Страница:
— А если бы мы задержались? — спросила Ольга.
— Пока все не выйдут, вагон не уйдет, — ответил Мельников.
— Вот это уже непонятно.
— А вместе с тем очень просто. Автоматика приводится в действие давлением на пол вагона. Если в нем находится кто-нибудь или даже что-нибудь, весом больше десяти килограммов, двери останутся открытыми, а в этом случае вагон не сможет двинуться вперед.
— Действительно просто. А куда ушел вагон?
— Он перейдет на обратный путь, и будет ждать, пока стоящий перед ним не уйдет.
— Любопытно! — повторил Орлов.
— Только ради этой дороги и то стоило приехать сюда, — сказала Ольга. Наверх вела такая же лестница, как на вокзале. “Метрополитен” проходил близко к поверхности земли, и подниматься надо было всего на тридцать ступеней. Выход находился на уровне бетонного поля и был огражден низкой решеткой, прикрытой сверху “зонтом” для защиты от дождя.
Выйдя наверх, они очутились в центре ракетодрома. Вокзал и окружавшие его здания казались отсюда совсем маленькими. Во все стороны простиралось ровное желтовато-серое поле. Чугунная решетка, окружавшая ракетодром, четко проступала на самом горизонте непрерывной черной линией, ограничивавшей кругозор. Видное отсюда целиком, поле казалось еще грандиознее, чем от вокзала.
Четыре машины с брезентовым верхом стояли недалеко от входа в метро. Метрах в ста от них несколько человек в синих комбинезонах несли на плечах длинный, тускло блестевший на солнце металлический стержень, направляясь к какому-то непонятному возвышению, выделявшемуся на ровном поле.
— Что это такое — спросила Ольга.
— Где? — Мельников посмотрел по направлению, куда указывала ее рука.
— Это наш корабль — “СССР-КС3”.
— Не понимаю.
— Я только что собирался спросить вас, где же корабль? — сказал Орлов.
— Подойдемте ближе, тогда поймете, — ответил Мельников.
Они направились вслед за рабочими, несшими стержень. Подойдя вплотную к заинтересовавшему ее предмету, Ольга поняла, в чем дело. “СССР-КС3” лежал в глубокой бетонной траншее, над которой виднелась только его верхняя часть. Впереди корабля дно траншеи постепенно повышалось и далеко, в километре от них, сливалось с поверхностью всего поля.
Люди, несшие стержень, вошли в кабину, вероятно лифта. Человек, в таком же синем комбинезоне, но, очевидно, руководитель работ, подошел к Мельникову.
— Привет, Борис Николаевич! — сказал он. — Приехали полюбоваться на свой корабль?
Это был один из помощников Ларина.
— Да, хотим осмотреть звездолет.
— Пожалуйста! — Инженер жестом хозяина показал вниз. — Все люки сейчас открыты.
— Что это они несут? — спросил Мельников.
— Семен Павлович приказал заменить одну из крепящих переборок газового руля номер семь. Дефектоскоп обнаружил в металле раковину[10].
— Большую?
— Большую не пропустил бы завод. Одна пятая миллиметра. Она была обнаружена после четвертого осмотра.
Когда инженер отошел от них, Ольга спросила мужа:
— Неужели раковина размером в одну пятую миллиметра может играть какую-нибудь роль? Ведь она так мала, что ее простым глазом и не увидишь.
— Звездолет, — ответил Мельников, — не должен иметь абсолютно ни одного дефекта. Даже самого, казалось бы, незначительного. В пути трудно, почти невозможно производить какой-нибудь ремонт.
— Одна пятая, — сказал Орлов. — И это недопустимо? Ну что ж! Вы меня успокаиваете. При такой подготовке нет оснований для беспокойства.
Мельников засмеялся:
— Вы хотите все-таки убедить мою жену, что боитесь полета. Она вам не поверит, как не верю этому я.
— А, так вы слышали? — весело сказал Орлов. — Но, верите вы или нет, я все-таки боюсь. Если это противопоказано для участников полета, есть еще время заменить меня кем-нибудь другим.
— В первый раз всем страшно, — сказал Мельников. — Дело не в том, чтобы не бояться, а в умении преодолевать страх.
Они стояли на самом краю бетонной стены, отвесно спускавшейся вниз, и хорошо видели весь корабль. Его исполинские размеры поразили и Орлова и Ольгу.
“СССР-КС3” имел в длину свыше ста пятидесяти метров и тридцать метров в поперечнике наиболее широкой части. По форме это была металлическая сигара с острым носом и массивной кормой, занимавшей треть корпуса, которая непривычному глазу могла показаться хаосом труб и раструбов различного размера и цвета, обращенных отверстиями во все стороны. Идеально гладкая поверхность звездолета не имела ни одного шва, и было непонятно, как скреплялись между собой его части. Только посередине, почти от самого носа и до кормы, были заметны две параллельные узкие щели, идущие на расстоянии полутора метров друг от друга.
— Это крылья, — ответил Мельников на вопрос жены. — Сейчас они убраны внутрь. Когда мы достигнем Венеры и погрузимся в ее атмосферу, крылья будут выдвинуты и корабль превратится в реактивный самолет. Кстати, каждое крыло имеет пятьдесят метров ширины, в той части, которая примыкает к корме. У носа они сливаются с корпусом корабля. Получаются два огромных треугольника. Если смотреть на корабль сверху, в то время, когда его крылья раскрыты, то он имеет очень странный вид. Представь себе равносторонний треугольник, высота которого равна ста метрам, а основание — ста тридцати. Позади этого треугольника хвост длиной в пятьдесят и толщиной в тридцать метров. Это корма корабля, его движущая часть. Представляешь?
— Откровенно говоря, плохо.
— Ну смотри, я нарисую на бумаге… Теперь ясно?
— Да, теперь начинаю понимать.
Ольга внимательно рассмотрела рисунок и передала его Орлову.
— А что это за линии на крыльях? — спросил астроном.
— Они не сплошные. Каждое крыло, имеет сложное устройство, позволяющее ему поместиться в корпусе корабля и не занимать много места. Части крыла входят одна в другую, наподобие частей раздвижной зрительной трубы, а конец еще более сложного устройства. Как вы видите, длина крыла больше, чем длина корпуса корабля, и ему надо стать короче, чтобы иметь возможность войти в паз. Кроме того, борт не прямой, а полукруглый. Это еще более усложняет конструкцию.
— Почему эти трубы на корме расположены в таком беспорядке? — спросила Ольга.
— Беспорядок только кажущийся. Это отверстия дюз и охлаждающая система.
Звездолет должен иметь, возможность маневрировать. Вот почему дюзы повернуты во все стороны. Поток частиц, создающий реактивную тягу, можно направить туда, куда хочет командир корабля. Если этот поток движется назад, то корабль летит вперед, и наоборот — если заработает дюза, расположенная слева, то корма отклонится вправо, а весь корабль повернет налево. Кроме того, можно управлять и газовыми рулями, расположенными внутри дюз. Газовый поток, обтекая плоскость руля, отклонится в сторону, если руль повернут, и вызовет поворот всего корабля. Только угол поворота будет меньшим, чем при повороте с помощью дюз. И он произойдет медленнее.
— Управление космическим кораблем, вероятно, чрезвычайно сложно, — задумчиво сказал Орлов.
— Сложно, конечно, но помогает автоматика. Сложность не в самом управлении, а в расчете, который предшествует каждому маневру. Нужно почти мгновенно определить угол поворота, безопасный для корабля и его экипажа. Ведь корабль летит с огромной скоростью. В этом нам помогут электронно-счетные машины, которыми “СССР-КС3” богато оснащен. А самый поворот совершается автоматически. Командиру надо только поставить ручку, предположим, левого поворота, на требуемый угол, и автоматы сами включат нужные дюзы или отклонят нужные рули. А когда корабль повернет, он сам снова полетит прямо. Точно так же, автоматически, можно совершать и более сложные маневры. Кроме того, существует автопилот, ведущий корабль без участия человека и самостоятельно маневрирующий в случае встречи с крупным метеоритом.
— А с мелкими?
— Радиопрожекторы корабля способны обнаружить метеорит диаметром в несколько сантиметров на расстоянии пяти тысяч километров. Этого вполне достаточно. “Увидя” метеорит, прожектор немедленно сообщает о нем в специальное расчетное устройство, которое в течение сотых долей секунды производит полный расчет трассы метеорита и выясняет, может ли он столкнуться со звездолетом. Эти сведения передаются автопилоту для принятия необходимых мер. Но, если все же более мелкий камешек налетит на корабль, беды не произойдет.
Борт корабля двойной, и промежуток на наполнен слоем космонита.
— Позвольте! — сказал Орлов. — Космонит? Я что-то слышал о нем. Кажется, это новое вещество, изобретенное специально для звездолетов.
— Совершенно верно. Космонит специально предназначен для космических кораблей. Синтезирован профессором Баландиным — участником нашей экспедиции. Это чрезвычайно вязкая, плотная и очень легкая смола. Метеорит, прибивший борт корабля, увязнет в ней. Кроме того, космонит в некоторых отношениях играет на корабле роль атмосферы — не пропускает внутрь вредных для человека излучений Вселенной, например космических лучей.
— Что ж, — сказал Орлов, — я считаю, что таких мер вполне достаточно. Их даже слишком много. Встреча с метеоритом практически маловероятна.
Эти слова были адресованы Ольге, и Мельников понял это. Он с благодарностью взглянул на астронома.
— Почему корабль лежит в яме? — спросила Ольга. — Как же он будет взлетать?
— Это стартовая площадка. В передней части корабля имеются выдвижные “лапы”. Они поднимут нос звездолета на нужный угол. Эти же “лапы” используются во время приземления, играя роль амортизаторов. Между прочим, это та самая конструкция, которую Сергей Александрович хотел разработать и оставить людям в наследство, когда, оставшись один на Марсе, он считал себя погибшим. Применявшиеся раньше колеса имеют много неудобств.
— Больше вопросов не имею, — шутливо сказала Ольга.
— Тогда спустимся вниз.
Автоматический лифт в несколько секунд доставил их на дно двадцатипятиметровой пропасти.
Снизу корабль казался еще более грандиозным, чем сверху. Словно в самое небо уходили его гладкие округлые стенки. Где-то там, на тридцатиметровой высоте, находилась его верхняя часть, не видная снизу. Нос и корма тоже были далеко. Глаз не мог охватить весь корабль — видел только незначительную часть, находившуюся непосредственно перед человеком — крохотным существом, создавшим этого исполина.
— Какая громадина! — Ольга подняла голову. Борт звездолета нависал над ними как крыша. — Трудно себе представить, что это чудовище может лететь.
Мельников засмеялся.
— И как еще лететь! — сказал он. — Полная скорость корабля — сорок километров в секунду.
— Я это знаю, но в это трудно поверить.
Ей было немного не по себе. Безмолвная и, казалось, угрожающая масса металла, нависшая над головой, действовала на нервы.
— Пройдем внутрь!
Недалеко находился один из выходов корабля. Он был открыт, и вниз спускалась алюминиевая лестница. Она была отвесна и не имела перил.
Орлов, как цирковой артист, поднялся на руках. Ольге мешало узкое платье. Мельников подхватил жену одной рукой и ловко взобрался с ней вместе. Она едва успела сказать: “Надорвешься!”, как оказалась уже внутри корабля.
Раздвижная дверь была почти параллельна дну площадки, и Ольге пришло в голову сравнение с входом на чердак дома, но она не сказала этого вслух.
Они находились в небольшом, совершенно пустом помещении. Только на стене был маленький щиток с какими-то приборами и кнопками.
— Это выходная камера, — объяснил Мельников. — Сейчас обе двери открыты, но на Венере они будут открываться по очереди, чтобы на корабль не мог проникнуть воздух планеты.
Внутренняя дверь также находилась наверху, и к ней вела другая лестница. Ольга категорически отказалась от помощи и поднялась сама.
Здесь оказался длинный коридор, круглый, как труба; стенки его были сплошь обложены мягкими кожаными “подушками”. По ним проходила сейчас узкая деревянная дорожка.
— Таких коридоров, идущих вдоль всего корабля, от кормы до носа, — сказал Мельников, — шесть. И каждый имеет выходную камеру. Между ними расположены помещения для экипажа, мастерские, лаборатории и служебные помещения. В кормовой части находятся двигатели. Эта часть отделена от остальных помещений очень толстой тройной перегородкой из прочного сплава. Промежутки заполнены жароупорными и звуконепроницаемыми материалами. Таким образом, собственно корабль имеет только девяносто метров длины. Каждый коридор, длиной в семьдесят метров, оканчивается у самого большого помещения — астрономической обсерватории, устроенной на носу.
— У царства Белопольского, Пайчадзе и моего, — добавил Орлов.
— Корабль так велик, что передвигаться по нему будет утомительно, — заметила Ольга.
— Ходить по всему звездолету незачем. Но если возникнет надобность быстро миновать коридор, то можно воспользоваться вот этим.
Мельников подошел к стене и нажал едва заметную кнопку. Открылась узкая дверца, расположенная горизонтально, вдоль коридора. За ней они увидели что-то похожее на длинную торпеду.
— Это один из многочисленных лифтов корабля, — сказал Мельников. — В несколько секунд он доставит тебя на противоположный конец коридора или до любой другой дверцы. Есть лифты, связывающие все шесть коридоров и помогающие переходить из одного в другой. Хочешь попробовать?
— Нет, не стоит. Идем дальше! Но в этой “торпеде” можно ведь только лежать?
— В мире невесомости понятия “лежать” или “стоять” теряют смысл. Человек может двигаться в любом направлении и находиться в любом положении одинаково удобно.
— Как это странно! — сказала Ольга.
— К этому быстро привыкаешь.
Они пошли, один за другим, по деревянной дорожке, столь узкой, что по ней нельзя было идти рядом. Коридор был освещен электрическими лампами, прикрытыми толстыми выпуклыми стеклами. Они были расположены по всей окружности стены, на равном расстоянии одна от другой, и, если смотреть вдаль, казались своеобразной светящейся спиралью.
Было странно видеть лампы, находившиеся у самых ног и светившие снизу, но Ольга вспомнила, что говорил ей муж две минуты назад, и поняла, зачем это сделано. Деревянной дорожки в полете, конечно, не будет. Когда исчезнет вес, люди могут свободно ходить по потолку.
“Впрочем, и ходить-то будет нельзя, — подумала она. — Какая может быть ходьба, если нет тяжести”.
Она часто думала об условиях, в которых протекает межпланетный перелет, но никогда не ощущала их так реально, как сейчас. На этом корабле все было необычно и не похоже на земную обстановку. Находясь здесь, человек как бы отрывался от Земли и ее жизни, переносился в иной, чуждый мир, живущий по своим особым законам.
И это так и было в действительности. Звездолет по самой своей сущности не принадлежал Земле. Он был на ней только временным гостем, а его подлинная жизнь протекала в космических просторах, ради которых люди и создали его. В противоположность всем без исключения произведениям человеческих рук, он был не нужен на Земле.
Через каждые десять метров коридор перегораживала круглая дверь, сейчас открытая. Рама двери образовывала высокий порог, через который приходилось перелезать. Это было утомительно.
— Как неудобно, — заметила Ольга.
— Зато в полете очень удобно, — возразил Мельников.
— Вот здесь, — прибавил он, — находится моя каюта. Войти в нее сейчас нельзя, но осмотреть можно.
Дверь была такой же круглой, как и в коридоре, но не открывалась, а сдвигалась в сторону. Нижний край рамы находился на уровне груди Ольги, и она заглянула в каюту, как через окно.
Каюта представляла собой шарообразное помещение пяти метров в диаметре с такой же обивкой стен, как и в коридоре. Только там кожаные “подушки” были коричневыми, а здесь светло-серыми. Меблировка, которую Ольга по привычке рассчитывала увидеть, только с натяжкой могла быть названа “меблировкой”. Такие обычные предметы, как стулья, кресла или диваны, отсутствовали. Не было ни кровати, ни стола. Прямо напротив входа помещался большой щит с многочисленными приборами, тремя экранами и, по крайней мере, тридцатью кнопками и рукоятками. Недалеко от него висела большая сетка с металлическими застежками.
Что-то отдаленно напоминавшее шкаф было расположено с другой стороны щита. У этого предмета была эллипсоидная форма и створчатая дверца, придававшая ему сходство со шкафом. Точно такой же предмет находился и на другой стороне каюты. Рядом со входом Ольга заметила деревянную лакированную доску, висевшую на кожаных петлях. Каюта освещалась шестью лампами, такими же, как в коридоре, расположенными, с “земной” точки зрения, совершенно нелепо — равномерно по всей поверхности этого шара, который назывался “каютой”, но ничем не был похож на то, что обычно подразумевается под этим словом. Войти было невозможно, разве что скатиться вниз по мягкой стене.
— Просто и уютно. — Ольга насмешливо посмотрела на мужа. — Объясни, пожалуйста, что это такое?
— Действительно! — сказал Орлов. — С точки зрения непривычного человека, это помещение довольно странное.
Мельников засмеялся.
— Все же ничего странного здесь нет, — сказал он. — Это хорошая и удобная каюта, но только для полета, когда отсутствует вес. Здесь есть все, что нужно. Поймите! Когда нет тяжести, — нет ни верха, ни низа. Можно с полным удобством располагаться прямо на воздухе. Упасть некуда. Вон та сетка — это постель, и в ней будет удобнее, чем на любом пуховике. Ведь сколько бы ни положить перин и пуховиков, тело будет давить на них, а в мире невесомости тело ни на что не давит. Можно лечь на острия гвоздей и не заметить этого. Мы могли бы спать просто в воздухе, но при поворотах корабля вокруг своей оси, которые совершаются регулярно в целях равномерного нагрева его солнечными лучами, центробежная сила заставит спящего “путешествовать” по всей каюте. Поэтому приходится спать в сетках, прикрепленных к стене. Шкафы, на которые вы так удивленно смотрите, действительно шкафы и предназначены для хранения в них вещей. Необычайная форма вызвана тем, что там не полки, а мягкие ячейки, снабженные амортизаторами для предохранения хрупких предметов во время взлета, когда тяжесть не только есть, но и превышает нормальную. Тут все обдуманно. Вот эта доска — стол. В полете, я могу поставить ее в любое положение, и она не опустится. Обычные столы, стулья и тому подобное бесполезны в невесомом мире. Но на корабле они есть.
— Зачем же?
— Они понадобятся на Венере. Когда звездолет опустится на поверхность планеты и займет определенное положение, в каютах будут устроены временные полы и поставлена мебель. Мы ведь пробудем на Венере довольно долго, и надо жить с удобствами.
— А зачем в твоей каюте находится этот щит? — спросила Ольга.
— На корабле есть центральный командный пункт, — ответил Мельников. — Рубка, как мы его называем. Там находится главный пульт управления. Но такие же пульты помещаются еще в трех местах: в резервной рубке, каюте командира корабля, то есть Белопольского, и в моей. Как видишь, моя каюта внизу, Белопольского — наверху. Основная рубка находится ближе к носу корабля, а резервная к корме. — Увлекшись, Мельников забыл об осторожности. — Все это потому, что в космическом рейсе возможны самые непредвиденные случайности, и надо иметь возможность управлять полетом из разных мест.
Ольга пристально посмотрела на мужа:
— И ты и мой отец всегда утверждаете, что космические рейсы совершенно безопасны. Это плохо согласуется с тем, что ты сейчас сказал.
Орлов поспешил на помощь своему проговорившемуся товарищу.
— Здесь нет никакого противоречия, — сказал он. — Разумная предусмотрительность не означает наличие опасности. По-моему, полет на космическом корабле не более опасен, чем на самолете, на котором все же имеются парашюты. Кстати сказать, я и на самолете боюсь летать, — с улыбкой закончил он.
Но Ольга не приняла его шутки. Она молча повернулась и пошла дальше по коридору. Орлов и смущенный своим промахом Мельников пошли за ней.
Ольга сердилась на себя. Только что сказанная фраза вырвалась как-то нечаянно, против ее воли, и она уже жалела об этом, так как хорошо знала, что муж не любит разговоров об опасности своей профессии. Да и к чему говорить! Разве она не знала, за кого выходила замуж? Волнуясь и тревожась, она гордилась его работой и любила его за это спокойное мужество и преданность своему делу.
Осмотр звездолета продолжался более двух часов. Они побывали в обсерватории, в кают-компании, на командном пункте. Даже красный уголок существовал на этом гиганте.
В экспедиции на Венеру участвовало двенадцать человек, и каждый из них имел свою отдельную каюту, не такую большую, как Белопольский или Мельников, но достаточно просторную. Кроме жилых кают, были лаборатории, кладовые и различные подсобные помещения. Вместимость звездолета, казалось, не имела предела.
Мельников показал “ангары”, в которых находились два реактивных самолета со снятыми крыльями, несколько вездеходов различных размеров и даже небольшая подводная лодка.
Размах экспедиции произвел на Ольгу большое впечатление.
— Я никогда не думала, что ваш корабль так богато оборудован, — сказала она. — Зачем вам лодка?
— В план входит обследование и изучение океана Венеры, — ответил Мельников, — у нас есть и водолазные костюмы особой конструкции. Это последнее изобретение, очень полезное для нас. Если хочешь, пойдем, я покажу тебе их.
— Водолазные костюмы предназначены для профессора Баландина, Коржевского и Романова, — сказал Орлов. — Борису Николаевичу и мне не придется пользоваться ими.
Он сказал это как будто так, между прочим, но Мельников понял, что астроном второй раз пытается исправить его ошибку, и мысленно выругал себя. Как он не сообразил, что эти подробности, приятные для него, должны волновать Ольгу.
— Мне, — сказал он, — как заместителю командира корабля, придется почти все время находиться на его борту…
— Знаю, — перебила Ольга, — что ваша экспедиция полна опасностей. Я уже свыклась с этой мыслью и нисколько не беспокоюсь.
Но ее слегка побледневшее лицо говорило о другом.
Наступило неловкое молчание.
— Пожалуй, на сегодня хватит, — сказал Орлов, — Ольга Сергеевна наверное устала.
— И присесть-то тут негде! — огорченно сказал Мельников. — Можно отдохнуть на полу. Он мягкий.
— Лучше пойдем к выходу. — Ольга с ласковым упреком посмотрела на мужа.
— На своем корабле он готов проводить дни и ночи, — прибавила она, обращаясь к Орлову.
После долгих переходов из коридора в коридор они дошли, наконец, до выходной камеры.
— На вашем корабле можно заблудиться, как в незнакомом городе, — сказала Ольга, очутившись снова на дне стартовой площадки.
С чувством, похожим на облегчение, она посмотрела на голубое небо, видное между отвесной стеной траншеи и бортом корабля, и подумала, что на Земле все же лучше, чем в черных безднах Вселенной.
“Когда кончатся эти опасные полеты? Когда, наконец, он останется со мной? — подумала Ольга. — Хоть бы заболел и был вынужден остаться на Земле”.
Но ей хорошо было известно железное здоровье мужа. Она только тяжело вздохнула.
В ДАЛЕКИЙ ПУТЬ!
— Пока все не выйдут, вагон не уйдет, — ответил Мельников.
— Вот это уже непонятно.
— А вместе с тем очень просто. Автоматика приводится в действие давлением на пол вагона. Если в нем находится кто-нибудь или даже что-нибудь, весом больше десяти килограммов, двери останутся открытыми, а в этом случае вагон не сможет двинуться вперед.
— Действительно просто. А куда ушел вагон?
— Он перейдет на обратный путь, и будет ждать, пока стоящий перед ним не уйдет.
— Любопытно! — повторил Орлов.
— Только ради этой дороги и то стоило приехать сюда, — сказала Ольга. Наверх вела такая же лестница, как на вокзале. “Метрополитен” проходил близко к поверхности земли, и подниматься надо было всего на тридцать ступеней. Выход находился на уровне бетонного поля и был огражден низкой решеткой, прикрытой сверху “зонтом” для защиты от дождя.
Выйдя наверх, они очутились в центре ракетодрома. Вокзал и окружавшие его здания казались отсюда совсем маленькими. Во все стороны простиралось ровное желтовато-серое поле. Чугунная решетка, окружавшая ракетодром, четко проступала на самом горизонте непрерывной черной линией, ограничивавшей кругозор. Видное отсюда целиком, поле казалось еще грандиознее, чем от вокзала.
Четыре машины с брезентовым верхом стояли недалеко от входа в метро. Метрах в ста от них несколько человек в синих комбинезонах несли на плечах длинный, тускло блестевший на солнце металлический стержень, направляясь к какому-то непонятному возвышению, выделявшемуся на ровном поле.
— Что это такое — спросила Ольга.
— Где? — Мельников посмотрел по направлению, куда указывала ее рука.
— Это наш корабль — “СССР-КС3”.
— Не понимаю.
— Я только что собирался спросить вас, где же корабль? — сказал Орлов.
— Подойдемте ближе, тогда поймете, — ответил Мельников.
Они направились вслед за рабочими, несшими стержень. Подойдя вплотную к заинтересовавшему ее предмету, Ольга поняла, в чем дело. “СССР-КС3” лежал в глубокой бетонной траншее, над которой виднелась только его верхняя часть. Впереди корабля дно траншеи постепенно повышалось и далеко, в километре от них, сливалось с поверхностью всего поля.
Люди, несшие стержень, вошли в кабину, вероятно лифта. Человек, в таком же синем комбинезоне, но, очевидно, руководитель работ, подошел к Мельникову.
— Привет, Борис Николаевич! — сказал он. — Приехали полюбоваться на свой корабль?
Это был один из помощников Ларина.
— Да, хотим осмотреть звездолет.
— Пожалуйста! — Инженер жестом хозяина показал вниз. — Все люки сейчас открыты.
— Что это они несут? — спросил Мельников.
— Семен Павлович приказал заменить одну из крепящих переборок газового руля номер семь. Дефектоскоп обнаружил в металле раковину[10].
— Большую?
— Большую не пропустил бы завод. Одна пятая миллиметра. Она была обнаружена после четвертого осмотра.
Когда инженер отошел от них, Ольга спросила мужа:
— Неужели раковина размером в одну пятую миллиметра может играть какую-нибудь роль? Ведь она так мала, что ее простым глазом и не увидишь.
— Звездолет, — ответил Мельников, — не должен иметь абсолютно ни одного дефекта. Даже самого, казалось бы, незначительного. В пути трудно, почти невозможно производить какой-нибудь ремонт.
— Одна пятая, — сказал Орлов. — И это недопустимо? Ну что ж! Вы меня успокаиваете. При такой подготовке нет оснований для беспокойства.
Мельников засмеялся:
— Вы хотите все-таки убедить мою жену, что боитесь полета. Она вам не поверит, как не верю этому я.
— А, так вы слышали? — весело сказал Орлов. — Но, верите вы или нет, я все-таки боюсь. Если это противопоказано для участников полета, есть еще время заменить меня кем-нибудь другим.
— В первый раз всем страшно, — сказал Мельников. — Дело не в том, чтобы не бояться, а в умении преодолевать страх.
Они стояли на самом краю бетонной стены, отвесно спускавшейся вниз, и хорошо видели весь корабль. Его исполинские размеры поразили и Орлова и Ольгу.
“СССР-КС3” имел в длину свыше ста пятидесяти метров и тридцать метров в поперечнике наиболее широкой части. По форме это была металлическая сигара с острым носом и массивной кормой, занимавшей треть корпуса, которая непривычному глазу могла показаться хаосом труб и раструбов различного размера и цвета, обращенных отверстиями во все стороны. Идеально гладкая поверхность звездолета не имела ни одного шва, и было непонятно, как скреплялись между собой его части. Только посередине, почти от самого носа и до кормы, были заметны две параллельные узкие щели, идущие на расстоянии полутора метров друг от друга.
— Это крылья, — ответил Мельников на вопрос жены. — Сейчас они убраны внутрь. Когда мы достигнем Венеры и погрузимся в ее атмосферу, крылья будут выдвинуты и корабль превратится в реактивный самолет. Кстати, каждое крыло имеет пятьдесят метров ширины, в той части, которая примыкает к корме. У носа они сливаются с корпусом корабля. Получаются два огромных треугольника. Если смотреть на корабль сверху, в то время, когда его крылья раскрыты, то он имеет очень странный вид. Представь себе равносторонний треугольник, высота которого равна ста метрам, а основание — ста тридцати. Позади этого треугольника хвост длиной в пятьдесят и толщиной в тридцать метров. Это корма корабля, его движущая часть. Представляешь?
— Откровенно говоря, плохо.
— Ну смотри, я нарисую на бумаге… Теперь ясно?
— Да, теперь начинаю понимать.
Ольга внимательно рассмотрела рисунок и передала его Орлову.
— А что это за линии на крыльях? — спросил астроном.
— Они не сплошные. Каждое крыло, имеет сложное устройство, позволяющее ему поместиться в корпусе корабля и не занимать много места. Части крыла входят одна в другую, наподобие частей раздвижной зрительной трубы, а конец еще более сложного устройства. Как вы видите, длина крыла больше, чем длина корпуса корабля, и ему надо стать короче, чтобы иметь возможность войти в паз. Кроме того, борт не прямой, а полукруглый. Это еще более усложняет конструкцию.
— Почему эти трубы на корме расположены в таком беспорядке? — спросила Ольга.
— Беспорядок только кажущийся. Это отверстия дюз и охлаждающая система.
Звездолет должен иметь, возможность маневрировать. Вот почему дюзы повернуты во все стороны. Поток частиц, создающий реактивную тягу, можно направить туда, куда хочет командир корабля. Если этот поток движется назад, то корабль летит вперед, и наоборот — если заработает дюза, расположенная слева, то корма отклонится вправо, а весь корабль повернет налево. Кроме того, можно управлять и газовыми рулями, расположенными внутри дюз. Газовый поток, обтекая плоскость руля, отклонится в сторону, если руль повернут, и вызовет поворот всего корабля. Только угол поворота будет меньшим, чем при повороте с помощью дюз. И он произойдет медленнее.
— Управление космическим кораблем, вероятно, чрезвычайно сложно, — задумчиво сказал Орлов.
— Сложно, конечно, но помогает автоматика. Сложность не в самом управлении, а в расчете, который предшествует каждому маневру. Нужно почти мгновенно определить угол поворота, безопасный для корабля и его экипажа. Ведь корабль летит с огромной скоростью. В этом нам помогут электронно-счетные машины, которыми “СССР-КС3” богато оснащен. А самый поворот совершается автоматически. Командиру надо только поставить ручку, предположим, левого поворота, на требуемый угол, и автоматы сами включат нужные дюзы или отклонят нужные рули. А когда корабль повернет, он сам снова полетит прямо. Точно так же, автоматически, можно совершать и более сложные маневры. Кроме того, существует автопилот, ведущий корабль без участия человека и самостоятельно маневрирующий в случае встречи с крупным метеоритом.
— А с мелкими?
— Радиопрожекторы корабля способны обнаружить метеорит диаметром в несколько сантиметров на расстоянии пяти тысяч километров. Этого вполне достаточно. “Увидя” метеорит, прожектор немедленно сообщает о нем в специальное расчетное устройство, которое в течение сотых долей секунды производит полный расчет трассы метеорита и выясняет, может ли он столкнуться со звездолетом. Эти сведения передаются автопилоту для принятия необходимых мер. Но, если все же более мелкий камешек налетит на корабль, беды не произойдет.
Борт корабля двойной, и промежуток на наполнен слоем космонита.
— Позвольте! — сказал Орлов. — Космонит? Я что-то слышал о нем. Кажется, это новое вещество, изобретенное специально для звездолетов.
— Совершенно верно. Космонит специально предназначен для космических кораблей. Синтезирован профессором Баландиным — участником нашей экспедиции. Это чрезвычайно вязкая, плотная и очень легкая смола. Метеорит, прибивший борт корабля, увязнет в ней. Кроме того, космонит в некоторых отношениях играет на корабле роль атмосферы — не пропускает внутрь вредных для человека излучений Вселенной, например космических лучей.
— Что ж, — сказал Орлов, — я считаю, что таких мер вполне достаточно. Их даже слишком много. Встреча с метеоритом практически маловероятна.
Эти слова были адресованы Ольге, и Мельников понял это. Он с благодарностью взглянул на астронома.
— Почему корабль лежит в яме? — спросила Ольга. — Как же он будет взлетать?
— Это стартовая площадка. В передней части корабля имеются выдвижные “лапы”. Они поднимут нос звездолета на нужный угол. Эти же “лапы” используются во время приземления, играя роль амортизаторов. Между прочим, это та самая конструкция, которую Сергей Александрович хотел разработать и оставить людям в наследство, когда, оставшись один на Марсе, он считал себя погибшим. Применявшиеся раньше колеса имеют много неудобств.
— Больше вопросов не имею, — шутливо сказала Ольга.
— Тогда спустимся вниз.
Автоматический лифт в несколько секунд доставил их на дно двадцатипятиметровой пропасти.
Снизу корабль казался еще более грандиозным, чем сверху. Словно в самое небо уходили его гладкие округлые стенки. Где-то там, на тридцатиметровой высоте, находилась его верхняя часть, не видная снизу. Нос и корма тоже были далеко. Глаз не мог охватить весь корабль — видел только незначительную часть, находившуюся непосредственно перед человеком — крохотным существом, создавшим этого исполина.
— Какая громадина! — Ольга подняла голову. Борт звездолета нависал над ними как крыша. — Трудно себе представить, что это чудовище может лететь.
Мельников засмеялся.
— И как еще лететь! — сказал он. — Полная скорость корабля — сорок километров в секунду.
— Я это знаю, но в это трудно поверить.
Ей было немного не по себе. Безмолвная и, казалось, угрожающая масса металла, нависшая над головой, действовала на нервы.
— Пройдем внутрь!
Недалеко находился один из выходов корабля. Он был открыт, и вниз спускалась алюминиевая лестница. Она была отвесна и не имела перил.
Орлов, как цирковой артист, поднялся на руках. Ольге мешало узкое платье. Мельников подхватил жену одной рукой и ловко взобрался с ней вместе. Она едва успела сказать: “Надорвешься!”, как оказалась уже внутри корабля.
Раздвижная дверь была почти параллельна дну площадки, и Ольге пришло в голову сравнение с входом на чердак дома, но она не сказала этого вслух.
Они находились в небольшом, совершенно пустом помещении. Только на стене был маленький щиток с какими-то приборами и кнопками.
— Это выходная камера, — объяснил Мельников. — Сейчас обе двери открыты, но на Венере они будут открываться по очереди, чтобы на корабль не мог проникнуть воздух планеты.
Внутренняя дверь также находилась наверху, и к ней вела другая лестница. Ольга категорически отказалась от помощи и поднялась сама.
Здесь оказался длинный коридор, круглый, как труба; стенки его были сплошь обложены мягкими кожаными “подушками”. По ним проходила сейчас узкая деревянная дорожка.
— Таких коридоров, идущих вдоль всего корабля, от кормы до носа, — сказал Мельников, — шесть. И каждый имеет выходную камеру. Между ними расположены помещения для экипажа, мастерские, лаборатории и служебные помещения. В кормовой части находятся двигатели. Эта часть отделена от остальных помещений очень толстой тройной перегородкой из прочного сплава. Промежутки заполнены жароупорными и звуконепроницаемыми материалами. Таким образом, собственно корабль имеет только девяносто метров длины. Каждый коридор, длиной в семьдесят метров, оканчивается у самого большого помещения — астрономической обсерватории, устроенной на носу.
— У царства Белопольского, Пайчадзе и моего, — добавил Орлов.
— Корабль так велик, что передвигаться по нему будет утомительно, — заметила Ольга.
— Ходить по всему звездолету незачем. Но если возникнет надобность быстро миновать коридор, то можно воспользоваться вот этим.
Мельников подошел к стене и нажал едва заметную кнопку. Открылась узкая дверца, расположенная горизонтально, вдоль коридора. За ней они увидели что-то похожее на длинную торпеду.
— Это один из многочисленных лифтов корабля, — сказал Мельников. — В несколько секунд он доставит тебя на противоположный конец коридора или до любой другой дверцы. Есть лифты, связывающие все шесть коридоров и помогающие переходить из одного в другой. Хочешь попробовать?
— Нет, не стоит. Идем дальше! Но в этой “торпеде” можно ведь только лежать?
— В мире невесомости понятия “лежать” или “стоять” теряют смысл. Человек может двигаться в любом направлении и находиться в любом положении одинаково удобно.
— Как это странно! — сказала Ольга.
— К этому быстро привыкаешь.
Они пошли, один за другим, по деревянной дорожке, столь узкой, что по ней нельзя было идти рядом. Коридор был освещен электрическими лампами, прикрытыми толстыми выпуклыми стеклами. Они были расположены по всей окружности стены, на равном расстоянии одна от другой, и, если смотреть вдаль, казались своеобразной светящейся спиралью.
Было странно видеть лампы, находившиеся у самых ног и светившие снизу, но Ольга вспомнила, что говорил ей муж две минуты назад, и поняла, зачем это сделано. Деревянной дорожки в полете, конечно, не будет. Когда исчезнет вес, люди могут свободно ходить по потолку.
“Впрочем, и ходить-то будет нельзя, — подумала она. — Какая может быть ходьба, если нет тяжести”.
Она часто думала об условиях, в которых протекает межпланетный перелет, но никогда не ощущала их так реально, как сейчас. На этом корабле все было необычно и не похоже на земную обстановку. Находясь здесь, человек как бы отрывался от Земли и ее жизни, переносился в иной, чуждый мир, живущий по своим особым законам.
И это так и было в действительности. Звездолет по самой своей сущности не принадлежал Земле. Он был на ней только временным гостем, а его подлинная жизнь протекала в космических просторах, ради которых люди и создали его. В противоположность всем без исключения произведениям человеческих рук, он был не нужен на Земле.
Через каждые десять метров коридор перегораживала круглая дверь, сейчас открытая. Рама двери образовывала высокий порог, через который приходилось перелезать. Это было утомительно.
— Как неудобно, — заметила Ольга.
— Зато в полете очень удобно, — возразил Мельников.
— Вот здесь, — прибавил он, — находится моя каюта. Войти в нее сейчас нельзя, но осмотреть можно.
Дверь была такой же круглой, как и в коридоре, но не открывалась, а сдвигалась в сторону. Нижний край рамы находился на уровне груди Ольги, и она заглянула в каюту, как через окно.
Каюта представляла собой шарообразное помещение пяти метров в диаметре с такой же обивкой стен, как и в коридоре. Только там кожаные “подушки” были коричневыми, а здесь светло-серыми. Меблировка, которую Ольга по привычке рассчитывала увидеть, только с натяжкой могла быть названа “меблировкой”. Такие обычные предметы, как стулья, кресла или диваны, отсутствовали. Не было ни кровати, ни стола. Прямо напротив входа помещался большой щит с многочисленными приборами, тремя экранами и, по крайней мере, тридцатью кнопками и рукоятками. Недалеко от него висела большая сетка с металлическими застежками.
Что-то отдаленно напоминавшее шкаф было расположено с другой стороны щита. У этого предмета была эллипсоидная форма и створчатая дверца, придававшая ему сходство со шкафом. Точно такой же предмет находился и на другой стороне каюты. Рядом со входом Ольга заметила деревянную лакированную доску, висевшую на кожаных петлях. Каюта освещалась шестью лампами, такими же, как в коридоре, расположенными, с “земной” точки зрения, совершенно нелепо — равномерно по всей поверхности этого шара, который назывался “каютой”, но ничем не был похож на то, что обычно подразумевается под этим словом. Войти было невозможно, разве что скатиться вниз по мягкой стене.
— Просто и уютно. — Ольга насмешливо посмотрела на мужа. — Объясни, пожалуйста, что это такое?
— Действительно! — сказал Орлов. — С точки зрения непривычного человека, это помещение довольно странное.
Мельников засмеялся.
— Все же ничего странного здесь нет, — сказал он. — Это хорошая и удобная каюта, но только для полета, когда отсутствует вес. Здесь есть все, что нужно. Поймите! Когда нет тяжести, — нет ни верха, ни низа. Можно с полным удобством располагаться прямо на воздухе. Упасть некуда. Вон та сетка — это постель, и в ней будет удобнее, чем на любом пуховике. Ведь сколько бы ни положить перин и пуховиков, тело будет давить на них, а в мире невесомости тело ни на что не давит. Можно лечь на острия гвоздей и не заметить этого. Мы могли бы спать просто в воздухе, но при поворотах корабля вокруг своей оси, которые совершаются регулярно в целях равномерного нагрева его солнечными лучами, центробежная сила заставит спящего “путешествовать” по всей каюте. Поэтому приходится спать в сетках, прикрепленных к стене. Шкафы, на которые вы так удивленно смотрите, действительно шкафы и предназначены для хранения в них вещей. Необычайная форма вызвана тем, что там не полки, а мягкие ячейки, снабженные амортизаторами для предохранения хрупких предметов во время взлета, когда тяжесть не только есть, но и превышает нормальную. Тут все обдуманно. Вот эта доска — стол. В полете, я могу поставить ее в любое положение, и она не опустится. Обычные столы, стулья и тому подобное бесполезны в невесомом мире. Но на корабле они есть.
— Зачем же?
— Они понадобятся на Венере. Когда звездолет опустится на поверхность планеты и займет определенное положение, в каютах будут устроены временные полы и поставлена мебель. Мы ведь пробудем на Венере довольно долго, и надо жить с удобствами.
— А зачем в твоей каюте находится этот щит? — спросила Ольга.
— На корабле есть центральный командный пункт, — ответил Мельников. — Рубка, как мы его называем. Там находится главный пульт управления. Но такие же пульты помещаются еще в трех местах: в резервной рубке, каюте командира корабля, то есть Белопольского, и в моей. Как видишь, моя каюта внизу, Белопольского — наверху. Основная рубка находится ближе к носу корабля, а резервная к корме. — Увлекшись, Мельников забыл об осторожности. — Все это потому, что в космическом рейсе возможны самые непредвиденные случайности, и надо иметь возможность управлять полетом из разных мест.
Ольга пристально посмотрела на мужа:
— И ты и мой отец всегда утверждаете, что космические рейсы совершенно безопасны. Это плохо согласуется с тем, что ты сейчас сказал.
Орлов поспешил на помощь своему проговорившемуся товарищу.
— Здесь нет никакого противоречия, — сказал он. — Разумная предусмотрительность не означает наличие опасности. По-моему, полет на космическом корабле не более опасен, чем на самолете, на котором все же имеются парашюты. Кстати сказать, я и на самолете боюсь летать, — с улыбкой закончил он.
Но Ольга не приняла его шутки. Она молча повернулась и пошла дальше по коридору. Орлов и смущенный своим промахом Мельников пошли за ней.
Ольга сердилась на себя. Только что сказанная фраза вырвалась как-то нечаянно, против ее воли, и она уже жалела об этом, так как хорошо знала, что муж не любит разговоров об опасности своей профессии. Да и к чему говорить! Разве она не знала, за кого выходила замуж? Волнуясь и тревожась, она гордилась его работой и любила его за это спокойное мужество и преданность своему делу.
Осмотр звездолета продолжался более двух часов. Они побывали в обсерватории, в кают-компании, на командном пункте. Даже красный уголок существовал на этом гиганте.
В экспедиции на Венеру участвовало двенадцать человек, и каждый из них имел свою отдельную каюту, не такую большую, как Белопольский или Мельников, но достаточно просторную. Кроме жилых кают, были лаборатории, кладовые и различные подсобные помещения. Вместимость звездолета, казалось, не имела предела.
Мельников показал “ангары”, в которых находились два реактивных самолета со снятыми крыльями, несколько вездеходов различных размеров и даже небольшая подводная лодка.
Размах экспедиции произвел на Ольгу большое впечатление.
— Я никогда не думала, что ваш корабль так богато оборудован, — сказала она. — Зачем вам лодка?
— В план входит обследование и изучение океана Венеры, — ответил Мельников, — у нас есть и водолазные костюмы особой конструкции. Это последнее изобретение, очень полезное для нас. Если хочешь, пойдем, я покажу тебе их.
— Водолазные костюмы предназначены для профессора Баландина, Коржевского и Романова, — сказал Орлов. — Борису Николаевичу и мне не придется пользоваться ими.
Он сказал это как будто так, между прочим, но Мельников понял, что астроном второй раз пытается исправить его ошибку, и мысленно выругал себя. Как он не сообразил, что эти подробности, приятные для него, должны волновать Ольгу.
— Мне, — сказал он, — как заместителю командира корабля, придется почти все время находиться на его борту…
— Знаю, — перебила Ольга, — что ваша экспедиция полна опасностей. Я уже свыклась с этой мыслью и нисколько не беспокоюсь.
Но ее слегка побледневшее лицо говорило о другом.
Наступило неловкое молчание.
— Пожалуй, на сегодня хватит, — сказал Орлов, — Ольга Сергеевна наверное устала.
— И присесть-то тут негде! — огорченно сказал Мельников. — Можно отдохнуть на полу. Он мягкий.
— Лучше пойдем к выходу. — Ольга с ласковым упреком посмотрела на мужа.
— На своем корабле он готов проводить дни и ночи, — прибавила она, обращаясь к Орлову.
После долгих переходов из коридора в коридор они дошли, наконец, до выходной камеры.
— На вашем корабле можно заблудиться, как в незнакомом городе, — сказала Ольга, очутившись снова на дне стартовой площадки.
С чувством, похожим на облегчение, она посмотрела на голубое небо, видное между отвесной стеной траншеи и бортом корабля, и подумала, что на Земле все же лучше, чем в черных безднах Вселенной.
“Когда кончатся эти опасные полеты? Когда, наконец, он останется со мной? — подумала Ольга. — Хоть бы заболел и был вынужден остаться на Земле”.
Но ей хорошо было известно железное здоровье мужа. Она только тяжело вздохнула.
В ДАЛЕКИЙ ПУТЬ!
20 июня выдался на редкость хороший день. Небо было совершенно безоблачно, и легкий ветерок шевелил разноцветные флаги на чугунной ограде ракетодрома. Поле, тщательно политое ночью уборочными машинами, влажно блестело безукоризненной чистотой. Здание межпланетного вокзала, тоже украшенное флагами и тщательно убранное внутри и снаружи, имело нарядный вид, соответствующий торжественному дню.
С раннего утра улицы Камовска начали наполняться многочисленными автомашинами. Еще больше их останавливалось за чертой города и плотным кольцом окружало ракетодром. Автобусы, один за другим, непрерывно подвозили все новые и новые толпы москвичей, желающих присутствовать при старте “СССР-КС3”.
В самый Камовск можно было попасть только по особым пропускам. Еще меньшее количество людей могло пройти в здание вокзала. Всем остальным было предоставлено любое место вокруг города, и уже к десяти часам все окрестности, насколько хватал глаз, были заполнены гудящей толпой. Дороги, даже самые дальние и неудобные, были переполнены автомобилями и автобусами. На главном шоссе, предназначенном для тех, кто мог проехать в самый город, стояли плотные толпы любопытных, желавших увидеть участников полета. Оставалась свободной только узкая полоска, едва достаточная для проезда одной легковой машины. Автомобили замедляли ход и буквально “продирались” через эту живую стену.
Когда проезжал кто-нибудь из участников экспедиции, раздавался гром приветствий. Звездоплавателей узнавали по портретам или по костюму — коричневому кожаному комбинезону.
К одиннадцати часам поток машин стал реже, но никто не уходил с шоссе. Ждали Камова. Все члены экипажа “СССР-КС3” уже проехали, а он все не появлялся. Люди хотели увидеть знаменитого конструктора и первого на Земле звездоплавателя, ставшего при жизни легендарным героем.
В вестибюле вокзала собрались все приглашенные на старт. Члены правительства, сотрудники Космического института, ученые, родные и друзья окружали тех, кто сегодня покидал Землю и отправлялся в далекий, полный неведомых опасностей, героический путь.
С раннего утра улицы Камовска начали наполняться многочисленными автомашинами. Еще больше их останавливалось за чертой города и плотным кольцом окружало ракетодром. Автобусы, один за другим, непрерывно подвозили все новые и новые толпы москвичей, желающих присутствовать при старте “СССР-КС3”.
В самый Камовск можно было попасть только по особым пропускам. Еще меньшее количество людей могло пройти в здание вокзала. Всем остальным было предоставлено любое место вокруг города, и уже к десяти часам все окрестности, насколько хватал глаз, были заполнены гудящей толпой. Дороги, даже самые дальние и неудобные, были переполнены автомобилями и автобусами. На главном шоссе, предназначенном для тех, кто мог проехать в самый город, стояли плотные толпы любопытных, желавших увидеть участников полета. Оставалась свободной только узкая полоска, едва достаточная для проезда одной легковой машины. Автомобили замедляли ход и буквально “продирались” через эту живую стену.
Когда проезжал кто-нибудь из участников экспедиции, раздавался гром приветствий. Звездоплавателей узнавали по портретам или по костюму — коричневому кожаному комбинезону.
К одиннадцати часам поток машин стал реже, но никто не уходил с шоссе. Ждали Камова. Все члены экипажа “СССР-КС3” уже проехали, а он все не появлялся. Люди хотели увидеть знаменитого конструктора и первого на Земле звездоплавателя, ставшего при жизни легендарным героем.
В вестибюле вокзала собрались все приглашенные на старт. Члены правительства, сотрудники Космического института, ученые, родные и друзья окружали тех, кто сегодня покидал Землю и отправлялся в далекий, полный неведомых опасностей, героический путь.