуса даже зубы не почистил.
Ник спустился, набрал ему в ресторане еды. Занес в номер, потом уже сам отправился завтракать.
Вернулся с четырьмя заготовленными впрок бутербродами. Сергей лежал на спине, тупо смотрел в потолок. Его завтрак так и стоял на столе нетронутым.
— Спасибо, — хрипло произнес он, скосив глаза на вошедшего напарника. — Ты извини за вчерашнее. Я сломался вечером… Ничего, часа три полежу — починюсь.
Уже было…
Ник кивнул. Подошел к окну. Увидел, что кассета из магнитофона уже исчезла — значит, Сахно вставал.
На улице моросил дождик, и воздух, дыхнувший на Ника через открытое окно, был прохладен и свеж.
— Ты в такие дни можешь меня просто по морде, — проговорил Сахно. — Я драться не буду…
— А что это за хлеб ты вчера выдумал? — спросил все еще стоя лицом к окну Ник.
Было слышно, как Сахно с выдохом усмехнулся.
— Это «противопехотная»… Мы такие с приятелями в армии каждый месяц вином «заряжали» в каптерке, до того, как я комиссовался. Тогда уже не с кем было «заряжать».
— После того, как комиссовался?
— Нет, до того. Дружбаны мои подорвались на очистке. Как раз наутро после того, как мы обкурились… Растяжки не заметили. А мне хреново было, как сейчас. Меня оставили досыпать…
Ник слушал, и кисло во рту становилось. То, что Сахно не так давно был офицером-сапером, он уже знал от Ивана Львовича. А вот о том, что он покуривал еще с армии… это была новость! Веселая же из них получалась парочка!
— Кофе принеси, — попросил Сахно.
Потом, выпив чашку кофе, он медленно встал. Сходил в ванную. Полчаса стоял под душем. Вернулся в комнату с потухшим взглядом.
— Поехали, покатаемся! — сказал.
— Куда тебе?! — удивился Ник. — Полежи лучше. Дождь на улице!
— Поехали, мне надо. Ненадолго. Ты за руль сядешь. Кобленц показался Нику каким-то особенно пустым. Сначала он думал, что из-за погоды. Потом понял, что сегодня воскресенье.
— Налево сейчас! — командовал Сахно, уставившись прищуренными глазами вперед.
Похоронный лимузин тихо шел по мокрому асфальту.
— Направо! — сказал Сахно.
Дорога показалась Нику знакомой — грязный отдаленный райончик Кобленца, куда они уже приезжали. Вот и церковь за забором, и узкая улочка справа, въезд на которую забаррикадировали зеленые мусорные баки.
— Здесь тормозни!
Машина остановилась как раз у этой улочки.
— Одолжи сто марок, — попросил Сахно. Ник нехотя достал из кармана деньги.
— Когда-нибудь отработаю, — пообещал напарник. Вышел, пошатываясь, из машины. Побрел по грязной узкой улочке.
Ник проводил его взглядом. На душе было неспокойно.
«Что у него здесь за дела могут быть?» — подумал. Прошло пять минут, а Сахно все еще не возвращался. Ник занервничал, помня сегодняшнее состояние Сергея. Вышел из машины, оглянулся по сторонам — никого. Вообще-то трудно было представить себе человека, захотевшего бы угнать катафалк.
Еще раз оглянувшись на машину, Ник пошел по той же улочке за церковь.
Через пару минут он остановился, заметив впереди у серого двухэтажного дома каких-то людей. Присмотревшись, узнал среди них Сахно. Они бурно, «по-итальянски», о чем-то спорили. На каком языке шел спор — не было слышно, но руки у них летали в жестах так, словно вот-вот должна была разгореться драка.
Обалдевший Ник замер, прислушиваясь. Но вокруг было удивительно тихо.
Присмотрелся к Сахно. Тот замедленно, но все же довольно активно «разговаривал» с тремя парнями помладше его.
Ник стоял, тупо смотрел на эту «беседу» и чувствовал себя в какой-то мере идиотом. Он понимал, что не знает про Сахно почти ничего.
Снова закапал дождик, мокрые крупные капли ударили Ника по макушке, отвлекли от чужой «беседы». Когда он снова возвратил взгляд на «говоривших», то увидел идущего к нему Сахно. Сахно смотрел прямо на него. Он, казалось, уже заметил своего напарника.
— Ты что, машину открытой оставил? — спросил он раздраженно.
— Я вышел за тобой. Думал, что что-то не в порядке, — оправдывался Ник, которому самому стало неудобно, что он, получалось, следил за Сергеем.
Они молча шли к зеленым мусорным бакам, перекрывавшим узкую улочку в месте ее слияния с дорогой.
— А ты откуда язык глухонемых знаешь? — не удержался от вопроса Ник, когда они сели в машину.
— Родители были глухонемые… — нехотя ответил Сахно. — А мать даже работала глухонемой.
Ник развернул машину и удивленно посмотрел на Сахнб.
— Как работала?
— Так. Переводчиком.
— Глухонемым переводчиком? — Ник уже совершенно обалдел и готов был нервно рассмеяться из-за услышанного, показавшегося ему явным абсурдом или издевательством.
— Она ездила с делегациями глухонемых за бугор. У них там свои профсоюзные конгрессы были…
— А с какого на какой она переводила? — не удержался от ухмылки Ник.
— А ты думаешь, что все глухонемые мира разговаривают одними и теми же знаками?
— А что, разными? — искренне удивился Ник.
— Конечно. Она четыре системы знала.
— А ты?
— Я — только три знаю… На повороте налево! Пораженный Ник чуть не пропустил поворот.
— А что ты там делал? — спросил он, бросив быстрый взгляд на Сахно.
— Ты очень хочешь знать? Сигареты покупал… Дальше до самой гостиницы они ехали молча. Только иногда Сахно командовал, куда повернуть. Он вел себя, как коренной житель Кобленца, преподающий новичку урок ориентации по городу.
А «новичок» вел похоронный лимузин невнимательно. Голова его была занята совершенно другим. «Откуда он выкопал этих глухонемых?» — думал Ник.
— Спишь? — спросил невидимый напарник и, не дожидаясь ответа, продолжил:
— Даю двадцать минут на душ и завтрак. Перезвоню.
Не выпуская мобильный из рук, Виктор тяжело поднялся и поплелся в ванную.
По дороге услышал из спальни негромкий плач проснувшейся дочери.
«Когда она уже подрастет?» — подумал он, ощущая на спине отпечаток жесткого дивана.
Ему иногда хотелось вернуться и занять свое место в спальне на широкой кровати рядом с Ириной. Но это место пока было занято и, в общем-то, там бы он все равно не выспался, ведь Ирина вставала иногда по два-три раза каждую ночь, чтобы кормить малышку.
«Обледенившись» холодным душем и придя в себя, он уже пил кофе на кухне, когда мобильный зазвонил снова.
— Как самочувствие? — спросил Георгий.
— Уже лучше.
— Круглую Башню на бульваре Леси Украинки знаешь?
— Это что ли крепость, где какая-то воинская часть?
— Да.
— Знаю.
— Тогда слушай внимательно. Подъедешь туда к девяти, возьми свою «корочку». Пройдешь через проходную воинской части, скажешь, что в тридцать вторую комнату. Там, на проходной, твоя фамилия уже записана. После этого «корочку» больше никому не показываешь. Во дворе повернешь налево, вторая железная дверь с кодовой системой прямо возле ручки. Нажмешь по очереди три-пять-один-шесть. Повтори.
— Три-пять-один-шесть.
— Откроешь дверь и на второй этаж. Запомни, ты сын генерала Борсюка. У тебя угнали машину. Он звонил и договорился, чтобы ты прослушал записи той ночи на всякий случай. Скажешь, что тебя интересует частота ГАИ.
Виктор посмотрел на часы. Без пяти восемь. Можно было без спешки допить кофе и спокойно собраться.
К девяти он уже был на нужном месте. Нашел и проходную в/ч, и вторую дверь с кодовой системой. Поднялся на второй этаж и увидел еще одну дверь. Позвонил.
В проеме открывшейся двери появился мужчина лет сорока в форме прапорщика.
Правда, внешне он вообще не походил на военного — интеллигентное мягкое лицо, умные сосредоточенные глаза.
Услышав, что пришел сын генерала Борсюка, прапорщик кивнул и впустил Виктора. Провел его недлинным узким коридором в большое помещение с низким потолком, занятое стеллажами, на которых вплотную друг к дружке стояли коробки с одинаковыми наклейками. Только разные на этих наклейках стояли номера.
В углу за стеллажами находился большой стационарный магнитофон — размером с хороший письменный стол. Слева на углу лежали наушники.
— Так что вы хотите прослушать? — спросил прапорщик.
— Частоту ГАИ за ночь с двадцатого на двадцать первое мая.
Прапорщик кивнул.
Через пару минут он принес коробку с широченной бобиной. Поставил бобину на магнитофон. Начал перематывать, следя за счетчиком метров. Остановил.
Посмотрел на записи на боковой стороне коробки.
— Вот здесь — перемотка назад и включение, если захотите прослушать еще раз, — показал прапорщик. — Надевайте наушники.
В узкое окошко-бойницу, расположенное справа от стола-магнитофона, бил рассеянный солнечный свет. Прапорщик ушел. Виктор слушал зафиксированный эфир той ночи и не слышал пока ничего. Какие-то шумы, шипение. Только минут через пять прорезался чей-то голос: "Двенадцатый, в вашу сторону синий «мерседес».
Проезд на красный. Накажите!" Потом снова шипение. "Второй! Шо у тебя на часах?
— Полпервого. — Ты со Степаном насчет рыбалки говорил? — Ага… на пятницу. — Всем постам. С Пушкинской угнана красная «девятка» номер КИА 89-71…"
Виктор, слушая «законсервированный» на магнитофонной ленте эфир, закрыл глаза и словно погрузился в темноту той самой ночи. Город спал, а в его воздухе неслышно для обычного уха переговаривались по делу и не по делу ночные гаишники.
«Интересно, — подумал Виктор. — Кто еще не спит по ночам? На каких еще частотах ведутся ночные разговоры?»
Обернулся на стеллажи, заполненные коробками. Посмотрел на медленно вращающуюся на столе-магнитофоне бобину. Задумался.
«Седьмой, срочно прибыть на пост одиннадцать. — Слушаюсь…» — прозвучало в наушниках. Виктор внимательно вслушался в последовавшее следом шипение.
«Третий, вроде красная „девятка“ проехала. — Может, та, что в угоне? — Да ну ее на хер!»
Снова несколько минут далеких шумов, словно усиленной многократно тишины.
«Седьмой! Отбой! Можешь возвращаться на пост!» — прозвучал четкий голос.
Виктор остановил ленту. Перемотал назад. Прослушал еще раз. На его лице появилась спокойная самоуверенная улыбка. Он нашел то, что искал. Искал, конечно, с подсказки Георгия. Но главное — результат, а не способ его достижения.
Перемотал пленку еще раз. Снова прослушал.
Остановил бобину. Пошел искать прапорщика. Нашел его минуты через три в соседнем помещении, похожем на студию звукозаписи двадцатилетней давности — сплошная аппаратура, лампочки, несколько магнитофонов молча крутят свои широченные бобины.
Прапорщик сидел за маленьким письменным столом в углу помещения и подписывал картонный футляр бобины. Услышав за спиной шаги, он обернулся.
— Ну как, что-нибудь услышали?
— Да, — Виктор кивнул. — Как раз то, что надо. Переписать можно?
— А почему нет? — пожал плечами прапорщик.
Он взял из ящика стола небольшой кассетный магнитофон.
— Пойдемте!
Прапорщик переключил магнитофон с наушников на внешний звук. Нашли на пленке место, где один гаишник уточнял у другого время. Оттуда и начали записывать.
Когда прозвучало сообщение об угнанной красной «девятке», прапорщик многозначительно оглянулся на Виктора.
— Нашли? — спросил он.
Виктор быстро сообразил, что сам сюда попал под предлогом поиска информации об угнанной машине.
— Нет, — произнес в ответ и грустно покачал головой. Когда через какое-то время прошла фраза о том, что «девятку» вроде видели, на что другой гаишник произнес: «Да ну ее на хер!», уже прапорщик грустно покачал головой.
— С такой милицией быть уголовником — самое безопасное дело! — сказал он.
Виктор хотел было сказать, что ГАИ — это совсем другая милиция, что есть еще и уголовный розыск, который пашет иногда круглые сутки. Но промолчал.
Вспомнил, что он здесь не следователь, а сын генерала Борсюка, у которого угнали машину.
Уже на выходе из этого заведения с кассетой в кармане пиджака, Виктор спросил прапорщика, почему в «студии» такая допотопная аппаратура.
— Скажите спасибо, что хоть такая есть. Новую просили, но, оказывается, новая уже где-то есть. А нам, военным, новая не положена. С новой ведь можно все эти мобильные телефоны ловить, закрытые частоты, по которым «одна звезда с другою говорит».
Прапорщик грустно улыбнулся.
— Удачи! — пожелал он уже спускавшемуся по лестнице Виктору.
Даже через переводчика. У них совсем другой характер, другой подход. Они — закрытый клуб, в котором своих чужим не продают, даже если он чем-то кого-то и достал. Из самых ярких воспоминаний Сахно поделился за бутылкой красного одним — дракой двух глухонемых в детстве. Эта тихая и жестокая драка запомнилась ему на всю жизнь. Правило было — драться, пока противник не упадет спиной на землю.
Неписаное, это правило словно было частью чего-то врожденного. Глухонемые пацаны только так и дрались. Но обычно без жестокости. В тот раз никто из двоих падать не хотел. Дрались среди деревьев в саду и всякий раз хватались руками за стволы, чтобы не упасть. Когда один все-таки упал, второй — просто присел на траву. Обоим пришлось идти к врачу — так они друг друга измолотили. А причина совершенно нормальная — дрались из-за девчонки. Она тоже стояла рядом. Ее не спрашивали, кто из двоих ей больше нравится. Без нее решили: с ней останется победитель. Прямо поединок времен и нравов Римской империи.
Вечером проголодавшийся Ник спустился в ресторан, оставив Сахно в номере.
Взял у ночного гостиничного старика сардельку и бокал пива. Присел в полутемном ресторане. Огляделся. В этот вечер посетителей было побольше — человек пять. Но ведь и не поздно еще было — начало десятого.
Когда вернулся, Сахно лежал на своей кровати и смотрел мутным взглядом в потолок. В воздухе комнаты витал какой-то знакомый запах из прошлого. Но как ни принюхивался Ник, а вспомнить, что это за запах, не мог.
— Может, принести тебе сардельку снизу? — спросил он Сергея.
Тот попробовал повернуть голову в сторону Ника, но, видно, не хватило сил.
Глаза его были широко открыты, словно он удивился, увидев что-то необычное.
Ник еще раз принюхался. Проступила из таджикского тумана какая-то шумная картинка. «Базар», — вспомнил Ник. И словно пошел в памяти вдоль живописных рядов этого базара, постоянно натыкаясь на этот запах.
— Гашиш!
Подошел к Сахно. Посмотрел в его открытые, но не видящие напарника глаза.
Удивился, подумав, что таджиков гашиш так не вырубал из действительности.
Может, это гашиш плюс красное вино?..
Открыл окно и впустил в комнату сырой прохладный воздух. Дождь уже кончился.
Присел на кровать. Снова ощутил какую-то неопределенность.
«Неужели, — подумал он, — Иван Львович не знал, что Сахно — наркоман и алкоголик? Неплохое сочетание для „ответственной загранкомандировки“!»
Вспомнил о таблетках в кармане джинсовки. Таблетки, чтобы «успокоить»
Сахно, если он станет неуправляемым? Так ведь говорил полковник.
Неопределенность ушла, и Ник понял, что должно произойти. Ведь с помощью Сахно уже кого-то убрали, и Ник это видел, сидя внутри микроавтобуса с мониторами. Просто полковник решил, что Сахно можно использовать еще раз, а потом дать ему руками Ника пару таблеток. Что бы там ни планировалось для них, но теперь было отчетливо ясно, что предстоит кого-то убрать, и это сделает Сахно. Ведь ему это легко, он — неуправляемый наркоман. А потом придется убирать его…
Эти размышления омрачили Ника. Он подумал, каким человеком после всего этого он вернется в Киев? Что в нем сломается? Что изменится?
Оборвал свои размышления, снова подошел к окну. Захотелось выпить, но вина больше не было.
Ник опять спустился в ресторан. Взял еще пива.
Утром в дверь номера постучали.
Ник открыл.
Вошел мужчина лет сорока пяти. Худой, остроносый. Прямой пробор в русых волосах. Костюмчик какой-то фермерский, серый, много раз стираный. То ли пиджак, то ли куртка.
— Герр Ценский? — спросил он, глядя на Ника.
— Да.
Гость бросил взгляд на спящего Сахно. Возвратил взгляд на Ценского.
— Пойдемте вниз, выпьем кофе.
Пока спускались по лестнице, гость представился. Звали его Вильгельм Хайнц.
— Запомнить легко, — сказал он на чистом русском. — Как консервы. Герр Хайнц.
Десять лет назад он переехал сюда из Казахстана с русской женой, которая уже здесь выучила немецкий и ушла от него к немецкому аптекарю.
Эта человеческая история, рассказанная в двух словах, вызвала у Ника доверие и сочувствие к герру Хайнцу.
В ресторане завтракало человек десять.
— Я думаю, никто не обидится, если я позавтракаю здесь вместо вашего приятеля! — сказал гость, улыбнувшись тонкими губами.
Уже устроившись за столиком у окна, за которым продолжалась унылая вчерашняя погода и снова накрапывал дождь, герр Хайнц уставился своими светлыми серыми глазами на Ника.
— Ты, когда дело будет сделано, где будешь прятаться? — спросил вдруг Сахно.
— Прятаться? — Ник повернул голову к напарнику. — Почему прятаться?
— Когда дело сделано, надо прятаться, чтобы остаться целым, — совершенно спокойно говорил он. — Если исполнителей убрали — никто не прячется. Если их нашли — прячутся организаторы…
— А ты где будешь прятаться? — спросил Ник.
— А какого хера я тебе буду говорить? Я же буду от всех прятаться. И от тебя тоже!
— Думаешь, тебя будут искать?
Сахно хмыкнул. Медленно поднялся, вставил в магнитофон, стоявший на подоконнике, кассету и снова прилег.
Тишину номера раздробил на отрезки учащенный сердечный ритм, записанный на кассете.
— Это то, что ты ставил в Сарнах? В баре? — спросил Ник.
— Ага.
— А что это?
Сахно повернулся на бок лицом к Нику. Глаза его покраснели и лицо немного опухло от вина.
— Если ты знал, когда и где меня вытащить, зачем из себя лоха строишь. Ты же все обо мне знаешь!
Ник задумался. Мысли текли медленно. Хотелось подремать.
Ник промолчал, решив не противоречить уверенности пьяного Сахно. Пускай думает, что Нику все о нем известно. Может, именно эта уверенность держит его хоть в каких-то рамках.
Сахно захрапел. До темноты на улице оставалось еще часа два, но на душе Ника уже наступил вечер. Он тоже заснул, не раздевшись, лежа на спине в джинсовом костюме.
Через полчаса магнитофон щелкнул автостопом, и в номере наступила полная тишина, иногда нарушаемая похрапыванием Сергея.
* * *
Возвращение сержанта Воронько из села в Киев произошло на три дня позже ожидаемого. Он позвонил начальству из села, сообщил, что простудился." Скорее всего, его выздоровление совпало с окончанием сезона окучивания картошки, об этом, видимо, догадывались все, включая и его начальника капитана Гриценко. Но круговая порука гаишников была крепче столетнего дуба, росшего за хатой матери Воронько, о чем все его сослуживцы тоже знали.Наконец утром девятого июня сержант Воронько заступил на дежурство, и тут же Виктор рванул к нему на пост. Разговаривал с ним Воронько по-свойски, изучив милицейскую корочку. Был он парнем простым и открытым. Ночь с двадцатого на двадцать первое вспомнил не без труда, но когда все-таки вспомнил, то сразу чертыхнулся. Рассказал, как его вызвали на другой пост — он уже не помнил какой — посреди ночи, а когда он почти подъехал — дали отбой. Вернувшись на свой пост, обнаружил, что какая-то гадина бросила в будку химикалии, и там так воняло, что невозможно было зайти. Он тогда перекурил у будки и сразу уехал.
Просидел до конца дежурства на нормальном посту при выезде на Бориспольскую трассу. Там у него приятели дежурили. Просидели до утра, играя в подкидного.
— Так вы не видели взлет дирижабля? — спросил Виктор.
— Дирижабль сам, вроде, видел, до того, как вызвали. А как вернулся, так не до дирижабля было. А будку потом дезинфицировали…
Вернувшись в райотдел, Виктор нагрузил стажера Занозина новым заданием: опросить всех на центральных постах ГАИ, узнать — вызывал ли кто-нибудь сержанта Воронько ночью на двадцать первое на свой пост. Узнать, кто дежурил на выезде на Бориспольскую трассу и приезжал ли к ним поиграть в карты Воронько во второй половине ночи и, вдобавок к этому, выяснить, кто и когда проводил дезинфекцию в будке ГАИ на площади Независимости и с какой химией дезинфекторы там боролись.
Стажер, сначала слушавший задание воодушевленно, потом присел за стол и быстро все записал — видно, на память свою при таком объеме работы уже не надеялся.
Виктор принюхался. Ему показалось, что от Занозина пахнет таранкой.
* * *
— Праздновал вчера? — спросил он.— Сегодня, — тяжело вздохнул стажер. — Вчера сели с пивом, сегодня в четыре утра встали… У меня быстро не получится…
Занозин устало уставился на лейтенанта.
Виктор усмехнулся.
— Ладно. Времени тебе до завтрашнего обеда. Все сделаешь — с меня будет пиво!
Занозин все-таки оказался проворнее, чем сам расчитывал. Уже к двенадцати он приехал в райотдел и нарушил в кабинете лейтенанта чаепитие Виктора с майором. Виктор сделал и ему чаю.
— Ну что? — спросил, подсунув стажеру стул напротив.
— Никто Воронько не вызывал, — торопливо заговорил Занозин. — Я проверил всех, кто тогда дежурил… На «бориспольском» посту ГАИ он действительно был где-то с трех утра до шести, но в карты они там не играли…
— Да, — усмехнулся майор Крысько. — Они там чай пили и читали журнал «На боевом посту».
— Товарищ майор, мы же с вами чай пьем? — теперь уже усмехнулся Виктор. — Разве что только журнал не читаем…
— Но мы не ГАИ, — сказал майор.
— Дезинфектора посылала туда центральная санэпидем-станция, — продолжил стажер. — Он в акте о проделанной работе записал, что делал тройную очистку от какого-то дибетаметила! А этот дибетаметил, или как его там, применяется в военных училищах на занятиях по газовой защите… Это когда бросают стеклянную капсулу под ноги, а тебе надо за доли секунды противогаз надеть…
Виктор был очень доволен. Он встал. Потер руки.
— Товарищ майор, разрешите отбыть? — шутливо произнес он.
— Да ты уже и так непонятно, кому подчиняешься, вали куда хочешь! — махнул рукой Крысько. — И не надо меня, мента старого, своим «товарищ майор» доставать. Что я, не слышу: «Крыса у себя», «Крыса в дежурке»?
Майор, хлопнув Виктора по плечу, вышел. Через минуту из кабинета вышли и Виктор со стажером. Спустились вниз, сели в «мазду».
— Добро, — поворачивая ключ зажигания, сказал Виктор. — Поедем, возьмем пивка и вместе подумаем, куда нам дальше двигаться в этом деле. Хорошо, что мы в штатском!
— Товарищ лейтенант, а как насчет квартучета?.. — осторожно проговорил Занозин. — Я жениться собираюсь…
— Это к майору!
Машина легко тронулась с места.
— Я уже был с этим у майора…
— Иди еще, — твердо посоветовал Виктор. — Не бойся! В милиции надо быть занудливым. Достанешь его, он тебе все ускорит, лишь бы больше тебя не видеть!
Вечером Виктор позвонил Георгию и сообщил ему обо всех новостях.
— Я не думал, что из гаишной линии можно что-то полезное вытянуть, — задумчиво проговорил тот.
— Если б найти, кто этого сержанта с поста дергал, — сказал Виктор. — По крайней мере можно было б проверить, с какой стороны ниточка тянется…
— Ну, если никто не помнит, может и не дергал его никто? К бабе, может, на часок подъехал, потом подбросил себе эту вонючую смесь и уехал играть в карты… Знаешь, можно ведь и по-другому проверить: вызывали его или нет…
— Как?
— У них же рации на фиксированной гаишной волне. Это все пишется изо дня в день. Все, что в эфире.
— Где пишется? — удивился Виктор.
— Есть одно заведение недалеко от метро «Арсенал». Правда, туда с улицы не зайдешь… Я узнаю, можно ли там порыться, потом позвоню.
Последняя новость от Георгия вселила в Виктора надежду. Спать он лег усталый, но в отличном настроении. На языке до сих пор держался устойчивый и нежный вкус «Оболонского бархатного». Он ради сохранения на ночь этого вкуса даже зубы не почистил.
* * *
Наутро Сахно чувствовал себя разбитым. Даже на завтрак не пошел.Ник спустился, набрал ему в ресторане еды. Занес в номер, потом уже сам отправился завтракать.
Вернулся с четырьмя заготовленными впрок бутербродами. Сергей лежал на спине, тупо смотрел в потолок. Его завтрак так и стоял на столе нетронутым.
— Спасибо, — хрипло произнес он, скосив глаза на вошедшего напарника. — Ты извини за вчерашнее. Я сломался вечером… Ничего, часа три полежу — починюсь.
Уже было…
Ник кивнул. Подошел к окну. Увидел, что кассета из магнитофона уже исчезла — значит, Сахно вставал.
На улице моросил дождик, и воздух, дыхнувший на Ника через открытое окно, был прохладен и свеж.
— Ты в такие дни можешь меня просто по морде, — проговорил Сахно. — Я драться не буду…
— А что это за хлеб ты вчера выдумал? — спросил все еще стоя лицом к окну Ник.
Было слышно, как Сахно с выдохом усмехнулся.
— Это «противопехотная»… Мы такие с приятелями в армии каждый месяц вином «заряжали» в каптерке, до того, как я комиссовался. Тогда уже не с кем было «заряжать».
— После того, как комиссовался?
— Нет, до того. Дружбаны мои подорвались на очистке. Как раз наутро после того, как мы обкурились… Растяжки не заметили. А мне хреново было, как сейчас. Меня оставили досыпать…
Ник слушал, и кисло во рту становилось. То, что Сахно не так давно был офицером-сапером, он уже знал от Ивана Львовича. А вот о том, что он покуривал еще с армии… это была новость! Веселая же из них получалась парочка!
— Кофе принеси, — попросил Сахно.
Потом, выпив чашку кофе, он медленно встал. Сходил в ванную. Полчаса стоял под душем. Вернулся в комнату с потухшим взглядом.
— Поехали, покатаемся! — сказал.
— Куда тебе?! — удивился Ник. — Полежи лучше. Дождь на улице!
— Поехали, мне надо. Ненадолго. Ты за руль сядешь. Кобленц показался Нику каким-то особенно пустым. Сначала он думал, что из-за погоды. Потом понял, что сегодня воскресенье.
— Налево сейчас! — командовал Сахно, уставившись прищуренными глазами вперед.
Похоронный лимузин тихо шел по мокрому асфальту.
— Направо! — сказал Сахно.
Дорога показалась Нику знакомой — грязный отдаленный райончик Кобленца, куда они уже приезжали. Вот и церковь за забором, и узкая улочка справа, въезд на которую забаррикадировали зеленые мусорные баки.
— Здесь тормозни!
Машина остановилась как раз у этой улочки.
— Одолжи сто марок, — попросил Сахно. Ник нехотя достал из кармана деньги.
— Когда-нибудь отработаю, — пообещал напарник. Вышел, пошатываясь, из машины. Побрел по грязной узкой улочке.
Ник проводил его взглядом. На душе было неспокойно.
«Что у него здесь за дела могут быть?» — подумал. Прошло пять минут, а Сахно все еще не возвращался. Ник занервничал, помня сегодняшнее состояние Сергея. Вышел из машины, оглянулся по сторонам — никого. Вообще-то трудно было представить себе человека, захотевшего бы угнать катафалк.
Еще раз оглянувшись на машину, Ник пошел по той же улочке за церковь.
Через пару минут он остановился, заметив впереди у серого двухэтажного дома каких-то людей. Присмотревшись, узнал среди них Сахно. Они бурно, «по-итальянски», о чем-то спорили. На каком языке шел спор — не было слышно, но руки у них летали в жестах так, словно вот-вот должна была разгореться драка.
Обалдевший Ник замер, прислушиваясь. Но вокруг было удивительно тихо.
* * *
«Глухонемые», — догадался он:Присмотрелся к Сахно. Тот замедленно, но все же довольно активно «разговаривал» с тремя парнями помладше его.
Ник стоял, тупо смотрел на эту «беседу» и чувствовал себя в какой-то мере идиотом. Он понимал, что не знает про Сахно почти ничего.
Снова закапал дождик, мокрые крупные капли ударили Ника по макушке, отвлекли от чужой «беседы». Когда он снова возвратил взгляд на «говоривших», то увидел идущего к нему Сахно. Сахно смотрел прямо на него. Он, казалось, уже заметил своего напарника.
— Ты что, машину открытой оставил? — спросил он раздраженно.
— Я вышел за тобой. Думал, что что-то не в порядке, — оправдывался Ник, которому самому стало неудобно, что он, получалось, следил за Сергеем.
Они молча шли к зеленым мусорным бакам, перекрывавшим узкую улочку в месте ее слияния с дорогой.
— А ты откуда язык глухонемых знаешь? — не удержался от вопроса Ник, когда они сели в машину.
— Родители были глухонемые… — нехотя ответил Сахно. — А мать даже работала глухонемой.
Ник развернул машину и удивленно посмотрел на Сахнб.
— Как работала?
— Так. Переводчиком.
— Глухонемым переводчиком? — Ник уже совершенно обалдел и готов был нервно рассмеяться из-за услышанного, показавшегося ему явным абсурдом или издевательством.
— Она ездила с делегациями глухонемых за бугор. У них там свои профсоюзные конгрессы были…
— А с какого на какой она переводила? — не удержался от ухмылки Ник.
— А ты думаешь, что все глухонемые мира разговаривают одними и теми же знаками?
— А что, разными? — искренне удивился Ник.
— Конечно. Она четыре системы знала.
— А ты?
— Я — только три знаю… На повороте налево! Пораженный Ник чуть не пропустил поворот.
— А что ты там делал? — спросил он, бросив быстрый взгляд на Сахно.
— Ты очень хочешь знать? Сигареты покупал… Дальше до самой гостиницы они ехали молча. Только иногда Сахно командовал, куда повернуть. Он вел себя, как коренной житель Кобленца, преподающий новичку урок ориентации по городу.
А «новичок» вел похоронный лимузин невнимательно. Голова его была занята совершенно другим. «Откуда он выкопал этих глухонемых?» — думал Ник.
* * *
Георгий позвонил рано утром. Виктор еще спал, когда из висевшего рядом с диваном пиджака донеслась трель мобильного телефона.— Спишь? — спросил невидимый напарник и, не дожидаясь ответа, продолжил:
— Даю двадцать минут на душ и завтрак. Перезвоню.
Не выпуская мобильный из рук, Виктор тяжело поднялся и поплелся в ванную.
По дороге услышал из спальни негромкий плач проснувшейся дочери.
«Когда она уже подрастет?» — подумал он, ощущая на спине отпечаток жесткого дивана.
Ему иногда хотелось вернуться и занять свое место в спальне на широкой кровати рядом с Ириной. Но это место пока было занято и, в общем-то, там бы он все равно не выспался, ведь Ирина вставала иногда по два-три раза каждую ночь, чтобы кормить малышку.
«Обледенившись» холодным душем и придя в себя, он уже пил кофе на кухне, когда мобильный зазвонил снова.
— Как самочувствие? — спросил Георгий.
— Уже лучше.
— Круглую Башню на бульваре Леси Украинки знаешь?
— Это что ли крепость, где какая-то воинская часть?
— Да.
— Знаю.
— Тогда слушай внимательно. Подъедешь туда к девяти, возьми свою «корочку». Пройдешь через проходную воинской части, скажешь, что в тридцать вторую комнату. Там, на проходной, твоя фамилия уже записана. После этого «корочку» больше никому не показываешь. Во дворе повернешь налево, вторая железная дверь с кодовой системой прямо возле ручки. Нажмешь по очереди три-пять-один-шесть. Повтори.
— Три-пять-один-шесть.
— Откроешь дверь и на второй этаж. Запомни, ты сын генерала Борсюка. У тебя угнали машину. Он звонил и договорился, чтобы ты прослушал записи той ночи на всякий случай. Скажешь, что тебя интересует частота ГАИ.
Виктор посмотрел на часы. Без пяти восемь. Можно было без спешки допить кофе и спокойно собраться.
К девяти он уже был на нужном месте. Нашел и проходную в/ч, и вторую дверь с кодовой системой. Поднялся на второй этаж и увидел еще одну дверь. Позвонил.
В проеме открывшейся двери появился мужчина лет сорока в форме прапорщика.
Правда, внешне он вообще не походил на военного — интеллигентное мягкое лицо, умные сосредоточенные глаза.
Услышав, что пришел сын генерала Борсюка, прапорщик кивнул и впустил Виктора. Провел его недлинным узким коридором в большое помещение с низким потолком, занятое стеллажами, на которых вплотную друг к дружке стояли коробки с одинаковыми наклейками. Только разные на этих наклейках стояли номера.
В углу за стеллажами находился большой стационарный магнитофон — размером с хороший письменный стол. Слева на углу лежали наушники.
— Так что вы хотите прослушать? — спросил прапорщик.
— Частоту ГАИ за ночь с двадцатого на двадцать первое мая.
Прапорщик кивнул.
Через пару минут он принес коробку с широченной бобиной. Поставил бобину на магнитофон. Начал перематывать, следя за счетчиком метров. Остановил.
Посмотрел на записи на боковой стороне коробки.
— Вот здесь — перемотка назад и включение, если захотите прослушать еще раз, — показал прапорщик. — Надевайте наушники.
В узкое окошко-бойницу, расположенное справа от стола-магнитофона, бил рассеянный солнечный свет. Прапорщик ушел. Виктор слушал зафиксированный эфир той ночи и не слышал пока ничего. Какие-то шумы, шипение. Только минут через пять прорезался чей-то голос: "Двенадцатый, в вашу сторону синий «мерседес».
Проезд на красный. Накажите!" Потом снова шипение. "Второй! Шо у тебя на часах?
— Полпервого. — Ты со Степаном насчет рыбалки говорил? — Ага… на пятницу. — Всем постам. С Пушкинской угнана красная «девятка» номер КИА 89-71…"
Виктор, слушая «законсервированный» на магнитофонной ленте эфир, закрыл глаза и словно погрузился в темноту той самой ночи. Город спал, а в его воздухе неслышно для обычного уха переговаривались по делу и не по делу ночные гаишники.
«Интересно, — подумал Виктор. — Кто еще не спит по ночам? На каких еще частотах ведутся ночные разговоры?»
Обернулся на стеллажи, заполненные коробками. Посмотрел на медленно вращающуюся на столе-магнитофоне бобину. Задумался.
«Седьмой, срочно прибыть на пост одиннадцать. — Слушаюсь…» — прозвучало в наушниках. Виктор внимательно вслушался в последовавшее следом шипение.
«Третий, вроде красная „девятка“ проехала. — Может, та, что в угоне? — Да ну ее на хер!»
Снова несколько минут далеких шумов, словно усиленной многократно тишины.
«Седьмой! Отбой! Можешь возвращаться на пост!» — прозвучал четкий голос.
Виктор остановил ленту. Перемотал назад. Прослушал еще раз. На его лице появилась спокойная самоуверенная улыбка. Он нашел то, что искал. Искал, конечно, с подсказки Георгия. Но главное — результат, а не способ его достижения.
Перемотал пленку еще раз. Снова прослушал.
Остановил бобину. Пошел искать прапорщика. Нашел его минуты через три в соседнем помещении, похожем на студию звукозаписи двадцатилетней давности — сплошная аппаратура, лампочки, несколько магнитофонов молча крутят свои широченные бобины.
Прапорщик сидел за маленьким письменным столом в углу помещения и подписывал картонный футляр бобины. Услышав за спиной шаги, он обернулся.
— Ну как, что-нибудь услышали?
— Да, — Виктор кивнул. — Как раз то, что надо. Переписать можно?
— А почему нет? — пожал плечами прапорщик.
Он взял из ящика стола небольшой кассетный магнитофон.
— Пойдемте!
Прапорщик переключил магнитофон с наушников на внешний звук. Нашли на пленке место, где один гаишник уточнял у другого время. Оттуда и начали записывать.
Когда прозвучало сообщение об угнанной красной «девятке», прапорщик многозначительно оглянулся на Виктора.
— Нашли? — спросил он.
Виктор быстро сообразил, что сам сюда попал под предлогом поиска информации об угнанной машине.
— Нет, — произнес в ответ и грустно покачал головой. Когда через какое-то время прошла фраза о том, что «девятку» вроде видели, на что другой гаишник произнес: «Да ну ее на хер!», уже прапорщик грустно покачал головой.
— С такой милицией быть уголовником — самое безопасное дело! — сказал он.
Виктор хотел было сказать, что ГАИ — это совсем другая милиция, что есть еще и уголовный розыск, который пашет иногда круглые сутки. Но промолчал.
Вспомнил, что он здесь не следователь, а сын генерала Борсюка, у которого угнали машину.
Уже на выходе из этого заведения с кассетой в кармане пиджака, Виктор спросил прапорщика, почему в «студии» такая допотопная аппаратура.
— Скажите спасибо, что хоть такая есть. Новую просили, но, оказывается, новая уже где-то есть. А нам, военным, новая не положена. С новой ведь можно все эти мобильные телефоны ловить, закрытые частоты, по которым «одна звезда с другою говорит».
Прапорщик грустно улыбнулся.
— Удачи! — пожелал он уже спускавшемуся по лестнице Виктору.
* * *
В тот же дождливый день Сергей Сахно хоть немного, но утолил тревожное любопытство Ника. В детстве он, оказывается, уже был «двухъязычным» и дружил только с глухонемыми детьми друзей своих родителей. Отец его работал в каком-то «почтовом ящике», в отделе, где трудились только глухонемые — им родина доверяла самую секретную работу. Они-то не проболтаются! Потом его родителей убедили отдать сына в интернат, потом в военное училище, куда, конечно, глухонемых не принимают. Там он первый раз сдружился с такими же нормальными, как и он. Но в курсантской дружбе присутствовала какая-то неопределенность, которая просто не могла возникнуть в его прежних отношениях с глухонемыми сверстниками. Глухонемые как друзья казались ему намного надежнее говорящих. В училище каждый месяц курсанты устраивали «разборки», пытаясь выяснить: кто в очередной раз на кого «настучал» начальству. Глухонемые «стучать» не стали бы.Даже через переводчика. У них совсем другой характер, другой подход. Они — закрытый клуб, в котором своих чужим не продают, даже если он чем-то кого-то и достал. Из самых ярких воспоминаний Сахно поделился за бутылкой красного одним — дракой двух глухонемых в детстве. Эта тихая и жестокая драка запомнилась ему на всю жизнь. Правило было — драться, пока противник не упадет спиной на землю.
Неписаное, это правило словно было частью чего-то врожденного. Глухонемые пацаны только так и дрались. Но обычно без жестокости. В тот раз никто из двоих падать не хотел. Дрались среди деревьев в саду и всякий раз хватались руками за стволы, чтобы не упасть. Когда один все-таки упал, второй — просто присел на траву. Обоим пришлось идти к врачу — так они друг друга измолотили. А причина совершенно нормальная — дрались из-за девчонки. Она тоже стояла рядом. Ее не спрашивали, кто из двоих ей больше нравится. Без нее решили: с ней останется победитель. Прямо поединок времен и нравов Римской империи.
Вечером проголодавшийся Ник спустился в ресторан, оставив Сахно в номере.
Взял у ночного гостиничного старика сардельку и бокал пива. Присел в полутемном ресторане. Огляделся. В этот вечер посетителей было побольше — человек пять. Но ведь и не поздно еще было — начало десятого.
Когда вернулся, Сахно лежал на своей кровати и смотрел мутным взглядом в потолок. В воздухе комнаты витал какой-то знакомый запах из прошлого. Но как ни принюхивался Ник, а вспомнить, что это за запах, не мог.
— Может, принести тебе сардельку снизу? — спросил он Сергея.
Тот попробовал повернуть голову в сторону Ника, но, видно, не хватило сил.
Глаза его были широко открыты, словно он удивился, увидев что-то необычное.
Ник еще раз принюхался. Проступила из таджикского тумана какая-то шумная картинка. «Базар», — вспомнил Ник. И словно пошел в памяти вдоль живописных рядов этого базара, постоянно натыкаясь на этот запах.
— Гашиш!
Подошел к Сахно. Посмотрел в его открытые, но не видящие напарника глаза.
Удивился, подумав, что таджиков гашиш так не вырубал из действительности.
Может, это гашиш плюс красное вино?..
Открыл окно и впустил в комнату сырой прохладный воздух. Дождь уже кончился.
Присел на кровать. Снова ощутил какую-то неопределенность.
«Неужели, — подумал он, — Иван Львович не знал, что Сахно — наркоман и алкоголик? Неплохое сочетание для „ответственной загранкомандировки“!»
Вспомнил о таблетках в кармане джинсовки. Таблетки, чтобы «успокоить»
Сахно, если он станет неуправляемым? Так ведь говорил полковник.
Неопределенность ушла, и Ник понял, что должно произойти. Ведь с помощью Сахно уже кого-то убрали, и Ник это видел, сидя внутри микроавтобуса с мониторами. Просто полковник решил, что Сахно можно использовать еще раз, а потом дать ему руками Ника пару таблеток. Что бы там ни планировалось для них, но теперь было отчетливо ясно, что предстоит кого-то убрать, и это сделает Сахно. Ведь ему это легко, он — неуправляемый наркоман. А потом придется убирать его…
Эти размышления омрачили Ника. Он подумал, каким человеком после всего этого он вернется в Киев? Что в нем сломается? Что изменится?
Оборвал свои размышления, снова подошел к окну. Захотелось выпить, но вина больше не было.
Ник опять спустился в ресторан. Взял еще пива.
Утром в дверь номера постучали.
Ник открыл.
Вошел мужчина лет сорока пяти. Худой, остроносый. Прямой пробор в русых волосах. Костюмчик какой-то фермерский, серый, много раз стираный. То ли пиджак, то ли куртка.
— Герр Ценский? — спросил он, глядя на Ника.
— Да.
Гость бросил взгляд на спящего Сахно. Возвратил взгляд на Ценского.
— Пойдемте вниз, выпьем кофе.
Пока спускались по лестнице, гость представился. Звали его Вильгельм Хайнц.
— Запомнить легко, — сказал он на чистом русском. — Как консервы. Герр Хайнц.
Десять лет назад он переехал сюда из Казахстана с русской женой, которая уже здесь выучила немецкий и ушла от него к немецкому аптекарю.
Эта человеческая история, рассказанная в двух словах, вызвала у Ника доверие и сочувствие к герру Хайнцу.
В ресторане завтракало человек десять.
— Я думаю, никто не обидится, если я позавтракаю здесь вместо вашего приятеля! — сказал гость, улыбнувшись тонкими губами.
Уже устроившись за столиком у окна, за которым продолжалась унылая вчерашняя погода и снова накрапывал дождь, герр Хайнц уставился своими светлыми серыми глазами на Ника.