Май Карл. В балканских ущельях

   — Что ж, благодарю вас за очень ценную информацию. Я все представлял себе совершенно иначе. До сих пор со мной ничего такого не происходило, правда, в Адачалы меня слегка ограбили, но зато в Марморе — нет, а потом я потерял свою почтовую сумку. Но это объясняю только своей забывчивостью, никак не злыми намерениями дикого населения.
   — Ну-ну.
   — А что, кто-то, может, виновен в том, что я потерял эту сумку?
   — Нет, конечно, если вы действительно ее потеряли.
   — Вы что, думаете, ее у меня украли?
   — Это вполне возможно. А так бы нашедший вернул ее вам.
   — Хм. А как бы он меня узнал? Я даже не ведаю, где она у меня выпала.
   — Надеюсь, потеря не так велика?
   — Нет. Там было восемьдесят австрийских гульденов в купюрах, но это не худшее; там же лежали мои записки, их потерю я переживаю больше всего.
   — А что в них было?
   — Так, мелочи, которые вас не заинтересуют.
   — Да, «смерть не разлучит нас».
   — Что? Что вы сказали?
   — «Как ты красива!»
   — Я вас не понимаю.
   — Полное описание всех возможных игр в скат…
   — Так что, вы знаете, что лежало в моей сумке?
   — Так, приблизительно.
   — Откуда?
   — Мне довелось беседовать с одной юной девой.
   — Прелестной… юной… где же это?
   — А вы что, знали многих?
   — Ну в общем-то да… О черт, теперь я знаю, кого вы имеете в виду. Служанку хозяйки с кубком кислого молока в…
   — Она и при вас мешала это самое пойло?
   — С утра до вечера. Она, наверное, больше ничего не умеет.
   — У каждого свое призвание.
   — А у ее мужа-хозяина тоже было одно.
   — Какое? Грубость?
   — Нет, это только привычка. Призвание — не возвращать найденные вещи.
   — А он что-то нашел?
   Я вынул почтовую сумку и передал ему.
   — Мой портфель! — воскликнул он с удивлением. — Хозяин нашел его?
   — Да, это так, причем когда вы еще там жили.
   — Вот ворюга! Как же получилось, что он вернул вам то, что украл?
   — Я его заставил. Вышеупомянутая дева шепнула мне, где он спрятал сумку.
   Я рассказал ему все подробно. Он раскрыл сумку и убедился, что оттуда ничего не пропало.
   — Но ведь вы подвергали себя опасности. Я вам очень признателен!
   — О, не за что. Когда я уличил их в краже, то еще не предполагал, что это ваша сумка. Так что вы мне ничем не обязаны.
   — Бедная девочка! Они ведь ее заперли! Я ее искалпо все углам, но так нигде и не обнаружил.
   — Вы хотели с ней попрощаться?
   — Конечно. Я ведь большой любитель всяких прощаний и душещипательных сцен. А вы не удивились, когда нашли там в книжке немецкий текст?
   — Да, я был поражен. Но на сегодня достаточно. Завтра рано вставать, надо успеть отдохнуть.
   — Спать? Ни за что! Вы должны еще рассказать, что с вами было в эти последние дни.
   — Нет, на сегодня достаточно. Мы ведь поедем вместе и еще успеем пообщаться.
   — Где вы остановились?
   — Здесь. Через ворота и первая дверь.
   — А моя третья.
   — Значит, мы соседи, потому как двое моих спутниковживут рядом, между нами. Доброй ночи.
   — Доброй ночи.
   И мы с Халефом отправились в конюшню, чтобы проверить лошадей. О них хорошо позаботились. Я, как обычно перед сном, прошептал Ри на ухо одну из сур и собирался уже было идти спать, как на дворе нам встретился тот самый смурной человечек, которого мы увидели первым по приезде. Он остановился возле нас и сказал:
   — Господин, гости разошлись, пение закончилось. Теперь у меня есть время поговорить с тобой. Может быть, пойдем обсудим?
   — Охотно. Мой друг пойдет с нами.
   — Что ж, пускай. У него есть копча, ему можно.
   Он провел нас в дом, а оттуда мы попали в небольшое помещение, в котором вдоль стен лежали многочисленные подушки. Он принес кофе в изящных финджанах³¹ и трубки редкой по красоте работы. Все это производило впечатление достатка.
   Но вот трубки задымились, и человечек вежливо обратился к нам:
   — У вас есть знак, и я даже не спросил у вас паспорта. Но скажите мне ваши имена. Как я вас должен
   называть?
   — Моего друга зовут Хаджи Халеф Омар, а меня
   Кара-эфенди.
   — Откуда путь держите?
   — Из Эдирне, нам обязательно надо встретиться с тремя людьми, которые должны были здесь проезжать.
   — А кто они?
   — Ты наверняка знаешь Манаха эль-Баршу. Он с двумя спутниками.
   Он вперился в меня острым взглядом и сказал:
   — Я надеюсь, что вы друзья.
   — А явились бы мы к тебе, будь мы врагами?
   — Ты прав.
   — И были бы на нас копчи?
   — Нет, это исключено, я знаю их прекрасно.
   Дело принимало опасный оборот, но я не подал виду и небрежно бросил:
   — Откуда ты их знаешь?
   — Они немного отличаются от обычных. Это копчи предводителя. Одна из них являлась собственностью моего брата Дезелима.
   — Так ты брат хозяина?
   — Да.
   — Это мне по душе. У меня как раз его копча.
   — Так значит, ты тоже предводитель и поменялся с ним. Друзья меняются копчами. Где же ты его встретил?
   — В лесу под Кабачем. В хижине нищего Сабаха.
   — Но ведь он туда не собирался.
   — Да, он ехал к пекарю Бошаку в Енибашлы. А я как раз гостил там.
   — А где сейчас мой брат?
   — Еще в Кабаче.
   — А можно узнать, кто ты собственно? Ведь эфенди так много.
   — Я скажу тебе всего одно слово, и ты все поймешь: уста.
   Моя уловка сработала безотказно. Мужчина сделал любезную мину и сказал:
   — Этого достаточно. Больше можешь ничего не говорить.
   — Ты поступаешь мудро: я не люблю лишних разговоров.
   — Чем могу служить тебе?
   — Скажи, проезжал ли здесь Манах эль-Барша?
   — Он был здесь с двумя другими.
   — Когда?
   — Он провел тут ночь, а вчера после обеда уехал.
   — Значит, он быстро скакал. Он побывал у твоего рёдственника киаджи из Бу-Кеи и поменял там лошадь.
   — Ты был и у киаджи?
   — Да, он передал тебе привет. Значит, Манах поехал в Мелник. Не знаешь зачем?
   — Он оставил мне адрес, потому как мой брат тоже собирается в Мелник. Там живет богатый торговец фруктами по имени Глава. У него тот и остановится. Каждый подскажет тебе там, где он живет.
   — Манах эль-Барша спрашивал о Жуте?
   — Да, он к нему собирался заехать.
   — Я тоже.
   — Значит, поедете вместе.
   — Наверное. Но пути Аллаха неисповедимы, и все быстро меняется под этим небом. Может статься, Манах выедет раньше, чем я приеду туда. Мне бы хорошо узнать, где находится Жут.
   — Я скажу тебе. Если ты поедешь из Мелника в Ис-тиб и доберешься до Радовичей, то от этой деревни должен взять сразу на север. Тогда ты попадешь в Збиганцы. Они находятся между реками Брегалницей и Злетовской. Там живет мясник Чурак. У него спросишь о хижине в ущелье. Доберешься до хижины и все узнаешь от Жута. А чего тебе от него нужно — мне неведомо.
   — Я думал, что встречу в Палаце торговца лошадьми Москлана, но не застал его там.
   — Как, ты знаешь и Москлана?
   — Я знаю всех этих людей. Он посланник Жута.
   — Эфенди, я вижу, что ты очень осведомленный член союза, посвященный в его тайны. Ты оказал нам честь, остановившись здесь. Прикажи, и я выполню любое твое желание.
   — Благодарю тебя, мне ничего не нужно, кроме спокойного отдыха.
   — А когда ты поедешь?
   — Завтра на рассвете. Нас можно не будить, мы встанем сами.
   И, попрощавшись, мы разошлись.
   — Сиди, — шепнул мне Халеф по дороге, — вот мы все и узнали. Он считает тебя самым главным разбойником, а меня — твоим другом и союзником. Есть люди, у которых вместо мозгов — вареные яйца. Знал бы он, что его братец сломал шею, а ты выбил Москлану зубы, — пожелал бы он нам спокойной ночки?!
   — О дорогой Халеф, рано радоваться! Кто знает, что ждет нас еще этой ночью…
   — Да защитит нас Аллах. Этот человек поверил нам.
   — И все равно нужно быть начеку. Мы попали в логово гиен, и нам придется спать с ними бок о бок. Поглядим, может, и удастся выкрутиться.
   Вопреки ожиданиям, сон мой никто не нарушил. Я проснулся и тут же услышал на дворе громкий голос Албани, напевавшего народную песенку. Ну что за легкомысленный и неосторожный человек? Забегая вперед, скажу: из этого путешествия он вернется целым и невредимым, но скоро найдет свою смерть во время купания в море.
   Выйдя во двор, я заметил, что он разговаривает с братом хозяина об оплате. Сумма была действительно слишком высока, но все же нужно было заплатить по счету. Я тихо сказал об этом брату хозяина, и он так же тихо мне ответил:
   — А что ты хочешь? То, что я делаю, вполне разумно. Он — неверный и должен заплатить за тех, кто носит копчу, потому что с вас я денег не возьму.
   — Почему?
   — Ты и твои спутники — мои гости, вы живете здесь бесплатно.
   В глубине души мне было противно принимать гостеприимство от врага, но это было необходимо сделать.
   Я прошел с Халефом, Оско и Омаром в кофейню, мы позавтракали, оседлали лошадей и отправились в путь, попрощавшись с хозяином.

Глава 5
НА ГОЛУБЯТНЕ

   Мы ехали по берегу Арды. Проводник Албани, как я заметил, выбрал для себя лучшего мула и сидел в хорошем турецком седле. Немцу же выделил сомнительное животное, а от вида его седла меня разобрал смех. Это было грубо сработанное деревянное седло и настолько широкое, что ноги всадника свисали как макароны до половины ноги животного. Всадник явно испытывал от этого неудобства, если только не подтягивал колени кверху. Ни поводьев, ни уздечек в нашем понимании этих слов не было. Все заменяли веревочки с бесконечными узелками, выбранные по принципу дешевизны, а не удобства.
   Едва мы проехали город, нам навстречу попался мужчина с собакой. Кобель немедленно облаял нас, и мул Албани тут же стал выделывать задними ногами в воздухе всевозможные кренделя. Было видно, что животное давно натренировалось в этих движениях и делало это мастерски, со вкусом.
   — А! О! — закричал всадник. — Опять за старое, зараза!
   Он попытался удержаться в седле, но вылетел из него через голову мула и шлепнулся на землю прежде, чем копыта коснулись почвы. Он тут же вскочил и наградил глупое животное увесистым тумаком между ушей.
   Тут владелец вступился за свою собственность:
   — Зачем ты его бьешь? Он твой или мой? Какое ты имеешь право мучить чужое животное?
   — А какое у него право сбрасывать чужих людей? — спросил Албани.
   — Сбрасывать? Он что, тебя сбросил? Он лишь очень медленно и аккуратно перевернул тебя, чтобы не причинить тебе вреда. Ты должен сказать ему спасибо, а ты вместо этого бьешь его.
   — Я нанял его, чтобы на нем ехать, а не чтобы меня сбрасывали. Он должен повиноваться, я плачу за это, значит, сейчас он мой. А если он не слушается, я его наказываю.
   — Ага. Если ты его еще раз ударишь, я тебя оставлю сидеть здесь. Залезай на лошадь!
   Албани снова вскарабкался на мула, но тот не пожелал двигаться с места. Всадник ругался, пинал его пятками, но животное, похоже, было только радо новому развлечению. Мул поводил ушами и помахивал хвостом. Но с места не двигался. Албани уже не решался снова бить его. Он потребовал от владельца, чтобы тот заставил лошадь тронуться, но тот ответил:
   — Оставь его в покое: должен же он хоть немного постоять! Сейчас он сам побежит.
   Так оно и случилось. На повороте дороги я обернулся: упрямое создание все еще стояло и хлопало ушами. Едва мы скрылись за изгибом дороги и мул потерял нас из виду, он припустил за нами с такой скоростью и таким галопом, что седло, на котором до этого восседал Албани, треща по швам, полностью развалилось. Он промчался мимо нас со скоростью локомотива и рванул дальше, не обращая на нас никакого внимания — все быстрее и быстрее. Все это оказало волшебное действие на грузового мула, которого его владелец вел на поводу. Он неожиданно сорвался с места и устремился вслед за лидером; мы — за ним. Но скоро вынуждены были остановиться, чтобы подобрать предметы, что выпали из походных сумок со спины вьючного мула.
   Когда мы догнали Албани, он снова сидел на земле и осматривал ту часть своего тела, которая еще совсем недавно соприкасалась с седлом. Оба мула стояли тут же, помахивая хвостами, хлопая ушами и скаля зубы. Можно было подумать, что они издевательски ухмыляются, любуясь на содеянное.
   Сброшенные вещи были водружены на место. Албани залез в седло, и мы снова тронулись в путь. Не прошло и часа, как его любимое создание снова встало как вкопанное.
   — Поехали дальше, — сказал владелец.
   Но мне это уже стало надоедать, и я сказал ему:
   — Ты что, хочешь, чтобы грузовой опять понес? Если это еще раз повторится, он получит плетки.
   — Этого я не позволю!
   — Ах, так? Что сказал тебе этот господин, когда нанимал животных?
   — Ему нужны были две лошади или два мула. Одна — для езды, другая — для поклажи.
   — Очень хорошо. Так, значит, не он сам выбрал животное, на котором едет?
   — Нет.
   — Тогда слезай и поменяйся с ним местами.
   Лицо у хозяина вытянулось от удивления. Мое предложение он воспринял как полную бессмыслицу.
   — Что ты имеешь в виду? Мне — отдать ему лошадь?! Она ведь моя!
   — Но и та тоже.
   — Я езжу только на этой и ни на какой другой.
   — Ничего. Сделаешь исключение. Этот господин нанимал лошадь для езды и для поклажи. Для езды полагается скаковое седло. Но у тебя — только одно, и сидишь на нем ты. Так что он, заплатив, не получил оплаченного. Давай меняйся!
   — Это мне не по душе.
   — Зато мне по душе! — заявил я угрожающим тоном. — У меня есть фирман падишаха. Этот господин сейчас мой спутник, он находится под моим покровительством, а значит, под защитой падишаха. Мне достаточно приказать… А ну-ка, вон из седла!
   — Он заказывал лошадь только на два дня и получил то, что хотел. Я не буду повиноваться.
   — Халеф!
   Маленький хаджи уже давно поджидал с плеткой в руках. Едва я произнес его имя, знаменитая плетка взвилась и с силой опустилась на загривок турка, да так, что тот с криком выпрыгнул из седла. Похоже, он больше не имел ничего против «обмена». Надо всегда уметь находить подход к людям.
   Албани, ясное дело, согласился с перестановкой. Пока мы ехали до следующей деревни, мулы еще дважды останавливались — один с седоком, другой с поклажей. К счастью, мы нашли там владельца лошадей, который согласился помочь нам. Прежнего хозяина уволили. Уезжая, он выкрикивал в наш адрес какие-то угрозы, на которые мы не обратили никакого внимания.
   Если бы мы поехали в Мелник напрямую, нам бы пришлось пуститься в дорогу через Болтишту. Но прямой путь не всегда самый короткий. На пути через Болтишту лежали холмы и долины с оврагами. И мы свернули на север, чтобы добраться до долин Домуса и Кар лыка через высоты Крушемы.
   В полдень мы остановились в Настане, а вечером — в Кара-Булаке, где и переночевали. Потом взяли курс на запад, в направлении Неврокопа.
   К полудню мы оказались на плоскогорье, которое постепенно спускалось к Доспат-Дере. Дороги как таковой здесь вообще не было, и нам пришлось кружить по кустарнику в поисках наиболее удобной тропки.
   Когда мы подъехали к одной из куп деревьев, Ри неожиданно резко рыскнул в сторону, что ему, вообще-то, несвойственно. Я не стал сдерживать его, и он тревожно заржал, нацелив морду на кустарник.
   — Сиди, там кто-то есть, — заявил Халеф.
   — Наверняка какой-нибудь сюрприз.
   Хаджи спрыгнул с лошади и рванул в кусты. Скоро оттуда раздался его крик:
   — Иди сюда! Тут какой-то труп!
   Мы побежали на крик и обнаружили небольшую полянку, окруженную густыми зарослями. Здесь находилось тело женщины, стоявшей на коленях, с головой, склоненной на некое подобие столика. Камни были сложены таким образом, что образовывали алтарь, в нише которого мы обнаружили маленькое деревянное распятие.
   — Христианка! — воскликнул Халеф.
   Он оказался прав. Это было настоящее скрытое святилище в лесу, наверное, специально сделанное этой женщиной, потому, как я заметил, камни в этих местах — редкость. А она собрала эти редкие камни и приспособила на службу своему Богу.
   Я был поражен увиденным, да и мои спутники, хотя и мусульмане, стояли притихшие. Место, где Бог призвал к себе душу, свято.
   Я встал на колени, чтобы помолиться, и мои товарищи сделали то же самое. Потом я внимательно осмотрел тело. Женщине было где-то за тридцать. Благородное, будто точеное, лицо ее было бледно. Маленькие руки держали розовый венок и были бескровны. На мизинце правой руки было надето золотое колечко с аметистом, но без какой-либо гравировки. Одета она была скорее по турецким, чем по болгарским обычаям. Вуаль лежала рядом. Она была красива даже мертвой. Уста ее в последние мгновения жизни коснулась слабая улыбка. На всех чертах лежала печать умиротворения, говорящая о том, что ангел смерти коснулся ее доброй дланью.
   — Что ты собираешься делать? — спросил меня Халеф.
   — Остается только одно — найти ее родственников, они где-то рядом, женщина не станет уходить далеко от дома. Мы где-то рядом с Барутином. Поехали. Оставим все как есть.
   Мы быстро сели на лошадей и тронулись в путь.
   Спуск стал круче, но и кустарников поубавилось. Вскоре мы заметили похожее на башню здание, вокруг которого ютились более мелкие домишки. Владелец лошадей сказал:
   — Это караул капитана.
   Караулы — это такие сторожевые башни, которые ставят для охраны улиц и целых местностей. Так повелось с давних времен, но караулы не потеряли своего назначения и поныне.
   Мимо башни дорога повела нас прямо к местечку, которое мы заметили еще издали, с горы.
   — Это Барутин, — сказал мужчина. — Я никогда еще здесь не бывал, но слышал об этом карауле. Здесь живет капитан, впавший в немилость. Он на все закрывает глаза, ведет себя как обычный поселенец. Вообще-то он человеконенавистник, но его жена — друг всех бедных и несчастных.
   — Скачем туда!
   Когда мы подъехали к башне, из ее дверей вышел старик, по которому сразу было видно, что он бывший солдат. Такой густой и длинной бороды я не видел еще никогда в жизни.
   — Куда вы направляетесь? — спросил он довольно недружелюбно.
   — Я слышал, здесь живет офицер…
   — Да, живет.
   — Он дома?
   — Да, дома, но он ни с кем не разговаривает. Скачите дальше.
   — Так мы и сделаем, но вначале скажи нам, не пропала ли в этой области женщина?
   Лицо его сразу же приняло озабоченное выражение, и он ответил:
   — Да, да, наша госпожа исчезла. Мы ищем ее со вчерашнего утра, но пока не нашли.
   — Мы нашли ее.
   — Где? Где она? Говорите!
   — Веди меня к господину.
   — Идемте.
   Он сразу стал приветливым. Я слез с лошади и пошел за ним. Башня оказалась весьма массивным сооружением. Внизу жилых помещений не было. Мы поднялись по лестнице и прошли в небольшую комнату, где я остался ждать. За спиной я услышал громкие голоса, возгласы, потом дверь распахнулась, и на пороге появился капитан. На вид ему было меньше пятидесяти. Это был красивый, видный мужчина. Правда, глаза его были опухшими и красными. Видимо, он только что плакал.
   — Ты нашел ее, где она? — выкрикнул он, едва сдерживая свое волнение.
   — Разреши мне сначала поприветствовать тебя. Можновойти?
   — Да, входи.
   Помещение, в котором я оказался, было довольно велико. В стенах было проделано три высоких, узких, похожих на бойницы окна. У стен в качестве мебели лежали подушки, а над ними повсюду висели оружие и курительные трубки. В углу сидели двое ребятишек с заплаканными лицами. Старик, который нас встретил, уходить не собирался: он тоже хотел услышать, что я скажу.
   — Добро пожаловать, — сказал капитан. — Итак, где моя жена?
   — Здесь, недалеко.
   — Этого не может быть, мы искали ее повсюду, но так и не нашли. До сих пор все мои люди рыщут по окрестностям.
   Мне не хотелось сразу ошарашивать его печальным известием, поэтому я сначала спросил:
   — Твоя жена болела?
   — Да, она больна уже давно. А почему ты спрашиваешь? Она мертва? Мне известно, что она долго не проживет. Врач сообщил мне об этом.
   — Ты готов выслушать правду?
   Он побледнел и беспомощно обернулся, как бы ища защиты у своих.
   — Да, я мужчина, — твердо сказал он, — говори!
   — Ее больше нет.
   Оба мальчика громко заплакали. Отец ничего не ответил, только прислонился головой к стене. Грудь его тяжело вздымалась. Он боролся с рыданиями, которые рвались наружу. Только через какое-то время, преодолев себя, он повернулся ко мне и спросил:
   — Где ты ее видел?
   — В кустарнике, в десяти минутах езды отсюда.
   — Покажешь?
   Прежде чем я успел ответить, сзади раздался всхлип. Я обернулся. Там стоял старик. Он прикрыл рот уголком своего пиджака, чтобы не было слышно плача, но ему не удалось сдержаться, и он заплакал громко.
   Капитан тоже не сдержался, дети вторили ему. Мне стало невмоготу. Я подошел к окну и выглянул, молча, потому что у меня в глазах тоже стояли слезы.
   Через некоторое время оба мужчины взяли себя в руки. Капитан извинился:
   — Не смейся над нами, чужестранец! Я очень любил мать моих детей. Это мой фельдфебель. Когда я потерял милость великого господина, он меня не покинул, как все остальные. Они с женой были единственным утешением в моем одиночестве. Как мне жить без нее дальше?
   Я спросил у фельдфебеля:
   — Здесь есть носилки?
   — Да, господин.
   — Приготовь их и обеспечь людей. Он ушел, и тогда я спросил капитана:
   — Ты действительно мусульманин?
   — Да, а почему ты спрашиваешь?
   — А твоя жена — христианка?
   Он испытующе посмотрел на меня и ответил:
   — Нет, но у тебя, видимо, есть основания для такого вопроса?
   — Да, я уверен, что она христианка.
   — Да, она была другом неверующих. Когда я только приехал сюда, мне нужна была служанка, я взял старую женщину, не ведая, что она христианка. Заметил это только потом, когда она захотела обратить в свою веру мою жену. Я прогнал ее. С того времени Хара становилась все тише и незаметнее, она часто плакала и скоро заболела: худела и теряла силы.
   — Скажи честно: ты не был жесток с ней?
   Он ответил быстро, как будто ждал этого вопроса:
   — А что, я должен был допустить, что она станет гяуром?
   — Она все-таки стала христианкой, соорудила в кустарнике алтарь и молилась по обычаям христиан, но продолжала болеть и умерла. Она умерла во время молитвы. Да будет мир между вами.
   — А ты христианин?
   — Да.
   Он долго смотрел мне в глаза. Видно было, как он борется с собой, потом он сказал:
   — Это ничего, что ты не веришь. Веди нас туда!
   — А ты не хочешь оставить детей дома? Они ведь слишком малы, чтобы видеть мертвых.
   — Ты прав, пошли одни.
   Мои спутники все еще стояли внизу, у двери. Увидев их, он сказал:
   — Я думал, что ты один, потому как не слышал, что вы подъехали. Вы мои гости. Там дальше — конюшня, а здесь моя собственная гостиница. В башне я живу один. Вы можете проходить и располагаться.
   — А где фельдфебель? — спросил я.
   — Он пошел сообщить остальным, чтобы прекратили поиски. Мы пойдем одни.
   Мои спутники поскакали к указанному зданию, а Халеф повел моего вороного. Капитан, увидев Ри, уже не мог отвести от него глаз. Он даже на мгновение забыл о своем горе.
   — Это твоя лошадь? — спросил он.
   — Да.
   — У христианина и такой конь! Ты, должно быть, предприимчивый и богатый человек. Не забудь напомнить мне, что я должен отплатить тебе за твою доброту.
   — Аллах создал всех людей и повелел им быть братьями. Тебе не за что меня благодарить, пошли.
   Мы стали подниматься в гору. Добравшись до кустарника, я остановился. Он стал озираться:
   — Это здесь?
   — Да. Там, в кустах.
   — В этой чащобе? Кто бы мог подумать. А как ты ее нашел?
   — Не я, моя лошадь. Она заржала и встала как вкопанная.
   Мы пробрались через заросли на ту самую крохотную полянку. Никогда не забуду сцену, которая произошла следом за этим. Увидев тело жены, он громко вскрикнул и бросился на землю рядом с ней. Он брал ее на руки, целовал в холодные губы, прижимался к щекам и любовно гладил по волосам. Наверное, он очень любил ее — и так жестоко с ней обошелся! Она скрывала от него свою веру. Какие же душевные муки она испытала!
   Похоже, его посетили те же мысли. Теперь, держа ее на руках, он не плакал, впившись взглядом в ее черты, как будто пытаясь найти в них разгадку какой-то своей тайны. Потом задумчиво произнес:
   — Она умерла от болезни под названием печаль. Наверное, это было моей ошибкой, когда я принялся спорить с ним:
   — Она умерла в вере, а это свято. Христианство допускает женщин на небо, а ты хочешь украсть у нее это небо.
   — Не говори так. Твои слова разбивают мое сердце. Она мертва, и я виноват в этом. О, если бы она хоть на мгновение открыла глаза, сказала хоть слово! Один взгляд, одно слово — но она ушла не прощаясь. И никогда уже больше я не увижу ее и не услышу ее голоса!
   Я тихо стоял рядом. Он осмотрел венок из роз.
   — Это не молельная веревка мусульманина, — задумчиво проговорил он. — На ней должно быть девяносто девять узелков, которые означают девяносто девять фраз из Корана. А на этом что-то другое. Что они означают?
   Я объяснил ему.
   — А ты можешь обратиться к Деве Марии?
   Я сделал все, что он просил. Когда я закончил, он задумчиво сказал:
   — Ты думаешь, она простит мне мои прегрешения?
   — Простит, потому что была христианкой и любила тебя.
   — Это молельная веревка старой служанки, которую я выгнал. Я заберу ее, потому что Хара держала ее в руках, умирая. А тут, вверху, крест старухи, она оставила и то и другое. В этом месте я ничего не трону и буду часто приходить сюда. Никто, кроме меня, не должен это видеть. Я вынесу тело сам. Выходи!