Страница:
– А какова роль Брекстона? – спросил я.
– Он мозг всего предприятия. Всем руководит-заправляет. Очень толковый парень. Повернись жизнь иначе, запросто окончил бы гарвардскую школу бизнеса и стал бы отличным менеджером. А так – вот эта смердятина. Правда, организованная по высшему классу.
– Очень толковый... убийца, – сказал я.
– Убийца не убийца, а менеджер от Бога, – усмехнулся Гиттенс.
И тут появился наш парень – Майкл. Я взял у Гиттенса бинокль.
Теперь мне все было понятно и без объяснений Гиттенса.
«Встречающий» подошел к Майклу на краю парка. Никаких улыбок или объятий. То ли лично его не знал, то ли заподозрил что. Так или иначе, их беседа затянулась на минуту-другую. В итоге наша «шестерка» усыпила бдительность «встречающего», и тот пропустил Майкла дальше.
Майкл сел рядом с Верисом – и Верис, именно Верис, как Гиттенсу и хотелось, принял от Майкла две двадцатки, номера которых имелись в записной книжке Гиттенса.
Сразу же после этого Верис подхватился и пошел прочь. Через некоторое время мимо скамейки прошел-протанцевал «подающий» и бросил пакетик в мусорный ящик.
Через минуту Майкл вышел из парка.
– Еще один удовлетворенный клиент, – сказал со смехом Гиттенс.
Через несколько минут Майкл появился у нас на крыше.
Он вывернул карманы. Денег при нем уже не было, а был полиэтиленовый пакетик. Таким образом, «контрольная покупка» свершилась.
На пакетике стоял штамп – красная боксерская перчатка. «Нокаут»!
– Давай, Мартин, командуй начало, – сказал один из копов в штатском. – Пора брать.
– Нет! – решительно отрезал Гиттенс.
– Да чего тянуть-то? Надо брать!
– Я сказал – нет!
И мы стали ждать.
Спустя минут двадцать – двадцать пять и тремя-четырьмя клиентами позже Гиттенс наконец скомандовал в передатчик:
– Начали, ребята!
К этому моменту совершили столько сделок, что уже трудно было вычислить, кто из клиентов сработал на полицию. Майкл мог спать относительно спокойно.
Через несколько секунд в парке начался хаос. Со всех сторон тормозили машины, из которых выскакивали полицейские в штатском. Продавцы наркотиков бросились врассыпную. Кто куда бежал и кто за кем гнался – понять сверху было невозможно.
В итоге Верис скрылся. Операция провалилась.
Теперь, вспоминая тот день, я уверен – операция была обречена на провал, и Гиттенс об этом знал. Он не просто знал, что Верис безнаказанно смоется, он Вериса скорее всего сам и предупредил.
Однако в мою память запало честное поведение Гиттенса по отношению к информатору. Он его не продал. Он сделал все, чтобы его защитить.
Многое Гиттенсу можно поставить в упрек. Но своих информаторов он защищал – это факт.
Ту смешную беготню в парке я часто вспоминаю. Было весело наблюдать за переполохом – с высоты, в бинокль.
Я помню, как я улыбался во все лицо.
В следующие дни мне мало придется улыбаться.
Совсем мало.
В его голосе не было превосходства, не было учительской нотки. Он просто делился с коллегами информацией. Конечно, он гордился своей информированностью, но было очевидно – он по натуре человек нехвастливый.
– Вопрос не в том, кто убил Данцигера; любой в Мишн-Флэтс знает, кто его убил. Проблема в том, как это знание реализовать. Никто в Мишн-Флэтс даже беседовать про Харолда Брекстона не станет. А уж чтобы давать против него или против его ребят показания в суде – такое и представить невозможно!
Говоря по совести, я не понимаю, что затевал Данцигер. Обвинение, которое он выдвинул против Макниза, гроша ломаного не стоило. Расскажу коротко суть. Рей Ратлефф работал у Брекстона «подающим». В один прекрасный день он заныкал небольшую партию наркотиков – не отдал деньги от продажи. Возможно, сам эти наркотики употребил – он наркоман со стажем. Так или иначе, он заявил: извините, ребята, ваш товар у меня украли. Вообще-то Рей – неплохой парень, жаль, что пристрастился к наркотикам. Нет силы воли вырваться из замкнутого круга. Харолд Брекстон напрасно использовал его как «подающего». «Подающий», который сам колется, рано или поздно создаст неприятности работодателю.
Рей исчез, залег на дно. Глупость невероятная. По законам этого мира на невыплаченный долг нарастают сумасшедшие проценты. Словом, Брекстон должен был как-то реагировать на выходку Ратлеффа. Одному «подающему» спустит с рук – другие начнут шалить. Так что он обязан был вытряхнуть этот долг – чтобы не потерять лицо.
Тогда он послал Макниза найти Ратлеффа и разобраться с ним. Тоже не совсем удачное решение. Макниз – парень взрывной, костолом. Он убивал людей за меньшую провинность, чем уклонение от выплаты долга. А Рей – парень безобидный, робкий. Будь у него деньги, он бы непременно заплатил. Просто каждый добытый доллар он тут же тратил на зелье – слабый характер. Посылать по его душу парня вроде Макниза – все равно что против кролика танк снарядить. Хотя мысль Брекстона я понимаю – Макниз кого хочешь до смерти напугает. Макниз Рея нашел, пугнул как следует, но тот, хоть в штаны и наложил, денег, естественно, «родить» не сумел.
Короче, кончилось тем, что Макниз застукал Рея на перекрестке в старенькой «джетте». Эта машина была единственной собственностью Ратлеффа. Рей остановился у светофора. Макниз подскочил к открытому окну, приставил Рею пистолет к уху и конфисковал машину.
Разумеется, это преступление.
Но, поймите сами, Рей действительно не вернул долг. И ему, считай, крупно повезло, что Макниз не завелся и не пришил его. Так что я на месте Ратлеффа только радовался бы такому концу. Без машины, зато живой остался, и вся история позади – больше прятаться не надо. Ратлеффу следовало плюнуть и забыть. А он вместо этого затаил злобу.
Очевидно, именно тогда на него и насел Данцигер. Уж не знаю, как и чем он его уломал, но Ратлефф согласился дать показания против Макниза. Вещь в наших краях неслыханная! Однако я ума не приложу, зачем Данцигер всю эту бодягу раскручивал! Я, уж поверьте мне, Боба Данцигера любил – мы с ним когда-то работали в отделе спецрасследований. Но при всем моем уважении я эту глупость не понимаю: никакой состав присяжных в этом городе не засадит человека, если единственный свидетель в деле – отпетый наркоман плюс «подающий». Мало ли что парень наговорит! Представляю Ратлеффа в зале суда – его к стулу пришлось бы привязывать, чтобы он со страху не падал. Словом, присяжные на показания такого обалдуя, как Ратлефф, ни за что не клюнут! Я больше скажу: подобный процесс Данцигер даже в Китае не выиграл бы, а там, сами знаете, между судом и расправой разница в полмизинца.
После того как он с Данцигером сговорился, Ратлефф исчез снова залег на дно, теперь уже всерьез. Это предсказуемый шаг. Ребята Брекстона неделями искали Ратлеффа – без результата. И Макниз начал нервничать: конечно, адвокат уверяет, что все будет в порядке, однако чего только в жизни не бывает – присяжные могут купиться на рассказ Ратлеффа. Ведь он будет говорить, черт возьми, правду. Поэтому молодцы Брекстона удвоили усердие. Одновременно и полиция искала Ратлеффа – чтобы с гарантией иметь его в день суда. Словом, все его искали, и никто найти не мог.
В итоге вышло так: суд на носу, а ребята Брекстона так и не нашли и не прищучили свидетеля. Запахло порохом. Требовалось срочно что-то предпринимать, чтобы суд не состоялся. Брекстон не хотел рисковать. Во-первых, надо поддерживать репутацию человека, который своих товарищей не сдает. Во-вторых, есть тайная мысль: если Макниз увидит, что его дела плохи, он ведь может начать «петь», чтобы спасти собственную шкуру. И тогда Брекстон от растерянности сделал глупость: узнал, что Данцигер поехал в Мэн, рванул за прокурором и расправился с ним. Я не утверждаю, что именно он спустил курок, но приказ уничтожить Данцигера исходил, вне сомнения, от главаря.
– Откуда вам все это известно? – спросил я.
– Шериф Трумэн, тут про это каждая собака знает. В Мишн-Флэтс секретов не бывает. Половина здешних в курсе. Да только все, как обычно, помалкивают. Все шито-крыто. Доказательств – никаких.
Келли неодобрительно нахмурился. Словно хотел сказать: что ты мне слухи скармливаешь? А может, не только речи Гиттенса были ему не по душе, но и сам Гиттенс не внушал доверия.
Я слушал Гиттенса во все уши. Доказательства доказательствами, но Гиттенс для нас важен другим – он инсайдер, он знает Мишн-Флэтс изнутри. Поэтому для нас он может стать отмычкой в чужой и замкнутый мир.
– И где сейчас этот Рей Ратлефф? – спросил Келли.
– А черт его знает. Полиция нацелена на поиски Брекстона. Ни о чем другом никто и не думает. Кому сейчас нужен Рей Ратлефф – ведь не он убил прокурора Данцигера!
– Но вы-то его найти можете?
Гиттенс неопределенно пожал плечами:
– Поискать можно. У меня есть друзья.
Друзья? М-да, не знаешь, что и думать про этого Гиттенса! Все у него в друзьях!
Если теория Келли насчет того, что полицейские бывают двух сортов – одни работают с людьми больше кулаком, другие – языком, то Гиттенс – типичный представитель второго сорта.
Вопрос в одном: насколько разговоры Гиттенса – Всего лишь разговоры? Словом, не трепач ли он?
Мы с Келли переглянулись. «Почему бы и не попробовать?»
14
– Он мозг всего предприятия. Всем руководит-заправляет. Очень толковый парень. Повернись жизнь иначе, запросто окончил бы гарвардскую школу бизнеса и стал бы отличным менеджером. А так – вот эта смердятина. Правда, организованная по высшему классу.
– Очень толковый... убийца, – сказал я.
– Убийца не убийца, а менеджер от Бога, – усмехнулся Гиттенс.
И тут появился наш парень – Майкл. Я взял у Гиттенса бинокль.
Теперь мне все было понятно и без объяснений Гиттенса.
«Встречающий» подошел к Майклу на краю парка. Никаких улыбок или объятий. То ли лично его не знал, то ли заподозрил что. Так или иначе, их беседа затянулась на минуту-другую. В итоге наша «шестерка» усыпила бдительность «встречающего», и тот пропустил Майкла дальше.
Майкл сел рядом с Верисом – и Верис, именно Верис, как Гиттенсу и хотелось, принял от Майкла две двадцатки, номера которых имелись в записной книжке Гиттенса.
Сразу же после этого Верис подхватился и пошел прочь. Через некоторое время мимо скамейки прошел-протанцевал «подающий» и бросил пакетик в мусорный ящик.
Через минуту Майкл вышел из парка.
– Еще один удовлетворенный клиент, – сказал со смехом Гиттенс.
Через несколько минут Майкл появился у нас на крыше.
Он вывернул карманы. Денег при нем уже не было, а был полиэтиленовый пакетик. Таким образом, «контрольная покупка» свершилась.
На пакетике стоял штамп – красная боксерская перчатка. «Нокаут»!
– Давай, Мартин, командуй начало, – сказал один из копов в штатском. – Пора брать.
– Нет! – решительно отрезал Гиттенс.
– Да чего тянуть-то? Надо брать!
– Я сказал – нет!
И мы стали ждать.
Спустя минут двадцать – двадцать пять и тремя-четырьмя клиентами позже Гиттенс наконец скомандовал в передатчик:
– Начали, ребята!
К этому моменту совершили столько сделок, что уже трудно было вычислить, кто из клиентов сработал на полицию. Майкл мог спать относительно спокойно.
Через несколько секунд в парке начался хаос. Со всех сторон тормозили машины, из которых выскакивали полицейские в штатском. Продавцы наркотиков бросились врассыпную. Кто куда бежал и кто за кем гнался – понять сверху было невозможно.
В итоге Верис скрылся. Операция провалилась.
Теперь, вспоминая тот день, я уверен – операция была обречена на провал, и Гиттенс об этом знал. Он не просто знал, что Верис безнаказанно смоется, он Вериса скорее всего сам и предупредил.
Однако в мою память запало честное поведение Гиттенса по отношению к информатору. Он его не продал. Он сделал все, чтобы его защитить.
Многое Гиттенсу можно поставить в упрек. Но своих информаторов он защищал – это факт.
Ту смешную беготню в парке я часто вспоминаю. Было весело наблюдать за переполохом – с высоты, в бинокль.
Я помню, как я улыбался во все лицо.
В следующие дни мне мало придется улыбаться.
Совсем мало.
* * *
После того как наркоторговля была временно – до отъезда полиции – прикрыта, мы втроем – Гиттенс, Келли и я – присели на лавочке в Эхо-парке, и Гиттенс прочел нам маленькую лекцию про Мишн-Флэтс.В его голосе не было превосходства, не было учительской нотки. Он просто делился с коллегами информацией. Конечно, он гордился своей информированностью, но было очевидно – он по натуре человек нехвастливый.
– Вопрос не в том, кто убил Данцигера; любой в Мишн-Флэтс знает, кто его убил. Проблема в том, как это знание реализовать. Никто в Мишн-Флэтс даже беседовать про Харолда Брекстона не станет. А уж чтобы давать против него или против его ребят показания в суде – такое и представить невозможно!
Говоря по совести, я не понимаю, что затевал Данцигер. Обвинение, которое он выдвинул против Макниза, гроша ломаного не стоило. Расскажу коротко суть. Рей Ратлефф работал у Брекстона «подающим». В один прекрасный день он заныкал небольшую партию наркотиков – не отдал деньги от продажи. Возможно, сам эти наркотики употребил – он наркоман со стажем. Так или иначе, он заявил: извините, ребята, ваш товар у меня украли. Вообще-то Рей – неплохой парень, жаль, что пристрастился к наркотикам. Нет силы воли вырваться из замкнутого круга. Харолд Брекстон напрасно использовал его как «подающего». «Подающий», который сам колется, рано или поздно создаст неприятности работодателю.
Рей исчез, залег на дно. Глупость невероятная. По законам этого мира на невыплаченный долг нарастают сумасшедшие проценты. Словом, Брекстон должен был как-то реагировать на выходку Ратлеффа. Одному «подающему» спустит с рук – другие начнут шалить. Так что он обязан был вытряхнуть этот долг – чтобы не потерять лицо.
Тогда он послал Макниза найти Ратлеффа и разобраться с ним. Тоже не совсем удачное решение. Макниз – парень взрывной, костолом. Он убивал людей за меньшую провинность, чем уклонение от выплаты долга. А Рей – парень безобидный, робкий. Будь у него деньги, он бы непременно заплатил. Просто каждый добытый доллар он тут же тратил на зелье – слабый характер. Посылать по его душу парня вроде Макниза – все равно что против кролика танк снарядить. Хотя мысль Брекстона я понимаю – Макниз кого хочешь до смерти напугает. Макниз Рея нашел, пугнул как следует, но тот, хоть в штаны и наложил, денег, естественно, «родить» не сумел.
Короче, кончилось тем, что Макниз застукал Рея на перекрестке в старенькой «джетте». Эта машина была единственной собственностью Ратлеффа. Рей остановился у светофора. Макниз подскочил к открытому окну, приставил Рею пистолет к уху и конфисковал машину.
Разумеется, это преступление.
Но, поймите сами, Рей действительно не вернул долг. И ему, считай, крупно повезло, что Макниз не завелся и не пришил его. Так что я на месте Ратлеффа только радовался бы такому концу. Без машины, зато живой остался, и вся история позади – больше прятаться не надо. Ратлеффу следовало плюнуть и забыть. А он вместо этого затаил злобу.
Очевидно, именно тогда на него и насел Данцигер. Уж не знаю, как и чем он его уломал, но Ратлефф согласился дать показания против Макниза. Вещь в наших краях неслыханная! Однако я ума не приложу, зачем Данцигер всю эту бодягу раскручивал! Я, уж поверьте мне, Боба Данцигера любил – мы с ним когда-то работали в отделе спецрасследований. Но при всем моем уважении я эту глупость не понимаю: никакой состав присяжных в этом городе не засадит человека, если единственный свидетель в деле – отпетый наркоман плюс «подающий». Мало ли что парень наговорит! Представляю Ратлеффа в зале суда – его к стулу пришлось бы привязывать, чтобы он со страху не падал. Словом, присяжные на показания такого обалдуя, как Ратлефф, ни за что не клюнут! Я больше скажу: подобный процесс Данцигер даже в Китае не выиграл бы, а там, сами знаете, между судом и расправой разница в полмизинца.
После того как он с Данцигером сговорился, Ратлефф исчез снова залег на дно, теперь уже всерьез. Это предсказуемый шаг. Ребята Брекстона неделями искали Ратлеффа – без результата. И Макниз начал нервничать: конечно, адвокат уверяет, что все будет в порядке, однако чего только в жизни не бывает – присяжные могут купиться на рассказ Ратлеффа. Ведь он будет говорить, черт возьми, правду. Поэтому молодцы Брекстона удвоили усердие. Одновременно и полиция искала Ратлеффа – чтобы с гарантией иметь его в день суда. Словом, все его искали, и никто найти не мог.
В итоге вышло так: суд на носу, а ребята Брекстона так и не нашли и не прищучили свидетеля. Запахло порохом. Требовалось срочно что-то предпринимать, чтобы суд не состоялся. Брекстон не хотел рисковать. Во-первых, надо поддерживать репутацию человека, который своих товарищей не сдает. Во-вторых, есть тайная мысль: если Макниз увидит, что его дела плохи, он ведь может начать «петь», чтобы спасти собственную шкуру. И тогда Брекстон от растерянности сделал глупость: узнал, что Данцигер поехал в Мэн, рванул за прокурором и расправился с ним. Я не утверждаю, что именно он спустил курок, но приказ уничтожить Данцигера исходил, вне сомнения, от главаря.
– Откуда вам все это известно? – спросил я.
– Шериф Трумэн, тут про это каждая собака знает. В Мишн-Флэтс секретов не бывает. Половина здешних в курсе. Да только все, как обычно, помалкивают. Все шито-крыто. Доказательств – никаких.
Келли неодобрительно нахмурился. Словно хотел сказать: что ты мне слухи скармливаешь? А может, не только речи Гиттенса были ему не по душе, но и сам Гиттенс не внушал доверия.
Я слушал Гиттенса во все уши. Доказательства доказательствами, но Гиттенс для нас важен другим – он инсайдер, он знает Мишн-Флэтс изнутри. Поэтому для нас он может стать отмычкой в чужой и замкнутый мир.
– И где сейчас этот Рей Ратлефф? – спросил Келли.
– А черт его знает. Полиция нацелена на поиски Брекстона. Ни о чем другом никто и не думает. Кому сейчас нужен Рей Ратлефф – ведь не он убил прокурора Данцигера!
– Но вы-то его найти можете?
Гиттенс неопределенно пожал плечами:
– Поискать можно. У меня есть друзья.
Друзья? М-да, не знаешь, что и думать про этого Гиттенса! Все у него в друзьях!
Если теория Келли насчет того, что полицейские бывают двух сортов – одни работают с людьми больше кулаком, другие – языком, то Гиттенс – типичный представитель второго сорта.
Вопрос в одном: насколько разговоры Гиттенса – Всего лишь разговоры? Словом, не трепач ли он?
Мы с Келли переглянулись. «Почему бы и не попробовать?»
14
В полицейской машине голоса в переговорном устройстве – естественный звуковой фон.
Чем больше город, тем сумбурнее радиошум.
Гиттенс и Келли за годы работы научились пропускать мимо ушей все несущественное и мгновенно выхватывать из хаоса важную для себя информацию.
А меня переплетение голосов постоянно напрягало – я машинально норовил вычленить что-то, разобраться, о чем речь, где важное, где просто треп от скуки.
– Мы куда едем-то? – спросил я Гиттенса.
– Туда, где Рей обычно ошивается. В здешний молодежный клуб.
Мы ехали по южной части Мишн-авеню. Меня по-прежнему поражала реакция прохожих. Все они провожали нашу машину враждебными взглядами.
Трое белых в «краун Виктория» – это уже подозрительно.
Похоже, в Мишн-Флэтс любой белый вызывал нездоровый интерес.
Расовое напряжение чувствовалось в атмосфере.
Гиттенс припарковал машину у въезда в обширную индустриальную зону. На воротах красовалась огромная надпись:
БОСТОНСКИЙ ЦЕНТР ПЕРЕРАБОТКИ МУСОРА
Высоченная металлическая ограда с колючей проволокой. Три огромных цеха и еще несколько уродливых строений непонятного назначения.
В самый большой из цехов ползла широкая лента конвейера, полная пластиковых бутылок и контейнеров – внутри их превращали в крошку.
На территории вне цехов – ни единого живого существа. Казалось, предприятие, будто огромный робот, работало само по себе.
– Вот он, здешний молодежный клуб, – сказал Гиттенс и хохотнул.
Мы прошли через ворота. Однако направились не к цехам, а вдоль ограды – к самым дальним строениям.
Гиттенс уверенно вел между рассортированными горами мусора – здесь газеты, там металлолом, еще дальше пластик. Нашей целью был стоявший на самом отшибе огромный мусоросборник высотой с четырехэтажный дом. Мы прошли через узкую щель между оградой и мусоросборником и оказались на обратной стороне бетонного куба. Я ломал голову, какого черта Гиттенс притащил нас сюда.
– Погодите, я первый зайду, – прошептал Гиттенс.
– Куда зайдете? – удивленно спросил я – тоже шепотом.
Гиттенс только рукой махнул – дескать, ждите.
Он отодвинул приваленную к стене ржавую кровать, за которой оказалась закрытая занавеской дыра. И исчез за занавеской.
Голоса внутри.
Через минуту Гиттенс появился опять.
– За мной! Внутри, конечно, не дворец, но и не так погано, как вы думаете.
Мы с Келли переглянулись.
– После вас, – сказал я.
Внутри мусоросборника царила кромешная тьма. Вонь стояла невыносимая – букет из запаха разлагающихся отбросов, мочи и чего-то горелого.
Секунд через десять мои глаза привыкли к темноте и стали различать какие-то контуры. Очевидно, где-то далеко вверху был источник слабого света.
В центре помещения красовался перевернутый намоточный барабан для кабеля.
Возле этого «стола» стояли два ветхих стула.
На «столе» была горелка, рядом с ней лежали шприцы, бумажные и пластиковые пакетики, развернутые куски фольги.
Знакомый по фильмам наркоманский натюрморт.
На одних пакетиках я мог различить чернильный штамп – черная собачка. На других – красная боксерская перчатка. Собачка – это, понятно, «Черный пес». А красная перчатка – «Нокаут».
Судя по количеству «Черного пса» и «Нокаута», эти два наркотика были чем-то вроде кока-колы и пепси-колы наркоманского подполья Мишн-Флэтс. Дешевые суррогаты для тех, кто не в состоянии позволить себе чистый героин или кокаин.
В Версале, конечно, покуривают марихуану, не по прямому назначению употребляют аптечные таблетки и пьют как сапожники. А старшеклассников изредка застукивают на употреблении кокаина. Ходят даже слухи, что Джо Грассо, водитель-дальнобойщик, который совершает регулярные рейсы по маршруту Монреаль – Флорида, устроил из своего дома на Пост-роуд настоящий вертеп, где всякий может разжиться не только «травкой», но и чем позабористей. Однако за отсутствием улик не было никакой возможности провести обыск в доме Джо Грассо – и слухи так и оставались слухами.
Это я к тому, что до сих пор воочию мне никогда не приходилось видеть настоящее наркоманское логово.
Гиттенс подошел к столу, машинально перебрал пакетики и рассеянно сунул один, с красной боксерской перчаткой, себе в карман. Было ясно – учинять обыск и кого-то арестовывать он не намерен. Сейчас не это для него главное.
В глубине помещения раздался не то стон, не то хмык.
Я вздрогнул и невольно шагнул назад. Напрягая зрение, я различил в дальнем конце на полу три-четыре человеческие фигуры. Они лежали плотно, почти сливаясь в одну массу. – Господи помилуй! – воскликнул я.
– Эй, ребятки, это мой прибор! – донеслось из дальнего угла.
Гиттенс молча показал мне на шприц на столе – дескать, это они называют «прибор».
– Братишка, твой прибор никто не трогает! – сказал он громко.
Келли, который брезгливо ежился рядом со мной, как кот на грязной мостовой, разглядывал «пиршественный стол» наркоманов.
Тем временем Гиттенс прошел к лежащим на полу людям.
– Все в порядке, – приговаривал он, надевая резиновые перчатки, – все путем.
Наклонившись, он потряс за плечо одну из фигур.
– Как себя чувствуешь, дружок?
Ноль реакции.
– Ну, очнись, дружок. Дай-ка я тебя разгляжу, кто ты такой. Покажи мне свое личико, спящая красавица! Братки, кто-нибудь из вас видел Рея Ратлеффа? А?
Он ворочал «братков» как бревна.
– Ага, – наконец сказал он, – я тебя знаю, ты Бобо. Вставай, Бобо, есть разговор!
Бобо только мычал и отпихивался.
– Вставай, Бобо, тихий час закончился!
Гиттенс взял парня под мышки и посадил, привалив спиной к чему-то большому и темному. Потом показал мне рукой на карман своей куртки. Я вытащил оттуда резиновые перчатки, надел их и помог Гиттенсу перетащить Бобо к столу, ближе к свету.
Бобо был тощий мужчина лет тридцати. Весил он не больше старушки – божьего одуванчика.
На Бобо были рабочие штаны и свитер, на голове кожаный рыбацкий картуз. Воняло от него так, что даже в этом малоароматном помещении его личный запах шибал в нос.
Мы усадили Бобо на один из стульев.
– Бобо, – сказал Гиттенс, – мы ищем Рея. Он нам позарез нужен.
Бобо что-то сердито ворчнул, и его голова опять упала на грудь. Я держал его за плечи, чтобы он не сполз со стула.
– Не прикидывайся! Ты же меня слышишь! Когда и где ты видел в последний раз Рея Ратлеффа?
Бобо наконец разлепил глаза.
– Ба! – сказал он. – Гиттенс!
– Бобо, когда и где ты видел в последний раз Рея Ратлеффа?
– Гиттенс, ты тут какими судьбами?
– Где Рей, мать твою!
– Не знаю я никакого Рея.
– Не капай мне на мозги. Говори, где Рей!
Бобо подумал, поводил головой.
– Ах, Р-е-е-ей! Так бы сразу и сказал! Где же он, Рей? Где этот сукин сын?
– Ну да, где?
– Нету Рея. Смылся сукин сын.
– Куда смылся?
– Он в этой самой, как ее... программе по защите этих самых... ну, которые свидетели.
– И что?
– Вот тебе и что. На ферме он теперь. Фермер, мать его.
– Бобо, ни в какую программу по защите свидетелей Рей не включен. Это туфта!
– Здрасьте! Я точно знаю – он в Коннектикуте. Фермер.
– Бобо, не вешай мне лапшу на уши. Рей даже слово «Коннектикут» может только в три приема произнести! А чтоб дотуда доехать!..
– Хватит попусту трепаться, – перебил Гиттенса Келли. – Разрешите мне с ним поговорить?
Гиттенс сделал широкий жест – дескать, чувствуйте себя как дома.
Бобо, стоило ему услышать голос Келли, нутром почувствовал перемену в ситуации. Он мигом стряхнул с себя сонливость, вскочил со стула и выставил перед собой кулаки.
– Сядь, козел! – приказал Келли.
Бобо не подчинился. И напрасно.
Келли сорвал деревянную полицейскую дубинку с пояса и с плеча огрел ею Бобо. Тот как подкошенный рухнул на пол.
– Ну вот, – спокойно произнес Келли, – теперь мы завоевали его внимание. Бен, подними-ка его обратно на стул. Детектив Гиттенс, можете продолжать допрос.
– Он мне яйца отбил! – орал Бобо, пока я втаскивал его на стул.
– Ну, Бобо, где же Рей? – медовым голосом спросил Гиттенс.
– Видел я его, видел! Гады!
– И давно видел?
– Вечер-другой назад. Он подвалил за пакетиком, стал канючить, жаловаться на жизнь.
– Ты ему продал пакетик?
– Дело шьешь?
– В котором часу он приходил?
– Я дневник не веду. Поздно. Я, помню, был в замоте.
– Он говорил, где сейчас кантуется?
– Нет.
– Он сюда пешком пришел или приехал?
– Приехал.
– На чем?
– Японская какая-то хреновина. «Шицу», кажется.
– «Шицу»?
– Ага, «шицу».
– Что ты мне мозги паришь! Какая такая «шицу»?
– Машина такая.
– Нет такой марки – «шицу».
– Чего вы меня терзаете! По мне, пусть нету – только он на ней приехал!
Гиттенс сердито хмыкнул.
– Какого цвета?
– Хрен ее знает. Коричневая. Или оранжевая. Гляделки у меня слабые.
– Значит, коричневая «шицу». И на том спасибо. Он был один?
– Ну ты даешь, Гиттенс. Я не компьютер, чтоб все помнить!
Гиттенс вздохнул, вытащил пачку долларов из кармана штанов и положил на стол две двадцатки.
– Надо вспомнить, дружок! Очень нужно.
– Не чувствую, что очень нужно.
Гиттенс добавил еще двадцатку.
– Бобо, я обязан найти Рея до того, как его найдет Брекстон.
– Я своего друга не продам. Мы с ним когда-то были вот так! – Бобо показал два пальца, плотно прижатых друг к другу. – Меня не купишь!
Гиттенс терпеливо покивал.
– Бобо, это останется между нами. Рей – покойник. Если Брекстон найдет его первым, твой старый друг Рей – покойник.
Бобо посмотрел на три двадцатки на столе, хмыкнул и сказал:
– У Рея есть сестра в Лоуэлле. Копы у нее уже были, только она заявила, что про Рея давно ничего не слышала. Не знаю ее имени. Она живет с Дейви Диасом. У которого «харлей». Рей может быть у нее.
Гиттенс кивнул – дескать, все понятно.
– Я сказал «может быть», Гиттенс. Я не говорил – «он у нее». Ясно?
– Ясно. Все в порядке, не дергайся.
После некоторого колебания Гиттенс положил на стол еще одну двадцатку.
– Гиттенс, ты уж смотри, найдешь Рея – помоги ему! Рей кругом чистый. Это прокурор затянул его в дерьмо. Надул ему всякое в уши – Рей и клюнул!
– Знаю, Бобо, знаю.
– Вы же видите, как тут закрутилось! Только на вас и надежда. Ради всего святого, вытащите Рея из этого дерьма.
– Парень неплохо заработал за каких-то пять минут!
– Откуда у вас деньги, чтобы так ими швыряться?
– Это денежки наркодельцов. Плохие парни финансируют следствие против самих себя. Разве это не справедливо? Да и вообще, не будь плохих парней, не нужны были бы и полицейские! Так что скажем плохим парням большое-пребольшое спасибо.
– Как эти деньги попадают к вам?
– Ах, Бен, когда ты занят ловлей наркоманов, по деньгам почти что ходишь. Проводишь рейд – и на «малине» всегда где-нибудь валяются пять – десять – двадцать тысяч долларов. И все наличные. В аккуратных пачечках, резиночкой перехвачены. Или берешь продавца на улице – опять же карманы набиты десятками – двадцатками. Ну и забираешь – без всяких там протоколов, без всякой головной боли.
– И что, никто не протестует, не требует назад?
– Смеешься! Что они могут против нас? Если наркодилер заявит в суде: «Они у меня отняли столько-то и столько-то», – ему ведь придется очень многое объяснять. Наличные, как правило, являются вещественной уликой. Попросил денежки обратно – значит, признал свою вину. Поэтому они помалкивают.
Мы мчались на полной скорости по шоссе номер 1-93 в сторону Лоуэлла – деградирующего фабричного городка в сорока пяти минутах к северу от Бостона. Чтобы проще лавировать на забитой автомобилями дороге, Гиттенс включил мигалку.
Пока мы с Гиттенсом беседовали, Келли дремал на заднем сиденье.
– Да, можно только пожалеть, что в моем родном Версале такая тихая жизнь, – сказал я. – Пощипать некого. Но все эти конфискации, наверное, такая противная бумажная морока. Потом обратно получить на текущие расходы и отчитаться – опять же головная боль...
Гиттенс, ничего не говоря, покосился на меня.
– Но вы же... – растерянно пробормотал я.
– К чему глупые формальности? Берем без протокола, расходуем без квитанций. Иначе вы правы, одна морока.
Возникла неловкая пауза. Точнее говоря, мне было неловко, а Гиттенсу за рулем – хоть бы хны.
– Сами видите, постоянно возникают непредвиденные расходы, – добродушно добавил Гиттенс. – С волками жить – по-волчьи выть.
Но сам Лоуэлл произвел на меня гнетущее впечатление. В центре бывшие склады и цеха переделали в торговые ряды и музеи – город пытался «одиснейлендить» свое богатое индустриальное прошлое. Однако по мере удаления от этого веселеньких новаций город показывал свое истинное лицо – мрачные однообразные бывшие рабочие кварталы.
Шонесси-Гарден, где жила сестра Рея Ратлеффа, была застроена двухсемейными развалюшками. Перед нужным нам домом стояли «харлей» и «шицу» (на человеческом языке – «мицубиси»).
На звонок вышла высокая благообразная негритянка. Даром что в простеньком платье, она приветствовала нас церемонно, как знатная дама:
– Добрый день. Чем могу вам помочь, господа полицейские?
Изнутри несся собачий лай.
Гиттенс вежливо осведомился насчет Рея Ратлеффа.
– Вынуждена огорчить вас, – сказала негритянка. – Я уж и забыла, когда в последний раз видела Рея. Он у меня не частый гость.
Гиттенс испытующе посмотрел на нее – прикидывая, какую тактику избрать в данном случае.
– Вот что, – произнес он наконец, – скажите Рею, что приехал Мартин Гиттенс. Просто поговорить – ничего больше. Скажите ему только: «Мартин Гиттенс». Если Рея и после этого у вас в доме не будет, тогда я развернусь и уеду. Согласны?
Женщина молча попереминалась с ноги на ногу, потом исчезла в глубине дома.
Через несколько секунд вышел сам Рей Ратлефф, в тенниске и спортивных штанах. Ростом он был почти с Келли. На голове – начес из мелких завитков. На правом мускулистом предплечье страшный длинный ножевой шрам. На обеих руках исколотые вены. Один глаз и половина лба закрыты бинтами.
Из документов Данцигера я знал, что Рею тридцать два года. Но передо мной стоял пятидесятилетний старик.
– Гиттенс! – пробасил Рей.
– Привет, Рей, – добродушно приветствовал его Гиттенс. – Знал бы ты, сколько народа тебя разыскивает!
– Похоже, кое-кто меня нашел.
– На твое счастье, не кое-кто, а я.
– Да уж, радости выше крыши... Пришли арестовывать?
– Нет, с какой стати. Ты ведь ничего дурного не совершил.
Ратлефф кивнул – ваша правда.
– Если попросишь, я тебя, конечно, арестую, повод всегда сочиним. Посадим туда, где Брекстон тебя не достанет.
– Да пока что мне и тут хорошо.
– Нужно что-нибудь? Ратлефф помахал руками.
– Нет, начальник, мне всего хватает.
– Рей, дело дерьмо.
– Вы обязаны доложить, где я нахожусь?
– Не миновать, – сказал Гиттенс. – Как твоя голова?
– Более или менее... И за что мне это все? Я ж ничего плохого не сделал!
Чем больше город, тем сумбурнее радиошум.
Гиттенс и Келли за годы работы научились пропускать мимо ушей все несущественное и мгновенно выхватывать из хаоса важную для себя информацию.
А меня переплетение голосов постоянно напрягало – я машинально норовил вычленить что-то, разобраться, о чем речь, где важное, где просто треп от скуки.
– Мы куда едем-то? – спросил я Гиттенса.
– Туда, где Рей обычно ошивается. В здешний молодежный клуб.
Мы ехали по южной части Мишн-авеню. Меня по-прежнему поражала реакция прохожих. Все они провожали нашу машину враждебными взглядами.
Трое белых в «краун Виктория» – это уже подозрительно.
Похоже, в Мишн-Флэтс любой белый вызывал нездоровый интерес.
Расовое напряжение чувствовалось в атмосфере.
Гиттенс припарковал машину у въезда в обширную индустриальную зону. На воротах красовалась огромная надпись:
БОСТОНСКИЙ ЦЕНТР ПЕРЕРАБОТКИ МУСОРА
Высоченная металлическая ограда с колючей проволокой. Три огромных цеха и еще несколько уродливых строений непонятного назначения.
В самый большой из цехов ползла широкая лента конвейера, полная пластиковых бутылок и контейнеров – внутри их превращали в крошку.
На территории вне цехов – ни единого живого существа. Казалось, предприятие, будто огромный робот, работало само по себе.
– Вот он, здешний молодежный клуб, – сказал Гиттенс и хохотнул.
Мы прошли через ворота. Однако направились не к цехам, а вдоль ограды – к самым дальним строениям.
Гиттенс уверенно вел между рассортированными горами мусора – здесь газеты, там металлолом, еще дальше пластик. Нашей целью был стоявший на самом отшибе огромный мусоросборник высотой с четырехэтажный дом. Мы прошли через узкую щель между оградой и мусоросборником и оказались на обратной стороне бетонного куба. Я ломал голову, какого черта Гиттенс притащил нас сюда.
– Погодите, я первый зайду, – прошептал Гиттенс.
– Куда зайдете? – удивленно спросил я – тоже шепотом.
Гиттенс только рукой махнул – дескать, ждите.
Он отодвинул приваленную к стене ржавую кровать, за которой оказалась закрытая занавеской дыра. И исчез за занавеской.
Голоса внутри.
Через минуту Гиттенс появился опять.
– За мной! Внутри, конечно, не дворец, но и не так погано, как вы думаете.
Мы с Келли переглянулись.
– После вас, – сказал я.
Внутри мусоросборника царила кромешная тьма. Вонь стояла невыносимая – букет из запаха разлагающихся отбросов, мочи и чего-то горелого.
Секунд через десять мои глаза привыкли к темноте и стали различать какие-то контуры. Очевидно, где-то далеко вверху был источник слабого света.
В центре помещения красовался перевернутый намоточный барабан для кабеля.
Возле этого «стола» стояли два ветхих стула.
На «столе» была горелка, рядом с ней лежали шприцы, бумажные и пластиковые пакетики, развернутые куски фольги.
Знакомый по фильмам наркоманский натюрморт.
На одних пакетиках я мог различить чернильный штамп – черная собачка. На других – красная боксерская перчатка. Собачка – это, понятно, «Черный пес». А красная перчатка – «Нокаут».
Судя по количеству «Черного пса» и «Нокаута», эти два наркотика были чем-то вроде кока-колы и пепси-колы наркоманского подполья Мишн-Флэтс. Дешевые суррогаты для тех, кто не в состоянии позволить себе чистый героин или кокаин.
В Версале, конечно, покуривают марихуану, не по прямому назначению употребляют аптечные таблетки и пьют как сапожники. А старшеклассников изредка застукивают на употреблении кокаина. Ходят даже слухи, что Джо Грассо, водитель-дальнобойщик, который совершает регулярные рейсы по маршруту Монреаль – Флорида, устроил из своего дома на Пост-роуд настоящий вертеп, где всякий может разжиться не только «травкой», но и чем позабористей. Однако за отсутствием улик не было никакой возможности провести обыск в доме Джо Грассо – и слухи так и оставались слухами.
Это я к тому, что до сих пор воочию мне никогда не приходилось видеть настоящее наркоманское логово.
Гиттенс подошел к столу, машинально перебрал пакетики и рассеянно сунул один, с красной боксерской перчаткой, себе в карман. Было ясно – учинять обыск и кого-то арестовывать он не намерен. Сейчас не это для него главное.
В глубине помещения раздался не то стон, не то хмык.
Я вздрогнул и невольно шагнул назад. Напрягая зрение, я различил в дальнем конце на полу три-четыре человеческие фигуры. Они лежали плотно, почти сливаясь в одну массу. – Господи помилуй! – воскликнул я.
– Эй, ребятки, это мой прибор! – донеслось из дальнего угла.
Гиттенс молча показал мне на шприц на столе – дескать, это они называют «прибор».
– Братишка, твой прибор никто не трогает! – сказал он громко.
Келли, который брезгливо ежился рядом со мной, как кот на грязной мостовой, разглядывал «пиршественный стол» наркоманов.
Тем временем Гиттенс прошел к лежащим на полу людям.
– Все в порядке, – приговаривал он, надевая резиновые перчатки, – все путем.
Наклонившись, он потряс за плечо одну из фигур.
– Как себя чувствуешь, дружок?
Ноль реакции.
– Ну, очнись, дружок. Дай-ка я тебя разгляжу, кто ты такой. Покажи мне свое личико, спящая красавица! Братки, кто-нибудь из вас видел Рея Ратлеффа? А?
Он ворочал «братков» как бревна.
– Ага, – наконец сказал он, – я тебя знаю, ты Бобо. Вставай, Бобо, есть разговор!
Бобо только мычал и отпихивался.
– Вставай, Бобо, тихий час закончился!
Гиттенс взял парня под мышки и посадил, привалив спиной к чему-то большому и темному. Потом показал мне рукой на карман своей куртки. Я вытащил оттуда резиновые перчатки, надел их и помог Гиттенсу перетащить Бобо к столу, ближе к свету.
Бобо был тощий мужчина лет тридцати. Весил он не больше старушки – божьего одуванчика.
На Бобо были рабочие штаны и свитер, на голове кожаный рыбацкий картуз. Воняло от него так, что даже в этом малоароматном помещении его личный запах шибал в нос.
Мы усадили Бобо на один из стульев.
– Бобо, – сказал Гиттенс, – мы ищем Рея. Он нам позарез нужен.
Бобо что-то сердито ворчнул, и его голова опять упала на грудь. Я держал его за плечи, чтобы он не сполз со стула.
– Не прикидывайся! Ты же меня слышишь! Когда и где ты видел в последний раз Рея Ратлеффа?
Бобо наконец разлепил глаза.
– Ба! – сказал он. – Гиттенс!
– Бобо, когда и где ты видел в последний раз Рея Ратлеффа?
– Гиттенс, ты тут какими судьбами?
– Где Рей, мать твою!
– Не знаю я никакого Рея.
– Не капай мне на мозги. Говори, где Рей!
Бобо подумал, поводил головой.
– Ах, Р-е-е-ей! Так бы сразу и сказал! Где же он, Рей? Где этот сукин сын?
– Ну да, где?
– Нету Рея. Смылся сукин сын.
– Куда смылся?
– Он в этой самой, как ее... программе по защите этих самых... ну, которые свидетели.
– И что?
– Вот тебе и что. На ферме он теперь. Фермер, мать его.
– Бобо, ни в какую программу по защите свидетелей Рей не включен. Это туфта!
– Здрасьте! Я точно знаю – он в Коннектикуте. Фермер.
– Бобо, не вешай мне лапшу на уши. Рей даже слово «Коннектикут» может только в три приема произнести! А чтоб дотуда доехать!..
– Хватит попусту трепаться, – перебил Гиттенса Келли. – Разрешите мне с ним поговорить?
Гиттенс сделал широкий жест – дескать, чувствуйте себя как дома.
Бобо, стоило ему услышать голос Келли, нутром почувствовал перемену в ситуации. Он мигом стряхнул с себя сонливость, вскочил со стула и выставил перед собой кулаки.
– Сядь, козел! – приказал Келли.
Бобо не подчинился. И напрасно.
Келли сорвал деревянную полицейскую дубинку с пояса и с плеча огрел ею Бобо. Тот как подкошенный рухнул на пол.
– Ну вот, – спокойно произнес Келли, – теперь мы завоевали его внимание. Бен, подними-ка его обратно на стул. Детектив Гиттенс, можете продолжать допрос.
– Он мне яйца отбил! – орал Бобо, пока я втаскивал его на стул.
– Ну, Бобо, где же Рей? – медовым голосом спросил Гиттенс.
– Видел я его, видел! Гады!
– И давно видел?
– Вечер-другой назад. Он подвалил за пакетиком, стал канючить, жаловаться на жизнь.
– Ты ему продал пакетик?
– Дело шьешь?
– В котором часу он приходил?
– Я дневник не веду. Поздно. Я, помню, был в замоте.
– Он говорил, где сейчас кантуется?
– Нет.
– Он сюда пешком пришел или приехал?
– Приехал.
– На чем?
– Японская какая-то хреновина. «Шицу», кажется.
– «Шицу»?
– Ага, «шицу».
– Что ты мне мозги паришь! Какая такая «шицу»?
– Машина такая.
– Нет такой марки – «шицу».
– Чего вы меня терзаете! По мне, пусть нету – только он на ней приехал!
Гиттенс сердито хмыкнул.
– Какого цвета?
– Хрен ее знает. Коричневая. Или оранжевая. Гляделки у меня слабые.
– Значит, коричневая «шицу». И на том спасибо. Он был один?
– Ну ты даешь, Гиттенс. Я не компьютер, чтоб все помнить!
Гиттенс вздохнул, вытащил пачку долларов из кармана штанов и положил на стол две двадцатки.
– Надо вспомнить, дружок! Очень нужно.
– Не чувствую, что очень нужно.
Гиттенс добавил еще двадцатку.
– Бобо, я обязан найти Рея до того, как его найдет Брекстон.
– Я своего друга не продам. Мы с ним когда-то были вот так! – Бобо показал два пальца, плотно прижатых друг к другу. – Меня не купишь!
Гиттенс терпеливо покивал.
– Бобо, это останется между нами. Рей – покойник. Если Брекстон найдет его первым, твой старый друг Рей – покойник.
Бобо посмотрел на три двадцатки на столе, хмыкнул и сказал:
– У Рея есть сестра в Лоуэлле. Копы у нее уже были, только она заявила, что про Рея давно ничего не слышала. Не знаю ее имени. Она живет с Дейви Диасом. У которого «харлей». Рей может быть у нее.
Гиттенс кивнул – дескать, все понятно.
– Я сказал «может быть», Гиттенс. Я не говорил – «он у нее». Ясно?
– Ясно. Все в порядке, не дергайся.
После некоторого колебания Гиттенс положил на стол еще одну двадцатку.
– Гиттенс, ты уж смотри, найдешь Рея – помоги ему! Рей кругом чистый. Это прокурор затянул его в дерьмо. Надул ему всякое в уши – Рей и клюнул!
– Знаю, Бобо, знаю.
– Вы же видите, как тут закрутилось! Только на вас и надежда. Ради всего святого, вытащите Рея из этого дерьма.
* * *
– Гиттенс, вы отвалили этому придурку целых восемьдесят долларов!– Парень неплохо заработал за каких-то пять минут!
– Откуда у вас деньги, чтобы так ими швыряться?
– Это денежки наркодельцов. Плохие парни финансируют следствие против самих себя. Разве это не справедливо? Да и вообще, не будь плохих парней, не нужны были бы и полицейские! Так что скажем плохим парням большое-пребольшое спасибо.
– Как эти деньги попадают к вам?
– Ах, Бен, когда ты занят ловлей наркоманов, по деньгам почти что ходишь. Проводишь рейд – и на «малине» всегда где-нибудь валяются пять – десять – двадцать тысяч долларов. И все наличные. В аккуратных пачечках, резиночкой перехвачены. Или берешь продавца на улице – опять же карманы набиты десятками – двадцатками. Ну и забираешь – без всяких там протоколов, без всякой головной боли.
– И что, никто не протестует, не требует назад?
– Смеешься! Что они могут против нас? Если наркодилер заявит в суде: «Они у меня отняли столько-то и столько-то», – ему ведь придется очень многое объяснять. Наличные, как правило, являются вещественной уликой. Попросил денежки обратно – значит, признал свою вину. Поэтому они помалкивают.
Мы мчались на полной скорости по шоссе номер 1-93 в сторону Лоуэлла – деградирующего фабричного городка в сорока пяти минутах к северу от Бостона. Чтобы проще лавировать на забитой автомобилями дороге, Гиттенс включил мигалку.
Пока мы с Гиттенсом беседовали, Келли дремал на заднем сиденье.
– Да, можно только пожалеть, что в моем родном Версале такая тихая жизнь, – сказал я. – Пощипать некого. Но все эти конфискации, наверное, такая противная бумажная морока. Потом обратно получить на текущие расходы и отчитаться – опять же головная боль...
Гиттенс, ничего не говоря, покосился на меня.
– Но вы же... – растерянно пробормотал я.
– К чему глупые формальности? Берем без протокола, расходуем без квитанций. Иначе вы правы, одна морока.
Возникла неловкая пауза. Точнее говоря, мне было неловко, а Гиттенсу за рулем – хоть бы хны.
– Сами видите, постоянно возникают непредвиденные расходы, – добродушно добавил Гиттенс. – С волками жить – по-волчьи выть.
* * *
Лоуэлл показался мне идеальным убежищем для Рея Ратлеффа: достаточно далеко от Бостона, чтобы о его местонахождении никто случайно не проведал, и в то же время достаточно близко от Бостона, если потребуется помощь кого-то из приятелей.Но сам Лоуэлл произвел на меня гнетущее впечатление. В центре бывшие склады и цеха переделали в торговые ряды и музеи – город пытался «одиснейлендить» свое богатое индустриальное прошлое. Однако по мере удаления от этого веселеньких новаций город показывал свое истинное лицо – мрачные однообразные бывшие рабочие кварталы.
Шонесси-Гарден, где жила сестра Рея Ратлеффа, была застроена двухсемейными развалюшками. Перед нужным нам домом стояли «харлей» и «шицу» (на человеческом языке – «мицубиси»).
На звонок вышла высокая благообразная негритянка. Даром что в простеньком платье, она приветствовала нас церемонно, как знатная дама:
– Добрый день. Чем могу вам помочь, господа полицейские?
Изнутри несся собачий лай.
Гиттенс вежливо осведомился насчет Рея Ратлеффа.
– Вынуждена огорчить вас, – сказала негритянка. – Я уж и забыла, когда в последний раз видела Рея. Он у меня не частый гость.
Гиттенс испытующе посмотрел на нее – прикидывая, какую тактику избрать в данном случае.
– Вот что, – произнес он наконец, – скажите Рею, что приехал Мартин Гиттенс. Просто поговорить – ничего больше. Скажите ему только: «Мартин Гиттенс». Если Рея и после этого у вас в доме не будет, тогда я развернусь и уеду. Согласны?
Женщина молча попереминалась с ноги на ногу, потом исчезла в глубине дома.
Через несколько секунд вышел сам Рей Ратлефф, в тенниске и спортивных штанах. Ростом он был почти с Келли. На голове – начес из мелких завитков. На правом мускулистом предплечье страшный длинный ножевой шрам. На обеих руках исколотые вены. Один глаз и половина лба закрыты бинтами.
Из документов Данцигера я знал, что Рею тридцать два года. Но передо мной стоял пятидесятилетний старик.
– Гиттенс! – пробасил Рей.
– Привет, Рей, – добродушно приветствовал его Гиттенс. – Знал бы ты, сколько народа тебя разыскивает!
– Похоже, кое-кто меня нашел.
– На твое счастье, не кое-кто, а я.
– Да уж, радости выше крыши... Пришли арестовывать?
– Нет, с какой стати. Ты ведь ничего дурного не совершил.
Ратлефф кивнул – ваша правда.
– Если попросишь, я тебя, конечно, арестую, повод всегда сочиним. Посадим туда, где Брекстон тебя не достанет.
– Да пока что мне и тут хорошо.
– Нужно что-нибудь? Ратлефф помахал руками.
– Нет, начальник, мне всего хватает.
– Рей, дело дерьмо.
– Вы обязаны доложить, где я нахожусь?
– Не миновать, – сказал Гиттенс. – Как твоя голова?
– Более или менее... И за что мне это все? Я ж ничего плохого не сделал!