Май Карл. В балканских ущельях

   — За этими вязанками запросто можно спрятаться. Давайте потыкаем туда, мой нож достаточно длинен и остер.
   Их разговоры доказали мне еще раз, что это за субъекты. И они — точный слепок тех, кто «ушел в леса». Может, есть и такие, кто из-за преследований, ненависти и несправедливости действительно ушел в леса и горы, но их число неизмеримо мало по сравнению с теми, кто образует банды разбойников.
   Уриан вынул нож и проткнул стенку, но высоко. Не присядь я заранее, он мог бы задеть меня. Вообще-то быть раненым или убитым здесь — великая нелепость и позор. Но я нисколько не стыдился своего нынешнего занятия, ибо подслушивал ради очень нужного дела.
   Подслушивать — грех, это общепризнанно, но бывают ситуации, когда это просто необходимо сделать. Редко кому выпадает случай подслушать преступников и тем самым предотвратить злодеяние, и тут следует без зазрения совести переступить через стыд и гордыню. А мне это было трудно еще из-за чувства собственного достоинства.
   — Никого нет, — удовлетворенно протянул один. — Никому не посоветовал бы сидеть здесь. Пойдем.
   Они вернулись в комнату и стали громко звать слуг. Пришел хозяин и вежливо извинился, что сразу не смог появиться.
   — Я тут готовился к поездке, — объяснил он им, — поэтому нужно было подождать.
   — Куда же ты собираешься? — с подозрением спросил тот, что с пращой.
   — В Текирлык.
   Хозяин был явно не дурак — указал противоположное направление. Но парень продолжал допытываться:
   — А на что тебе это? У тебя там дело?
   — Да, личное дело. Что вам принести?
   — Ракии, и побольше. Нас мучит жажда. Мы заплатим как следует.
   Ну что ж, если эти люди утоляют жажду водкой, у нас не все потеряно, подумал я.
   — Заплатите? — ответил хозяин, смеясь. — Вы сегодня мои первые гости, а у меня тут давний обычай: первым гостям я подношу бесплатно. К тому же у меня сегодня праздник.
   — Ах так? Какой же?
   — День рождения.
   — Поздравляем и желаем тысячу лет жизни. Значит, нам не надо платить за то, что мы съедим и выпьем?
   — Нет, не надо.
   — Тогда вели принести кувшин ракии. И выпей с нами.
   — Мне не надо, скоро в дорогу. Я хочу провести день с родными, которые живут в Текирлыке. — И он удалился за ракией.
   — Ну, — сказал один, тот, что с ружьем, — здорово у нас получается?
   — Да, — ответил другой, согласно кивнув, — мы этим воспользуемся.
   — Человек, возвратившись, не должен подумать, что мы плохо отметили его день рождения.
   Я еще раз оценил находчивость хозяина, задержавшего здесь этих двоих таким немудреным способом. Он принес кувшин, содержимое которого смогло бы свалить с ног десяток мужчин. Потом он поставил на стол стакан и захотел было откланяться.
   — Стой, — удержал его тот, что с пращой. — Этот сосудик — для детишек. Мы же взрослые люди и пьем прямо из горла. То, что дает Аллах, надо использовать на полную катушку. Пью за твое здоровье и желаю тебе всего того, что ты сам себе желаешь.
   Он сделал два больших глотка, перевел дух, потом глотнул еще раз и изобразил на физиономии полное блаженство. Дружок последовал его примеру, щелкнул языком и протянул хозяину ополовиненный кувшин.
   — Выпей, дружок. Несравненный вкус. Но не пей много, чтобы мы тоже смогли сполна насладиться твоим юбилеем.
   Хозяин кивнул и ответил:
   — Вас никто не торопит, можно еще раз наполнить кувшин.
   — А когда тебя не будет, это сделают?
   — Да, мой слуга принесет, только закажите. Если только то, что вы пожелаете, имеется в наличии.
   — В таком случае желаем тебе десять тысяч лет жизни против той тысячи. Ты очень верный сын Пророка и ведешь достойную жизнь.
   — Спасибо на добром слове, однако мне пора. Так что обращайтесь к слуге.
   — А где он?
   — На дворе. В доме никого нет. А остальные люди в поле. Скоро вернутся.
   Хитрец сказал так специально, чтобы те уверились в своей безопасности. Усыпленные таким вниманием, они должны начать болтать.
   — В таком случае, доброй тебе дороги, — произнес тот, что с пращой. — Но до этого можно кое-что у тебя спросить?
   — Слушаю вас.
   — Не останавливались ли здесь недавно трое мужчин, но не обычных, а таких… важных?
   — Хм. У меня останавливается много народа. Опишите их.
   — В этом нет нужды. Мы можем сказать, какие у них лошади — светлой масти.
   — Верно, были такие вчера вечером. Очень важные господа.
   — Они здесь ночевали?
   — Нет, не стали. Играли в карты почти до утра и после этого сразу же решили ехать.
   — А они сказали тебе, куда направляются?
   — Да.
   — Наверное, в Остромджу?
   — Нет, они поскакали в Дойран.
   — Ах, и в самом деле туда поехали?
   — Конечно, раз они так сказали. Зачем им менять решение?
   — Все правильно. Ты видел, как они поехали на юг?
   — Как я мог это видеть? Для этого мне нужно было бы пробежать всю деревню. Зачем мне это?
   — Я просто так спросил. Но вот еще вопрос: больше у тебя никто не останавливался, кто ехал с той же стороны?
   Этот вопрос касался меня и моих спутников. Я знал, как на него ответить, но за хозяина ручаться не мог. Конечно, легче всего было сказать, что нас вообще тут не было. Но это было бы неосмотрительно: мы совершенно открыто ехали сюда, и нас многие видели. Эти двое наверняка справлялись о нас по дороге, и им сообщали, что мы уже проехали.
   Лучше всего было бы, если бы хозяин сказал, что мы уже были здесь. И самое лучшее, чтобы он сообщил им, что мы поскакали за теми троими в Дойран. Тогда те бы успокоились — от нас беды можно было бы не ждать по крайней мере несколько дней.
   Но, как я уже сказал, такого хода от хозяина нельзя было ожидать. Поэтому я напряженно ждал продолжения их диалога. Но хозяин, вопреки моим ожиданиям, проявил недюжинную смекалку. Он ответил:
   — Со вчерашнего дня у меня вообще не было постояльцев. Вы первые.
   — Хм. Но те, кого мы имеем в виду, наверняка уехали в Дабину.
   — Они вполне могли проскакать без остановки это местечко.
   — Может быть. Нам надо их обязательно догнать. Есть о чем поговорить.
   — Это ваши знакомые?
   — Хорошие друзья.
   — Тогда вам надо немедленно отправляться за ними.
   — Увы. А как хотелось побыть у тебя еще и насладиться твоим гостеприимством! Надеемся настичь этих четверых еще в Остромдже.
   — Их было четверо, говорите?
   — Да.
   — И у одного был превосходный жеребец?
   — Да, да! Ты видел их?
   — Точно, видел. У другого было два ружья.
   — Совпадает!
   — А еще среди них был такой низкорослый паренек, у которого вместо бороды висело десять-одиннадцать редких волосинок.
   — Верно! Ты видел именно их. Но где же, как не у тебя, они могли останавливаться?
   — За воротами. Я как раз стоял там с соседом, когда они подъехали. Они хотели переночевать у меня. Когда я ответил, что я хозяин, бородач на породистом скакуне спросил, не проезжали ли здесь трое на светлых лошадях.
   — Шайтан! Что же ты ответил?
   — Сказал правду.
   — О Боже!
   — А что?
   — Ничего. Я просто так спросил. Рассказывай дальше.
   — Бородач спросил, когда эти трое прибыли, сколько пробыли и куда затем поскакали.
   — Ах, так… И что же ты?
   — Я ответил, что знал. Что они поехали в Дойран. А что, я не должен был этого делать?
   — Нет, что ты, ты правильно поступил. А они что?
   — Всадник сказал, что им надо срочно ехать, и спросил о дороге на Дойран.
   — И он поскакал по ней?
   — Да, я проводил их до околицы и все объяснил самым подробным образом. Они пустились в галоп. Ну и понеслись же они!
   — Таким образом, ты точно знаешь, что они поехали на юг?
   — Так же точно, как то, что передо мной — вы, а не кто-нибудь другой.
   — А не на запад, не в Остромджу?
   — Да нет же. Я еще долго стоял и смотрел им вслед, пока те не исчезли за горой. Вороной так мне приглянулся, что я буквально не спускал с него глаз.
   — Да, лошадка знатная.
   — А теперь вам надо ехать туда же, чтобы поговорить с ними?
   — Скорее всего. Но торопиться теперь нет нужды. Мы знаем, где они, и они нас подождут.
   — Ну, тогда я рад за вас — вы обязательно увидитесь и поговорите, иначе бы я места себе не нашел. Однако мне пора. Думаю, вас мой отъезд не особенно огорчит.
   В отличие от встречи прощание было довольно трогательным. Когда хозяин вышел, тот, кто был с пращой, стукнул кулаком по столу и закричал:
   — Хорошо-то как! Теперь хоть этой заботы не будет. Они поехали не в Остромджу.
   — Да, этому можно только порадоваться. Как мудро со стороны Баруда эль-Амасата и Манаха эль-Барши, что они провели этого парня и назвали Дойран. Теперь эти собаки, что нас подслушивали, устремились тоже туда. Пусть едут. Пусть ищут.
   — Я ни разу не был в Дойране и не знаю даже, сколько туда ехать.
   — Уж никак не меньше семи часов. Парни прибудут туда к вечеру. Завтра они догадаются, что их провели. Так что до послезавтрашнего полудня в Остромдже их можно не ждать. Мы можем здесь пить и есть, сколько влезет. Это меня так радует, как будто у меня у самого день рождения.
   — А хозяин-то сегодня вернется?
   — Вряд ли.
   — Надо было его спросить.
   — Зачем?
   — Если бы я знал, что он вернется только завтра, я бы остался здесь на весь день. Мы ведь гости и вольны получить здесь, что захотим, без единого пара.
   — Думаю, хозяин до завтра останется там.
   — В самом деле?
   — Обычно празднество длится до позднего времени.
   — Это верно.
   — А там и полночь наступит. Неужели ты думаешь, что он сядет на лошадь, чтобы провести в седле четыре часа, да еще глубокой ночью?
   — Да, наверняка ему этого не захочется.
   — И не только этого. Ведь на дне рождения много пьют и едят, а питье в этот день — зло. Можно напиться до бесчувствия и проспать весь день.
   Это звучало так, как если бы я был в любимом немецком государстве, где царят такие же взгляды.
   — Ты прав, — согласился другой, отхлебывая из кувшина. — Хозяин выпьет утром и будет долго спать. В полдень он не вернется домой. Мы можем тут похозяйничать и остаться на ночь. Четырех парней нечего бояться, они не поскачут в Остромджу.
   — Значит, остаемся. Когда я вспоминаю прошлую ночь, меня охватывает гнев на себя самого. Этот человек, что на жеребце, к тому же еще и христианская собака, неверный, он мог бы быть в наших руках, а мы его упустили!
   — Да, досадно. Один удар ножом, и его бы не стало.
   — Все произошло так неожиданно. Даже сразу и не сообразили. Они ведь были в наших руках и ускользнули!
   — Но как они забрались на голубятню?
   — Наверняка через чердак с соломой.
   — А откуда они знали, что оттуда можно подслушать? Кто сообщил им, что у нас собрание и что мы встречаемся именно там?
   — Черт им рассказал. Эти гяуры все узнают от чертей, которые водят с ними дружбу. Больше никто не мог нас выдать. Ну, хватит о них, пусть идут в ад, все четверо.
   — Нас вообще это не касается, мы лишь гонцы, и нам платят за это.
   — Кто мне платит, тому я и друг и тому служу.
   — И убить можешь?
   — Почему бы и нет, если платят? Разве это большой грех — убить гяура?
   — Напротив, весьма полезное и нужное дело. Тот, кто убьет христианина, поднимется на ступеньку ближе к седьмому небу. Это старая истина, которую сегодня, к сожалению, мало кто вспоминает. У меня руки чешутся пустить пулю в этого чужеземца.
   — У меня тоже.
   — Подумай только, сколько мы на этом заработаем. Во-первых, нам заплатят, а во-вторых, отдадут его имущество. Один конь чего стоит! Конюший падишаха, если ему предложить, отвалит кругленькую сумму.
   — Или ничего.
   — Почему же?
   — Он спросит, откуда она у нас.
   — Получена в наследство.
   — А где родословная, обязательная в таких случаях?
   — Она наверняка у него на руках, мы завладеем ею вместе с остальным имуществом. Я вот только подозреваю, что не только мы разеваем пасти на этого коня.
   — А кто еще?
   — Манах эль-Барша и Баруд эль-Амасат.
   — Это верно. Но их легко обмануть.
   — Как же?
   — Мы не скажем, что чужаки поехали в Дойран. Они просто уехали в… в… в… в какое-то место, название забыли. А сами поскачем в Дойран и отловим этих четверых парней.
   — Хорошая идея. Но Манах и Баруд тоже не будут терять времени даром.
   — Значит, мы плохо придумали?
   — Кто знает, сколько мы их будем искать!
   — Найдем в мгновение ока.
   — А я не уверен. Мы знаем лишь, что они в развалинах, но там можно прорыскать сколь угодно долго.
   — Ты забыл, что мы должны обратиться к старому Мюбареку?
   — Нет, помню. Но сообщили ли они ему точное место своего обитания? Это во-первых. А во-вторых, мы же не знаем старика, что это за тип?
   — У него тоже копча, знак нашего братства.
   — Это еще не основание выдавать нам все тайны.
   — Но у нас есть еще и пароль, который Баруд эль-Амасат одновременно дал и Мюбареку. Этим знаком он даст нам знать о том месте. Так что мы его отыщем, не бойся. Но, может статься, нам поставят еще какую-то задачу.
   — Мы этого не допустим. Нам надо скакать за четверкой.
   — Как это не допустим? Надо слушаться. Ты что, не знаешь, что того, кто не повинуется, ждет смерть?
   — Если это доказано! А если я больной?
   — Но как мы одновременно заболеем?
   — А вот как. Мы повстречались на дороге с четверкой, и произошла стычка.
   — Хм. Ранение?
   — Да. Я забинтую голову, а ты, скажем, руку. И понадобится отпуск на лечение. Смотри, хозяин поехал к воротам. Пей, посмотрим, принесет ли хозяин еще один кувшин.
   Они все пили и пили, и опустошили-таки сосуд, к моему удивлению, даже, я бы сказал, к ужасу. Один из них подошел к окну, крикнул слугу, и тот безропотно исполнил его приказ, как и велел ему хозяин. Гости узнали от него, что он обязан исполнить любой их приказ, и не замедлили с таковым — велели принести еще один кувшин.
   От двух кувшинов такой ракии свалился бы и носорог, и я думал, что они скоро просто-напросто упадут не сходя с места мертвецки пьяными, и моя миссия сама собой завершится. Они сидели друг напротив друга, смотрели прямо перед собой и пили с короткими промежутками. Я понял, что от них толку больше не будет, и собрался ретироваться. Услышанное меня не особенно удовлетворило. Что я, собственно, узнал? Что шут, таинственный предводитель «тех, кто ушел в горы», держит всех подчиненных в строгости, а непокорных карает смертью.
   Еще я узнал, что Баруд эль-Амасат и Манах эль-Барша и бежавший с ними из Эдирне надзиратель скрываются в развалинах Остромджи. Но руины могут быть весьма обширны. Наверное, эти люди появляются там по ночам в установленное время. Потом я выяснил, что есть такой старик Мюбарек, так называемый «святой», у которого прибывшие с помощью пароля узнают все новости. В частности, трое названных лиц. Но кто такой этот «святой», который, несмотря на святость, занимает немалый пост в преступной иерархии? Где его искать? Тоже на развалинах? И что это за пароль? «Святого» я надеялся найти быстро. С паролем же дело было намного сложнее. Можно, конечно, захватить этого старика и вытрясти из него нужные сведения. Теперь я был уверен, что оба любителя спиртного останутся в комнате до утра. Они не заказали никакой еды, и потому ракия подействовала на них быстрее.
   Это было мне на руку, ибо таким образом искомые оказывались непредупрежденными о нас и я мог использовать время с сегодняшнего полудня до завтрашнего для поисков беглецов — до этого времени пьянчуги не очухаются.
   Я выскользнул из своего убежища и пробрался в спальню. Она была заперта изнутри. Я тихо постучал, и Халеф открыл. Он находился там с обоими спутниками и слугой.
   — Нам необходимо было закрыться, — объяснил он тихо. — Подонки могли додуматься проверить все помещения.
   — Правильно сделали. А где остальные домашние?
   — Они все попрятались, ведь хозяин объяснил, что все на поле.
   — Тогда давайте трогаться. Иди первым и позаботься, чтобы нас не обнаружили.
   Слуга, которому предназначалось это распоряжение, вывел нас, закрыл дверь, спрятал ключ и повел к лошадям.
   Второй слуга, обслуживавший гостей, тоже стоял наготове. Он пошел к ним и, громко разговаривая, стал отвлекать их внимание.
   Из двора нам удалось незаметно проскользнуть к задней стене здания, откуда путь наш лежал в поле, где с лошадьми и слугами нас поджидал хозяин.
   — Слава Богу, для тебя время текло не так медленно, как для меня! Поехали!
   — Сначала давай рассчитаемся. Скажи, сколько мы тебе должны.
   — Должны? — улыбнулся он. — Ничего не должны.
   — Так дело не пойдет.
   — Пойдет. Вы мои гости.
   — Нет. Мы к тебе приехали незванно, а ты встретил нас как близких людей.
   — Эфенди, хватит об этом!
   — Но я же обещал заплатить за этих мерзавцев!
   — Ты явно хочешь меня разозлить. Ты что, собираешься возвращать мне деньги за пару яиц и пиво? И думаешь, я их приму? Да никогда!
   Я с интересом смотрел на лицо Халефа, которое менялось буквально с каждой секундой. Он очень боялся, что я все же заплачу. И раздраженно сказал:
   — Сиди, ты знаешь Коран и все его закоулки. Почему ты выступаешь против этого мудрого учения? Ведь ты же знаешь, что нельзя отводить руку дающего. Подаяние — это дар Аллаха; тот же, кто отвергает дар, обижает Аллаха. Я надеюсь, что ты уймешь свое сердце и окажешь честь Пророку. Не стоит спорить о пиастрах, которые никому не нужны.
   Это было подано с таким напором, будто речь шла о жизни и смерти, проклятии и вечности. Я, смеясь, вручил слугам бакшиш — самую малость, от которой они пришли в такой восторг, что по очереди стали целовать мне руку, чему я так и не смог воспрепятствовать.
   Затем мы выехали на дорогу в Остромджу (я уже говорил, что это на самом деле вовсе не дорога). Проехав по ней всего ничего, я спросил хозяина:
   — Эта так называемая дорога — единственная, которая ведет к Остромдже?
   — Это самый прямой путь. Есть и другие, но по ним дольше ехать.
   — Давай поищем именно такую. Нам она больше подойдет.
   — Почему?
   — Потому, что утром, когда оба парня очухаются…
   — Утром? — перебил он меня.
   — Именно так. Они пробудут у тебя именно столько, потому как не надо платить. Они не ждут тебя завтра обратно, поскольку ты будешь пить по поводу своего дня рождения.
   — Вот негодяи! Я огорошу их тем, что сообщу, что у меня вовсе не день рождения!
   — Не надо этого делать.
   — Отчего же?
   — Оттого, что не в твоих интересах, чтобы те оказались завтра к обеду в Остромдже. Ты поймешь это потом. Если они поедут за нами, то заметят, что мы все же направляемся в Остромджу, а не в Дойран. Это свело бы на нет все наши планы.
   — Хорошо. Если ты так хочешь, скачем другим путем. Вот здесь дорога сворачивает налево и идет полями и лугами. По ней мы выберемся на другую дорогу, ведущую в Кустурлу. Та нас никто не знает.
   И мы свернули в сторону. Дороги как таковой здесь не было. Просто сухая земля, по которой ходили и ездили люди, вот и все. Справа и слева тянулись табачные плантации, встречались отдельные участки хлопчатника. Потом снова шла неухоженная земля и наконец лес, через который мы скакали, можно сказать, напролом.
   До сих пор мы молчали, но хозяин больше не мог сдерживать своего любопытства.
   — Ты слышал, как я разговаривал с этими любителями ракии?
   — Все, до единого слова.
   — Все вопросы и ответы?
   — Ничего не пропустил мимо уха.
   — И как тебе?
   — Ты прекрасно выполнил поручение. Очень тебе признателен.
   — Это меня радует. Мне сложно было выполнить это как надо.
   — Знаю и потому восторгаюсь тобой вдвойне. Ты доказал, что ты прилежный обманщик.
   — Господин, я весьма рад, ибо похвала из твоих уст для меня ценнее, чем чья-либо еще.
   — Как так?
   — Потому что ты ученый, который знает обо всем — от солнца до корней в траве. Ты знаком с королями и царями, которые ценят тебя, и путешествуешь под защитой падишаха, с которым ел из одной тарелки.
   — Кто это сказал?
   — Человек, который знает это точно.
   Я тут же догадался, что мой маленький, но храбрый хаджи и здесь потрудился на славу. Он называл себя моим другом и защитником, и чем краше меня расписывал, тем больше света моей славы падало и на его скромную фигуру. Взглянув на него, я понял, что прав: догадываясь, что сейчас разразится гроза, он, видя, что я разговариваю с хозяином, чуть поотстал.
   То, как хозяин ответил на мой вопрос, доказало мне, что Халеф запретил ему называть его.
   — Кто же это такой, кто говорит то, о чем не имеет ни малейшего представления? — спросил я нарочито громко.
   — Я не могу его назвать.
   — Хорошо. Тогда я назову его имя. Он-то сам сказал тебе его?
   — Да, эфенди.
   — Оно очень длинное. Маленького негодника зовут вроде бы хаджи Халеф Омар… Продолжить?
   — Господин, не надо!
   — И все же, как?
   — Я же обещал ему…
   — Ладно, можешь держать свое слово. Только скажи — да или нет? Это был хаджи?
   Он попытался уклониться от ответа, но под моим строгим взглядом признался:
   — Да, это он сказал.
   — Но тогда я заявляю тебе: он отъявленный лжец.
   — Господин, ты говоришь это из скромности.
   — Нет, это не так. Я вовсе не скромный, это видно хотя бы по тому, что я съел твой прекрасный омлет, не заплатив…
   — Господин, умоляю тебя…
   — Нет уж, я закончу и исправлю некоторые ошибки этого пресловутого хаджи Халефа Омара. Он все наврал. Я видел падишаха, но не ел с ним из одной посуды. Я знаю царей и королей, но только по именам, правда, видел одного-другого, но они меня не почитают, даже не ведают моего имени, более того, они вообще не подозревают о моем наличии.
   Он смотрел на меня с таким выражением лица, что я понял: выдумкам малыша он верит больше, чем моим словам.
   — А что касается моей учености, — продолжал я, — то она не так уж и велика. Как я могу знать все от Солнца до корней? Ну ладно, корни мне знакомы, а вот о Солнце я не знаю ничего, только разве то, что Земля вокруг него вращается. Как далеко оно от нас, каковы размеры, диаметр, вес, длина окружности…
   — Машалла! Машалла! — громко закричал мужчина, пугливо посматривая на меня и подзывая лошадь.
   — Ты что кричишь? — спросил я.
   — Ты все это знаешь?
   — Да.
   — И как же далеко от нас Солнце?
   — Около двадцати миллионов миль.
   — И мы вокруг вертимся?
   — Естественно.
   — И вес знаешь?
   — Очень приблизительно. Могу ошибиться на миллион центнеров.
   На его лице отобразился ужас. Он даже лошадь остановил.
   — Господин, я однажды был в Стамбуле и разговаривал с одним ученым дервишем, а тот в свою очередь беседовал с иностранными мудрецами. Он клялся мне Пророком и его бородой, что солнце и звезды не так мелки, как кажется, а намного больше Земли. Они кажутся такими маленькими, потому как далеки от нас. Я тогда страшно испугался. А ты, выходит, даже знаешь это расстояние. И Луну знаешь?
   — Само собой!
   — Ну и как далеко она от нас расположена?
   — В восьмидесяти шести тысячах турецких агачей.
   — О аллахи, валлахи, диллахи!³⁷ Как мне страшно, эфенди!
   Нас нагнал Халеф, остановился рядом и спросил:
   — О, мой сиди знает много больше, намного больше. Он знает, что есть звезды, которые мы не видим, а есть такие, какие мы видим, а их уже и нет вроде. Он сам мне об этом рассказал. Я, правда, забыл, ибо моя головка слишком мала для столь многих солнц и звезд.
   — Это все так? — вскричал турок.
   — Да, спроси его сам.
   Тут хозяин постоялого двора уронил на колени поводья, поднял руки на уровень лица и растопырил пальцы в мою сторону. Так делают в Леванте, когда пытаются защититься от сглаза или колдовства.
   — Нет! — вскричал он при этом. — Я не хочу его спрашивать. Ничего не хочу больше знать. Да хранит Аллах мою голову от таких забот и таких цифр! Она расколется, как старая мортира, в которую насыпали слишком много пороха. Поехали лучше дальше.
   Он снова ухватил поводья и тронул лошадь, бормоча при этом:
   — И он еще называет хаджи лжецом! Да он еще мало про него рассказал!
   — Ибарек, то, что ты от меня услышал, на моей родине ведомо любому ребенку!
   — Машалла! Спасибо, мне не нужна такая страна, в которой даже дети умеют взвешивать и измерять звезды! Какое счастье, что я родился не в Алемании. Человек, у которого я учился пивоварению, ничего мне об этом не рассказал, и это весьма мудро с его стороны. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Я сказал, что твоя похвала вдвое радует, ибо исходит из твоих уст. Ты был мной доволен, и это вселяет в меня надежду, что я верну свои деньги.
   — Если меня не обманывает предвидение, ты получишь их обратно.
   — Предвидение! Ты полагаешь, дело выгорит?
   — Да, а что?
   — Ты как-то твердо говоришь.
   — Ты ошибаешься.
   — Могу поклясться, что ты знаешь точно. Тот, кто в лесу, поле и пустыне может читать следы людей, которые давно там проходили, знает точно, где лежат мои денежки!
   Тут я действительно рассердился. Халеф своими непродуманными выходками который раз ставил меня в щекотливое положение.
   — Это тебе тоже Халеф сказал? Он кивнул.
   Тут я обернулся к малышу.
   — Халеф, ты что отстаешь, поди сюда.
   — Что угодно, сиди? — спросил он подобострастно, как пес, который знает, что его накажут, но тем не менее приветливо машет хвостом.
   — Нужен курбач, плетка из гиппопотамовой шкуры, и знаешь зачем?
   — Сиди, ведь твоего верного друга ты никогда не ударишь!
   — Ты ошибаешься, Халеф, я могу наказать тебя. Есть другие виды штрафов, кроме плетки. Я не дам тебе жареной курицы!
   Я произнес это гневным голосом. За курятину он мог отдать жизнь.