Мартынович Евгений. Звездоплаватели

полете. Астрономические наблюдения, до этого дня не прекращавшиеся на
корабле ни на одну минуту, были как будто забыты.
Прошло часа три, и все вошло в обычные рамки. Белопольский и Пайчадзе
занялись наблюдениями. Камов принял дежурство у пульта. Праздник
закончился.
Но судьба захотела, чтобы этот день ознаменовался еще одним событием.
Произошла встреча, которая чуть не погубила наш корабль, хотя и доставила
большое удовлетворение нашим ученым товарищам. Осуществилась мечта
астрономов Земли, - сказал Пайчадзе, когда все уже кончилось. - На такое
счастье даже в мыслях не смели рассчитывать. Теперь я самый счастливый
астроном.
- Я тоже! - отозвался Белопольский. На его всегда хмуром лице сияла
улыбка, а голос звучал непривычно мягко. - Теперь мне уже нечего желать.
Кроме Марса разумеется, - прибавил он.
Для меня также это событие было исключительно интересно. Моя
коллекции снимков обогатилась изумительными, уникальными кадрами.
Благодаря тому, что я всегда держал мои аппараты в полной боевой
готовности, мне удалось заснять всю эту необычайную, почти фантастическую
встречу от начала до конца.
- Не будь вас, сказал Камой, - мы, вероятно, не успели бы сделать ни
одного снимка. Это было бы большим ущербом для науки. Помните, вы
сомневались, оправдает ли ваша работа участие в полете? Одним только
сегодняшним днем ваше присутствие на корабле оправдано.
Едва не ставшая роковой, встреча произошла в двадцать один час
пятнадцать минут. Я только что собрался удалиться в каюту на отдых, когда
неожиданно сработал автомат радиопрожектора. Дробный звон наполнил
звездолет, и сердце невольно сжалось от сознания близости внезапно
возникшей неведомой опасности.
С самого отлета с Земли еще ни разу не раздавался на нашем корабле
грозный сигнал.
Стремительно пролетел мимо меня Камов и кинулся к пульту.
Я не бросился за ним, а остался там, где меня застала тревога.
Пайчадзе, находившийся в этот момент у окна застыл на месте, не спуская
глаз с командира. Мое тело напряглось в ожидании команды, в готовности
немедленно выполнить ее, какова бы она ни была.
Но никакой команды не последовало.
Корабль неожиданно вздрогнул, и меня с силой бросило на стену.
Страшный грохот тугой волной ударил в уши. Мысль о катастрофе мелькнула на
короткую секунду, а в следующую я уже понял, что случилось: Камов без
предупреждения включил один из двигателей. Впервые я без шлема услышал его
работу.
К счастью для нас, чудовищный грохот продолжался не более пяти
секунд. Снова настала тишина, и я почувствовал себя свободным от
неожиданной тяжести. У меня кружилась голова и сильно звенело в ушах. Я
видел у пульта сосредоточенно-серьезное, но спокойное лицо Камова и понял,
что неведомая опасность миновала.
- К левым окнам! - крикнул Сергей Александрович. - Мельников, к
съемке! - И прильнул к перископу.
Я бросился к киноаппарату, вмонтированному в левую стенку корабля, и,
еще ничего не понимая, молниеносно открыл объектив и включил ленту. Затем
с лихорадочной быстротой схватил переносную камеру и открыл "свое" окно.
Сначала я ничего не увидел. Как всегда, темная бездна была усеяна
бесчисленными точками немигающих звезд. Все было как всегда.
Но вот впереди нас из-за борта корабля начала выступать ярко
освещенная изломанная линия края какого-то исполинского предмета. Он
быстро увеличивался в размерах, вырастая на глазах, и, казалось, со
страшной быстротой несся прямо на корабль.
Я видел причудливые нагромождения скал, острые скалы, глубокие черные
трещины - сверкающую в лучах солнца колоссальную гору, готовую раздавить
маленький звездолет, который бесстрашно мчался ей навстречу.
Момент - и бесформенная глыба поравнялась с окном корабля, закрыв
собой все видимое пространство. До нее было так близко, что, казалось,
стоило протянуть руку, чтобы дотронуться до светло-серой поверхности, по
которой, прыгая на выступающие скалы и проваливаясь в глубокие ущелья, с
молниеносной быстротой промчалась тень нашего корабля.
Показался неровный, ломаный край, и вся масса как бы растаяла в
пространстве позади нас. Видение исчезло с непостижимой быстротой. Снова
спокойно сверкала звездная глубина мира. Необъятная пустота вновь
распахнулась вокруг корабля, и казалось, что и не было никогда уродливого
обломка, промчавшегося мимо и едва не прекратившего наш космический рейс.
Все заняло не больше двадцати секунд.
Ошеломленный и даже, пожалуй, немного испуганный, я машинально
остановил аппарат. Снимать больше было нечего.
Камов глубоко вздохнул. Его лицо было очень бледно. Он вынул платок и
усталым движением вытер лоб.
- Что это было? - тихо спросил я Арсена Георгиевича.
- Астероид. Одна из карликовых планеток, неизвестная астрономам.
- Мы первые увидели ее, и... так близко, - прошептал Белопольский.
- На подобную встречу был один шанс из миллионов, - сказал Камов, -
но я никогда не прощу себе моего самоуверенного заявления, что она
невозможна.
- Зачем так говорить? - нахмурился Пайчадзе. - Опасаться встречи с
астероидом надо за орбитой Марса. Там главный пояс. Вблизи орбиты Земли
они редки. То, что произошло сейчас, совершенно исключительный, редчайший
случай.
- Но этот редчайший случай мог стоить вам жизни, - сказал Камов.
- И вам также, - вмешался Белопольский. - Предупредить подобное
столкновение современная техника еще не в состоянии. Если бы оно
произошло, то никто не был бы виноват.
Камов молчал несколько секунд.
- Вы, конечно, правы, - сказал он. - Я виню себя только в том, что
говорил о невозможности встречи. Это полезный урок, и не только нам, но и
всем звездоплавателям будущего. Кто дежурит у пульта?
- Я, - ответил Белопольский.
- Продолжайте дежурство!
И с этими словами Камов покинул обсерваторию.
- Вы собирались отдохнуть? - обратился ко мне Пайчадзе, когда за
командиром корабля закрылась дверь. - Идем вместе. На сегодня хватит.
Войдя в каюту, мы удобно расположились в своих сетках по обе стороны
круглого окна.
- Я все думаю о фразе Константина Евгеньевича, - сказал я. - Помните,
он говорил, что современная техника не в состоянии предотвратить подобное
столкновение. Но разве невозможно соединить радиопрожектор с каким-нибудь
автоматом, который бы изменил полет корабля в случае появления
препятствия, снабдить корабль подобием автопилота?
- Такого прибора нет, - ответил Пайчадзе. - Что возможно на самолете,
невозможно на космическом корабле. Не забывайте - мы летим по инерции.
Двигатели не работают. Чтобы изменить направление полета, надо включить
их. Предварительно рассчитать, столкнется появившееся тело с кораблем или
нет, в какую сторону надо повернуть корабль, никакой автомат не может.
Пока не может, - прибавил он. - В будущем такой аппарат будет.
- Об этом я не подумал. Остается радоваться, что случай
благоприятствовал нам.
- "Случай"! - повторил Пайчадзе. - У нашего командира верный глаз,
твердая рука. В момент встречи я наблюдал один объект прямо впереди и,
когда появилась эта маленькая планетка, заметил ее сразу после сигнала
тревоги. Она находилась правее и выше линии нашего полета. Было неизбежно
столкновение. Ее траектория пересекала путь корабля. Любой на месте Камова
свернул бы в сторону, но Сергей только затормозил корабль, настолько,
чтобы пропустить планету перед носом звездолета. Нужен безошибочный
глазомер и большое хладнокровие, чтобы решиться на такой маневр. Учтите, -
у него не было ни одной секунды на размышление.
Арсен Георгиевич говорил внешне спокойно, но я обратил внимание, что
он назвал Камова по имени. Это происходило только тогда, когда Пайчадзе
бывал сильно взволнован.
- На каком расстоянии от планеты мы пролетели?
- Не больше шестисот метров.
Только сейчас я понял всю величину опасности, которой избежал наш
корабль.
- При таком маленьком расстоянии планета могла притянуть нас к себе,
- сказал я.
- При скорости корабля, - ответил Пайчадзе, - этот крохотный член
солнечной системы не мог оказать никакого действия. Корабль не отклонился
от своего пути ни на один миллиметр. Даже тело величиной с Луну не
повлияет заметно на звездолет, летящий со скоростью двадцати восьми
километров в секунду. А такая крошка и подавно.
- Хороша крошка! - сказал я, вспомнив исполинскую глыбу.
Пайчадзе засмеялся.
- В астрономии, - сказал он, - Земля считается маленькой планетой.
Астероид диаметром не больше тридцати километров - совсем пылинка. Но, как
ни мала эта планетка, меня удивляет, что она еще не открыта. Ее орбита
близка к орбите Земли.
- На ней не написано название, - сказал я. - Может быть, это одна из
тех, которые известны на Земле.
Я спохватился, когда увидел, как сдвинулись брови Пайчадзе, но было
поздно: фраза уже вылетела.
- Извините, Арсен Георгиевич! - поспешил я сказать. - Я пошутил.
Признаюсь, что шутка неудачна.
- Пояс астероидов, - сказал он, словно не слышал моих слов, -
расположен между орбитами Марса и Юпитера. Есть предположение - там
когда-то находилась большая планета, но по неизвестным причинам
раскололась на части. Малые планеты - обломки одной большой. Сегодня мы
видели такую планету с близкого расстояния и могли убедиться, что это
обломок, а не самостоятельно образовавшееся тело. В этом - случае оно бы
имело шаровидную форму. Теория образования астероидов как обломков большой
планеты подтверждается. Это очень важный результат сегодняшней встречи.
Как я сказал, пояс астероидов расположен между орбитами Марса и Юпитера,
но есть астероиды, которые выходят за эти пределы. В настоящее время
известны орбиты трех тысяч пятисот двадцати малых планет. При подготовке
экспедиции возможность встречи была учтена. Были произведены расчеты
местонахождения каждого известного (он подчеркнул это слово) нам
астероида, орбиту которого мог пересечь корабль. Ни с одним мы не должны
встретиться. Выходит, виденный обломок - малая планета, неизвестная на
Земле.
Он искоса взглянул на меня и улыбнулся обычной ласковой улыбкой.
- Астрономия - точная наука, - сказал он. - Спокойной ночи, Борис
Николаевич!

НА МАРСЕ

27 декабря 19... года.
Марс!..
Каким далеким и недостижимым казался он там, на Земле!
И вот мы на Марсе!
Марс!.. Хочется без конца повторять это слово!
За окнами корабля раскинулась ночь. Первая ночь для нас за шесть
месяцев!
Солнца не видно. Оно зашло за линию горизонта совершенно так же, как
это происходит на Земле.
Заход Солнца! Такое простое, такое знакомое явление показалось нам
необычайным и полным таинственного смысла. Небольшое и холодное, в
сравнении с нашим, "земным". Солнцем, оно бросило последние лучи на
неподвижный звездолет и скрылось. Алмазная россыпь звезд в привычных
сочетаниях знакомых с детства созвездий покрыла не по-земному темное небо.
Песчаная пустыня, заросли голубовато-серых растений и неподвижные воды
озера, на берегу которого опустился корабль, погрузились в мрак.
Завтра, с восходом солнца, мы выйдем из звездолета. Завтра!
Камов приказал нам отдыхать. Арсен Георгиевич спит в гамаке,
подвешенном между окном и дверью. Я сижу на своей постели. Сна нет!
Возбужденные нервы надо чем-то успокоить.
Дневник - старое, испытанное средство.
Опишу прибытие на Марс.
...Наш замечательный звездолет явился в ту точку пространства, где
была назначена встреча, в точно рассчитанное время.
Приближаясь, мы видели Марс, ярко освещенный солнцем, почти прямо
впереди себя и могли день за днем наблюдать его постепенное увеличение.
Планета не была оранжево-красного цвета, какой я привык видеть ее с Земли.
Из окон корабля она выглядела оранжево-желтой.
Сначала я предполагал, что причиной этого является скорость нашего
корабля, но Пайчадзе объяснил мне, что эта скорость недостаточна, чтобы
вызвать заметное укорочение световых волн, даже идущих к нам навстречу.
- Чтобы красный цвет мог показаться желтым, - сказал он, - скорость
корабля должна быть в пятьсот раз больше. Тогда длина волны красного цвета
укоротится и станет длиной волны желтого; вызовет в глазу соответствующее
восприятие. Это может случиться с одиночной спектральной линией, а Марс
дает непрерывный спектр.
- Но почему же его цвет так изменился? - спросил я.
- Этот вопрос стоит и передо мной. Вероятно, потому, что нет
атмосферы за окнами корабля. Когда я найду объяснение, сообщу его вам.
Мы находились в обсерватории вдвоем, Камов и Белопольский отдыхали.
Я пристально вглядывался в маленький, но уже отчетливо очерченный
диск планеты.
Крохотный шарик, как мне казалось, заметно для глаз приближался. Что
ждет нас там, у конечной цели нашего долгого пути?..
- Как вы думаете, - спросил я, - есть на Марсе разумные существа?
- На такой вопрос можно ответить только одно: наука не занимается
гаданием. Никаких признаков разумных существ не замечено.
- А как же каналы?
Он пожал плечами.
- Скиапарелли, открывший на Марсе тонкие прямые линии, назвал их
"каналь". По-итальянски это значит: "пролив", необязательно имеющий
искусственное происхождение. Отсюда это недоразумение. Тонкие прямые линии
видны с Земли. Мы их фотографируем. Нет оснований считать, что это
результат сознательной деятельности. Сейчас, близко от Марса, я этих
каналов совсем не вижу.
- Как так?
- Очень просто. Сначала они были видны в телескоп корабля все ясней и
отчетливей. А когда мы приблизились, тонкие линии начали расплываться,
стали тускнеть. Потом они совсем исчезли.
- Выходит, что они только обман зрения?
- Скорей не зрения, а расстояния. Но должна быть причина такой
иллюзии. Противники Скиапарелли и Лоуэла считали, что каналы - обман
зрения, вызванный расстоянием. Возможно, они были правы.
Мне показалось, что Арсену Георгиевичу неприятна эта тема, и я
перевел разговор на другое. Может быть, удастся разрешить загадку, когда
мы будем на Марсе.
Спуск ничем не отличался от такого же спуска к Венере. Только не было
облаков, которые тогда закрывали от нас поверхность планеты. Атмосфера
Марса была чиста и прозрачна.
Так же, как и сто четыре дня тому назад, были включены двигатели для
торможения. Экипаж находился на своих местах - Пайчадзе и Белопольский у
приборов, я у своего окна, Камов за пультом.
Марс быстро увеличивался, и казалось, что он стремительно надвигается
на корабль. Шаровая поверхность планеты постепенно исчезала из глаз и
превращалась в вогнутую, как гигантская чаша. По мере приближения края
этой чаши опускались, раздвигаясь все шире и шире, и, когда корабль был на
высоте тысячи километров, скрылись за линией далекого горизонта.
Мы находились над бесконечной равниной. Нигде не замечалось никаких
возвышенностей. Ровная желтовато-бурая поверхность с редкими темными
пятнами.
Пустыня! - сказал Камов.
Я испытывал неприятное чувство разочарования.
Почему? Чего я ожидал?.. Выводы современной науки не оставляли места
иллюзиям. Я это знал. И все же был глубоко разочарован.
Странно устроен человек! Во всех уголках Вселенной ему хочется
поселить разумные существа, похожие на него самого.
Потерпев неудачу с Венерой, я перенес свои ожидания на Марс.
Населенность планеты казалась мне несомненной. В памяти вставали все
существа - от уродливых пауков Уэллса до высоко развитых обитателей Марса
Алексея Толстого, - все образы, которыми населило эту загадочную "красную
планету" воображение многочисленных авторов фантастических романов.
И вот корабль, расправив широкие крылья, летит над мертвой, унылой
пустыней...
Какой контраст с Венерой!
Там, на сестре Земли, несутся высокие валы океана. Грозовые тучи
обрушиваются вниз могучими потоками ливней. Ослепительные молнии бороздят
небо. Гигантские леса, высокие горы и жизнь... жизнь, еще бессознательная,
слепая, но с юной силой пробивающая себе путь в будущее. А здесь?..
Корабль опустился на высоту одного километра, и в бинокль хорошо были
видны все подробности. Песок... песок... и изредка голубовато-серые пятна
каких-то растений.
Мы летели в сторону, обратную вращению планеты, то есть на запад, со
скоростью шестисот километров в час. Характер местности постепенно
менялся. Все чаще появлялись обширные пятна растительности. Почва
постепенно опускалась, и вскоре мы оказались на высоте около трех
километров.
Песчаная пустыня исчезла. Под нами был сплошной ковер неведомых
растений. Ни одного дерева, ни одного крупного куста.
Неожиданно блеснуло небольшое озеро. Потом они стали попадаться все
чаще. Неужели мы летим к морю?.. Но нет! Через два часа мы опять увидели
уже знакомую песчаную пустыню.
- Сергей Александрович! - сказал Белопольский. - По-моему, надо
вернуться и опустить корабль где-нибудь в районе озер.
- Посмотрим, что будет дальше. Мы видели только незначительную часть
местности. Такие впадины должны еще встретиться.
Слова нашего капитана подтвердились только через четыре часа. Все это
время мы видели одну и ту же картину - бесконечную унылую пустыню.
По-видимому, на Марсе совершенно не было ни гор, ни даже холмов. Виденная
нами впадина имела незначительную глубину при ширине более тысячи
километров и никак не могла изменить впечатление, что поверхность планеты
гладка, как бильярдный шар. Возможно, что в давно прошедшие времена на
Марсе были горы, но неустанная работа ветров и дождей, которые тоже могли
быть когда-то, сгладила и выровняла их так, что к настоящему времени не
осталось ни малейшего следа былых возвышенностей.
Солнце медленно опускалось к горизонту. Скоро наступит ночь. Ночь на
чужой планете.
Чужой? Но кому же принадлежит она?..
Ни малейших признаков живых существ мы не видели. Но, может быть,
там, где низко по "земле" стелются еще незнакомые нам растения, таится от
наших глаз жизнь обитателей Марса. Это мы узнаем, когда корабль будет на
поверхности.
- Мы должны опуститься до наступления ночи, - сказал Камов.
На исходе седьмого часа полета появились признаки близости новой
впадины. Все больше и больше попадалась растительность оазисов на
желто-буром фоне пустыни. Потом местность стала понижаться, появились
озера.
Солнце стояло уже совсем низко над горизонтом, когда Камов принял
решение прекратить полет.
Скорость стала замедляться. Корабль описывал широкие круги,
постепенно опускаясь все ниже и ниже. Гул двигателя становился все тише.
Мы почувствовали содрогание корпуса корабля.
Наступила решительная и самая опасная минута полета. Звездолет весом
в десятки тонн, на малой скорости, с трудом держался в разреженной
атмосфере Марса. Каждую секунду он мог рухнуть вниз.
Камов не отрывал глаз от перископа. Его руки уверенно оперировали
рукоятками и кнопками пульта.
Вот мы уже в пятидесяти метрах от поверхности.
Внезапно скорость увеличилась. Притяжение планеты преодолело инерцию
полета. Планируя на крыльях, корабль плавно пошел вниз. Двигатель
прекратил работу. Раздался скрежещущий звук. За стеклами окон заклубились
тучи песчаной пыли, и космический корабль, пролетевший более четырехсот
сорока миллионов километров межпланетного пространства, остановился.
Мы достигли цели. Мы на Марсе!..
В едином порыве мы все бросились друг к другу и горячо обнялись.
- Сергей Александрович! - спросил Пайчадзе. - Когда вы думаете выйти
из звездолета?
- Только с наступлением утра, - ответил Камов.
- На какой широте мы находимся?
- Примерно на экваторе.
Значит, ночь продлится целых двенадцать часов. (Сутки на Марсе только
на тридцать семь с половиной минут длиннее, чем на Земле.) Как ни трудно
было ожидать так долго, но никому их нас не пришло в голову спорить с
нашим командиром. Все понимали, что им руководит чувство ответственности
за нас и за судьбу всей экспедиции. Кто знает, что ожидает нас за стенками
корабля, на чужой земле? Быть может, под низкими растениями ползают
неведомые звери - ящеры или другие неизвестные на нашей планете
пресмыкающиеся. Выходить из корабля в темную, таящую опасности ночь было
неразумно.
А она уже наступила. Быстро, как бывает в тропиках, день сменился
ночью.
- Доказательство, что мы действительно находимся недалеко от
экватора, - заметил Пайчадзе.
- Лучше всего, - сказал Камов, - разойтись по каютам и отдохнуть до
утра. Завтра предстоит нелегкий труд. Правда, сила тяжести на Марсе
меньше, чем на Земле, физическая работа будет легче, но мы все успели уже
отвыкнуть от нее.
Я отправился за Пайчадзе в нашу каюту. Движения были легки, и во всех
членах тела чувствовалась какая-то необычайная сила. Причина этой иллюзии
заключалась в слабом притяжении Марса. Передвигаться по кораблю было очень
неудобно. Его переходы и небольшие круглые люки-двери не были
приспособлены для "весомых" условий.
В каюте только шкаф занимал, относительно нас, естественное, "земное"
положение. Глядя на стол, прикрепленный ножками к боковой стене, трудно
было поверить, что совсем недавно я сидел за ним с полным комфортом. Наши
постели-сетки, в которых так удобно и мягко спалось, висели по сторонам
окна, недосягаемые и бесполезные для нас, ставших такими тяжелыми и
неповоротливыми. Вместо них в каюте висели два гамака, в которые мы
забрались не без труда, посмеиваясь друг над другом.
Арсен Георгиевич решительно отказался от разговора и, улегшись
поудобнее, тотчас же закрыл глаза.
Сейчас он крепко спит, а я кончаю свою запись. Она получилась очень
короткой, но все основное записано.
Завтра примемся за работу. Программа составлена еще на Земле и имеет
три варианта, в зависимости от того, что мы найдем на этой планете. Боюсь,
что придется сократить даже самый последний вариант, рассчитанный на тот
случай, если Марс окажется совершенно необитаемым. Судя по тому, что мы
видели из окон корабля, планета - сплошная пустыня. Собрать образцы
растений недолго. Завтрашний день будет посвящен подготовке, а затем мы
совершим четыре экскурсии с целью исследования местности в радиусе ста
километров от стоянки звездолета. Первую совершат Камов и Пайчадзе, а
следующие - Белопольский и я. Такой порядок - был установлен потому, что
на корабле всегда должен оставаться Камов или Белопольский, а также
кто-нибудь из наших астрономов, на случай, если участники экскурсии
погибнут. Корабль при всех обстоятельствах должен вернуться на Землю. Это
наш долг перед наукой!
Дне трети нашего пути пришли благополучно. Будем надеяться, что и
последняя треть пройдет так же!

ВО МРАКЕ НОЧИ

10 июля 19... года звездолет Чарльза Хепгуда, готовый к старту, стоял
на специально построенной для него площадке в центре обширного ноля,
выбранного Xепгудом для ракетодрома.
В последние дни перед стартом американская пресса подняла большой шум
вокруг полета на Марс. Хепгуд с трудом спасался от бесчисленных
корреспондентов.
Бейсон в своих многочисленных статьях, посвященных полету, всю честь
предоставлял одному Хепгуду, и честолюбивый конструктор испытывал к нему
за это большую симпатию. Это не мешало ему подсмеиваться над Ральфом,
который с присущим ему апломбом не стеснялся писать о науке
звездоплавания, пичкая читателей таким вздором, что Хепгуд с недоумением
пожимал плечами, не понимая, как могли редакторы пропускать такую чушь.
- Наш полет сейчас в моде, - говорил Бейсон. - Почему вы сами не
пишете? Публика хочет читать о звездоплавании.
- У меня нет времени, - отвечал Хепгуд.
Он с головой ушел в подготовку рейс?.. Чем ближе был назначенный
день, тем сильнее захватывала его чисто спортивная предстартовая
лихорадка.
10 июля огромные толпы народа плотной стеной окружили поле с самого
утра. Местность вокруг ракетодрома была мало заселена, и подавляющую часть
толпы составляли те, кто приехал из различных городов страны, не исключая
даже Нью-Йорка и Вашингтона, чтобы присутствовать при старте звездолета.
Во многих местах реяли американские флаги, привезенные патриотически
настроенными зрителями. Конная полиция следила за порядком, не подпуская
любопытных близко к кораблю.
Старт был назначен на восемь часов утра.
Спортивные комиссары, специально приглашенные Бейсоном, в последний
раз осмотрели печати, наложенные на приборы пульта управления, и,
простившись с обоими звездоплавателями, покинули корабль.
Хепгуд и Бейсон остались одни. Оба были одеты в резиновые костюмы,
так как предстояло погрузиться в воду, чтобы ослабить вредное влияние на
организм пятикратного увеличения тяжести при взлете, ускорение которого
должно было составить пятьдесят метров в секунду за секунду.
Хепгуд наглухо закрыл двери. Звездоплаватели находились в
единственной тесной каюте, загроможденной баллонами, резервуарами жидкого
кислорода и прочим имуществом экспедиции. Свободного места почти не
оставалось.
Хепгуд посмотрел на часы.
- Ложитесь! - сказал он.
Бейсон нерешительно поднес к голове резиновую маску, продолжая со
страхом смотреть на длинный алюминиевый ящик, неприятно похожий на гроб.
- Но если с вами что-нибудь случится, - сказал он, - как я вылезу
оттуда?
- Если со мной что-нибудь случится, то вам и незачем будет вылезать
из ящика, - ответил Хепгуд. - Не все ли равно, как умереть? Без меня вы