Май Карл. В балканских ущельях

   Подбросив огня в маленький костер, я снял с головы феску, надел ее на палку и медленно просунул в окно. Изнутри это выглядело, как будто я влезаю. Если бы там был кто-то, то обязательно подал бы о себе весть, но ничего не изменилось.
   Втянув палку, я вновь надел феску на голову, положил штуцер на завалинку и втиснул верхнюю половину тела внутрь, готовый в любую минуту выпрыгнуть назад. Но одного взгляда было достаточно, чтобы понять — в доме никого нет.
   Я влез внутрь полностью и высунулся наружу, чтобы забрать оружие и оглядеться.
   В это мгновение шум повторился. Он таил в себе большую опасность, чем если бы неожиданно погас свет. В одном углу я заметил пучок длинных щепок, предназначенных для освещения. Я зажег одну и воткнул в дырку в стене. Затем прикрыл ставни и привязал их изнутри веревкой, чтобы снаружи нельзя было открыть.
   Со второй горящей щепкой я начал обследовать помещение. Три стены оказались глиняными, а четвертая — от пола до потолка — соломенная, с дверью посередине. Пройдя в нее, я оказался в небольшой комнатушке с настилом из ивовых прутьев. А нет ли здесь подвала? Вообще-то погреба в таких домах — большая редкость. И тут я снова услышал шум. Он исходил откуда-то снизу! Я схватил сразу несколько щепок и поднял ивовое покрытие. Оно запросто могло выдерживать вес человека, потому как крепилось на столбах. Посветил вниз. Щепка горела тускло, и я успел лишь заметить, что глубиной этот подвал в рост человека. Ни лестницы, ни ступеней не было видно. Но вот опять послышались стоны.
   — Кто там внизу? — громко спросил я.
   Двойной стон был мне ответом. Это становилось уже опасным. Но сколько можно искать лестницу! Я взял горящую щепку в одну руку, а пучок — в другую и спрыгнул вниз. Приземлился удачно, за что-то, правда, зацепившись, и свет погас. Но я тут же зажег новую лучину.
   Я находился в четырехугольном помещении, а то, за что я зацепился, было лестницей. Дальше лежал древесный уголь и всякая рухлядь. И то и другое шевелилось. Воткнув лучину в стенку, я начал разгребать угли. Руки наткнулись на человеческое тело, и я быстро вытянул его из завала. Руки и ноги были связаны, голова обернута платком.
   Быстро разрезав узлы, я увидел черно-синее лицо, при слабом освещении трудно было разобрать, угольная ли пыль тому виной или удушье. Мужчина часто и тяжело дышал, глядел на меня широко раскрытыми, налитыми кровью глазами и стонал:
   — Помоги! Помоги! Пощади!
   — Успокойся, я твой друг, — сказал я, — я спасу тебя.
   — Сначала спаси мою жену! — взмолился он.
   — Где она?
   — Там!
   Связанными руками он не мог показать, но выразительный взгляд уперся во вторую кучу хлама. Я отбросил его и вытащил женщину, связанную таким же образом. Сняв платок с головы, я увидел пену у рта: женщина была близка к помешательству.
   — На помощь! На помощь! — стонала она.
   Ее тело билось в конвульсиях. Развязав веревки, я освободил ее руки, и она выбросила их вверх, как утопающая. Крик вырвался у нее из горла, она судорожно ловила воздух синими губами.
   Мужчина, которого я освободил, пришел в себя быстрее. Пока я зажигал новую щепку, он проговорил:
   — О Боже, как же близки к гибели мы были! Спасибо тебе.
   Потом он склонился к жене, которая никак не могла прийти в себя:
   — Тихо, тихо, не плачь. Мы свободны.
   Он взял ее на руки и принялся слизывать слезы с ее лица. Она обняла его и продолжала рыдать. Не обращая внимания на меня, он говорил ей какие-то успокаивающие слова, пока она медленно приходила в себя. Потом наконец он снова обратился ко мне, между тем как я занимался погасшей лучиной.
   — Господин, ты наш спаситель. Как нам отблагодарить тебя? Кто ты, как нашел нас?
   — На эти вопросы я отвечу наверху, твоя жена может ходить?
   — Попытается.
   — Тогда давай подниматься. Здесь оставаться опасно.
   — У тебя наверху есть спутники?
   — Нет, но я ожидаю всадника, которого не должен пропустить.
   По приставной лестнице мы выбрались из подвала, причем женщина с трудом. Я приметил большой матрас
   и посоветовал ей прилечь отдохнуть, что она и сделала с явным облегчением. Муж еще раз ей что-то прошептал и затем протянул мне руку:
   — Милости просим! Аллах послал тебя! Могу я узнать, кто ты?
   — У меня мало времени на многословные объяснения. Назови ты мне свое имя.
   — Меня зовут Шимин.
   — Так ты брат Джафиза, садовника?
   — Да.
   — Хорошо. Тебя-то я и искал. Зажги-ка огонь в своей кузнице!
   Он взглянул на меня ошарашенно.
   — У тебя что, срочная работа?
   — Нет, просто огонь должен осветить дорогу.
   — Зачем?
   — Затем, чтобы всадник, о котором я тебе говорил, не прошмыгнул незамеченным.
   — Кто это?
   — Потом. Поторопись!
   Дверь наружу была закрыта на обычный деревянный засов. Мы подняли задвижку и вышли на двор. Шимин вынул из кармана ключ и отпер кузницу. Скоро в горне заплясал огонь, разогнавший темень. Именно это мне и было нужно.
   Пока он занимался горном, я пошел на задний двор проведать коня. Там было все в порядке, и я вернулся в кузницу.
   — Огонь уже горит, — сообщил он. — Какие еще будут указания?
   — Быстро выйди из круга света. Сядем возле двери, где темно.
   Мы уселись на большое полено, и я сказал:
   — Теперь давай обсудим положение. Скоро здесь проскачет всадник, с которым я собираюсь переговорить. Но до этого он не должен догадываться о моем присутствии. Он наверняка остановится здесь, чтобы задать какие-то вопросы. Прошу тебя завести его как можно глубже во двор, а затем заманить в дом.
   — Ты мой спаситель, я сделаю все, что скажешь, и не буду спрашивать зачем. Но знаешь ли ты, какие вопросы он будет задавать?
   — Да, он непременно спросит, не проезжали ли тут трое всадников.
   — Трое всадников? Когда?
   — Сегодня в полдень.
   — Что за всадники?
   — Он спросит о двух белых и одной темной лошадях. Но по дороге они обменяли темного на светлого.
   — Итак, они на трех белых?
   — Да.
   — Хаша! Бог, спаси и сохрани! Не этого ли Манаха эль-Баршу из Ускуба ты имеешь в виду? — И он возбужденно вскочил с бревна.
   Я тоже привстал, так поразил меня его неожиданный вопрос.
   — Ты его знаешь?
   — Уже довольно давно, но сегодня он как раз побывал у меня.
   — Да? Он навестил тебя?
   — Причем со своими спутниками, которые избили меня, связали и затолкали в подвал, где я с женой задохнулся бы, если б не ты.
   — Так это были они? Тогда я скажу тебе, что тот, кого я поджидаю, — их сообщник!
   — Я убью его! — гневно воскликнул кузнец.
   — Я должен его арестовать.
   — Господин… эфенди! Как мне называть тебя? Ты так и не сказал мне, кто ты.
   — Называй меня просто «эфенди».
   — Так вот, эфенди, я помогу тебе.
   — Хорошо. Правда, я не знаю, встретимся ли мы с ним здесь. Он, может, уже проехал. А сколько вы пробыли в подвале?
   — С полудня.
   — Так что ты мог и не увидеть его, когда он проезжал…
   — Может, узнать?
   — Где? У кого?
   — Я сбегаю в деревню и спрошу старого торговца, который до вечера торчит на улице со своими корзинами.
   — Сколько у тебя это займет времени?
   — Всего десять минут. Это близко.
   — Но, прошу тебя, не рассказывай о сегодняшнем происшествии.
   — Хорошо, пусть все останется в тайне.
   — Тогда беги.
   Я описал ему в двух словах всадника, и он умчался. Не прошло и десяти минут, как он вернулся.
   — Он еще не проезжал, — доложил он.
   Зайдя в кузницу, он добавил деревяшек в огонь, а потом снова уселся рядом.
   — Теперь расскажи, как сегодня все получилось, — попросил я его.
   — Плохо, очень плохо, — ответил он. — Я работал в кузнице, тут подъехали трое и остановились около меня. Один из них — мне он неизвестен — заявил, что у его лошади выпал из подковы гвоздь. Мне это ничего не стоит — подковать лошадь, эфенди. Я начал приколачивать и тут взглянул на одного из них — это был сборщик налогов Манах эль-Барша из Ускуба.
   — А он тебя знал?
   — Да.
   — Где вы познакомились?
   — Четыре года назад в Раслуге. Да будет тебе известно, что я знаю все лошадиные болезни и являюсь, кроме всего прочего, доктором. В Раслуге на лошадей нашел мор, и меня позвали, потому как никто не мог помочь. Меня поселили у одного богатого коневода — у того более сотни лошадей. К нему-то и пришел этот Барша купить коня. Перед ним провели многих. У одного была простуда — текло из носа. А этот заявил, что это не насморк, а сап и что он заявит в медицинское управление. Он явно напрашивался на взятку от коневода. Меня вызвали, и я сказал, что это на самом деле за болезнь. Он вступил со мной в спор и угостил меня плеткой. Я в ответ засветил ему такую оплеуху, каких он отроду не получал. Знаешь, какая у кузнеца рука тяжелая! Он разозлился донельзя и пригрозил меня сжить со свету. Ведь он-то кто — аж сам налоговый инспектор, а я — простой кузнец. И меня засудили — дали двадцать раз по пяткам и вычли целых пятьдесят пиастров из заработка. Я провалялся несколько недель больной, прежде чем вернулся к работе.
   И вот сегодня я приколачиваю гвоздь, он смотрит на меня угрюмо, ждет, пока я закончу, и спрашивает, узнаю ли я его. Я взял да ляпнул — да, мол, узнаю. Я и не подозревал, как все обернется. Он перекинулся с остальными парой слов, и они вошли в дом. Я был один — жена собирала на поле шпинат к обеду. Что им было искать в комнатах? Я закрыл кузницу, хотя огонь еще горел, и пошел за ними. Как только я вошел, они набросились на меня. Завязался настоящий бой, эфенди. У кузнеца крепкие мускулы и хорошая реакция, но их все же было трое, и они связали меня. Я рычал от бешенства, как дикий зверь. Тогда они замотали мне голову платком и бросили в погреб. Как раз в этот момент вернулась жена. С ней поступили так же, как и со мной. Нас забросали сверху углем, чтобы крики не проникали наружу. Я забыл о своем Айы¹⁴, который находился за домом, иначе бы я его отвязал, прежде чем входить в дом.
   — Кто это — Айы?
   — Мой пес. Его так звать потому, что он похож на медведя1 . Я слышал, как он лаял, когда дрался с ними, но он не мог мне помочь. Если бы он был со мной, то разодрал бы их в клочья.
   — Ты его еще не видел?
   — Ты же знаешь, что я никуда не ходил.
   — Мне очень жаль, но…
   — Что с ним?!
   — Он мертв.
   — Мертв?! — Шимин вскочил. — Эти трое убили его?
   — Они разбили ему череп.
   На какое-то мгновение кузнец замер от ужаса.
   — Это правда?
   — Да, увы.
   — Проклятие на их головы!
   С этими словами он забежал в кузницу, выскочил оттуда с горящей головней и помчался за дом, чтобы лично убедиться, что я его не обманул. Оттуда послышались горестные крики вперемешку с руганью, на которую восточные языки в общем-то довольно бедны.
   Пока он громко ругался, я всматривался в темноту, откуда должен был появиться всадник — но никто не показывался. Или вороной дал мне большую фору, или что-то задержало его в дороге.
   Постепенно Шимин успокоился и снова вспомнил, что не расспросил меня.
   — Меня зовут Кара бен Немей.
   — Кто ты — немче, германлы?
   — Да.
   — Аустриалы или пруссиалы?
   — Ни тот и ни другой.
   — Значит, баварлы?
   — Тоже нет. Я саксалы.
   — Никогда не встречал ни одного саксалы, но вчера здесь был некто из города Триест, я с ним поговорил всласть.
   — Австриец? — меня поразил этот факт. — Кто же это мог быть?
   — Торговец. Он скупал табак, шелк и изделия из него. У него сломалась шпора, и я ее чинил.
   — Он говорил по-турецки?
   — Ровно столько, чтобы я понял, что ему надо.
   — Но как же ты всласть с ним наговорился?
   — А мы помогали себе жестами.
   — Он сказал, как его зовут?
   — Его имя Махди¹⁵ Арнаут. Он был известным певцом, даже спел песню, она растопила наши с женой сердца.
   — Откуда он приехал?
   — Из Чирмена, там он сделал большие закупки.
   — И куда направился?
   — На большую ярмарку в Мелник. Там работают знаменитые оружейники. Ему нужно что-то у них купить.
   — Значит, я встречу его по дороге.
   — А ты тоже собираешься в Мелник, эфенди?
   — Да.
   — Ты что, тоже купец?
   — Нет, но в Мелнике думаю найти тех подлецов, что напали на тебя.
   — И что ты с ними сделаешь, если поймаешь?
   — Я задержу их и передам полиции.
   — Слава Аллаху, а то я уже собрался завтра утром писать заявление властям.
   — Ты можешь это сделать, но прежде чем этой бумаге дадут ход, подлецы будут в моих руках. И в суде я приплюсую им и сегодняшнее преступление.
   — Правильно поступишь, эфенди. Но кто были двое других?
   — Это длинная история, но все же я вкратце тебе ее поведаю.
   Я быстро рассказал ему то, что счел нужным. Он внимательно выслушал и заявил:
   — Знать бы мне все это. Я бы заманил их в подвал и поставил бы собаку охранять их, пока ты не придешь!
   — А не перебрасывались ли они фразами, из которых можно было бы заключить, куда они собираются дальше?
   — Ни слова не сказали. Только когда меня вязали, тот, кого ты назвал Барудом эль-Амасатом, прорычал, что они убьют меня, чтобы я не предал их преследователям.
   — Этого следовало ожидать. Манах эль-Барша напал на вас не из мести, а из осторожности. Они не думали убивать вас, а решили лишь нейтрализовать на время, чтобы ты не проболтался, узнав сборщика налогов.
   — И все же мы чуть не задохнулись!
   — Бог спас вас. Всадник, который скачет вслед за ними, должен сообщить, что я снова свободен и что за ними по пятам следует возмездие. Вот ему я и хочу воспрепятствовать.
   — Я помогу тебе, эфенди! Что мы с ним будем делать?
   — Мы засунем его в подвал, а потом передадим полиции.
   — А как ты заманишь его в подпол?
   — Нас ведь двое, а он один.
   — Только не думай, что я боюсь. Я только хочу знать, будем ли мы пользоваться хитростью или силой.
   — Без силы не обойтись.
   — Мне это больше по душе. Словами играть я не умею. Но, помнится, эфенди, ты спрашивал меня, брат ли я Джафизу. Ты знаешь его?
   — Я проезжал сегодня мимо его сада, поговорил с ним и выменял флакон масла на табак джебели.
   — Аллах-иль-Аллах! Мой брат взял табак?
   — О, немного.
   — Он взял у тебя?
   — Да.
   — У тебя есть такой табак?
   — Естественно, раз я его ему дал.
   Он помолчал немного. Я знал, какой вопрос сорвется у него с губ сейчас. Так оно и вышло.
   — Он у тебя уже кончился?
   — Нет, не весь. — И чтобы облегчить ему жизнь, спросил сам: — А ты куришь?
   — Да, еще как!
   — Джебели?
   — Его не курил ни разу.
   — Тогда подойди и набей трубку.
   Я еще не договорил фразу, как он нырнул в дверь и вернулся с трубкой.
   — Как там твоя жена?
   У ремесленников отношение к женщине проще, и с ними можно разговаривать на эту тему, что вообще-то на Востоке строго запрещено. В сельской местности же Женщины часто ходят и просто непокрытые.
   — Я не знаю, она засыпает.
   Табак волновал его больше, чем жена, которой он посвятил сегодня и так много времени.
   — Давай трубку!
   Пропуская ароматный дым через нос, он заявил мечтательно:
   — Эфенди, это запахи рая! Такого не курил сам Пророк.
   — Да уж где ему, в те времена джебели не было.
   — А если бы был, он бы взял его на тот свет, чтобы посадить семена на седьмом небе. Что мне делать, если сейчас появится всадник, — курить или прекратить?
   — Лучше прекратить.
   — Как же я испорчу такую драгоценную засыпку?
   — Ты раскуришь ее снова, а я подсыплю свеженького табачка.
   — Эфенди, ты настоящий друг, твоя душа полна добра, как море — капель. Мой брат не передавал с тобой приветов?
   — Да, он желал тебе самого хорошего.
   — Это его собственные слова? — насторожился он. — Значит, вы обсуждали там важные вещи!
   — Мы говорили о штиптарах и тех, кто ушел в горы.
   — И мой брат тебе что-то обещал?
   — Да, и ты, как он считает, выполнишь все, что надо.
   — Как долго ты с ним говорил?
   — Около четверти часа.
   — Произошло чудо, эфенди. Джафиз сторонится людей. Значит, он проникся к тебе доверием.
   — Я сообщил ему, что, наверное, поеду в горы Шар-Дага…
   — … и он поведал тебе об опасностях, которые будут тебя там подстерегать?
   — Да, он предупредил меня.
   — И упомянул бумагу-пропуск?
   — Да, он мне о ней тоже говорил…
   — Пообещав, что я могу такую бумагу справить!
   — Да.
   — Он ошибся.
   — В самом деле?
   — Увы.
   — Но он говорил об этом как о решенном деле.
   — Он считает, что сейчас все как в былые времена.
   — Так что ты сейчас уже не тот специалист?
   — На этот вопрос я могу ответить только проверенному другу. Но ты нас спас, ты получил масло из рук моего брата, и я скажу тебе правду — да, я в курсе всех дел до сих пор.
   — И тем не менее утверждаешь, что пропусков нет.
   — Да, их нет. У штиптаров и беглецов таких бумаг не имеется.
   — Почему?
   — Да потому что бумаги эти не защищают так, как раньше.
   — Их не принимают в расчет?
   — Да кто их будет смотреть. Например, ты скачешь по лесу. Двое-трое разбойников следят за тобой, ты вооружен лучше, чем они, значит, они не станут вступать в открытую борьбу, они нападут из засады, не зная, что у тебя — охранная грамота, она ведь в кармане и не спасет от смертельных выстрелов.
   — Я понимаю. Но думаю, что вместо такой бумаги должно быть нечто более важное.
   — Твое предположение верно. Ты считаешь, что бумага тебе не нужна?
   — Да, зачем мне то, что не имеет ценности? Но скажи мне, чем пользуются сегодня в качестве пропуска?
   — Не решаюсь сказать, но все же отважусь. Ты умеешь молчать?
   — Как никто другой.
   — Так знай: охраняемые узнают друг друга по определенной застежке.
   Тут я сразу кое-то вспомнил.
   — Эта застежка из серебра?
   — Именно так.
   — И она в виде кольца, в которое впаян метательный топорик?
   — Да, а откуда ты знаешь?
   — Так, предполагаю, потому что кое-кто носит такие кольца, и я догадываюсь, что они состоят в связи с беглецами.
   — Можно мне узнать имена этих людей?
   — Пожалуйста. У Манаха эль-Барши есть значок на феске. В Эдирне этот знак носил кое-то из окружения кади. И сегодня я, когда ехал по городу с бывшим дервишем, встретил человека с таким знаком — он меня бесцеремонно рассматривал и предупредил сообщников, а те стреляли в меня и Али Манаха бен Баруда эль-Амасата. А то, что такой значок имеется у бывшего сборщика налогов, я заметил сегодня.
   — Быть может, они обошлись бы с тобой лучше, если бы ты сказал им, что у тебя есть такая застежка.
   — Наверное, но я как-то об этом не подумал.
   — Ее ведь получает не каждый?
   — Да.
   — А какие требования выставляются?
   — Обладатель ее должен всегда приносить пользу своим друзьям, и его сообщники должны быть уверены, что он их не предаст. У них свои законы, и они понимают их по-своему. Ты, наверное, знаешь, что ислам запрещает своим приверженцам делать прогрессивные шаги в культуре?
   — Да, с этим я сталкивался.
   — А не иноверцы ли бросают этот упрек исламу?
   — Допускаю.
   — Но тогда они не знают ислам и настоящих турков. Ислам не мешает культурному прогрессу, но власть, которую он дал одним над другими, попала в неправедные руки. Сам турок — хороший человек, он честен, верен слову. Но кто сделал его другим, если уж это случилось?
   Я был поражен, услышав от простого деревенского кузнеца такие мудрые слова. Откуда у него эти воззрения?
   Между тем он продолжал:
   — Турки завоевали эту страну. Разве это повод для того, чтобы их отсюда выгонять? Ответь, эфенди! Разве англичане, немцы, русские, французы и другие не завоевывали страны, где они сегодня живут? Разве маленькая Пруссия еще недавно не была точкой на карте, а стала сейчас большой державой, в которой живут миллионы? Как она такой стала? Посредством пороха, пушек и меча и еще благодаря перьям и дипломатии. У всех этих народов раньше не было стран, в которых они сейчас живут. Что скажет америкалы, если к нему придет турок и заявит: «Уезжай, эти земли принадлежат краснокожему народу!» Да он просто высмеет турка! Так почему же турка нужно выгонять?
   Он так загорелся своими идеями, что не заметил, как его трубка погасла. Я поднял головешку и подал ему:
   — Держи!
   Он зажег табак и сказал:
   — Видишь, я даже забыл о джебели! Но прав я или нет?
   — Я бы мог во многом тебе возразить.
   — Так возрази!
   — Нет времени.
   — Вот вы все такие, христиане. Вы обличаете нас, не пытаясь ничему научить, и хватаете без спроса. У кого лучше местечки, кто имеет влияние? Кто обогащается все больше? Армяне, хитрые греки, бессердечные англичане и гордые русские. Кто терзает наше тело? Кто пьет наши соки, кто паразитирует на наших костях? Кто сеет вражду, недовольство, трусость, неповиновение среди подчиненных? Кто натравливает одних на других? Когда-то мы были здоровыми, кто ввергнул нас в болезни?
   — Шимин, во многом ты прав, но не выплесни в запальчивости ребенка из корыта. Где ты набрался этих воззрений?
   — Я познал все это своими ушами и глазами. Я работал во многих странах, был в Вене, Будапеште, Белграде. Ты можешь возразить мне?
   — Да, могу. Ты смешал религию и политику. Ты ищешь причины болезни не в теле государства, а именно в нем сидит самая зараза.
   — Ты можешь мне это доказать?
   — Да, могу.
   — Ну, давай, хотя стой! Издали донесся стук копыт.
   — Слышишь? — спросил он.
   — Да, слышу.
   — Наверное, это он.
   — Может быть.
   — Жаль, мне так хотелось тебя послушать.
   — Мы вернемся к этому разговору, когда закончим дела.
   — А что нам делать сейчас?
   — Он не должен меня видеть, ведь он меня знает. Постарайся заманить его в дом.
   — Это будет несложно, если он, конечно, не проскачет мимо.
   — Не должен. Сейчас достаточно темно. Я выйду на середину улицы. Если он поедет мимо, я схвачу лошадь под уздцы. Спешится — зайду в дом.
   — А если это не он?
   — Тогда мы ему ничего не сделаем.
   Стук копыт приближался. Явно то была одинокая лошадь. Я притаился в темноте. Появился всадник. Он держался как раз в свете, отбрасываемом горном. Лицо я разглядеть не сумел.
   — Эй, есть тут кто живой! — крикнул он. И, поскольку никто сразу не откликнулся, повторил.
   Теперь у дверей показался кузнец.
   — Кто здесь?
   — Я нездешний. Кто живет в этом доме?
   — Я, — ответил кузнец не совсем уверенно.
   — А кто это — ты?
   — Я — владелец этого дома.
   — Это я и так понял, дурачина. Мне нужно твое имя.
   — Меня зовут Шимин.
   — Кто ты?
   — Кузнец. Что, у тебя нет глаз и ты не видишь огонь, который тебе светит?
   — Я вижу лишь то, что ты не только дурак, но еще и мешок с дерьмом. Подойди, мне надо спросить.
   — Разве я раб или слуга, чтобы подходить к тебе? Кому надо меня спросить, тот сам подходит!
   — Я на лошади!
   — Так слезь!
   — Это необязательно.
   — Если у меня насморк или кашель, я что, не могу из-за этого работать? — ответствовал Шимин и вошел в дверь.
   Всадник пробормотал несколько грубых слов, но подъехал на лошади поближе.
   До сих пор я не знал, тот ли это, кого я жду. Но когда он приблизился к кузнице, чтобы спешиться, я понял, что лошадь светлая. На мужчине были красная феска, серое пальто и еще у него была маленькая светлая бородка. А когда он слез, я разглядел и красные турецкие сапожки. Да, тот самый!
   Он привязал лошадь к двери кузницы и вошел в дом. Я скользнул следом. Кузнец прошел в большую комнату, туда, где лежала его жена. Поскольку чужой пошел следом за ним, я мог спокойно войти в дом, невидимый за ивовой перегородкой, и слышать все, о чем говорится. Человек стоял спиной ко мне, лицом к кузнецу. Женщина, похоже, немного пришла в себя, положила голову на руки и прислушивалась к их разговору.
   Всадник упрекнул кузнеца, что он неприветлив с гостями, на что тот отвечал, что он приветлив только с честными людьми. Это было явной неосторожностью с его стороны.
   — Ты что, считаешь, что я нечестен? — спросил тот.
   — Да, я так считаю.
   — Ты грубиян, каких мало. Откуда тебе знать, какой я. Ты что, меня знаешь?
   — Да, я тебя знаю.
   — Где же ты меня видел?
   — Я тебя не видел, но слышал о тебе.
   — От кого?
   — От одного эфенди, который прямо называл тебя бандитом!
   — Когда?
   — Сегодня, совсем недавно.
   — Ты лжешь!
   — Нет, я говорю правду. И могу тебе это доказать. Я очень хорошо знаю, что ты у меня хочешь выведать.
   — Но это невозможно!
   — И тем не менее я знаю!
   — Так скажи!
   — Ты собираешься расспросить меня о Манахе эль-Барше и Баруде эль-Амасате.
   Тот явно опешил:
   — Откуда ты это знаешь?
   — Все от того же эфенди.
   — Кто это такой?
   — Тебе ни к чему это знать. Если он сам пожелает,ты узнаешь.
   — Где он?
   — Этого я тебе не могу сказать.
   — А если я заставлю тебя?
   — Я тебя не боюсь!
   — И этого не боишься? — Он вытащил кинжал.
   — Ножик твой мне не страшен. Я здесь не один.
   В этот момент я показался в проходе ивовой перегородки, и кузнец указал на меня. Человек обернулся, увидел меня и воскликнул:
   — Дьявол! Это же дьявол!
   От неожиданности он замер, да и я был поражен, признав в нем того, кто столь внимательно наблюдал за мной, когда я вел дервиша по улицам Эдирне. Вскрикнул он на валахском наречии. Значит, он уроженец Валахии? В такие напряженные моменты люди обычно не контролируют себя и заговаривают на родном языке.