Лэндей Уильям. Мишн-Флэтс

   – Два-ноль-пять, – отчеканил секретарь.
   – Двести пять арестов. И все это счастье обрушилось на вашего покорного слугу! Если я не ошибаюсь, новый рекорд.
   – Поздравляю, ваша честь.
   – Просветите меня, пожалуйста, мисс Келли, чем вы объясните такой внезапный пик полицейского рвения? Возросло ли количество преступлений? Или существует какая иная причина? Я надеюсь, рвение полиции оправдано и речь идет о серьезных преступлениях. Посмотрим, что мы тут имеем... – Судья сделал паузу и полистал бумаги перед собой на столе. – Ага, вот что мы имеем: схвачен с поличным – одна сигарета с марихуаной; нарушение границ частной собственности... А, вот особенно ужасное: порча общественного имущества на сумму в пятьдесят долларов.
   – Согласно закону, вандализм – преступление, ваша честь.
   – Этот «вандал» мочился на тротуаре!
   – Если след остался на стене дома, то согласно букве закона...
   Лицо судьи свело судорогой. На челюстях заиграли желваки.
   Вся эта дребедень, важная в богатом и спокойном квартале, ничто в Мишн-Флэтс. Только отвлекает от серьезной работы – так сказать, забивает песком судебный механизм. И это уже, черт возьми, не смешно!
   – Мисс Келли, если я правильно понимаю, то окружной прокурор имеет намерение показательно выпороть Мишн-Флэтс за известное всем убийство?
   – Я не уверена, что я вас правильно поняла, – сдержанно ответила Кэролайн Келли.
   Судья устало махнул рукой младенцу – дескать, садись, не маячь.
   – Ладно, – сказал судья, – вызывайте задержанного.
   – Номер девяносто семь дробь семь-семь-восемь-восемь, – снова отбарабанил секретарь. – Народ против Джеральда Макниза Третьего, известного также под именами Большой Мак, Джи-Мани и... так далее. Запугивание свидетеля. Нападение и побои. Нанесение телесных повреждений с помощью асфальтовой мостовой... Обвинитель – помощник окружного прокурора Кэролайн Келли. Защитник – мистер Бек.
   Публика, привычная к судебному канцеляриту, приняла слова секретаря как должное. Только девушка рядом, обращаясь ко мне, ошарашенно шепнула:
   – Я не ослышалась? Он побил его – мостовой?
   Участники разбирательства выстроились треугольником перед судьей. Обвиняемый – в центре, обвинение и защита – по сторонам.
   Макс Бек был полной противоположностью элегантной обвинительнице. Мятый пиджак, под ним непритязательный свитерок. Из всех карманов торчат шариковые ручки и блокноты. Седоватые кудряшки на голове, с которых сыпется перхоть на плечи.
   Казалось, Макс Бек всем своим обликом хотел показать: мне некогда заботиться о себе, я весь в хлопотах о моих подзащитных – этих невинных страдальцах.
   Обвиняемый стоял в небрежной позе, сложив руки на животе. Высокий и худощавый парень, наголо остриженная голова. Несмотря на вроде бы добродушную расслабленность Макниза – впору забыть, что на его руках наручники, – от парня исходила агрессивная сила. Что-то в выражении его лица сразу заставляло внутренне напрячься.
   Макс Бек положил ему руку на локоть – дескать, не робей, мы тебя отстоим. Но Макниз достаточно бесцеремонно отбросил его руку.
   – Пожалуйста, обвинение, – сказал судья.
   – Ваша честь, убитый помощник окружного прокурора Роберт Данцигер готовился к судебному процессу против этого человека.
   – Протест, ваша честь!
   – Отклоняется. Я хочу быть в курсе.
   – Мой клиент здесь не по обвинению в убийстве Данцигера. Сегодняшнее дело к Данцигеру не имеет ни малейшего отношения!
   Судья нетерпеливо отмахнулся от Бека.
   – Я же сказал: хочу быть в курсе.
   Судья Белл весь преобразился. Наконец-то речь шла не о хулигане, который залез в чей-то сад, а о чем-то более серьезном.
   Кэролайн Келли продолжила:
   – Банда, членом которой является Макниз...
   – Протест, ваша честь!
   – Отклоняется.
   – Ваша честь, мой клиент не является членом банды!
   – Является, является, – сказала Келли. – И этот факт объясняет мотивы тех его действий, о которых сегодня пойдет речь.
   – Протест защиты отклоняется, – повторил судья.
   – Банда, членом которой является Макниз, мишнская братва, была готова на все, чтобы подготовленное Данцигером дело Макниза не дошло до суда. Джеральд Макниз, согласно некоторым предположениям, является близким приспешником главаря банды Харолда Брекстона. Главный свидетель по делу, подготовленному Данцигером, скрывается – и мишнская братва пыталась его найти и убрать.
   – Протест, ваша честь! Чистый домысел!
   – Отклоняется. Слушаю дальше.
   – В эти выходные, – продолжала Кэролайн Келли, – мистер Макниз, известный также под кличкой Большой Мак, наконец вышел на след Рея Ратлеффа. В ночь с субботы на воскресенье, примерно в полночь, в Мишн-Флэтс Макниз напал на Стенфорд-стрит на Рея Ратлеффа. Он повалил его и по меньшей мере десяток раз ударил лицом об асфальт. По словам одного свидетеля, со стороны это выглядело так, словно Макниз забивает в мостовую гвозди – головой Рея Ратлеффа! При этом он сломал несколько лицевых костей мистера Ратлеффа, в том числе и глазницу. Не исключено, что мистер Ратлефф лишится правого глаза.
   Джеральд Макниз презрительно фыркнул.
   – Мистер Бек? – сказал судья.
   – Ваша честь, при всем должном уважении к мисс Кедли я должен обратить ваше внимание на тот факт, что полиция в последние недели устроила в Мишн-Флэтс форменную охоту на молодых афроамериканцев – в связи с гибелью Данцигера.
   Келли возмущенно уставилась на Бека.
   Что за свинство! Сворачивать на извечные контры между чернокожими и полицией и переводить вопрос в плоскость расовых противоречий – только для того, чтобы обелить своего подзащитного!
   Как Келли ни прожигала его глазами, Бек не дал сбить себя и продолжал:
   – Да, молодые чернокожие в округе без разбора подвергаются гонениям со стороны полиции. Мистер Макниз стал объектом особо бесцеремонного преследования. При этом нет ни малейшего указания на то, что он как-то связан с убийством Данцигера. На моего клиента пытаются навесить всех собак, опорочить его честное имя. То, что происходит, очень напоминает охоту на ведьм. Полиция...
   Судья резко прервал его:
   – Увольте нас от лекции на тему охоты за ведьмами!
   – Я хочу только сказать – вся эта истерия...
   – Мистер Бек, у меня сегодня еще уйма дел. Про ведьм вы мне расскажете на досуге.
   Бек скорчил обиженную мину, дескать, не заткни вы мне рот, я бы произнес замечательную речь – хоть сразу бери в книжки по юриспруденции!
   – Ваша честь, против моего клиента нет ничего – ни доказательств, ни свидетелей. Стало быть, перспектива обвинения нулевая. Я прошу отпустить моего клиента под залог.
   – А что скажете вы, мисс Келли? Есть у вас свидетель преступления?
   – Так точно.
   – Он готов назвать себя?
   – Так точно.
   – Он готов выступить под присягой?
   Келли несколько смутилась, сделала неопределенный жест правой рукой и наконец промолвила:
   – Ваша честь, я уверена, что свидетель выступит под присягой. Обвинение настаивает на том, что задержанный не может быть выпущен под залог.
   Судья Белл нахмурился. Жертва в бегах. Обвинение имеет свидетеля, который не горит энтузиазмом выступить в суде. К тому же обвинение норовит связать это дело с убийством Данцигера. Словом, карточный домик. Дунь – рассыпется.
   Судья еще раз полистал бумаги на своем столе, пожевал губы – и объявил:
   – Залог – пятьсот тысяч долларов. Из них пятьдесят тысяч – наличными.
   Секретарь, обращаясь к задержанному, повторил решение суда. Но Макниз, казалось, никого не слушал – он рассматривал Кэролайн Келли.
   Залог в пятьсот тысяч долларов его не смутил. Братва заплатит.
   – Мисс Келли, – сказал судья, – или вы срочно найдете жертву и свидетеля, или я прекращу дело.
   После того как решение об освобождении Макниза под залог было зачитано по всей форме и Макниза вывели, судья объявил: «Два часа!» – то есть обеденный перерыв.
   Как только судья ушел, атмосфера в зале стала непринужденной.
   Публика поспешила к выходу, а адвокаты и обвинители задержались еще на несколько минут – пообщаться с коллегами.
   Пока Кэролайн Келли болтала с другими, я с интересом наблюдал за ней.
   То впечатление, которое сложилось у меня на основе фотографии в доме ее отца, оказалось ложным. Прежде всего – в жизни она была намного симпатичнее.
   Конечно, не красавица. Отнюдь нет. Она не унаследовала узкое костистое лицо отца – ее лицо было широковато, нос длинноват, подбородок вылеплен не слишком четко. Только рот замечательный, с правильно очерченными полными губами. Хотя рот довольно неулыбчивый. Но верно говорят: чтобы быть обаятельным, не обязательно быть красивым. Фотография в доме ее отца – всего лишь фотография. Преимущество живой Кэролайн было в том, что она – живая.
   В ее жестах и движениях чувствовалось что-то аристократичное, величавое. Улыбалась она углом рта, иронично. Это не производило впечатления врожденного цинизма. Просто симпатичный скепсис.
   Когда я решился подойти к ней, она заканчивала разговор с Максом Беком.
   – Кстати, как твой отец? – спросил он.
   – Все так же.
   – Ну, значит, все хорошо!
   Кэролайн только усмехнулась, повернувшись в мою сторону.
   – Добрый день, – сказал я. – Меня зовут Бен Трумэн.
   – Мы с вами знакомы?
   – Нет.
   – Погодите. Бен Трумэн?.. Ах, извините, о вас рассказывал мой отец. Как вам понравился здешний цирк?
   – Занятно, – сказал я, пожимая ее сухую теплую руку.
   – Занятно! – передразнил меня Макс Бек. – По первому разу, конечно, занятно.
   – Макс, познакомься, это шериф Трумэн из города Версаль в штате Мэн.
   – А, вы оттуда. Мои соболезнования по поводу случившегося.
   – Макс, шериф Трумэн приехал в Бостон, чтобы разобраться с убийством Данцигера. Так что трепещи, скоро ряды твоих клиентов сильно поредеют.
   – Уже трепещу, – насмешливо сказал Бек и, попрощавшись, отошел от нас.
   Мы остались наедине.
   – Похоже, ваше замечание его не позабавило, – заметил я.
   – А я и не собиралась шутить.
   Келли собрала документы со стола и убрала их в свой кейс. Я стоял так близко, что мог различить седые пряди в ее волосах. Нарочно не закрашены? Кэролайн была вся такая элегантная, аккуратная и продуманная – начиная от одежды и заканчивая искусным, едва заметным макияжем. Немыслимо предположить, что седые пряди оставлены случайно. Очевидно, это часть имиджа.
   – Шериф, вы сказали, было занятно. А более конкретно?
   – Более конкретно? – улыбнулся я. – Меня поразило то, что вы шепнули своему коллеге в ухо.
   – Вас это шокировало?
   – Не сами слова, а тот факт, что не только я, но и судья мог вас услышать.
   – Велика беда. Ему это полезно – услышать, что кто-то способен послать его на...
   Опять она сформулировала свою мысль без обиняков. Я слегка покраснел.
   – А как вам понравился пассаж про охоту на ведьм? – спросил я.
   – Чепуха. Обычная риторика Бека – любит драматизировать.
   – Он прав?
   – Насчет охоты на ведьм? Нет, мы здесь не совсем дураки, чтобы устраивать подобного рода разборки.
   – Но как насчет истерии? Ведь полицейские и впрямь хватают людей пачками, почем зря!
   – Возможно, есть перегибы. Возможно. Но что касается Макниза – тут сомнений нет. По нему тюрьма плачет. Бек знает, что его клиент совершил преступление.
   – Однако он уверен, что Макниз и сейчас выйдет сухим из воды.
   – Верно. Если мы не предъявим суду пострадавшего и если тот не даст показания, дело лопнет.
   – Вы надеетесь на успех?
   Кэролайн Келли пожала плечами.
   – По сравнению с расследованием убийства Данцигера это третьестепенное дело. Так что я не стану давить на пострадавшего. Если он откажется наотрез давать показания против Макниза – ничего не попишешь. Свидетель еще понадобится мне позже. К тому же, если Макниз выкрутится на этот раз, мы его ущучим в следующий. Он рецидивист. Такие рано или поздно попадаются. Вы, наверное, знаете: девяносто пять процентов преступлений совершают пять процентов преступников. Макниз откосится к этим пяти процентам.
   – То есть охотники правы – тут настоящая ведьма?
   – Совершенно верно. Пойдемте.
   Отец Кэролайн поджидал нас на ступеньках здания суда.
   Кэролайн поцеловала его и заботливым материнским жестом стерла следы помады с его щеки.
   – Спасибо, что ты нам помогаешь, – сказал Келли.
   – Благодари не меня, а Эндрю Лауэри. Он прокурор, он у нас все решает. Раз ты с ним по телефону договорился – значит, быть по сему.
   – Но ты же замолвила за меня словцо!
   – Говоря по совести, я посоветовала ему отослать тебя домой.
   – Ну ты даешь, дочка! Тоже мне помощница!
   – Я не хочу, чтобы кто-то вмешивался в мое дело.
   – Вы не правы, – сказал я. – То, что произошло у нас, не может нас не касаться.
   – Здесь я координирую расследование, а вы бы могли прекрасным образом наблюдать за ним, не выезжая из своего города, шериф Трумэн! Но раз уж вам так не терпится быть в самой гуще следствия, по мне – Бога ради. Надеюсь, у вас есть на то веские причины. Так или иначе, прокурор Лауэри велел мне оказывать вам всяческую поддержку.
   – «Прокурор Лауэри велел», – проворчал Келли. – Хорошенькие дела – моя дочь готова помогать мне лишь по указке сверху!
   – Папа, не заводись! Я считала, что ты в отставке. – Рано мне отставляться.
   – В шестьдесят семь лет?!
   – Шестьдесят шесть, да будет тебе известно!
   – Все равно – возраст!
   – Никакой это не возраст!
   – Ладно, мир, – сказала Кэролайн, достала листок бумаги, что-то написала на нем и протянула записку отцу. Тот прочитал:
   – «Мартин Гиттенс». Кто такой?
   – Коп. Мистер Лауэри лично просил его помочь вам.
   – Очень любезно со стороны Лауэри. А что за человек этот Гиттенс?
   – Детектив. Говорят, он отлично знает Мишн-Флэтс. Он уже давно канючит, чтобы я официально подключила его к расследованию.
   – Ты ему доверяешь?
   – Папа, ты же сам всегда говоришь: «Доверяй всем...»
   – Ну да, доверяй всем, а карты не показывай, – с довольной ухмылкой закончил Келли. – Молодец, дочка, не забыла мои уроки.
   – Спасибо, мисс Келли, за доброе отношение, – сказал я.
   Кэролайн грозно помахала пальцем перед моим лицом.
   – Шериф Трумэн, если что случится с моим отцом – у-у! Он теперь на вашей ответственности!
   – А если что-то случится со мной?
   Она не удостоила меня ответом.
   – Еще одно. Если что нароете – обещайте мне делиться всей информацией. Скроете что-либо от меня – даже самый-рассамый пустяк, – и наш договор лишается силы. Будете работать дальше на свой страх и риск, без нашей крыши. Так Лауэри сказал – я только передаю его слова.
   – Договорились, – кивнул Келли.
   – Ну, удачи вам. – Кэролайн снова чмокнула отца в щеку и снова большим пальцем стерла помаду с его щеки. – Надеюсь, вы двое – хорошая команда.
   – Как Бэтмен и Робин, – усмехнулся Келли.
   – Вот именно, – сказала Кэролайн и упорхнула.

13

   Квартал Гроув-Парк состоял из шести уродливых многоэтажных домов желтого кирпича. Они были поставлены как попало, словно брошены небрежной гигантской рукой.
   Мартина Гиттенса мы застали на крыше одного из этих домов – на корточках перед чернокожим парнем лет двадцати пяти, который сидел, прислонившись спиной к каменной трубе.
   У парня был испуганный, затравленный вид.
   – Я тебе не враг, – с отеческой улыбкой говорил Гиттенс. – Ты, Майкл, сам себя в угол загоняешь. Давай положим конец этой неприятной ситуации прямо сейчас. Скажи только слово – и гуляй. Ну, хочешь подумать? Думай. Я подожду в сторонке, чтоб тебя больше не смущать.
   Поодаль переминались с ноги на ногу двое полицейских в штатском. Они с нетерпением ждали конца переговоров.
   Но Гиттенс явно не спешил. Он встал и ленивой походкой направился к нам.
   Мы поздоровались и обменялись рукопожатиями.
   Мартин Гиттенс был мужчина средних лет. Невысокий и не низкий, некрасивый и не урод. Словом, в толпе на такого внимание не обратишь. Однако он производил приятное впечатление открытого и улыбчивого человека – себе на уме, но на какой-то симпатичный, неопасный манер. И одет бесхитростно, под своего парня: куртка, под ней простенький свитерок, глаженые брюки цвета хаки и кроссовки. Не будь у него на поясе небольшой кобуры – вылитый бухгалтер или школьный завхоз, который вышел прогуляться в выходной день.
   – Парнишка готов с нами сотрудничать, – пояснил Гиттенс, кивнув на молодого негра, который неподвижно подпирал дымовую трубу. – Вот-вот согласится сделать для нас контрольную закупку.
   – Нам покуда вниз идти?
   – Оставайтесь. Он у меня быстро дозреет. Вообще-то неплохой парень, раньше мне подкидывал информацию. Только вот оступился, бедолага. Я его сперва хорошенько пугнул, затем слегка приласкал. А теперь пусть немного подумает. Вы сами знаете всю эту механику, всю эту игру-муру.
   В этот момент парень позвал Гиттенса.
   – Нет, не выйдет, – сказал он. – Я не могу.
   Гиттенс вернулся к нему.
   – Ладно, Майкл, без проблем. Как ты скажешь, так и будет.
   – И что теперь?
   – Теперь я обязан доложить прокурору – поглядим, что там решат. Думаю, посадят. Правда, сперва промаринуют в камере несколько недель. У них дел невпроворот – до мелкой рыбешки вроде тебя не сразу руки доходят.
   – Врешь, командир! – заявил парень. – Не могут они меня засадить.
   Гиттенс доброжелательно повздыхал.
   – Ну, так как со мной? – спросил парень.
   – Пойми, от меня ничего не зависит. Закон есть закон.
   Ты сам решаешь – сесть за решетку или договориться по-хорошему. Я не твой адвокат, ты на мой совет можешь и наплевать.
   – Тут, на крыше, адвоката нету. Вы мне скажите, как поступить.
   Гиттенс присел на колени рядом с парнем.
   – Слушай, я тебе даю шанс, потому что ты его достоин. По-моему, Майкл, в тюрьме тебе не место. Но я из-за тебя своей работой рисковать не стану, понимаешь? Я не могу отпустить тебя на все четыре стороны только потому, что ты замечательный парень и я верю в тебя. Чтобы я тебя мог отпустить, мне от тебя что-то взамен нужно. Ты – мне, я – тебе. Закон жизни.
   – В какую кутузку меня упекут? В Уолпол?
   – Нет, бери выше. В Конкорд.
   – А как в конкордской тюрьме?
   – Как, как!.. Будто сам не знаешь, как в тюрьме. Хреново.
   – Не могу понять, как меня угораздило... Ей-богу, никогда не мечтал в такое дерьмо влипнуть. Пропасть из-за грошового пакетика наркоты!
   – Извини, дружок, шестнадцать грамм чистейшего – это не грошовый пакетик!
   – Я его что – взвешивал? Да и не мой он!
   – Ага, я тебе его в карман сунул. Хватит вилять! Будь мужчиной. Влип – так имей мужество принять ответственность.
   – Мне просто дали на хранение.
   – Хранение, продажа – один черт. В любом случае состав преступления. Шестнадцать грамм есть шестнадцать грамм. Тянет на три хороших года.
   Парень скорчил кислую физиономию. Ему было не до лекций.
   – Майкл, попробуй выскочить из этого дерьма, пока не поздно. Я тебя поддержу. Если все повернется как надо, тебя вообще могут выпустить.
   – А если нет?
   – Тогда три года без права досрочного освобождения. А ты как думал? У нас, дружок, война наркотикам объявлена, не слыхал?
   – У меня двое детишек, Гиттенс. Я не могу оставить их на три года. Я их и на три дня оставить не могу! У тебя есть дети, Гиттенс?
   – Есть.
   – Ну тогда ты меня поймешь.
   – Я же тебе предлагаю выход, а ты упираешься.
   – Ага, выход. Ногами вперед.
   – Я тебе обещаю – они ничего не узнают и тебя никогда не достанут.
   – Узнают, узнают! От них ничего не скроешь!
   – Откуда? Твое имя не будет указано ни в одном из протоколов. Клянусь. Ты меня знаешь, разве я когда тебя обманывал?
   – Они пронюхают. Сто процентов.
   – Если мы с тобой сделаем все правильно, ни одна собака не проведает.
   Парень тяжело вздохнул.
   – Ладно, – сказал он. – Но только в последний раз. Я этим дерьмом сыт по горло.
   – Хорошо, Майкл, в последний раз.
   – После этого я соскакиваю. И чтоб ты меня больше не дергал! Ни по какому поводу!
   – Хорошо, без вопросов.
   – А что прокурор скажет?
   – Без него обойдемся. Пока я прокурору на стол бумагу на тебя не положил – никакого дела не существует. Так что единственное дело, которое мы сейчас имеем, – это дело между мной и тобой. А на меня можешь положиться, я тебя не продам.
   – Не врешь?
   – Не вру. Прокурор твоего имени никогда не услышит.
   – Только заруби себе на носу – в последний раз.
   Гиттенс кивнул:
   – Ладно. А теперь вставай, выворачивай карманы – сам знаешь всю процедуру-дуру.
   Гиттенс подозвал одного из детективов в штатском – быть свидетелем при обыске. Те лениво подошли. Таким образом – для будущего протокола – был зафиксирован факт, что Майкл не имел при себе ни денег, ни наркотиков. Затем Гиттенс вынул две двадцатки, записал себе в блокнот их номера и передал их Майклу.
   – Купишь один «нокаут» – понял? – сказал Гиттенс. – Ни на что другое не соглашайся. Нам нужен только «нокаут». И сделай так, чтоб деньги от тебя взял непосредственно Верис. Это такой верзила в красной рубахе, который...
   – Да знаю я его, знаю.
   – Хорошо, Майкл, с Богом. Мы за тобой внимательно наблюдаем.
   Затем Гиттенс повернулся ко мне и Келли.
   – Ну, спектакль начинается. Занимайте лучшие места.
   Мы легли у кромки крыши и стали смотреть вниз. У Гиттенса с собой был бинокль.
   Отсюда хорошо просматривался Эхо-парк. Как и все в Мишн-Флэтс, Эхо-парк никак не соответствовал своему громкому названию. Не было никаких поросших травой и кустарниками холмистых склонов, никаких живописных рощиц, где могло бы гулять эхо. Грязный замусоренный сквер с десятком-другим деревьев, с разбитыми скамейками и загаженным фонтаном в центре.
   Ничего особенного я не заметил. По парку слонялись пять-шесть молодых бездельников. Изредка его пересекал кто-нибудь быстрой походкой – чтобы сократить путь с улицы на улицу. Словом, безжизненное место. Мне было ясно, что сегодня никакой торговли тут не происходит.
   – А что такое «нокаут»? – спросил я.
   – Героин с какой-то дрянью, – пояснил Гиттенс. – В последние недели на этот «нокаут» мода. Одного парнишку уже нокаутировал насмерть.
   – Послушайте, неужели в Эхо-парке действительно торгуют наркотой? – спросил я. – Ведь тут все как на ладошке, со всех сторон видно! Странное место для тайных сделок!
   Гиттенс улыбнулся моей наивности.
   – Именно потому и выбрано, – сказал он. – Все как на ладошке, со всех сторон видно! Значит, полиция не сможет выскочить из-за куста или из-за угла. А то, что мы видим процесс купли-продажи и при желании можем даже заснять – это ничего не значит. Суду нужны материальные улики – наркотики или меченые деньги в кармане. Значит, мы должны поймать на горячем. А пока мы на подходе, их ребята, стоящие на шухере за три квартала с каждой стороны, уже пересвистнулись по цепочке – и все благополучно выброшено. «Это чье?» «Без понятия». Так и уезжаешь несолоно хлебавши.
   Тут в ближний от нас угол парка вступила женщина средних лет. Темнокожая, болезненно тощая, в пестром платье. Она поздоровалась с одним из парней, слоняющихся по парку. Парень с веселой улыбкой приветствовал ее. Он был настолько рад ее видеть, что пожал ей руку, а потом и обнял.
   – Этот лоботряс – «встречающий», – пояснил Гиттенс. – Его работа – направлять клиентов. Он болтается у входа в парк. Если видит по глазам, что человек не случайный прохожий, то спрашивает его: «Что ищешь, дружище?» Он же должен производить отсев: угадывать, кто из полиции, кто подсадная утка, кто досужий любопытный. Того, кто не вызвал его подозрений, или давнего знакомого он направляет дальше – сесть на одну из скамеек. Сам он особым свистом оповещает других о клиенте.
   Тощая негритянка в пестром платье действительно прошла дальше и села на скамейку, на которой уже сидел широкоплечий атлетического вида темнокожий парень в красной рубахе.
   Гиттенс продолжал комментировать:
   – А тот, к кому она подсела, диспетчер. Джун Верис собственной персоной. Парень из шайки Брекстона. И его личный друг с малых лет.
   Джун Верис сидел выше покупательницы – на спинке скамейки.
   Он перебросился с женщиной несколькими фразами. Она сунула правую руку себе в карман. Затем произошло то, что с расстояния выглядело как рукопожатие.
   – Все, деньги у Вериса, – сказал Гиттенс.
   Джун Верис встал и вразвалочку пошел прочь.
   Через полминуты в сторону женщины, которая осталась сидеть на скамейке, направился третий парень из тех, что ошивались в парке. Он двигался особенной, модной среди приблатненных пританцовывающе-прыгающей походкой – такая враз не появится, ее нужно тренировать перед витринами магазинов.
   – А это «подающий», – пояснил Гиттенс.
   «Подающий», проходя мимо скамейки, что-то небрежно бросил в мусорный ящик.
   Еще через полминуты женщина забрала из мусорного ящика то, что туда было брошено, и с просветленным лицом заспешила прочь из парка. К этому моменту поблизости никого из троицы, работавшей с ней, уже не было. Они разлетелись по дальним углам парка.
   – «Подавать» – самая опасная работа, – сказал Гиттенс. – Он единственный прикасается к товару, сводя до минимума риск для остальных. Если мы схватим «встречающего» или диспетчера, нам им нечего предъявить. Тут может помочь лишь информатор или работающий под прикрытием полицейский. А «подающий» имеет при себе наркотик, то есть улику. Чем больше он при себе имеет, тем больший срок грозит. Поэтому доз у него минимум. Продал – идет на «кухню», которая обычно находится в квартире неподалеку, там пополняет запас и идет работать дальше. Эти «кухни» мы более или менее регулярно вычисляем и прикрываем. Но стоит одну прихлопнуть, как открывается новая. Дурацкая бесконечная игра.