Страница:
— Войдите!
Молодой человек отворил дверь.
Небольшая комната была обставлена мягкой кожаной мебелью. Два книжных шкафа, картины на стенах, пушистый ковер, закрывавший весь пол, — все это мало напоминало служебное помещение, скорее — кабинет частной квартиры.
У окна стоял широкоплечий мужчина с зачесанными назад светлыми волосами. Он обернулся при звуке закрывавшейся двери.
Молодой человек почтительно наклонил голову:
— Киноинженер Геннадий Второв.
— Садитесь товарищ Второв! — хозяин кабинета жестом указал на кресло у стола. — Я получил письмо профессора Баландина. Он отзывается о вас с большой похвалой и рекомендует в качестве кинооператора экспедиции. Раз вы пришли ко мне, можно сделать вывод, что хотите лететь.
— Это не то слово, Борис Николаевич, — ответил Второв. — Я мечтаю попасть в число членов экспедиции.
— Эта мечта может осуществиться. За вас ручается профессор Баландин. Это не мало! Но, кроме знаний и желания, требуется еще и безукоризненное здоровье. Вы мастер спорта? Какого именно?
— Альпинизм.
— Это нам подходит. Окончательное решение будет вынесено начальником экспедиции — академиком Белопольским, но я не думаю, чтобы он стал возражать. Для этого, мне кажется, нет причин.
— Спасибо, Борис Николаевич! — горячо сказал Второв.
— Благодарить еще рано. Вы комсомолец?
— Недавно принят в кандидаты партии.
— Вы очень молоды. — Мельников внимательно всматривался в черты лица Второва. — Восемь лет тому назад я был таким же, как вы, и стремился в первый для меня космический рейс, и тоже в качестве кинооператора. Не правда ли, в нашей судьбе есть что-то общее? Но вы имеете передо мной преимущество. Вы инженер, а я был простым журналистом. Вам не жалко превратиться из инженера в фотографа?
— Быть кинооператором на звездолете гораздо почетнее, чем инженером на Земле.
Мельников засмеялся.
— Я вижу, вы энтузиаст, — сказал он. — Это хорошо. В нашем деле без энтузиазма трудно переносить долгую разлуку с Землей. — Он вынул из кармана письмо и заглянул в него. — Итак, Геннадий Андреевич, будем считать, что все в порядке. Расскажите о себе. Как заместитель начальника экспедиции, я должен знать все о членах экипажа.
— А что вас интересует?
— Все! Вся ваша жизнь с момента рождения.
— Моя жизнь очень проста… — нерешительно начал Второв.
— Это не имеет значения, — перебил Мельников, — рассказывайте!
Он улыбнулся, желая подбодрить собеседника. Эта открытая улыбка странно не соответствовала строгому выражению необычайно спокойных глаз.
“Какие удивительные у него глаза”, — подумал Второв.
Он начал свой рассказ. С каждым словом его голос становился увереннее.
Второв шел сюда, в Космический институт Академии наук СССР, с чувством огромного волнения. Решался вопрос его дальнейшей жизни. С замиранием сердца перешагнул он порог этого кабинета. В первые минуты присутствие знаменитого звездоплавателя связывало мысли, и он с трудом подбирал слова. Но постепенно дружеский тон и товарищеское обращение Мельникова успокоили его.
Он говорил, а Мельников, облокотившись на стол и, положив подбородок на руку, внимательно слушал.
Рассказ Второва не занял много времени. Школа, комсомол, институт, три года работы в проектном бюро и решение посвятить себя космическим рейсам — вот и все, что он мог сказать.
— Вы говорите, что недавно женились? — спросил Мельников. — А как относится жена к вашему намерению?
— Полностью согласна со мной.
— Хорошо. Я доложу о вас начальнику экспедиции. Зайдите ко мне послезавтра утром. А пока, чтобы не терять времени, я дам вам записку к врачу экспедиции — Степану Аркадьевичу Андрееву. Поезжайте к нему. Хотя вы выглядите очень здоровым, но это надо проверить.
Когда Второв ушел, Мельников несколько минут сидел в глубокой задумчивости. Приход молодого инженера и разговор с ним напомнили ему далекий вечер, когда он сам явился к Камову с той же целью, что Второв к нему.
За восемь лет Мельников сильно изменился. На борт звездолета “СССР-КС2” он ступил в возрасте двадцати семи лет, но по внешнему виду ему тогда можно было дать двадцать. Теперь это был тридцатипятилетний мужчина, выглядевший старше своих лет. Исчезли юношеская округлость щек, веселый блеск глаз. То, что пришлось пережить на Марсе, участие в двух нелегких экспедициях на Луну, напряженная умственная работа — все это наложило на него свой отпечаток. В углах губ появились первые признаки будущих глубоких морщин, глаза приняли выражение невозмутимого спокойствия, которое когда-то поразило его в глазах Камова. С левой стороны лба виднелся глубокий шрам — память о трагическом случае, когда метеорит пробил бак вездехода и вызвал взрыв. Он и Пайчадзе чудом спаслись тогда. На левой руке не хватало одного пальца — результат падения в лунную трещину, на счастье оказавшуюся неглубокой. И в тот раз только случайность спасла ему жизнь.
И много других случаев хранила его память. На каждом шагу звездоплавателя подстерегала смертельная опасность. Природа не любит раскрывать свои тайны. Каждую приходится вырывать у нее силой. Исследователь космического пространства должен обладать обширными знаниями, безграничной смелостью и беззаветной преданностью своему делу, готовностью в любую минуту отдать за него свою жизнь. Классический пример поведения Камова в трагические минуты отлета “СССР-КС2” с Марса навсегда стал образцом для всех звездоплавателей.
И Мельников, трезво оценивавший самого себя, знал, что обладает теперь всеми нужными качествами.
Восемь лет настойчивого труда…
В три года Мельников прошел курс физико-математического факультета, четыре года ушло на изучение астрономии и звездной навигации, два раза он летал на Луну в составе советской и английской экспедиций. Приобретены знания и опыт.
Мельников вспомнил энергичные черты лица Второва, его голубые глаза, в которых светился ум, и подумал, что профессор Баландин, пожалуй, не ошибся.
Молодой инженер произвел на Мельникова очень хорошее впечатление. Общность их судеб в немалой степени способствовала этому. Как Мельников восемь лет назад, так теперь Второв стремился в первый для него космический рейс и должен был выполнять на звездолете те же обязанности. И он тоже оставлял на 3емле молодую жену.
Мельников закрыл глаза. Как живой встал перед ним любимый образ, и он почувствовал, как болезненно сжалось сердце.
Любовь движет всем!
Любовь к людям, любовь к семье, любовь к труду и, наконец, любовь к знанию, сделавшая человека властелином Земли.
Борис Мельников любил труд.
Это был голос крови. Его отец, дед и прадед были кадровыми рабочими. Сам он пошел по другому пути — стал журналистом. Но и здесь было обширное поле для труда. Он горячо полюбил свою профессию и думал, что никогда не изменит ей. Но вот встреча с Камовым, сказочный поворот судьбы, бросившей его на борт звездолета, круто изменили все. Он понял, что для него нет и не будет жизни вне космических рейсов, думал, что на этот раз сердце заполнено навсегда.
Но пришел и его час. Любовь к женщине, самое древнее и самое могущественное из чувств, захватила его на тридцать втором году жизни.
Сначала он испугался этого нового чувства, думая, что любовь помешает достигнуть намеченной цели. Но получилось наоборот. И теперь он знал, что присутствие на Земле любящего существа, ожидающего его возвращения, утроит его силы, а не уменьшит их, как он опасался.
В памяти навсегда остались слова Камова. Узнав, что Мельников любит его дочь, но опасается, будто любовь явится помехой для работы, Сергей Александрович сказал:
“Настоящая жена никогда не помешает, а наоборот, поможет мужу в любой деятельности”.
И за три года Мельников убедился, что у него настоящая жена. Ольга горячо одобряла все его планы, и ее казалось, нисколько не страшили неизбежные длительные разлуки.
Они познакомились случайно, на курорте, и Мельников, еще не зная, что она дочь Камова, увлекся ею. Ольга кончала тогда медицинский институт, он только что закончил университет. У них нашлись общие темы для разговоров, оказались сходные вкусы.
С самого начала зная, с кем ее свела судьба, Ольга ни словом не обмолвилась о родстве с Камовым. Ей хотелось услышать от Мельникова рассказы о своем отце, которым она чрезвычайно гордилась. И она легко убедилась, что в сердце молодого человека безраздельно царил один Камов.
Ольга долго не называла ему своей фамилии, а когда он, наконец, узнал ее, то был ошеломлен необычайной игрой случая, позволившей ему полюбить дочь человека, которого, наедине с собой, он давно называл отцом.
Борис Мельников находился сейчас в расцвете своих сил. Его путь был ясен и предопределен до конца жизни. Где и когда настанет этот конец, он не знал, но всегда был готов к нему. Просторы Вселенной привили ему спокойную мудрость, которую нельзя приобрести на Земле. Он многое видел, и многое испытал, чего не видели и не испытали другие. Он видел Землю с расстояния многих миллионов километров и глубоко осознал (самое трудное для человека, никогда не покидавшего Землю) ее исчезающе малую величину. Земная слава казалась ему ничтожной. Его понимание мира было шире, чем у других. Это было хорошо, но таило в себе опасность. И Мельников не избежал этой опасности. Было время, когда он совсем не думал о Земле и ее делах. Ему казалось, что только в космических просторах настоящая жизнь и настоящие интересы.
Любовь к Ольге поколебала эту незаметно установившуюся позицию. Он снова почувствовал себя сыном Земли и понял, что мнение о нем ее обитателей не безразлично для него. И это было именно тем, чего ему начинало не хватать, чтобы стать подлинным ученым.
Ложное чувство своей обособленности от Земли бесследно исчезло. Осталось подкрепленное личным опытом реальное сознание грандиозности Вселенной и места, которое занимала Земля в ее просторах, а это было то, что нужно. Звездоплавателю необходимо такое сознание. Оно дает правильный масштаб и вооружает его чувством перспективы в работе.
Друзья Мельникова успокоились за него, видя, что верная дорога найдена. “Ему не хватало семьи, — сказал Пайчадзе — Так сложилась его жизнь. Теперь все в порядке”.
Это было верно. Мельников рано лишился родителей. Его детские годы прошли в доме дяди — бездетного вдовца. Учась в литературном институте, он жил в общежитии. В сущности, он никогда, до женитьбы на Ольге, не знал домашней обстановки и того тепла, которое она дает.
Бой часов прервал воспоминания. Двенадцать. Ольга должна приехать через тридцать минут. Он давно обещал отвезти ее на ракетодром и показать готовый к полету корабль. До старта оставалось уже немного, и каждый день был расписан буквально по часам. Сегодня выдалось свободное время, можно было выполнить обещание.
Мельников никогда никуда не опаздывал и терпеть не мог, когда опаздывали другие. Он был уверен, что ровно в половине первого Ольга войдет в его кабинет. За три года она хорошо изучила характер мужа.
Любая работа требовала много времени и не допускала перерывов. Чтобы чем-то заняться до приезда жены, он достал из ящика толстую тетрадь и открыл ее на последних страницах. Это был дневник, сопровождавший его в первом полете, на Марс.
Вот памятная запись от 12 февраля 19… года:
“Наконец-то я могу с полным правом написать: “по московскому времени”!
Я в Москве!
Сегодня как-то особенно остро чувствуется счастье возвращения. Вчерашний день прошел как в тумане, но я никогда не забуду ни малейшей подробности!
Я хочу описать под свежим впечатлением последний день нашего космического рейса. Это будет последняя запись в моем дневнике. Много событий я занес на его страницы. Я писал о них в Москве, на борту звездолета, писал на Марсе. И вот заканчиваю дневник за тем же столом в моей комнате, где начал в памятную ночь на 2 июля.
Перед глазами проходит все виденное… Вспоминается все пережитое…
Старт с Земли…
Прекрасная планета с поэтическим именем — Венера! ”
Мельников опустил тетрадь на колени. В который раз за эти годы перед его мысленным взором возникла картина, виденная восемь лет тому назад.
… Свинцовые воды океана с ослепительно белыми гребнями пены… Свинцовое небо над головой… Черные стены чудовищных ливней… Яркие молнии пронизывают тусклый полусвет… Необъятные просторы оранжево-красной растительности… Непроходимый девственный лес юной планеты… Высокий горный хребет, вершины которого прячутся в непроницаемой толще облачных масс…
Природу Венеры они видели тогда сверху — за время короткого перелета. Теперь предстояло познакомиться с ней вблизи, предстояло как бы погрузиться в эту природу, испытать все опасности и ловушки, которые, возможно, таятся под внешней красотой неведомой планеты.
Но так надо! Человек должен знать все!
Мельников перевернул несколько страниц и прочел:
“Будем готовиться к следующим рейсам. Их будет много. Советские звездолеты покроют межпланетные пространства десятками трасс своих перелетов. Они раскроют все тайны, ревниво хранимые природой. Пытливый взор человека проникнет в самые отдаленные окраины нашего мира — системы Солнца…”.
Так будет!
Планомерная атака на тайны Солнечной системы уже началась. Луна обследована вдоль и поперек. Почти год находится на Марсе английская экспедиция, руководимая Уильямом Дженкинсом, в составе которой трое русских ученых. Англия первой откликнулась на призыв советской Академии наук совместно проводить космические рейсы. Страна вековых научных традиций, родина многих бессмертных деятелей науки не могла поступить иначе. За Англией последовали другие — Франция, Германия, Швеция. Фронт атаки растет и ширится.
Сделано уже многое. Задача номер один — Луна — почти решена. Задача номер два — Марс — в процессе разрешения. Подходит очередь третьей — Венеры. А по дороге к ней предстоит разрешить часть четвертой задачи — обследование астероидов. Звездолет опустится на тот самый астероид, который встретился “СССР-КС2” на пути к Марсу. Он уже основательно изучен при помощи телескопов и назван “Арсена” — в честь Пайчадзе, первым увидевшим его. А после Венеры придет очередь следующих космических задач, и так до конца жизни или пока хватит здоровья и сил…
— О чем ты мечтаешь?
Мельников вздрогнул. Он так задумался, что не услышал, как отворилась дверь.
Ольга стояла в двух шагах. Иссиня-черные волосы, гладко причесанные, оттеняли белизну ее лица, на котором выделялись совсем черные “камовские” глаза. Серый шерстяной костюм ловко сидел на ее сильной, спортивной фигуре.
— Наконец-то! — сказал Мельников, вставая из-за стола и идя к ней. — Поехали!
“СССР-КС3”
Молодой человек отворил дверь.
Небольшая комната была обставлена мягкой кожаной мебелью. Два книжных шкафа, картины на стенах, пушистый ковер, закрывавший весь пол, — все это мало напоминало служебное помещение, скорее — кабинет частной квартиры.
У окна стоял широкоплечий мужчина с зачесанными назад светлыми волосами. Он обернулся при звуке закрывавшейся двери.
Молодой человек почтительно наклонил голову:
— Киноинженер Геннадий Второв.
— Садитесь товарищ Второв! — хозяин кабинета жестом указал на кресло у стола. — Я получил письмо профессора Баландина. Он отзывается о вас с большой похвалой и рекомендует в качестве кинооператора экспедиции. Раз вы пришли ко мне, можно сделать вывод, что хотите лететь.
— Это не то слово, Борис Николаевич, — ответил Второв. — Я мечтаю попасть в число членов экспедиции.
— Эта мечта может осуществиться. За вас ручается профессор Баландин. Это не мало! Но, кроме знаний и желания, требуется еще и безукоризненное здоровье. Вы мастер спорта? Какого именно?
— Альпинизм.
— Это нам подходит. Окончательное решение будет вынесено начальником экспедиции — академиком Белопольским, но я не думаю, чтобы он стал возражать. Для этого, мне кажется, нет причин.
— Спасибо, Борис Николаевич! — горячо сказал Второв.
— Благодарить еще рано. Вы комсомолец?
— Недавно принят в кандидаты партии.
— Вы очень молоды. — Мельников внимательно всматривался в черты лица Второва. — Восемь лет тому назад я был таким же, как вы, и стремился в первый для меня космический рейс, и тоже в качестве кинооператора. Не правда ли, в нашей судьбе есть что-то общее? Но вы имеете передо мной преимущество. Вы инженер, а я был простым журналистом. Вам не жалко превратиться из инженера в фотографа?
— Быть кинооператором на звездолете гораздо почетнее, чем инженером на Земле.
Мельников засмеялся.
— Я вижу, вы энтузиаст, — сказал он. — Это хорошо. В нашем деле без энтузиазма трудно переносить долгую разлуку с Землей. — Он вынул из кармана письмо и заглянул в него. — Итак, Геннадий Андреевич, будем считать, что все в порядке. Расскажите о себе. Как заместитель начальника экспедиции, я должен знать все о членах экипажа.
— А что вас интересует?
— Все! Вся ваша жизнь с момента рождения.
— Моя жизнь очень проста… — нерешительно начал Второв.
— Это не имеет значения, — перебил Мельников, — рассказывайте!
Он улыбнулся, желая подбодрить собеседника. Эта открытая улыбка странно не соответствовала строгому выражению необычайно спокойных глаз.
“Какие удивительные у него глаза”, — подумал Второв.
Он начал свой рассказ. С каждым словом его голос становился увереннее.
Второв шел сюда, в Космический институт Академии наук СССР, с чувством огромного волнения. Решался вопрос его дальнейшей жизни. С замиранием сердца перешагнул он порог этого кабинета. В первые минуты присутствие знаменитого звездоплавателя связывало мысли, и он с трудом подбирал слова. Но постепенно дружеский тон и товарищеское обращение Мельникова успокоили его.
Он говорил, а Мельников, облокотившись на стол и, положив подбородок на руку, внимательно слушал.
Рассказ Второва не занял много времени. Школа, комсомол, институт, три года работы в проектном бюро и решение посвятить себя космическим рейсам — вот и все, что он мог сказать.
— Вы говорите, что недавно женились? — спросил Мельников. — А как относится жена к вашему намерению?
— Полностью согласна со мной.
— Хорошо. Я доложу о вас начальнику экспедиции. Зайдите ко мне послезавтра утром. А пока, чтобы не терять времени, я дам вам записку к врачу экспедиции — Степану Аркадьевичу Андрееву. Поезжайте к нему. Хотя вы выглядите очень здоровым, но это надо проверить.
Когда Второв ушел, Мельников несколько минут сидел в глубокой задумчивости. Приход молодого инженера и разговор с ним напомнили ему далекий вечер, когда он сам явился к Камову с той же целью, что Второв к нему.
За восемь лет Мельников сильно изменился. На борт звездолета “СССР-КС2” он ступил в возрасте двадцати семи лет, но по внешнему виду ему тогда можно было дать двадцать. Теперь это был тридцатипятилетний мужчина, выглядевший старше своих лет. Исчезли юношеская округлость щек, веселый блеск глаз. То, что пришлось пережить на Марсе, участие в двух нелегких экспедициях на Луну, напряженная умственная работа — все это наложило на него свой отпечаток. В углах губ появились первые признаки будущих глубоких морщин, глаза приняли выражение невозмутимого спокойствия, которое когда-то поразило его в глазах Камова. С левой стороны лба виднелся глубокий шрам — память о трагическом случае, когда метеорит пробил бак вездехода и вызвал взрыв. Он и Пайчадзе чудом спаслись тогда. На левой руке не хватало одного пальца — результат падения в лунную трещину, на счастье оказавшуюся неглубокой. И в тот раз только случайность спасла ему жизнь.
И много других случаев хранила его память. На каждом шагу звездоплавателя подстерегала смертельная опасность. Природа не любит раскрывать свои тайны. Каждую приходится вырывать у нее силой. Исследователь космического пространства должен обладать обширными знаниями, безграничной смелостью и беззаветной преданностью своему делу, готовностью в любую минуту отдать за него свою жизнь. Классический пример поведения Камова в трагические минуты отлета “СССР-КС2” с Марса навсегда стал образцом для всех звездоплавателей.
И Мельников, трезво оценивавший самого себя, знал, что обладает теперь всеми нужными качествами.
Восемь лет настойчивого труда…
В три года Мельников прошел курс физико-математического факультета, четыре года ушло на изучение астрономии и звездной навигации, два раза он летал на Луну в составе советской и английской экспедиций. Приобретены знания и опыт.
Мельников вспомнил энергичные черты лица Второва, его голубые глаза, в которых светился ум, и подумал, что профессор Баландин, пожалуй, не ошибся.
Молодой инженер произвел на Мельникова очень хорошее впечатление. Общность их судеб в немалой степени способствовала этому. Как Мельников восемь лет назад, так теперь Второв стремился в первый для него космический рейс и должен был выполнять на звездолете те же обязанности. И он тоже оставлял на 3емле молодую жену.
Мельников закрыл глаза. Как живой встал перед ним любимый образ, и он почувствовал, как болезненно сжалось сердце.
Любовь движет всем!
Любовь к людям, любовь к семье, любовь к труду и, наконец, любовь к знанию, сделавшая человека властелином Земли.
Борис Мельников любил труд.
Это был голос крови. Его отец, дед и прадед были кадровыми рабочими. Сам он пошел по другому пути — стал журналистом. Но и здесь было обширное поле для труда. Он горячо полюбил свою профессию и думал, что никогда не изменит ей. Но вот встреча с Камовым, сказочный поворот судьбы, бросившей его на борт звездолета, круто изменили все. Он понял, что для него нет и не будет жизни вне космических рейсов, думал, что на этот раз сердце заполнено навсегда.
Но пришел и его час. Любовь к женщине, самое древнее и самое могущественное из чувств, захватила его на тридцать втором году жизни.
Сначала он испугался этого нового чувства, думая, что любовь помешает достигнуть намеченной цели. Но получилось наоборот. И теперь он знал, что присутствие на Земле любящего существа, ожидающего его возвращения, утроит его силы, а не уменьшит их, как он опасался.
В памяти навсегда остались слова Камова. Узнав, что Мельников любит его дочь, но опасается, будто любовь явится помехой для работы, Сергей Александрович сказал:
“Настоящая жена никогда не помешает, а наоборот, поможет мужу в любой деятельности”.
И за три года Мельников убедился, что у него настоящая жена. Ольга горячо одобряла все его планы, и ее казалось, нисколько не страшили неизбежные длительные разлуки.
Они познакомились случайно, на курорте, и Мельников, еще не зная, что она дочь Камова, увлекся ею. Ольга кончала тогда медицинский институт, он только что закончил университет. У них нашлись общие темы для разговоров, оказались сходные вкусы.
С самого начала зная, с кем ее свела судьба, Ольга ни словом не обмолвилась о родстве с Камовым. Ей хотелось услышать от Мельникова рассказы о своем отце, которым она чрезвычайно гордилась. И она легко убедилась, что в сердце молодого человека безраздельно царил один Камов.
Ольга долго не называла ему своей фамилии, а когда он, наконец, узнал ее, то был ошеломлен необычайной игрой случая, позволившей ему полюбить дочь человека, которого, наедине с собой, он давно называл отцом.
Борис Мельников находился сейчас в расцвете своих сил. Его путь был ясен и предопределен до конца жизни. Где и когда настанет этот конец, он не знал, но всегда был готов к нему. Просторы Вселенной привили ему спокойную мудрость, которую нельзя приобрести на Земле. Он многое видел, и многое испытал, чего не видели и не испытали другие. Он видел Землю с расстояния многих миллионов километров и глубоко осознал (самое трудное для человека, никогда не покидавшего Землю) ее исчезающе малую величину. Земная слава казалась ему ничтожной. Его понимание мира было шире, чем у других. Это было хорошо, но таило в себе опасность. И Мельников не избежал этой опасности. Было время, когда он совсем не думал о Земле и ее делах. Ему казалось, что только в космических просторах настоящая жизнь и настоящие интересы.
Любовь к Ольге поколебала эту незаметно установившуюся позицию. Он снова почувствовал себя сыном Земли и понял, что мнение о нем ее обитателей не безразлично для него. И это было именно тем, чего ему начинало не хватать, чтобы стать подлинным ученым.
Ложное чувство своей обособленности от Земли бесследно исчезло. Осталось подкрепленное личным опытом реальное сознание грандиозности Вселенной и места, которое занимала Земля в ее просторах, а это было то, что нужно. Звездоплавателю необходимо такое сознание. Оно дает правильный масштаб и вооружает его чувством перспективы в работе.
Друзья Мельникова успокоились за него, видя, что верная дорога найдена. “Ему не хватало семьи, — сказал Пайчадзе — Так сложилась его жизнь. Теперь все в порядке”.
Это было верно. Мельников рано лишился родителей. Его детские годы прошли в доме дяди — бездетного вдовца. Учась в литературном институте, он жил в общежитии. В сущности, он никогда, до женитьбы на Ольге, не знал домашней обстановки и того тепла, которое она дает.
Бой часов прервал воспоминания. Двенадцать. Ольга должна приехать через тридцать минут. Он давно обещал отвезти ее на ракетодром и показать готовый к полету корабль. До старта оставалось уже немного, и каждый день был расписан буквально по часам. Сегодня выдалось свободное время, можно было выполнить обещание.
Мельников никогда никуда не опаздывал и терпеть не мог, когда опаздывали другие. Он был уверен, что ровно в половине первого Ольга войдет в его кабинет. За три года она хорошо изучила характер мужа.
Любая работа требовала много времени и не допускала перерывов. Чтобы чем-то заняться до приезда жены, он достал из ящика толстую тетрадь и открыл ее на последних страницах. Это был дневник, сопровождавший его в первом полете, на Марс.
Вот памятная запись от 12 февраля 19… года:
“Наконец-то я могу с полным правом написать: “по московскому времени”!
Я в Москве!
Сегодня как-то особенно остро чувствуется счастье возвращения. Вчерашний день прошел как в тумане, но я никогда не забуду ни малейшей подробности!
Я хочу описать под свежим впечатлением последний день нашего космического рейса. Это будет последняя запись в моем дневнике. Много событий я занес на его страницы. Я писал о них в Москве, на борту звездолета, писал на Марсе. И вот заканчиваю дневник за тем же столом в моей комнате, где начал в памятную ночь на 2 июля.
Перед глазами проходит все виденное… Вспоминается все пережитое…
Старт с Земли…
Прекрасная планета с поэтическим именем — Венера! ”
Мельников опустил тетрадь на колени. В который раз за эти годы перед его мысленным взором возникла картина, виденная восемь лет тому назад.
… Свинцовые воды океана с ослепительно белыми гребнями пены… Свинцовое небо над головой… Черные стены чудовищных ливней… Яркие молнии пронизывают тусклый полусвет… Необъятные просторы оранжево-красной растительности… Непроходимый девственный лес юной планеты… Высокий горный хребет, вершины которого прячутся в непроницаемой толще облачных масс…
Природу Венеры они видели тогда сверху — за время короткого перелета. Теперь предстояло познакомиться с ней вблизи, предстояло как бы погрузиться в эту природу, испытать все опасности и ловушки, которые, возможно, таятся под внешней красотой неведомой планеты.
Но так надо! Человек должен знать все!
Мельников перевернул несколько страниц и прочел:
“Будем готовиться к следующим рейсам. Их будет много. Советские звездолеты покроют межпланетные пространства десятками трасс своих перелетов. Они раскроют все тайны, ревниво хранимые природой. Пытливый взор человека проникнет в самые отдаленные окраины нашего мира — системы Солнца…”.
Так будет!
Планомерная атака на тайны Солнечной системы уже началась. Луна обследована вдоль и поперек. Почти год находится на Марсе английская экспедиция, руководимая Уильямом Дженкинсом, в составе которой трое русских ученых. Англия первой откликнулась на призыв советской Академии наук совместно проводить космические рейсы. Страна вековых научных традиций, родина многих бессмертных деятелей науки не могла поступить иначе. За Англией последовали другие — Франция, Германия, Швеция. Фронт атаки растет и ширится.
Сделано уже многое. Задача номер один — Луна — почти решена. Задача номер два — Марс — в процессе разрешения. Подходит очередь третьей — Венеры. А по дороге к ней предстоит разрешить часть четвертой задачи — обследование астероидов. Звездолет опустится на тот самый астероид, который встретился “СССР-КС2” на пути к Марсу. Он уже основательно изучен при помощи телескопов и назван “Арсена” — в честь Пайчадзе, первым увидевшим его. А после Венеры придет очередь следующих космических задач, и так до конца жизни или пока хватит здоровья и сил…
— О чем ты мечтаешь?
Мельников вздрогнул. Он так задумался, что не услышал, как отворилась дверь.
Ольга стояла в двух шагах. Иссиня-черные волосы, гладко причесанные, оттеняли белизну ее лица, на котором выделялись совсем черные “камовские” глаза. Серый шерстяной костюм ловко сидел на ее сильной, спортивной фигуре.
— Наконец-то! — сказал Мельников, вставая из-за стола и идя к ней. — Поехали!
“СССР-КС3”
Борису Мельникову был хорошо знаком гигантский ракетодром на берегу Клязьмы. Это было памятное ему место. Отсюда в первый раз он покинул Землю на звездолете “СССР-КС2”, управляемом Сергеем Александровичем Камовым. Сюда вернулся корабль под управлением Белопольского, оставив на Марсе своего командира, считавшегося погибшим. Здесь произошла незабываемая встреча с Камовым, чудом спасшимся от смерти. Отсюда, в составе экспедиции Белопольского — Пайчадзе, он на том же “СССР-КС2” вылетел на Луну и, пробыв на ней три недели, вернулся снова на это место. И, наконец, отсюда же отправилась на спутник Земли английская экспедиция Уильяма Дженкинса, в которой Мельников был единственным русским участником.
Когда-то на этом поле производились испытательные полеты атомных ракет. Это был период подготовки к космическим рейсам. После полета “СССР-КС2” на Марс ракетодром полностью перешел в ведение звездоплавателей. Теперь это было место испытаний, стартов и финишей советских космических кораблей. Деревянную ограду заменила чугунная решетка. Взлетное поле было сплошь бетонировано. Нигде в мире не существовало подобной площади величиной в двенадцать с половиной квадратных километров, гладкой и ровной, как стол. Здание межпланетного вокзала было все то же, что и раньше — белое, с плоской крышей, обнесенной мраморной балюстрадой. Но вокруг него вырос теперь целый город. Два завода, производящих части космических кораблей, механизмы и оборудование, астрономическая обсерватория, институт космогонии, многочисленные лаборатории и жилые дома были распланированы концентрическими полукругами, упиравшимися концами в ограду ракетодрома. Правильные линии полукруглых улиц, обсаженных деревьями, единая архитектура придавали городу, названному “Камовск”, геометрический вид. В полуцентре, находящемся у здания вокзала, на площади возвышался стальной обелиск, установленный в память первого космического рейса на Марс. На нем были помещены барельефы четырех участников исторического полета.
Мельникова всегда смущал этот памятник, и он постарался отвлечь внимание Ольги, чтобы она не увидела его собственного изображения, помещенного как раз на стороне, обращенной к вокзалу.
— Помнишь, — сказал он, указывая на крышу, — как восемь лет тому назад здесь стоял Сергей Александрович, которого мы считали погибшим, и наблюдал за приземлением “СССР-КС2”. Как печально было наше возвращение, и какая огромная радость ждала нас! Минуту, когда мы его увидели, нельзя забыть.
Ольга благодарно и нежно сжала руку мужа.
Они вышли из машины и поднялись по широкой лестнице. Дежурный вахтер шагнул к ним, чтобы спросить пропуск, но, узнав Мельникова, молча посторонился, приложив руку к козырьку фуражки.
Громадный вестибюль, отделанный красным мрамором, залитый солнечным светом, проникавшим через прозрачный потолок, был, как всегда, пустынен. Широкая застекленная дверь вела на поле, но Мельников провел жену через боковой проход.
По тишине, царившей вокруг, казалось, что в здании никого нет, но сейчас же вслед за ними поспешно вышел невысокий человек, одетый в синий рабочий комбинезон.
Ольга сразу узнала его, хотя раньше никогда не видела. Его внешность была ей известна по газетным портретам. Имя этого человека, не участвовавшего ни в одном космическом рейсе, было неразрывно связано с ними. Он подготавливал и выпускал в путь все звездолеты, стартовавшие с этого поля, начиная с самого первого, на котором Сергей Александрович Камов совершил полет вокруг Луны. Это был начальник ракетодрома — инженер Ларин.
— Мне сообщили о вашем приезде, — сказал он, подходя к ним. — Здравствуйте, Борис Николаевич!
Мельников крепко пожал руку старого друга.
— А вы, Ольга Сергеевна, — Ларин галантно поцеловал ее руку, — приехали, конечно, осмотреть корабль…
“Откуда он меня знает?” — подумала Ольга.
— К сожалению, не могу сопровождать вас. Времени мало, а работы еще много. Константин Евгеньевич приказал в третий раз проверить все приборы и аппараты. А сегодня уже восьмое!
Мельников улыбнулся. Он хорошо знал, что Белопольский, доверяя Ларину, никогда не давал ему никаких указаний, но сам инженер не три, а пять раз и больше проверял оборудование каждого корабля, прежде чем дать разрешение на его вылет.
— Мы обойдемся сами, — сказал он. — Не задерживайтесь из-за нас, дорогой Семен Павлович.
Инженер попрощался и ушел.
Бетонное море, расстилавшееся перед ними, было совершенно пусто. Только далеко, почти на самом горизонте, виднелись какие-то предметы и двигались крохотные машины. Там, в двух километрах отсюда, находился “СССР-КС3”.
— На чем же мы поедем? — спросила Ольга, не видя кругом ни одного автомобиля.
Мельников, думая о чем-то своем, не ответил. Ольга повторила вопрос.
— Да! — сказал он. — Прошло только восемь лет, а как все изменилось! Это поле так же не похоже на прежнее, как наш “КС3” не похож на “КС2”. Всего только восемь лет! А “КС2” уже устаревшая конструкция… Никто сейчас не полетит на таком корабле, а он был чудом техники. Когда мы вылетали на Марс, это поле было покрыто травой, корабль находился в восьми километрах отсюда, и его не было видно, и наша машина шла по дороге, ничем не отличавшейся от проселочной. Ты спрашиваешь, на чем мы поедем? Идем! Сейчас увидишь!
Он провел ее обратно в здание вокзала. Войдя в вестибюль, Ольга увидела высокого молодого человека, который сразу подошел к ним и поздоровался с ее мужем.
— Познакомьтесь, — сказал Мельников. — Это моя жена — Ольга Сергеевна. А это, Оля, участник нашего полета — Леонид Николаевич Орлов.
Молодой человек поклонился и пожал руку Ольге. Он сделал это так осторожно, что она сразу поняла, какой огромной физической силой обладает Орлов. В его худощавости, которую подчеркивал высокий рост, безошибочно угадывались железные мускулы. На удлиненном, с тонкой линией губ, сильно загорелом лице выделялись необычайно красивые, голубовато-зеленые глаза. Точно два чистейших аквамарина были вставлены в оправу длинных черных ресниц.
Ольга хорошо знала, кто такой Орлов. Несмотря на молодость, он был уже широко известным астрономом. Белопольский, всегда очень осторожный в оценках, называл его самым талантливым из своих учеников.
— Зачем пожаловали? — спросил Мельников.
— Хочу увидеть, наконец, наш корабль.
— Как? — удивилась Ольга. — Вы его еще не видели?
Орлов засмеялся. Его смех был чист и звонок, как у молодой девушки. Белоснежная линия зубов словно осветила лицо.
— Я не энтузиаст звездоплавания, — сказал он. — Лечу только потому, что предстоит посещение астероида. Астероиды, — прибавил он, — моя специальность.
— Неужели вас не интересует корабль?
— Как видите, интересует. Но осмотреть его раньше у меня не было времени. Кроме того, — он наклонился и доверительно шепнул на ухо Ольге, — я боюсь полета. Опасался, что, увидя корабль, потеряю душевное спокойствие. Только не говорите об этом Борису Николаевичу.
— Вы конечно шутите.
— Да нисколько! Боюсь, и не считаю это позорным.
— Зачем же вы согласились лететь?
— Так надо, — просто ответил он.
По тому, как были сказаны эти два слова, Ольга поняла, что Орлов ни перед чем не остановится, чего бы ни потребовала от него его наука.
Мельников отворил высокую двустворчатую дверь. Ольга ожидала, что за ней опять окажется какое-нибудь помещение, но ошиблась. За дверью была неширокая мраморная лестница, уходившая вниз. Спустившись по ней, они очутились на перроне, до такой степени похожем на перроны метрополитена, что Ольга в изумлении остановилась на нижней ступени.
Все здесь было такое же, как на станциях метро. Блестящий каменный пол, мраморные стены с бронзовыми украшениями, черное отверстие туннеля, рельсы и фигурные светильники на полукруглом потолке. Но все было маленьким, что казалось моделью настоящей станции метрополитена. У перрона стоял крохотный вагон голубого цвета с такими же, как у поездов метро, раздвижными дверями. Внутри были такие же мягкие сиденья. По размерам и количеству сидений вагон был рассчитан, по-видимому, человек на десять. В нем нельзя было стоять, а только сидеть, как в автомобиле.
— Перед вами, — сказал Мельников, — транспорт современного ракетодрома. Ну, как, нравится?
— Любопытно, — сказал Орлов.
— А кто управляет вагоном? — спросила Ольга.
— Никто. Наше метро полностью автоматизировано. Видите, на щитке горит зеленая лампочка. Это значит, что путь свободен и можно ехать. Прошу садиться!
— Значит, здесь не один вагон?
— Садитесь! Сейчас увидите.
Ольга, наклонившись, вошла внутрь вагона и села. За ней последовали ее спутники. Передняя и задняя стенки имели такие же окна, как и боковые, и можно было видеть уходящий вдаль туннель, с длинным рядом зеленых огней, и такой же туннель позади. Только впереди он был прямой, сходящийся вдали в одну точку, а сзади сразу же сворачивал куда-то в сторону.
Мельников сел рядом с Ольгой.
— Нажми кнопку с надписью “Центр”, — сказал он.
— Это совсем как в лифте.
— Принцип один и тот же.
У каждого сиденья был расположен маленький щиток с двумя кнопками. На одной стояло “Центр”, на другой — “Порт”. Ольга нажала первую.
Двери вагона закрылись, и он плавно двинулся с места.
— Посмотрите назад, — сказал Мельников.
Обернувшись, они увидели точно такой же вагон, который остановился на освободившемся месте.
— Сколько же здесь всего этих вагонов? — спросила Ольга.
— Четыре. Два на одном конце линии и два на другом.
— Но так может случится, что все четыре на одном конце, — заметил Орлов.
— Нет. Если никто не едет из центра в порт, то, как только наш вагон пройдет половину пути, один из находящихся там вагонов автоматически отправится на другой конец линии. Наше метро очень умное, — прибавил Мельников.
— А где идет обратная линия?
— Рядом. По параллельному туннелю.
За время этого короткого разговора вагон успел развить полную скорость. Зеленые огни быстро мелькали за стеклами окон. Вдали уже виднелось светлое пятно станции.
— Три минуты, — сказал Мельников, — и два километра.
— Нас не может догнать вагон, идущий сзади?
— Он не двинется с места, пока мы не приедем, и наш вагон не освободит место у перрона. Я уже говорил — здесь все автоматизировано.
Вагон, постепенно замедляя ход, подошел к перрону и остановился. Двери раздвинулись. Только они успели выйти, вагон снова двинулся вперед и ушел, уступая место следующему.
Когда-то на этом поле производились испытательные полеты атомных ракет. Это был период подготовки к космическим рейсам. После полета “СССР-КС2” на Марс ракетодром полностью перешел в ведение звездоплавателей. Теперь это было место испытаний, стартов и финишей советских космических кораблей. Деревянную ограду заменила чугунная решетка. Взлетное поле было сплошь бетонировано. Нигде в мире не существовало подобной площади величиной в двенадцать с половиной квадратных километров, гладкой и ровной, как стол. Здание межпланетного вокзала было все то же, что и раньше — белое, с плоской крышей, обнесенной мраморной балюстрадой. Но вокруг него вырос теперь целый город. Два завода, производящих части космических кораблей, механизмы и оборудование, астрономическая обсерватория, институт космогонии, многочисленные лаборатории и жилые дома были распланированы концентрическими полукругами, упиравшимися концами в ограду ракетодрома. Правильные линии полукруглых улиц, обсаженных деревьями, единая архитектура придавали городу, названному “Камовск”, геометрический вид. В полуцентре, находящемся у здания вокзала, на площади возвышался стальной обелиск, установленный в память первого космического рейса на Марс. На нем были помещены барельефы четырех участников исторического полета.
Мельникова всегда смущал этот памятник, и он постарался отвлечь внимание Ольги, чтобы она не увидела его собственного изображения, помещенного как раз на стороне, обращенной к вокзалу.
— Помнишь, — сказал он, указывая на крышу, — как восемь лет тому назад здесь стоял Сергей Александрович, которого мы считали погибшим, и наблюдал за приземлением “СССР-КС2”. Как печально было наше возвращение, и какая огромная радость ждала нас! Минуту, когда мы его увидели, нельзя забыть.
Ольга благодарно и нежно сжала руку мужа.
Они вышли из машины и поднялись по широкой лестнице. Дежурный вахтер шагнул к ним, чтобы спросить пропуск, но, узнав Мельникова, молча посторонился, приложив руку к козырьку фуражки.
Громадный вестибюль, отделанный красным мрамором, залитый солнечным светом, проникавшим через прозрачный потолок, был, как всегда, пустынен. Широкая застекленная дверь вела на поле, но Мельников провел жену через боковой проход.
По тишине, царившей вокруг, казалось, что в здании никого нет, но сейчас же вслед за ними поспешно вышел невысокий человек, одетый в синий рабочий комбинезон.
Ольга сразу узнала его, хотя раньше никогда не видела. Его внешность была ей известна по газетным портретам. Имя этого человека, не участвовавшего ни в одном космическом рейсе, было неразрывно связано с ними. Он подготавливал и выпускал в путь все звездолеты, стартовавшие с этого поля, начиная с самого первого, на котором Сергей Александрович Камов совершил полет вокруг Луны. Это был начальник ракетодрома — инженер Ларин.
— Мне сообщили о вашем приезде, — сказал он, подходя к ним. — Здравствуйте, Борис Николаевич!
Мельников крепко пожал руку старого друга.
— А вы, Ольга Сергеевна, — Ларин галантно поцеловал ее руку, — приехали, конечно, осмотреть корабль…
“Откуда он меня знает?” — подумала Ольга.
— К сожалению, не могу сопровождать вас. Времени мало, а работы еще много. Константин Евгеньевич приказал в третий раз проверить все приборы и аппараты. А сегодня уже восьмое!
Мельников улыбнулся. Он хорошо знал, что Белопольский, доверяя Ларину, никогда не давал ему никаких указаний, но сам инженер не три, а пять раз и больше проверял оборудование каждого корабля, прежде чем дать разрешение на его вылет.
— Мы обойдемся сами, — сказал он. — Не задерживайтесь из-за нас, дорогой Семен Павлович.
Инженер попрощался и ушел.
Бетонное море, расстилавшееся перед ними, было совершенно пусто. Только далеко, почти на самом горизонте, виднелись какие-то предметы и двигались крохотные машины. Там, в двух километрах отсюда, находился “СССР-КС3”.
— На чем же мы поедем? — спросила Ольга, не видя кругом ни одного автомобиля.
Мельников, думая о чем-то своем, не ответил. Ольга повторила вопрос.
— Да! — сказал он. — Прошло только восемь лет, а как все изменилось! Это поле так же не похоже на прежнее, как наш “КС3” не похож на “КС2”. Всего только восемь лет! А “КС2” уже устаревшая конструкция… Никто сейчас не полетит на таком корабле, а он был чудом техники. Когда мы вылетали на Марс, это поле было покрыто травой, корабль находился в восьми километрах отсюда, и его не было видно, и наша машина шла по дороге, ничем не отличавшейся от проселочной. Ты спрашиваешь, на чем мы поедем? Идем! Сейчас увидишь!
Он провел ее обратно в здание вокзала. Войдя в вестибюль, Ольга увидела высокого молодого человека, который сразу подошел к ним и поздоровался с ее мужем.
— Познакомьтесь, — сказал Мельников. — Это моя жена — Ольга Сергеевна. А это, Оля, участник нашего полета — Леонид Николаевич Орлов.
Молодой человек поклонился и пожал руку Ольге. Он сделал это так осторожно, что она сразу поняла, какой огромной физической силой обладает Орлов. В его худощавости, которую подчеркивал высокий рост, безошибочно угадывались железные мускулы. На удлиненном, с тонкой линией губ, сильно загорелом лице выделялись необычайно красивые, голубовато-зеленые глаза. Точно два чистейших аквамарина были вставлены в оправу длинных черных ресниц.
Ольга хорошо знала, кто такой Орлов. Несмотря на молодость, он был уже широко известным астрономом. Белопольский, всегда очень осторожный в оценках, называл его самым талантливым из своих учеников.
— Зачем пожаловали? — спросил Мельников.
— Хочу увидеть, наконец, наш корабль.
— Как? — удивилась Ольга. — Вы его еще не видели?
Орлов засмеялся. Его смех был чист и звонок, как у молодой девушки. Белоснежная линия зубов словно осветила лицо.
— Я не энтузиаст звездоплавания, — сказал он. — Лечу только потому, что предстоит посещение астероида. Астероиды, — прибавил он, — моя специальность.
— Неужели вас не интересует корабль?
— Как видите, интересует. Но осмотреть его раньше у меня не было времени. Кроме того, — он наклонился и доверительно шепнул на ухо Ольге, — я боюсь полета. Опасался, что, увидя корабль, потеряю душевное спокойствие. Только не говорите об этом Борису Николаевичу.
— Вы конечно шутите.
— Да нисколько! Боюсь, и не считаю это позорным.
— Зачем же вы согласились лететь?
— Так надо, — просто ответил он.
По тому, как были сказаны эти два слова, Ольга поняла, что Орлов ни перед чем не остановится, чего бы ни потребовала от него его наука.
Мельников отворил высокую двустворчатую дверь. Ольга ожидала, что за ней опять окажется какое-нибудь помещение, но ошиблась. За дверью была неширокая мраморная лестница, уходившая вниз. Спустившись по ней, они очутились на перроне, до такой степени похожем на перроны метрополитена, что Ольга в изумлении остановилась на нижней ступени.
Все здесь было такое же, как на станциях метро. Блестящий каменный пол, мраморные стены с бронзовыми украшениями, черное отверстие туннеля, рельсы и фигурные светильники на полукруглом потолке. Но все было маленьким, что казалось моделью настоящей станции метрополитена. У перрона стоял крохотный вагон голубого цвета с такими же, как у поездов метро, раздвижными дверями. Внутри были такие же мягкие сиденья. По размерам и количеству сидений вагон был рассчитан, по-видимому, человек на десять. В нем нельзя было стоять, а только сидеть, как в автомобиле.
— Перед вами, — сказал Мельников, — транспорт современного ракетодрома. Ну, как, нравится?
— Любопытно, — сказал Орлов.
— А кто управляет вагоном? — спросила Ольга.
— Никто. Наше метро полностью автоматизировано. Видите, на щитке горит зеленая лампочка. Это значит, что путь свободен и можно ехать. Прошу садиться!
— Значит, здесь не один вагон?
— Садитесь! Сейчас увидите.
Ольга, наклонившись, вошла внутрь вагона и села. За ней последовали ее спутники. Передняя и задняя стенки имели такие же окна, как и боковые, и можно было видеть уходящий вдаль туннель, с длинным рядом зеленых огней, и такой же туннель позади. Только впереди он был прямой, сходящийся вдали в одну точку, а сзади сразу же сворачивал куда-то в сторону.
Мельников сел рядом с Ольгой.
— Нажми кнопку с надписью “Центр”, — сказал он.
— Это совсем как в лифте.
— Принцип один и тот же.
У каждого сиденья был расположен маленький щиток с двумя кнопками. На одной стояло “Центр”, на другой — “Порт”. Ольга нажала первую.
Двери вагона закрылись, и он плавно двинулся с места.
— Посмотрите назад, — сказал Мельников.
Обернувшись, они увидели точно такой же вагон, который остановился на освободившемся месте.
— Сколько же здесь всего этих вагонов? — спросила Ольга.
— Четыре. Два на одном конце линии и два на другом.
— Но так может случится, что все четыре на одном конце, — заметил Орлов.
— Нет. Если никто не едет из центра в порт, то, как только наш вагон пройдет половину пути, один из находящихся там вагонов автоматически отправится на другой конец линии. Наше метро очень умное, — прибавил Мельников.
— А где идет обратная линия?
— Рядом. По параллельному туннелю.
За время этого короткого разговора вагон успел развить полную скорость. Зеленые огни быстро мелькали за стеклами окон. Вдали уже виднелось светлое пятно станции.
— Три минуты, — сказал Мельников, — и два километра.
— Нас не может догнать вагон, идущий сзади?
— Он не двинется с места, пока мы не приедем, и наш вагон не освободит место у перрона. Я уже говорил — здесь все автоматизировано.
Вагон, постепенно замедляя ход, подошел к перрону и остановился. Двери раздвинулись. Только они успели выйти, вагон снова двинулся вперед и ушел, уступая место следующему.