Мартынов Георгий Сергеевич. Звездоплаватели

   Топорков сидел у приемника, готовый, как только прекратится проклятый ливень, возобновить связь с самолетом.
   Из репродукторов непрерывно раздавался треск разрядов, иногда столь сильный, что казалось — приемник не выдержит и диффузор динамика разлетится в клочья. Приборы показывали, что снаружи воздух насыщен электричеством до опасных пределов. Звездолет как бы очутился внутри огромной, непрекращающейся молнии.
   Грохочущие раскаты грома были слышны даже здесь, в рубке, расположенной в центре корпуса корабля.
   — Не лучше ли все-таки убрать антенну? — предложил Зайцев.
   Топорков отрицательно покачал головой.
   Грозовой фронт надвинулся на остров пятьдесят минут тому назад, и было неизвестно, когда он, наконец, пройдет. Такой мощной грозы еще не было ни разу.
   Белопольский, внешне спокойный, сидел рядом с Топорковым и поминутно взглядывал на часы.
   Очень редко кто-нибудь произносил короткую фразу и, не получая ответа, снова замолкал. Мысли звездоплавателей были далеко — там, где одинокий самолет с двумя товарищами носился в воздухе, отрезанный стеной ливня от острова и корабля.
   Где он находился? На каком расстоянии отсюда? Этого они не знали. Может быть, грозовой фронт раскинулся на сотни километров в обе стороны. Время шло мучительно медленно.
   Но вот гроза прошла.
   Топорков включил передатчик. Хотя, судя по прибору, ионизация воздуха была еще чрезмерно велика, он все же начал вызывать Мельникова на волне радиостанции самолета. Личные рации могли отказать, если Мельников и Второв слишком далеко отлетели от острова.
   Проходили минуты, но связь не восстанавливалась.
   Прекратились неистовые трески. В эфире стояла полная тишина. Стрелка ионного прибора опустилась к нулю, воздух очистился от электричества.
   — Говорит звездолет! Где вы? Где вы? Отвечайте! Говорит звездолет!..
   — Немедленно приступить к сборке второго самолета! — приказал Белопольский — Как можно скорее!
   Все, кроме Топоркова, бросились к двери.
   — Пайчадзе, Андреев, Топорков и я остаемся на корабле. Константин Васильевич! Сделайте все, что возможно, для ускорения работы.
   — Слушаюсь! — отвечал Зайцев.
   — Говорит звездолет! Где вы? Отвечайте! Отвечайте!..
   — Если самолет слишком далеко, — сказал Андреев, — между ним и нами мог оказаться грозовой фронт, и радиоволны не проходят.
   — Как у них с воздухом? — спросил Пайчадзе.
   — Для двух человек его хватит на двадцать четыре часа.
   — Говорит звездолет! Где вы?..
   Шли часы…
   Короткие грозы несколько раз заставляли пятерых человек прерывать работу. Нужно было не менее двенадцати часов, чтобы собрать крылья самолета, и эти вынужденные перерывы взвинчивали и без того напряженные нервы людей до последней степени. Всегда спокойный и уравновешенный, Зайцев ругался как одержимый, ожидая прояснения погоды.
   Белопольский не выдержал и прислал на помощь Андреева и Пайчадзе. На звездолете осталось два человека. Это было грубейшим нарушением законов космических рейсов.
   Работа шла бешеным темпом. Все хорошо понимали, что если Мельников залетел очень далеко, найти остров в просторах океана без радиосвязи невозможно. А она все не восстанавливалась.
   Они боялись думать, что все уже кончено, что Мельников и Второв давно погибли. Отсутствие связи объясняли грозовыми фронтами.
   Последнее сообщение с самолета гласило, что он поворачивает к югу. Значит, в этом направлении и следовало искать. Но для этого надо было закончить сборку, выждать благоприятный момент и вылететь. Куда?..
   “На юг!” — говорили они сами себе, отгоняя мысль, что “юг” — это весьма неточное понятие. Найти маленькую машину в условиях плохой видимости, при непрерывном маневрировании, — чтобы не попасть под ливень, — это было бы чистой случайностью. Но ничего другого, кроме надежды на такую случайность, им не оставалось. Пока не пройдут роковые двадцать четыре часа, никто не прекратит попыток спасти товарищей.
   Через пять часов после начала работы одно крыло уже стояло на месте. Если не помешают грозы, самолет будет готов на два часа раньше.
   Два часа! В таких обстоятельствах это было очень много!
   Казалось, что природа Венеры сжалилась над своими гостями. Работа шла без задержек. Грозы стороной обходили остров.
   У микрофона Белопольский и Топорков, сменяя друг друга, непрерывно звали Мельникова, чутко прислушивались, не раздастся ли ответ. Но тишина в эфире нарушалась только близкими или далекими грозовыми разрядами.
   — Если радиосвязи мешают грозовые фронты, — сказал Топорков, — то не могут же они быть сплошными. За несколько часов должны были образоваться просветы.
   Белопольский хмурился. Мысль о гибели Мельникова и Второва все чаще приходила ему в голову. Он понимал, что его товарищи, изматывая силы, трудятся над почти безнадежным делом, но приказать прекратить работу не мог решиться. Теоретически еще шестнадцать часов Мельников и Второв могут быть живы. Пусть никто не сможет сказать, что они не выполнили свой долг до конца.
   Где предел силы человека, когда он стремится спасти друга? Где предел его выносливой, воли и упорства? Падая от усталости, семь человек с прежней быстротой заканчивали второе крыло. Руки отказывались держать инструмент, глаза плохо различали детали, но тяжелые части будто сами собой становились на место.
   Через девять часов двадцать минут Баландин хриплым до неузнаваемости голосом доложил, что самолет готов.
   — Разрешите мне и Зайцеву вылететь на поиски.
   — Ни в коем случае! — ответил Белопольский. — Спустите самолет на воду. Полетит Топорков. Всем, кроме Князева и Романова, немедленно вернуться на звездолет
   Он выключил передатчик, не слушая возражений профессора.
   — Отправляйтесь, Игорь Дмитриевич! Никто из них не в силах лететь. Придется вам одному. В отсутствие Бориса Николаевича я не имею права покинуть корабль.
   — Я и один сделаю все, что возможно, — ответил инженер и вышел из рубки
   Белопольский остался один. Он знал, что Топорков не будет ждать возвращения других на корабль, а сразу отправится к самолету, сознавал огромную ответственность, которую взял на себя, лишив звездолет всего экипажа. Все может случиться на чужой планете. Но поступить иначе он был не в силах.
   Возможно, если бы дело касалось не Мельникова, Константин Евгеньевич сохранил бы благоразумие. Никто, кроме Камова, не знал глубокой привязанности молчаливого и сурового академика к его молодому другу. Мельников был дорог Белопольскому, как родной сын.
   Не забывая через равные промежутки времени вызывать пропавший самолет, Белопольский наблюдал по экрану за всем, что происходило на заливе. Одновременно он внимательно следил за показаниями электробарометра.
   Но грозовые фронты, наделавшие столько бед, словно сговорившись, обходили остров. Погода благоприятствовала полету.
   Сквозь туман Белопольский смутно различал лодку Топоркова, скользившую по заливу, видел, как она разошлась с другой, направлявшейся к кораблю Его приказание выполнялось, и пятеро работавших над сборкой самолета возвращались Романов и Князев, проводив Топоркова, вернуться на его лодке.
   Белопольский видел, как крохотная фигурка скрылась в кабине самолета, который тотчас же тронулся с места и со все возраставшей скоростью промчался по воде и поднялся в воздух. С теплым чувством благодарности подумал он о смелом человеке, отважно бросившемся навстречу опасностям, чтобы попытаться спасти Бориса и его спутника. Весь подавшись вперед, он следил за машиной, пока, превратившись в еле заметную точку, она не скрылась среди просторов свинцового неба.
   “И этот может никогда не вернуться”, — мелькнула страшная мысль.
   Может быть, сознание, что он один и никто не войдет к нему раньше чем через двадцать минут, сыграло свою роль, а многочасовое нервное напряжение требовало разрядки? А может быть, сказались наконец годы? Белопольский вдруг уронил седую голову на руки и заплакал.
   Что сказали бы его спутники, если бы увидели в эту минуту своего “железного” командира…
   Чей-то голос, раздавшийся из репродуктора, заставил Белопольского стремительно выпрямиться.
   Вызывает Топорков?.. Нет, голос был не Топоркова…
   — Звездолет! Звездолет! Говорит Мельников! Говорит Мельников! Отвечайте!..
   Еще не веря неожиданному счастью, Белопольский переключился на передачу:
   — Слышу Борис, слышу? Где ты?
   — Самолет стоит у неизвестного берега, к западу от вас. Ударом молнии выведен из строя двигатель. При посадке самолет наскочил на мель. Шасси сломано. Я и Второв не пострадали От толчка вышел из строя генератор радиостанции, который удалось исправить только сейчас. Снять самолет своими силами не можем.
   — На поиски вылетел Топорков. Соединитесь с ним на вашей волне. Как с воздухом и продуктами питания?
   — Я слышал весь разговор, — донесся откуда-то с неба голос Топоркова.
   — Борис Николаевич! Дайте радиомаяк!
   — Лететь к нам на самолете незачем, — ответил Мельников. — Возвращайтесь назад! Константин Евгеньевич, прикажите Игорю Дмитриевичу немедленно вернуться. Если считаете возможным, вышлите за нами подводную лодку.
   — То есть как это “считаете возможным”? — рассердился Белопольский. — Мы готовы сделать все, чтобы спасти вас. Но хватит ли вам кислорода?
   — Его хватит еще на четырнадцать часов. И часа два мы можем жить за счет кислорода в баллонах противогазов. Я считаю, что только подводной…
   Голос Мельникова неожиданно оборвался. Встревоженный Белопольский тщетно звал его, но самолет больше не отвечал.
   — На западном горизонте мощный грозовой фронт, — сообщил Топорков.
   — Немедленно возвращайтесь! Маяк нужен?
   — Нет. Остров еще виден.
   В рубке появился Баландин. У профессора был крайне изнуренный вид. Войдя, он услышал, как Белопольский приказывал Романову и Князеву задержаться у ангара и встретить Топоркова.
   — Самолет возвращается?.. Так скоро!
   Вслед за Баландиным вошли Коржевский, Пайчадзе, Андреев и Зайцев. Белопольский рассказал товарищам о неожиданном разговоре с
   Мельниковым. Он не забыл включить передатчик, чтобы Романов и Князев тоже слышали.
   Радостное известие сразу вернуло всем силы.
   — Сможет ли лодка выйти из залива? — озабоченно спросил Баландин.
   — Это мы сейчас выясним, — ответил Белопольский. — Саша! — позвал он. Юного механика все называли по имени.
   — Слушаю, — ответил Князев.
   — Как только поставите самолет в ангар, отправляйтесь к выходу из залива и выясните, сможет ли подводная лодка пройти в океан. Промерьте глубину.
   — Есть!
   — А если не сможет? — спросил Коржевский.
   — Тогда мы взорвем скалы, загораживающие выход, — с обычной энергией ответил Белопольский. От недавней слабости у него не осталось и следа. — На лодке отправятся Зиновий Серапионович и Константин Васильевич.
   — В таком случае прошу обоих пройти со мной, — сказал Андреев. — Сколько времени займет подготовка лодки к походу?
   — Если не придется взрывать скалы, то часа полтора.
   — Достаточно, чтобы вернуть силы. Пойдемте, Станислав Казимирович! Постараемся привести подводников в нормальное состояние.
   Коржевский, Баландин и Зайцев вышли с Андреевым.
   Топорков благополучно совершил посадку, и, как только самолет был укреплен в ангаре, моторная лодка, не теряя ни минуты, пошла к выходу из залива. Фарватер для прохода подводной лодки был найден и промерен.
   Но едва лодка вернулась к кораблю, начался новый ливень. Тот самый грозовой фронт, о котором Топорков сообщил по радио, закрыл остров. Но работа не приостановилась. Внутри звездолета подводная лодка поспешно оснащалась всем необходимым. Наученные горьким опытом, звездоплаватели старались предусмотреть самое худшее. На лодку погрузили двойной запас продуктов на пять человек, из расчета на неделю, тройной комплект кислородных баллонов и дополнительных аккумуляторов, тщательно проверили механизмы и радиоаппаратуру. Не были забыты водолазные и охлаждающие костюмы. Топорков установил на пульте управления свой электробарометр.
   Люди торопились, но каждый узел, каждая деталь были трижды проверены. Подводная лодка, построенная специально для рейса на Венеру, была невелика — восемь метров в длину и два с половиной в диаметре. Ее корпус был отлит из пластмассы, крепкой как сталь и прозрачной как стекло. Четыре мощных прожектора давали возможность освещать все пространство вокруг лодки. Два винта, приводимые в движение электромоторами, могли сообщать ей скорость пятьдесят километров в час. Почти все части оборудования были пластмассовые, что делало лодку легкой и подвижной. Успехи промышленности пластических масс, получившей за последние годы бурное развитие, позволили создать это чудо технического искусства.
   Как только грозовой фронт прошел, возобновилась связь с самолетом. Мельников уточнил положение открытой ими земли. По его расчету, она находилась на юго-западе от острова, в ста пятидесяти километрах. Протяженность берега была настолько велика, что лодка никак не могла проскочить мимо.
   — По-моему, это материк, — сказал Борис Николаевич. — Было бы неплохо, если бы Зиновий Серапионович по дороге к нам осмотрел берега к северу и югу. Надо уточнить, материк это или остров Мы хорошо видим лес, и это не кораллы.
   — В каком состоянии самолет? — спросил Белопольский.
   — Шасси сломано, крыльев нет. Боюсь, что он окончательно не годен.
   — Я не об этом спрашиваю. В каком состоянии фюзеляж, где вы находитесь?
   — Он медленно погружается. Очевидно, его засасывает песчаное дно, да еще ливни помогают.
   — А вы говорите, чтобы Баландин осматривал берега!
   Хладнокровие Мельникова восхищало всех членов экипажа, торопящихся к нему на помощь.
   Через два часа лодка, спущенная на воду, стояла у выходной камеры готовая к походу.
   Появились Баландин и Зайцев. Активная ванна, часовой искусственный сон и массаж совершили удивительную перемену. Ни следа утомления не осталось после вмешательства корабельной медицины. Оба были полны сил и энергии.
   — Отправляйтесь прямо к Мельникову и Второву, — сказал им Белопольский. — Что бы ни встретилось на пути, не задерживайтесь. Если Борис Николаевич предложит вам заняться какими-нибудь исследованиями, я запрещаю его слушаться.
   — Какие же тут исследования? — удивился Баландин.
   Ему рассказали разговор с Мельниковым. Профессор только покачал головой в ответ.
   Опасение, что снова начнется длительная гроза, заставило поторопиться с выходом в океан. Скалистую гряду, запиравшую залив, надо было пройти при ясной погоде, а когда лодка окажется в открытом море, она погрузится в воду, и никакие ливни не будут ей страшны. Тщательно выполненный план фарватера был вручен Зайцеву.
   Звездоплаватели были теперь почти спокойны. Крепость лодки не вызывала сомнений. Расстояние в сто пятьдесят километров она пройдет, руководствуясь радиосигналами с самолета, за три часа. Пусть даже встретятся непредвиденные препятствия, на преодоление которых потребуется еще три часа, Мельников и Второв вовремя будут сняты с обломков самолета. На специальный запрос Белопольского пришел ответ, что фюзеляж погружается на пять, шесть сантиметров в час. Вода не могла проникнуть в герметически закрытую кабину.
   Крайнее переутомление взяло свое. Как только лодка отошла от звездолета, все, кроме Белопольского и Топоркова, ушли на отдых. На корабле наступила полная тишина и покой, сменившие недавнюю напряженную деятельность.
   — Идите и вы на отдых, — сказал Топоркову Белопольский. — Через три часа я вас разбужу.
   — А вы?
   — Я устал меньше всех.
   В репродукторе монотонно звучали сигналы радиомаяка. Иногда Белопольский обменивался фразами с Мельниковым или Баландиным, когда перерыв связи сменялся кратковременным прохождением радиоволн.
   Все шло пока хорошо. Лодка точно по курсу приближалась к цели.
   Остался позади извилистый проход между скалами, которым подводная лодка вышла из залива. Сразу началась качка. Чем дальше отходили от берега, тем она становилась сильнее. Легкое судно то взлетало на гребень океанской волны, то стремительно проваливалось вниз. Они не решались погрузиться под воду в прибрежной полосе, опасаясь столкновения с коралловым рифом. Только когда эхолот показал значительную глубину, Зайцев, сидевший за пультом управления, открыл краны заполнения цистерн.
   Лодка пошла вниз. Уже ставший привычным слабый дневной свет Венеры сменился непроницаемым мраком. На глубине десяти метров качка совершенно прекратилась.
   Зажгли прожектор. Мощный луч электрического света пробил толщу воды далеко вперед. Сквозь прозрачные стенки корпуса виднелись быстро скользившие неясные тени, которые бесследно исчезали, как только лодка приближалась к ним.
   — Это несомненно рыбы! — взволнованно сказал Баландин. — Хотя бы одну из них увидеть вблизи.
   — Тише ход! — закричал он, увидя в луче прожектора совсем близко мелькнувшее на мгновение длинное тело.
   — Давайте ни на что не обращать внимания, — предложил Зайцев. — Если это морские животные, они никуда не денутся. Рассмотрим их на обратном пути. Сейчас у нас одна задача — спасти Мельникова и Второва. Мы не знаем, что встретим дальше. Лучше всего точно выполнить порученное приказание. Не надо задерживаться.
   — Вы правы, Константин Васильевич, — упавшим голосом ответил профессор. — Я увлекся, простите меня. Дайте полный ход.
   — Это еще рано.
   Как только обогнули с юга коралловый остров, на экране локатора появилась туманная полоса. Зайцев повернул руль. Нос лодки отклонился больше к западу. Полоса на экране сузилась, стала ярче. Когда она превратилась в узкую черточку, светившуюся зеленым светом, оба мотора были пущены на максимальную скорость. Лодка стрелой помчалась к цели.
   На Земле радиосигналы, как правило, распространяются в воде хуже, чем в воздухе. На Венере дело обстояло иначе. Ионизация в районах грозовых фронтов, создававшая перерывы в прохождении радиоволн, не отражалась на проводимости водных слоев океана. По указанию Топоркова, Мельников опустил антенну самолета в воду, и сигналы радиомаяка в виде зеленой линии, хотя и ослабленные, не исчезали с экрана подводной лодки. Работавший одновременно звуковой маяк был едва слышен и часто замолкал совсем.
   Корпус лодки разогрелся от скорости движения, и видимость ухудшилась, но Зайцев не замедлил хода. Приборы локации успокоительно сообщали, что впереди нет никаких препятствий. Стремительно скользящие струйки воды мешали видеть и по сторонам.
   Профессор Баландин был даже доволен этим. Трудно было не обращать внимания на подводный мир Венеры, куда впервые проник человек. Глядя вперед, он видел, как далеко, в конце светового коридора, то и дело появлялись плохо различимые, но безусловно живые существа, мгновенно исчезавшие в неосвещенном пространстве. Сквозь боковые стенки во мраке вод чувствовалось движение. Смутные тени приближались так близко, что становились почти видимыми. Вспыхивали и показали разноцветные точки.
   Баяндин с трудом сдерживал желание зажечь все прожекторы и осветить воду вокруг. Было благоразумно не подвергать себя соблазну, не отвлекаться от выполнения основной задачи. Потом, когда потерпевшие аварию товарищи будут сняты с тонущего самолета, придет время для наблюдений. Сейчас вперед и только вперед!
   По тому, как часто прерывалась связь со звездолетом, они узнавали, что наверху один за другим проходят многочисленные грозовые фронты. Но здесь, в глубине океана, ничего не изменялось.
   Прошел первый час. Пятьдесят километров остались позади. Зеленая линия на экране постепенно становилась все более яркой. Лента локатора указывала, что его луч еще не нащупал берега. Лодка с прежней скоростью мчалась вперед.
   С напряженным вниманием Баландин и Зайцев вглядывались в освещенную прожектором толщу воды. Могло встретится неожиданное препятствие, о котором локатор не предупредит их. Какие-нибудь растительные заросли, “прозрачные” для радиоволн и потому не отразившие их обратно. Кто мог знать, какие сюрпризы может поднести человеку сестра Земли?..
   Мысли Баландина все время возвращались к загадкам планеты.
   — Венера, — рассуждал профессор, — давно прошла период первоначального зарождения жизни. Как и на Земле, ее жизнь развилась в океане. Разделение организмов на растительный и животный мир — пройденный этап. Мы можем считать установленным, что растения вышли на сушу и приспособились к неблагоприятным климатическим условиям. Но сделали ли это животные? Или они остались в воде? Принимая во внимание длительность дня и ночи, а также высокую температуру, которая стоит днем на суше, я был бы склонен считать, что животные остались в океане, где условия существования более равномерны. Это было бы даже очевидно, но найденная нами линейка опровергает такой вывод. Ах, эта злосчастная линейка! Она не дает мне покоя. За ней кроется тайна жизни на Венере, и, пока эта тайна не раскрыта, мы не можем ничего считать твердо установленным, каким бы очевидным оно не казалось.
   — Значит, вы решительно отвергаете теорию посещения планеты космическим кораблем? — спросил Зайцев.
   Баландин посмотрел на него со странным выражением.
   — Скажите, Константин Васильевич, — спросил он после непродолжительного молчания, — среди ваших инструментов на звездолете есть деревянные линейки?
   — Нет, конечно!
   — Вы пользуетесь более совершенными измерительными приборами?
   — Разумеется.
   — Так почему же мы должны думать, что звездоплаватели с другой планеты, техника которых, во всяком случае, не ниже нашей, пользуются таким грубым и неточным измерительным прибором?
   — А ведь это верная мысль! — удивленно сказал Зайцев. — Как это никто не обратил внимания на то, что найденная нами линейка крайне примитивна?
   — Мне тоже кажется, что это верная мысль. Она высказана Арсеном Георгиевичем, и вы сами натолкнули его на эту мысль.
   — Я? Вот уж не помню…
   — Не прямо! Сегодня, когда мы собирали самолет, вы сделали Пайчадзе замечание за то, что он измерил диаметр какого-то отверстия линейкой. Точной, металлической, а не деревянной. Вы сказали ему, что существует штангенциркуль.
   — Верно, — улыбнулся Зайцев. — Было такое.
   — Вот тогда Пайчадзе и сказал мне, что, по-видимому, линейку никто не принес на Венеру. Она сделана здесь, “человеком” — существом, обладающим разумом, хотя он, возможно, и не похож на нас. А разум, способный к математическому познанию, — очень высокая ступень эволюционного развития материи. Но где следы деятельности этого разума? Кроме все той же линейки, их нет.
   — Найдем!
   — Вот именно, надо найти. Как я уже сказал, здесь кроется тайна жизни на Венере.

ЕЩЕ ОДНА ЗАГАДКА

   Накренившийся немного набок и наполовину погрузившийся в воду, самолет стоял в шестидесяти метрах от берега. Вернее сказать, не самолет, а один только фюзеляж.
   Когда погода прояснялась, Мельников и Второв открывали пластмассовый кожух и дышали воздухом Венеры через противогазы. Это было выгоднее из соображений экономии драгоценного запаса кислорода, который следовало беречь. Неизвестно, когда придет помощь. Подводная лодка шла пока без задержек, но нельзя поручиться, что так будет и дальше. Непредвиденные препятствия могли встретиться в любую минуту.
   Мель, совершенно незаметная со стороны, спасла жизнь обоим летчикам. Поплавки самолета налетели на нее в последнюю секунду, когда, казалось, ничто уже не могло предотвратить рокового столкновения со скалами, с трех сторон обступившими узкий залив.
   Повернуть, чтобы избежать катастрофы, — некуда, затормозить так близко от берега — поздно. Летевший с большой скоростью самолет и после остановки мотора сохранил огромный запас инерции.
   Все произошло в несколько секунд.
   Оба звездоплавателя уже простились с жизнью, когда страшный удар отшвырнул их к передней стенке кабины. Мельников рассек лоб о штурвал. Второв ударился о приборную доску, и разбившийся шлем порезал ему щеки и подбородок.
   С окровавленными лицами они поднялись, еще не понимая, что произошло, и зная только, что остались живы.
   Оказав друг другу первую помощь, осмотрелись.
   Самолет неподвижно стоял на мели посреди спокойной воды залива. Поплавки глубоко врезались в песок, и это помешало машине опрокинуться при внезапной остановке. Шасси было сломано, приборы управления разбиты, тросы оборваны.
   Кругом высились, по-видимому, гранитные скалы. Поднимавшийся от воды пар мешал разглядеть мелкие подробности, но звездоплаватели хорошо видели траву или что-то вроде травы, желто-коричневого цвета, росшие на обрывах. Еще дальше — верхушки деревьев, настоящих, не коралловых, а с ветвями и листьями, шевелились под ветром. Какого цвета были их стволы и как они выглядели, мешал рассмотреть гребень берега.
   — Как можно скорее надо связаться с кораблем, — сказал Мельников. — Своими силами нам не выбраться.
   Второв молча указал на радиостанцию.
   Она представляла собой печальную картину. Поблескивали разбитые стекла приборов, висели какие-то оборванные провода. При ближайшем рассмотрении оказалось, что генератор, сорванный с места, вышел из строя.
   Мельников нахмурился.