Макинтайр Вонда Н.. Первое приключение

   – А куда подевался твой отец?
   – О… травка-цветочки… – Она пыталась говорить небрежным тоном, и это ей почти удалось.
   – Это, должно быть, было непросто – вся эта ответственность…
   – Нет, по правде говоря, теперь это проще. По крайней мере, сейчас у меня есть какая-то власть, кроме ответственности. А то, что он ушел, не явилось таким уж сюрпризом. Кроме того, он подождал, пока мне не исполнилось восемнадцать, прежде чем исчез. Ему, наверное, тоже было непросто, – быть связанным, все эти годы.
   Ей неплохо удавалось скрывать свою боль. Или, может, она действительно
   не чувствовала себя покинутой отцом. Может, Джим позволил своим собственным чувствам окрасить восприятие ее чувств.
   – И не слишком-то все изменилось, – сказала Линди. – И все, в конце концов, перестали думать обо мне как о ребенке.
   – Он должен был хоть что-нибудь тебе сказать, прежде чем исчезнуть.
   – Может, он боялся, что мне тогда придется делать выбор между ним и компанией. Может, он знал, что я выберу. – Она подтянула колени и устроила обе ноги на ограждении, не обращая внимания на опасность своего положения. – Я люблю компанию, Джим. Я люблю всех, кто в ней. Актеры не похожи ни на что другое в мире. Они могут делать вещи, которые никто больше не может сделать. Когда мы даем представление, мы делаем людей счастливыми. И я думаю… –нет, я знаю! – что, если мы сможем продержаться так долго, чтобы получить известность, то и настоящий успех скоро придет!
   – Я бы не хотел поменяться с тобой местами, – сказал Джим. – Было бы странным отдать приказ и потом созывать общекомандное собрание, чтобы мой приказ одобрили.
   Линди улыбнулась.
   – Да, такое случается. Но не всегда ведь. Артисты любят, когда
   организацией занимается кто-нибудь – за них. Они не любят, когда им говорят, что делать, но любят, когда о них заботятся.
   – А почему ты решила пойти в волшебники?
   – Потому же, почему стала менеджером – из-за папы. Джим, он просто
   мастер! Вот бы ты на него поглядел. Он может делать такие фокусы – не поверишь! – Она засмеялась. – То есть, я хочу сказать – люди, которые приходят на это посмотреть – верят, но те, кто хоть что-то знают о том, как делаются сценические фокусы, не верят, что такое возможно. Даже после того, как сами все посмотрят. С половиной его иллюзий я до сих пор не здорово справляюсь.
   – Похоже, неординарный человек, – сказал Джим.
   – Да, это про него. Если бы ты мог с ним познакомится… – Она замолкла
   и устроила подбородок на коленях. – Нет, беру слова назад. Я не уверена, что хочу, чтобы вы познакомились. Не знаю, смогли бы вы иметь дело друг с другом.
   – Почему ты так говоришь?
   – Ну, он бывает… сложным.
   – А я?
   Она улыбнулась.
   – И ты тоже можешь быть сложным.
   – Думаю, это правда, – сказал Джим. – Влияние профессии.
   Афина, которой надоели протеиновые галеты, вернулась и принялась шарить по Линди носом в поисках морковки. Линди сотворила одну.
   – А откуда вообще взялась идея компании? – спросил Джим. – Возродить трехсотлетней давности представление, – такое не каждому может прийти в голову.
   – Самое смешное то, что многие выступают в этом стиле. У некоторых из нас это началось с хобби. Некоторые номера были просто адаптированы к современности: Марцеллин изучал искусство мимов на драматическом отделении в университете Монэш в Австралии. На свете есть клубы иллюзионистов и клубы чечеточников. И многие люди жонглируют.
   – Да-а, это я уже для себя открыл, – сказал Джим.
   – Просто долго никому не приходила в голову мысль, что можно собрать всех этих любителей вместе и основать вот такую компанию. Когда папе, Марцеллину и Ньюланду пришла в голов эта идея…
   – Ньюланд? Ты имеешь в виду мистера Рифта, того, со «щеночками»?
   – Да.
   – Никак бы не подумал, что у него хватит… – Тут Джим приостановился.
   Он явно начал говорить, не подумав. – Ну, то есть, мне не показалось, что у него предпринимательский склад ума, – неубедительно поправился он.
   – Да у нас ни одного настоящего предпринимателя, – сказала Линди. –
   Даже папа им не был. Это одна их наших проблем. Но Ньюланд… он самый верный и надежный и самый отзывчивый в нашей компании. Он ведет себя глупо, только когда речь о его собаках, – он это и сам признает. На его счет очень легко ошибиться.
   – Да уж, вижу, – сказал Джим.
   – … но мы бы никогда не продвинулись так далеко без него. Он и подбил
   меня стать менеджером. Он бы сам мог занять это место, если бы хотел. Он сказал, что, с его и Филомелой детьми, и с его собаками, он ну никак не сможет выкроить на это время. Но я думаю, что он просто не хотел соревноваться за место со мной, потому, что он знал, что победит.
   – Филомела, – сказал Джим. – Я познакомился с ней тогда за ужином, да?
   – Да. Наша певица, помнишь? Ньюланд ее муж.
   – Конечно, не следует судить по внешности, – сказал Джим. – Может, когда речь идет о моей собственной расе, мне все есть чему поучиться.
   – Он производит впечатление, да? Думаю, ему это нравится – производить впечатление. И это здорово для компании.
   – Он – тот, на кого похож?…
   – Угу. Его семья – канадско-японская. Традиционалисты сперва не вполне понимали, как реагировать на рыжеволосого борца сумо, но, после того, как он принимал участие в соревнованиях несколько лет подряд, он и их покорил. Он больше не соревнуется, но по-прежнему занимается медитациями. Он очень… духовная персона.
   Джим покачал головой.
   – Ничего себе у вас труппа.
   – Нужно быть не совсем обычным человеком, чтобы выбрать профессию, которой никто вокруг не понимает. Они очень преданы своему делу – иногда одиноки. И уникальны. Вот почему я осталась с компанией, Джим, даже при том, что я понимала, что мой папа вот-вот ее оставит. Я люблю ее, и всех, кто в ней работает… Ну, почти всех.
   – Почти всех?
   Она вспыхнула.
   – Я не должна была это говорить.
   – Можно, я угадаю? – сказал он, дразня ее.
   – Не думаю, что тебе придется гадать, – сказала она. – Ты с ним поспорил о политике вчера вечером.
   – Чисто из нездорового любопытства – где вы подцепили мистера Кокспера?
   – Его нашел папа.
   – Ну, если он хорош… многое можно вынести от того, кто знает, что делает.
   – Хорош! – Линди рассмеялась. – «Хороший» и «нео-шекспировский» – взаимоисключающие качества.
   – Что за «неошекспировский»?
   – Ну, это «интерпретация» Шекспира для современной аудитории. Мистер Кокспер сам делает переводы.
   – И насколько все плохо?
   – Подожди и увидишь, – зловеще сказала она.
   Каким-то образом, два часа прошли для Джима совсем незаметно. Он
   нашел, что с Линди невероятно легко общаться, приятно говорить и слушать ее. Он чуть не заговорил с ней о Кэрол Маркус, но передумал – сам толком не понимая – почему. Его чувства спутались в какой-то клубок. Его так влекло к Линди, и он думал, что он ей тоже нравится, но он все робел заговорить с ней открыто.
   Он рассказал ей немного о Сэме и Виноне, рассказал о своем отце, рассказал о Гари. И вдруг понял, что рассказывает ей о Гиоге.
   – Я знал, что все покинули корабль, но еще я знал, что потерял его. И еще
   я злился на себя, что не могу идти – я был серьезно ранен. Я не мог видеть, потому что кровь заливала мне глаза. И я кричал… то есть, думаю, что кричал, на самом деле не мог этого делать, потому что я едва мог дышать – на корабль, на чертову кашу вокруг… на себя – «давай, черт, ты должен справиться!» Потом появился Гари. И обругал меня за то, что мне слишком плохо, чтобы я мог двигаться. Я еще помню, он сказал мне, что пришел, надеясь на мою помощь, а я, чертов сопляк, свалил все на него. – Джим попытался улыбнуться, он пытался выглядеть закаленным ветераном, рассказывающим захватывающие дух истории новичкам. Но Гиога все еще была слишком свежей, слишком болезненной раной, и он потерял там слишком многое. От Гиоги не захватывало дух. Она была страшной, она была ужасным несчастьем. И к тому же все это было впустую.
   – Гари вытащил меня из контрольного отсека, – тихо сказал Джим. – Мы
   были последние оставшиеся на борту… последние живые. Корабль – «Лидия Сазерленд» – это был такой прекрасный маленький крейсер – он начал разваливаться на куски вокруг нас. Гари уронил меня на пол эвакуационной шлюпки, свалился сам рядом и мы оторвались от корабля. У него остановилось кровотечение… – Джим, не замечая того, дотронулся до шрама на лбу. – Я думал, с ним все в порядке. У него просто был порез под ребрами. И выглядел – ничего особенного. Но потом… – Он глубоко вдохнул, смущенный, что его так захватили воспоминания. Он хотел остановиться, но не мог. – Его задело змейкой. Это оружие террористов. Сначала это выглядит… незначительным. Оно проникает под кожу, углубляется внутрь, находит сердце, или спинной мозг, или головной. И взрывается. – Он вспомнил этот тихий, спокойный, маленький взрыв. Гари выглядел только слегка удивленным, когда он рухнул на пол.
   – Он истекал кровью… Я разорвал на нем рубашку… Странно. Змейка
   такого с ним наделала, но она даже не разорвала рубашку. – Джим вспомнил теплую кровь Гари на своих руках. – Кровь выглядит так странно в невесомости, Линди… Она не собирается в лужи. И ничего не заливает. Я мог видеть сердце Гари, – прошептал Джим. – Каждый раз, как оно сокращалось, оно выбрасывало кровь из раны сбоку. Я не знал, что делать – я только знал, что так не должно выглядеть. Я… я взял его сердце обеими руками.
   – Это позади, – сказала Линди. Она дотронулась до его руки, – мягкий, успокаивающий жест. – Джим, это уже позади.
   – Я знаю. – Он снова провел кончиками пальцев по шраму на лбу. – Боунз
   все время мне клянется, что это пройдет. – Он снова попытался улыбнуться. – Гари повезло, знаешь? Если бы это была радиационная змейка, врачи не смогли бы запустить регенерацию. Если бы это случилось…
   Ему хотелось, чтобы Линди снова до него дотронулась. Ему понравилось,
   как она это сделала. Ему нравился цвет ее глаз, и их глубина; ему нравилось, как ее волосы обрамляют ее лицо переливающимися прядями, – они были в основном черными, но местами едва различимо отблескивали глубоким багровым, и золотым, и зеленым. Затем он вдруг осознал, что ее глаза наполнены слезами, – слезами, которым он был виною, слезами ужаса и неверия, – нет, не неверия, – не-хотения-верить.
   – Мне так жаль, что это случилось с тобой, – сказала она. – С тобой, с твоим другом…
   – Линди… я не должен был ничего говорить тебе о Гиоге. Прости. Тебе не следовало бы обо всем этом слушать…
   – Но тебе нужно было об этом рассказать, – просто сказала она.
   – В другом конце коридора отворилась и снова закрылась дверь.
   – Линди, эй! – позвал Стивен.
   Джим почувствовал разочарование и в то же время – облегчение. Сила его
   влечения к Линди удивила его самого, хотя он не думал, что сможет снова допустить, чтобы произошло что-то похожее на то, что было у него с Кэрол. Помимо этого, ему еще показалось, что Линди тоже почувствовала облегчение при появлении Стивена.
   Я не должен был рассказывать ей о Гиоге, подумал Джим. Нет, не должен был. Вот дурак.
   Стивен подошел к ним. Илья балансировал него правом плече, – вполне успешно, несмотря на ненадежную опору.
   – Похоже, все почти готово, – сказал Стивен.
   Линди улыбнулась ему и взяла поданную руку.
   Джим вызвал мостик. Ухура доложила, что давление на палубе восстановлено, температура почти нормальная.
   – Я могу ее выпустить? – спросила Линди.
   – В любое время.
   Линди соскользнула с ограждения в бокс Афины. Экираптор
   почувствовал ее радость и возбуждение. Он задрожал, напряг каждый мускул, его крылья затрепетали. Линди положила одну руку ему на нос, другую – на основание шеи.
   – Ладно, – сказала она. – Открывайте дверь.
   И Линди выпустила Афину на засыпанную грунтом палубу. Афина пошла опасливо, осторожно ставя каждую ногу, расправив крылья; она шла как канатоходец. Под ее копытами заскрипел мелкомолотая кометная порода. Афина фыркнула.
   – Так лучше, правда, моя сладкая? – сказала Линди. Положив одну руку на гриву, она принудила Афину перейти на мелкую рысь. Затем провела ее обратно по ее же следу, чтобы выяснить, не слишком ли мал слой грунта, чтобы сбить его до палубы.
   – Сейчас или никогда, – Она выпустила гриву Афины и отступила в сторону.
   Афина какой-то миг стояла на месте, подняв голову и поставив уши
   торчком. Она расправила крылья, сложила, снова расправила; Джим отчетливо слышал шелест маховых перьев. Затем она распустила крылья по бокам и прыгнула вперед.
   Она поскакала настолько быстрым галопом, что Джим испугался, что она врежется в переборку. Но в последнюю секунду она затормозила всеми четырьмя ногами, разбрасывая грунт и расправив крылья, словно шла на приземление. Затем она взвизгнула, крутанулась и поскакала в другом направлении, прямо на Линди.
   Прежде, чем Джим смог двинуться, прежде, чем смог выкрикнуть предостережение, Афина подлетела к ней. Линди схватила ее за гриву, взлетела в воздух и оказалась на ней верхом. Она опустила ноги по бокам Афины перед ее крыльями и поехала на ней через палубу, раскинув руки и смеясь.
   Афина, резко подпрыгнув, остановилась, вскинула голову и фыркнула. Ее бока и плечи блестели от пота. Алые ноздри раздувались от дыхания.
   Линди хлопнула ее по шее и снова двинула ее вперед. Распустив хвост и гриву, Афина прорысила к центру палубы, немного задерживаясь на каждом шагу. Из-за этой паузы казалось, что она как бы парит между шагами, – как будто она в самом деле летела.
   Линди взглянула вверх. Члены команды «Энтерпрайза» заполонили наблюдательные порталы и столпились на галерее наверху. Афина сделала своей парящей рысью круг по палубе. Линди помахала всем рукой, проезжая мимо. Джим заметил Маккоя, и Сулу, Ухуру и Чеунг, старшину Рэнд и даже, в углу, мистера Спока. На мостике, похоже, не осталось ни единой живой души, но это только на минутку, подумал Джим, и я не стану возражать.
   – Она – это что-то, правда? – сказал Стивен. Джим и не заметил, когда
   вулканец подошел и встал рядом.
   – Да, – сказал Джим, – Это про нее.
 

Глава 8

 
   Позднее тем же вечером, коммандер Спок оставил мостик и вернулся в свою каюту. Хотя он и мог работать без отдыха несколько дней подряд, все же для того, чтобы его интеллектуальные способности оставаться на максимальном уровне, ему необходимо было несколько часов сна и медитации каждую ночь. Последние несколько дней он пренебрегал этими часами; а размышления на тему как, если что, держать себя со Стивеном, вряд ли можно было назвать отдыхом. Он хотел быть в оптимальной форме при проходе «Энтерпрайза» через Фалангу.
   Перешагнув через гравитационную полку, он вошел в каюту.
   И остановился.
   Еще до того, как красный свет рассеял бордовую темноту, он почувствовал изменение. Кто-то вошел сюда, пока его не было.
   Сибирский лесной кот соскочил с койки, на которой лежал спящий Стивен. Из-за вулканской гравитации огромные меховые лапы кота глухо стукнули о палубу. Он растянулся на полу и пару раз быстро лизнул свое плечо.
   Стивен так замотался в одеяло, что было видно только прядь светлых волос.
   Спок произнес имя Стивена – настоящее его имя, не то земное, которым он назвался, чтобы акцентировать свою обособленность.
   Стивен продолжал спать.
   – Просыпайся.
   Илья потерся о ногу Спока. Он жалобно мяукнул, жалуясь на невнимание, или на голод, или на мир в целом. Спок поднял его на руки.
   – Ты должен быть более разборчивым в выборе попутчиков, – сказал Спок коту. – Особенно таких, которые могут привести тебя к жизни мелкого взломщика.
   – Что это ты пытаешься провернуть, Спок? – послышался из-под одеяла задушенный голос Стивена. – Подбить мою команду на бунт?
   – Если бы я думал, что это возымеет эффект, именно этим я бы занялся. –
   Лесной кот потерся лбом о руку Спока, провел по ней своими длинными загнутыми когтями и вытянул шею так, чтобы Спок мог почесать ему под подбородком. Стали видны его острые клыки. – Как я вижу, ты по-прежнему предпочитаешь опасных домашних животных.
   – Интересное замечание, особенно если учесть, что тот, кто его делает, держал дома взрослого сехлата. – Стивен стянул с себя одеяло. – Линди сказала, что у тебя тут вулканские условия. Я пришел, чтобы согреться. А от земной гравитации у меня кружится голова.
   Спок испытывал те же неудобства, что назвал Стивен, но воздержался от того, чтобы на них пожаловаться или даже признать.
   – Я бы подумал, – сказал Спок, – что годы, проведенные тобой на Земле, твое предпочтение людей, приучили тебя к обычным земным условиям.
   Стивен сел и потер глаза, как заспанный ребенок. Многие из его движений
   напоминали детские. Только дети вырастают, и учатся, и следуют дисциплинам. Они не борются за их преодоление.
   – Через какое-то время это возвращается, – сказал Стивен. – Мило с твоей стороны, что оставил каюту открытой специально для меня.
   – К тебе это не имеет отношения. Я не использую замки.
   – Я так и думал. Ты самый упрямый из всех, кого я встречал, – когда речь идет о том, чтобы придержаться обычаев, которые не соответствуют обстоятельствам.
   – Откуда мисс Лукариэн знает, что я поддерживаю вулканское окружение у себя в каюте? – сказал Спок.
   – Я тебяоб этом собирался спросить. – Стивен закинул руки за голову и
   откинулся на стену.
   – Понятия не имею, – сказал Спок.
   – Несколько лет назад я мог бы получить от тебя удовлетворительную
   реакцию в ответ на эту инсинуацию. Ты практиковался. – Он пожал плечами. – Неплохо, по крайней мере, узнать, что ты снова со мной разговариваешь.
   – Было бы сложно попросить тебя удалиться, не обращаясь к тебе.
   – Удалиться из твоей каюты или с твоего корабля?
   – Первого достаточно. Второе предпочтительно.
   – Ты здорово разозлился, когда я тут появился, правда? Ты подумал, что я скажу им твое имя.
   – Во-первых, я никогда не сержусь, – сказал Спок. – Во-вторых, ты не
   можешь сделать ничего такого, что удивило бы меня. В-третьих, немногие на борту этого судна могли бы понять значение моего имени, в том неправдоподобном случае, если бы они смогли его запомнить и в еще более неправдоподобном случае, если бы смогли произнести.
   Стивен хихикнул.
   – Да-а, ты действительно рассердился.
   – У меня есть другие занятия, – сказал Спок, – чем выслушивать твой бред. Если ты не уйдешь, уйду я.
   Стивен отбросил одеяло.
   – Ничего бы тебе не сделалось, если б дал мне поспать, – проворчал он. Он мрачно слез с кровати и указал на камень для медитации. – Тебе ж все равно не занадобится твоя койка. Ты будешь доказывать сам себе, насколько ты достойная персона, спя на этой чертовой штуке. – Он направился к двери. – Илья, – пойдем, котенок.
   Лесной кот мурлыкал в руках Спока, уцепившись за его рукав длинными,
   острыми когтями, и не сделал ни малейшего поползновения двинуться с места. Спок гладил животное на протяжении всего разговора.
   Спок отцепил Илью от велюра.
   – Зачем ты продолжаешь этот обман? – сказал он Стивену, передавая ему кота. – Ведь это не ты.
   Выражение лица Стивена неожиданно стало жестким и бесстрастным, а взгляд его голубых глаз – ледяным. Но через секунду он опять отбросил вулканское спокойствие.
   – Я не единственный обманщик в этой комнате, – сказал он, небрежно усмехаясь.
   Спок не захотел обращать внимание на обвинение. Отсутствие реакции должно было показать, что обвинение Стивена ложно.
   Стивен рассмеялся и вышел. Спок лег на камень для медитации. В первый
   раз за долгое время ему было сложно расслабиться настолько, чтобы добиться глубокого транса.
   Его койка так и оставалась такой, какой Стивен оставил ее – смятой и пус-
   той.
   У директора надзорного комитета были хорошие шпионы.
   Один из его лучших агентов, Румайи в вуали, чью безымянность директор решил уважать, втащил в комнату создание, совершенно лишенное элегантности. Румайи поклонился – сдержанно и не слишком любезно. Он швырнул своего пленника на крытый керамической плиткой пол и прижал его ногой к полу, когда тот попытался подняться.
   – Приветствуй его превосходство, – сказал он, голосом, не утерявшим опасный оттенок оттого, что он был приглушен непрозрачной вуалью, в три слоя закрывавшей все лицо. Пленник прижал лицо к полу.
   – Отпусти его, – сказал директор.
   Румайи повиновался. Директор поздравил себя с проявлением лояльности. Хорошая служба.
   Молодой пленник, дрожа, поднялся на колени. Он был одет так, как обыч-
   но одеваются мелкие торговцы.
   – Меня не радует, что вам придется выслушать его историю, – сказал Румайи. – Не радует меня, не обрадует вас.
   – Тем не менее, я ее выслушаю.
   Складки на лбу пленника сжались от страха, и он в мольбе поднял скованные руки.
   – Господин, если я расскажу вам истинную историю, вы меня убьете, хотя
   есть много других свидетелей, и вы не можете надеяться, что разыщете их всех. Но если я солгу вам, вы найдете других свидетелей и обнаружите, что я солгал, и вы убьете меня. Так что мой единственный выбор – история, которая принесет мне быструю смерть. Может быть, я должен вовсе промолчать.
   Директор быстро знаком предупредил агента, чтобы тот не прошелся своим сапогом по ребрам торговца.
   – Молчание – твой худший выбор, заверяю тебя, – сказал директор. – Скажи мне правду. Если мой человек подтвердит твою историю, и я найду, что тебя необходимо убить, я обещаю тебе безболезненную смерть.
   Плечи пленника опали, – очевидно, он расстался с надеждой заработать жизнь бравадой. Все же директор признал, что испытывает сдержанное восхищение: мужество не поощрялось в среде торговцев.
   – Расскажи мне свою историю, – сказал директор.
   История оказалась той самой худшей правдой, которой он боялся: жалкая история разгула его сына.
   – … а потом, господин, когда он понял, что потерял свой корабль, он на
   пал на нее сзади. Она сумела оборониться. И потом, вместо того, чтобы убить его, она предложила ему поединок. Она сказала, что хочет получить его жизненный диск честным путем. Она выбрала клинки крови. Ее был темным. Глубина цвета испугала офицера. И затем, вместо того, чтобы биться, когда был подан сигнал, он бросил свой нож. Он суну руку в жилет – у него была силовая праща. Но она отразила лезвие, и затем, она бросилась вперед так быстро, что он не успел даже вынуть оружие до того, как умер. Господин, мне так жаль, господин.
   – И что случилось с этой дуэлянткой после?
   – Она забрала его диск и показала его команде его корабля. Они принесли ей присягу.
   –  Куда она отправилась?
   – Господин, я не знаю, господин, но… – Он глубоко судорожно вдохнул. – Еще до игры, и до дуэли, мы с ней говорили. Она нашла, что я… забавен. Она дала мне одну зацепку. Она сказала, что можно неплохо и без особых проблем поживиться возле Фаланги Федерации. Она сказала, что и Звездный Флот и Империя закрывают глаза на то, что там происходит, чтобы не усугублять конфликт из-за спорной территории…
   – Молчание, – прошептал директор. – А она проницательна, эта отступница. – Она какой-то миг размышлял над информацией. – Эта дуэль… еще были свидетели?
   – Господин, да, много свидетелей, господин.
   – Так отчего же случилось, что здесь именно ты, а не кто-нибудь из других?
   – Они оказались умнее, – сказал юноша, сникнув.
   – Объясни.
   – Это был мой первый визит на Арктур. Я надеялся на быструю сделку, на быструю выгоду. Я думал, что не могу себе позволить уехать безо всякой… выгоды. Другие сбежали. Так что теперь мои кости украсят ваш холл. – Он попытался изобразить выражение сдержанной улыбки, но ему это не удалось.
   – Ясно. – Директор повернулся, прошел к стене и, уставясь в одну точку, простоял так довольно долго. – Мои шпионы повсюду. Твое присутствие здесь это доказывает. – Директор снова повернулся лицом к торговцу. – Ты это понимаешь?
   Торговец униженно кивнул.
   – Встань.
   Он встал, дрожа всем телом.
   Директор нажал нужную комбинацию на наручниках.
   – Я позабочусь о том, – сказал он, – чтобы где-нибудь поблизости от тебя всегда был шпион. Если ты когда-нибудь заговоришь об этом случае, я это узнаю. И позабочусь о том, чтобы ты умер не сразу.
   Юноша недоверчиво уставился на него.
   – Милосердие нынче не в моде, – сказал директор. – Я не слишком придерживаюсь моды. Я пощажу тебя.
   – Господин?
   – Я говорю, что сегодня я не собираюсь приобретать костей для своего холла! – Он подождал, пока до оглушенного сознания юноши дойдет о помиловании. – Но однажды, я могу прийти к тебе и попросить платы за твою жизнь. Ты это понимаешь?
   – Господин… да. Да. – Голос юноши изменил ему.
   – Уходи. Отправляйся домой. Ты не годишься в контрабандисты.
   Юноша попятился из комнаты, шаркая сандалиями по плитке. Как только он оказался за дверью, он бросился бежать. Звуки шагов отразились от стен и пропали.
   Директор посмотрел на своего агента. Он был в вуали и понять, что он думает, было невозможно.
   – А почему эта история не доставляет тебе удовольствия? – сказал директор.
   Кто- нибудь менее благородный и более тактичный выразил бы
   соболезнование по поводу бесчестья и смерти сына директора.
   Отступника, – сказал шпион директора, – зовут Коронин. Она не скрывает свое лицо. Она Румайи.
   Джим ворочался на своей койке. Он сел в темноте и скосил глаза на хронометр. Еще тридцать минут. Он подумал, что хорошо бы ему лечь снова и заснуть, – или, по крайней мере, попытаться, – чем просто ерзать из-за того, что его корабль подходит к Фаланге. Случаев нападения