Страница:
– Сколько вам лет?
– Мне… мне почти двадцать, сэр, я точно не помню, мне всегда надо переводить в стандартные земные.
– Вы не выглядите на двадцать, – сказал он.
Не стоит доверять его улыбке. Она попыталась засмеяться. Смех вышел слабым и фальшивым.
– Мне так все всегда говорят, сэр.
– Рано решили пойти работать в космос, а? Я тоже. Семейная традиция? Или вы сами так решили?
Она старательно пыталась придумать детали, но от страха у нее все вылетело из головы.
– Я сама решила, сэр, – сказала она, надеясь только, что еще никому не рассказала обратного. Прежде, чем он мог задать ей новый вопрос, она сама бросилась в атаку. – А вы, сэр?
Он заговорил о своей семье, своем прошлом, своих родителях и брате, о
своем лучшем друге, который был очень болен и в госпитале. Сначала ее страх оглушил ее. Но уловка сработала, так что она немного успокоилась, и стала его слушать. Он занимался потрясающими вещами и бывал в потрясающих местах, и рассказывал он об этом остроумно и очаровательно.
Вот такие, очаровательные, были даже опаснее, чем бездумные и жестокие.
Он замолчал.
– Я, право, не собирался так много всего рассказывать, старшина. Идите.
Увидимся завтра.
Дженис исчезла.
Как только дверь закрылась за его странной пугливой старшиной, Джим запросил частный канал подпространственной связи с Землей.
Скоро связь станет делом непростым. Фаланга была невозможно длинным щупальцем пространства Федерации, протянувшимся к Звездной базе 13 в самом ее конце. В ней не хватало подпространственных передающих станций. Любой клингонский патруль, который случился бы поблизости, попытался бы заглушить сигналы. Это мог быть последний шанс Джима получить нормальную связь с Землей, до того, как корабль достигнет звездной базы и ее мощных усилителей связи.
Фаланга очень беспокоила Джима, – как само ее существование, так и идея вести туда корабль и команду. Звездная база 13 стояла на страже малоценного пространства Федерации с небольшим населением, охраняла планетарную систему, которая по несчастливой случайности была присоединена к Федерации. Лично Джим считал, что перевозка людей на более гостеприимные планеты и закрытие 13-й стоило бы меньше, чем содержать на базе персонал, доставлять туда необходимые материалы и защищать ее в течение одного года.
Он с нетерпением ждал, когда придет ответ на его звонок.
Что хуже всего, Фаланга заставила олигархию Клингонской Империи впасть в паранойю. И Джим вряд ли мог порицать их за их реакцию. Ему бы тоже вряд ли понравилось, если бы они протянули узкий длинный палец своего пространства в несколько световых лет длиной в пространство Федерации.
Он должен быть очень осторожным, чтобы оставаться в пределах Фаланги. Нарушение границ Клингонской Империи кончилось бы трибуналом и стоило бы ему карьеры. Если бы корабль пережил встречу с патрулями Империи.
Экран комма мигнул. На нем появился геометрический узор консьержа.
– Госпиталь Звездного Флота. Несчастный случай?
– Нет, но это капитан…
– Пожалуйста, подождите.
Образ растворился в пастельных тонах и мягкой музыке.
Джим знал аргументы против закрытия Звездной Базы 13 и эвакуации
людей из системы. Это было бы воспринято как отступление. Но Джим полагал, что консолидация была бы куда менее провокационна, чем вот так скрести нос Империи, особенно если Клингонам были известны шутки, которые провоцировало название «Фаланга», или если они, при своих обычаях, просто подозревали сходный грубый юмор.
– Спасибо, что подождали, – сказал консьерж госпиталя. – Пожалуйста, ваше имя?
– Капитан Джеймс Ти Кирк, звездолет «Энтерпрайз».
– Могу я вам помочь?
– Можно поговорить с коммандером Гари Митчеллом?
– Вы родственник коммандера Митчелла?
– Я его командующий офицер. – Джим сомневался, что слова «лучший друг» подействуют на госпитальную бюрократию.
На экране появилось изображение госпитальной палаты.
– Гари?
Гари Митчелл по-прежнему лежал в регенерационном геле. Его глаза были
закрыты; темные волосы падали на лоб. Если бы он был в сознании и знал об этом, он бы откинул их в сторону, мотнув головой; он бы, верно, сказал, что неплохо бы сделать стрижку; а затем бы засмеялся, а его волосы снова упали бы ему на лоб.
Гари выглядел слабым и больным. Черты лица утончились, глаза запали и были обведены темными кругами. Джим моргнул, – и Гиога вернулась, вернулась боль в сломанных ребрах и поврежденном колене, алая дымка, заволакивавшая глаза, когда кровь из глубокого пореза на лбу стала заливать глаза. Другие существа истекали кровью в тот день: Джим помнил кровь. Она сделала скользкой палубу, она разлетелась пузырями и плыла в воздухе, словно детские надувные шары, – везде, где отказала гравитация. Красная кровь и желтая смешивалась в ярко-оранжевые шары; голубая кровь, густая и ни с чем не смешивавшаяся, извивалась отдельными ручейками, разделяясь на границе алых луж, расползаясь по полу и блестя.
Джим задержал дыхание, и стряхнул воспоминание. Он думал, что он покончил со всем этим.
Веки Гари дрогнули.
– Гари?…
Гари резко дернулся. Он пришел в себя сразу, резко вдохнув и открыв глаза. Джим вспомнил, как это было, – когда он очнулся в регене, закрепленный в нем – мягко, но надежно. В те последние несколько дней, когда действие лекарств начало ослабевать, он пытался двигаться, пытался повернуться или подвинуться во сне, пытался вырваться из крепежа. Это изматывало и бесило его, – свобода была недосягаема.
– Джим?… – Голос Гари был слаб, как и его тело. – Привет, малыш… Мы справились на этот раз?
– Точно, Гари. Благодаря тебе.
– Только чтоб они не решали проблемы снова так же, – сказал Гари. – Пусть найдут другой способ.
– Это мне подходит, – сказал Джим. – Гари, я просто хотел знать, как ты.
– Он не решался сказать Гари, что его выбор первого офицера отклонили. Гари хотел этого назначения так же, как Джим хотел себе в помощники того, кого он знал и кому мог доверять. Плохие новости могли подождать, пока Гари не окрепнет. – Хорошо, что ты вернулся, мой друг, – сказал Джим. – Теперь спи. Я знаю, как это бывает. Засыпай снова.
– Как можно спать, – сказал Гари, – в этой зеленой жиже? – Он попытался
засмеяться.
– Ты сможешь. – Джим чувствовал и боль, и облегчение; он постарался
взять себя в руки.
Веки Гари опустились, но он снова с усилием открыл глаза.
– Только не улетай без меня, малыш. Покинь пространство Федерации без
меня, – и у тебя будет куча неприятностей. – Он боролся со сном, но сон все же одолел его.
– Не бойся, мой друг, – сказал Джим. – Все будет готово, когда ты будешь готов.
Он прервал связь.
Джим упал в кресло в кабинете доктора Маккоя, и закинул ноги на стол, услышав с удовольствием, как каблуки с глухим стуком ударились о столешницу.
– Входи, – сказал Маккой. – Присаживайся. Не стесняйся, устраивайся поудобнее.
– Хорошая новость в том, что Гари очнулся.
– Ну!… Это и в самом делехорошая новость, Джим.
– Только что с ним говорил. Он все еще страшно слаб, – но с ним все будет в порядке, Боунз.
– Я ни минуты в этом не сомневался, – сказал Маккой. – А плохая новость?
– Плохая новость – я последовал твоему совету…
– И пришел на медосмотр без моего тебя вылавливания по всему кораблю! Аллилуйя, ребята! – Он встал. – Помочь тебе надеть комбинезон?
– Нет-нет, у меня нет времени на осмотр. Я хотел сказать, я последовал твоему совету насчет старшины.
– И?…
– И всякий раз, когда я с ней заговариваю, она пугается. Что-то с ней не в порядке. Она извиняется безостановочно.
– Часто извиняется? – спросил Маккой.
– Да нет же, черт, безостановочно. Всякий раз, когда она что-нибудь говорит, она начинает с «Простите меня».
– Да, выглядит достаточно невротично, это правда.
– Если так, как же она попала в Звездный Флот?
Маккой засмеялся.
– Шутишь, Джим? Если б Звездный Флот забраковывал людей по
причине неврозов, они бы едва наскребли персонала на… может быть, прогулочную яхту. На маленькуюпрогулочную яхту.
– Но…
– У нас всех неврозы. У меня, у тебя. У всех.
– За исключением, конечно, мистера Спока.
– Спока! Да Спок хуже всех! Он подавляет половину своей наследствен-
ности и большую часть всего остального. Худший невроз вулканцев – это то, что они свято верят, что у них нет неврозов!
– Что ты имеешь в виду, – половину своей наследственности?
– Его человеческую половину, разумеется. Со стороны матери, полагаю.
– А я думал, он вулканец.
– Вот и он так думает, – сухо сказал Маккой.
– Да? А что ты еще о нем знаешь?
– Ну, он не слишком любит чесать языком. Хотя я о нем, конечно,
слыхал. Потом, есть что-то в медицинских записях, – обычная информация. Самое потрясающее образование, какое только можно получить, и он всегда использовал свои возможности, – он работал с людьми, с которыми большинство из нас были бы счастливы хотя бы раз повстречаться.
– Что ты имеешь в виду, Боунз? Что у него хорошие связи или что у него
светлая голова?
– «Светлая голова»? Это выражение даже и не начинает его описывать.
Он блестящий ученый, Джим. Что до остального… если ты имеешь в виду родственников-дипломатов высшего уровня или ученых мирового масштаба, тогда да, у него хорошие связи. – Маккой осклабился. – Сказать тебе правду, я никогда не слышал о вулканце, чья семья не имела бы хороших связей.
Джим был не в настроении шутить.
– Так это поэтому он получил продвижение вперед Гари?
– Потому что у него связи, а у Гари нет? Не знаю. Почему бы тебе не спросить его самого?
– Ага, я это прямо так и вижу: «Скажите, коммандер Спок, вашим
успехом вы обязаны кумовству?» – Джим покачал головой. – Я и так-то не слишком беспристрастен. Я знаю. Я и так к нему отношусь не как… – Он сменил тему. – Так что мне делать со старшиной Рэнд?
– Она плохо работает?
– Вовсе нет. Она подняла шум про свой недостаток опыта, потом нажала две кнопки и файлы сразу стали иметь смысл.
– Ты не ищешь ли благовидного предлога, чтобы ее опять понизить и вернуть в квотермейстерскую?
– Нет, я только хочу, чтоб она перестала вздрагивать, когда я с ней
заговариваю! И хочу надеяться, что она не заявится больше в мою каюту, горя от служебного рвения, за два часа до завтрака. Столько энтузиазма непросто вынести на заре.
– Хм-м, – сказал Маккой.
– Ей для работы нужен комм-юнит, – сказал Джим, оправдываясь.
– Зачем это он ей нужен?
– Ей надо где-то работать, – она не может развести всю эту бумагу на мостике.
– А что, комм для старшины сломался?
– Какой еще комм для старшины?
Маккой вздохнул и завел глаза к потолку.
– Джим, ты все еще мыслишь в масштабах истребителя, – тебе нужна
большая экскурсия по твоему кораблю. В числе прочего пусть гид покажет тебе каюту старшины, которая чуть дальше по коридору от твоей. – Он умолк. – Джим, что ты, не любимчика же продвинул? – чего ж оставлять ее в старой каюте?
– Кого мне прислал квотермейстер – того я и продвинул, а об остальном я
не думал.
– Это сказывается на морали. Пусть она переедет. Тогда одна из твоих
проблем решена. А, может, и две, – может, она вздрагивает оттого, что у нее нелады с соседями по каюте из-за ее нового назначения.
– Не знаю, не думаю. Она с самого начала такая.
– Да, тогда вздрагивание может продлиться долго. Ладно, я поговорю с
ней по ходу осмотра, – посмотрим, смогу ли я выяснить, что с ней не так.
– Слушай, если она действительно так разволновалась…
– Джим! Очень часто именно наши неврозы заставляют нас действовать
в тех или иных обстоятельствах так, как надо. Я мог бы привести примеры, в том числе на примере здесь присутствующих, но сегодня у меня нет времени, чтобы проводить тебе сеанс психоанализа. Хотя на медосмотр у меня бы хватиловремени, если б я начал, когда ты сюда пришел.
Джим широко улыбнулся.
– Да, это точно.
– Но теперь нету. Так что давай, вали отсюда, у меня назначено через десять минут.
– «Вали отсюда»? Это так теперь обращаются к командующим офицерам?
– Валите отсюда, сэр.
Мистер Спок, сидя в алькове офицерской комнаты для отдыха, занимался задачей 3-х-мерных шахмат.
Обычно Спок мог настолько сконцентрироваться, что он переставал слышать голоса и звуки вокруг. Но этим вечером монотонный шум проникал в его тщательное одиночество.
За соседним столом сидело несколько младших офицеров, доктор Маккой и главный инженер Скотт. Мистер Скотт, казалось, нашел в докторе Маккое родственную душу. Спок уважал способности мистера Скотта, но полагал его приверженность к напиткам, являвшимся продуктом дистилляции и перегонки, по меньшей мере неблагоприятной. Спок мысленно занес взаимопонимание, которое мистер Скотт обнаружил в общении с Маккоем, в список его менее безукоризненных качеств.
Скотт часто проводил свое свободное время в офицерской, рассказывая неправдоподобные истории младшим офицерам, которые неизменно слушали его без малейшего намека на недоверие. Споку пришлось прослушать каждую историю раз по двенадцать. Верил ли он им или нет, он редко испытывал сложности с тем, чтобы пропускать их мимо ушей, и они проплывали, как речная вода мимо недвижного валуна.
Но сегодня в кружке мистера Скотта появился новый человек. Мистер Кокспер, член Водевильной компании, был старше всех за столиком; его темные густые волосы средней длины были тщательно уложены; его усы закручивались к каждой стороны в полуспираль.
Мистер Кокспер занял место рассказчика вместо мистера Скотта. Спок, естественно, не усматривал развлекательной ценности в историях мистера Скотта, содержавших значительный элемент фантастики, но он был способен оценить эстетику представления. Голос мистера Кокспера не обладал модуляциями голоса Скотта. Он вообще не обладал модуляциями. Громкий монотонный звук заполнил офицерскую; Спок нашел мало интересного в истории. Все же остальные слушали с явными признаками всецелой поглощенности рассказом.
Спок не испытывал особых иллюзий насчет своей способности понимать людей. Он провел большую часть детства на Вулкане. То время, что он провел на Земле, он посвятил научным изысканиям, а не изучению людей и их замысловатой природы. Несмотря на свое происхождение, он находил, что люди в большинстве случаев малообъяснимы.
Это был один из таких случаев.
Непостижимое развлечение людей на этот раз состояло в том, что они прилежно слушали названия всех театров, в которых когда-либо выступал мистер Кокспер, и всех пьес, в которых он играл. Споку пришла на ум аналогия. Большинство современных читателей произведений древнего земного поэта Гомера находили перечень кораблей из «Илиады» мучительно нудным, тогда как древние греки, как говорилось, платили рапсодам* и чтецам огромные суммы, чтобы те произнесли список на празднестве. Гражданин греческого города-государства завоевывал положение, если мог проследить свое происхождение до какого-нибудь капитана какого-нибудь корабля высокочтимых ахейцев. Возможно, слушатели мистера Кокспера слышали о пьесах, в которых он играл, или о театрах, в которых он выступал; возможно, они испытывали какой-то трепет, когда он оглашал знакомое им название. Это казалось странным способом провести вечер, но, в конце концов, люди часто проводили время в занятиях, которые казались Споку странными.
Усилием воли Спок сконцентрировался на шахматной проблеме и обратил все свое внимание на расставленные фигуры.
– Нужен противник?
– Нет, капитан, – сказал Спок, не поднимая глаз. Он слышал приближение
и узнал шаги, несмотря на недолгое знакомство. Капитан Кирк смотрел через его плечо на не лишенную изящества конструкцию трехмерных шахмат.
– Почему вы играете один?
– Потому что, капитан, никто на корабле не играет на моем уровне.
– А вы скромны, ага? – сказал капитан.
– Я не скромен и не нескромен; и то и другое – черты характера за
пределами способностей вулканцев. Я констатирую факт. – Он пожалел о нарушенном уединении, но тут же твердо напомнил себе, что сожалению нет места в психологическом состоянии вулканца.
– Вы играете черными или белыми?
– Разумеется, и теми и другими, капитан, – сказал Спок.
– Но ходят черные? – сказал капитан. – Разумеется? – Слышалась ли в голосе капитана ирония или сарказм? Или «воинственность» была лучшим определением эмоции?
Спок издал уклончивый звук. Если капитан Кирк смог из довольно необычной расстановки определить, что ходят черные, тогда он, может быть, действительно адекватный противник… Но у капитана был шанс пятьдесят на пятьдесят, если он гадал, – и это была более вероятная их двух возможностей.
____________________
* рапсод – древнегреческий странствующий исполнитель эпических поэм (прим. перев.)
Спок снова сконцентрировался на задаче. Взять ферзем королевскую пешку, угрожая белому королю? Он переставил фигуру и в раздумье отнял руку.
– Мат черным в три хода, – сказал капитан. Спок недоверчиво поднял гла
за. Капитан Кирк повернулся, лениво оглядел комнату и направился прочь.
Джим увидел Маккоя за столом неподалеку и направился к нему. Затем –
слишком поздно – он заметил, что речь держит мистер Кокспер.
– А годом спустя, когда я вернулся, – что ж, вы можете быть уверены, что они считали меня не менее как звездой…
– Привет, Джим, – сказал Маккой, перебивая выступление мистера
Кокспера, – прежде, чем Джим смог притвориться, что он просто проходит мимо. Офицеры поднялись.
– Вольно.
Маккой подтащил к столу еще один стул.
– Почему бы тебе не присоединиться к нам? – Он быстро подавил усмешку.
Все за столом смотрели на Джима с жалобным выражением.
– Джим, – снова начал Маккой, – Садись же.
– Да, – сказал Кокспер, – Садитесь, а я продолжу.
– Благодарю вас, – Джим следил, чтоб его голос звучал правдоподобно. –
Но, слушая вашу историю с середины, я не смогу как следует оценить ее…
– Нет, конечно, полного эффекта ты не получишь, – сказал Маккой, – Но
все равно, не лишай себя удовольствия.
Маккой прилагал страшные усилия, чтобы выглядеть серьезным. Джим вспомнил, что сказала ему Винона, – неужели это было всего два дня назад? – зато подходило к ситуации, – умей проигрывать. Он обещающе посмотрел на Маккоя и сел к столу.
Кокспер возобновил свой рассказ.
– Я сейчас рассказывал вашему экипажу, как я выступил в Кэмпбелле. –
Его голос падал на вас словно стена, – похоже, он никогда не умерял его с уровня полной сценической силы. Он приступил к описанию, – в мельчайших деталях –пьесы, которую он давал на Луне. Заявив при этом, что сам и написал ее. Сюжет показался Джиму смутно знакомым, но он был уверен, что, если бы он хоть раз лицезрел мистера Кокспера на сцене, он бы его запомнил. Если бы, конечно, не заснул, что могло случиться с ним и сейчас. Почувствовав это, Джим мотнул головой.
– Моя маленькая пьеса шла в течение шести недель на темной стороне
Луны. Огромный успех. Как вы можете видеть, у меня совершенно нет опыта путешествия в ваших космолетах.
Джим спросил себя, как мог Кокспер провести больше двух недель, –
длины лунной ночи, – на дальней стороне земной Луны и по-прежнему называть ее темной; и как его офицеры отнеслись к тому, что их назвали экипажем. Еще Джим был не в восторге оттого, что «Энтерпрайз» назвали космолетом.
– «Энтерпрайз» – это звездолет, мистер Кокспер, – мягко сказал Джим.
– Именно, – сказал Кокспер.
– То есть, я хочу сказать…
Кокспер перебил его.
– И довольно-таки обширный и дорогой космолет, по правде говоря,
чтобы его использовать в качестве транспортного судна, – он прочистил горло, – для водевильной труппы – или для того, чтобы нести какое-либо иное искусство, – к пределам Вселенной.
Хотя Джим и думал то же самое, он оказался в странной позиции, когда он
предпочел бы не согласиться.
– Ну, к пределам Вселенной и вообще так далеко мы пока не собираемся, – сказал он.
– Тем не менее, ваше время и ваш корабль нашли бы лучшее применение в сражениях с врагами Федерации.
Джим постарался сдержаться перед этим никогда не видевшим дальше
Земли, с которой он и не вылазил, дурачком, который полагал, что все, чем занимались корабли Звездного Флота, – это палили направо-налево по кораблям и планетам.
– Мы ни с кем не воюем, мистер Кокспер.
– А, но впереди миры, зовущие к победе…
– Вы когда-нибудь были на войне?
– Не имел этой чести.
– Чести?!… А я-то думал, – сказал Джим, – что теперь, в наше время,
цивилизованные существа ушли в своем развитии за пределы мыслей о насильственной колонизации и введении геноцида.
– Капитан, вы принимаете это слишком близко к сердцу.
– Да, принимаю. И по причине того, что я видел собственными глазами, и
потому, что в жилах моей матери течет кровь сиу. История ее рода…
– Капитан, капитан! Вы говорите о событиях, которые имели место сотни лет назад! Какое, в самом деле, отношение они могут иметь к нам, здесь, сейчас?
– Прямое отношение. – Как это он ввязался в этот спор? Джим подумал, а
нельзя ли сослаться на должностные обязанности и сбежать, не показавшись таким грубым, каким ему хотелось бы сейчас быть? И так уже все чувствовали себя не в своей тарелке, за исключением мистера Кокспера. Мистер Кокспер начал читать Джиму лекцию о колонизации.
Поперек стола упала тень. Джим поднял глаза. Рядом, молча, сложив руки за спиной, стоял коммандер Спок.
Присутствие вулканца заметил даже Кокспер. Он замолк и уставился на него так, будто Спок был мальчишкой, из озорства сорвавшим лучшее в истории театра представление.
– Не окажет ли мне капитан любезность, – сказал Спок, – ответив на один вопрос?
– Конечно, мистер Спок. Прошу прощения, – сказал он Коксперу, скрывая облегчение. – Дела службы.
– Простите меня, капитан, – сказал Спок. – Возможно, я неясно выразился…
– Нет-нет, вовсе нет, – сказал Джим. – Я не могу ставить свои развлечения
превыше совещания с моим первым офицером.
Он чуть не ухватил коммандера Спока за локоть, чтобы оттащить его от стола и удержать от изничтожения Джимова предлога, позволявшего ему ускользнуть. Но сдержался, памятуя, что вулканца не следует касаться. Они со Споком отошли от стола с пленной аудиторией Кокспера.
– Мне нужна всего минута, – сказал Спок. – В мои намерения не входило лишить вас вашего… развлечения.
– Моего развлечения, мистер Спок? – Джим засмеялся. – Я слышал, что у вулканцев странные представления о развлечениях.
– Оценив ситуацию таким образом, что белые могут поставить мат в три
хода…
– Извините, что вмешался.
Спок поднял бровь.
– Значит… белые не могут поставить мат в три хода?
– Почему? могут. Вы подумали, я пошутил?
– Никогда нельзя быть совершенно уверенным, – сказал Спок, – шутит человек или нет.
– Обычно мы при этом смеемся, – сказал Джим.
– Не всегда.
– Да. Не всегда. Но все же я не шутил.
– Если капитан сделает мне одолжение… ваше замечание возбудило мое любопытство.
– В этом случае, конечно, я рассмотрю с вами этот случай. – Шахматы в
алькове находились все в той же расстановке. – Коммандер Спок, я думал, вулканцы не испытывают эмоций. Однако же вы сознались в любопытстве.
– Любопытство не эмоция, капитан, – сказал Спок, садясь, – но движущая
сила в поисках знания, которая отличает мыслящие существа. Ваш ход, капитан.
Джим сделал ход королевской ладьей.
Спок оглядел доску. Его черная бровь слегка приподнялась. Он осматривал расстановку так, будто производил компьютерный расчет в голове, словно рассчитывал последствия всех возможных ходов на доске. Джим увидел мат в три хода во вспышке озарения. Теперь, внезапно засомневавшись, он тоже стал шарить глазами по доске в поисках какого-то хода, который он проглядел, какой-нибудь глупой, школьной ошибки.
Спок протянул руку. В ожидании его хода, – хода, который, очевидно, интуиция Джима не приняла в расчет, – Джим изо всех сил старался держаться так же хладнокровно, как держатся вулканцы.
Спок слегка толкнул своего короля, опрокидывая его.
– Я сдаюсь, – сказал Спок.
Джим попытался заметить хотя бы намек на хмурый вид, или на легчайшее выражение смущения, на лице вулканца.
– Ваш ход, – сказал Спок, – поставил под угрозу вашего ферзя и ладей. Он был… нелогичен.
– Но эффективен, – сказал Джим.
– В самом деле, – мягко сказал Спок. – Какой способ вычисления вы используете? Метод Синхока? Или метод вашего собственного изобретения?
– Моего изобретения? Можно и так сказать. Я не вычислял это, Спок. Я это увидел.Назовите это интуицией, если хотите. Или удачей.
– Я не верю в удачу, – сказал Спок. – И у меня нет опыта… интуиции.
– Тем не менее, это мой способ вычисления.
Спок очистил доску.
– Не хотите ли, – сказал он, – полную игру?
Глава 6
Когда Джим Кирк прибыл на следующее утро на мостик, он был в прекрасном расположении духа. Он проспал всю ночь без малейшего намека на возвращение кошмара о Гиоге. Гари Митчелл был на пути к выздоровлению, «Энтерпрайз» уверенно двигался вперед, и Джим одержал шахматную победу, в процессе даже чуть было не разговорив коммандера Спока.
– Мне… мне почти двадцать, сэр, я точно не помню, мне всегда надо переводить в стандартные земные.
– Вы не выглядите на двадцать, – сказал он.
Не стоит доверять его улыбке. Она попыталась засмеяться. Смех вышел слабым и фальшивым.
– Мне так все всегда говорят, сэр.
– Рано решили пойти работать в космос, а? Я тоже. Семейная традиция? Или вы сами так решили?
Она старательно пыталась придумать детали, но от страха у нее все вылетело из головы.
– Я сама решила, сэр, – сказала она, надеясь только, что еще никому не рассказала обратного. Прежде, чем он мог задать ей новый вопрос, она сама бросилась в атаку. – А вы, сэр?
Он заговорил о своей семье, своем прошлом, своих родителях и брате, о
своем лучшем друге, который был очень болен и в госпитале. Сначала ее страх оглушил ее. Но уловка сработала, так что она немного успокоилась, и стала его слушать. Он занимался потрясающими вещами и бывал в потрясающих местах, и рассказывал он об этом остроумно и очаровательно.
Вот такие, очаровательные, были даже опаснее, чем бездумные и жестокие.
Он замолчал.
– Я, право, не собирался так много всего рассказывать, старшина. Идите.
Увидимся завтра.
Дженис исчезла.
Как только дверь закрылась за его странной пугливой старшиной, Джим запросил частный канал подпространственной связи с Землей.
Скоро связь станет делом непростым. Фаланга была невозможно длинным щупальцем пространства Федерации, протянувшимся к Звездной базе 13 в самом ее конце. В ней не хватало подпространственных передающих станций. Любой клингонский патруль, который случился бы поблизости, попытался бы заглушить сигналы. Это мог быть последний шанс Джима получить нормальную связь с Землей, до того, как корабль достигнет звездной базы и ее мощных усилителей связи.
Фаланга очень беспокоила Джима, – как само ее существование, так и идея вести туда корабль и команду. Звездная база 13 стояла на страже малоценного пространства Федерации с небольшим населением, охраняла планетарную систему, которая по несчастливой случайности была присоединена к Федерации. Лично Джим считал, что перевозка людей на более гостеприимные планеты и закрытие 13-й стоило бы меньше, чем содержать на базе персонал, доставлять туда необходимые материалы и защищать ее в течение одного года.
Он с нетерпением ждал, когда придет ответ на его звонок.
Что хуже всего, Фаланга заставила олигархию Клингонской Империи впасть в паранойю. И Джим вряд ли мог порицать их за их реакцию. Ему бы тоже вряд ли понравилось, если бы они протянули узкий длинный палец своего пространства в несколько световых лет длиной в пространство Федерации.
Он должен быть очень осторожным, чтобы оставаться в пределах Фаланги. Нарушение границ Клингонской Империи кончилось бы трибуналом и стоило бы ему карьеры. Если бы корабль пережил встречу с патрулями Империи.
Экран комма мигнул. На нем появился геометрический узор консьержа.
– Госпиталь Звездного Флота. Несчастный случай?
– Нет, но это капитан…
– Пожалуйста, подождите.
Образ растворился в пастельных тонах и мягкой музыке.
Джим знал аргументы против закрытия Звездной Базы 13 и эвакуации
людей из системы. Это было бы воспринято как отступление. Но Джим полагал, что консолидация была бы куда менее провокационна, чем вот так скрести нос Империи, особенно если Клингонам были известны шутки, которые провоцировало название «Фаланга», или если они, при своих обычаях, просто подозревали сходный грубый юмор.
– Спасибо, что подождали, – сказал консьерж госпиталя. – Пожалуйста, ваше имя?
– Капитан Джеймс Ти Кирк, звездолет «Энтерпрайз».
– Могу я вам помочь?
– Можно поговорить с коммандером Гари Митчеллом?
– Вы родственник коммандера Митчелла?
– Я его командующий офицер. – Джим сомневался, что слова «лучший друг» подействуют на госпитальную бюрократию.
На экране появилось изображение госпитальной палаты.
– Гари?
Гари Митчелл по-прежнему лежал в регенерационном геле. Его глаза были
закрыты; темные волосы падали на лоб. Если бы он был в сознании и знал об этом, он бы откинул их в сторону, мотнув головой; он бы, верно, сказал, что неплохо бы сделать стрижку; а затем бы засмеялся, а его волосы снова упали бы ему на лоб.
Гари выглядел слабым и больным. Черты лица утончились, глаза запали и были обведены темными кругами. Джим моргнул, – и Гиога вернулась, вернулась боль в сломанных ребрах и поврежденном колене, алая дымка, заволакивавшая глаза, когда кровь из глубокого пореза на лбу стала заливать глаза. Другие существа истекали кровью в тот день: Джим помнил кровь. Она сделала скользкой палубу, она разлетелась пузырями и плыла в воздухе, словно детские надувные шары, – везде, где отказала гравитация. Красная кровь и желтая смешивалась в ярко-оранжевые шары; голубая кровь, густая и ни с чем не смешивавшаяся, извивалась отдельными ручейками, разделяясь на границе алых луж, расползаясь по полу и блестя.
Джим задержал дыхание, и стряхнул воспоминание. Он думал, что он покончил со всем этим.
Веки Гари дрогнули.
– Гари?…
Гари резко дернулся. Он пришел в себя сразу, резко вдохнув и открыв глаза. Джим вспомнил, как это было, – когда он очнулся в регене, закрепленный в нем – мягко, но надежно. В те последние несколько дней, когда действие лекарств начало ослабевать, он пытался двигаться, пытался повернуться или подвинуться во сне, пытался вырваться из крепежа. Это изматывало и бесило его, – свобода была недосягаема.
– Джим?… – Голос Гари был слаб, как и его тело. – Привет, малыш… Мы справились на этот раз?
– Точно, Гари. Благодаря тебе.
– Только чтоб они не решали проблемы снова так же, – сказал Гари. – Пусть найдут другой способ.
– Это мне подходит, – сказал Джим. – Гари, я просто хотел знать, как ты.
– Он не решался сказать Гари, что его выбор первого офицера отклонили. Гари хотел этого назначения так же, как Джим хотел себе в помощники того, кого он знал и кому мог доверять. Плохие новости могли подождать, пока Гари не окрепнет. – Хорошо, что ты вернулся, мой друг, – сказал Джим. – Теперь спи. Я знаю, как это бывает. Засыпай снова.
– Как можно спать, – сказал Гари, – в этой зеленой жиже? – Он попытался
засмеяться.
– Ты сможешь. – Джим чувствовал и боль, и облегчение; он постарался
взять себя в руки.
Веки Гари опустились, но он снова с усилием открыл глаза.
– Только не улетай без меня, малыш. Покинь пространство Федерации без
меня, – и у тебя будет куча неприятностей. – Он боролся со сном, но сон все же одолел его.
– Не бойся, мой друг, – сказал Джим. – Все будет готово, когда ты будешь готов.
Он прервал связь.
Джим упал в кресло в кабинете доктора Маккоя, и закинул ноги на стол, услышав с удовольствием, как каблуки с глухим стуком ударились о столешницу.
– Входи, – сказал Маккой. – Присаживайся. Не стесняйся, устраивайся поудобнее.
– Хорошая новость в том, что Гари очнулся.
– Ну!… Это и в самом делехорошая новость, Джим.
– Только что с ним говорил. Он все еще страшно слаб, – но с ним все будет в порядке, Боунз.
– Я ни минуты в этом не сомневался, – сказал Маккой. – А плохая новость?
– Плохая новость – я последовал твоему совету…
– И пришел на медосмотр без моего тебя вылавливания по всему кораблю! Аллилуйя, ребята! – Он встал. – Помочь тебе надеть комбинезон?
– Нет-нет, у меня нет времени на осмотр. Я хотел сказать, я последовал твоему совету насчет старшины.
– И?…
– И всякий раз, когда я с ней заговариваю, она пугается. Что-то с ней не в порядке. Она извиняется безостановочно.
– Часто извиняется? – спросил Маккой.
– Да нет же, черт, безостановочно. Всякий раз, когда она что-нибудь говорит, она начинает с «Простите меня».
– Да, выглядит достаточно невротично, это правда.
– Если так, как же она попала в Звездный Флот?
Маккой засмеялся.
– Шутишь, Джим? Если б Звездный Флот забраковывал людей по
причине неврозов, они бы едва наскребли персонала на… может быть, прогулочную яхту. На маленькуюпрогулочную яхту.
– Но…
– У нас всех неврозы. У меня, у тебя. У всех.
– За исключением, конечно, мистера Спока.
– Спока! Да Спок хуже всех! Он подавляет половину своей наследствен-
ности и большую часть всего остального. Худший невроз вулканцев – это то, что они свято верят, что у них нет неврозов!
– Что ты имеешь в виду, – половину своей наследственности?
– Его человеческую половину, разумеется. Со стороны матери, полагаю.
– А я думал, он вулканец.
– Вот и он так думает, – сухо сказал Маккой.
– Да? А что ты еще о нем знаешь?
– Ну, он не слишком любит чесать языком. Хотя я о нем, конечно,
слыхал. Потом, есть что-то в медицинских записях, – обычная информация. Самое потрясающее образование, какое только можно получить, и он всегда использовал свои возможности, – он работал с людьми, с которыми большинство из нас были бы счастливы хотя бы раз повстречаться.
– Что ты имеешь в виду, Боунз? Что у него хорошие связи или что у него
светлая голова?
– «Светлая голова»? Это выражение даже и не начинает его описывать.
Он блестящий ученый, Джим. Что до остального… если ты имеешь в виду родственников-дипломатов высшего уровня или ученых мирового масштаба, тогда да, у него хорошие связи. – Маккой осклабился. – Сказать тебе правду, я никогда не слышал о вулканце, чья семья не имела бы хороших связей.
Джим был не в настроении шутить.
– Так это поэтому он получил продвижение вперед Гари?
– Потому что у него связи, а у Гари нет? Не знаю. Почему бы тебе не спросить его самого?
– Ага, я это прямо так и вижу: «Скажите, коммандер Спок, вашим
успехом вы обязаны кумовству?» – Джим покачал головой. – Я и так-то не слишком беспристрастен. Я знаю. Я и так к нему отношусь не как… – Он сменил тему. – Так что мне делать со старшиной Рэнд?
– Она плохо работает?
– Вовсе нет. Она подняла шум про свой недостаток опыта, потом нажала две кнопки и файлы сразу стали иметь смысл.
– Ты не ищешь ли благовидного предлога, чтобы ее опять понизить и вернуть в квотермейстерскую?
– Нет, я только хочу, чтоб она перестала вздрагивать, когда я с ней
заговариваю! И хочу надеяться, что она не заявится больше в мою каюту, горя от служебного рвения, за два часа до завтрака. Столько энтузиазма непросто вынести на заре.
– Хм-м, – сказал Маккой.
– Ей для работы нужен комм-юнит, – сказал Джим, оправдываясь.
– Зачем это он ей нужен?
– Ей надо где-то работать, – она не может развести всю эту бумагу на мостике.
– А что, комм для старшины сломался?
– Какой еще комм для старшины?
Маккой вздохнул и завел глаза к потолку.
– Джим, ты все еще мыслишь в масштабах истребителя, – тебе нужна
большая экскурсия по твоему кораблю. В числе прочего пусть гид покажет тебе каюту старшины, которая чуть дальше по коридору от твоей. – Он умолк. – Джим, что ты, не любимчика же продвинул? – чего ж оставлять ее в старой каюте?
– Кого мне прислал квотермейстер – того я и продвинул, а об остальном я
не думал.
– Это сказывается на морали. Пусть она переедет. Тогда одна из твоих
проблем решена. А, может, и две, – может, она вздрагивает оттого, что у нее нелады с соседями по каюте из-за ее нового назначения.
– Не знаю, не думаю. Она с самого начала такая.
– Да, тогда вздрагивание может продлиться долго. Ладно, я поговорю с
ней по ходу осмотра, – посмотрим, смогу ли я выяснить, что с ней не так.
– Слушай, если она действительно так разволновалась…
– Джим! Очень часто именно наши неврозы заставляют нас действовать
в тех или иных обстоятельствах так, как надо. Я мог бы привести примеры, в том числе на примере здесь присутствующих, но сегодня у меня нет времени, чтобы проводить тебе сеанс психоанализа. Хотя на медосмотр у меня бы хватиловремени, если б я начал, когда ты сюда пришел.
Джим широко улыбнулся.
– Да, это точно.
– Но теперь нету. Так что давай, вали отсюда, у меня назначено через десять минут.
– «Вали отсюда»? Это так теперь обращаются к командующим офицерам?
– Валите отсюда, сэр.
Мистер Спок, сидя в алькове офицерской комнаты для отдыха, занимался задачей 3-х-мерных шахмат.
Обычно Спок мог настолько сконцентрироваться, что он переставал слышать голоса и звуки вокруг. Но этим вечером монотонный шум проникал в его тщательное одиночество.
За соседним столом сидело несколько младших офицеров, доктор Маккой и главный инженер Скотт. Мистер Скотт, казалось, нашел в докторе Маккое родственную душу. Спок уважал способности мистера Скотта, но полагал его приверженность к напиткам, являвшимся продуктом дистилляции и перегонки, по меньшей мере неблагоприятной. Спок мысленно занес взаимопонимание, которое мистер Скотт обнаружил в общении с Маккоем, в список его менее безукоризненных качеств.
Скотт часто проводил свое свободное время в офицерской, рассказывая неправдоподобные истории младшим офицерам, которые неизменно слушали его без малейшего намека на недоверие. Споку пришлось прослушать каждую историю раз по двенадцать. Верил ли он им или нет, он редко испытывал сложности с тем, чтобы пропускать их мимо ушей, и они проплывали, как речная вода мимо недвижного валуна.
Но сегодня в кружке мистера Скотта появился новый человек. Мистер Кокспер, член Водевильной компании, был старше всех за столиком; его темные густые волосы средней длины были тщательно уложены; его усы закручивались к каждой стороны в полуспираль.
Мистер Кокспер занял место рассказчика вместо мистера Скотта. Спок, естественно, не усматривал развлекательной ценности в историях мистера Скотта, содержавших значительный элемент фантастики, но он был способен оценить эстетику представления. Голос мистера Кокспера не обладал модуляциями голоса Скотта. Он вообще не обладал модуляциями. Громкий монотонный звук заполнил офицерскую; Спок нашел мало интересного в истории. Все же остальные слушали с явными признаками всецелой поглощенности рассказом.
Спок не испытывал особых иллюзий насчет своей способности понимать людей. Он провел большую часть детства на Вулкане. То время, что он провел на Земле, он посвятил научным изысканиям, а не изучению людей и их замысловатой природы. Несмотря на свое происхождение, он находил, что люди в большинстве случаев малообъяснимы.
Это был один из таких случаев.
Непостижимое развлечение людей на этот раз состояло в том, что они прилежно слушали названия всех театров, в которых когда-либо выступал мистер Кокспер, и всех пьес, в которых он играл. Споку пришла на ум аналогия. Большинство современных читателей произведений древнего земного поэта Гомера находили перечень кораблей из «Илиады» мучительно нудным, тогда как древние греки, как говорилось, платили рапсодам* и чтецам огромные суммы, чтобы те произнесли список на празднестве. Гражданин греческого города-государства завоевывал положение, если мог проследить свое происхождение до какого-нибудь капитана какого-нибудь корабля высокочтимых ахейцев. Возможно, слушатели мистера Кокспера слышали о пьесах, в которых он играл, или о театрах, в которых он выступал; возможно, они испытывали какой-то трепет, когда он оглашал знакомое им название. Это казалось странным способом провести вечер, но, в конце концов, люди часто проводили время в занятиях, которые казались Споку странными.
Усилием воли Спок сконцентрировался на шахматной проблеме и обратил все свое внимание на расставленные фигуры.
– Нужен противник?
– Нет, капитан, – сказал Спок, не поднимая глаз. Он слышал приближение
и узнал шаги, несмотря на недолгое знакомство. Капитан Кирк смотрел через его плечо на не лишенную изящества конструкцию трехмерных шахмат.
– Почему вы играете один?
– Потому что, капитан, никто на корабле не играет на моем уровне.
– А вы скромны, ага? – сказал капитан.
– Я не скромен и не нескромен; и то и другое – черты характера за
пределами способностей вулканцев. Я констатирую факт. – Он пожалел о нарушенном уединении, но тут же твердо напомнил себе, что сожалению нет места в психологическом состоянии вулканца.
– Вы играете черными или белыми?
– Разумеется, и теми и другими, капитан, – сказал Спок.
– Но ходят черные? – сказал капитан. – Разумеется? – Слышалась ли в голосе капитана ирония или сарказм? Или «воинственность» была лучшим определением эмоции?
Спок издал уклончивый звук. Если капитан Кирк смог из довольно необычной расстановки определить, что ходят черные, тогда он, может быть, действительно адекватный противник… Но у капитана был шанс пятьдесят на пятьдесят, если он гадал, – и это была более вероятная их двух возможностей.
____________________
* рапсод – древнегреческий странствующий исполнитель эпических поэм (прим. перев.)
Спок снова сконцентрировался на задаче. Взять ферзем королевскую пешку, угрожая белому королю? Он переставил фигуру и в раздумье отнял руку.
– Мат черным в три хода, – сказал капитан. Спок недоверчиво поднял гла
за. Капитан Кирк повернулся, лениво оглядел комнату и направился прочь.
Джим увидел Маккоя за столом неподалеку и направился к нему. Затем –
слишком поздно – он заметил, что речь держит мистер Кокспер.
– А годом спустя, когда я вернулся, – что ж, вы можете быть уверены, что они считали меня не менее как звездой…
– Привет, Джим, – сказал Маккой, перебивая выступление мистера
Кокспера, – прежде, чем Джим смог притвориться, что он просто проходит мимо. Офицеры поднялись.
– Вольно.
Маккой подтащил к столу еще один стул.
– Почему бы тебе не присоединиться к нам? – Он быстро подавил усмешку.
Все за столом смотрели на Джима с жалобным выражением.
– Джим, – снова начал Маккой, – Садись же.
– Да, – сказал Кокспер, – Садитесь, а я продолжу.
– Благодарю вас, – Джим следил, чтоб его голос звучал правдоподобно. –
Но, слушая вашу историю с середины, я не смогу как следует оценить ее…
– Нет, конечно, полного эффекта ты не получишь, – сказал Маккой, – Но
все равно, не лишай себя удовольствия.
Маккой прилагал страшные усилия, чтобы выглядеть серьезным. Джим вспомнил, что сказала ему Винона, – неужели это было всего два дня назад? – зато подходило к ситуации, – умей проигрывать. Он обещающе посмотрел на Маккоя и сел к столу.
Кокспер возобновил свой рассказ.
– Я сейчас рассказывал вашему экипажу, как я выступил в Кэмпбелле. –
Его голос падал на вас словно стена, – похоже, он никогда не умерял его с уровня полной сценической силы. Он приступил к описанию, – в мельчайших деталях –пьесы, которую он давал на Луне. Заявив при этом, что сам и написал ее. Сюжет показался Джиму смутно знакомым, но он был уверен, что, если бы он хоть раз лицезрел мистера Кокспера на сцене, он бы его запомнил. Если бы, конечно, не заснул, что могло случиться с ним и сейчас. Почувствовав это, Джим мотнул головой.
– Моя маленькая пьеса шла в течение шести недель на темной стороне
Луны. Огромный успех. Как вы можете видеть, у меня совершенно нет опыта путешествия в ваших космолетах.
Джим спросил себя, как мог Кокспер провести больше двух недель, –
длины лунной ночи, – на дальней стороне земной Луны и по-прежнему называть ее темной; и как его офицеры отнеслись к тому, что их назвали экипажем. Еще Джим был не в восторге оттого, что «Энтерпрайз» назвали космолетом.
– «Энтерпрайз» – это звездолет, мистер Кокспер, – мягко сказал Джим.
– Именно, – сказал Кокспер.
– То есть, я хочу сказать…
Кокспер перебил его.
– И довольно-таки обширный и дорогой космолет, по правде говоря,
чтобы его использовать в качестве транспортного судна, – он прочистил горло, – для водевильной труппы – или для того, чтобы нести какое-либо иное искусство, – к пределам Вселенной.
Хотя Джим и думал то же самое, он оказался в странной позиции, когда он
предпочел бы не согласиться.
– Ну, к пределам Вселенной и вообще так далеко мы пока не собираемся, – сказал он.
– Тем не менее, ваше время и ваш корабль нашли бы лучшее применение в сражениях с врагами Федерации.
Джим постарался сдержаться перед этим никогда не видевшим дальше
Земли, с которой он и не вылазил, дурачком, который полагал, что все, чем занимались корабли Звездного Флота, – это палили направо-налево по кораблям и планетам.
– Мы ни с кем не воюем, мистер Кокспер.
– А, но впереди миры, зовущие к победе…
– Вы когда-нибудь были на войне?
– Не имел этой чести.
– Чести?!… А я-то думал, – сказал Джим, – что теперь, в наше время,
цивилизованные существа ушли в своем развитии за пределы мыслей о насильственной колонизации и введении геноцида.
– Капитан, вы принимаете это слишком близко к сердцу.
– Да, принимаю. И по причине того, что я видел собственными глазами, и
потому, что в жилах моей матери течет кровь сиу. История ее рода…
– Капитан, капитан! Вы говорите о событиях, которые имели место сотни лет назад! Какое, в самом деле, отношение они могут иметь к нам, здесь, сейчас?
– Прямое отношение. – Как это он ввязался в этот спор? Джим подумал, а
нельзя ли сослаться на должностные обязанности и сбежать, не показавшись таким грубым, каким ему хотелось бы сейчас быть? И так уже все чувствовали себя не в своей тарелке, за исключением мистера Кокспера. Мистер Кокспер начал читать Джиму лекцию о колонизации.
Поперек стола упала тень. Джим поднял глаза. Рядом, молча, сложив руки за спиной, стоял коммандер Спок.
Присутствие вулканца заметил даже Кокспер. Он замолк и уставился на него так, будто Спок был мальчишкой, из озорства сорвавшим лучшее в истории театра представление.
– Не окажет ли мне капитан любезность, – сказал Спок, – ответив на один вопрос?
– Конечно, мистер Спок. Прошу прощения, – сказал он Коксперу, скрывая облегчение. – Дела службы.
– Простите меня, капитан, – сказал Спок. – Возможно, я неясно выразился…
– Нет-нет, вовсе нет, – сказал Джим. – Я не могу ставить свои развлечения
превыше совещания с моим первым офицером.
Он чуть не ухватил коммандера Спока за локоть, чтобы оттащить его от стола и удержать от изничтожения Джимова предлога, позволявшего ему ускользнуть. Но сдержался, памятуя, что вулканца не следует касаться. Они со Споком отошли от стола с пленной аудиторией Кокспера.
– Мне нужна всего минута, – сказал Спок. – В мои намерения не входило лишить вас вашего… развлечения.
– Моего развлечения, мистер Спок? – Джим засмеялся. – Я слышал, что у вулканцев странные представления о развлечениях.
– Оценив ситуацию таким образом, что белые могут поставить мат в три
хода…
– Извините, что вмешался.
Спок поднял бровь.
– Значит… белые не могут поставить мат в три хода?
– Почему? могут. Вы подумали, я пошутил?
– Никогда нельзя быть совершенно уверенным, – сказал Спок, – шутит человек или нет.
– Обычно мы при этом смеемся, – сказал Джим.
– Не всегда.
– Да. Не всегда. Но все же я не шутил.
– Если капитан сделает мне одолжение… ваше замечание возбудило мое любопытство.
– В этом случае, конечно, я рассмотрю с вами этот случай. – Шахматы в
алькове находились все в той же расстановке. – Коммандер Спок, я думал, вулканцы не испытывают эмоций. Однако же вы сознались в любопытстве.
– Любопытство не эмоция, капитан, – сказал Спок, садясь, – но движущая
сила в поисках знания, которая отличает мыслящие существа. Ваш ход, капитан.
Джим сделал ход королевской ладьей.
Спок оглядел доску. Его черная бровь слегка приподнялась. Он осматривал расстановку так, будто производил компьютерный расчет в голове, словно рассчитывал последствия всех возможных ходов на доске. Джим увидел мат в три хода во вспышке озарения. Теперь, внезапно засомневавшись, он тоже стал шарить глазами по доске в поисках какого-то хода, который он проглядел, какой-нибудь глупой, школьной ошибки.
Спок протянул руку. В ожидании его хода, – хода, который, очевидно, интуиция Джима не приняла в расчет, – Джим изо всех сил старался держаться так же хладнокровно, как держатся вулканцы.
Спок слегка толкнул своего короля, опрокидывая его.
– Я сдаюсь, – сказал Спок.
Джим попытался заметить хотя бы намек на хмурый вид, или на легчайшее выражение смущения, на лице вулканца.
– Ваш ход, – сказал Спок, – поставил под угрозу вашего ферзя и ладей. Он был… нелогичен.
– Но эффективен, – сказал Джим.
– В самом деле, – мягко сказал Спок. – Какой способ вычисления вы используете? Метод Синхока? Или метод вашего собственного изобретения?
– Моего изобретения? Можно и так сказать. Я не вычислял это, Спок. Я это увидел.Назовите это интуицией, если хотите. Или удачей.
– Я не верю в удачу, – сказал Спок. – И у меня нет опыта… интуиции.
– Тем не менее, это мой способ вычисления.
Спок очистил доску.
– Не хотите ли, – сказал он, – полную игру?
Глава 6
Когда Джим Кирк прибыл на следующее утро на мостик, он был в прекрасном расположении духа. Он проспал всю ночь без малейшего намека на возвращение кошмара о Гиоге. Гари Митчелл был на пути к выздоровлению, «Энтерпрайз» уверенно двигался вперед, и Джим одержал шахматную победу, в процессе даже чуть было не разговорив коммандера Спока.