Страница:
Константин Мартынов
Брызги зла
Часть первая
ВОРОН
Человечество торопилось жить, и средства массовой информации взахлеб комментировали подробности бытия, выплескивая на одуревших слушателей ушаты помоев: где-то весело звенели бокалами с шампанским празднующие погибель конкурента бизнесмены, где-то сухо трещали выстрелы бандитских разборок, бродили озверевшие от ломки наркоманы, беспробудно пьяные отцы насиловали дочерей, а матери, исключительно в воспитательных целях, прижигали сыновьям пальцы.
Тонкую грань, отделяющую мир от хаоса, по-крысиному, алчно и бездумно, прогрызал разношерстный – от бомжей до продажных политиканов – сброд. Кое-где истончившаяся до кисейной прозрачности ткань реальности не выдерживала очередного укуса, и мутный волдырь Зла вздувался на месте не успевшего зарасти прорыва и лопался, разбрасывая отравленные брызги.
Большинство попавших под ядовитый дождь умирали в мучениях, но некоторые выживали, и неизвестно кому повезло больше – погибшим или выжившим…
Тонкую грань, отделяющую мир от хаоса, по-крысиному, алчно и бездумно, прогрызал разношерстный – от бомжей до продажных политиканов – сброд. Кое-где истончившаяся до кисейной прозрачности ткань реальности не выдерживала очередного укуса, и мутный волдырь Зла вздувался на месте не успевшего зарасти прорыва и лопался, разбрасывая отравленные брызги.
Большинство попавших под ядовитый дождь умирали в мучениях, но некоторые выживали, и неизвестно кому повезло больше – погибшим или выжившим…
Глава 1
НЕОФИТ
Есть ли в мире звуки, которые вы не переносите? Скрип мела по школьной доске? Напильника по стеклу? Для меня самым ненавистным всегда был утренний звон будильника. Вот и сейчас хочется запустить по дребезжащему жестяному мучителю чем-нибудь тяжелым. Удерживают два фактора – первый: этот реликт – наследство, доставшееся от покойной бабки, и второй – все равно придется покупать новый, а таких монстров нынче не выпускают. Новомодные же электронные вякалки достучаться до меня, спящего, просто не в состоянии – проверено по нечастым ночевкам у приятелей.
Очередная победа бездушного железа – встаю и тащусь в ванную, привычно закуривая на ходу. Боги! Что за гадость добавляют нынче в курево? Не прокашляться! Не зря все-таки «Минздрав предупреждает…».
Единственный плюс моей «хрущобы» – возможность экономить время на переходах – при совмещенном санузле от унитаза до умывальника полшага. Выверенный маршрут! Сейчас умоюсь, побреюсь и на кухню – в холодильнике вчерашний кефир, в хлебнице – оставшаяся с вечера несъеденная булочка с маслом. Завтрак холостяка. Все по накатанной колее, автоматически, без участия все еще дремлющего мозга…
По крайней мере до этого злосчастного утра.
Досадливо поморщившись, я показал отражению язык.
В ответ оно ухмыльнулось, приподняв верхнюю губу и обнажив пару неприятного вида длинных и острых клыков…
Как ни странно, я не испугался. Не потому ли, что вспомнил соответствующий бородатый анекдот о необходимости закусывать? К сожалению, через секунду юмор ситуации перестал до меня доходить: я был сух, как пустыня Сахара, выпив последнюю стопку дня три тому назад. Неужели пора к психиатру? Ласковый врач и уютная палата, с обитыми матрасами стенками… И это перед сдачей квартального отчета! Да, наш главбух, лапочка-шеф, меня и там достанет… и сгрызет, тщательно обгладывая каждую косточку!
Может, поблазилось? Я опасливо повторил эксперимент с высунутым языком. Небритый тип в зеркале безучастно скопировал дурацкое выражение моей физиономии, как и тысячи раз до этого.
Изгруди вырвался облегченный вздох – таки почудилось! Я тут же нашел тривиальное объяснение – просто не участвовавший в механическом утреннем действе мозг досматривал последний сон. Помнится, в армии я даже в строю на марше ухитрялся спать, пристроившись к впереди идущему и уткнувшись лбом в колючий ворс влажной от росы солдатской шинели. Очень удобно… пока дорога не поворачивает.
Я улыбнулся воспоминаниям и принялся за бритье «на сухую», благо аэрозольная пена позволяла это сделать без лишних страданий. А умыться можно и на кухне, из чайника.
Более-менее приведя себя в порядок, я решил, что созрел для завтрака, и открыл холодильник. Навстречу мне вырвалось облако морозного пара. Похоже, разладился терморегулятор. То-то мой старичок «Розенлев» аж мотором трясет от усердия! Ладно, лишь бы кефир насмерть не заморозил. Сквозь пар я разглядел заветную чашку с положенной поперек ложечкой и извлек из промороженного пластикового чрева.
Достать-то я достал, но до стола донести не смог – вмиг онемевшие от холода пальцы пронзило резкой болью и чашка, ударившись об пол, вдребезги разлетелась. Вместе с ней хрустнула и распалась надвое стальная ложка… Интересно, при какой температуре сталь становится хрупкой? Если верить антарктическим историям Санина, то около минус семидесяти… Проверять по справочникам желания не было.
Кровообращение в обмороженных пальцах потихоньку восстанавливалось, и они нестерпимо ныли. Странновато начинается денек…
Тупо глядя на куски чашки и заледеневшего кефира, я опустился на табурет… и тут же взвился в воздух: то, что еще вчера служило надежной опорой моему седалищу, теперь напоминало большой ком розоватого желе, продолжавшего колыхаться от прикосновения.
Это был последний звонок – пытаясь сохранить остатки самообладания, я, пятясь, медленно удалился из кухни. Оставалось признать очевидный, хотя и малоприятный факт – я действительно сбрендил. Не вовремя! Ужасно не вовремя! Шеф обязательно решит, что я напортачил в отчете и пытаюсь избежать наказания. И это тогда, когда идеальный – «с иголочки» – отчет лежит в моем портфеле! Что делать, а? Что делать? Меня колотило. Мурашки волнами пробегали по телу, заставляя передергиваться. Я снова закурил, не обращая внимания на гадостный вкус во рту. Нет! Отчет обязан еще до обеда лежать на столе у главбуха! Невзирая на мое сумасшествие. Решено – иду на работу, что бы ни происходило вокруг. Главное – не обращать внимания на галлюцинации.
Одеться удалось без особых проблем, хотя меня не покидало ощущение, что из глубины платяного шкафа за мной кто-то злобно следит. Неприятности возникли позже, когда я подошел к входной двери: на полированном металлическом шаре дверной ручки вдруг проступило некое подобие лица с поросячьим рыльцем и маленькими глазками. Ручка тут же обрела самостоятельность и с пронзительным хихиканьем заметалась по дверному полотну, ловко уворачиваясь от моих рук. При каждом новом промахе хихиканье становилось все злораднее. Я прекратил бесплодные попытки поймать свинячью харю голыми руками и осмотрелся в поисках подходящего инструмента. Помогла обычная холостяцкая безалаберность: в углу валялась груда рыболовного снаряжения, брошенная после неудачной воскресной вылазки. Не торопясь, я достал из чехла складной подсак и повернулся к двери. Рыло на миг замерло, пытаясь сообразить, что за каверзу я сочинил.
Не дав ей времени на размышления, я резко выбросил подсак вперед, и обиженная таким коварством ручка жалобно завизжала. Игнорируя ее верещание и жалкие попытки укусить меня своим маленьким ротиком, я открыл дверь и выглянул на лестничную площадку.
Все было в норме.
– Ничего тут и быть не может, – убеждал я себя вполголоса, – а если что и произойдет, так исключительно в моей больной голове. И нечего бояться… кроме возможного опоздания!
Я глянул на дешевые китайские электронные часы. Полвосьмого! Все несуразности моего сегодняшнего бытия разом отошли на второй план: времени до начала рабочего дня оставалось катастрофически мало! Но все же еще был призрачным шанс успеть, и я, не надеясь на вечно сломанный лифт, сломя голову ринулся вниз по лестнице.
Когда дверь подъезда наконец соизволила захлопнуться за моей спиной, я был от нее уже метрах в пятидесяти. Впереди замаячила автобусная остановка. Теперь все надежда, что автобус не заставит себя ждать!
Улица была безлюдной. Слишком безлюдной для начала рабочего дня. Собственно, кроме меня никого вокруг не было, и тишину нарушало только гулкое эхо моих торопливых шагов, всполошенным зайцем метавшееся меж зловеще притихших домов. Кстати о домах – что-то я раньше не замечал всех этих вычурных излишеств: атланты с кариатидами, горгульи на водостоках… Откуда взяться подобному в маленьком, затерянном на севере России провинциальном городке? Очевидные галлюцинации, которые я условился не замечать.
Несмотря на успокоительную мантру о временно «съехавшей крыше», мне вновь стало не по себе. Затравленно озираясь, я домчался до остановки и забился в чуть затененный угол павильона, фантазией архитектора созданного из причудливо гнутых листов дымчатого стекла.
Минуты бежали, все больше увеличивая мое опоздание, а вожделенного автобуса по-прежнему не было. Словно страдающий агорафобией, я боялся высунуть нос за пределы павильона остановки: мало ли какой еще сюрпризец подкинет воспаленное воображение! Да и делать это было незачем – не только тротуары поражали своей пустынностью – за все время моего ожидания на дороге не появилось ни одного автомобиля. Только ржавые остовы, сиротливо приткнувшиеся к обочинам, напоминали о том, что на дворе конец двадцатого века.
Не сразу я заметил, что тени в павильоне начали сгущаться. Чувство защищенности, отгороженности от внешнего мира и неприятностей убаюкивало. Исподволь я смежил веки и долго стоял с закрытыми глазами, наслаждаясь безопасностью. Меж тем тени сменились тьмой, и любопытство, с трудом пробившись сквозь трясину заторможенного сознания, заставило меня бросить из-под чуть приоткрытых ресниц томный взгляд на окружающую действительность. Увиденное вмиг заставило очнуться от гипнотической неги: стеклянная будка тихо оплывала, создавая кокон, не внушающий веры в мое счастливое будущее. Роль перла меня не прельщала, как и роль закуски, а потому я рыбкой прыгнул в оставшийся от входа полуметровой высоты лаз.
Сзади что-то ухнуло, в спину дохнуло порывом зловонного ветра, и меня схватили за ногу. В панике я рванулся так, что выдрался бы и из «испанского сапога». Откатившись на несколько метров, я с грустью понял, что остался без правого, почти нового туфля, однако стоило оглянуться, как мысли о нем отступили на задний план: на месте павильона сидела огромная, покрытая стекающей с боков слизью зеленовато-коричневая бородавчатая жаба и смотрела мне вслед тоскливо-голодным взором. Туфель валялся в трех метрах от ее пасти.
В голове моей мелькнула мысль о его спасении, но вовремя исчезла: из приоткрывшейся черноты жабьей пасти молнией выскользнул длинный тонкий язык и тут же втянулся назад, унося предмет моих раздумий.
Идти полуразутым оказалось жутко неудобно, а ждать автобус рядом с жабой, пусть даже она всего лишь плод моего воспаленного воображения, казалось глупым. Я снял второй туфель, печально шмыгнул носом, прощаясь с любимой обувкой, и швырнул его в морду чудовища. А кто бы на моем месте поступил иначе?
С чавкающим звуком ботинок угодил прямо в выкаченный немигающий жабий глаз. Чудовище обиженно взбрыкнуло и неуклюже двинулось в мою сторону. Вот они, последствия необдуманных поступков! Заводить чересчур близкое знакомство с оскорбленной жабой почему-то не хотелось. Даже если это сплошная иллюзия.
«Пора уносить ноги!» – сообщил я самому себе и побежал к далекому проектному институту, где меня ждал не менее страшный монстр в образе огнедышащего главбуха. Счастье, что портфель с отчетом я по-прежнему не выпускал из рук: будет чем откупиться за опоздание.
Быстро набрав темп, я пролетел три квартала, как в юношеские годы – почти не касаясь ногами земли, но потом возраст взял свое – все-таки почти тридцать – не пятнадцать – пришлось немного притормозить, чтобы избавиться от одышки и покалывания в боку. К тому же впереди виднелся вскрытый асфальт, окруженный кучами вынутого грунта. Через отрытую траншею кто-то заботливо перебросил пару досок, призванных служить ненадежным мостиком. Я вступил на хлипкое сооружение и, любопытствуя, бросил взгляд в раскоп.
В яме старым скелетом серел бетонный колодец канализации. Прогнившие стыки сочились грязью. Из открытого люка тошнотворно воняло, и странные скрежещущие звуки доносились оттуда. Я сделал еще один шаг по угрожающе потрескивающим и прогибающимся доскам. Конструкция заходила ходуном, я взмахнул руками, стараясь восстановить равновесие, и невольно скосил глаза вниз.
Из горловины люка, заполнив собой все отверстие, появилась огромная мерзкая крысиная морда. Кровавые шары глаз остановились на мне, и кошмарное создание заворочалось, стараясь побыстрей выдраться наружу. Показалась напряженно вытянутая шея, секундой позже рядом с ней протиснулась лапа, покрытая морщинистой грязно-розовой кожей, с засохшей коркой нечистот на когтях.
Я оценил расстояние до противоположной стороны канавы и понял, что перебраться не успею. Развернувшись, я прыгнул на близкую насыпь, упав на четвереньки и вцепившись пальцами в рыхлый грунт, не переводя духа, вскарабкался на вершину и замер: навстречу мне, переваливаясь, ковыляла обиженная жаба.
Завидев меня, она радостно булькнула и прибавила скорости. Я оглянулся: крыса, не спуская с меня жадного взгляда, заканчивала выбираться из тесноты бетонного колодца.
До жабы оставалось еще полтора квартала, но ползла она не многим быстрее неторопливого человеческого шага, и я бросился ей навстречу, надеясь свернуть в недалекий проулок. Чуть позже я понял, что просчитался – близость добычи добавила прыти проклятому земноводному. Добежать до поворота я не успевал. Сейчас мне было уже глубоко безразлично, насколько эфемерны создания, устроившие за мной охоту! Экспериментировать, как я уже отмечал, не хотелось. Я заметался в поисках спасительного выхода. Тщетно – все встреченные на пути парадные оказались запертыми на огромные висячие замки, а иные даже крест-накрест заколочены досками; окна первых этажей скрывались за толстыми металлическими решетками, и ни одной пожарной лестницы поблизости!
Последняя непроверенная парадная! Я врезался в нее со всего разгона, надеясь вышибить дверь, если она заперта. Безрезультатно. Массивные дубовые створки даже не дрогнули. Я оглянулся: крыса уже выбралась из люка и теперь семенила по мостовой, волоча голый, толщиной в человеческую ногу хвост. Приметив конкурента и не желая упускать добычу, жаба удвоила усилия. Отчаянно вжавшись в дверь, словно надеясь слиться с ней, я больно ударился виском о твердый лепесток вырезанного на филенке цветка. Что-то негромко щелкнуло, и лепесток втянулся в дверь. Пару секунд я недоуменно рассматривал скособочившийся цветок, пока не сообразил – секретный замок! Я лихорадочно забарабанил пальцами по резьбе, нажимая на все цветы и листики в надежде случайно попасть на нужные. Цокот когтей по тротуару и шлепанье жабьих лап доносились все отчетливее, но я не оборачивался, боясь отвлечься и потерять последние отведенные мне мгновения. Я уже чувствовал смрадное крысиное дыхание, когда наконец донесся желанный скрежет отодвинувшегося засова, и дверь приотворилась!
В один миг я оказался внутри и захлопнул за спиной тяжелую створку. С негромким клацаньем язычок замка встал на место, и одновременно с этим снаружи в дверь ударило грузное тело. Жутко скрежетнули когти, и раздался громкий разочарованный вопль: крыса выиграла гонку, но приз ускользнул. Экая несправедливость!
Впрочем, надежды мутант-переросток не терял – дверь продолжала сотрясаться, и крепления замка начали поддаваться неутомимому натиску осатаневшего от близости добычи монстра.
Галлюцинация это или нет, но дверь стоило чем-нибудь подпереть. Я осмотрел небольшой холл и обратил внимание на зашитую фанерой нишу под лестницей с маленьким навесным замочком на хлипкой дверце. То что надо! Замочек жалобно хрустнул под моим рывком, и дворницкая кладовочка явила миру свое содержимое: метелки и лопаты, сложенные друг в друга ведра, жестяная ванна с горкой песка и большой ржавый лом. Лом!!! Он-то мне и нужен!
Подперев дверь, я достал дрожащими пальцами папиросу, размял, роняя на пол табачные крошки, и закурил. Ноги, честно унеся меня от голодных бестий, объявили забастовку, и мне пришлось опуститься на лестничную ступеньку.
Клубы табачного дыма лениво расползались по лестнице. На полу валялась пара выкуренных до мундштука окурков. Я затягивался третьим, размышляя о судьбе моей тяжкой.
Сейчас, немного успокоившись, я уже не стал бы так категорично декларировать свое сумасшествие – никакая галлюцинация не может быть такой долгой, яркой и реалистичной. Или может? Для однозначного ответа не хватало медицинского образования. Кто же все-таки сошел с ума – я или окружающий мир? Постепенно я начал склоняться к последнему. И стало еще страшнее.
Лучше уж палата в психиатрической клинике, чем охотящиеся на городских улицах чудовища. Я ведь бухгалтер, а не Конан-варвар! С ностальгической нежностью я погладил портфель с квартальным отчетом и поднялся на ноги – слушать непрекращающуюся возню за дверями становилось невмоготу. Единственный свободный путь вел наверх, и я зашагал по мраморным ступеням в поисках если не помощи, то ответов.
Все уехали в отпуск? Включая вездесущих бабок-пенсионерок? Заколотив наглухо парадные во всех домах? Я недоверчиво хмыкнул и поднялся на следующий этаж. Сколько их в этом доме? Шесть? Семь? На улице было не до счета.
На этот раз мне звонить не понадобилось: все двери оказались распахнутыми настежь, а одна из них, сорванная с одной из петель, косо свисала в разгромленную прихожую. Поколебавшись, я выбрал именно ее и прошел до порога комнаты. Дальше разгром становился непроходимым, словно под полом взорвалась фаната. Обломки половых досок торчали вкривь и вкось, белея измочаленными концами. На одном из обломков недоеденным шашлыком повис старинный радиоприемник; замызганным городским снегом серели клочья ваты, вывалившись из вспоротых матрацев; повсюду блестели лужицы разбитых стекол; рваные полосы полуоторванных обоев свисали со стен, чуть слышно шурша на сквозняке.
Ясно было, что ответов на мои вопросы здесь давать некому, и, суда по слою пыли, довольно давно. Странно, конечно, для столь респектабельного внешне здания. Неестественно. Я недоуменно пожал плечами и покинул растерзанную квартиру.
На удивление просторный холл, служивший прихожей в соседней, казался чистым до стерильности. От больницы его отличала только отделка – в лечебницах не любят помпезные, красные с обилием золота тона, здесь же в них было выдержано все, начиная с настенных бра и заканчивая массивными рамами затянутых почти непрозрачной патиной старинных портретов. Тишина давила, и хотелось заорать, чтобы нарушить ее нестерпимый гнет.
Вопреки желанию я тихо, на цыпочках, прошел через холл, миновал огромную гостиную, уставленную заботливо укрытой полотняными чехлами мебелью. Из огромного тканевого шара, висящего под потолком, потерянно высовывался запыленный рожок хрустальной люстры, украшенный потерявшими блеск подвесками. Неужели здесь когда-то веселились люди? Пили вино, шутили, танцевали? Верилось с трудом – такая атмосфера должна царить в – затерянных храмах забытых богов. Мрачная, таинственная и жутковатая.
В дальнем конце зала, полускрытый в тени тяжелых драпировок, виднелся проем в следующую комнату. Все так же, стараясь не шуметь, я приблизился, заглянул внутрь, и дыхание замерло в груди: посреди лишенной окон, обшитой алым шелком комнаты, на застеленном черным бархатом столе стоял массивный открытый гроб, поблескивая полированными боками в свете горевших вокруг него свечей, укрепленных в высоких медных шандалах. В гробу лежал иссохший мертвец в черном костюме и ослепительно белой манишке. Глаза покойника были открыты, а рот искажала кривая усмешка, обнажая неприятного вида желтые зубы.
Внезапно до моего слуха донесся тихий скрип, и голова покойного повернулась ко входу, ища глазами дерзнувшего нарушить его покой. Взгляд мертвеца неумолимо приближался к моей вмиг побледневшей физиономии, торчавшей из-за портьеры. В последнюю секунду я все же сумел сбросить накатившее оцепенение и беззвучно, не дыша, вышел из квартиры, аккуратно затворив за собой дверь.
Только на лестничной площадке я позволил себе перевести дух и мгновенно взлетел на следующий этаж, подальше от неумершего и его логова.
Я, как и многие, люблю «ужастики», но на экране телевизора, в сочетании с мягким диваном под задницей и баночкой холодного пивка в руках. Кстати, на экране подобная мизансцена кроме иронии ничего бы не вызвала: слишком уж все отдавало дешевыми голливудскими клише. Теперь же я обливался холодным потом, стоя на полутемной лестничной площадке верхнего этажа, не решаясь продолжить поиски. Но и стоять здесь тоже не казалось безопасным: разыгравшееся воображение услужливо рисовало то вставшего из гроба мертвеца, то сумевшую наконец справиться с преградой крысу-переростка… В конечном счете терять было нечего, и я робко тронул вертушку ближайшего звонка, готовый бежать прочь в случае опасности…
Ничего не произошло, и я, исполнившись нахальства, требовательно крутнул беззащитный звонок, отозвавшийся из-за двери переполошенной трелью.
– Сейчас, подождите секунду!
Высокий девичий голос прозвучал по-неземному прекрасной музыкой, и я готов был упасть на колени перед моей будущей спасительницей, даже если сама она страшна, как всадники Апокалипсиса, но возникшая в дверях девушка повергла мой замученный безумными событиями разум в состояние полного ступора.
Она была прекрасна. Я созерцал виденье, посещающее юношескую часть населения только в самых горячечных снах. Она смотрела на меня дивными лучистыми глазами, затенить которые не могло даже очаровательное опахало длинных изогнутых ресниц. На ней был только почти прозрачный пеньюар, и локон черных, как южная ночь, волос стекал на высокую девичью грудь, оттеняя нежно просвечивающий розовый бутон соска…
Я глупо улыбнулся и икнул, пытаясь издать хоть один членораздельный звук, но безуспешно. Девушка терпеливо ждала результатов моих усилий. Похоже, она знала, какое впечатление может произвести на мужскую половину человечества, и теперь наслаждалась произведенным эффектом.
– Что же, мы так и будем смотреть друг на друга? – сжалилась она наконец. – Заходите, мне кажется, вам все-таки есть что сказать, мой молчаливый гость!
Я шагнул, тут же зацепившись за порог. Большой палец босой ноги взорвался неистовой болью, вмиг вернув мне способность говорить… Лучше бы я оставался немым: вырвавшееся выражение к разряду интеллигентных отнести было нельзя даже с большой натяжкой. Я покраснел и опустил взгляд, уставившись на изодранные в лохмотья носки и перепачканный костюм. Совсем не то, что требуется для хорошего первого впечатления…
Меж тем девушка, тактично не заметив ни моих грязных ног, ни соленой рулады, успела пройти вглубь коридора, сделав мне приглашающий жест. Я, памятуя об оставшихся позади монстрах, тщательно запер дверь, попутно убедившись в надежности запоров, и двинулся следом. Коридор привел в гостиную.
Девушка уже сидела в кресле у не по сезону жарко пылающего камина, поджав под себя ножки в похожих на пушистые облачка домашних туфельках. Пока я возился с замками, она успела переодеться в платьице, глубокое декольте которого скорее подчеркивало, чем прятало девичьи прелести. Будь это в прежней жизни, я бы решил, что впечатление, не смотря ни на что, произвести удалось, но сейчас только слегка удивился тому, как мало времени ей понадобилось на переодевание. Или я приходил в себя достаточно долго?
Гостиная была под стать хозяйке – изящно и со вкусом обставленная, выдержанная в нежных пастельных тонах – не гостиная, а уголок, созданный для любовных признаний.
– Вам нравится? – спросила она, заметив мой интерес к обстановке. – Квартиру, еще для моей покойной матери, обустраивала моя тетя в соответствии с собственными вкусами. Когда я осталась одна, то не стала ничего менять. Уютно, не правда ли?
Девушка плавно повела рукой к стоящему напротив нее креслу, и я послушно сел. Теперь нас разделал только легкий стеклянный столик, на котором призывно расположились фигурные бутылочки с разноцветными ликерами и пузатый высокогорлый сосуд с темно-янтарным содержимым, подозрительно напоминающим коньяк. На блюдечках и вазочках присутствовало достаточно деликатесов, чтобы удовлетворить самый взыскательный вкус. Получается, что я проторчал в прихожей не менее получаса, если девушка успела не только переодеться, но и приготовить угощение. Не заметил, как прошли полчаса? Ну-ну.
Наверное, шок еще не прошел, иначе я бы не смог по-хозяйски уверенным жестом налить себе полный фужер коньяка – а в пузатой бутылке таки оказался именно он, – только затем сообразив спросить:
– Вы позволите?
Девушка утвердительно кивнула, но я, не дожидаясь одобрения, опрокинул бокал в глотку. По пищеводу прокатилась огненная волна, вернув дар речи и некоторую толику былой самоуверенности.
Очередная победа бездушного железа – встаю и тащусь в ванную, привычно закуривая на ходу. Боги! Что за гадость добавляют нынче в курево? Не прокашляться! Не зря все-таки «Минздрав предупреждает…».
Единственный плюс моей «хрущобы» – возможность экономить время на переходах – при совмещенном санузле от унитаза до умывальника полшага. Выверенный маршрут! Сейчас умоюсь, побреюсь и на кухню – в холодильнике вчерашний кефир, в хлебнице – оставшаяся с вечера несъеденная булочка с маслом. Завтрак холостяка. Все по накатанной колее, автоматически, без участия все еще дремлющего мозга…
По крайней мере до этого злосчастного утра.
* * *
Отвернутый кран долго нутряно урчал и, смачно выплюнув шматок густой ржавой жижи, окончательно перестал подавать признаки жизни. Я растерянно повертел в руках зубную щетку и поднял взгляд к зеркалу. Отражался небритый русоволосый мужичок неполных тридцати лет, хиловатый, но с уже наметившимся животиком, оттопыривающим несвежую – надо бы поменять – майку. Не особо радующее зрелище. Гимнастикой заняться, что ли?Досадливо поморщившись, я показал отражению язык.
В ответ оно ухмыльнулось, приподняв верхнюю губу и обнажив пару неприятного вида длинных и острых клыков…
Как ни странно, я не испугался. Не потому ли, что вспомнил соответствующий бородатый анекдот о необходимости закусывать? К сожалению, через секунду юмор ситуации перестал до меня доходить: я был сух, как пустыня Сахара, выпив последнюю стопку дня три тому назад. Неужели пора к психиатру? Ласковый врач и уютная палата, с обитыми матрасами стенками… И это перед сдачей квартального отчета! Да, наш главбух, лапочка-шеф, меня и там достанет… и сгрызет, тщательно обгладывая каждую косточку!
Может, поблазилось? Я опасливо повторил эксперимент с высунутым языком. Небритый тип в зеркале безучастно скопировал дурацкое выражение моей физиономии, как и тысячи раз до этого.
Изгруди вырвался облегченный вздох – таки почудилось! Я тут же нашел тривиальное объяснение – просто не участвовавший в механическом утреннем действе мозг досматривал последний сон. Помнится, в армии я даже в строю на марше ухитрялся спать, пристроившись к впереди идущему и уткнувшись лбом в колючий ворс влажной от росы солдатской шинели. Очень удобно… пока дорога не поворачивает.
Я улыбнулся воспоминаниям и принялся за бритье «на сухую», благо аэрозольная пена позволяла это сделать без лишних страданий. А умыться можно и на кухне, из чайника.
Более-менее приведя себя в порядок, я решил, что созрел для завтрака, и открыл холодильник. Навстречу мне вырвалось облако морозного пара. Похоже, разладился терморегулятор. То-то мой старичок «Розенлев» аж мотором трясет от усердия! Ладно, лишь бы кефир насмерть не заморозил. Сквозь пар я разглядел заветную чашку с положенной поперек ложечкой и извлек из промороженного пластикового чрева.
Достать-то я достал, но до стола донести не смог – вмиг онемевшие от холода пальцы пронзило резкой болью и чашка, ударившись об пол, вдребезги разлетелась. Вместе с ней хрустнула и распалась надвое стальная ложка… Интересно, при какой температуре сталь становится хрупкой? Если верить антарктическим историям Санина, то около минус семидесяти… Проверять по справочникам желания не было.
Кровообращение в обмороженных пальцах потихоньку восстанавливалось, и они нестерпимо ныли. Странновато начинается денек…
Тупо глядя на куски чашки и заледеневшего кефира, я опустился на табурет… и тут же взвился в воздух: то, что еще вчера служило надежной опорой моему седалищу, теперь напоминало большой ком розоватого желе, продолжавшего колыхаться от прикосновения.
Это был последний звонок – пытаясь сохранить остатки самообладания, я, пятясь, медленно удалился из кухни. Оставалось признать очевидный, хотя и малоприятный факт – я действительно сбрендил. Не вовремя! Ужасно не вовремя! Шеф обязательно решит, что я напортачил в отчете и пытаюсь избежать наказания. И это тогда, когда идеальный – «с иголочки» – отчет лежит в моем портфеле! Что делать, а? Что делать? Меня колотило. Мурашки волнами пробегали по телу, заставляя передергиваться. Я снова закурил, не обращая внимания на гадостный вкус во рту. Нет! Отчет обязан еще до обеда лежать на столе у главбуха! Невзирая на мое сумасшествие. Решено – иду на работу, что бы ни происходило вокруг. Главное – не обращать внимания на галлюцинации.
Одеться удалось без особых проблем, хотя меня не покидало ощущение, что из глубины платяного шкафа за мной кто-то злобно следит. Неприятности возникли позже, когда я подошел к входной двери: на полированном металлическом шаре дверной ручки вдруг проступило некое подобие лица с поросячьим рыльцем и маленькими глазками. Ручка тут же обрела самостоятельность и с пронзительным хихиканьем заметалась по дверному полотну, ловко уворачиваясь от моих рук. При каждом новом промахе хихиканье становилось все злораднее. Я прекратил бесплодные попытки поймать свинячью харю голыми руками и осмотрелся в поисках подходящего инструмента. Помогла обычная холостяцкая безалаберность: в углу валялась груда рыболовного снаряжения, брошенная после неудачной воскресной вылазки. Не торопясь, я достал из чехла складной подсак и повернулся к двери. Рыло на миг замерло, пытаясь сообразить, что за каверзу я сочинил.
Не дав ей времени на размышления, я резко выбросил подсак вперед, и обиженная таким коварством ручка жалобно завизжала. Игнорируя ее верещание и жалкие попытки укусить меня своим маленьким ротиком, я открыл дверь и выглянул на лестничную площадку.
Все было в норме.
– Ничего тут и быть не может, – убеждал я себя вполголоса, – а если что и произойдет, так исключительно в моей больной голове. И нечего бояться… кроме возможного опоздания!
Я глянул на дешевые китайские электронные часы. Полвосьмого! Все несуразности моего сегодняшнего бытия разом отошли на второй план: времени до начала рабочего дня оставалось катастрофически мало! Но все же еще был призрачным шанс успеть, и я, не надеясь на вечно сломанный лифт, сломя голову ринулся вниз по лестнице.
Когда дверь подъезда наконец соизволила захлопнуться за моей спиной, я был от нее уже метрах в пятидесяти. Впереди замаячила автобусная остановка. Теперь все надежда, что автобус не заставит себя ждать!
Улица была безлюдной. Слишком безлюдной для начала рабочего дня. Собственно, кроме меня никого вокруг не было, и тишину нарушало только гулкое эхо моих торопливых шагов, всполошенным зайцем метавшееся меж зловеще притихших домов. Кстати о домах – что-то я раньше не замечал всех этих вычурных излишеств: атланты с кариатидами, горгульи на водостоках… Откуда взяться подобному в маленьком, затерянном на севере России провинциальном городке? Очевидные галлюцинации, которые я условился не замечать.
Несмотря на успокоительную мантру о временно «съехавшей крыше», мне вновь стало не по себе. Затравленно озираясь, я домчался до остановки и забился в чуть затененный угол павильона, фантазией архитектора созданного из причудливо гнутых листов дымчатого стекла.
Минуты бежали, все больше увеличивая мое опоздание, а вожделенного автобуса по-прежнему не было. Словно страдающий агорафобией, я боялся высунуть нос за пределы павильона остановки: мало ли какой еще сюрпризец подкинет воспаленное воображение! Да и делать это было незачем – не только тротуары поражали своей пустынностью – за все время моего ожидания на дороге не появилось ни одного автомобиля. Только ржавые остовы, сиротливо приткнувшиеся к обочинам, напоминали о том, что на дворе конец двадцатого века.
Не сразу я заметил, что тени в павильоне начали сгущаться. Чувство защищенности, отгороженности от внешнего мира и неприятностей убаюкивало. Исподволь я смежил веки и долго стоял с закрытыми глазами, наслаждаясь безопасностью. Меж тем тени сменились тьмой, и любопытство, с трудом пробившись сквозь трясину заторможенного сознания, заставило меня бросить из-под чуть приоткрытых ресниц томный взгляд на окружающую действительность. Увиденное вмиг заставило очнуться от гипнотической неги: стеклянная будка тихо оплывала, создавая кокон, не внушающий веры в мое счастливое будущее. Роль перла меня не прельщала, как и роль закуски, а потому я рыбкой прыгнул в оставшийся от входа полуметровой высоты лаз.
Сзади что-то ухнуло, в спину дохнуло порывом зловонного ветра, и меня схватили за ногу. В панике я рванулся так, что выдрался бы и из «испанского сапога». Откатившись на несколько метров, я с грустью понял, что остался без правого, почти нового туфля, однако стоило оглянуться, как мысли о нем отступили на задний план: на месте павильона сидела огромная, покрытая стекающей с боков слизью зеленовато-коричневая бородавчатая жаба и смотрела мне вслед тоскливо-голодным взором. Туфель валялся в трех метрах от ее пасти.
В голове моей мелькнула мысль о его спасении, но вовремя исчезла: из приоткрывшейся черноты жабьей пасти молнией выскользнул длинный тонкий язык и тут же втянулся назад, унося предмет моих раздумий.
Идти полуразутым оказалось жутко неудобно, а ждать автобус рядом с жабой, пусть даже она всего лишь плод моего воспаленного воображения, казалось глупым. Я снял второй туфель, печально шмыгнул носом, прощаясь с любимой обувкой, и швырнул его в морду чудовища. А кто бы на моем месте поступил иначе?
С чавкающим звуком ботинок угодил прямо в выкаченный немигающий жабий глаз. Чудовище обиженно взбрыкнуло и неуклюже двинулось в мою сторону. Вот они, последствия необдуманных поступков! Заводить чересчур близкое знакомство с оскорбленной жабой почему-то не хотелось. Даже если это сплошная иллюзия.
«Пора уносить ноги!» – сообщил я самому себе и побежал к далекому проектному институту, где меня ждал не менее страшный монстр в образе огнедышащего главбуха. Счастье, что портфель с отчетом я по-прежнему не выпускал из рук: будет чем откупиться за опоздание.
Быстро набрав темп, я пролетел три квартала, как в юношеские годы – почти не касаясь ногами земли, но потом возраст взял свое – все-таки почти тридцать – не пятнадцать – пришлось немного притормозить, чтобы избавиться от одышки и покалывания в боку. К тому же впереди виднелся вскрытый асфальт, окруженный кучами вынутого грунта. Через отрытую траншею кто-то заботливо перебросил пару досок, призванных служить ненадежным мостиком. Я вступил на хлипкое сооружение и, любопытствуя, бросил взгляд в раскоп.
В яме старым скелетом серел бетонный колодец канализации. Прогнившие стыки сочились грязью. Из открытого люка тошнотворно воняло, и странные скрежещущие звуки доносились оттуда. Я сделал еще один шаг по угрожающе потрескивающим и прогибающимся доскам. Конструкция заходила ходуном, я взмахнул руками, стараясь восстановить равновесие, и невольно скосил глаза вниз.
Из горловины люка, заполнив собой все отверстие, появилась огромная мерзкая крысиная морда. Кровавые шары глаз остановились на мне, и кошмарное создание заворочалось, стараясь побыстрей выдраться наружу. Показалась напряженно вытянутая шея, секундой позже рядом с ней протиснулась лапа, покрытая морщинистой грязно-розовой кожей, с засохшей коркой нечистот на когтях.
Я оценил расстояние до противоположной стороны канавы и понял, что перебраться не успею. Развернувшись, я прыгнул на близкую насыпь, упав на четвереньки и вцепившись пальцами в рыхлый грунт, не переводя духа, вскарабкался на вершину и замер: навстречу мне, переваливаясь, ковыляла обиженная жаба.
Завидев меня, она радостно булькнула и прибавила скорости. Я оглянулся: крыса, не спуская с меня жадного взгляда, заканчивала выбираться из тесноты бетонного колодца.
До жабы оставалось еще полтора квартала, но ползла она не многим быстрее неторопливого человеческого шага, и я бросился ей навстречу, надеясь свернуть в недалекий проулок. Чуть позже я понял, что просчитался – близость добычи добавила прыти проклятому земноводному. Добежать до поворота я не успевал. Сейчас мне было уже глубоко безразлично, насколько эфемерны создания, устроившие за мной охоту! Экспериментировать, как я уже отмечал, не хотелось. Я заметался в поисках спасительного выхода. Тщетно – все встреченные на пути парадные оказались запертыми на огромные висячие замки, а иные даже крест-накрест заколочены досками; окна первых этажей скрывались за толстыми металлическими решетками, и ни одной пожарной лестницы поблизости!
Последняя непроверенная парадная! Я врезался в нее со всего разгона, надеясь вышибить дверь, если она заперта. Безрезультатно. Массивные дубовые створки даже не дрогнули. Я оглянулся: крыса уже выбралась из люка и теперь семенила по мостовой, волоча голый, толщиной в человеческую ногу хвост. Приметив конкурента и не желая упускать добычу, жаба удвоила усилия. Отчаянно вжавшись в дверь, словно надеясь слиться с ней, я больно ударился виском о твердый лепесток вырезанного на филенке цветка. Что-то негромко щелкнуло, и лепесток втянулся в дверь. Пару секунд я недоуменно рассматривал скособочившийся цветок, пока не сообразил – секретный замок! Я лихорадочно забарабанил пальцами по резьбе, нажимая на все цветы и листики в надежде случайно попасть на нужные. Цокот когтей по тротуару и шлепанье жабьих лап доносились все отчетливее, но я не оборачивался, боясь отвлечься и потерять последние отведенные мне мгновения. Я уже чувствовал смрадное крысиное дыхание, когда наконец донесся желанный скрежет отодвинувшегося засова, и дверь приотворилась!
В один миг я оказался внутри и захлопнул за спиной тяжелую створку. С негромким клацаньем язычок замка встал на место, и одновременно с этим снаружи в дверь ударило грузное тело. Жутко скрежетнули когти, и раздался громкий разочарованный вопль: крыса выиграла гонку, но приз ускользнул. Экая несправедливость!
Впрочем, надежды мутант-переросток не терял – дверь продолжала сотрясаться, и крепления замка начали поддаваться неутомимому натиску осатаневшего от близости добычи монстра.
Галлюцинация это или нет, но дверь стоило чем-нибудь подпереть. Я осмотрел небольшой холл и обратил внимание на зашитую фанерой нишу под лестницей с маленьким навесным замочком на хлипкой дверце. То что надо! Замочек жалобно хрустнул под моим рывком, и дворницкая кладовочка явила миру свое содержимое: метелки и лопаты, сложенные друг в друга ведра, жестяная ванна с горкой песка и большой ржавый лом. Лом!!! Он-то мне и нужен!
Подперев дверь, я достал дрожащими пальцами папиросу, размял, роняя на пол табачные крошки, и закурил. Ноги, честно унеся меня от голодных бестий, объявили забастовку, и мне пришлось опуститься на лестничную ступеньку.
Клубы табачного дыма лениво расползались по лестнице. На полу валялась пара выкуренных до мундштука окурков. Я затягивался третьим, размышляя о судьбе моей тяжкой.
Сейчас, немного успокоившись, я уже не стал бы так категорично декларировать свое сумасшествие – никакая галлюцинация не может быть такой долгой, яркой и реалистичной. Или может? Для однозначного ответа не хватало медицинского образования. Кто же все-таки сошел с ума – я или окружающий мир? Постепенно я начал склоняться к последнему. И стало еще страшнее.
Лучше уж палата в психиатрической клинике, чем охотящиеся на городских улицах чудовища. Я ведь бухгалтер, а не Конан-варвар! С ностальгической нежностью я погладил портфель с квартальным отчетом и поднялся на ноги – слушать непрекращающуюся возню за дверями становилось невмоготу. Единственный свободный путь вел наверх, и я зашагал по мраморным ступеням в поисках если не помощи, то ответов.
* * *
На площадке второго этажа оказалось четыре квартирные двери, украшенные старинными ручными звонками-вертушками. Я покрутил все по очереди, слушая раздававшееся в квартирах треньканье, но ответа не дождался. Как и этажом выше.Все уехали в отпуск? Включая вездесущих бабок-пенсионерок? Заколотив наглухо парадные во всех домах? Я недоверчиво хмыкнул и поднялся на следующий этаж. Сколько их в этом доме? Шесть? Семь? На улице было не до счета.
На этот раз мне звонить не понадобилось: все двери оказались распахнутыми настежь, а одна из них, сорванная с одной из петель, косо свисала в разгромленную прихожую. Поколебавшись, я выбрал именно ее и прошел до порога комнаты. Дальше разгром становился непроходимым, словно под полом взорвалась фаната. Обломки половых досок торчали вкривь и вкось, белея измочаленными концами. На одном из обломков недоеденным шашлыком повис старинный радиоприемник; замызганным городским снегом серели клочья ваты, вывалившись из вспоротых матрацев; повсюду блестели лужицы разбитых стекол; рваные полосы полуоторванных обоев свисали со стен, чуть слышно шурша на сквозняке.
Ясно было, что ответов на мои вопросы здесь давать некому, и, суда по слою пыли, довольно давно. Странно, конечно, для столь респектабельного внешне здания. Неестественно. Я недоуменно пожал плечами и покинул растерзанную квартиру.
На удивление просторный холл, служивший прихожей в соседней, казался чистым до стерильности. От больницы его отличала только отделка – в лечебницах не любят помпезные, красные с обилием золота тона, здесь же в них было выдержано все, начиная с настенных бра и заканчивая массивными рамами затянутых почти непрозрачной патиной старинных портретов. Тишина давила, и хотелось заорать, чтобы нарушить ее нестерпимый гнет.
Вопреки желанию я тихо, на цыпочках, прошел через холл, миновал огромную гостиную, уставленную заботливо укрытой полотняными чехлами мебелью. Из огромного тканевого шара, висящего под потолком, потерянно высовывался запыленный рожок хрустальной люстры, украшенный потерявшими блеск подвесками. Неужели здесь когда-то веселились люди? Пили вино, шутили, танцевали? Верилось с трудом – такая атмосфера должна царить в – затерянных храмах забытых богов. Мрачная, таинственная и жутковатая.
В дальнем конце зала, полускрытый в тени тяжелых драпировок, виднелся проем в следующую комнату. Все так же, стараясь не шуметь, я приблизился, заглянул внутрь, и дыхание замерло в груди: посреди лишенной окон, обшитой алым шелком комнаты, на застеленном черным бархатом столе стоял массивный открытый гроб, поблескивая полированными боками в свете горевших вокруг него свечей, укрепленных в высоких медных шандалах. В гробу лежал иссохший мертвец в черном костюме и ослепительно белой манишке. Глаза покойника были открыты, а рот искажала кривая усмешка, обнажая неприятного вида желтые зубы.
Внезапно до моего слуха донесся тихий скрип, и голова покойного повернулась ко входу, ища глазами дерзнувшего нарушить его покой. Взгляд мертвеца неумолимо приближался к моей вмиг побледневшей физиономии, торчавшей из-за портьеры. В последнюю секунду я все же сумел сбросить накатившее оцепенение и беззвучно, не дыша, вышел из квартиры, аккуратно затворив за собой дверь.
Только на лестничной площадке я позволил себе перевести дух и мгновенно взлетел на следующий этаж, подальше от неумершего и его логова.
Я, как и многие, люблю «ужастики», но на экране телевизора, в сочетании с мягким диваном под задницей и баночкой холодного пивка в руках. Кстати, на экране подобная мизансцена кроме иронии ничего бы не вызвала: слишком уж все отдавало дешевыми голливудскими клише. Теперь же я обливался холодным потом, стоя на полутемной лестничной площадке верхнего этажа, не решаясь продолжить поиски. Но и стоять здесь тоже не казалось безопасным: разыгравшееся воображение услужливо рисовало то вставшего из гроба мертвеца, то сумевшую наконец справиться с преградой крысу-переростка… В конечном счете терять было нечего, и я робко тронул вертушку ближайшего звонка, готовый бежать прочь в случае опасности…
Ничего не произошло, и я, исполнившись нахальства, требовательно крутнул беззащитный звонок, отозвавшийся из-за двери переполошенной трелью.
– Сейчас, подождите секунду!
Высокий девичий голос прозвучал по-неземному прекрасной музыкой, и я готов был упасть на колени перед моей будущей спасительницей, даже если сама она страшна, как всадники Апокалипсиса, но возникшая в дверях девушка повергла мой замученный безумными событиями разум в состояние полного ступора.
Она была прекрасна. Я созерцал виденье, посещающее юношескую часть населения только в самых горячечных снах. Она смотрела на меня дивными лучистыми глазами, затенить которые не могло даже очаровательное опахало длинных изогнутых ресниц. На ней был только почти прозрачный пеньюар, и локон черных, как южная ночь, волос стекал на высокую девичью грудь, оттеняя нежно просвечивающий розовый бутон соска…
Я глупо улыбнулся и икнул, пытаясь издать хоть один членораздельный звук, но безуспешно. Девушка терпеливо ждала результатов моих усилий. Похоже, она знала, какое впечатление может произвести на мужскую половину человечества, и теперь наслаждалась произведенным эффектом.
– Что же, мы так и будем смотреть друг на друга? – сжалилась она наконец. – Заходите, мне кажется, вам все-таки есть что сказать, мой молчаливый гость!
Я шагнул, тут же зацепившись за порог. Большой палец босой ноги взорвался неистовой болью, вмиг вернув мне способность говорить… Лучше бы я оставался немым: вырвавшееся выражение к разряду интеллигентных отнести было нельзя даже с большой натяжкой. Я покраснел и опустил взгляд, уставившись на изодранные в лохмотья носки и перепачканный костюм. Совсем не то, что требуется для хорошего первого впечатления…
Меж тем девушка, тактично не заметив ни моих грязных ног, ни соленой рулады, успела пройти вглубь коридора, сделав мне приглашающий жест. Я, памятуя об оставшихся позади монстрах, тщательно запер дверь, попутно убедившись в надежности запоров, и двинулся следом. Коридор привел в гостиную.
Девушка уже сидела в кресле у не по сезону жарко пылающего камина, поджав под себя ножки в похожих на пушистые облачка домашних туфельках. Пока я возился с замками, она успела переодеться в платьице, глубокое декольте которого скорее подчеркивало, чем прятало девичьи прелести. Будь это в прежней жизни, я бы решил, что впечатление, не смотря ни на что, произвести удалось, но сейчас только слегка удивился тому, как мало времени ей понадобилось на переодевание. Или я приходил в себя достаточно долго?
Гостиная была под стать хозяйке – изящно и со вкусом обставленная, выдержанная в нежных пастельных тонах – не гостиная, а уголок, созданный для любовных признаний.
– Вам нравится? – спросила она, заметив мой интерес к обстановке. – Квартиру, еще для моей покойной матери, обустраивала моя тетя в соответствии с собственными вкусами. Когда я осталась одна, то не стала ничего менять. Уютно, не правда ли?
Девушка плавно повела рукой к стоящему напротив нее креслу, и я послушно сел. Теперь нас разделал только легкий стеклянный столик, на котором призывно расположились фигурные бутылочки с разноцветными ликерами и пузатый высокогорлый сосуд с темно-янтарным содержимым, подозрительно напоминающим коньяк. На блюдечках и вазочках присутствовало достаточно деликатесов, чтобы удовлетворить самый взыскательный вкус. Получается, что я проторчал в прихожей не менее получаса, если девушка успела не только переодеться, но и приготовить угощение. Не заметил, как прошли полчаса? Ну-ну.
Наверное, шок еще не прошел, иначе я бы не смог по-хозяйски уверенным жестом налить себе полный фужер коньяка – а в пузатой бутылке таки оказался именно он, – только затем сообразив спросить:
– Вы позволите?
Девушка утвердительно кивнула, но я, не дожидаясь одобрения, опрокинул бокал в глотку. По пищеводу прокатилась огненная волна, вернув дар речи и некоторую толику былой самоуверенности.