Май Карл. В балканских ущельях

   — Ты голодна?
   Она не ответила, но по глазам я понял, что попал в точку.
   — И ты больна? Тут она кивнула.
   — Что тебя мучит?
   — Господин, у меня ломота в руках.
   — А этот источник помогает?
   — Он помогает от всего.
   — А как ты заработала этот недуг?
   — Я сборщица растений. Собираю коренья и продаю аптекарю. Этим мы с детьми и кормимся. Целый день, в грозу и непогоду я в лесу и поле. Часто мерзну. Вот и заболели руки.
   — А к врачу обращалась?
   — Мне везде отказывают, потому что я бедна.
   — Но ведь аптекарь, которому ты поставляешь травы, может дать тебе средство!
   — Он дал, но оно не помогло. Тогда он рассердился, и теперь я не могу уже на него работать.
   — Плохо. Но есть же еще один, который лечит болезни, — старый Мюбарек. Ты к нему не обращалась?
   — Он меня ненавидит.
   — Чем же ты ему насолила?
   — Ничем.
   — Значит, у него нет оснований ненавидеть тебя.
   — Он считает… Он считает… Ой, смотрите, вот он! — И она указала в направлении, откуда мы приехали.
   С нашего места можно было видеть всю дорогу, которая вела в город. Во время нашего разговора я время от времени бросал на нее взгляд, особенно на камень, где сидел нищий. Последний исчез, но зато я заметил долговязую фигуру, медленно приближавшуюся к нам.
   Куда делся нищий? Вся местность перед нами была как на ладони. Он был виден везде, куда бы ни пошел. Если бы он направился в город, мы тотчас заметили бы его, особенно огромные костыли. Но его не было видно нигде.
   Недалеко от камня, где он сидел, имелась плантация хлопчатника. Посадки были высотой до бедра, там он не смог спрятаться, да и подняться, если бы залег, вряд ли ему удалось бы. Его внезапное исчезновение оказалось просто непостижимым. Между тем незнакомец медленно приближался. Голову он опустил, как будто что-то внимательно рассматривал на земле. Дойдя до первой хижины, он не пошел дальше прямо по дороге, а свернул к нам. Вот тогда женщина и обратила на него внимание. Впрочем, ей можно было этого не делать: я стоял так, что видел все и во время разговора не спускал с него глаз. Остальные тоже повернулись к нему.
   — Да, это Мюбарек, — сказал турок. — Эфенди, посмотри на него!
   — Я это уже сделал.
   — Теперь ты сам можешь услышать, как трещат его кости.
   — Посмотрим. Может, он сделает так, что и мы исчезнем?
   — Он может все.
   — Скажи ему, чтобы сделал.
   — Я не осмелюсь.
   — Почему?
   — Он может наказать меня.
   Вот, наконец, старец подошел. Двигался он медленно, не отрывая взгляда от земли. Обе женщины испуганно вскочили. Турок поднял руку в приветствии. Я сделал вид, что не замечаю его, не спуская тем не менее глаз со старика. При этом я убедился, что он через щели под полуопущенными веками внимательно нас разглядывает. Его погруженность в себя была лишь маской. Поступал ли он так всегда или только в конкретном случае со мной?
   Я прислушался. Действительно, при каждом шаге были слышны какие-то странные звуки — будто кости стучали. Но такому хитрецу и более сложные вещи были явно по плечу!
   Одет он был так, как и рассказывал турок. Он был очень худ, глаза глубоко запали, как и у нищего, встреченного нами по дороге. На ногах ничего не было. Костистое лицо было землистого цвета. Скулы сильно выступали, а рот, наоборот, казался вдавленным. Зубов у него наверняка не было. Подбородок же выдавался наружу в унисон носу.
   То был знаменитый целитель, наделенный Аллахом столь многочисленными волшебными дарами. Он держал себя прямо как далай-лама, для которого остальные люди — настолько незначительные существа, что он не удостаивает их даже взглядом. И его я — так мне показалось — где-то видел, причем при таких обстоятельствах, которые оставили в моем подсознании явно неприятный осадок.
   Я ошибался, когда полагал, что он не обращает на нас внимания. Сделав несколько шагов вперед, он обернулся и уставился на нашу группу, а потом послышался его дрожащий голос:
   — Небатя!
   Сборщица растений вся сжалась.
   — Небатя! Ко мне! — Он указал пальцем на землю рядом с собой.
   Так подзывают убежавшую собаку. Женщина опасливо, мелкими шажками приблизилась. Он воззрился на нее, как будто хотел проткнуть насквозь взглядом.
   — Как давно умер твой муж?
   — Три года как.
   — А ты молилась о его душе?
   — Я делаю это ежедневно.
   — Он не был приверженцем учения Пророка, имя которого свято. Он являлся насрани — поклонником иного учения. Он принадлежал к христианам, людям, которые сами не знают, во что они, собственно, верят, они распались на секты и перессорились между собой. Но Аллах в своем великодушии решил и их поместить на небо, в нижней его части. Но муж твой будет изжарен в аду.
   Он ожидал ответа, но женщина молчала.
   — Ты слышала? — спросил он.
   — Да, — ответила она тихо.
   — Что скажешь?
   Она по-прежнему молчала.
   — Верь мне, я сам его видел. Сегодня ночью ангел Аллаха забирал меня с земли на небо. Подо мной лежал ад с горячими угольями. И там я среди прочих углядел и твоего мужа. Он прикован к скале. Адские чудовища терзают его тело, огонь лижет лицо. Я слышал его стоны. Он видел меня и умолял передать тебе, что колья, вбитые в скалу возле него, предназначены для тебя и твоего выводка.
   Женщина заплакала.
   Легче всего мне было бы дать этому парню по морде, но я сдержался. Рука Халефа лежала на рукояти плетки, а взгляд переходил с меня на старца. Мне стоило ему кивнуть, и маленький хаджи огрел бы знаменитость между ушей.
   — И еще одно, — продолжал тот, — твой сын промышляет вблизи моего жилища. Пусть сделает еще один шаг — и я нашлю на него всех духов темного царства, и они будут наказывать тебя, пока ты не образумишься! Заруби это себе на носу!
   Он повернулся и зашагал дальше.
   — Аллах-иль-Аллах! — воскликнул Халеф. — Эфенди, это человек или нет?
   — Я пока над этим думаю.
   — Вот и я тоже говорю. Разреши мне наказать этого жулика и немного попортить его толстую шкуру!
   — Во имя Аллаха, молчи! — предупредил турок.
   — Молчать? Почему это я должен молчать?
   — Он ведь слышит каждое твое слово.
   — Мне смешно.
   — Смотри — вот сидит его слуга. — И он указал на сухое дерево, где на ветке восседала ворона.
   — Это сатана? — спросил Халеф.
   — Нет, птица-дух, которой он приказал подслушивать нас и потом передавать, о чем мы говорили.
   — А я говорю, что это обычная ворона!
   — Ошибаешься! Разве ты не видишь, с каким любопытством она к нам прислушивается!
   — Само собой. Эти птицы очень любопытны. Мне хочется всадить в нее пулю!
   — Не делай этого! Это будет означать твою смерть!
   — Глупости!
   — Выстрел попадет не в нее, а в тебя!
   — Моя винтовка в обратную сторону не стреляет!
   И Халеф потянулся за ружьем. Тут к нему подскочили обе женщины и стали умолять не стрелять, потому как тем самым он сделает несчастными нас всех.
   — У вас что, нет мозгов, женщины?! — вскричал он гневно.
   — Поверь нам, поверь! — умоляла сборщица целебных растений. — И другие были так же неразумны, как и ты, и горько поплатились за это!
   — Ну и что же с ними произошло?
   — Они заболели.
   — Вот несчастье!
   — Один вообще с ума сошел.
   — Это и раньше в нем сидело.
   — А некоторые умерли.
   — Значит, смерть была предопределена для них.
   — О нет, это все потому, что они пренебрегли птицей целителя.
   Поскольку все внимание было сосредоточено на Ха-лефе, я спокойно навел штуцер на ворону и медленно спустил курок.
   Женщины вскрикнули от ужаса. Пуля пробила ворону насквозь. Она валялась под деревом и не шевелила лапками.
   — Эфенди, что ты наделал! — закричал турок. — Это будет стоить тебе высшего блаженства на небе.
   — Беги быстрее к птице! — крикнул я ему. — Заткни поскорее все отверстия, чтобы дух не выбрался наружу. Ну что за глупые люди!
   Халеф спрыгнул с лошади и принес ворону На ней было множество паразитов. Он показал ее турку и женщинам и сказал:
   — Если Мюбарек не может освободить от блох вверенных ему духов, значит, он ничего не может. Стыдитесь! Вы когда-нибудь слыхали о блохастом духе? Где об этом написано? Может, в книгах христиан? Пророк об этом точно ничего не сообщал!
   Развенчание вороны прошло быстро — без сучка без задоринки. Мой выстрел подействовал эффективнее, чем длинные увещевания.
   Трое верующих переглянулись, потрясли головами, оглядели ворону, наконец турок сказал мне:
   — Эфенди, какое твое мнение? Может быть дух у паразитов?
   — Нет.
   — Но он ведь злобный!
   — А кто самый злой?
   — Сатана.
   — Верно, но вспомни, учил ли Пророк или кто-либо из его последователей о том, что у сатаны есть блохи?
   — Про такое нигде не написано. Насекомые наверняка сгорели бы, попади они с чертом в адское пекло!
   — Это ты очень верно сказал. Теперь сам ответь нет свой вопрос.
   Такое смешное происшествие имело для нас немаловажное значение, о смысле которого я тогда не задумывался как следует. Жители соседних хижин все видели, и только потом я узнал, что информация о происшедшем распространилась по городку с быстротой лесного пожара. Птица признанного целителя застрелена иностранцем, и с тем ничего не стряслось. Неслыханно!
   Тот, кто не знаком с предрассудками, бытующими в этой стране, вряд ли поверит в такое. Слова Халефа успокоили турка и женщин. У сборщицы целебных трав вообще не было времени раздумывать о смерти вороны. Слова старика были для нее важнее. Она, как греческая христианка, находилась под влиянием своего священника, а надо знать этих особ с той стороны Балкан, чтобы понять, о чем идет речь. Женщина была поражена известием о страшных мучениях в аду своего почившего в бозе мужа. Добрый Халеф положил ей руку на плечо и сказал:
   — Небатя! Не печалься. Твой муж на небе. Она посмотрела на того с сомнением.
   — Ты что, мне не веришь?
   — А откуда тебе это известно?
   — Я видел его там.
   — Ты?!
   — Да! — И он с честным видом кивнул.
   — Когда же?
   — Сегодня ночью. Ангел Аллаха забрал меня из этого мира. Я летел и видел всех. Твоего мужа видел на третьем небе.
   — А признал ли ты его? — спросила она быстро. Малыша нисколько не смутил этот вопрос. Он ответил не раздумывая:
   — Нет, но ангел сказал мне: «Смотри, вот сидит муж бедной Небати, которую ты увидишь завтра в Остромдже». Отсюда я его знаю. Он взглянул вверх, потому что услышал слова ангела и попросил меня передать тебе привет. Рядом с ним действительно имелись места для тебя и детей.
   У малыша все получилось очень естественно. Он вовсе не собирался вступать в единоборство с целителем, ему просто хотелось успокоить бедную женщину, и он сделал это по-своему.
   — Это правда? — спросила она.
   — По крайней мере, не меньше, чем история Мюбарека.
   — Как ты можешь видеть то, что на небе? Ты ведь не христианин.
   — А что, Мюбарек — христианин?
   Этот довод, похоже, помог ей прийти в себя.
   — Этот враль, — энергично продолжал Халеф, — разбирается в небесах не лучше меня или кого-либо другого. Наверняка в аду он чувствовал бы себя лучше. Я, по крайней мере, в этом уверен. А если ты считаешь, что только христианин имеет здесь право слова, обращайся вот к этому эфенди, он даст тебе исчерпывающий ответ. — И он указал на меня.
   Женщина обратила ко мне вопрошающий взгляд.
   — Молись о своем муже, — сказал я ей. — Это твой христианский долг. Мюбарек обманул тебя. Нет никакого ангела, который забирал бы людей наверх и потом снова возвращал бы на землю. Святое писание учит, что Бог живет в мире, куда заказан вход земным существам. Мы еще с тобой об этом поговорим. Давай лучше займемся твоей болезнью. Ты напрасно ищешь исцеление у этого источника. Сколько ты уже используешь эту воду?
   — Больше года.
   — И боли утихли?
   — Нет, эфенди.
   — Вот видишь, я прав. Этот источник не уменьшает страданий.
   — Бог мой! Но что тогда получится из меня и моих детей. Я не смогу работать, а мы и так голодаем. Что делать. Разбилась последняя надежда, на эту воду…— И она горько заплакала.
   — Не плачь, Небатя, — успокоил я ее. — Я назову тебе лучшее средство.
   — Ты хаким?⁴¹
   — В этой болезни я хаким-баши. Ты никогда не слышала об иностранных врачах, которые приезжают с Запада?
   — Часто слышала. Они, наверное, очень умные люди и могут лечить все болезни. Я с утра до вечера сидела здесь и делала компрессы.
   — Этим ты себе только навредила. А что с мальчиком, которого упомянул Мюбарек?
   — Поскольку я сама уже не могу собирать коренья, я отправила его. Лучшие травы растут выше на горе. Дикая мята, тимьян, резуха и другие. Но Мюбарек не позволяет, чтобы их там рвали. Он однажды охотился за мальчиком, а в следующий раз сбросил его со скалы, да так, что тот сломал руку.
   — И ты заявила на него?
   — Нет. Я только сходила в полицию и попросила о вспомоществовании, ведь трое других детей такие маленькие, они не знают растений.
   — И тебе, конечно, отказали?
   — Да. Забтие мюшири⁴² сказал, что я должна работать.
   — Ну, а ты что, не сказала, что ты не можешь работать.
   — Сказала, но они стали угрожать мне палками, если я снова приду.
   Женщине угрожать таким наказанием! Такое не укладывалось у меня в голове.
   — Ты получишь свое пособие.
   — Эфенди, ты сможешь помочь мне?
   — Надеюсь.
   — Тогда я буду каждый день молиться за тебя.
   Она хотела взять меня за руку, но не смогла пошевелить ею от боли.
   — Скажи мне только, где ты живешь?
   — Недалеко, во втором доме.
   — Это удобно. Проведи меня туда, я посмотрю, как ты живешь. А мои спутники подождут меня здесь.
   Мой выстрел по вороне слышали многие, и вокруг собралось немало любопытных, которые стояли в отдалении и с удивлением наблюдали, как я направляюсь с женщиной к ней в дом.
   Тот, кто хоть немного знает малую Азию, поверит мне: я в своем одеянии казался этим людям самым настоящим князем.
   — Я живу не одна, эфенди, — объяснила мне женщина. — Здесь живет еще одна семья.
   Я знал, что меня может здесь ожидать, и мое предположение оправдалось. Это был никакой не дом, а самая настоящая дыра в скале, пола и стен в нашем понимании там не было. Вокруг капало, сильно пахло гнилью. И вот в этой-то дыре возились около десятка детей. Две маленькие дырки, служившие окнами, пропускали света ровно столько, сколько нужно было, чтобы рассмотреть детские лица. Я уже не говорю о вонючих одеялах и одежонке, нехитрой утвари, валявшейся кругом. В углу сидела старуха и что-то жевала. Присмотревшись, я понял, что это кусок сушеной тыквы. Недалеко от нее сидел мальчик с перебинтованной рукой. Это был сын Небати. Я подвел его к двери, чтобы получше рассмотреть, что с ним. Развернув бинты, я, не будучи ни врачом, ни хирургом, убедился, что хаким, который занимался этой сломанной рукой, неплохо знал свое дело.
   Мальчишка давно ничего не ел.
   — Здесь вам жить ни в коем случае нельзя, — сказал я матери. — Тут вы никогда не поправитесь.
   — Господи, где же мне жить?
   — Прежде всего вылезайте из этой дыры.
   — Легко сказать. Я даже за это жилье не могу заплатить.
   — Тогда я позабочусь о другом.
   — Если бы ты смог это сделать!
   — Я постараюсь.
   — А средство от моей ломоты ты мне дашь?
   — Мне не нужно тебе ничего давать. Ты сама его возьмешь. Ты знаешь такое дерево — березу?
   — Да.
   — Растут тут березы?
   — Немного, но найти можно.
   — Так вот, листва этого дерева — лучшее средство от твоей болезни.
   — В самом деле?
   — Да. Я уже давно пробовал его на себе. Есть дикие народы, у которых не бывает врачей и они сами лечат себя простыми способами. От них я узнал, что листва березы излечивает от ревматизма. Когда я сам от него мучился, я попробовал и поправился.
   — А как ее применять.
   — Надо дождаться дождя. Затем оборвать мокрую листву с веток и нести домой, пока она не высохла. Дома уложить листья на ткань, плотно обернуть ею больную конечность и лечь. Если болят ноги, листву набивают в мешок, суют туда ноги и завязывают над коленями. Потом вы обязательно заснете и во сне сильно пропотеете. Когда проснетесь, болезнь как рукой снимет, если только она не запущена. А в тяжелых случаях эту процедуру нужно повторить несколько раз.
   Женщина внимательно меня выслушала и спросила:
   — А если нет дождя, можно нарвать сухую листву, а после смочить в воде?
   — Нет. Ничего не получится. Кроме того, нельзя проводить лечение на голодный желудок.
   Она печально потупилась.
   — Эфенди, если у меня ничего нет, как я могу питаться? Я готова голодать, лишь бы мои дети были сыты.
   — Попробую помочь этому делу. Один добрый друг дал мне некую сумму, чтобы я подарил ее одному известному нищему. Как ты думаешь, кому лучше отдать деньги: тебе или ждать другого случая?
   Она подняла на меня свои ясные глаза.
   — Эфенди…
   Она произнесла одно только это слово, но в нем прозвучали и мольба, и стыд, и благодарность.
   — Ну, что?
   — А сколько это?
   — Два фунта — это двести пиастров.
   — О небо!
   Она хотела молитвенно сложить руки, но боль помешала ей.
   — Это две золотые монеты. Тебе нужно будет их разменять.
   Я отсчитал деньги из подарка Гуляма и протянул ей. Она отступила на шаг.
   — Эфенди, ты шутишь?
   — Нет! Это абсолютно серьезно. Возьми!
   — Я не могу.
   — Кто тебе запрещает?
   — Никто, но это такой щедрый дар…
   — Хватит слов. Тот, кто дал мне эти деньги, очень богатый человек. Спрячь их, а когда захочешь разменять иди только к честному человеку. Купи еды для себя и для детей. Будь здорова. Завтра я зайду.
   Я сунул ей деньги в скрюченные руки и быстро ушел. Она было хотела догнать меня, но я прикрикнул на нее, и она отстала, а я присоединился к своим спутникам, и мы поскакали дальше. Отъезжая, я заметил, как соседи обступили бедную женщину и принялись ее расспрашивать.
   Мы обогнули Термы и въехали в переулок. В конце его сидел какой-то оборванец, на которого я не обратил внимания, поскольку почти все люди, которые нам здесь встречались, были плохо и грязно одеты. Он же проследил за нами долгим, внимательным взглядом.
   Я даже не знал, куда ведет нас турок. Я спросил его об этом, он удивился, почему я раньше не задал этот вопрос.
   — Но я же думал, что ты сам о нас позаботишься, — ответил я в оправдание.
   — Конечно, мы едем в конак⁴³, в «Эс-Саур эль-Амар». Там вам будет хорошо.
   Это название гостиницы мне кое о чем напомнило. Мне показалось, что мы оказалась в переулках одного немецкого городка. Ведь «Эс-Саур эль-Амар» означает не что иное, как «У рыжего быка». Конечно, я не ожидал от этого постоялого двора парижского комфорта.
   — Вы знаете хозяина? — спросил я.
   — Очень даже хорошо! — ответил он, смеясь. — Его жена — сестра моей супруги.
   Это меня порадовало; надо думать, наша дружба с Ибареком перенесется и на его родственников.
   Город — по крайней мере, пока мы по нему ехали — не представлял из себя ничего особенного. Обычные восточные домики и хижины, выставившие свои безглазые стены, ветхие постройки, готовые вот-вот развалиться. Улочки, выложенные сухой глиной и в жаркие дни поднимающие ужасную пыль. А в дождь превращающиеся в непроходимую навозную жижу. Грязные люди, изможденная скотина. Как походил этот городок на все остальные! Что-то заставило меня обернуться, и я увидел того самого калеку, который встретился нам на углу переулка. Он медленно ковылял за нами. Я был убежден в том, что он следит за нашими передвижениями. «Зачем?» — размышлял я.
   Наконец Ибарек указал на большие открытые ворота, под которыми красовалось изображение красного быка.
   — Вот здесь, — сказал он.
   — Тогда заезжайте, а я сделаю вид, что еду мимо.
   — Почему?
   — За нами бежит парень, которому Мюбарек поручил следить за нами. Для него я подготовил сюрприз.
   Мои спутники свернули в открытые ворота, а я проехал еще немного дальше.
   Наше появление вызвало некоторое оживление. Везде люди останавливались и глазели на нас. Но даже в этой обстановке мне удалось удержать в поле зрения нашего преследователя.
   Я повернул и сделал небольшой крюк. Это было возможно потому, что конак располагался не в переулке, а на небольшой открытой площадке. Люди продолжали стоять и посматривать то на открытые ворота, то на моего жеребца. Я заставил его делать элегантные кульбиты, медленно, но верно подводя к месту, где стоял тот подозрительный человек. На парне были белые штаны и короткая куртка, на поясе — некое подобие шали, которая спускалась до колен.
   В этот момент я издал специальный свист, по которому мой жеребец резво бросился вперед. Народ начал разбегаться. Шпион был так поглощен своим занятием, что не сразу сообразил, что нужно спасаться. Увидев прямо над собой моего вороного, он вскинул от ужаса руки и в страхе завопил. Сделав пару шагов назад, он привалился к стене. Я был прямо рядом с ним. Наклонился, схватил его за пояс и рывком посадил на лошадь.
   — Аллах-иль-Аллах! — запричитал тот, пытаясь при этой освободиться.
   — Лежи спокойно! — крикнул я ему. — Или тебя заберет дьявол.
   Он тут же закрыл рот, да и глаза в придачу. Паренек был не из храбрецов.
   Я повернул к конаку и проскакал в ворота. Там меня ждали Халеф с остальными спутниками. Они все видели и от души хохотали, запирая ворота на большую деревянную задвижку. Это было необходимо, потому как немало зевак пыталось пробраться во двор, чтобы узнать, что здесь у нас происходит.
   Я опустил пленника на землю и сам соскочил с лошади. К нам подошел по-турецки одетый человек и поприветствовал меня. Это был хозяин. Пока я обменивался с ним приветствиями, мой подопечный пришел в себя. Он выступил вперед и спросил угрожающим тоном:
   — Господи, зачем ты это сделал, моя душа чуть не рассталась с телом.
   — Твоя душа? Она что, такая хрупкая?
   — Не смейся. Ты знаешь, кто я такой?
   — Не знаю. Пока не знаю.
   — Я лодочник.
   — Отлично, значит, ты живешь на воде. И тебе доставит радость немножко покататься верхом.
   — А я что, просил взять меня с собой?
   — Нет, мне просто так захотелось.
   — Я заявлю в полицию.
   — Отлично!
   — И тебя оштрафуют.
   — Еще лучше.
   — Так что пойдем за мной к забтие мюшири.
   — Позже, друг мой. Сейчас у меня нет времени.
   — А я не могу ждать. Я должен быть на переправе.
   — А где это.
   — На реке.
   — Наверное, недалеко от дороги на Кустурлу?
   — С чего ты взял?
   — Это мне известно. Однако лодочник, который заявляет, что у него нет времени, торчал там на углу и шел за нами. Так или нет?
   — Да, а почему это тебя интересует?
   — Зачем ты шел за нами?
   — Я могу ходить за тем, за кем мне вздумается.
   — А я могу скакать с тем, с кем хочу. Так что мы оба удовлетворили свои желания.
   — Скачка — это совсем другое дело. Я мог сломать себе шею.
   — Наверное, тебе было бы это не вредно.
   — Господин, еще одно слово, и я зарежу тебя.
   И он, бормоча угрозы, потянулся за ножом, ручка которого торчала у него из сумки.
   — Брось! Тебя здесь никто не боится.
   — А кто ты такой, что оскорбляешь меня?
   — Я эмир Хасреддин Кара бен Немей. Слыхал когда-нибудь это имя?
   И я встал над ним и принял важный и гордый вид. Я присвоил себе еще и титул «хасреддин», потому что в этом я решил уподобиться маленькому хаджи. Мне не хотелось делать ничего плохого этому лодочнику. Необходимо было лишь узнать, кто послал его за нами.
   Я сразу понял, что сделал правильно. Он согнулся в три погибели и ответил:
   — Нет, султан, это звучное имя мне еще не доводилось слышать.
   — Так запомни его. Ты что, думаешь, я позволю тебе за собой следить?
   — Эмир, я тебя не понимаю.
   — Ты меня прекрасно понимаешь, просто не хочешь мне сказать.
   — Действительно, я не знаю, что ты имеешь в виду.
   — Слушай, парень! Думаешь, мне приятно здесь расспрашивать тебя? Поверь — никакого удовольствия. Давай признавайся, кто послал тебя следить за нами?
   — Никто, господин.
   — И тем не менее ты это делал.
   — Это вышло случайно.
   — Это что, был самый прямой путь к реке? Он заметно смутился.
   — Ну, отвечай!
   — Господин, ты действительно ошибаешься, я выбрал этот путь без всякого умысла.
   — Хорошо, я поверю тебе. Но если ты полагаешь, что это даст тебе какое-то преимущество, то ошибаешься. Лодочник, который должен быть на работе, а вместо этого шатается по улице, никому не нужен. Я прикажу мюшери уволить тебя. Есть масса людей, нуждающихся в работе.
   Теперь он по-настоящему испугался.
   — Эмир, ты этого не сделаешь. — заныл он.
   — Сделаю, и очень быстро. Сразу, как только смогу убедиться, что ты меня обманул.
   На какое-то мгновение он замер, уставившись в землю, затем тихо сказал:
   — Эфенди, я признаюсь: я следил за тобой.
   — Слишком поздно ты это признал.
   — Да, я сказал тебе неправду. Больше никогда не буду этого делать.