Страница:
Сулу снова вспыхнул. Спок взглянул на его записи и разгадал значение его
действий на мостике.
– … требуется некоторое время, чтобы привыкнуть к управлению им. Я
должен был обсудить это с вами, но, поскольку я действительно был занят перед отлетом, такая возможность не представилась.
– Спасибо, – сказал Сулу.
Спок смотрел на него совершенно без выражения.
– Я нахожу это странным до крайности, что вы благодарите меня за то, что я пренебрег частью моих обязанностей.
– Тем не менее, я у вас в долгу, – сказал Сулу.
– Вулканцы не собирают долгов, – сказал Спок.
Спок поднял свой поднос и удалился, оставив Сулу в недоумении
относительно того, кто не принимает признательности, и отклоняет даже «спасибо» за спасение карьеры чужого человека.
С вулканцами, должно быть, еще сложнее иметь дело, чем утверждают слухи.
Леонард Маккой, сидя за капитанским столиком, пытался придумать извинения за отсутствие Джима. Вообще-то, это была идея Джима – пригласить компанию пообедать с ним вечером.
– Извините, я на минутку, – сказал он. – Сейчас вернусь.
Минутой спустя, лифт выпустил его в офицерский жилой сектор. Он направился к каюте Джима. Маккой чувствовал, что он сейчас в лучшей физической форме за последние несколько лет. Даже боль в разбитой мышце напоминала о моменте острого, смешанного со страхом, восторга.
Он постучал в дверь каюты Джима.
– Войдите. – Голос вряд ли был похож на голос Джима: усталый,
озабоченный, нетерпеливый. Прежде настроение Джима всегда взлетало к небесам, когда он возвращался в Пространство.
– Твои гости ждут, – сказал Маккой.
Джим, оторвавшись от экрана, непонимающе уставился на него.
Пластинки передач, электронные блокноты и несколько смятых пластиковых стаканчиков из-под кофе усеивали его стол.
– Мои гости?
– Твои гости. Компания. Обед.
– Боже! – Он вскочил. – Из головы вылетело. Не могу поверить – я все еще по уши в этой бумаге.
– А чего это такое?
– Это, знаешь ли… – Он махнул руками, пытаясь изобразить. – Бумажная работа.
– А почему ты ее делаешь?
– Потому что ее надо сделать, – сказал он, и, затем, будто оправдываясь, –
Я ее всегда делаю. Но столько ее никогда не было.
– А где твой старшина?
– У меня нет старшины.
– Нетстаршины? – спросил Маккой недоверчиво.
– Да у меня никогда не было старшины.
– И ты никогда раньше не был капитаном «Энтерпрайза».
– Не хочу я никаких старшин. Я не хочу, чтоб вокруг меня все время кто-
то суетился, подсовывал мне под нос бумажки на подпись и следил, чтоб синтезатор справился с полосками на моей форме.
Маккой подтащил к себе стул и сел на него верхом.
– Джим, позволь твоему старому дядюшке Боунзу дать тебе один
дружеский совет. Под твоим началом теперь по меньшей мере вдвое большее количество народу, чем когда-либо было. Количество бумажек в Звездном Флоте растет в геометрической, – если не в логарифмической – пропорции по отношению к размеру команды.
– Все будет в норме, как только я подгоню вот это.
– Ты это никогдано подгонишь. Более того, – ты знаешь,что ты это никогда не подгонишь. Это больше не твоя работа.
– Я так понимаю, у тебя наготове волшебное решение.
– Мог бы перепоручить дело газетчикам… – Заметив, как изменилось
выражение лица Джима, Маккой умолк. Если он хочет, чтобы Джим последовал его совету, ему лучше прекратить дразнить его. Иначе Джим этого никогда не сделает, неважно, насколько разумен будет совет. – Джим, спустись в офис квотермейстера, выбери подходящего клерка, и продвинь его.
– У меня больше времени уйдет на то, чтобы научить его всему, чем на то, чтоб самому все сделать.
– Это ненадолго. Если ты только подберешь кого-нибудь хотя бы с половиной стандартных мозгов.
– Не успел я ступить на борт этого судна, как люди начали говорить мне, что надо уметь проигрывать.
– Что? – сказал Маккой.
Джим вздохнул.
– Я сказал – я попробую. На временнойоснове.
– Хорошо. А теперь пойдем. Если ты думаешь, что слабенькое извинение о работе спасет тебя от того, что наш синтезатор сегодня в шутку считает «обедом», тебе придется поразмыслить получше.
Джим прошел за Маккоем в столовую.
– Линди, я ужасно виноват, – сказал он. – Корабельные дела… надеюсь, вы и ваша компания извините мое непростительное опоздание…
Средних лет человек, худощавый и темноволосый, одетый в безукоризненно сшитый костюм, вмешался прежде, чем Линди смогла ответить.
– Если ваше опоздание непростительно, как же, вы думаете, мы сможем вас простить? – Его черные усы круто завивались на концах.
– Конечно, я прощаю вас, Джим, не глупите, – Линди уставилась на старшего человека. – Мистер Кокспер просто шутит.
– Вы, молодежь, так запросто жонглируете языком, – сказал мистер Кокспер. – Мы все должны стремиться к точной речи.
– Позволь, я представлю тебя, Джим, – сказала Линди. – Несколько людей должны были уйти. Вы уже встречались с мистером Кокспером, нашим нео-шекспировским актером.
Холодность между Линди и мистером Кокспером явно объяснялась не
только неостроумными шутками. Джим понадеялся, что актеры смогут сохранить мир между собой в течение перелета.
Линди представила Филомелу Тетис, высокую, элегантную, крупного сложения женщину, – певца компании; команду чечеточников, – Грега и Мариса, которые пришли в своих черно-белых костюмах; Марцеллина, мима, – гибкого, стройного, темноволосого, двигающегося с уверенностью хорошо владеющего своим телом человека.
Джиму эта группа показалась слишком маленькой и тихой, чтобы покорить тридцать звездных баз. Все они приветствовали его в дружественной манере. Джим отправился за своим ужином, но обнаружил синтезатор с закрытым окошком и моргающей надписью: «Закрыт на ремонт».
– Считай, что тебе повезло, – сказал Маккой. – Тебе бы это не понравилось, чем бы оно ни было. Если бы ты смог определить, что это.
Джим вернулся к актерам, – к Линди, в частности.
– Кстати, Линди, – сказал он, – нам привет от… – Он остановился, осознав, что мистер Кокспер смотрит на него с негодованием.
– Я рассказывал о моих гастролях в Лиссабоне, – сказал мистер Кокспер.
– Конечно, продолжайте, – сказал Джим, стараясь быть вежливым.
– Как я уже сказал, это представление было настоящим триумфом…
И он продолжил. За весь вечер Джиму так и не представился шанс поговорить с Линди.
Глава 5
Его корабль сильно трясло, а руки его были в крови…
Джим резко сел. Темнота постепенно рассеивалась, каюта осветилась. Его каюта на «Энтерпрайзе».
Кто- то стучал в дверь.
– Что?… Минутку.
Со слипающимися глазами, Джим Кирк кое-как сполз с кровати и стал
шарить, ища халат. Найдя, он стал его натягивать, причем тяжелый шелк перекрутился, и рука долго не просовывалась в рукав.
– Войдите.
Дверь скользнула в сторону, открываясь. Молоденькая девушка – из команды – стояла на пороге. Ее глаза расширились.
– Здравствуйте, – сказал он.
– Здравствуйте, – Она смотрела куда угодно, только не на него.
– В чем дело?
– Э-э… ни в чем, сэр. Я… простите, сэр, квотермейстер велел мне прийти сюда сегодня утром, но я, должно быть, его не так поняла…
Джим потер глаза и зевнул. Затем посмотрел на хронометр.
– Господи боже, вы знаете, который час?
– Да, сэр. Утро, сэр.
– Это не утро, это едва рассвет!
– Я вернусь позже, сэр…
– Нет-нет, хорошо, входите. Мне просто нужно чашку кофе. – Этим утром синтезатор, похоже, работал как следует. – Это зелье кого угодно разбудит.
– Я здесь, чтобы помочь вам с вашими бумагами? – Ее голос звучал неуверенно.
– Вон там, – он указал ей на комм-монитор. Появилось кофе. Он отпил
глоток и издал неодобрительный возглас. – Это скверно, даже когда синтезатор работает. Кто бы ни разработал образцы его вкуса, они, видно, взяли за основу третий ополос, найденный в забытом в кают-компании кофейнике.
Она двинулась к монитору, обходя комнату по периметру, стараясь
держаться от него как можно дальше и глядя строго себе под ноги.
Первый рабочий день, подумал Джим. Всем действует на нервы.
– О! – сказала она при первом взгляде на монитор. – Так неправильно!
Он провел вчера полдня, стараясь хоть как-то упорядочить чертовы файлы.
В награду он получил экранную схему с шестнадцатью налезающими друг на друга информационными блоками, связанными между собой линиями и стрелками, значение которых он уже позабыл; а теперь он слушал критику от желторотого члена своей команды.
– Ну ладно, вот и разберитесь.
Она уставилась на него, расширив глаза.
– Я… – прошептала она, – я…
И все в такую рань, подумал он, и сбежал в ванную.
От сонарного душа и кофе, которое, хоть и имело ужасный вкус, было при этом очень крепким, он начал понемногу просыпаться.
Что я, наехал на нее? – спросил он себя. Он попытался убедить себя, что
нет, но ему это не удалось. Смущенный, он оделся и вернулся в каюту.
Она сидела за монитором, спиной к нему и ссутулив плечи, будто она пыталась сделаться еще меньше, чем она была. Он попытался вспомнить, как она выглядит, но вспомнил только большие синие глаза и очень коротко подстриженные светлые волосы.
Он кашлянул.
Она вскочила на ноги, и повернулась к нему, глядя широко раскрытыми глазами.
– Вольно, – сказал он. – Я не хотел вас испугать. – Он указал на монитор. – Уже выглядит лучше. Старшина, я ведь наехал на вас минуту назад?
– О, нет, сэр, – прошептала она.
– Думаю, что да. – Он улыбнулся. – Я извиняюсь. Я бываю не в себе, пока
не проснусь. Давайте начнем сначала. Доброе утро. Меня зовут Джим Кирк.
– Рэнд, сэр, – прошептала она.
– Вы меня можете вытащить из этой ямы, которую я тут себе выкопал, или вам придется начать все заново?
Она пробормотала несколько команд. Он пытался понять, что не так, ведь
она, кажется, делала все правильно. Она замолчала, сунула руки под мышки и сжала пальцы.
– Что, все так плохо, старшина? – Всякий раз, как он заговаривал с ней, она вздрагивала. Ему хотелось, чтоб она перестала это делать.
– Простите, сэр, нужно немножко времени, чтобы… – Она умолкла, потом
начала снова: – Простите, сэр, у меня не столько опыта, чтобы… – Ее голос угас.
Он понял, что она пытается придумать, как сказать своему командующему
офицеру, что он устроил жуткую неразбериху. Ему хотелось сказать ей, – так и говори, – но, учитывая его реакцию на почти что первое, что она произнесла, у нее вряд ли были причины полагать, что он хорошо принимает критику. И, честно говоря, это бывало правдой. Вероятно, лучшим решением было сейчас уйти, дать ей успокоиться, и вернуться позже.
– Я уверен, вы прекрасно справитесь, старшина, – сказал он. – Лейтенант Ухура на мостике знает, как найти меня, если у вас будут вопросы.
– Да, сэр, – сказала она с облегчением, – Спасибо, сэр.
Когда корабельный компьютер вызвал его в лазарет и произнес при этом его имя с ошибкой, Хикару Сулу почувствовал себя несколько комфортнее. Он все еще чувствовал смущение из-за кривого вывода «Энтерпрайза» из космодока, и почувствовал радость от сознания, что он – не единственное на борту, что может ошибаться.
– Мистер Сулу, здравствуйте. Я – доктор Маккой. – Они пожали руки и Маккой взглянул на файл Сулу.
– Хикару, – сказал доктор Маккой, делая ту же ошибку в произношении, что компьютер. – Хм. Не думаю, что я хоть раз встречал кого-нибудь с именем Хикару.
– Я тоже не встречал, – сказал Сулу. – Только, доктор, – оно произносится с ударением на втором слоге, не на первом. «Р» – очень мягкое. – Он произнес свое имя.
Доктор Маккой повторил его, не сей раз правильнее. Вряд ли кто когда
произносил его совершенно точно.
– А что оно означает? – спросил Маккой.
– Почему люди всегда думают, что имя из незнакомого языка должно
непременно что-то означать? – сказал Сулу. Он почувствовал, что краснеет. Он превосходно знал, что оно означает. Оно означало «Сияющий», и его слишком часто дразнили по этому поводу. Надеясь отвлечь доктора Маккоя от его вопроса, он вежливо спросил: – Ну вот вы, – вы знаете, что означает ваше собственное имя?
– Оно означает «львиное сердце», или что-то в этом роде, – сказал доктор.
– Но я вас понял. – Он улыбнулся. – К делу. У вас просто превосходное здоровье, лейтенант, даже для вашего возраста.
– Спасибо, сэр.
– Не позволяйте этой сидячей работе на корабле совратить вас с пути истинного.
– Постараюсь. Не думаю, что это случится: я становлюсь сам не свой без упражнений.
Доктор Маккой взглянул на приборы, которые мигали и гудели над кушеткой Сулу.
– У вас необычно низкий пульс, – вы что, жили на планете с высокой гравитацией?
– Да, сэр, почти год.
Доктор Маккой кивнул.
– Я так и подумал, что это могло быть причиной. Сенсоры также отмечают шрамы у вас на спине и ногах. Могу я взглянуть?…
– Их уже почти не видно, – Сулу стянул с себя верхнюю часть покрывала.
На него произвело впечатление, что доктор Маккой установил связь. Немногие люди жили на планетах с большой гравитацией. Никто из земных врачей, включая врачей Академии, ни разу не спросил его о шрамах или низком пульсе.
Доктор Маккой дотронулся до старой, побледневшей отметины под лопаткой Сулу.
– У моей матери была постоянная работа на Хафджиане, – сказал Сулу. – У нас был антиграв в квартире, но, когда мы выходили из нее, мы должны были использовать экзоскелет Лейбера. – Одно это название пробудило память о том, как это было под конец, – носить эту сбрую часами, и иногда днями. Сделанный из сплава каркас поддерживал неадаптированное для высокой гравитации человеческое тело и передвигал его. Экзоскелет выполнял свою функцию, но в местах наибольшего давления он всегда повреждал кожу. И, конечно, он не предохранял от влияния гравитации кровеносную систему.
– Сколько вам было лет? Тринадцать? Четырнадцать?
– Именно столько, – сказал Сулу. – Мы уехали как раз перед моим четырнадцатым днем рождения. Как вы догадались?
– Вы носили экзоскелет в период наиболее активного рост организма. –
небрежно сказал доктор. – Очертания шрамов характерны. – Он отстегнул покрывало и взглянул на отметины на ногах Сулу, сзади, чуть выше колен. – Они неплохо сгладились, – сказал он. – Они вас никогда не беспокоят?
– Нет, сэр. Я о них и не вспоминаю.
– Надо было сразу использовать фибропласт, – сказал доктор Маккой. – Новая кожа вместо шрамов.
– Эта технология была недоступна. Не на Хафджиане. Не для такого пустяка.
– Хмм-ф. Здесь это есть, и оно доступно. Хотите избавиться от них?
– Нет, сэр, думаю, это не обязательно, – сказал Сулу, с удивлением
почувствовав выраженное нежелание сгладить старые шрамы. Они были, подумал он, частью его жизни.
– Ну ладно. Только еще одно. – Доктор Маккой снова взглянул на
приборы. – Похоже, гравитационный стресс не причинил вам вреда. Но иногда это проявляется не сразу. В течение еще нескольких лет это возможно. Ничего серьезного, да и вообще это маловероятно. Просто вы должны об этом знать.
– И что это за вред? – спросил Сулу испуганно. Об этом ни один доктор вообще ни разу не обмолвился. – И в течение скольких это лет?
– В основном это проблемы с сердцем. Так что вам непременно надо будет проходить медосмотр не реже, чем три раза в год, после того, как вам исполнится семьдесят или около того.
– Постараюсь это запомнить, доктор Маккой, – сказал Сулу, подумав: «Несколько лет»?…
Полстолетия казались неизмеримо долгим промежутком времени.
Коммандеру Споку и несколько минут начинали казаться неизмеримо
долгим промежутком времени. Он прибыл в медотсек в точно назначенное для его медосмотра время. Новый главный офицер медслужбы выказывал явное пренебрежение к пунктуальности. Он даже еще не закончил с мистером Сулу, хотя Сулу должен был уже пять минут как быть на мостике.
– Если вы переназначите мне время осмотра, доктор Маккой, – сказал
Спок без вступления, – я приду позже, в более подходящее время.
– Чего?… О, коммандер Спок, не городите чепухи. – Он сунул Споку
медицинский комбинезон, – непрозрачный для глаза, но позволяющий проникать лучам диагностических сенсоров. И указал на один из кубикулов. – Я сейчас буду. – Он задернул занавеску.
Спок переоделся в комбинезон. Если бы в кубикуле был блок связи, Спок мог бы заниматься делами, пока ждал. Однако блока связи не было.
Делать медицинский осмотр того, кто контролировал свои биологические функции, и знал о процессах, происходящих внутри тела, как это было свойственно вулканцам, было пустой тратой сил. Однако правила Звездного Флота требовали, чтобы рутинный медосмотр на кораблях проходил весь персонал. Осмотр был скорее нужен не Споку, а врачу, который должен был ознакомиться со всеми на борту, на случай, если придется их лечить. Как бы врач не нуждался в ознакомлении, Спок при этом все же тратил время впустую. Неторопливость врача еще усугубляла эту растрату.
Наконец, доктор Маккой вошел в кубикул.
– Коммандер Спок, добро пожаловать в медотсек. Я уверен, что вы – единственный, кто прибыл или прибудет на осмотр вовремя.
– Осмотр не проводится вовремя, – сказал Спок. – На данный момент
опоздание составляет одиннадцать минут.
– Ну, я хотел сказать… ладно, бог с ним, начнем.
Спок лег на диагностический стол. Сенсоры заиграли звуком и светом, определяя именно ту картину, которую вулканец ожидал увидеть.
– Как вы можете видеть, доктор, мое здоровье…
– Не двигайтесь, – резковато сказал Маккой. – Что ж, мистер Спок, не
думаю, чтобы я когда-нибудь встречался с такими показателями, как ваши.
– Они все не выходят за показатели нормы для вулканца.
– Только-только – некоторые из них. – Он снова посмотрел на показатели.
– Я бы предположил наличие человеческих характеристик, что могут вылезти из этой смеси.
– Вулканский геном доминантен, – сказал Спок.
– Превосходящие гены, ага? Не засек ли я след вулканского шовинизма? –
сказал Маккой. При этом он улыбнулся. Спок знал, что иногда люди улыбались, когда оскорбляли других людей, а иногда улыбались, когда говорили оскорбительные вещи, которые таковыми не были задуманы. К сожалению, делать различие между этими двумя возможными значениями было крайне трудно.
– Вовсе нет, – сказал Спок. – Это экспериментально доказанный факт.
Если бы мы говорили по-вулкански, слова «доминантный» и «рецессивный» не подразумевали бы ни превосходства, ни более низкого положения. Можно также усмотреть человеческий шовинизм в вашем желании того, чтобы именно черты вашей расы превалировали, несмотря на доказательства обратного. Вы закончили, доктор?
– Нет, подождите, не двигайтесь. У меня было немного случаев поизучать
вулканцев. – Он широко улыбнулся. – Не хотите ли пополнить мое образование?
– Я выполнил мои обязательства по отношению к правилам, прибыв на
осмотр. Не вижу, почему я должен оставаться лишь для того, чтобы вы смогли удовлетворить тривиальное любопытство.
– Вы своих обязательств не выполнили, пока я не сказал, что осмотр окончен. Вы, должно быть, будете рады услышать, что у вас прекрасное физическое здоровье.
– Этот факт мне уже известен.
– А что насчет вашего психологического здоровья? Вашего эмоционального состояния? Может, у вас есть какие-нибудь сложности, которые вы хотели бы обсудить?
– У вулканцев не бывает эмоционального состояния.
– Даже невозмутимость – эмоциональное состояние! – сказал Маккой. –
кроме того, ваши физические характеристики действительно могут определяться вашими генами, а вот психологические – нет. Ваше положение обусловило влияние на вас комплекса культурных взаимодействий, конфликтующих философий…
– Мы все – продукт нашего окружения, – сказал Спок. – Иначе мы бы не
были разумными существами, способными к развитию. Однако, мы не бессознательный продукт: мы можем выбирать и контролировать наши влияния. Я не в конфликте с моим положением. Вулканская философия дает мне возможность жизни, лишенной эмоций.
– Можно многое сказать в защиту эмоций.
– В самом деле? По моим наблюдениям, они приносят только несчастье.
– Ах, правда? Например?
– Например. Капитан Кирк.
– И что вас заставляет думать, что Джим Кирк несчастлив?
– Он выказал свои чувства, когда его выбор первого офицера был отклонен.
– В вашу пользу.
– Этот факт не имеет отношения к нашему обсуждению.
– Нет? Вы не испытываете чувства… гордости по поводу продвижения?
– Гордости? Гордость мне неизвестна.
– И, я полагаю, вы сейчас заявите, что не возражали бы, если бы Митча назначили бы на вашу должность вместо вас.
– Ни в коей мере. У коммандера Митчелла репутация компетентного офицера. Не мое эмоциональное состояние должно вас заботить, а состояние капитана Кирка.
– А у вас нет ни чувств, ни желаний…
– Вулканцы не имеют желаний, доктор Маккой. Однако, если бы я
обладал человеческими чувствами, я сказал бы, что это… не ваше дело.
– Все, что оказывает влияние на команду этого корабля – мое дело.
Например, вы служили под командованием капитана Пайка долгое время. У вас отсутствует всякая реакция на его перевод с корабля?
Если Спок и сожалел о переводе Пайка, он подавил эту реакцию. И не
было причин поверять свою слабость чужому человеку.
– Вы не почувствовали огорчения? – спросил Маккой. – Ни намека на
человеческую реакцию на фоне вулканской невозмутимости?
Споку надоел спор.
– Вы полагаете, доктор Маккой, что до вас никто ни разу не обратил
внимания на наследственные противоречия в обстоятельствах моего существования?
– О чем вы, коммандер?
– Хотя я не был обязан объяснять вам мой выбор философии, я это
сделал. Однако вы отказались принять мое объяснение; вместо этого, вы принялись оспаривать мое право на этот выбор. Я не навязывался вам с предложениями объяснить вам, как вам стать более рациональным, – хотя я мог бы вам это объяснить.
– Вау! Знаете, мистер Спок, а мне кажется, что вы рассердились.
– Нет, доктор, я не рассердился. Но я не вижу резона тратить мое время на бесплодные дискуссии.
– Хорошо, мистер Спок, если вы так чувствуете…
– Я так думаю, – сказал Спок. – Хотя вы предпочитаете не замечать разницу.
Маккой взял гипо.
– Я вас отпускаю отсюда вместе со всеми вашими мыслями, – как только возьму образец крови.
– Образец крови излишен. Сенсоры записали все показатели стандартного осмотра.
– Я знаю, но я хочу сделать несколько дополнительных тестов…
Спок поднялся. Впервые за долгое время эмоции, на подавление которых
он тратил столько сил, возмутились в нем, грозя нарушить его абсолютный контроль, но он снова безжалостно подавил их. Доктор Маккой никогда не узнает, насколько его небрежное замечание ранило вулканца.
– Человек или вулканец, – я вам не подопытное животное.
– Подождите, Спок, ради всего святого!… Я не имел в виду…
Спок двинулся из лазарета, все еще в комбинезоне для осмотра. Он
предпочитал переодеться, вернувшись к себе в каюту. Он не мог придумать логической причины, по которой ему следовало остаться и терпеть докторские шпильки, буквальные ли, или фигуральные, но все – в слишком человеческой манере.
Однако, оказавшись за пределами лазарета, Спок приостановился. Он снова взял эмоции под контроль, осадив возмущение, которое доктор Маккой заставил его почувствовать. Это чувство, даже оправданное испытанным унижением, означало потворство себе и было недопустимо.
Он задумался о просьбе доктора, развернулся и без колебаний снова вошел в лазарет.
Доктор Маккой занимался какими-то файлами. Он поднял глаза.
– Да, мистер Спок? – холодно сказал он, – Что еще?
– Если вы полагаете, что в ваши обязанности входит взять образец крови,
то моя обязанность – выполнить ваш запрос, – сказал Спок.
Выражение лица доктора Маккоя оставалось нелюбезным.
– Так, да? Я вам благодарен за вашу снисходительность, коммандер Спок.
Я вам назначу время приема, в какое-нибудь другое время. Как вы можете видеть, сейчас я занят.
Спок посмотрел на него, подняв бровь, но ничего не спросил.
– Очень хорошо, доктор, – сказал он ровным голосом. – Как вам будет удобно. – И вышел.
Маккой посмотрел вслед офицеру по науке. Вулканец не выказал ни следа своей произошедшей ранее потери самообладания, не подал виду, что при отпоре Маккоя он почувствовал раздражение. Походка его была совершенно обычной, – размеренной и почти неслышной.
Маккой хмуро уставился на файлы.
Чертов твой кельтский нрав, сказал он себе. Это не было признанием твоей власти, это было попыткой помириться. Которую ты швырнул ему в лицо.
На миг Маккой задумался, а не пойти ли за Споком. Но решил, что лучше ему немного остыть. Обвинения коммандера Спока в ненужных медицинских пробах задели Маккоя, – возможно, потому, что не были полностью неверны. По большому счету, – да, но не совсем. Уникальные индивидуумы требовали уникального медицинского подхода, и подготовка к возможным кризисам была первой мотивацией Маккоя. Даже если и не следовало ожидать кризисов в течение этого полета.
действий на мостике.
– … требуется некоторое время, чтобы привыкнуть к управлению им. Я
должен был обсудить это с вами, но, поскольку я действительно был занят перед отлетом, такая возможность не представилась.
– Спасибо, – сказал Сулу.
Спок смотрел на него совершенно без выражения.
– Я нахожу это странным до крайности, что вы благодарите меня за то, что я пренебрег частью моих обязанностей.
– Тем не менее, я у вас в долгу, – сказал Сулу.
– Вулканцы не собирают долгов, – сказал Спок.
Спок поднял свой поднос и удалился, оставив Сулу в недоумении
относительно того, кто не принимает признательности, и отклоняет даже «спасибо» за спасение карьеры чужого человека.
С вулканцами, должно быть, еще сложнее иметь дело, чем утверждают слухи.
Леонард Маккой, сидя за капитанским столиком, пытался придумать извинения за отсутствие Джима. Вообще-то, это была идея Джима – пригласить компанию пообедать с ним вечером.
– Извините, я на минутку, – сказал он. – Сейчас вернусь.
Минутой спустя, лифт выпустил его в офицерский жилой сектор. Он направился к каюте Джима. Маккой чувствовал, что он сейчас в лучшей физической форме за последние несколько лет. Даже боль в разбитой мышце напоминала о моменте острого, смешанного со страхом, восторга.
Он постучал в дверь каюты Джима.
– Войдите. – Голос вряд ли был похож на голос Джима: усталый,
озабоченный, нетерпеливый. Прежде настроение Джима всегда взлетало к небесам, когда он возвращался в Пространство.
– Твои гости ждут, – сказал Маккой.
Джим, оторвавшись от экрана, непонимающе уставился на него.
Пластинки передач, электронные блокноты и несколько смятых пластиковых стаканчиков из-под кофе усеивали его стол.
– Мои гости?
– Твои гости. Компания. Обед.
– Боже! – Он вскочил. – Из головы вылетело. Не могу поверить – я все еще по уши в этой бумаге.
– А чего это такое?
– Это, знаешь ли… – Он махнул руками, пытаясь изобразить. – Бумажная работа.
– А почему ты ее делаешь?
– Потому что ее надо сделать, – сказал он, и, затем, будто оправдываясь, –
Я ее всегда делаю. Но столько ее никогда не было.
– А где твой старшина?
– У меня нет старшины.
– Нетстаршины? – спросил Маккой недоверчиво.
– Да у меня никогда не было старшины.
– И ты никогда раньше не был капитаном «Энтерпрайза».
– Не хочу я никаких старшин. Я не хочу, чтоб вокруг меня все время кто-
то суетился, подсовывал мне под нос бумажки на подпись и следил, чтоб синтезатор справился с полосками на моей форме.
Маккой подтащил к себе стул и сел на него верхом.
– Джим, позволь твоему старому дядюшке Боунзу дать тебе один
дружеский совет. Под твоим началом теперь по меньшей мере вдвое большее количество народу, чем когда-либо было. Количество бумажек в Звездном Флоте растет в геометрической, – если не в логарифмической – пропорции по отношению к размеру команды.
– Все будет в норме, как только я подгоню вот это.
– Ты это никогдано подгонишь. Более того, – ты знаешь,что ты это никогда не подгонишь. Это больше не твоя работа.
– Я так понимаю, у тебя наготове волшебное решение.
– Мог бы перепоручить дело газетчикам… – Заметив, как изменилось
выражение лица Джима, Маккой умолк. Если он хочет, чтобы Джим последовал его совету, ему лучше прекратить дразнить его. Иначе Джим этого никогда не сделает, неважно, насколько разумен будет совет. – Джим, спустись в офис квотермейстера, выбери подходящего клерка, и продвинь его.
– У меня больше времени уйдет на то, чтобы научить его всему, чем на то, чтоб самому все сделать.
– Это ненадолго. Если ты только подберешь кого-нибудь хотя бы с половиной стандартных мозгов.
– Не успел я ступить на борт этого судна, как люди начали говорить мне, что надо уметь проигрывать.
– Что? – сказал Маккой.
Джим вздохнул.
– Я сказал – я попробую. На временнойоснове.
– Хорошо. А теперь пойдем. Если ты думаешь, что слабенькое извинение о работе спасет тебя от того, что наш синтезатор сегодня в шутку считает «обедом», тебе придется поразмыслить получше.
Джим прошел за Маккоем в столовую.
– Линди, я ужасно виноват, – сказал он. – Корабельные дела… надеюсь, вы и ваша компания извините мое непростительное опоздание…
Средних лет человек, худощавый и темноволосый, одетый в безукоризненно сшитый костюм, вмешался прежде, чем Линди смогла ответить.
– Если ваше опоздание непростительно, как же, вы думаете, мы сможем вас простить? – Его черные усы круто завивались на концах.
– Конечно, я прощаю вас, Джим, не глупите, – Линди уставилась на старшего человека. – Мистер Кокспер просто шутит.
– Вы, молодежь, так запросто жонглируете языком, – сказал мистер Кокспер. – Мы все должны стремиться к точной речи.
– Позволь, я представлю тебя, Джим, – сказала Линди. – Несколько людей должны были уйти. Вы уже встречались с мистером Кокспером, нашим нео-шекспировским актером.
Холодность между Линди и мистером Кокспером явно объяснялась не
только неостроумными шутками. Джим понадеялся, что актеры смогут сохранить мир между собой в течение перелета.
Линди представила Филомелу Тетис, высокую, элегантную, крупного сложения женщину, – певца компании; команду чечеточников, – Грега и Мариса, которые пришли в своих черно-белых костюмах; Марцеллина, мима, – гибкого, стройного, темноволосого, двигающегося с уверенностью хорошо владеющего своим телом человека.
Джиму эта группа показалась слишком маленькой и тихой, чтобы покорить тридцать звездных баз. Все они приветствовали его в дружественной манере. Джим отправился за своим ужином, но обнаружил синтезатор с закрытым окошком и моргающей надписью: «Закрыт на ремонт».
– Считай, что тебе повезло, – сказал Маккой. – Тебе бы это не понравилось, чем бы оно ни было. Если бы ты смог определить, что это.
Джим вернулся к актерам, – к Линди, в частности.
– Кстати, Линди, – сказал он, – нам привет от… – Он остановился, осознав, что мистер Кокспер смотрит на него с негодованием.
– Я рассказывал о моих гастролях в Лиссабоне, – сказал мистер Кокспер.
– Конечно, продолжайте, – сказал Джим, стараясь быть вежливым.
– Как я уже сказал, это представление было настоящим триумфом…
И он продолжил. За весь вечер Джиму так и не представился шанс поговорить с Линди.
Глава 5
Его корабль сильно трясло, а руки его были в крови…
Джим резко сел. Темнота постепенно рассеивалась, каюта осветилась. Его каюта на «Энтерпрайзе».
Кто- то стучал в дверь.
– Что?… Минутку.
Со слипающимися глазами, Джим Кирк кое-как сполз с кровати и стал
шарить, ища халат. Найдя, он стал его натягивать, причем тяжелый шелк перекрутился, и рука долго не просовывалась в рукав.
– Войдите.
Дверь скользнула в сторону, открываясь. Молоденькая девушка – из команды – стояла на пороге. Ее глаза расширились.
– Здравствуйте, – сказал он.
– Здравствуйте, – Она смотрела куда угодно, только не на него.
– В чем дело?
– Э-э… ни в чем, сэр. Я… простите, сэр, квотермейстер велел мне прийти сюда сегодня утром, но я, должно быть, его не так поняла…
Джим потер глаза и зевнул. Затем посмотрел на хронометр.
– Господи боже, вы знаете, который час?
– Да, сэр. Утро, сэр.
– Это не утро, это едва рассвет!
– Я вернусь позже, сэр…
– Нет-нет, хорошо, входите. Мне просто нужно чашку кофе. – Этим утром синтезатор, похоже, работал как следует. – Это зелье кого угодно разбудит.
– Я здесь, чтобы помочь вам с вашими бумагами? – Ее голос звучал неуверенно.
– Вон там, – он указал ей на комм-монитор. Появилось кофе. Он отпил
глоток и издал неодобрительный возглас. – Это скверно, даже когда синтезатор работает. Кто бы ни разработал образцы его вкуса, они, видно, взяли за основу третий ополос, найденный в забытом в кают-компании кофейнике.
Она двинулась к монитору, обходя комнату по периметру, стараясь
держаться от него как можно дальше и глядя строго себе под ноги.
Первый рабочий день, подумал Джим. Всем действует на нервы.
– О! – сказала она при первом взгляде на монитор. – Так неправильно!
Он провел вчера полдня, стараясь хоть как-то упорядочить чертовы файлы.
В награду он получил экранную схему с шестнадцатью налезающими друг на друга информационными блоками, связанными между собой линиями и стрелками, значение которых он уже позабыл; а теперь он слушал критику от желторотого члена своей команды.
– Ну ладно, вот и разберитесь.
Она уставилась на него, расширив глаза.
– Я… – прошептала она, – я…
И все в такую рань, подумал он, и сбежал в ванную.
От сонарного душа и кофе, которое, хоть и имело ужасный вкус, было при этом очень крепким, он начал понемногу просыпаться.
Что я, наехал на нее? – спросил он себя. Он попытался убедить себя, что
нет, но ему это не удалось. Смущенный, он оделся и вернулся в каюту.
Она сидела за монитором, спиной к нему и ссутулив плечи, будто она пыталась сделаться еще меньше, чем она была. Он попытался вспомнить, как она выглядит, но вспомнил только большие синие глаза и очень коротко подстриженные светлые волосы.
Он кашлянул.
Она вскочила на ноги, и повернулась к нему, глядя широко раскрытыми глазами.
– Вольно, – сказал он. – Я не хотел вас испугать. – Он указал на монитор. – Уже выглядит лучше. Старшина, я ведь наехал на вас минуту назад?
– О, нет, сэр, – прошептала она.
– Думаю, что да. – Он улыбнулся. – Я извиняюсь. Я бываю не в себе, пока
не проснусь. Давайте начнем сначала. Доброе утро. Меня зовут Джим Кирк.
– Рэнд, сэр, – прошептала она.
– Вы меня можете вытащить из этой ямы, которую я тут себе выкопал, или вам придется начать все заново?
Она пробормотала несколько команд. Он пытался понять, что не так, ведь
она, кажется, делала все правильно. Она замолчала, сунула руки под мышки и сжала пальцы.
– Что, все так плохо, старшина? – Всякий раз, как он заговаривал с ней, она вздрагивала. Ему хотелось, чтоб она перестала это делать.
– Простите, сэр, нужно немножко времени, чтобы… – Она умолкла, потом
начала снова: – Простите, сэр, у меня не столько опыта, чтобы… – Ее голос угас.
Он понял, что она пытается придумать, как сказать своему командующему
офицеру, что он устроил жуткую неразбериху. Ему хотелось сказать ей, – так и говори, – но, учитывая его реакцию на почти что первое, что она произнесла, у нее вряд ли были причины полагать, что он хорошо принимает критику. И, честно говоря, это бывало правдой. Вероятно, лучшим решением было сейчас уйти, дать ей успокоиться, и вернуться позже.
– Я уверен, вы прекрасно справитесь, старшина, – сказал он. – Лейтенант Ухура на мостике знает, как найти меня, если у вас будут вопросы.
– Да, сэр, – сказала она с облегчением, – Спасибо, сэр.
Когда корабельный компьютер вызвал его в лазарет и произнес при этом его имя с ошибкой, Хикару Сулу почувствовал себя несколько комфортнее. Он все еще чувствовал смущение из-за кривого вывода «Энтерпрайза» из космодока, и почувствовал радость от сознания, что он – не единственное на борту, что может ошибаться.
– Мистер Сулу, здравствуйте. Я – доктор Маккой. – Они пожали руки и Маккой взглянул на файл Сулу.
– Хикару, – сказал доктор Маккой, делая ту же ошибку в произношении, что компьютер. – Хм. Не думаю, что я хоть раз встречал кого-нибудь с именем Хикару.
– Я тоже не встречал, – сказал Сулу. – Только, доктор, – оно произносится с ударением на втором слоге, не на первом. «Р» – очень мягкое. – Он произнес свое имя.
Доктор Маккой повторил его, не сей раз правильнее. Вряд ли кто когда
произносил его совершенно точно.
– А что оно означает? – спросил Маккой.
– Почему люди всегда думают, что имя из незнакомого языка должно
непременно что-то означать? – сказал Сулу. Он почувствовал, что краснеет. Он превосходно знал, что оно означает. Оно означало «Сияющий», и его слишком часто дразнили по этому поводу. Надеясь отвлечь доктора Маккоя от его вопроса, он вежливо спросил: – Ну вот вы, – вы знаете, что означает ваше собственное имя?
– Оно означает «львиное сердце», или что-то в этом роде, – сказал доктор.
– Но я вас понял. – Он улыбнулся. – К делу. У вас просто превосходное здоровье, лейтенант, даже для вашего возраста.
– Спасибо, сэр.
– Не позволяйте этой сидячей работе на корабле совратить вас с пути истинного.
– Постараюсь. Не думаю, что это случится: я становлюсь сам не свой без упражнений.
Доктор Маккой взглянул на приборы, которые мигали и гудели над кушеткой Сулу.
– У вас необычно низкий пульс, – вы что, жили на планете с высокой гравитацией?
– Да, сэр, почти год.
Доктор Маккой кивнул.
– Я так и подумал, что это могло быть причиной. Сенсоры также отмечают шрамы у вас на спине и ногах. Могу я взглянуть?…
– Их уже почти не видно, – Сулу стянул с себя верхнюю часть покрывала.
На него произвело впечатление, что доктор Маккой установил связь. Немногие люди жили на планетах с большой гравитацией. Никто из земных врачей, включая врачей Академии, ни разу не спросил его о шрамах или низком пульсе.
Доктор Маккой дотронулся до старой, побледневшей отметины под лопаткой Сулу.
– У моей матери была постоянная работа на Хафджиане, – сказал Сулу. – У нас был антиграв в квартире, но, когда мы выходили из нее, мы должны были использовать экзоскелет Лейбера. – Одно это название пробудило память о том, как это было под конец, – носить эту сбрую часами, и иногда днями. Сделанный из сплава каркас поддерживал неадаптированное для высокой гравитации человеческое тело и передвигал его. Экзоскелет выполнял свою функцию, но в местах наибольшего давления он всегда повреждал кожу. И, конечно, он не предохранял от влияния гравитации кровеносную систему.
– Сколько вам было лет? Тринадцать? Четырнадцать?
– Именно столько, – сказал Сулу. – Мы уехали как раз перед моим четырнадцатым днем рождения. Как вы догадались?
– Вы носили экзоскелет в период наиболее активного рост организма. –
небрежно сказал доктор. – Очертания шрамов характерны. – Он отстегнул покрывало и взглянул на отметины на ногах Сулу, сзади, чуть выше колен. – Они неплохо сгладились, – сказал он. – Они вас никогда не беспокоят?
– Нет, сэр. Я о них и не вспоминаю.
– Надо было сразу использовать фибропласт, – сказал доктор Маккой. – Новая кожа вместо шрамов.
– Эта технология была недоступна. Не на Хафджиане. Не для такого пустяка.
– Хмм-ф. Здесь это есть, и оно доступно. Хотите избавиться от них?
– Нет, сэр, думаю, это не обязательно, – сказал Сулу, с удивлением
почувствовав выраженное нежелание сгладить старые шрамы. Они были, подумал он, частью его жизни.
– Ну ладно. Только еще одно. – Доктор Маккой снова взглянул на
приборы. – Похоже, гравитационный стресс не причинил вам вреда. Но иногда это проявляется не сразу. В течение еще нескольких лет это возможно. Ничего серьезного, да и вообще это маловероятно. Просто вы должны об этом знать.
– И что это за вред? – спросил Сулу испуганно. Об этом ни один доктор вообще ни разу не обмолвился. – И в течение скольких это лет?
– В основном это проблемы с сердцем. Так что вам непременно надо будет проходить медосмотр не реже, чем три раза в год, после того, как вам исполнится семьдесят или около того.
– Постараюсь это запомнить, доктор Маккой, – сказал Сулу, подумав: «Несколько лет»?…
Полстолетия казались неизмеримо долгим промежутком времени.
Коммандеру Споку и несколько минут начинали казаться неизмеримо
долгим промежутком времени. Он прибыл в медотсек в точно назначенное для его медосмотра время. Новый главный офицер медслужбы выказывал явное пренебрежение к пунктуальности. Он даже еще не закончил с мистером Сулу, хотя Сулу должен был уже пять минут как быть на мостике.
– Если вы переназначите мне время осмотра, доктор Маккой, – сказал
Спок без вступления, – я приду позже, в более подходящее время.
– Чего?… О, коммандер Спок, не городите чепухи. – Он сунул Споку
медицинский комбинезон, – непрозрачный для глаза, но позволяющий проникать лучам диагностических сенсоров. И указал на один из кубикулов. – Я сейчас буду. – Он задернул занавеску.
Спок переоделся в комбинезон. Если бы в кубикуле был блок связи, Спок мог бы заниматься делами, пока ждал. Однако блока связи не было.
Делать медицинский осмотр того, кто контролировал свои биологические функции, и знал о процессах, происходящих внутри тела, как это было свойственно вулканцам, было пустой тратой сил. Однако правила Звездного Флота требовали, чтобы рутинный медосмотр на кораблях проходил весь персонал. Осмотр был скорее нужен не Споку, а врачу, который должен был ознакомиться со всеми на борту, на случай, если придется их лечить. Как бы врач не нуждался в ознакомлении, Спок при этом все же тратил время впустую. Неторопливость врача еще усугубляла эту растрату.
Наконец, доктор Маккой вошел в кубикул.
– Коммандер Спок, добро пожаловать в медотсек. Я уверен, что вы – единственный, кто прибыл или прибудет на осмотр вовремя.
– Осмотр не проводится вовремя, – сказал Спок. – На данный момент
опоздание составляет одиннадцать минут.
– Ну, я хотел сказать… ладно, бог с ним, начнем.
Спок лег на диагностический стол. Сенсоры заиграли звуком и светом, определяя именно ту картину, которую вулканец ожидал увидеть.
– Как вы можете видеть, доктор, мое здоровье…
– Не двигайтесь, – резковато сказал Маккой. – Что ж, мистер Спок, не
думаю, чтобы я когда-нибудь встречался с такими показателями, как ваши.
– Они все не выходят за показатели нормы для вулканца.
– Только-только – некоторые из них. – Он снова посмотрел на показатели.
– Я бы предположил наличие человеческих характеристик, что могут вылезти из этой смеси.
– Вулканский геном доминантен, – сказал Спок.
– Превосходящие гены, ага? Не засек ли я след вулканского шовинизма? –
сказал Маккой. При этом он улыбнулся. Спок знал, что иногда люди улыбались, когда оскорбляли других людей, а иногда улыбались, когда говорили оскорбительные вещи, которые таковыми не были задуманы. К сожалению, делать различие между этими двумя возможными значениями было крайне трудно.
– Вовсе нет, – сказал Спок. – Это экспериментально доказанный факт.
Если бы мы говорили по-вулкански, слова «доминантный» и «рецессивный» не подразумевали бы ни превосходства, ни более низкого положения. Можно также усмотреть человеческий шовинизм в вашем желании того, чтобы именно черты вашей расы превалировали, несмотря на доказательства обратного. Вы закончили, доктор?
– Нет, подождите, не двигайтесь. У меня было немного случаев поизучать
вулканцев. – Он широко улыбнулся. – Не хотите ли пополнить мое образование?
– Я выполнил мои обязательства по отношению к правилам, прибыв на
осмотр. Не вижу, почему я должен оставаться лишь для того, чтобы вы смогли удовлетворить тривиальное любопытство.
– Вы своих обязательств не выполнили, пока я не сказал, что осмотр окончен. Вы, должно быть, будете рады услышать, что у вас прекрасное физическое здоровье.
– Этот факт мне уже известен.
– А что насчет вашего психологического здоровья? Вашего эмоционального состояния? Может, у вас есть какие-нибудь сложности, которые вы хотели бы обсудить?
– У вулканцев не бывает эмоционального состояния.
– Даже невозмутимость – эмоциональное состояние! – сказал Маккой. –
кроме того, ваши физические характеристики действительно могут определяться вашими генами, а вот психологические – нет. Ваше положение обусловило влияние на вас комплекса культурных взаимодействий, конфликтующих философий…
– Мы все – продукт нашего окружения, – сказал Спок. – Иначе мы бы не
были разумными существами, способными к развитию. Однако, мы не бессознательный продукт: мы можем выбирать и контролировать наши влияния. Я не в конфликте с моим положением. Вулканская философия дает мне возможность жизни, лишенной эмоций.
– Можно многое сказать в защиту эмоций.
– В самом деле? По моим наблюдениям, они приносят только несчастье.
– Ах, правда? Например?
– Например. Капитан Кирк.
– И что вас заставляет думать, что Джим Кирк несчастлив?
– Он выказал свои чувства, когда его выбор первого офицера был отклонен.
– В вашу пользу.
– Этот факт не имеет отношения к нашему обсуждению.
– Нет? Вы не испытываете чувства… гордости по поводу продвижения?
– Гордости? Гордость мне неизвестна.
– И, я полагаю, вы сейчас заявите, что не возражали бы, если бы Митча назначили бы на вашу должность вместо вас.
– Ни в коей мере. У коммандера Митчелла репутация компетентного офицера. Не мое эмоциональное состояние должно вас заботить, а состояние капитана Кирка.
– А у вас нет ни чувств, ни желаний…
– Вулканцы не имеют желаний, доктор Маккой. Однако, если бы я
обладал человеческими чувствами, я сказал бы, что это… не ваше дело.
– Все, что оказывает влияние на команду этого корабля – мое дело.
Например, вы служили под командованием капитана Пайка долгое время. У вас отсутствует всякая реакция на его перевод с корабля?
Если Спок и сожалел о переводе Пайка, он подавил эту реакцию. И не
было причин поверять свою слабость чужому человеку.
– Вы не почувствовали огорчения? – спросил Маккой. – Ни намека на
человеческую реакцию на фоне вулканской невозмутимости?
Споку надоел спор.
– Вы полагаете, доктор Маккой, что до вас никто ни разу не обратил
внимания на наследственные противоречия в обстоятельствах моего существования?
– О чем вы, коммандер?
– Хотя я не был обязан объяснять вам мой выбор философии, я это
сделал. Однако вы отказались принять мое объяснение; вместо этого, вы принялись оспаривать мое право на этот выбор. Я не навязывался вам с предложениями объяснить вам, как вам стать более рациональным, – хотя я мог бы вам это объяснить.
– Вау! Знаете, мистер Спок, а мне кажется, что вы рассердились.
– Нет, доктор, я не рассердился. Но я не вижу резона тратить мое время на бесплодные дискуссии.
– Хорошо, мистер Спок, если вы так чувствуете…
– Я так думаю, – сказал Спок. – Хотя вы предпочитаете не замечать разницу.
Маккой взял гипо.
– Я вас отпускаю отсюда вместе со всеми вашими мыслями, – как только возьму образец крови.
– Образец крови излишен. Сенсоры записали все показатели стандартного осмотра.
– Я знаю, но я хочу сделать несколько дополнительных тестов…
Спок поднялся. Впервые за долгое время эмоции, на подавление которых
он тратил столько сил, возмутились в нем, грозя нарушить его абсолютный контроль, но он снова безжалостно подавил их. Доктор Маккой никогда не узнает, насколько его небрежное замечание ранило вулканца.
– Человек или вулканец, – я вам не подопытное животное.
– Подождите, Спок, ради всего святого!… Я не имел в виду…
Спок двинулся из лазарета, все еще в комбинезоне для осмотра. Он
предпочитал переодеться, вернувшись к себе в каюту. Он не мог придумать логической причины, по которой ему следовало остаться и терпеть докторские шпильки, буквальные ли, или фигуральные, но все – в слишком человеческой манере.
Однако, оказавшись за пределами лазарета, Спок приостановился. Он снова взял эмоции под контроль, осадив возмущение, которое доктор Маккой заставил его почувствовать. Это чувство, даже оправданное испытанным унижением, означало потворство себе и было недопустимо.
Он задумался о просьбе доктора, развернулся и без колебаний снова вошел в лазарет.
Доктор Маккой занимался какими-то файлами. Он поднял глаза.
– Да, мистер Спок? – холодно сказал он, – Что еще?
– Если вы полагаете, что в ваши обязанности входит взять образец крови,
то моя обязанность – выполнить ваш запрос, – сказал Спок.
Выражение лица доктора Маккоя оставалось нелюбезным.
– Так, да? Я вам благодарен за вашу снисходительность, коммандер Спок.
Я вам назначу время приема, в какое-нибудь другое время. Как вы можете видеть, сейчас я занят.
Спок посмотрел на него, подняв бровь, но ничего не спросил.
– Очень хорошо, доктор, – сказал он ровным голосом. – Как вам будет удобно. – И вышел.
Маккой посмотрел вслед офицеру по науке. Вулканец не выказал ни следа своей произошедшей ранее потери самообладания, не подал виду, что при отпоре Маккоя он почувствовал раздражение. Походка его была совершенно обычной, – размеренной и почти неслышной.
Маккой хмуро уставился на файлы.
Чертов твой кельтский нрав, сказал он себе. Это не было признанием твоей власти, это было попыткой помириться. Которую ты швырнул ему в лицо.
На миг Маккой задумался, а не пойти ли за Споком. Но решил, что лучше ему немного остыть. Обвинения коммандера Спока в ненужных медицинских пробах задели Маккоя, – возможно, потому, что не были полностью неверны. По большому счету, – да, но не совсем. Уникальные индивидуумы требовали уникального медицинского подхода, и подготовка к возможным кризисам была первой мотивацией Маккоя. Даже если и не следовало ожидать кризисов в течение этого полета.