Маккаммон Роберт. Мое!

   Она пошла туда, где стояли корзины для белья. Откуда-то приближались женские голоса. Мэри рассудила, что, будь там одна женщина, она ни о чем не спросила бы, но из группы наверняка кто-то начнет. Она зашла за угол и подождала, прижавшись к двери, пока голоса не удалились. Потом пошла дальше, запоминая дорогу обратно к лестнице. Она прошла через комнату, полную гладильных прессов, стиральных машин и сушилок. Там работали три чернокожие женщины, они складывали простыни на длинном столе, разговаривали за работой и ржали так, что перекрывали грохот стиральных машин. Они стояли к Мэри спиной, и она быстро прошла мимо властной походкой. Она подошла к другой двери, открыла ее без колебаний и увидела, что стоит на разгрузочной площадке позади больницы Сент-Джеймс. Вплотную к площадке стояли два автофургона и две ручные тележки, оставленные без присмотра.
   Закрыв за собой двери, она услышала щелчок замка. На двери висел плакат: ЗВОНИТЬ. ВХОД ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА. На белой кнопке звонка возле двери остался грязный отпечаток большого пальца. Мэри спустилась по бетонным ступенькам на мостовую и пошла длинным обходным путем на подземную парковку, высматривая охранников.
   Радость пела в ее сердце.
   Может выйти.
   Разрисовывая форму, Мэри подумала о своем пикапе. Здесь он вполне хорош, но для дальней дороги не годится. Нужно что-то, в чем можно спать, съехав с дороги. Фургон какой-нибудь. Его можно найти у торговцев подержанными автомобилями и выменять на пикап. Но ведь тогда еще и деньги нужны, потому что так на так точно не получится. Можно бы продать один из пистолетов. Нет, на него нет документов. А Горди у нее "магнум" не купит? Черт побери, она раньше не подумала о деньгах. В банке чуть больше трех сотен и еще сотня запихнута куда-то в доме. С этим она долго на дороге не продержится - фургону нужен бензин, а ребенку - еда и пеленки.
   Она встала и подошла к шкафу в спальне. Открыла его, вытащила винтовочку с оптическим прицелом, взятую у Кори Петерсона. Может, за нее удастся выручить сотню долларов. Да хотя бы семьдесят. Может, Горди ее купит вместе с "магнумом". Нет, "магнум" стоит оставить. Его удобно носить незаметно. Хотя можно купить обрез охотничьего ружья.
   Возвращаясь в постель, Мэри увидела в сумерках за окном идущего по шоссе человека. Шеклет, одетый в пальто, вздувавшееся на ветру, собирал расплющенные алюминиевые банки и складывал их в пакет для мусора. Она знала его распорядок. Он вышел часа на два, а затем вернется и начнет надрывно кашлять по ту сторону стены.
   "Стыдно должно быть жить так, как ты, когда накопил столько денег".
   Это Пола сказала. В том письме, что Мэри достала из мусорного ящика и склеила.
   "Когда накопил столько денег".
   Мэри смотрела, как Шеклет подобрал банку, прошел пару шагов, подобрал еще одну. Мимо проехал грузовик, и Шеклет качнулся от вихря. Покрепче прижал к себе мешок, потом подобрал еще одну банку.
   "Столько денег".
   Конечно, они у него в банке. Или нет? Или этот старик из тех, кто не доверяет банкам? Может, держит деньги в матрасе или в обувных коробках, перетянутых резинками? Она продолжала за ним наблюдать, ее ум вертел эту возможность, как любопытное насекомое, вытянутое из-под камня. У Шеклета никогда не бывает гостей. А Пола - его дочь, как решила Мэри, - наверняка живет в другом штате. Если с ним что-нибудь случится, его долго никто найдет. Это легко сделать, и она не собирается здесь долго торчать, когда возьмет ребенка. О'кей.
   Мэри прошла в кухню, выдвинула ящик и взяла нож с острым зазубренным лезвием. Таким ножом потрошат рыбу, подумала она. Нож она положила на кухонную полку, затем вернулась в спальню и продолжила работу над формой медсестры.
   Когда послышался кашель Шеклета, проходящего мимо ее двери, работа была уже давно закончена. В мусорном мешке Шеклета позвякивали друг о друга алюминиевые банки. Мэри стояла у своей двери в джинсах, в ветровке поверх коричневого свитера и в вязаной шапочке. Шеклет позвякал ключами, нашел нужный. Когда он вставлял ключ в дверь, Мэри вышла на холод с "кольтом" в руке и ножом под плащом за поясом.
   Шеклет был костляв и ряб, седые волосы растрепались под ветром, кожа потрескалась, как на старом ботинке. Шеклет едва понял, что рядом с ним кто-то стоит, как ощутил прижатое к черепу дуло револьвера.
   - Внутрь! - приказала Мэри, втолкнула его через открытую дверь и вытащила ключ из замка. Подобрав потом мешок с банками, она внесла в дом и его, а Шеклет в ошеломлении таращился на нее покрасневшими на холоде глазами, Мэри заперла дверь и закрыла замок на собачку.
   - На колени! - сказала она ему.
   - Слушай.., слушай.., погоди.., что за шутки?
   - На колени. На пол. Выполняй!
   Шеклет медлил, и Мэри уже подумала, не ударить ли его ногой в коленную чашечку, но он глотнул (колыхнулся большой кадык) и опустился на тоненький коричневый ковер своей тесной каморки.
   - Руки за голову! - приказала Мэри. - Быстро! Шеклет подчинился. От него физически исходил запах страха, напоминавший смесь пива и аммиака. Шторы на окнах были уже опущены. Мэри включила лампу на телевизоре. Комната была похожа на нору чудовищной крысы. Газеты и журналы пачками, разбросаны подносы от готовых обедов, одежда валялась там, где ее сняли. Шеклет затрясся в приступе кашля и поднес руки ко рту, но Мэри ткнула ему в лоб "кольтом", и он снова переплел пальцы на затылке.
   Она отошла от него и быстро взглянула на часы. Девять часов семь минут. Придется сделать все быстро, чтобы успеть найти хороший фургон, прежде чем переодеться и поехать в Сент-Джеймс.
   - Ну да, вызвал копов, ну и что? - Голос Шеклета дрожал. - Ты бы их тоже вызвала, если бы у тебя так за стенкой выли. Я же против тебя ничего не имею. Больше никогда так не сделаю. Вот как перед Богом. О'кей?
   - У тебя есть деньги, - бесстрастным голосом сказала Мэри - Где они?
   - Деньги? Нет у меня денег! Я беден, клянусь Богом! Она взвела курок ствол смотрел в лицо Шеклета.
   - Послушай.., погоди минутку.., зачем тебе все это? Ты мне скажи, может, я тебе помогу.
   - У тебя здесь спрятаны деньги. Где?
   - Да нет у меня! Ты посмотри, как я живу! Думаешь, у меня есть деньги?
   - Пола говорит, что есть.
   - Пола? - Лицо Шеклета посерело. - При чем здесь Пола? Слушай, я же тебе никогда ничего плохого не сделал!
   Мэри надоело терять время. Вздохнув, она размахнулась револьвером и резким ударом обрушила его на лицо Шеклета. Он вскрикнул и повалился на бок, дергаясь всем телом от невыносимой боли. Мэри встала рядом с ним на колени и приставила дуло к пульсирующему виску.
   - Кончай валять дурака. Отдай деньги. Ты понял?
   - Подожди...
   Она схватила его за волосы и снова вздернула на колени. У него был сломан нос. Темно-красная кровь из разорванных капилляров текла из ноздрей, по морщинистым щекам лились слезы.
   - В следующий раз выбью зубы, - сказала Мэри. - Мне нужны твои деньги. Чем больше будешь тянуть, тем больнее будет.
   Шеклет заморгал, глаза его начали набухать.
   - О Господи! Умоляю.., ради Бога... Мэри снова замахнулась, собираясь дать "кольтом" ему по зубам, и старик отпрянул и завыл.
   - Нет! Ради Бога.., ради Бога! В комоде! Верхний ящик, среди носков! Там все, что у меня есть!
   - Покажи.
   Мэри встала и отступила, не сводя с него револьвера. Старик, с трудом поднявшись на ноги, прошел через коридор в спальню, она за ним. Спальня выглядела так, будто по ней прогулялся смерч. Кровать без простыней. На одной стене пожелтевшие черно-белые фотографии молодого Шеклета и темноволосой привлекательной женщины. На комоде фотография Шеклета в тюбетейке с кисточкой среди группы улыбающихся толстопузых священнослужителей.
   - Открой ящик, - сказала Мэри. Она внутри вся сжалась, как пружина. Медленно-медленно.
   Шеклет боязливым медленным движением открыл ящик; кровь все капала у него из носа. Он протянул было руку, но Мэри шагнула к нему и прижала револьвер к голове. Она заглянула в ящик и ничего не увидела, кроме трусов и свернутых носков.
   - Не вижу денег.
   - Они здесь. Бот здесь. - Он коснулся свернутой пары носков. - Только больше не бей меня, ладно? У меня больное сердце.
   Мэри взяла свернутые носки, на которые он указал. Закрыла ящик и сунула носки ему.
   - Покажи.
   Шекле развернул их дрожащими руками. Внутри были свернутые деньги. Он поднял их так, чтобы Мэри увидела.
   - Пересчитай.
   Он начал считать. Там было две сотенных бумажки, три по пятьдесят, шесть двадцаток, четыре десятки, пять пятерок и восемь долларовых бумажек. Всего пятьсот сорок три доллара. Мэри выхватила деньги у него из рук.
   - Это не все, - сказала она. - Где остальные? Шеклет поднес руку к носу, опухшие глаза заблестели от страха.
   - Это все. Все, что было у меня на черный день. Ничего не осталось.
   "Врешь, сволочь!" - подумала она и чуть снова не врезала ему по морде, но он нужен был ей в сознании.
   - Отойди назад, - приказала она ему.
   Когда он повиновался, она выдвинула ящики комода и вывалила содержимое на кровать. Через несколько минут все было перетряхнуто: груда рубашек, свитера, куча журналов "Кавалер", "Налжет", "Нэйшнл джеографик", носовые платки, одна полная бутылка виски и одна полупустая, куча одинокого холостяцкого хлама, но никаких денег, достойных упоминания, если не считать случайных четвертаков, десятицентовиков и центов.
   Мэри Террор повернулась лицом к старику, который скорчился у стены.
   - Пола думает, что ты скопил много денег. Это правда или нет?
   - Что ты знаешь о Поле? Ты же с моей дочерью даже не знакома!
   Мэри подошла к шкафу в спальне, открыла и обыскала его, покуда Шеклет соображал, откуда она знает его дочь. Мэри перевернула матрас и полностью перетрясла всю кровать, но нашла только пустые подносы от готовых обедов и старые газеты. Она перелопатила всю аптечку и перерыла кухонные шкафы, и когда обыск был закончен, она поняла, что знала Шеклета лучше, чем Пола.
   - Денег больше нет? - спросила она, наставив на него "кольт".
   - Я же сказал, что нет! Господи Иисусе, посмотри, что ты натворила с моей квартирой!
   - Дай бумажник, - приказала она.
   Шеклет вынул кошелек из кармана брюк и передал ей. Кредитных карт там не было, только пятидолларовая бумажка и три по доллару.
   - Послушай, - сказал Шеклет, когда Мэри забрала деньги и отшвырнула бумажник в сторону. - Ты взяла все до последнего цента. Чего тебе еще здесь нужно?
   - Умница. Чем скорее я уйду, тем скорее ты кликнешь легавых?
   Взгляд Шеклета упал на револьвер. Он поднял глаза на лицо Мэри, снова опустил на револьвер. У него на шее задергалось адамово яблоко.
   - Я никому не скажу, - просипел он.
   - Раздевайся, - приказала Мэри. - Все снимай.
   - Раздеваться? Да как же я...
   Он больше ничего не успел сказать, как она на него налетела. Револьвер в руке взлетел и опустился, и старик упал на колени с перебитой челюстью и тремя выбитыми зубами Стеная от боли, он начал раздеваться. Когда это закончилось и обнажилось его костлявое тело, Мэри сказала:
   - Встать.
   Он встал, с запавшими и полными ужаса глазами.
   - В ванную, - сказала она и пошла туда за ним.
   - В ванну, на колени, руками в дно.
   Он было заупрямился и стал умолять ее оставить его в покое, что никому, ну никому не скажет. Она прижала ему к крестцу дуло револьвера, и он влез в ванну и встал, как она велела.
   - Голову вниз, на меня не смотри, - сказала она. Костлявая грудь Шеклета забилась, и он где-то минуту неодолимо кашлял. Она подождала, пока пройдет приступ, потом вынула из-за пояса нож.
   - Клянусь, я ни одной живой душе не скажу. - Грудь его снова заходила, на этот раз от всхлипываний. - Господи, ради Бога, не трогай меня. Я ж тебе никогда ничего не сделал. Я никому ничего не скажу. Я буду держать рот "на замке. Клянусь тебе...
   Мэри взяла из раковины мочалку и вбила Шеклету в рот. Он поперхнулся и замолк, и Мэри навалилась на его голое тело. Она всадила нож в горло Шеклета сбоку, обдирая костяшки пальцев о наждак его кожи. Раньше, чем он успел понять, что она делает, Мэри зазубренным лезвием перерезала ему горло от уха до уха, и алая кровь ударила фонтаном.
   Крики Шеклета рвались из-под мочалки. Кровь хлестала в ванну из перерезанной сонной артерии; он схватился рукой за горло и попытался встать на колени. Мэри поставила ему ногу на спину и снова прижала вниз. Старое тело дрожало и билось под ее ногой, кровь из пульсирующей глотки растекалась по ванне.
   - Меня зовут Мэри Террелл, - говорила она ему, пока он истекал кровью и умирал. - Солдат Штормового Фронта. Боец за свободу тех, кто лишен прав в Государстве Компостирования Мозгов. Палач легавых этого государства.
   Он все пытался встать, осознание смерти дало ему последний прилив сил. Ей пришлось придавить его изо всех сил, и этот его поток адреналина через несколько секунд кончился. Он корчился на дне ванны, словно плавая брассом в собственной крови.
   - Боец за справедливость. Защитник слабых. Сокрушитель менталитета Государства Компостирования Мозгов, и хранитель верности.
   Многовато крови для костлявого старого хмыря.
   Мэри присела на край ванны и наблюдала за его смертью. Что-то было в этом такое, что наводило на мысль о младенце, плывущем к свету сквозь море крови и околоплодной жидкости. Он умер не с судорогой, не с последним стоном, не с последним отчаянным порывом; он просто все слабел и слабел, пока слабость его не убила. И вот он лежит в ванне, а жизнь его утекает в сток, глаза открыты, и кожа у него цвета дохлой распухшей рыбы, выброшенной морем. Мэри однажды видела на берегу такую.
   Она встала. Распорола матрас в спальне, чтобы проверить, что там нет денег. Высыпалась ватная набивка, и она пригодилась на обтирку лезвия. Потом Мэри вышла из квартиры Шеклета и закрыла за собой дверь, став богаче на пятьсот пятьдесят один доллар плюс какая-то мелочь.
   Форма готова. Она приняла душ под голос Бога, и бас-гитара гремела по стенам яростным кулаком. Еще не кончится этот день, как она будет матерью. Мэри соскребала кровь со своих рук и улыбалась сквозь завесу пара.
   Глава 6
   БОЛЬШИЕ РУКИ
   В субботу утром после одиннадцати Дуг стоял перед окном в двадцать первой палате. Он смотрел на облака, бегущие по оловянному небу, и думал о только что прозвучавшем вопросе Лауры:
   Сколько времени продолжается твой роман?
   Разумеется, она знает. Он уже вчера понял, что она знает - это было написано в ее глазах, когда он сказал, что не сможет уйти с работы раньше утра пятницы.
   Ее глаза смотрели сквозь него, словно его на самом деле здесь не было.
   - Я не хочу этого слышать, - говорила она и погружалась в молчание. Каждый раз, когда он заговаривал с ней, то встречался с той же стеной слов: "Я не хочу этого слышать".
   Он думал, что она огорчена его отсутствием в больнице, когда родился Дэвид, и это грызло его изнутри, как маленькие пираньи, готовые сожрать его до костей, но потом он понял, что дело не только в этом. Лаура знает. Откуда-то знает. Сколько точно ей известно, он мог только догадываться, но то, что она вообще знает, уже очень плохо. Весь вчерашний день и вечер было либо "Я не хочу этого слышать", либо холодное молчание. Мать Лауры, которая вчера приехала в Атланту вместе с ее отцом посмотреть на внука, спросила его, что такое случилось с Лаурой, что она не хочет разговаривать, а хочет только держать ребенка и напевать ему песенки. Он не мог ответить, потому что не знал. Теперь-то он знал. Он глядел на оловянное небо и пытался придумать, что сказать.
   - Правду, - сказала Лаура, читая его мысли по напряженной позе. - Я хочу только правды.
   - Роман? - Он отвернулся от окна с приклеенной улыбкой коммивояжера на лице. - Да ты что, Лаура? Я поверить не могу...
   Он замолчал, потому что там, дальше по коридору, за окном лежал его сын, и вранье застряло у него в горле.
   - Как давно? - напирала Лаура. Усталые глаза смотрели со смышленого и бледного лица. Тело ее стало легким, а на душу лег свинец. - Месяц? Два? Дуг, я хочу услышать от тебя правду.
   Он молчал. Его мозг метался в поисках щели, как пойманная в ларе мышь.
   - Она живет в Хилландэйле, - сказала Лаура. - Квартира 5-Е. Я следила за тобой в четверг вечером.
   У Дуга отвисла челюсть. Просто отвалилась. Он еле слышно ахнул. Она увидела, как кровь бросилась ему в лицо.
   - Ты.., следила за мной? Ты в самом деле... Господи, ты в самом деле следила за мной? - Он недоверчиво покачал головой. - Боже мой! Поверить не могу! Ты следила за мной, как за каким-нибудь...
   - ХВАТИТ, ДУГ!
   Ее прорвало так резко, что она даже не успела попробовать себя сдержать. Она не была крикливой - куда как не была, - но гнев рвался через все поры ее тела, как перегретый пар.
   - Брось мне врать, о'кей? Просто прекрати врать, вот тут же на месте!
   - Лаура, не повышай голоса!
   - Черта с два! Буду повышать голос, когда захочу! - Выражение шока и отвращения на лице Дуга было для нее бензином на угли. И пламя взметнулось так, что ей было с ним не совладать. - Я знаю, что у тебя есть любовница. Дуг! Я нашла те два билета. Я узнала, что Эрик был в Чарлстоне в тот вечер, когда якобы вызвал тебя в офис! Кто-то позвонил мне и сообщил ее адрес! Так что поверь, что я за тобой следила, и Господом клянусь, я надеялась, что ты не к ней поехал, а ты вот он, появился! Прямо там! Хорошее было пиво, Дуг? - Она почувствовала, как у нее рот кривится горькой гримасой. - С кайфом выпили? У меня воды отошли прямо там, на автостоянке, пока ты шел к ее двери! Пока наш сын - мой сын - рождался, ты валялся с чужой бабой на другом конце города! Хорошо было, Дуг? Ответь, черт тебя подери! Было вам так очень, очень хорошо?
   - Ты закончила?
   Дуг со стоическим видом сурово поджал губы, но в глазах его блестел страх.
   - НЕТ! Нет, я не закончила! Как только ты мог такое сделать! Знал, что я вот-вот рожу Дэвида! Где твоя совесть! Господи, ты думал, что я такая глупая? Думал, что я никогда не узнаю? Так? Думал, что сможешь вести свою тайную жизнь, а я никогда не догадаюсь? - Слезы жгли ее глаза. Она сморгнула их, и они исчезли. - Ну говори! Скажи, что ты думал, будто я никогда не узнаю, и ты будешь перехватывать кусок пирога дома и кусок... - Этого слова Лаура произнести не могла. - Завел себе любовницу в квартале Хилландэйл, а я и знать не буду!
   Краска сбежала с лица Дуга. Он стоял и смотрел на нее глазами, блестящими, как фальшивые монеты, и казался очень маленьким. Как будто съежился всего за одну минуту, и свитер со штанами болтались на вешалке из костей и вранья. Он поднял руку ко лбу, и эта рука дрожала.
   - Кто-то сообщил тебе? - спросил он. Даже его голос стал маленьким. - Кто тебе сообщил?
   - Одна подруга. Сколько это длится? Ты мне скажешь или нет?
   Он глубоко вдохнул и выпустил воздух, будто сдуваясь прямо у нее на глазах. Лицо его обвисло и побледнело, и заговорил он, казалось, с неимоверным усилием:
   - Мы познакомились.., в сентябре. Встречались;., с конца октября.
   Рождество. Все Рождество Дуг спал с другой женщиной. Три месяца, пока Дэвид в ней рос, Дуг лихорадочно метался в квартал Хилландейл.
   - О Господи! - сказала Лаура и прижала руку ко рту.
   - Она секретарша в фирме по недвижимости, - продолжал Дуг, терзая ее тихим, потухшим голосом. - Мы познакомились, когда я выполнял работу для одного из их партнеров. Она мне показалась.., не знаю.., симпатичной, наверное. Я пригласил ее на ленч. Она согласилась. Она знала, что я женат, но не возражала. - Взгляд его шарил по облакам. - Это случилось быстро. Два совместных ленча подряд, а потом я пригласил ее поужинать. Она сказала, что лучше приготовит ужин у себя дома. По пути туда я съехал с дороги и сидел в машине и думал. Я знал, что делаю. Что переступаю через тебя и через Дэвида. Знал.
   - И все равно сделал. Очень заботливо с твоей стороны.
   - И все равно сделал, - согласился он. - И для этого не было причины, кроме одной, старой и истрепанной, как мир. Ей двадцать три, и с ней я снова был мальчишкой. Как будто все только начинается - ни ответственности, ни жены, ни будущего ребенка, ни взносов за дом, ни взносов за машину, только голубой простор впереди. Звучит полной чушью, да?
   - Да.
   - Может быть, но это правда. - Он посмотрел на нее постаревшим от печали лицом. - Я собирался порвать с ней. Я думал, это будет одноразовый роман. Но.., это оказалось не в моей власти. Она готовилась к экзаменам на агента по недвижимости, и я ей помог с заданиями. Мы пили вино и смотрели старые фильмы. Знаешь, говорить с человеком такого возраста - это как говорить с человеком с другой планеты. Она ничего не слышала о "Степном волке", о Джоне Гарфилде, о Борисе Карлофе, или... - Он пожал плечами. - Думаю, я старался заново найти себя, быть может. Сделаться моложе, стать тем, кем я был до того, как узнал, что почем в этом мире. Она смотрела на меня и видела кого-то, кого ты не знаешь, Лаура. Не знаю, понятно ли тебе это.
   - Почему ты мне не дал увидеть того человека? - спросила она. Голос ее дрогнул, но она держала слезы в узде. - Я хотела тебя увидеть. Почему ты мне не дал?
   - Ты знаешь меня настоящего. Ее одурачить было легче. Лаура почувствовала, как на нее обрушивается шквал отчаяния. Она хотела прийти в ярость, завопить или запустить в него чем-нибудь, но не сделала этого. Она сказала спокойным голосом:
   - Но ведь мы когда-то любили друг друга, верно? Ведь это не было ложью?!
   - Нет, это не было ложью, - ответил Дуг. - Мы действительно любили друг друга. - Он вытер рот тыльной стороной ладони, глаза его блестели и смотрели мимо нее. - Мы сможем все исправить?
   Кто-то постучал в дверь. Вошла сестра с рыжими кудряшками, неся небольшое человеческое существо, завернутое в пуховое голубое одеяло. Сестра улыбнулась, показав слишком крупные передние зубы.
   - Вот и наш малыш! - жизнерадостно сказала она, отдавая Дэвида матери.
   Лаура взяла ребенка. Кожа у Дэвида была розовой, головка - возвращенная к овальной форме чуткими руками доктора Боннерта - покрыта светлым пушком. Он мяукнул и мигнул бледно-голубыми глазками. Лаура вдыхала его аромат: персик со сливками, который она ощутила, еще когда Дэвида принесли ей в первый раз после мытья. Вокруг пухлой левой лодыжки была повязана пластиковая ленточка, гласящая "Мальчик, Клейборн, 21". Мяуканье вдруг прервалось икотой, и Лаура сказала: "Ш-ш-ш, детка", - и стала его качать на руках.
   - Кушать хочет, - сказала сестра.
   Лаура расстегнула больничный халат и направила рот Дэвида на сосок. Одна из его ручонок вцепилась в плоть ее груди, и губы заработали. Это было ощущение, наполненное удовлетворением и - да, и чувственностью, и Лаура глубоко вздохнула, ощущая, как сын кормится материнским молоком.
   - Ну, какие мы молодцы! - Сестра улыбнулась и Дугу, потом убрала улыбку, увидев его землистое лицо и запавшие глаза.
   - Я вас пока оставлю, - сказала она и вышла из палаты.
   - Глаза у него твои, - сказал Дуг, наклоняясь через кровать, чтобы взглянуть на Дэвида. - Совсем твои.
   - Я бы хотела, чтобы ты ушел, - сказала ему Лаура.
   - Но ведь можем мы это обсудить, разве нет? Все еще можно исправить.
   - Я бы хотела, чтобы ты ушел, - повторила Лаура, и в глазах ее Дуг не увидел и грана прощения.
   Он выпрямился, заговорил было снова, но увидел, что это бесполезно. Она больше не обращала на него внимания, она ничего не видела, кроме бледного младенца, прислоненного к ее груди. Простояв без толку еще минуту, когда тишину нарушало только чмоканье губ Дэвида на набухшем соске матери, Дуг вышел из палаты.
   - Вырастешь большой и сильный, - склонилась она к сыну, снова освещаясь улыбкой. - Будешь сильный и большой.
   Это жестокий мир, и людям ничего не стоит дотла сжечь любовь и угольки растоптать. Но вот - мать держит на руках сына и тихо ему напевает, и вся жестокость мира отходит в сторону. Лаура не хотела думать о Дуге и о том, что ждет их, и не думала. Она поцеловала Дэвида, ощутила сладость его кожи и провела пальцем по тоненьким жилкам на его головке. В них пульсировала кровь, сердце его билось, легкие работали: чудо осуществилось и лежит прямо в ее руках. Она смотрела, как он моргает, смотрела, как бледно-голубые глаза обыскивают царство его ощущений. Никто ей в мире не нужен, кроме него. Никто и ничто.
   Через пятнадцать минут пришли ее родители. Оба седые: с решительной челюстью и темными глазами Мириам и простодушный улыбчивый балагур Франклин. Кажется, они не интересовались, где Дуг, - может быть, потому, что ощутили еще витающий в воздухе запах ее злости. Мать Лауры взяла Дэвида на руки и стала сюсюкать, но отдала его назад, когда он заплакал. Отец сказал, что Дэвид, похоже, будет большим парнем с большими руками, которыми удобно бросать мяч. Лаура терпела родителей с вежливой улыбкой, соглашаясь со всем, пока Дэвид был у нее на руках. Он то затихал, то снова плакал, будто кто-то перебрасывал выключатель, но Лаура его укачивала и напевала, и младенец заснул у нее на руках, и Сердце его билось сильно и ровно. Франклин сел почитать газету, а Мириам достала вышивание. Лаура спала, пристроив Дэвида рядом с собой. Во сне она вздрагивала: ей снова снилась сумасшедшая на балконе и два пистолетных выстрела.
   ***
   В час двадцать одну минуту на грузовую площадку позади больницы Сент-Джеймс въехал оливково-зеленый фургон "шевроле" с ржавыми дырами на пассажирских дверях и с треснувшим левым задним стеклом. Вышедшая оттуда женщина была одета в сестринскую униформу - белую с темно-синей отделкой. Табличка на нагрудном кармане сообщала, что женщину зовут Дженет Лейстер. Рядом с именем висел значок-"улыбка".