Лазутин Иван. Сержант милиции

зубцами, обитым ржавой колючей проволокой. От калитки до сарая тянулся
толстый трос, по которому, гремя цепью, бегала громадная, по-львиному
рыкающая собака. Большой пятистенный дом был покрыт оцинкованным
железом. Перед окнами, выходящими на улицу, росла густая сирень и два
развесистых куста маньчжурского ореха, которые своими широколистными
ветвями касались земли. Справа от дома шел сад. Яблони, груши, вишни -
все это уже несло на себе молодые зеленые плоды.
"Вот это сад! - удивился Захаров, прикидывая на глазок количество
фруктовых деревьев. - Не меньше сотни. Если каждая яблоня даст хотя бы
полпуда - и то пятьдесят пудов. Тут поневоле загуляешь".
Из окон соседних домиков начали высовываться любопытные лица.
Дембенчихе в самую жару приспичило полоть морковь, которая росла
у изгороди, отделявшей ее огород от сада Петуховых. Мишка, еще издали
заметив Захарова и почуяв, что тут может еще что-нибудь перепасть,
прискакал верхом на пруте к калитке, но во двор входить не решался:
боялся злой собаки. Он припал лбом к дощатому забору и, разинув рот,
глядел в отверстие выбитого из доски сучка.
Ужаленные крапивой ноги Мишки были до крови расчесаны. Рядом с
ним по-прежнему неотступно крутился вислоухий щенок.
У Краюхи был выходной день. Вернувшись с допроса, он не мог
успокоиться: боялся как бы Дембенчиха не сказала следователю, что
прошло уже два месяца, как он купил приемник, но до сих пор его не
зарегистрировал. Она уже не раз грозилась донести об этом, когда
Краюхины куры заходили в ее огород и клевали только что завязавшиеся
огурцы. С этой неспокойной мыслью Краюха вышел на улицу. Завидев
группу людей, подходивших к дому Петуховых, он уселся на бревнах и
закурил. Ждал, может быть, и его позовут. Краюха догадывался, что к
Петуховым пошли с обыском. Однажды, года три назад, он случайно попал
в понятые при обыске, и это ему очень понравилось. Краюхе особенно
хотелось заглянуть в петуховские сундуки.
Обыск длился долго. В четырех просторных комнатах стояло
несколько чемоданов, два гардероба, бельевой шкаф, рижский сервант,
буфет, двухтумбовый письменный стол, радиола... Все это нужно было
открыть, осмотреть, дать каждой вещи краткое описание в протоколе
обыска.
Жена Петухова, толстая, лет пятидесяти женщина с тройным
подбородком, не отнимая от глаз передника, как над покойником,
причитала почти над каждой вещью. И хотя никто у нее об этом не
спрашивал, она рассказывала историю приобретения каждого костюма,
каждого отреза: когда купили, сколько заплатили, какой сын прислал,
когда побита молью.
Калистратыч к обыску относился с особой торжественностью. Он
никак не хотел показать своего любопытства и удивления перед дорогими
вещами, которые принимал от Захарова и рассматривал с видом знатока,
коему не впервые приходится быть при обыске.
Протокол и опись вещей вел Ланцов. Санькин и Северцев помогали
доставать чемоданы, выдвигать ящики, укладывать добро обратно.
Когда Захаров попросил у хозяина ключ от платяного шкафа, на
котором стоял трельяж, хозяйка чуть было не заголосила. Ее сдержал
Петухов:
- Чего ты ревешь? Ведь никто у тебя ничего не отнимает. Мало ли
что иногда на людей наговаривают. Проверят, не найдут, чего ищут,
извинятся... и вся тут небыла.
В платяном шкафу находилось несколько шерстяных отрезов на
мужские и дамские костюмы, три отреза драпа, отрезы шелка, бархата,
два мужских костюма, мужская и дамская модельная обувь, рулон тюля...
Тут даже у Екатерины Сергеевны, которая никогда не считала себя
тряпичницей, и то загорелись глаза.
"Тюль, - подумал Санькин и почувствовал, как где-то под ложечкой
у него засосало. - И какой!" О шторах из такого тюля, вот именно из
такого дорогого и красивого, мечтала его жена.
Ключа от маленького, с побитыми углами фибрового чемоданчика у
хозяйки не оказалось.
- Где же он? - спросил Захаров, определяя в руках вес чемодана.
- У хозяина. Гостит у нас. Из Новосибирска, - разъяснил Петухов.
- Он не надолго. Завтра должен уехать.
- Хоть и чужой, а нужно открыть, - сказал Захаров и попросил
Петухова принести небольшой гвоздь.
- Если это так нужно, то можно попробовать и гвоздем.
Через минуту Петухов принес из сеней маленький ящичек, в котором
хранились всевозможные гвозди, от сапожных до восьмидюймовых.
- Кем вам приходится этот гость? - спросил Захаров, пробуя
гвоздем запор чемодана.
- Знакомый, еще с эвакуации. Наш институт, где я работал до
войны, был эвакуирован в Новосибирск. Вот там мы и познакомились.
Пришлось больше года жить в одной квартире. Хороший человек, душевный,
много добра нам сделал. Ну, и мы добро помним: встречаем.
"Новосибирск, Новосибирск..." - что-то в последние дни Захаров
слышал о Новосибирске. Слышал, но... Решив, что сейчас не время ломать
голову над посторонними делами, он поднес чемодан к окну и стал
рассматривать запор, который никак не поддавался гвоздю. Замок
оказался сложным, сделанным по заказу.
На дворе, гремя цепью, громко залаяла собака, которую кто-то
успел привязать к конуре. Захаров посмотрел в окно и вначале ничего не
понял. По двору шли Григорьев, Бирюков, незнакомый мужчина в золотом
пенсне и женщина в широкополой соломенной шляпе.
"А, Иткина! Гражданка из Новосибирска. Ограбление банка. Задание
Бирюкову... - в какую-то долю секунды, точно укол, промелькнула в
голове Захарова мысль, и он ясно вспомнил разговор Григорьева с
Бирюковым. - Какой разиня! Я даже не спросил у Петухова фамилию его
гостя. Забыл то, что нельзя забывать следователю".
Неожиданное появление новых людей озадачило Петухова. Он
растерялся еще больше.
- Не ломайте замок. На это есть ключ. - Григорьев подал Захарову
маленький резной ключик.
- Разрешите я, вы не откроете, - предложил свои услуги мужчина в
пенсне.
Григорьев строго взглянул на Захарова, что означало: "Смотри, не
сделай глупости".
- Ничего, я сам.
Чемодан был открыт без особого труда.
Сверху во всю длину и ширину, чемодана лежало вафельное
полотенце, под ним полосатая шелковая пижама, две чистые простыни,
пара нательного белья, носки, две верхние мужские сорочки и галстук.
Под сорочками, опять во всю ширину и длину чемодана, было мохнатое
банное полотенце.
Едва Захаров дотронулся до полотенца, мужчина в пенсне
отвернулся. На лбу его выступили мелкие капли пота. На дне чемодана
лежал пистолет. Рядом с ним - пачка контрольных талонов от
аккредитивов.
- Ого! - протянул Григорьев, рассматривая пистолет. - Совсем
новенький. Пристрелян?
- Да, - резко ответил мужчина в пенсне. Всем своим видом он
теперь говорил: "Кончайте быстрей. Уж все решено..."
Григорьев взглянул на Петухова.
- Вы хозяин дома?
- Я. - В голосе Петухова прозвучала тревожная радость: "Кажется,
туча проходит стороной".
Григорьев приказал Ланцову составить протокол изъятия оружия,
ценных бумаг и личных вещей. Оставив Иткиных под охраной Бирюкова, он
вместе с Захаровым принялся за обыск. Осмотрели чулан, сарай, чердак,
погреб. Не обнаружив ничего, что могло бы пролить новый свет на дело
по ограблению Северцева, и убедившись, что Захаров ведет себя уверенно
и твердо, Григорьев уехал в Москву. Перед отъездом он отдал приказание
вести наблюдение за домом Петуховых до особого распоряжения.
Вместе с Григорьевым в Москву уехали Бирюков и супруги Иткины.
После отъезда майора Захаров взял у отца и дочери Петуховых
подписку о невыезде.
- Вам, гражданка, - обратился он к хозяйке, - придется пройти с
нами. Через час вы вернетесь. - Захаров старался говорить как можно
свободнее и мягче, боясь, чтобы хозяйка от страха не заголосила. - А
вы, - повернулся он к хозяину, - продумайте все хорошенько и приходите
сегодня в семь тридцать вечера в отделение. Отвечать придется на
старые вопросы. Только по-новому. Кстати, вспомните, не предлагал ли
вам гражданин со шрамом золотую медаль?
- Золотую медаль? Что вы? Разве можно? - с неподдельным
удивлением и страхом проговорил Петухов.
- Итак, жду вас сегодня, ровно в семь тридцать.
Как только вышли со двора, Захаров, приотстав от Петуховой,
спросил Санькина:
- Здесь?
- Как штык! - Санькин взглядом показал на волейбольную площадку.
Там трое парней, забравшись верхом один на другого, привязывали к
столбу сетку. Остальные игроки разминались с мячом.
"Ловко придумали". - Захаров был рад, что оперативники местного
отделения так быстро и так оригинально установили наблюдение. Даже
внимательно всматриваясь в лица волейболистов, он не смог бы
определить, кому из них поручена роль наблюдателя.
В переулке Захаров распрощался с Екатериной Сергеевной.
- Больше вас, кажется, беспокоить не будем, - сказал он, пожимая
ей руку.
Калистратычу нужно бы до идти до станции. Они разговорились.
- Как вы думаете, с достатком живут Петуховы? - спросил Захаров.
- Да, - протянул Калистратыч и, почесав затылок, добавил: - От
трудов праведных - не наживешь палат каменных. А если одному работать,
то и пововсе. - Старик стал вспоминать. Он рассказал про какого-то
своего знакомого, заведующего продуктовым ларьком, который лет
тридцать тому назад отгрохал себе такие хоромы, что закачаешься.
Уверял всех, что на свои трудовые денежки. А копнуло ГПУ - прохвост
первой марки. Ворюга. Этот тоже... Одного поля ягодка.
Услышав за спиной топот, Захаров обернулся. По пыльной дороге
верхом на пруте их догонял Дембенчихин Мишка. В продолжение всего
обыска он с тоской ходил у забора Петуховых и ждал, когда же, наконец,
выйдет дядя с конфетами. Проголодавшись, мальчик побежал домой за
хлебом, а когда вернулся, то увидел, что все ушли. Дядя с конфетами
уже поворачивал к станции. Поняв, зачем Мишка несется следом, Захаров
достал из кармана конфету. Как ловкий джигит, поднимающий на полном
скаку платок с земли, мальчик промчал мимо и ловко подхватил из
протянутой руки гостинец. Сделал круг и, поднимая за собой столб серой
пыли, он еще быстрее помчался назад.
Было шесть часов. Только теперь Захаров почувствовал голод.
Вспомнив, что утром мать сунула ему в карман сверток с бутербродом и
пирожком, он хотел было достать его, но подумав, что, одному есть
неудобно, а делить это на четырех проголодавшихся мужчин смешно,
спросил у Калистратыча, где находится столовая. Калистратыч показал на
дом под зеленой железной крышей с покосившейся вывеской "Чайная".
Санькин пошел обедать домой. Идти ему надо было мимо станции, и
Захаров попросил его доставить Петухову в дежурную комнату милиции,
куда он явится через полчаса.

29

Допрос Петуховой старшей ничего нового не дал. Она показывала то
же, что и ее супруг: плащ и пиджак были куплены четыре дня назад у
неизвестного пассажира с поезда.
За время допроса Петухова несколько раз всплакнула и очень
убивалась, что ее мужа, который за всю свою жизнь не обидел и курицы,
могут привлечь за спекуляцию.
Когда же речь зашла о госте из Новосибирска, Петухова принялась
клясться христом-богом, что ей и в голову не могло прийти, что Иткин
стал таким нехорошим человеком.
- Вот из-за этого мы, дураки, и страдаем. И все по своей
простоте, а простота - она хуже воровства. Ты к нему всей душой, как
родного принимаешь, а он к тебе с камнем за пазухой.
Петухова еще больше померкла, когда следователь стал
расспрашивать о вещах. Он обстоятельно допытывался об истории
приобретения почти каждого отреза, костюма. Выяснилось, что все было
прислано или привезено старшим сыном с Севера.
- А тюль?
- Тоже он. Ведь у нас, как ни говорите, двенадцать окон. Почитай,
на каждое нужно семь метров. Вот и выходит без мала сто метров. А там
дочь нужно выдавать, приданое готовить.
В конце допроса Захаров пробежал глазами запись протокола и
собрался прочитать его Петуховой, чтоб та подписалась, но неожиданно
зазвонил телефон.
Человек, отрекомендовавшийся Касатиком, спрашивал Захарова.
"Касатик" - это был пароль сотрудника милиции, ведущего негласное
наблюдение за домом Петуховых. Захаров оживился.
- Ты из клуба? Ну, что за кино там сегодня?
"Клуб" был отзывом на пароль.
Касатик сообщил, что пять минут назад из дома Петуховых с книгой
в руках вышла хозяйская дочь. Книга была в голубом переплете. При
входе в библиотеку имени Некрасова девушка ловко опустила в почтовый
ящик письмо. Из библиотеки она вышла через две минуты. В руках ее была
та же самая книга в голубом переплете. Петухова сразу же вернулась
домой.
- Хорошо, хорошо, - не смог скрыть восторга Захаров. И перейдя на
шифрованный язык закончил: - За приглашение спасибо, но пойти не могу.
Не до кино. Работы по горло. Смотри ты, а потом мне расскажешь. Только
смотри хорошенько. Ну, всего. Жду звонка.
Повесив трубку, Захаров попросил Петухову выйти в дежурную
комнату. Как только за ней закрылась дверь, он быстро набрал номер
телефона районной библиотеки и, представившись инструктором райкома
комсомола, попросил оставить ему книгу "Граф Монте-Кристо".
Из библиотеки сообщили, что "Граф Монте-Кристо" находится на
руках.
- Когда же ее успели взять? Ведь эту книгу только что сдали.
Библиотекарша ответила, что никто сегодня эту книгу не сдавал.
- А что же сдала десять минут назад ваша читательница Петухова?
- Петухова? Минуточку. - Видимо, библиотекарша стала копаться в
картотеке. Через некоторое время она сообщила, что такой читательницы
в библиотеке вообще не числится.
Захаров извинился и позвонил прокурору.
Назвав себя, он попросил санкцию на изъятие корреспонденции
гражданина Петухова.
Санкция была обещана.
Через некоторое время в кабинет вошел Ланцов. Захаров сообщил ему
новость, переданную Касатиком.
- Интересно, что это вдруг Петухову приспичило писать письма. Как
по-вашему?
Ланцов ничего не ответил.
- Разрешение на изъятие корреспонденции Петуховых лежит в
прокуратуре. Я еще не кончил допроса, а поэтому прошу вас, товарищ
лейтенант, займитесь этим делом сами. Нам нужно торопиться. Я уже
сказал прокурору, чтобы санкцию передали вам. Текст письма не забудьте
сфотографировать.
Ланцов попросил протокол допроса Петухова, внимательно просмотрел
последнюю страницу и молча вышел.
Захаров снова позвал допрашиваемую. "Письмо, письмо, - не
выходило из его головы, пока он вслух дочитывал показания Петуховой. -
Что кроется в этом письме?"
- Пожалуйста, подпишитесь.
Женщина долго и старательно выводила свою фамилию.
Посмотрев на часы, Захаров заторопился. Было уже восемь, а
Петухова он вызвал на семь тридцать. Через открытое окно Захаров
увидел его сидящим на скамейке у входа в отделение.
- Вы можете быть свободны, гражданка. Завтра мы вас еще
побеспокоим. - Захаров сделал головой кивок, который означал, что та
может уходить.
Через пять минут в кабинет позвали Петухова. За эти несколько
часов он еще больше осунулся. Его лоб казался шире и угловатее,
складки на щеках залегли еще глубже, а уголки рта опустились ниже.
"Как тебя перевернуло", - подумал Захаров.
Снова последовали вопросы и ответы, вопросы и ответы... Снова
пиджак и плащ, перрон и неизвестный пассажир со шрамом на щеке.
Показания Петухова и на этот раз были до мелочей, до запятой такими к,
какими они были и при его первой встрече со следователем. Даже
интонации в голосе, и те почти не изменились.
"Так ведет себя или совершенно невинный человек, или очень хитрый
и опытный прохвост. Ни разу не проговорился, ничем себя не запутал..."
С этой мыслью, Захаров перешел к тому, что было главным в этом втором
допросе: вещи, обнаруженные при обыске. Он рассчитывал, что если
Петуховы сговорились относительно ворованного пиджака и плаща, то
сговориться относительно всех обнаруженных при обыске вещей они вряд
ли могли.
Дорогая вещь, если она нажита честным трудом, забывается не
скоро. Историю ее приобретения знает вся семья. Ее "обмывают",
показывают хорошим знакомым, о ней долго говорят.
Сравнивая показания Петухова с показаниями его жены, Захаров
приходил к выводу, что вещи или в самом деле приобретены старшим
сыном, или по поводу каждой из них супруги когда-то договорились да
так договорились и так внушили себе эту ложь, что и сами верили ей,
как правде.
Но были в показаниях Петухова и некоторые расхождения с ответами
супруги. Однако здесь Захаров допускал, что как мужчина Петухов мог
просто забыть или перепутать, как и когда были куплены отрез голубого
шелка, дамский бельевой гарнитур и кое-какие мелочи.
Относительно гостя из Новосибирска Петухов, кроме удивления,
ничего не высказал.
- Мы люди православные, гражданин следователь, и добро не
забываем. А Иткин, когда мне пришлось быть в эвакуации, сделал для
моей семьи немало добра. Что и говорить, бывало выручал и с дровами, и
взаймы давал. Чуть чего - все к нему бежишь. Ничего плохого о нем не
могу сказать. А то, что увидел сегодня своими глазами, никак не
уразумею.
- Иткин крупный преступник. Он совершил банковскую кражу. Вы об
этом не знали? - Захаров заранее предполагал, что ответит Петухов. Его
интересовало, как он ответит.
- Такие вещи, гражданин следователь, скрывают даже от родной
матери. А Иткин мне ни кум, ни брат,
И существо ответа и тон показались Захарову резонными и
убедительными. Об Иткине он решил больше не расспрашивать.
Наконец пришел Ланцов. По его лицу можно было понять, что письмо
содержало в себе что-то интересное.
- Как, стоящее? - спросил Захаров.
Ланцов кивнул головой и положил перед ним папку.
Петухов сидел вполоборота к следователю и смотрел в окно.
Незаметно для него Захаров начал читать письмо. Почерк был старческий,
с наклонными и удлиненными буквами.
"Здравствуй, дорогая тетушка! В первых строках своего письма все
мы тебе низко кланяемся и желаем доброго здоровья. Во-вторых,
сообщаем, что погода и у нас сейчас стоит очень жаркая (слово "очень"
было подчеркнуто). А поэтому с приездом воздержись. Для гипертоников
такая жара опасна. У меня от этой жары (слово "жара" снова было
подчеркнуто) тоже что-то стало пошаливать сердце, а сегодня были даже
перебои. Серафиму Ивановну донимают головные боли. Настюшка тоже
что-то занемогла. Так что, как видишь, все мы расклеились и ждем,
чтобы поскорее проходила эта проклятая жара. А еще к тебе есть одна
просьба: подарков больше нам не привози. Живем ноне, слава богу,
ничего, да и ты сама-то не бо-знать какая богачка. Те два пирога с
изюмом, что ты привозила в последний раз, случайно не доглядели, их
съела собака. Других новостей пока нет. Вот, правда, кто-то из гостей
к нам завез клопов. Так грызут, проклятые, что по ночам спать не дают.
А тут еще оказия - стала сегодня сама сушить вещи, вдруг оказалось,
что кое-что уже начала трогать моль.
Вот такие наши новости. Кланяются тебе супруга и Настюшка. Целую,
твой племянник Михаил Романович.
Как погода получшает, тогда приезжай".
Захарову все стало ясно. "Шифровка. Забили тревогу..." Письмо
было адресовано Курушиной Татьяне Григорьевне, проживающей по адресу:
Москва, Трехпрудный переулок, дом Э 24, квартира 12. Обратного адреса
на конверте не значилось. "Молодец, Касатик! За несколько минут ты
сделал столько, что нам пришлось бы раскручивать несколько дней. Что
теперь скажешь ты, племянничек? - мысленно рассуждал сам с собой
Захаров, глядя на Петухова. - Каким будет выражение твоего лица, когда
ты узнаешь, что нам кое-что известно о тетушке из Москвы?"
Отложив папку в сторону, Захаров, стараясь ничем не выдать своей
радости, спросил Петухова о некоторых вещах из его имущества. Тот
отвечал так же спокойно, вежливо и твердо, как ответил бы всякий
человек на вопрос: "Чьи на тебе сапоги?", когда этот человек прекрасно
знает, что сапоги на нем его собственные.
- А что за тетушка у вас в Москве? Та самая, которая частенько
наведывается к вам?
Имени и адреса ее Захаров не упомянул умышленно, чтобы Петухов
подумал: о тетушке им известно не так уж много, из разговоров с
соседями - не больше.
Как только было произнесено слово "тетушка", лицо допрашиваемого
моментально передернулось. По нему прошли серые тени страха и
безнадежности. Седеющие брови сдвинулись у переносицы, взгляд упал на
пол.
"Нервы! - решил Захаров. - Нервы тебя, старина, начинают
подводить. До этого ты вел себя молодцом. А вот тетушка тебя
подкузьмила. Не думал ты..."
- Что же вы молчите? - спросил он, продолжая изучать лицо
ссутулившегося Петухова.
- А что вам сказать, гражданин следователь? Живет у меня в Москве
тетка. Не скрою, иногда приезжает в гости. Только я не понимаю, какое
она имеет отношение к вещам, о которых вы все время спрашиваете?
- Задаю вопросы здесь я, гражданин. Вы отвечаете. Я спрашиваю,
чем занимается ваша тетушка?
- Пенсионерка. Ей уже за семьдесят. - В ответе по-прежнему
слышался невозмутимый и осторожный Петухов.
Тетушкой Захаров интересоваться больше не стал: боялся, что
излишние подробности наведут допрашиваемого на мысль об изъятии
письма.
На этом допрос был закончен.
Как только Петухов вышел из кабинета, Захаров нетерпеливо
обратился к Ланцову:
- Что ты скажешь о письме?
- По-моему, тут все ясно. Жара - предупреждение об опасности,
пироги, съеденные собакой, - плащ и пиджак Северцева, собаки - мы с
вами. Завелись клопы - супруги Иткины. Моль начинает трогать вещи -
сигнал об опасности. По-моему, так.
- Хитер, старик, хитер. Попробуй посторонний пойми, что здесь и
рапорт, и предупреждение, и приказ. - И словно кому-то угрожая или с
кем-то не соглашаясь, Захаров горячо продолжал: - Но обожди, обожди,
лисица, это письмо будет твоим капканчиком. Да, кстати, лейтенант,
ведь письмо без обратного адреса?
- А вот эти крючки в буквах "в" и "у", вот эта завитушка у
заглавного "П"? Разве они не походят друг на друга? - Лаицов положил
конверт рядом с протоколом допроса, где стояла роспись Петухова.
- Когда же это ты успел. Ведь протокол был у меня?
- Ну, брат, оперативнику спрашивать о таких вещах вслух нельзя.
Засмеют. Давай-ка лучше подумаем, как быть дальше?
Взвесив и обсудив все "за" и "против", они решили: Захаров должен
немедленно ехать в Москву по адресу тетушки Петухова, Ланцов остается
на месте. В его распоряжении - Санькин и Касатик.
Позвонив Григорьеву, Захаров доложил обо всем, что выяснилось
после его отъезда, и, получив указание еще бдительней следить за домом
Петуховых, передал его Ланцову, хотя внутренне был убежден, что в этом
уже не было никакой необходимости, так как тропинка, по которой можно
выйти на грабителей, теперь лежит через дом московской тетушки.
С первым же электропоездом Захаров выехал в Москву.

30

Захаров ходил по комнате, как тоскующий по родине тигренок,
завезенный в чужую страну и посаженный в тесную клетку зоопарка. Не
было только людей, которые смотрели бы на него и показывали пальцем.
В комнате находилась лишь Мария Сергеевна. Она и рада бы помочь
сыну, но не могла, не знала, как это сделать.
Было одиннадцать часов вечера. Москва уже начинала, затихать.
Подойдя к столу, Захаров раскрыл толстую тетрадь с надписью
"Дневник практиканта", присел и принялся быстро писать.
"Тот, кто выдумал пословицу "Век живи и век учись", одним только
этим поставил себе памятник. Учиться! Учиться спокойствию, выдержке и
главное - не плясать там, где нет еще основания радоваться. Если бы
самым тонким электронным прибором высокой частоты врач-психиатр мог
измерить мой тонус, начиная со вчерашнего вечера, когда я, как
одержимый, бросил все и кинулся в Москву искать "тетушку", то
результаты этих показаний на шкале хитрого прибора могли бы ошеломить
психиатра. Я горел, я летел, как на крыльях, я, как живую, видел эту
старушку в черном и с родинкой на верхней губе... От нее я уже видел
нити, ведущие к тем, кого мы ищем.
В Москве "тетушки" не оказалось. Она, как об этом сообщили
соседи, две недели назад уехала куда-то в деревню к родственникам.
"Куда-то..." - легко сказать, когда мне ее нужно немедленно, сейчас.
Два битых часа ушло только на то, чтобы у десятого соседа узнать, что
"тетушка" уехала к родственникам на дачу в Застольное.
Но что это за родственники, их адрес? Снова задача. Еду в
Застольное. Десять утра. Письмо племянника к "тетушке" заучил
наизусть. И странно, чем труднее становился путь к "тетушке", тем
сильнее и сильнее разгорался во мне азарт. Найти ее во что бы то ни
стало! Временами казалось, что я ищу не грабителей Северцева, а
"тетушку", точно на ней должен замкнуться круг всей операции.
В Застольном сотни дач и почти в каждом доме старуха... Что
делать? Ходить по домам и спрашивать, проживает ли у вас московская
гостья по фамилии Курушина Татьяна Григорьевна? Это и глупо, и
мучительно долго. Были минуты, когда хотелось бросить все, пойти к
Григорьеву и сказать: "Хватит! Я уже напрактиковался, мне пора за свою
работу приниматься!" На посту оно как-то покойнее, там кончил работу -
и выключайся. Влюбляйся, читай, думай, о чем угодно... А здесь
ложишься и встаешь с одной мыслью: в какую сторону сделать следующий
шаг? Даже во сне и то нет покоя.
...Под гигантскими соснами хорошая зеленая травка. Кругом ни
души. Прилег. Не верится, что люди могут вот так, ни о чем не думая,
лежать на траве и отдыхать. Стал припоминать подробности разговора с
соседями Курушиной. Постой, постой, а ведь они, кажется, сказали, что