Страница:
Келли передал трубку Джимми Дуллитлу. Тот взял ее не без трепета. Впервые в жизни ему предстояло говорить с самим комиссаром полиции!
– Дуллитл слушает. Доброе утро, комиссар Эванс... Да... да... Ясно. Хорошо. Всего доброго.
Он положил трубку. Почтительно помолчал и затем промолвил:
– Комиссар разрешил. Вы извините, что я... Понимаете, инструкция.
– Понимаем, – сказал Келли, – чертова бюрократия. Никуда от нее не денешься.
– Вот именно.
Дуллитл пошел за «саркофагом» и притащил нам восемь небольших запыленных ящиков.
На одном из них я обнаружил интересную пометку. За десять лет этими ящиками поинтересовались один раз. В графе «выдано» стояла единственная фамилия – Данцигер. Дата выдачи, дата возврата.
Мы с Келли стали выворачивать содержимое ящика на большом столе в просторной прихожей архива.
Практически все документы я уже видел в офисе Данцигера. Он сделал себе копии всего, что было в «саркофаге».
– Очевидно, копия блокнотов, которые мы ищем, тоже была у Данцигера, – сказал я Келли. – Но кто-то ее украл из его офиса!
Наконец мы их нашли – заурядные блокноты, такими же я пользовался в школьные и студенческие годы.
Мы с Келли долго сидели над этими блокнотами. Ряды имен, адреса, заметки – в основном скорописью, сокращенно. Приходилось постоянно догадываться, о чем речь.
После часа-другого работы я выудил только одну интересную заметку. Зато какую!
В день после убийства Траделла некий детектив Джон Риверс записал в свой блокнот корявым почерком:
«ХВ раздавлен, „нечисто!“, советовался с ФБ. ХВ в растерянности. В чем проблема?»
ХВ я расшифровал как Хулио Вега. ФБ – это, наверное, Фрэнни Бойл.
Значит, время снова поговорить с Фрэнни Бойлом!
Выйдя из здания департамента полиции, мы с Келли направились в отдел спецрасследований.
По пути я сказал:
– Я и не подозревал, что вы в таких приятельских отношениях с самим комиссаром полиции!
Келли иронически скосил на меня глаза.
– Нет, серьезно! Я снимаю шляпу!
– Бен Трумэн, не будь ты таким олухом! Я отродясь не видал нынешнего комиссара, даже по телевизору. А звонил я давнему корешу, завхозу Заху Бояджу с третьего этажа. У него подходящий командирский голос. А секретарши вообще нет.
46
47
48
49
– Дуллитл слушает. Доброе утро, комиссар Эванс... Да... да... Ясно. Хорошо. Всего доброго.
Он положил трубку. Почтительно помолчал и затем промолвил:
– Комиссар разрешил. Вы извините, что я... Понимаете, инструкция.
– Понимаем, – сказал Келли, – чертова бюрократия. Никуда от нее не денешься.
– Вот именно.
Дуллитл пошел за «саркофагом» и притащил нам восемь небольших запыленных ящиков.
На одном из них я обнаружил интересную пометку. За десять лет этими ящиками поинтересовались один раз. В графе «выдано» стояла единственная фамилия – Данцигер. Дата выдачи, дата возврата.
Мы с Келли стали выворачивать содержимое ящика на большом столе в просторной прихожей архива.
Практически все документы я уже видел в офисе Данцигера. Он сделал себе копии всего, что было в «саркофаге».
– Очевидно, копия блокнотов, которые мы ищем, тоже была у Данцигера, – сказал я Келли. – Но кто-то ее украл из его офиса!
Наконец мы их нашли – заурядные блокноты, такими же я пользовался в школьные и студенческие годы.
Мы с Келли долго сидели над этими блокнотами. Ряды имен, адреса, заметки – в основном скорописью, сокращенно. Приходилось постоянно догадываться, о чем речь.
После часа-другого работы я выудил только одну интересную заметку. Зато какую!
В день после убийства Траделла некий детектив Джон Риверс записал в свой блокнот корявым почерком:
«ХВ раздавлен, „нечисто!“, советовался с ФБ. ХВ в растерянности. В чем проблема?»
ХВ я расшифровал как Хулио Вега. ФБ – это, наверное, Фрэнни Бойл.
Значит, время снова поговорить с Фрэнни Бойлом!
Выйдя из здания департамента полиции, мы с Келли направились в отдел спецрасследований.
По пути я сказал:
– Я и не подозревал, что вы в таких приятельских отношениях с самим комиссаром полиции!
Келли иронически скосил на меня глаза.
– Нет, серьезно! Я снимаю шляпу!
– Бен Трумэн, не будь ты таким олухом! Я отродясь не видал нынешнего комиссара, даже по телевизору. А звонил я давнему корешу, завхозу Заху Бояджу с третьего этажа. У него подходящий командирский голос. А секретарши вообще нет.
46
Фрэнни Бойл, как меня увидел, сразу весь напрягся и стал что-то из себя изображать. Но с рожей алкаша крутого не разыграешь.
– Что случилось, шериф Трумэн? У вас такое серьезное лицо, аж страшно!
Бойл сидел за огромным дубовым столом, заваленным документами. Прокурор, черт бы его забрал! Глазки щурятся, пытаются меня в фокусе держать. Еще только середина дня, а у него уже все перед глазами плывет!
– Фрэнни, нам нужно серьезно поговорить.
– Ой, сейчас у меня сердце разорвется. «Нам нужно серьезно поговорить» – эта фраза ничего хорошего не обещает. В последний раз, когда я ее слышал, за ней последовал развод и сумасшедшие алименты.
Он ухмыльнулся, довольный своим остроумием.
Я плотно закрыл за собой дверь.
Мы остались с Бойлом наедине в его кабинете.
– А где же твой пожилой друг? Где Келли?
– Ждет снаружи. Я считаю, что нам надо поговорить один на один. Как мужчине с мужчиной.
– Хочешь зачитать мне права арестованного?
– А ты чувствуешь, что пора? Чувствуешь, что рыло в пуху?
Бойл поджал губы.
– Фу; что за тон!.. Ладно, садись, если выгнать тебя нельзя.
– Фрэнни, я не стану ходить вокруг да около. Только что мы были в полицейском архиве на Беркли-стрит. Просматривали документацию по делу об убийстве Траделла. И выяснили, что Арчи Траделл незадолго до гибели приходил к тебе с какой-то проблемой.
– Ко мне тысячи полицейских забегают со своими неприятностями. Я единственный юрист, которого они все лично знают и которому они доверяют. Так-то! Правда, они мнят, что я мастер на все руки и по любому вопросу готов проконсультировать. Кто насчет развода приходит советоваться, кто по поводу приобретения недвижимости...
– Фрэнни, Траделл не по поводу недвижимости приходил.
– Нет? Как будто я помню, с чем он приходил. А ты-то сам знаешь, с чем он ко мне приходил?
– Знаю.
– Ну так скажи, не тяни!
– И скажу!
– Чего мы с тобой играемся...
– Траделл приходил с вопросом по поводу Фрэнка Фазуло.
Глаза Фрэнни остановились. Он откинулся на спинку кресла и улыбнулся. Потом улыбнулся еще раз и еще. Я понял, что попал в точку. Моя догадка оказалась верной.
– Откуда появилось имя Фрэнк Фазуло? – наконец спросил Бойл, продолжая ненавидяще улыбаться.
– Мне подсказали.
– Тебе? Кто именно?
Я чуть было не назвал Брекстона, но вовремя спохватился. Нечего выкладывать сразу все карты.
– Скажем так – я получил подсказку от Рауля.
– Не вешай мне лапшу на уши! От кого?
– Повторяю, от Рауля.
– Ну, Бен, ты быстро обучился бостонским фокусам! Кто же мог тебе подбросить информацию? Явно не Гиттенс. Я его знаю, не его стиль.
– Почему же подсказать мне – не его стиль?
– Он информацию направо-налево не раздает, придерживает. Ты ему недостаточно близок, чтобы посвящать тебя в свои секреты. Нет, видать, Кэролайн Келли сболтнула лишнее. Я слыхал, вы с принцессой Кэролайн с некоторых пор весьма и весьма близкие друзья.
Он улыбнулся еще раз, теперь похабно.
– Фрэнни, вернемся к делу. Перед смертью Траделл поделился с тобой некоторой проблемой. Мы об этом знаем потому, что он эту проблему от своего напарника Хулио Веги не утаил. Вега был крайне расстроен. Он считал, что дело нечисто. И я тебе задаю прямой вопрос: что так разволновало Траделла, а потом и его напарника?
– Понятия не имею.
– Хочешь сказать: не помнишь – или не знаешь? Или желаешь вообще отрицать, что Траделл к тебе заходил?
– Понятия не имею – значит понятия не имею, о чем ты говоришь и чего ради ты этот разговор завел.
– Фрэнни, может, хочешь говорить в присутствии юриста?
– Я сам юрист, мать твою!
– Тогда прекрати пороть чепуху и отвечай мне честно и внятно: чем был напуган Арчи Траделл?
– Повторяю, я и знать не знаю, о чем ты толкуешь. Или скажем иначе: я понимаю, на что ты намекаешь, и за такие намеки по роже бьют!
Он попытался встать, но я быстро вскочил и средней силы толчком швырнул его обратно в кресло.
На шум в кабинет немедленно заглянул Келли.
Я в этот момент держал Фрэнни за грудки. Келли секунду оценивал обстановку, потом сказал:
– Вижу, у вас все в порядке. Если нужен буду – свистните.
Он исчез.
– Не нравятся тебе мои намеки, Фрэнни? – сказал я. – Траделл приходил к тебе не по вопросу недвижимости. Потому как в вопросах недвижимости ты полный ноль. Траделл приходил к тебе как к прокурору. А с чем приходит детектив к прокурору? С докладом о преступлении.
– О каком преступлении?
– Пока не знаю. Но скоро, очень скоро выясню все до конца!
– Ах ты, шустрый какой! Ни черта ты не выяснишь. Тебе не понять даже, с какого конца за дело взяться!
– Для начала еще раз побеседую с Хулио Вегой. Что Траделл знал, то и Вега знает. У напарников нет друг от друга секретов в работе.
– Вега давно уже спятил.
– Лучше быть чокнутым, чем продажным, как некоторые.
Я отпустил его. Он смотрел на меня с нескрываемой ненавистью.
– Ты, деревня, плетешь сам не знаешь что.
– Не обольщайся. Общая картина и теперь ясна. Траделл пришел к тебе и вывалил сразу кучу фактов: и про Фрэнка Фазуло и того полицейского, которого убили в баре «Килмарнок», и про нехорошую квартиру за красной дверью, и про Рауля. Траделл надеялся, что ты ему поможешь, что ты отреагируешь. Как-никак – слуга закона! Он тебе доверился, а ты палец о палец не ударил. Может, и спохватился потом, но уж поздно было. А Траделл из-за твоего головотяпства или чего похуже погиб. И Данцигер все это раскопал.
Бойл беспомощно усмехнулся:
– Вот, значит, как ты думаешь...
– Вот, значит, как я думаю! И когда правда станет известна во всей своей полноте, все поймут, что Вега ни в чем не был виноват.
Фрэнни все улыбался и улыбался безостановочно, как заводной заяц из рекламы лапками колотит.
Тут дверь опять открылась. Гиттенс остановился на пороге и секунду внимательно изучал меня и Фрэнни Бойла. Хотя я уже не держал прокурора за грудки, напряжение между нами было очевидно.
По глазам Гиттенса было ясно – он все понял. Но реагировать не стал. Сказал только:
– А я как раз тебя, Бен, ищу. Лауэри хочет с тобой переговорить.
– Что случилось, шериф Трумэн? У вас такое серьезное лицо, аж страшно!
Бойл сидел за огромным дубовым столом, заваленным документами. Прокурор, черт бы его забрал! Глазки щурятся, пытаются меня в фокусе держать. Еще только середина дня, а у него уже все перед глазами плывет!
– Фрэнни, нам нужно серьезно поговорить.
– Ой, сейчас у меня сердце разорвется. «Нам нужно серьезно поговорить» – эта фраза ничего хорошего не обещает. В последний раз, когда я ее слышал, за ней последовал развод и сумасшедшие алименты.
Он ухмыльнулся, довольный своим остроумием.
Я плотно закрыл за собой дверь.
Мы остались с Бойлом наедине в его кабинете.
– А где же твой пожилой друг? Где Келли?
– Ждет снаружи. Я считаю, что нам надо поговорить один на один. Как мужчине с мужчиной.
– Хочешь зачитать мне права арестованного?
– А ты чувствуешь, что пора? Чувствуешь, что рыло в пуху?
Бойл поджал губы.
– Фу; что за тон!.. Ладно, садись, если выгнать тебя нельзя.
– Фрэнни, я не стану ходить вокруг да около. Только что мы были в полицейском архиве на Беркли-стрит. Просматривали документацию по делу об убийстве Траделла. И выяснили, что Арчи Траделл незадолго до гибели приходил к тебе с какой-то проблемой.
– Ко мне тысячи полицейских забегают со своими неприятностями. Я единственный юрист, которого они все лично знают и которому они доверяют. Так-то! Правда, они мнят, что я мастер на все руки и по любому вопросу готов проконсультировать. Кто насчет развода приходит советоваться, кто по поводу приобретения недвижимости...
– Фрэнни, Траделл не по поводу недвижимости приходил.
– Нет? Как будто я помню, с чем он приходил. А ты-то сам знаешь, с чем он ко мне приходил?
– Знаю.
– Ну так скажи, не тяни!
– И скажу!
– Чего мы с тобой играемся...
– Траделл приходил с вопросом по поводу Фрэнка Фазуло.
Глаза Фрэнни остановились. Он откинулся на спинку кресла и улыбнулся. Потом улыбнулся еще раз и еще. Я понял, что попал в точку. Моя догадка оказалась верной.
– Откуда появилось имя Фрэнк Фазуло? – наконец спросил Бойл, продолжая ненавидяще улыбаться.
– Мне подсказали.
– Тебе? Кто именно?
Я чуть было не назвал Брекстона, но вовремя спохватился. Нечего выкладывать сразу все карты.
– Скажем так – я получил подсказку от Рауля.
– Не вешай мне лапшу на уши! От кого?
– Повторяю, от Рауля.
– Ну, Бен, ты быстро обучился бостонским фокусам! Кто же мог тебе подбросить информацию? Явно не Гиттенс. Я его знаю, не его стиль.
– Почему же подсказать мне – не его стиль?
– Он информацию направо-налево не раздает, придерживает. Ты ему недостаточно близок, чтобы посвящать тебя в свои секреты. Нет, видать, Кэролайн Келли сболтнула лишнее. Я слыхал, вы с принцессой Кэролайн с некоторых пор весьма и весьма близкие друзья.
Он улыбнулся еще раз, теперь похабно.
– Фрэнни, вернемся к делу. Перед смертью Траделл поделился с тобой некоторой проблемой. Мы об этом знаем потому, что он эту проблему от своего напарника Хулио Веги не утаил. Вега был крайне расстроен. Он считал, что дело нечисто. И я тебе задаю прямой вопрос: что так разволновало Траделла, а потом и его напарника?
– Понятия не имею.
– Хочешь сказать: не помнишь – или не знаешь? Или желаешь вообще отрицать, что Траделл к тебе заходил?
– Понятия не имею – значит понятия не имею, о чем ты говоришь и чего ради ты этот разговор завел.
– Фрэнни, может, хочешь говорить в присутствии юриста?
– Я сам юрист, мать твою!
– Тогда прекрати пороть чепуху и отвечай мне честно и внятно: чем был напуган Арчи Траделл?
– Повторяю, я и знать не знаю, о чем ты толкуешь. Или скажем иначе: я понимаю, на что ты намекаешь, и за такие намеки по роже бьют!
Он попытался встать, но я быстро вскочил и средней силы толчком швырнул его обратно в кресло.
На шум в кабинет немедленно заглянул Келли.
Я в этот момент держал Фрэнни за грудки. Келли секунду оценивал обстановку, потом сказал:
– Вижу, у вас все в порядке. Если нужен буду – свистните.
Он исчез.
– Не нравятся тебе мои намеки, Фрэнни? – сказал я. – Траделл приходил к тебе не по вопросу недвижимости. Потому как в вопросах недвижимости ты полный ноль. Траделл приходил к тебе как к прокурору. А с чем приходит детектив к прокурору? С докладом о преступлении.
– О каком преступлении?
– Пока не знаю. Но скоро, очень скоро выясню все до конца!
– Ах ты, шустрый какой! Ни черта ты не выяснишь. Тебе не понять даже, с какого конца за дело взяться!
– Для начала еще раз побеседую с Хулио Вегой. Что Траделл знал, то и Вега знает. У напарников нет друг от друга секретов в работе.
– Вега давно уже спятил.
– Лучше быть чокнутым, чем продажным, как некоторые.
Я отпустил его. Он смотрел на меня с нескрываемой ненавистью.
– Ты, деревня, плетешь сам не знаешь что.
– Не обольщайся. Общая картина и теперь ясна. Траделл пришел к тебе и вывалил сразу кучу фактов: и про Фрэнка Фазуло и того полицейского, которого убили в баре «Килмарнок», и про нехорошую квартиру за красной дверью, и про Рауля. Траделл надеялся, что ты ему поможешь, что ты отреагируешь. Как-никак – слуга закона! Он тебе доверился, а ты палец о палец не ударил. Может, и спохватился потом, но уж поздно было. А Траделл из-за твоего головотяпства или чего похуже погиб. И Данцигер все это раскопал.
Бойл беспомощно усмехнулся:
– Вот, значит, как ты думаешь...
– Вот, значит, как я думаю! И когда правда станет известна во всей своей полноте, все поймут, что Вега ни в чем не был виноват.
Фрэнни все улыбался и улыбался безостановочно, как заводной заяц из рекламы лапками колотит.
Тут дверь опять открылась. Гиттенс остановился на пороге и секунду внимательно изучал меня и Фрэнни Бойла. Хотя я уже не держал прокурора за грудки, напряжение между нами было очевидно.
По глазам Гиттенса было ясно – он все понял. Но реагировать не стал. Сказал только:
– А я как раз тебя, Бен, ищу. Лауэри хочет с тобой переговорить.
47
– Похоже, вы уверены, что у нас тут происходит грубое нарушение закона и справедливости?
– Я просто не знаю, что и думать, мистер Лауэри.
Лауэри стоял у окна, спиной ко мне и Келли. Но тут он круто развернулся и впился в меня пронизывающим взглядом. На меня это не произвело большого впечатления – я как раз разглядывал его на заказ сделанные туфли. Его следовательские штучки в разговоре мне были до лампочки.
– Политически корректный ответ, – сказал Лауэри. – Вы со мной в искусстве уклончивости упражняетесь? Или говорите от души?
– От души, сэр, – сказал я. Ну да, стану я тебе, хлыщ поганый, от души что-то говорить!
– И хотел бы вам верить, да как-то не верится, – сказал Лауэри. – У меня впечатление, что вы только прикидываетесь простачком, а на самом деле знаете больше, чем говорите вслух.
Лауэри опять переключился на вид из окна. Из его кабинета вид на центр был чудесный. А я переключился на экраны трех установленных рядышком телевизоров. На экранах мелькали картинки, правда, без звука. Очевидно, в высших кругах считается шиком смотреть сразу несколько программ – дескать, мы ежеминутно в курсе всего!
– Парень из глубинки решил показать городским задавакам, где раки зимуют, – задумчиво произнес Лауэри. – Что ж, поделом городским задавакам, они крепко потрепали ему нервы... – Лауэри вздохнул. – Шериф Трумэн, шутки шутками, но вы должны понять мое положение...
– Мистер Лауэри, вы не обязаны извиняться передо мной.
– Совершенно верно. Я извиняться перед вами не обязан. Я вообще вам ничем не обязан. А вот вы, будучи не у себя дома, кое-что обязаны... Скажите мне на милость, что вы потеряли в нашем архиве? Ведь вы там с утра копались в досье Траделла!
– Так точно, сэр.
– Ищете связь с убийством Данцигера?
– Такая связь вполне возможна.
– Ага, вполне возможна. Я так понимаю: это ваша позиция. А в вину Брекстона вы не верите?
– На сто процентов уверен быть не могу.
– А вы всегда желаете быть уверенным на сто процентов?
– В идеале – да.
Лауэри подумал секунду-другую, а затем сказал отеческим тоном:
– Бен, я в судебных залах не первый год. И знаете, что судья всякий раз говорит присяжным? Что они должны решить, виновен ли обвиняемый «вне любого разумного сомнения». Обратите внимание на формулу. Судья не говорит: «Вне всякого сомнения». Он говорит осторожно: «Вне любого разумного сомнения». То есть судья как бы даже и не мечтает о том, что присяжные будут уверены на все сто процентов. Он лишь просит о предельно возможной уверенности. Иными словами, смиренное сознание, что ошибки возможны, лежит в самой основе нашей юридической системы. Потому что судебный аппарат – это люди, а людям свойственно ошибаться. И мы вынуждены с этим мириться, ибо иного выбора у нас нет. Никто из нас не имеет монополии на истину, никто не имеет машины времени, чтобы побывать в прошлом и все увидеть своими глазами. Мы высказываем догадки, собираем улики и молим Бога, чтобы мы оказались правы, чтобы мы не допустили ошибки. Это огромная, тяжкая ответственность, Бен!
– Понимаю, сэр.
– Мы арестовываем человека не тогда, когда мы на сто процентов уверены в его вине, а когда эта уверенность достигает определенного уровня – к примеру, пятьдесят один процент. Как только мы решили, что вот он, виноватый, мы полностью сосредотачиваемся на отработке принятой версии, землю роем, чтобы подтвердить – да, это и есть преступник. На этом этапе следствия мы забываем о презумпции невиновности. Для нас существует одна реальность – данный человек совершил преступление, и наше дело – это доказать!
– Да, сэр.
Я покосился на Келли, который сидел в кресле справа от меня. Он со скучающим видом разглядывал потолок. Прокурор мог бы с тем же успехом рассуждать о репродуктивных привычках галапагосских черепах.
– Итак, шериф Трумэн, у вас есть сомнения в том, что Брекстон – убийца?
– Да, сэр.
– Выкиньте их из головы.
– Простите, сэр?
– Выкиньте их из головы. Убийца – Брекстон.
– Почем вам знать?
– Да потому что я ловлю преступников с незапамятных времен. У нас достаточно улик, чтобы трижды засудить Брекстона за убийство Бобби Данцигера! Мне, черт возьми, случалось выигрывать дела, где было раз в пять меньше доказательств! Поэтому я не испытываю никакой нужды притягивать к делу за волосы случай десятилетней давности – убийство Траделла. А значит, забудьте, выкиньте все из головы!
Поверьте мне, без упоминания об убийстве Траделла нам проще засудить Брекстона. Таким образом, мы не будем сбивать с толку присяжных избытком информации. Да и городу будет только вредно, если всплывет давняя тема – нераскрытое убийство полицейского Артура Траделла!
Бен, тут речь идет о большой политике. Надеюсь, вы, человек не без образования, это прекрасно понимаете. В данный момент в Бостоне нет острых расовых противоречий, все более или менее нормально. Преступность держится в рамках, народ полицию уважает. Афро-американская часть населения живет лучше и спокойнее, чем в любом другом большом городе Соединенных Штатов. Скажем, в Нью-Йорке ситуация другая. Там полиции не доверяют. Там ее даже ненавидят! Нас, к счастью, Господь миловал. Да, Бен, сейчас речь идет о вопросе политической важности.
Я не очень-то верил идиллической картинке, нарисованной прокурором. Пусть он это втравляет избирателям перед выборами. А у меня свое мнение.
– Даже если дело будут рассматривать в штате Мэн, – продолжал Лауэри, – оно все равно окажется в центре внимания бостонской публики. И я обязан буду сказать народу, что все улики свидетельствуют против Брекстона. И другого подозреваемого не существует. Я не желаю упоминать прошлое десятилетней давности. Я не хочу, чтобы прошлое постоянно волочилось за нами и мешало идти вперед!
– К сожалению, сэр, прошлое неизбежно волочится за нами.
– Бен, я вас прошу, не ройтесь вы в прошлом дерьме! Десять лет назад убийство Траделла привело к обострению отношений между белыми и черными. Сами понимаете: белый полицейский убит черным парнем. «Опять белый убит черным!», «Опять черного обвиняют в убийстве белого!». Вы, Бен, стоите возле цистерны с бензином и поигрываете спичками. Не лучшее занятие для человека вашего ума!
Келли вдруг поднялся.
– Все ясно, сэр. Спасибо за разговор. Пойдем, Бен.
Выйдя на улицу, мы с Келли решили, что мы на правильном пути. Раз Лауэри так разволновался, надо действовать дальше.
Келли предложил еще раз наведаться к Хулио Веге.
Нам было невдомек, что мы с этим опоздали.
Хулио Вега был уже мертв.
– Я просто не знаю, что и думать, мистер Лауэри.
Лауэри стоял у окна, спиной ко мне и Келли. Но тут он круто развернулся и впился в меня пронизывающим взглядом. На меня это не произвело большого впечатления – я как раз разглядывал его на заказ сделанные туфли. Его следовательские штучки в разговоре мне были до лампочки.
– Политически корректный ответ, – сказал Лауэри. – Вы со мной в искусстве уклончивости упражняетесь? Или говорите от души?
– От души, сэр, – сказал я. Ну да, стану я тебе, хлыщ поганый, от души что-то говорить!
– И хотел бы вам верить, да как-то не верится, – сказал Лауэри. – У меня впечатление, что вы только прикидываетесь простачком, а на самом деле знаете больше, чем говорите вслух.
Лауэри опять переключился на вид из окна. Из его кабинета вид на центр был чудесный. А я переключился на экраны трех установленных рядышком телевизоров. На экранах мелькали картинки, правда, без звука. Очевидно, в высших кругах считается шиком смотреть сразу несколько программ – дескать, мы ежеминутно в курсе всего!
– Парень из глубинки решил показать городским задавакам, где раки зимуют, – задумчиво произнес Лауэри. – Что ж, поделом городским задавакам, они крепко потрепали ему нервы... – Лауэри вздохнул. – Шериф Трумэн, шутки шутками, но вы должны понять мое положение...
– Мистер Лауэри, вы не обязаны извиняться передо мной.
– Совершенно верно. Я извиняться перед вами не обязан. Я вообще вам ничем не обязан. А вот вы, будучи не у себя дома, кое-что обязаны... Скажите мне на милость, что вы потеряли в нашем архиве? Ведь вы там с утра копались в досье Траделла!
– Так точно, сэр.
– Ищете связь с убийством Данцигера?
– Такая связь вполне возможна.
– Ага, вполне возможна. Я так понимаю: это ваша позиция. А в вину Брекстона вы не верите?
– На сто процентов уверен быть не могу.
– А вы всегда желаете быть уверенным на сто процентов?
– В идеале – да.
Лауэри подумал секунду-другую, а затем сказал отеческим тоном:
– Бен, я в судебных залах не первый год. И знаете, что судья всякий раз говорит присяжным? Что они должны решить, виновен ли обвиняемый «вне любого разумного сомнения». Обратите внимание на формулу. Судья не говорит: «Вне всякого сомнения». Он говорит осторожно: «Вне любого разумного сомнения». То есть судья как бы даже и не мечтает о том, что присяжные будут уверены на все сто процентов. Он лишь просит о предельно возможной уверенности. Иными словами, смиренное сознание, что ошибки возможны, лежит в самой основе нашей юридической системы. Потому что судебный аппарат – это люди, а людям свойственно ошибаться. И мы вынуждены с этим мириться, ибо иного выбора у нас нет. Никто из нас не имеет монополии на истину, никто не имеет машины времени, чтобы побывать в прошлом и все увидеть своими глазами. Мы высказываем догадки, собираем улики и молим Бога, чтобы мы оказались правы, чтобы мы не допустили ошибки. Это огромная, тяжкая ответственность, Бен!
– Понимаю, сэр.
– Мы арестовываем человека не тогда, когда мы на сто процентов уверены в его вине, а когда эта уверенность достигает определенного уровня – к примеру, пятьдесят один процент. Как только мы решили, что вот он, виноватый, мы полностью сосредотачиваемся на отработке принятой версии, землю роем, чтобы подтвердить – да, это и есть преступник. На этом этапе следствия мы забываем о презумпции невиновности. Для нас существует одна реальность – данный человек совершил преступление, и наше дело – это доказать!
– Да, сэр.
Я покосился на Келли, который сидел в кресле справа от меня. Он со скучающим видом разглядывал потолок. Прокурор мог бы с тем же успехом рассуждать о репродуктивных привычках галапагосских черепах.
– Итак, шериф Трумэн, у вас есть сомнения в том, что Брекстон – убийца?
– Да, сэр.
– Выкиньте их из головы.
– Простите, сэр?
– Выкиньте их из головы. Убийца – Брекстон.
– Почем вам знать?
– Да потому что я ловлю преступников с незапамятных времен. У нас достаточно улик, чтобы трижды засудить Брекстона за убийство Бобби Данцигера! Мне, черт возьми, случалось выигрывать дела, где было раз в пять меньше доказательств! Поэтому я не испытываю никакой нужды притягивать к делу за волосы случай десятилетней давности – убийство Траделла. А значит, забудьте, выкиньте все из головы!
Поверьте мне, без упоминания об убийстве Траделла нам проще засудить Брекстона. Таким образом, мы не будем сбивать с толку присяжных избытком информации. Да и городу будет только вредно, если всплывет давняя тема – нераскрытое убийство полицейского Артура Траделла!
Бен, тут речь идет о большой политике. Надеюсь, вы, человек не без образования, это прекрасно понимаете. В данный момент в Бостоне нет острых расовых противоречий, все более или менее нормально. Преступность держится в рамках, народ полицию уважает. Афро-американская часть населения живет лучше и спокойнее, чем в любом другом большом городе Соединенных Штатов. Скажем, в Нью-Йорке ситуация другая. Там полиции не доверяют. Там ее даже ненавидят! Нас, к счастью, Господь миловал. Да, Бен, сейчас речь идет о вопросе политической важности.
Я не очень-то верил идиллической картинке, нарисованной прокурором. Пусть он это втравляет избирателям перед выборами. А у меня свое мнение.
– Даже если дело будут рассматривать в штате Мэн, – продолжал Лауэри, – оно все равно окажется в центре внимания бостонской публики. И я обязан буду сказать народу, что все улики свидетельствуют против Брекстона. И другого подозреваемого не существует. Я не желаю упоминать прошлое десятилетней давности. Я не хочу, чтобы прошлое постоянно волочилось за нами и мешало идти вперед!
– К сожалению, сэр, прошлое неизбежно волочится за нами.
– Бен, я вас прошу, не ройтесь вы в прошлом дерьме! Десять лет назад убийство Траделла привело к обострению отношений между белыми и черными. Сами понимаете: белый полицейский убит черным парнем. «Опять белый убит черным!», «Опять черного обвиняют в убийстве белого!». Вы, Бен, стоите возле цистерны с бензином и поигрываете спичками. Не лучшее занятие для человека вашего ума!
Келли вдруг поднялся.
– Все ясно, сэр. Спасибо за разговор. Пойдем, Бен.
Выйдя на улицу, мы с Келли решили, что мы на правильном пути. Раз Лауэри так разволновался, надо действовать дальше.
Келли предложил еще раз наведаться к Хулио Веге.
Нам было невдомек, что мы с этим опоздали.
Хулио Вега был уже мертв.
48
Вега висел в кухне своего небольшого домика. Он использовал электрокабель, который привязал к крючку для люстры. Массивный узел петли наклонил голову вперед. Спереди удавка терялась в складках жира на шее. Стул, на котором он стоял, теперь валялся на полу.
Келли притронулся к руке покойника. Тело качнулось и несколько раз прошлось из стороны в сторону, как маятник.
– Холодный, – констатировал Келли.
Он позвонил в полицию. И началась обычная катавасия. Через полчаса явились все, кому положено – и местные полицейские, и бостонские, и ищейки из отдела по расследованию убийств. Даже самоубийство классифицируется законом как «неестественная смерть» и расследуется по полной программе.
Но, по-моему, смерть Хулио Веги была предельно естественной. Логическое завершение десяти лет опалы в полиции, преждевременного увольнения на пенсию, угрызений совести и пьянства. Вега наконец-то сполна расплатился за свои прегрешения, если таковые имелись. Уйдя из жизни, он избежал вторичного слушания по делу об убийстве Траделла, которые должны были просыпать новую соль на незажившие раны.
Даже сам вид покойного наводил на мысль о естественной смерти. В отличие от трупов Данцигера и Ратлеффа, где все кричало о насилии, Вега, казалось, просто уснул. Правда, в крайне неудобной позе. Однако кому из нас не случалось заснуть в совершенно дурацкой позе?
Гиттенс тоже явился. Он был заметно расстроен.
– Я боялся, что именно так все и кончится. Уж очень жестоко обошлись с Вегой. Он этого не заслужил.
Я хотел было подойти к Гиттенсу и сказать несколько слов утешения, но вовремя одумался. Не те у нас теперь были отношения, чтобы он оценил мое сочувствие.
Келли отвел в сторонку одного из детективов и спросил его мнение.
– Чистое самоубийство. Мы тут единственно для проформы.
Тело все еще висело в центре комнаты – фотографы-криминалисты задерживались на другом происшествии.
В момент, когда рядом с трупом никого не было, Келли подвел меня к Веге и сказал:
– Посмотри на следы на его шее, Бен. Приподними-ка тело.
Сам он приподнял голову Веги, раздвинул складки кожи. Я увидел две сине-красные полосы. Одна полоса кровоподтеков ниже кадыка, вторая – выше.
– Хм, – сказал я, не зная, что бы еще добавить.
Келли осуждающе посмотрел на меня.
– Смотри внимательнее! Замечаешь странность?
Я опять невнятно хмыкнул. Потом сказал:
– Говоря по совести, ничего не замечаю. Это первый повешенный, которого я вижу.
– А я повешенных видел не раз. Хотя впервые вижу человека, который ухитрился повеситься дважды.
Через несколько минут подъехала Кэролайн и с ходу сунула мне в руку бумажку с номером телефона.
– А кому я должен позвонить? – спросил я. – Тут нет фамилии!
– Незачем светить фамилию, – сказала Кэролайн и тихонько добавила: – Это Макс Бек.
Келли притронулся к руке покойника. Тело качнулось и несколько раз прошлось из стороны в сторону, как маятник.
– Холодный, – констатировал Келли.
Он позвонил в полицию. И началась обычная катавасия. Через полчаса явились все, кому положено – и местные полицейские, и бостонские, и ищейки из отдела по расследованию убийств. Даже самоубийство классифицируется законом как «неестественная смерть» и расследуется по полной программе.
Но, по-моему, смерть Хулио Веги была предельно естественной. Логическое завершение десяти лет опалы в полиции, преждевременного увольнения на пенсию, угрызений совести и пьянства. Вега наконец-то сполна расплатился за свои прегрешения, если таковые имелись. Уйдя из жизни, он избежал вторичного слушания по делу об убийстве Траделла, которые должны были просыпать новую соль на незажившие раны.
Даже сам вид покойного наводил на мысль о естественной смерти. В отличие от трупов Данцигера и Ратлеффа, где все кричало о насилии, Вега, казалось, просто уснул. Правда, в крайне неудобной позе. Однако кому из нас не случалось заснуть в совершенно дурацкой позе?
Гиттенс тоже явился. Он был заметно расстроен.
– Я боялся, что именно так все и кончится. Уж очень жестоко обошлись с Вегой. Он этого не заслужил.
Я хотел было подойти к Гиттенсу и сказать несколько слов утешения, но вовремя одумался. Не те у нас теперь были отношения, чтобы он оценил мое сочувствие.
Келли отвел в сторонку одного из детективов и спросил его мнение.
– Чистое самоубийство. Мы тут единственно для проформы.
Тело все еще висело в центре комнаты – фотографы-криминалисты задерживались на другом происшествии.
В момент, когда рядом с трупом никого не было, Келли подвел меня к Веге и сказал:
– Посмотри на следы на его шее, Бен. Приподними-ка тело.
Сам он приподнял голову Веги, раздвинул складки кожи. Я увидел две сине-красные полосы. Одна полоса кровоподтеков ниже кадыка, вторая – выше.
– Хм, – сказал я, не зная, что бы еще добавить.
Келли осуждающе посмотрел на меня.
– Смотри внимательнее! Замечаешь странность?
Я опять невнятно хмыкнул. Потом сказал:
– Говоря по совести, ничего не замечаю. Это первый повешенный, которого я вижу.
– А я повешенных видел не раз. Хотя впервые вижу человека, который ухитрился повеситься дважды.
Через несколько минут подъехала Кэролайн и с ходу сунула мне в руку бумажку с номером телефона.
– А кому я должен позвонить? – спросил я. – Тут нет фамилии!
– Незачем светить фамилию, – сказала Кэролайн и тихонько добавила: – Это Макс Бек.
49
В Паблик-Гарден на островке посреди пруда разыгрались-раскрякались дикие утки. Особенно волновались селезни – вытягивали головы, гонялись друг за другом, молотили крыльями и с громким всплеском ныряли в воду.
Макс Бек сидел на лавочке у пруда, рассеянно жевал сандвич и наблюдал за шумными кряквами. Фольгу от сандвича он сунул под бедро, чтобы ветер не унес. Здесь, в городском идиллическом уголке природы, Бек казался заурядным раздобревшим мужчиной средних лет. С трудом вспоминалось мое первое впечатление от него – скользкий судейский крючок, один вид которого приводит в отчаяние любого человека, мечтающего о справедливом миропорядке.
– Добрый день, мистер Бек, – сказал я.
– А, шериф Трумэн! Спасибо, что пришли. Садитесь. Желаете бутерброд с тунцом?
Я кивнул и взял бутерброд.
– Молодец, – сказал Бек, – не боишься данайцев, дары приносящих.
– Вы тут часто обедаете? – спросил я для поддержания дружелюбного разговора.
– Нет. Обычно я вообще не обедаю. Или некогда, или совесть не велит. – Он с улыбкой показал на свое брюшко. – А вас я позвал именно сюда потому, что хотел поговорить без посторонних.
Утки опять закрякали, забегали.
– Что-то их беспокоит, – заметил я.
– Просто холодает. Они волнуются, пора улетать в теплые края.
Мы какое-то время молча жевали.
– Кто-нибудь знает, что вы здесь, со мной? – наконец спросил Бек.
– Нет. По телефону мы договорились о конфиденциальной встрече. Кстати, вы уж извините, но встреча с вами – это не то, чем я стал бы хвастаться перед своими друзьями-полицейскими.
– Твои друзья в полиции небось считают, что я принадлежу к плохим парням – только потому, что они платят мне как адвокату.
– Адвокат адвокату рознь, – произнес я. – Есть мнение, что вы слишком уж на стороне плохих парней. Так сказать, поклонник сатаны.
Бек ухмыльнулся. Клеймо сатаниста его не пугало. Сатана и иже с ним щедро платят.
– Как бы то ни было, – сказал Бек, – я благодарен вам, что вы пришли. Не будем засиживаться, чтобы нас никто не застукал вместе. Поэтому к делу. Обычно я договариваюсь напрямую с прокурором. Но сегодняшний случай – особый. Мой клиент хочет не просто сдаться властям. Он хочет сдаться лично вам.
– Мне? Почему лично мне?
– Он вам доверяет.
– И напрасно. Ваш клиент сообщил вам, что сегодня ночью он со своим костоломом вломился ко мне в гостиничный номер и приставил мне пушку ко лбу?
Бек отрицательно помотал головой.
– Возможно, сегодня в полиции я не самый большой благожелатель Брекстона.
– Понимаю ваше раздражение. Но я помню, что вы не стали подавать на Брекстона жалобу за нападение в комнате допросов. А ведь вы тогда могли доставить ему огромные неприятности! Однако вы его пощадили. Это сбрасывать со счетов и забывать нельзя.
Я молчал.
– Харолд сказал, что вы помогли вернуть его дочь.
– А, пустяки.
– Для него не пустяки. Шериф Трумэн, бостонская полиция рвет и мечет – они остервенело ищут Брекстона. Но найти его они не должны. Это очень важно. Вы понимаете, что я имею в виду?
– Нет, не понимаю. По-моему, важно, чтобы они его наконец нашли. Выписан ордер на его арест. Все законно.
– Я не против закона. Просто нельзя допустить, чтобы Харолд попал в лапы бостонской полиции. В этом случае его жизнь гроша ломаного не стоит. Он либо погибнет в камере при загадочных обстоятельствах, либо белые полицейские пристрелят его как собаку где-нибудь в темном переулке – при попытке бегства или за вооруженное сопротивление при аресте. Задним числом ему что-нибудь да пришьют. В Бостоне моего клиента ждет не судебное разбирательство, а расправа. Мне не понравилась его речь. Белые полицейские! Какого дьявола так обобщать! Я, в конце концов, тоже белый и тоже полицейский!
– Кого я в данный момент слышу, – спросил я, – вас или вашего клиента?
– Мы с моим клиентом говорим одним голосом.
– Ага! И вы хотите отрицать, что вы с дьяволом на дружеской ноге!
Бек нахмурился. Он разломил кусок хлеба и бросил его уткам. Те бесстрашно подбежали совсем близко к его ногам и устроили маленькую драчку вокруг добычи.
– Мой клиент попросил передать вам его просьбу, – другим, более официальным тоном продолжил Бек. – Что я и делаю. Раз существует ордер на его арест, он готов сдаться. Но он выдвигает два условия. Во-первых, он сдается именно вам. Во-вторых, его тут же увозят в Мэн – следствие и процесс должны проходить в вашем штате. Оказаться в руках бостонской полиции он не желает ни на день, ни на час, ни на минуту! В этом пункте он настроен решительно – будет так и не иначе.
– А если я не соглашусь, тогда что?
– Тогда его рано или поздно найдет бостонская полиция. И ей он без боя не сдастся. Кто-то пострадает.
– Возможно, Харолд.
– Да, возможно, Харолд. Шериф Трумэн, вам такой вариант кажется приемлемым?
– Разумеется, нет. Вы за кого меня принимаете! Вы всех копов считаете циниками?
– Некоторые копы не вызывают у меня восторженных чувств.
– Причислять меня к выродкам в форме несправедливо!
– Ладно, извините. Мой клиент считает, что некоторые бостонские полицейские намерены от него избавиться. А теперь позвольте вам показать один интересный документ. Думаю, это вам многое прояснит в ситуации.
Бек достал из своего кейса несколько бланков с шапкой окружного прокурора и протянул их мне. На каждой из четырех страничек стоял штамп «Секретно».
На первом листе была указана тема документа: «Соглашение между стороной обвинения и Харолдом Эллисоном Брекстоном».
Не скрою, я был ошарашен.
– Посмотрите в конец, – сказал Бек, – на подписи.
На последней странице стояли росчерки сразу трех работников прокуратуры, начиная с самого высшего.
Подписали:
генеральный прокурор штата,
окружной прокурор Лауэри,
помощник окружного прокурора Данцигер.
– Харолд просил показать этот документ вам. Вы понимаете, что у вас в руках, шериф Трумэн? Это соглашение о сотрудничестве. Подписано среди прочих и Бобом Данцигером. Вы знали, что Брекстон работал на Данцигера?
– Н-нет.
– В этом свете вам не кажется странным предположение, что Харолд взял да убил человека, который только что обеспечил ему иммунитет? Взгляните-ка на этот пассаж. – Бек указал мне абзац на второй странице. – «Применить принцип неподсудности в отношении к его показаниям касательно событий в ночь с 16 на 17 августа 1987 года, когда был убит Артур Траделл». Вы знаете, что означают слова «применить принцип неподсудности»?
– Да. Что бы он ни сказал, давая показания по данной теме, это не может быть использовано против него. Разве что обвинение сумеет доказать, что оно получило ту же информацию из другого, независимого источника. Короче, формальное обвинение в убийстве Траделла с него не снимают, но все сообщенное Брекстоном не имеют права использовать против него в суде.
Макс Бек сидел на лавочке у пруда, рассеянно жевал сандвич и наблюдал за шумными кряквами. Фольгу от сандвича он сунул под бедро, чтобы ветер не унес. Здесь, в городском идиллическом уголке природы, Бек казался заурядным раздобревшим мужчиной средних лет. С трудом вспоминалось мое первое впечатление от него – скользкий судейский крючок, один вид которого приводит в отчаяние любого человека, мечтающего о справедливом миропорядке.
– Добрый день, мистер Бек, – сказал я.
– А, шериф Трумэн! Спасибо, что пришли. Садитесь. Желаете бутерброд с тунцом?
Я кивнул и взял бутерброд.
– Молодец, – сказал Бек, – не боишься данайцев, дары приносящих.
– Вы тут часто обедаете? – спросил я для поддержания дружелюбного разговора.
– Нет. Обычно я вообще не обедаю. Или некогда, или совесть не велит. – Он с улыбкой показал на свое брюшко. – А вас я позвал именно сюда потому, что хотел поговорить без посторонних.
Утки опять закрякали, забегали.
– Что-то их беспокоит, – заметил я.
– Просто холодает. Они волнуются, пора улетать в теплые края.
Мы какое-то время молча жевали.
– Кто-нибудь знает, что вы здесь, со мной? – наконец спросил Бек.
– Нет. По телефону мы договорились о конфиденциальной встрече. Кстати, вы уж извините, но встреча с вами – это не то, чем я стал бы хвастаться перед своими друзьями-полицейскими.
– Твои друзья в полиции небось считают, что я принадлежу к плохим парням – только потому, что они платят мне как адвокату.
– Адвокат адвокату рознь, – произнес я. – Есть мнение, что вы слишком уж на стороне плохих парней. Так сказать, поклонник сатаны.
Бек ухмыльнулся. Клеймо сатаниста его не пугало. Сатана и иже с ним щедро платят.
– Как бы то ни было, – сказал Бек, – я благодарен вам, что вы пришли. Не будем засиживаться, чтобы нас никто не застукал вместе. Поэтому к делу. Обычно я договариваюсь напрямую с прокурором. Но сегодняшний случай – особый. Мой клиент хочет не просто сдаться властям. Он хочет сдаться лично вам.
– Мне? Почему лично мне?
– Он вам доверяет.
– И напрасно. Ваш клиент сообщил вам, что сегодня ночью он со своим костоломом вломился ко мне в гостиничный номер и приставил мне пушку ко лбу?
Бек отрицательно помотал головой.
– Возможно, сегодня в полиции я не самый большой благожелатель Брекстона.
– Понимаю ваше раздражение. Но я помню, что вы не стали подавать на Брекстона жалобу за нападение в комнате допросов. А ведь вы тогда могли доставить ему огромные неприятности! Однако вы его пощадили. Это сбрасывать со счетов и забывать нельзя.
Я молчал.
– Харолд сказал, что вы помогли вернуть его дочь.
– А, пустяки.
– Для него не пустяки. Шериф Трумэн, бостонская полиция рвет и мечет – они остервенело ищут Брекстона. Но найти его они не должны. Это очень важно. Вы понимаете, что я имею в виду?
– Нет, не понимаю. По-моему, важно, чтобы они его наконец нашли. Выписан ордер на его арест. Все законно.
– Я не против закона. Просто нельзя допустить, чтобы Харолд попал в лапы бостонской полиции. В этом случае его жизнь гроша ломаного не стоит. Он либо погибнет в камере при загадочных обстоятельствах, либо белые полицейские пристрелят его как собаку где-нибудь в темном переулке – при попытке бегства или за вооруженное сопротивление при аресте. Задним числом ему что-нибудь да пришьют. В Бостоне моего клиента ждет не судебное разбирательство, а расправа. Мне не понравилась его речь. Белые полицейские! Какого дьявола так обобщать! Я, в конце концов, тоже белый и тоже полицейский!
– Кого я в данный момент слышу, – спросил я, – вас или вашего клиента?
– Мы с моим клиентом говорим одним голосом.
– Ага! И вы хотите отрицать, что вы с дьяволом на дружеской ноге!
Бек нахмурился. Он разломил кусок хлеба и бросил его уткам. Те бесстрашно подбежали совсем близко к его ногам и устроили маленькую драчку вокруг добычи.
– Мой клиент попросил передать вам его просьбу, – другим, более официальным тоном продолжил Бек. – Что я и делаю. Раз существует ордер на его арест, он готов сдаться. Но он выдвигает два условия. Во-первых, он сдается именно вам. Во-вторых, его тут же увозят в Мэн – следствие и процесс должны проходить в вашем штате. Оказаться в руках бостонской полиции он не желает ни на день, ни на час, ни на минуту! В этом пункте он настроен решительно – будет так и не иначе.
– А если я не соглашусь, тогда что?
– Тогда его рано или поздно найдет бостонская полиция. И ей он без боя не сдастся. Кто-то пострадает.
– Возможно, Харолд.
– Да, возможно, Харолд. Шериф Трумэн, вам такой вариант кажется приемлемым?
– Разумеется, нет. Вы за кого меня принимаете! Вы всех копов считаете циниками?
– Некоторые копы не вызывают у меня восторженных чувств.
– Причислять меня к выродкам в форме несправедливо!
– Ладно, извините. Мой клиент считает, что некоторые бостонские полицейские намерены от него избавиться. А теперь позвольте вам показать один интересный документ. Думаю, это вам многое прояснит в ситуации.
Бек достал из своего кейса несколько бланков с шапкой окружного прокурора и протянул их мне. На каждой из четырех страничек стоял штамп «Секретно».
На первом листе была указана тема документа: «Соглашение между стороной обвинения и Харолдом Эллисоном Брекстоном».
Не скрою, я был ошарашен.
– Посмотрите в конец, – сказал Бек, – на подписи.
На последней странице стояли росчерки сразу трех работников прокуратуры, начиная с самого высшего.
Подписали:
генеральный прокурор штата,
окружной прокурор Лауэри,
помощник окружного прокурора Данцигер.
– Харолд просил показать этот документ вам. Вы понимаете, что у вас в руках, шериф Трумэн? Это соглашение о сотрудничестве. Подписано среди прочих и Бобом Данцигером. Вы знали, что Брекстон работал на Данцигера?
– Н-нет.
– В этом свете вам не кажется странным предположение, что Харолд взял да убил человека, который только что обеспечил ему иммунитет? Взгляните-ка на этот пассаж. – Бек указал мне абзац на второй странице. – «Применить принцип неподсудности в отношении к его показаниям касательно событий в ночь с 16 на 17 августа 1987 года, когда был убит Артур Траделл». Вы знаете, что означают слова «применить принцип неподсудности»?
– Да. Что бы он ни сказал, давая показания по данной теме, это не может быть использовано против него. Разве что обвинение сумеет доказать, что оно получило ту же информацию из другого, независимого источника. Короче, формальное обвинение в убийстве Траделла с него не снимают, но все сообщенное Брекстоном не имеют права использовать против него в суде.