Мартынов Георгий Сергеевич. Звездоплаватели

   — Одного я вас не оставлю, — твердо сказал Баландин.
   — В таком случае пошли дальше.
   “Константин Евгеньевич, наверное, не одобрил бы такого эксперимента”, — подумал Баландин, идя за Мельниковым.
   Они дошли до возвышенного места, откуда можно было хорошо рассмотреть пороги.
   Выше по течению берега снова расходились в стороны. Широкий простор водной поверхности был пустынен.
   Мельников пристально всматривался в противоположный берег.
   — Вон там, — сказал он, — на берегу, у первых камней, вы ничего не видите?
   Профессор посмотрел по указанному направлению. Он не обладал таким острый зрением, как Мельников, но все же рассмотрел какой-то красно-оранжевый холм, плохо различимый на фоне лесного массива.
   — Это, вероятно, группа кустов, — сказал он.
   — Отнюдь нет. Это совсем другое. Вернемся на лодку. — И, не ожидая ответа, Мельников быстро пошел обратно.
   Было ясно, что он намеревается отправиться на другой берег. Действительно, когда они взобрались на лодку, Мельников, не спускаясь в выходной люк, приказал Зайцеву переплыть реку.
   На южной стороне рос такой же лес. Поросшая желто-коричневой травой береговая полоса оказалась значительно шире, опушка леса в несколько раз дальше. Здесь было больше простора и совершенно сухо. Холм, который они видели с того берега, оказался вблизи грудой наваленных друг на друга деревьев.
   Это были не те гиганты, которых они видели возле себя, а тонкие прямые стволы с ветвями, покрытыми не листьями, а длинными красными иглами.
   — Ну вот и замкнулся круг моих наблюдений, — каким-то странным тоном сказал Мельников.
   И только теперь Баландин увидел то, что ускользнуло сначала от его сознания, хотя и находилось перед глазами.
   Это было невероятно, поразительно и необъяснимо! Но это было не миражем, а реальной действительностью.
   Деревья лежали в порядке — вершинами в одну сторону.
   Перед ними находилась не беспорядочная груда деревьев, а штабель. Со стороны реки его подпирал ряд зарытых в “землю” столбов из неотесанных, грубо обломанных стволов тех же деревьев.
   Ближе к лесу Баландин увидел второй штабель… бревен. Оранжевые стволы лежали уже без веток.

ПОДВОДНЫЙ МИР

   Прошло несколько минут, пока ошеломленный профессор не обрел, наконец, дар речи.
   — Что же это такое? — спросил он растерянно.
   — Разгадка линейки, — ответил Мельников. — Окончательное доказательство, что на Венере есть разумные существа, стоящие, по-видимому, на низком ступени развития. Гипотезу о космическом корабле надо оставить.
   — Но где они, эти разумные существа? Почему мы их не видели?
   — Потому что мы еще ничего вообще не видели. Они должны быть там. — Мельников указал на лес. — Под защитой этих растительных великанов могла развиться жизнь, и, как мы видим, она действительно развилась. Там мы найдем “людей” Венеры, по всем данным — дикарей.
   — Почему вы так думаете? — возразил Баландин. — Линейка…
   — А что она доказывает? — перебил Мельников. — Понятие об измерении линейных расстояний мы находим у самых диких племен Африки. Это еще не цивилизация. Посмотрите лучше на эти бревна. Они обломаны самым грубым образом. Ветви оторваны, а не отрублены. Это работа существ, незнакомых с пилой и топором, но обладающих большой физической силой.
   — Но ведь линейку нельзя сделать голыми руками, — не сдавался профессор.
   — Австралийцы изготовляли каменными ножами такой точный метательный прибор, как бумеранг. Плоскую дощечку сделать гораздо проще.
   — У австралийцев и африканцев не было линеек.
   — Верно! Но ведь мы не на Земле, а на Венере. Нельзя механически переносить историю земного человека на другую планету.
   — По-видимому, — сказал Баландин, — вы составили себе определенное мнение, и раньше чем мы вышли из лодки. Что навело вас на эту мысль?
   — Это не совсем так, — ответил Мельников. — Раньше я только подозревал. Ход моих рассуждений можно передать в нескольких словах. Когда мы убедились, что плывем по реке, а не заливу, я вспомнил о деревьях, плывущих по воде, которые мы видели в прошлую экспедицию. Почему же теперь их нет? Нет на реке, нет и в океане, куда впадает река и куда она должна выносить их. Я решил, что выше по течению имеется какая-то преграда, задерживающая деревья.
   — Вполне логично, — сказал Баландин.
   — Но у такой преграды, — продолжал Мельников, — за тысячи лет должно было скопиться неисчислимое количество стволов. Погружаясь в воду под тяжестью новых, плывущих сверху, они должны были давным-давно запрудить реку, прервать ее течение. Но этого не случилось. Я пытался убедить себя, что мы не встречаем плывущих деревьев случайно, что они были раньше и будут после. Но почему же их нет у устья реки, где сила течения ничтожна?
   — Да, это трудно понять.
   — Тогда я впервые подумал об искусственном сплаве леса, но сам же отверг такое предположение. Но чем дальше, тем чаще возвращалась эта “нелепая” мысль. Обратили ли вы внимание на ветви, которые мы встречали в пути? Они плыли не по одной, а кучками. Словно кто-то собирал их в охапку и бросал в реку. Ветви плыли, а стволов не было. В конце концов я почти поверил, что мы увидим искусственную преграду, у которой задерживаются деревья. Но, когда мы подплыли к порогам, мои ожидания как будто не оправдались. Мне показалось, что это природное препятствие.
   — Показалось? — спросил Баландин, с удивлением глядя на Мельникова.
   — Да, в первый момент. Потом я обратил внимание на одно странное обстоятельство. Река очень широка на всем своем протяжении. “СССР-КС2” подлетел к ней и повернул вдоль русла севернее этого места, но недалеко от него. До самых гор, где находятся ее истоки, река не имеет такого узкого места. Только здесь, в единственном месте, берега близко подходят друг к другу. И именно здесь, где любой инженер Земли предложил бы место для плотины, находится этот порог.
   — Это можно объяснить иначе, — возразил Баландин. — За тысячи лет, как вы сами сказали, река могла принести с гор много камней. Как раз потому, что именно здесь река суживается, они могли задерживаться.
   — Допустим! — ответил Мельников. — Правда, трудно поверить, что течение, как бы сильно оно ни было, могло доставить сюда такие громадины. Но мы с вами увидели пороги сверху, с берега. Вы ничего не заметили необычайного?
   — Как будто ничего. Обыкновенный порог.
   — Ошибаетесь, Зиновий Серапионович! Этот порог совсем необычен. Давайте взберемся на этот штабель и посмотрите внимательнее.
   Баландин с сомнением оглянулся на чащу леса, находившуюся совсем близко.
   — А хозяева этих дров, — сказал он, — не могут внезапно явиться сюда?
   — Я очень хотел бы их увидеть. Но они не явятся. На этот счет у меня есть определенное мнение. Потом я вам скажу.
   По плотно уложенным стволам они без труда взобрались на штабель. С этой высоты пороги были отлично видны.
   — Я просто слепец, — сказал Баландин. — Это яснее ясного.
   — Вы не заметили раньше потому, что не думали об этом. А я ждал этого и потому сразу заметил.
   Река бурным потоком проносилась между огромными камнями, которые все были примерно одинаковых размеров. Мало того, Баландин увидел, что камни лежат не как попало, а в три ряда и в “шахматном” порядке.
   — Ни одно дерево не проскочит через эту плотину, — сказал Мельников.
   — Мы не можем больше называть эти камни порогами. Это плотина, очень примитивная, но несомненно плотина — инженерное сооружение. Картина рисуется в таком виде. За много сотен километров отсюда лес состоит из небольших деревьев, — другой породы, чем здесь. Там их ломают и спускают по течению, а здесь вытаскивают из воды и делают из них бревна. И все это, заметьте, просто руками. Какой тяжелый и неблагодарный труд… только для того, чтобы достать древесину, которой и здесь сколько угодно. Но здешние деревья не по силам этим несчастным существам.
   — Камни для плотины, — сказал Баландин, — доставлены, вероятно, не с гор, а с берегов океана. Но как они доставлены? Это ведь неимоверная тяжесть.
   — А как строилась пирамида Хеопса? Тоже почти руками. Этот порог, вернее плотина, создавался, может быть, сотни лет. Ну, давайте спускаться. А то еще гроза налетит.
   — Вы обещали сказать, почему не явятся обитатели леса, — напомнил Баландин, когда они спустились на “землю”.
   — Это только предположение, и весьма спорное. Я подумал о том, что сутки Венеры равны трем нашим неделям или около того. Значит, день продолжается примерно двести пятьдесят часов, столько же и ночь. А река имеет больше двух тысяч километров длины. Чтобы дерево могло доплыть по течению от истоков до этого места, требуется очень много времени. Мы видели плывущие деревья, когда было утро. Сейчас, днем, их нет. Или еще нет, — это вернее. Они плывут где-то выше, а здесь будут к вечеру. Обитателей Венеры мы ни разу нигде не видели. Все это вместе взятое приводит к мысли, что они работают по ночам, когда не так жарко. Может быть, это вообще ночные существа, спящие днем. Почему-то мне кажется, что такое объяснение правильно, — закончил Мельников.
   Баландин задумался.
   — Ваша мысль имеет основание, — сказал он. — Сейчас примерно полдень и воздух нагрет до восьмидесяти — девяноста градусов. Трудно допустить, что живые существа могут работать при такой жаре. Вероятно, они прячутся в глубине лесов, где прохладнее.
   Тон профессора был каким-то неуверенным. Мельников заметил это.
   — Вы кажется, не очень верите тому, что говорите?
   — Я вынужден верить, — ответил Баландин. — Доказательство находится у меня перед глазами. Но, если говорить откровенно, я не понимаю, как могли появиться люди на Венере. Человек как создание природы не является сразу в готовом виде. Он продукт длительного развития менее совершенных организмов, длящегося миллионы и миллионы лет. Жизнь, как правило, должна зарождаться в воде, а затем уже выходить на сушу. Но как могли слабые и неразвитые существа удержаться на суше? Климатические условия на планете даже теперь неблагоприятны. Раньше они были еще хуже. Но если зародыши жизни удержались все-таки на суше, то почему нет никаких животных? Не может человек или другое существо быть единственным представителем животного мира. Это противоречит законам биологии.
   — Да! — сказал Мельников. — То, что вы говорите, очень убедительно. Значит, перед нами еще одна загадка. Час от часу не легче. Но пора возвращаться на звездолет, — прибавил он. — Наша разведка дала огромные результаты. А загадки будем разгадывать все вместе.
   Грозовые фронты по-прежнему не появлялись, и можно было спокойно заняться сбором “экспонатов”. Баландин ультразвуковым кинжалом отрезал кусок бревна и несколько веток с иглами.
   — Надо определить, когда и сколько времени эти бревна плыли по воде, — сказал он. — Это поможет установить, правильно ваше предположение или нет.
   Мельников собрал образцы трав — желтой, коричневой и белой. Срезали также несколько веток кустарника и порядочный кусок коры с одного из гигантских деревьев.
   Нагруженные добычей, они направились к лодке и дошли до нее как раз в тот момент, когда Зайцев сообщил о начале ионизации.
   Как только вошли в камеру и наружный люк был закрыт герметической крышкой, Мельников приказал отходить от берега и погружаться. С северо-запада надвигалась огромная туча. Процедуру фильтрации закончили уже под водой.
   — Вы же хотели переждать грозу на берегу, — не удержавшись, пошутил Баландин. Мельников на это только пожал плечами.
   Радиосвязи со звездолетом удалось добиться, когда подводная лодка вышла уже из реки в открытый океан. Мельников подробно рассказал Белопольскому об их открытии. Новость произвела, как и следовало ожидать, огромное впечатление. Вопросы посыпались градом. Было слышно, как Коржевский, тут же у приемника, просил разрешения, как только лодка вернется, выйти на ней обратно к порогам, на что Белопольский ответил:
   — Перелетим туда на звездолете.
   Радиомаяк работал с большими перерывами, но Зайцев уверенно вел лодку. Теперь, когда особенно торопиться было некуда, Баландин и его спутники могли сколько угодно наблюдать подводную жизнь. Вперед продвигались очень медленно и часто останавливались.
   Океан Венеры был полон живыми существами. Профессор насчитал больше сорока различных видов. Многих из них удалось заснять на кинопленку.
   Впереди в ярком луче прожектора, океан был пуст. Все живое торопилось уйти из освещенного пространства. Но сзади и с боков рыбы близко подплывали к лодке, очевидно привлеченные незнакомым движущимся предметом, который, вероятно, казался им новым животным. Когда внезапно загорался свет, они на мгновение замирали неподвижно и начинали метаться, стремясь в темноту. В эти секунды люди могли рассматривать их.
   Формы тела большинства обитателей океана были похожи на формы земных рыб.
   — В этом нет ничего удивительного, — говорил Баландин. — В одинаковой среде должны были развиться одинаковые или почти одинаковые организмы. Природа всегда идет по самому простому пути.
   — Почему они так боятся света? — спросил Второв.
   — И это понятно. Иначе не может быть, — ответил профессор. — На Земле свет Солнца проникает в воду морей и океанов на глубину до четырехсот метров. Здесь почти полная мгла у самой поверхности. Органы зрения здешних рыб должны быть гораздо чувствительнее, чем у земных. Свет причиняет им боль и пугает.
   Исследователи видели бесчисленное множество маленьких быстрых рыбок с синеватой чешуей — близких родственников земных уклеек. Светясь слабым фосфорическим светом, стремительно проносились длинные узкие тела, в которых, будь это на Земле, Баландин узнал бы миксины. Звездоплаватели заметили несколько существ, до странности похожих на представителей земного отряда скатов — морских орлов, с плавниками в виде крыльев и тонким длинным хвостом, или похожих на смятую тряпку шиповатых скатов. Один раз, при вспышке прожектора, они прямо перед собой увидели тупую морду — копию обыкновенного круглопера, только с тремя глазами, вместо двух. Другой раз уродливая зубастая голова “хаулиода” уставилась на них также тремя глазами.
   — Как замечательно продуманно работает природа — восхищался Баландин.
   — На Земле и Венере она создает похожие существа, приспособленные к жизни в воде. Но на Земле у рыб два глаза, а здесь, где гораздо темнее, она дает своим созданиям три. Это просто замечательно!
   Но среди обитателей вод, тела которых напоминали соответствующие виды земных рыб, звездоплаватели могли наблюдать существа, не имевшие ничего общего с земными. Прозрачные и почти неразличимые плыли круглые, как шары, или, наоборот, плоские, видимые только сбоку, непонятные рыбы, тело которых состояло, казалось, из одной наружной пленки. Часто встречались еще более странные создания, похожие формой на гимнастические гантели, оба шара которых светились каждый своим светом — синим и зеленым, зеленым и белым, белым и ярко-красным. Снизу, из глубин океана, поднимались вертикально вверх бесконечно длинные причудливые змеи с квадратными головами. Когда на них падал луч прожектора, они мгновенно свертывались в клубок и камнем падали вниз.
   Далеко, куда не достигал свет лодки, виднелись быстро мелькавшие разноцветные огни, но к ним не удавалось подойти. Даже когда намеренно тушили прожектор, они не подплывали близко.
   — Надо спуститься в океан в водолазном костюме, — заявил Баландин.
   — Никто вам этого не позволит, — ответил Мельников. — Мы взяли эти костюмы, считая океан Венеры необитаемым. Тут слишком опасно.
   Действительно, несколько раз на мгновение показывались огромные рыбы, по-видимому принадлежащие к породе хищников. Гибкие сильные тела с мощными плавниками проносились мимо с такой быстротой, что не было возможности рассмотреть их как следует. Но по счастливой случайности одна из них налетела на лодку, которая заметно покачнулась от удара. Ошеломленная столкновением, рыба на секунду замерла неподвижно, и разведчики успели рассмотреть ее зубастую пасть и пятиметровое туловище, покрытое крупными пятнами, как у кошачьей акулы.
   — Встретиться с такой рыбкой — это верная смерть для водолаза, — сказал Зайцев.
   Дно океана иногда поднималось, и тогда можно было наблюдать придонное население. В отличие от рыб, оно никуда не исчезало, и с остановившейся лодки могли рассматривать сколько угодно.
   Тут было неисчислимое множество разнообразных “актиний”, “акцидий”, коралловых кустов и разноцветных водорослей. Между ними кишмя кишели животные.
   Звездоплаватели видели странные, фантастические звезды, состоящие из нескольких, словно сросшихся между собой змей. Они ползали по дну, шевеля семью или восемью головами квадратной формы, по сторонам которых на длинных отростках светились словно фонарики разноцветные огни. Всюду виднелись извивающиеся в непрерывном движении пунцовые “канаты” с черными поперечными кольцами.
   — Это же “лианы”, — сказал Второв. — Те самые, в объятиях которых я побывал в первый день прилета на Венеру.
   — Да, это они, — подтвердил Баландин. Они видели, кроме “лиан”, также знакомые им “ленты”. Острые шипы “лент” казались живыми. На некоторых, как на вертеле, трепетали недавно пойманные, рыбки.
   — Если бы мы могли не зажигать света! — вздыхал профессор. — Тогда мы увидели бы картину охоты этих “растений”. Наш прожектор разгоняет всю дичь.
   — В нашем распоряжении имеется локаторный экран, — напомнил Зайцев.
   — Боюсь, что он мало поможет.
   — Попробуем все-таки!
   Профессор оказался прав. Когда потушили свет и бледно-зеленым прямоугольником вспыхнул “ночной” экран, они увидели на нем неясные тени. Ничего нельзя было рассмотреть.
   — Здесь нужно не радио, а ультразвуковой экран, — сказал Зайцев.
   — Кто же мог предвидеть, что он нам понадобится. Никто не ожидал, что в океане Венеры есть жизнь.
   Это был первый случай, когда экспедиция, столь тщательно и продуманно оснащенная, оказалась безоружной.
   Волей-неволей вернулись к прежнему способу наблюдений.
   Внимательно всматриваясь, заметили, что под водорослями прячутся мелкие “ящерицы”. Удалось довольно хорошо рассмотреть некоторых из них. Они были отдаленно похожи на гаттерии (только не зеленого, а синего цвета), на гекконы, на агамы, на рогатых фринозом и на змееголовок.
   — Действительно, Венера — сестра Земли, — заметил Мельников. — Какое сходство населения!
   В одном месте обнаружили громадное скопище панцирных животных, в которых сразу признали родичей земных черепах — зубчатых циниксов. Они были самых разнообразных размеров — от нескольких сантиметров до двух и трех метров в поперечнике — и медленно передвигались на четырех чрезвычайно длинных суставчатых ногах. Их панцири были разных оттенков — от нежно-розового до темно-красного цвета. Казалось, что по дну двигаются ожившие беседки — крыши на четырех столбах.
   “Черепахи” как будто не обращали внимания на подводную лодку, висящую над ними, но голов не показывали.
   Мельников посоветовал на время погасить свет.
   Хитрость удалась. Когда через несколько минут зажгли прожектор, они успели заметить трехглазые головы, которые моментально спрятались под панцири.
   Несколько раз повторив этот маневр, звездоплаватели убедились, что “черепахи” не с круглыми, а с эллипсоидными панцирями ведут себя иначе, чем другие. При вспышке прожектора можно было заметить, что стоят, поднявшись на задние ноги, очевидно рассматривая лодку в темноте. С длинными передними ногами, висящими как руки, и треугольными трехглазыми головами они отдаленно напоминали уродливых обезьян. Когда появлялся свет, эти странные существа падали на дно и прятались под панцирь, становясь похожими на красные холмики, совершенно неподвижные. Ни разу ни одно из них не встало при свете.
   Вторично включили “ночной” экран. До предела сузив радиолуч, получили достаточно отчетливое изображение.
   Четверо товарищей хорошо видели, как в наступившей темноте быстро поднялись три продолговатые тени. Неясные контуры их голов шевелились, наклоняясь друг к другу, точно “черепахи” переговаривались между собой. Поднялась и снова опустилась длинная суставчатая “рука”.
   — Она показала на нас, — взволнованно прошептал Баландин. — Ни одно животное не способно на такой жест.
   — По-моему, просто махнул лапой, — возразил Зайцев. — Вы увлекаетесь, Зиновий Серапионович.
   — Смотрите внимательней!
   Но “черепахи” больше не шевелили “руками”. Почти час звездоплаватели, не зажигая света, наблюдали за ними. К трем теням присоединилась четвертая, потом все четыре куда-то исчезли.
   Вспыхнул прожектор. Темно-красных эллипсоидных панцирей нигде не было видно. По-прежнему медленно передвигались по дну круглые “беседки”, казалось не обращая внимания на лодку. Но странные создания, умеющие стоять на задних ногах, больше не появлялись.
   — Куда они могли деваться? — недоумевал Баландин. — И почему убежали? Раз они умеют ходить на двух ногах, то значит…
   — Откуда вы взяли, что они умеют ходить? — перебил профессора Зайцев.
   — Мы видели, что они стоят, это верно, но отсюда не следует…
   — У вас совсем нет воображения, — сердито сказал Баландин.
   Зайцев рассмеялся:
   — Зато у вас его слишком много. Даже удивительно много для ученого.
   — К этим “черепахам” надо как следует присмотреться, — сказал Мельников. — Мне тоже показалось, что она протянула “руку” к лодке.
   — Присмотреться! А как присмотреться, если их нет?
   — Вернемся сюда еще раз.
   — Если найдем это место, — уныло сказал Баландин.
   — В любое время я доставлю вас сюда. Отсутствие воображения, — Зайцев, улыбнулся, — мне восполняют приборы навигации.
   — Давайте прямо к острову! — сказал Мельников, видя, что профессор начинает серьезно сердиться. — На этот раз хватит. Константин Евгеньевич очень недоволен.
   Действительно, Белопольский несколько раз радировал, чтобы лодка не задерживалась. На звездолете ее с нетерпением ждали.
   Зайцев дал полный ход.
   Через полтора часа подводная лодка вошла в залив по уже знакомому фарватеру и пришвартовалась к борту звездолета. Белопольский, Пайчадзе и Топорков встретили ее экипаж у дверей выходной камеры.
   — Это что такое? — спросил Константин Евгеньевич, увидя перевязанные головы Мельникова и Второва. — Почему не сообщили о ранениях?
   — Это не ранения, а царапины, — ответил Мельников.
   — Немедленно в лазарет.
   — Нет ничего серьезного.
   — Об этом будет судить Степан Аркадьевич. Удивляюсь, Зиновий Серапионович, — прибавил Белопольский, — как вы могли допустить это? Надо было сразу направиться на корабль.
   Баландин показал глазами на Мельникова и красноречиво пожал плечами.
   — Надо убрать лодку в ангар. Может налететь гроза, — сказал Зайцев.
   — Это без вас сделают. В лазарет, а затем на отдых!
   Но профессор категорически отказался уйти в свою каюту до тех пор, пока не исследует кусок бревна и ветви деревьев, взятые из штабеля у порогов. С помощью Андреева и Коржевского он хотел определить, сколько времени тому назад дерево было сломано, как долго плыло по реке и когда было вытащено на берег. Успехи ботаники, органической химии и наличие в лаборатории корабля электронного микроскопа позволяли надеяться, что на все эти вопросы ответ будет получен.
   — Успех обеспечен, — сказал он Белопольскому, — если деревья Венеры родственны земным по своему строению. Я думаю, что это именно так.
   — Обещайте, что разбудите меня, как только закончите анализ, — попросил Мельников. — Иначе я буду ждать.
   — Иди, иди! — подтолкнул его к двери Пайчадзе. — Разбудим, конечно!
   Лабораторное исследование заняло несколько часов. Как только оно было закончено, Белопольский попросил всех собраться в красном уголке. Разумеется, никто не заставил себя ждать.
   — Дерево, — начал Баландин, — из которого сделано бревно, имеет некоторые особенности, но, в общем, оно родственно земным растениям. Мы считаем, что с большой долей вероятности можно сказать, — оно было сломано больше восьмисот часов тому назад. Состояние древесных волокон у места слома и внутри приводит к такому выводу.
   — Насколько больше? — спросил Пайчадзе.
   — Станислав Казимирович считает, что между восемьюстами и восемьюстами пятидесятью.
   Пайчадзе переглянулся с Белопольским.
   — Подождите, — сказал он. — Я сейчас соображу. Восемьсот пятьдесят. Так! Это выходит тридцать пять наших суток. Иначе говоря, 12 июня.
   — В полночь, — сказал Белопольский.
   — Разве вам уже известна продолжительность суток на Венере? — удивился Баландин.
   — Да. Вчера, в четырнадцать часов тридцать одну минуту, был точно полдень.
   — Как же вы это определили, не видя Солнца?
   — По фотографиям. Арсен Георгиевич ежедневно производил снимки неба в лучах инфракрасной части спектра. На них ясно можно различить положение Солнца. Это позволило рассчитать продолжительность суток. Они равны двадцати трем земным суткам. Таким образом получается, что дерево было сломано с корня около полутора венерианских суток тому назад, примерно в полночь.