Мартынов Георгий Сергеевич. Звездоплаватели

   Внезапно раздался резкий звук. Щелкнула невидимая пружина — и в корпусе корабля с легким звоном сдвинулась в сторону тяжелая дверь. Показался человек, одетый в кожаный меховой комбинезон, со шлемом на голове.
   С шумом упала на “землю” металлическая лестница.
   Зверьки вскочили с места и молниеносно исчезли в кустах.
   Испугавший их человек, не пользуясь лестницей, легко спрыгнул на “землю” с двухметровой высоты. За ним вышел второй, одетый так же.
   — Эти зверьки, — сказал он, — испугались не нас, а шума. Они еще никогда не видели человека и не научились его бояться. Но окраска их меха, подобная окраске растений, среди которых они живут, показывает, что на Марсе есть кто-то, кто охотится на них и от кого они должны прятаться. Иначе защитный цвет не мог бы выработаться.
   — Вы правы. Эти “зайцы” не единственные обитатели планеты. Мы должны отыскать их врагов.
   — Надо быть осторожным. Кто знает, какие существа тут обитают.
   — За вчерашний день мы никого не видели, Сергей Александрович.
   — Зверей отпугивал шум, который мы подняли при сборке вездехода, — ответил Камов. — Но там, где есть такие “зайчики”, должны быть и “волки”; а что они собой представляют, пока еще неизвестно.
   — Осторожность не мешает, — согласился Пайчадзе.
   Кислородные маски плотно закрывали нижнюю часть лиц, но вделанные туда усилители звука позволяли разговаривать, не повышая голоса.
   Камов спустился по лестнице. За ним из звездолета вышел Мельников с киноаппаратом в руках. За его плечом висели две самозарядные винтовки, которые отдал Пайчадзе. Участники экспедиции были вооружены кроме винтовок, пистолетами. На груди у каждого висел бинокль и фотоаппарат в кожаном чехле.
   — Как только заснимете наш отъезд, — сказал Камов, — возвращайтесь на корабль и напомните Константину Евгеньевичу мои указания. Повторяю: из звездолета не выходить без крайней необходимости. Если такая необходимость возникнет, то можете выйти только вы один. Белопольский не должен покидать корабль ни на одну секунду. Если мы не вернемся к вечеру, ничего не предпринимайте. В случае перерыва связи включите радиомаяк и держите его включенным все время, пока вездеход не вернется. Если он совсем не вернется, вылетайте на Землю точно в назначенное время.
   — Будет исполнено, Сергей Александрович! Счастливого пути!
   — С наступлением темноты зажгите прожектор прибавил Камов. — Мы можем задержаться, а найти звездолет по свету прожектора будет легче. Ну, до свидания!
   Он пожал руку Мельникову и направился к вездеходу. Пайчадзе уже сидел за рулем машины.
   — Вот еще что, — обернулся Камов. — Проявите сегодня же пленку. Меня очень интересует, хорошо ли получились эти маленькие зверьки.
   — Хорошо, Сергей Александрович!
   Мельников улыбнулся под маской. Он был уверен, что так удачно заснятые из окна звездолета “зайцы” получились отлично. Эта небольшая забавная сценка, несомненно, вызовет большой интерес, когда будет демонстрироваться на экранах Земли: марсианские зверьки в естественной обстановке!..
   Камов сел в машину и, закрыв герметическую дверь, открыл кран кислородного баллона. Когда состав и давление воздуха внутри вездехода стали нормальными, он снял с себя маску. То же сделал Пайчадзе.
   Мельников, с киноаппаратом в руках, стоял в нескольких шагах. В окне корабля было видно лицо Белопольского.
   Пайчадзе повернул рукоятку. Только чуть заметная дрожь вездехода показала, что его мощный мотор начал свою беззвучную работу.
   — В путь, Арсен Георгиевич! — сказал Камов.
   Вездеход медленно подошел к сплошной стене растений, окружавшей звездолет. Пайчадзе не решался ломать их.
   — Жалко, Сергей Александрович!
   — Возьмите левее, — сказал Камов. — Кажется, там есть просвет. Портить ближайшие к звездолету окрестности не стоит. Будет некрасивый вид из окна. — Он засмеялся.
   Пайчадзе повернул к указанному месту. Там действительно оказался проход, уходящий как раз в нужном направлении. Песчаная дорога словно сама приглашала следовать по ней.
   Вездеход развернулся и, набирая скорость, помчался на запад. Мельников, прекратив съемку, смотрел ему вслед. Слова Камова: “В случае, если вездеход не вернется, вылетайте на Землю”, — продолжали звучать у него в ушах.
   Если не вернется… Нет, этого не может быть! Вернется… Должен вернуться!
   Он вздохнул и медленно пошел к кораблю. Войдя в выходную камеру, поднял за собой лестницу и нажал кнопку. Наружная дверь закрылась. Через десять секунд автоматически открылась внутренняя и, пропустив Мельникова снова закрылась. Он снял маску и прошел в обсерваторию. Корабль казался ему пустым. Двух наиболее любимых товарищей не было в нем. Они мчались сейчас навстречу неизвестному, в таинственную даль чужого, незнакомого мира.
   Белопольский все еще стоял у окна.
   — Их еще видно, — сказал он.
   Далеко над верхушками кустов виднелась быстро уменьшающаяся белая крыша вездехода. Вот мелькнул на мгновение весь его корпус и скрылся.
   — Теперь будем ждать, — сказал Белопольский. — Завтра наша очередь.
   “Завтра? Скорей бы оно наступило это завтра!” — подумал Мельников, подходя к радиостанции корабля.
   Легкое потрескивание разрядника и красная точка контрольной лампочки успокоительно указывали, что рация вездехода работает. Первое сообщение Камов обещал передать через полчаса. За это время вездеход успеет пройти порядочное расстояние.
   Он сел у аппарата. Белопольский, бесцельно походив по обсерватории, сел рядом с ним. Оба стали терпеливо ждать. Они могли в любую минуту сами вызвать Камова, но не хотели нарушать установленный начальником экспедиции порядок радиосвязи.
   Тридцать минут, наконец, прошло.
   В громкоговорителе послышался резкий, щелчок. Это Камов включил микрофон.
   — Говорит Камов, — раздался знакомый голос. — Как вы меня слышите?
   — Слышим хорошо, — ответил Белопольский.
   — Я вас тоже хорошо слышу. Новостей пока нет никаких. Вездеход идет по местности, ничем не отличающейся от той, которая окружает звездолет. Видели несколько “зайцев”. Одного чуть не раздавили. Прыгнул прямо под гусеницу, но Арсен Георгиевич сумел обойти его. Их, по-видимому, тут очень много, но других животных не видно. Мы будем двигаться все время прямо. Какие новости у вас?
   — Никаких нет. Все по-прежнему.
   — Ведите наблюдение за прилегающей местностью. Следующий разговор будем вести ровно через час. Повторите!
   — Следующий разговор через час.
   — Прекращаю связь.
   Голос умолк. Щелкнул выключенный микрофон.
   — Вы будете здесь, Константин Евгеньевич? — спросил Мельников.
   — Да.
   — Я пойду в лабораторию. Сергей Александрович просил проявить сегодняшнюю пленку. Я скоро вернусь.
   — Идите.
   Белопольский внимательно посмотрел на своего молодого товарища.
   — Идите, — повторил он, — и не волнуйтесь! Они вернутся вовремя. Нет никаких оснований для беспокойства. Если даже на Марсе и есть крупные животные, они не осмелятся напасть на вездеход.
   — Я боюсь не нападения, — ответил Мельников. — Но представьте себе такой случай, что кислородный баллон даст течь и они останутся без воздуха. Или сломается мотор, или сам вездеход. Может разорваться гусеница — и они не смогут исправить ее. Если это случится на большом расстоянии от звездолета, они погибли.
   — Борис Николаевич — сказал Белопольский, — вы уже могли, по-моему, убедиться, что все, что находится на нашем корабле, самого высокого качества. Вездеход не исключение. А что касается кислородного баллона, то он не единственный на вездеходе и не картонный. Никакой течи в нем появиться не может. Вспомните, как Сергей Александрович во время приемки приказал сбросить один такой баллон с десятиметровой высоты и он остался при этом совершенно целым.
   — Помню, но все-таки…
   — Меня бы на вашем месте беспокоило другое, — продолжал Белопольский.
   — Есть одна теоретическая опасность. Подчеркиваю, — только теоретическая. На Марсе бывают песчаные бури. Они настолько сильны и захватывают такую громадную площадь, что мы наблюдаем их с Земли в наши телескопы. На гладкой и ровной поверхности Марса должны быть сильные ветры, вызываемые неравномерным нагревом воздуха в различных частях планеты. Спокойствие атмосферы, которое мы наблюдаем эти два дня, меня очень удивляет. Ветры поднимают огромные массы песка и несут его с большой скоростью. Вот где опасность. Но, повторяю, это опасность теоретическая. Вездеход рассчитан на такой случай. Его мотор должен справиться, а направление можно держать по радиомаяку. Кроме того, бури особенно сильны не здесь, а в тех пустынях, которые мы видели. Не забудьте, что мы находимся на дне глубокой впадины. Вездеход вряд ли выйдет из ее пределов. Так что не беспокойтесь, — наши друзья вернутся целы и невредимы.
   Белопольский говорил спокойным, ровным голосом. Его доводы были логичны и обоснованы, но Мельникова не обмануло его кажущееся спокойствие. Он отметил про себя пространность речи, столь несвойственную Константину Евгеньевичу. Взяв аппарат, он пролез в люк и направился в свою фотолабораторию.
   Белопольский проводил его сочувственным взглядом. Он хорошо понимал его состояние.
   “Мы перебрали с ним все опасности, которые нам известны, — подумал он. — Но сколько может быть других, о которых мы понятия не имеем!”
   Он вздохнул и повернулся к радиостанции. Красная точка по-прежнему горела ровным, успокоительным светом. Тонкий луч ее безмолвно говорил, что на вездеходе все благополучно. “Мы боимся за них; они наверняка беспокоятся за нас. Что ж, так и должно быть. И так будет все четыре дня”, — сказал он самому себе.
   Прошел час, и между вездеходом и звездолетом опять произошел короткий разговор. Ничего нового не было. Вездеход шел по такой же местности, что и раньше. Все было в порядке.
   Для Мельникова и Белопольского это утро тянулось нескончаемо долго. Солнце медленно совершало свой путь к зениту. Термометр, помещенный снаружи, показывал пятнадцать градусов тепла.
   — И это на экваторе! — заметил Мельников.
   — Да, холодная планета,
   Судя по высоте Солнца, было около одиннадцати часов “по местному времени”, как выразился Белопольский, когда Камов сообщил, что ими пройдено сто километров.
   — Мотор работает прекрасно, — сказал он. — Мы пройдем еще километров пятьдесят, а потом повернем на юг.
   Прошло два часа после этого разговора. Наступило время очередной связи, но рация молчала. Стрелка часов давно миновала назначенную минуту, индикаторная лампочка по-прежнему указывала, что радиостанция вездехода работает; легкое потрескивание в громкоговорителе свидетельствовало, что рация звездолета тоже в порядке; но связи не было.
   Белопольский решительно включил микрофон.
   — Почему молчите? — громко сказал он. — Отвечайте!.. Отвечайте!..
   Он подождал и снова повторил те же слова. Мельников, затаив дыхание, напряженно прислушивался
   — С вездеходом ничего не случилось, — сказал Белопольский, всеми силами стараясь говорить спокойно. — Его станция работает. Может быть, они вышли из него.
   — Оба?
   Этот вопрос заставил Белопольского вздрогнуть. Камов говорил, что ни при каких обстоятельствах они не покинут вездеход одновременно. Кто-нибудь должен был остаться в нем. Но почему же они не отвечают?
   — Сергей Александрович!.. Арсен Георгиевич!.. Почему молчите?.. Почему молчите?.. Отвечайте!.. Отвечайте!..
   Ответа не было.
   В обсерватории наступило тягостное молчание.
   Мельников и Белопольский, скрывая друг от друга мучительное волнение, не спускали глаз с красной точки индикатора.
   Оба боялись, что лампочка вдруг погаснет. Еле слышное потрескивание казалось им очень громким, и они каждую секунду принимали его за ожидаемый щелчок включенного микрофона.
   Но минуты шли за минутами, а рация упорно молчала.

ВЫСТРЕЛ

   Вездеход быстро и легко шел по плотно утрамбованному временем песку. Широкие гусеницы оставляли за собой отчетливый след. Белый корпус хорошо отражал лучи солнца, и внутри вездехода не было жарко.
   Сидя в мягких удобных креслах, Камов и Пайчадзе чувствовали себя прекрасно. Немного утомительно было однообразие окружавшей их местности, но они не теряли надежды увидеть наконец что-нибудь интересное и внимательно смотрели вокруг. Иногда приходилось объезжать озера, и один раз они чуть не завязли в сыпучем песке. Гусеницы внезапно провалились, но Пайчадзе с молниеносной быстротой дал задний ход — и машина благополучно выбралась из неожиданной ловушки.
   — Настоящее болото, — сказал Камов. — Только песчаное.
   От звездолета их отделяло уже более ста километров, но вездеход с прежней скоростью продолжал продвигаться вперед.
   Камов был уверен, что мощный мотор, любовно сделанный специально для них уральским моторостроительным заводом, не подведет. За два часа работы он даже не нагрелся и был такой же холодный, как и в начале пути. Казалось, что заключенная в нем сила шутя несла маленький вездеход, и гусеницы с равномерным мягким шелестом непрерывной лентой, без напряжения, переливались через ведущее колесо.
   — Хорошо собрали, — похвалил Пайчадзе. — И быстро!
   — Недаром же мы три раза собирали его на 3емле, — сказал Камов. — Помните, как ворчал Константин Евгеньевич, когда я потребовал третьей сборки?
   Пайчадзе засмеялся.
   — А помните, — сказал он, — как Матвей Иванович ругал вас, когда сломали гаечный ключ?
   Камов вспомнил старого уральского мастера, который учил их собирать вездеход, и улыбнулся.
   — “С инструментом надо обращаться бережно, аккуратно, с любовью, молодой человек!”. Так, кажется, он сказал, Арсен Георгиевич?
   — Так!
   Камов посмотрел на часы.
   — Половина двенадцатого, сказал он. — Пройдено сто сорок километров. Пора поворачивать. Мы обследуем местность к югу километров на пятьдесят, а потом направимся к звездолету.
   — Поворачиваем!
   Камов привстал и внимательно осмотрел в бинокль местность впереди вездехода.
   Везде одно и то же: заросли и песок.
   Он собирался опустить руку и дать разрешение повернуть на девяносто градусов, но вдруг резко наклонился вперед.
   — Что это такое? — сказал он. — Посмотрите, Арсен Георгиевич!
   Пайчадзе поднес бинокль к глазам.
   Километрах в двух, правее пути вездехода, над синим ковром растений виднелось какое-то длинное, тускло блестевшее тело.
   — Как будто металлическое, — сказал Камов.
   Не ожидая команды, Пайчадзе повернул к замеченному предмету. Нетерпеливое любопытство заставило его увеличить скорость.
   Когда вездеход приблизился на расстояние в полкилометра, Камов, не опуская бинокля, сказал:
   — Я знаю, что это такое. Это звездолет, но гораздо меньший по размерам, чем наш.
   — Звездолет?.. Мы не одни на Марсе?
   — Очевидно. Скорей всего, это американский звездолет Чарльза Хепгуда.
   — Любопытная встреча! — разочарованно сказал Пайчадзе. — А я надеялся, увидим что-нибудь стоящее внимания. Сообщить Белопольскому?
   — Успеем. Связь назначена на тринадцать часов. Нет оснований нарушать график, тем более, что мы через полминуты будем на месте.
   Вездеход прошел прямо через густые заросли и оказался на песчаной площадке на берегу такого же озера, как то, где они оставили свой корабль. Сходство местности, настолько полным, что им на секунду показалось, что они вернулись “домой”. Но это впечатление быстро рассеялось.
   Вездеход остановился в десяти шагах от американского звездолета, который лежал на песке как сказочный крылатый кит. Он был окрашен в серебристый цвет и имел не более двенадцати метров в длину при ширине в два с половиной. Длинные заостренные крылья, расположенные в нижней части фюзеляжа, придавали ему вид транспортного самолета. Колес не было. Камов отметил про себя, что крылья не убираются в полете. Всю заднюю часть закрывала масса толстой шелковой ткани.
   — Очень любопытно! — сказал Камов. — Звездолет, опускающийся на планету с помощью парашюта. Ничего подобного мне в голову не приходило. Крыльев вполне достаточно для плавного спуска. Намудрил что-то мистер Хепгуд.
   — Где американцы? — спросил Пайчадзе.
   Действительно, около звездолета никого не было видно.
   — Они или спят, или ушли куда-нибудь, — ответил Камов.
   Он внимательно осмотрелся вокруг и вдруг резко схватил за плечо своего спутника.
   — Смотрите! — сказал он дрогнувшим голосом.
   В нескольких шагах от них на песке темнело большое пятно. Сломанные часы крупного размера валялись рядом с оторванной человеческой ногой, обутой в ботинок на толстой подошве. Недалеко лежала разбитая магниевая лампа.
   — Скверная история! — сказал Камов. — Тут произошла трагедия. Но неужели весь экипаж стал жертвой? Оставайтесь на месте, — прибавил он, надевая кислородную маску. — Я выйду. Надо выяснить этот вопрос.
   — Будьте осторожны, Сергей Александрович! — Пайчадзе тоже надел маску. — Это — “волки”, которых мы еще не видали. Это их работа.
   Камов вынул пистолет из кобуры и засунул его за пояс. Пайчадзе взял в руки винтовку и, нажав кнопку опустил стекла всех окон.
   — Не покидайте вездехода ни при каких обстоятельствах! — сказал Камов и, открыл дверь, вышел наружу.
   Подойдя к темному пятну, он наклонился и внимательно осмотрел человеческую ногу, оторванную немного ниже колена. Никаких других остатков тела не было видно.
   “Почему тут часы? — подумал он. — Как они очутились здесь? К чему магниевая лампа? Один или несколько человек погибло здесь? Как узнать это?”
   Звук щелкнувшего замка заставил его быстро выпрямиться.
   В корпусе звездолета открылась дверь. Камов машинально отметил про себя, что дверь открывается на петлях, а не сдвигается, как у них. “Неудобно!” — мелькнула мысль.
   Показался человек, одетый в темно-синий комбинезон. Кислородная маска закрывала лицо американца.
   Он, как бы в раздумье, остановился на пороге двери, потом спрыгнул вниз и направился к Камову. Походка была неровная.
   — Здравствуйте! Вы русские звездоплаватели? — голос звучал глухо из-под плотной маски.
   — Да, — ответил Камов. — Кто вы такой?
   Бейсон вздрогнул от неожиданно громкого ответа, — Камов говорил по-английски.
   — Я член экипажа американского звездолета.
   — Мы так и подумали, когда увидели ваш корабль. Судя по росту, вы не Чарльз Хепгуд, а я предполагаю, что этот звездолет прилетел сюда под его управлением. Где он сам?
   — Вот все, что от него осталось. — Бейсон указал на оторванную ногу.
   — Сегодня ночью на нас напал неведомый зверь. Он растерзал Чарльза Хепгуда. Я сам с трудом спасся, расстреляв все патроны, но спасти товарища не мог.
   — Как выглядит этот зверь? — быстро спросил Камов.
   — Это была толстая мохнатая змея серебристого цвета. Я видел ее только при короткой вспышке магния и не мог как следует разглядеть.
   — Тогда неудивительно, что вы не убили зверя, расстреляв все патроны, — сказал Камов, — поскольку стреляли в полной темноте.
   Бейсон густо покраснел, но Камов не заметил этого.
   — Кто еще с вами? — спросил он.
   — Никого.
   — Нас было двое.
   — Как вас зовут?
   — Ральф Бейсон, корреспондент “Нью-Йорк Таймс”.
   — Значит, у вашей экспедиции не было никаких научных целей?
   — Хепгуд вел наблюдения.
   — Правда, он был крупный ученый. Жаль, что он погиб. — И, внезапно осененный догадкой, Камов в упор посмотрел в глаза американцу: — Вы сказали, что зверь напал на вас сегодня ночью. Когда вы прилетели.
   — Вчера поздно вечером. А вы?
   — Зачем же вы вышли из звездолета ночью? В неизвестную, таящую опасности темноту? Почему вы не подождали рассвета, как сделали это мы? Я знаю, зачем вы это сделали. Эти часы и эта лампа говорят о вашей цели лучше всяких слов. Но, позвольте вам сказать, мистер Бейсон, что вы с Хепгудом вели себя по-мальчишески.
   Камов был глубоко возмущен. Ему было жаль, что Чарльз Хепгуд погиб так бессмысленно.
   — Мы прилетели на Марс, — продолжал он, видя, что Бейсон не отвечает, — на двадцать четыре часа раньше вас, но вышли из звездолета только вчера утром. И никаких часов не фотографировали. Нам не нужны нелепые рекорды.
   — Мы хотели быть первыми, — сказал Бейсон. — Мы боялись, что вы, мистер Камов, нас опередите.
   — Вы меня знаете?
   — Кто не знает “Лунного Колумба”! Вы и мистер Пайчадзе достаточно знамениты, чтобы узнать вас, особенно на Марсе.
   — Что же вы думали делать после гибели Хепгуда? — спросил Камов. — Умеете вы управлять звездолетом?
   — Нет, — просто ответил Бейсон. — Я думал покончить самоубийством и сделал бы это, если бы вы не появились.
   Камову стало жаль этого человека.
   — Извините меня, — сказал он, — если я говорил резко. Мне больно, что Чарльз Хепгуд напрасно погиб, и это вывело меня из равновесия. Вам совершенно не нужно кончать самоубийством. Вы вернетесь на 3емлю с нами.
   Камов подошел к вездеходу и передал Пайчадзе свой разговор с Бейсоном.
   — Они оба дорого заплатили за свое легкомыслие, — сказал он. — Этот корреспондент еще молод, но уже поседел. Вероятно, за одну эту ночь.
   Пока Камов говорил с Пайчадзе, Бейсон напряженно обдумывал свое положение. Лавры первенства ускользнули: русские опередили их. Поражение было полное. Мало того, что они не первые достигли Марса, — он, Бейсон, вынужден вернуться на 3емлю спасенный русскими звездоплавателями, как щенок, вытащенный за шиворот из лужи. Впереди ничего кроме насмешек над неудачливым звездоплавателем. Бейсон лучше всех знал, как беспощадна американская пресса.
   “Вот если бы было наоборот, — подумал он. — Если бы на Землю вернулся американский звездолет, а русский погиб. Я стал бы миллионером”.
   Он вздрогнул от внезапно пришедшей в голову мысли… Камов здесь. Он умеет управлять звездолетом. Захватить его… Заставить лететь на Землю! Русский корабль без Камова и Пайчадзе погибнет. Кто поверит, что дело происходило не так, как расскажет он, Бейсон, спасший русского ученого? А если в Советском Союзе и поверят Камову, то все равно в Америке будут славить его — Бейсона. Богатство тогда твердо обеспечено!
   Потрясенный страшными событиями минувшей ночи, мозг Бейсона работал с трудом. Он не отдавал себе ясного отчета в задуманном. Для него было очевидно одно: принять предложение Камова — это значит опозорить себя и потерять все. Надо попытаться.
   Камов опять подошел к нему.
   — Мы должны отправиться в обратный путь, — сказал он. — До нашего звездолета около ста пятидесяти километров. Возьмите с собой свои личные вещи. Их, вероятно, не слишком много?
   — Совсем немного, — ответил Бейсон. — Я быстро соберусь. Пройдите со мной в наш звездолет и осмотрите его. Жаль бросить его здесь, но придется, раз его командир погиб. А на вашем корабле хватит места для меня?
   — Хватит, — рассмеялся Камов. — Наш звездолет может вместить еще десять человек.
   — Подождите, я сброшу вам лестницу, — сказал Бейсон, когда они подошли к кораблю.
   Вместо ответа, Камов, схватившись руками за нижний край рамы, подтянулся и легко впрыгнул внутрь. Американец последовал за ним и закрыл дверь. В узкой камере было трудно стоять вдвоем, тем более, что внутренняя дверь открывалась также на петлях.
   Камова удивила теснота помещения. Свободного места было очень мало. Очевидно, звездолет имел только одну каюту, в которой жил экипаж и помещались приборы и все оборудование.
   Сняв с себя кислородную маску, он сейчас же почувствовал, что воздух давно не обновлялся; было жарко и душно. Подойдя к пульту управления, Камов внимательно осмотрел его.
   — Поторопитесь! — сказал он. — Мы не можем долго ждать. Соберите то, что хотите взять с собой.
   Он хотел повернуться, но внезапно почувствовал, как его тело обвила ременная петля. Руки оказались плотно прижатыми к бокам. Ремень еще раз затянулся вокруг его. Не теряя самообладания, Камов спокойно спросил:
   — Что это значит, мистер Бейсон?
   Американец ничего не ответил и, надев маску, быстро вышел. Дверь выходной камеры захлопнулась за ним.
   Камов напряг мускулы, но крепкий ремень не поддавался его усилиям. Бейсон пошел к Пайчадзе. Что задумал этот человек? Какая цель непонятного нападения?
   Тревога за ничего не подозревавшего товарища охватывала его все сильнее. Камов попытался подойти к окну, но стальной резервуар мешал ему.
   Выйдя из звездолета, американец направился к вездеходу. Решение было принято: убить Пайчадзе. Камову ничего не останется, как лететь на Землю на американском звездолете. Цель будет достигнута. Ни о чем больше Бейсон не думал. Все равно отступать было уже поздно. Русские не простят ему нападения на Камова.
   Пайчадзе сидел в машине, терпеливо дожидаясь. Время подходило к назначенному моменту связи со звездолетом, и он был уверен, что его товарищ и командир не пропустит этой минуты. Сейчас он выйдет, и, сообщив друзьям о неожиданной встрече, они тронутся в обратный путь.
   Он увидел, как открылась дверь и на “землю” спрыгнул Бейсон. Камов не появлялся.