Май Карл. В балканских ущельях

   Когда он закончил, я услышал хлопки одобрения зрителей. Я стоял посреди комнаты и мог видеть Халефа в окно. Он как раз произвел шестой выстрел. Я заметил, как он взглянул не на крышу, а в окно. Надеялся, что я дам ему знак? Я мгновенно среагировал и махнул рукой, это длилось долю секунды, но он заметил мое движение. Едва кивнув, Халеф повернулся к своим зрителям. Я не слышал, что он сказал, но увидел: он забросил винтовку за плечи и направился к дому.
   — Десять выстрелов! Десять! — услышал я крик кузнеца. — А ты сделал только шесть.
   — Хватит, — ответил Халеф. Он приблизился настолько, что я разобрал его слова. — Вы же видели, что я поразил цель с первого выстрела. Не будем тратить заряды попусту, они могут пригодиться.
   — Для чего?
   — Чтобы прострелить ваши головы, подонки!
   При этих словах он повернулся к ним. Настало время действовать. Нас двое — против этой банды! Но малыш не проявлял страха и нерешительности. Они же оставили оружие в хижине, и в их распоряжении были лишь ножи.
   Они остолбенели — как от его слов, так и от действий. Сначала подумали, что он шутит, поскольку измиланец проговорил, смеясь:
   — Как, ты нас перестреляешь, малыш? А лучше ничего не придумал? Ты же видишь, как мы близко стоим, ты ведь в нас не попадешь! Может, тебе не следует выходить на охоту одному, а то тебе от скуки еще не то придет в голову!
   Халеф сунул пальцы в рот и громко свистнул. Потом сказал:
   — Одному? Кто тебе сказал, что я один? Посмотри туда — эти двое покажут тебе, что я не шучу. Он протянул руку в сторону поляны. Я тоже проследил за его пальцами. Там, на некотором расстоянии друг от друга, стояли Оско, черногорец, и Омар бен Садек, и оба целились в бандитов. До того они прятались и ждали только знака Халефа.
   — Тысяча чертей! — вырвалось у кузнеца. — Кто эти люди? Что они от нас хотят?
   — Они хотя забрать труп, что лежит в доме.
   — Зачем им мертвец?
   — Затем, что он не родственник этого нищего, а наш предводитель и друг. Вы убили его, а мы пришли заплатить по счету.
   Они схватились за ножи, но Халеф крикнул:
   — Бросьте ножи, они вам не помогут, у меня в винтовке восемнадцать патронов, и при моем выстреле начнут стрелять и те двое. Вы будете трупами прежде, чем подойдете ко мне.
   Он произнес это таким грозным и решительным тоном, что бандиты замерли в нерешительности. Они стояли от него в десяти — пятнадцати шагах. Он же держал винтовку наизготовку. Если бы они сразу бросились на него, то он убил бы только одного, но никто не хотел быть этим первым.
   Они хмуро переглянулись. Затем измиланец спросил:
   — Кто этот человек, которого вы назвали своим предводителем и другом?
   — Он еще более известный стрелок и охотник, чем я. Он бессмертен, и даже, если его убили, душа возвратится к нему. Если не верите, взгляните туда!
   Они как один повернулись к дому. Там в дверном проеме стоял я собственной персоной с поднятым ружьем.
   Они застыли от ужаса. Оско и Омар испустили радостные крики.
   — Поняли, что сопротивление бесполезно? — спросил Халеф
   — Если бы у меня было ружье! — крикнул кузнец.
   — Но у вас нет ружей. Даже если бы и были, вы бы не смогли их использовать. Они в наших руках. Если сдадитесь добровольно, мы обойдемся с вами милосердно.
   — Как ты можешь относиться к нам плохо, если у тебя наш знак?
   — Вы угрожали жизни моего спутника, а по поводу копчи мы поговорим в хижине. Заходите.
   Измиланец бросил взгляд на дом. Мне показалось, что по лицу его пробежала какая-то тень.
   — Да, — произнес он, — зайдем внутрь. Там все прояснится. На мне вины нет. Когда я приехал, чужеземец был уже мертв, как мы думали. Пошли, пошли!
   И он стал пропускать перед собой остальных. Халеф опустил ружье, а я быстро зашел внутрь, чтобы завладеть ружьями этих людей. Собрав их, я отнес их в угол. Надо было проследить, чтобы к этому углу никто из них не приближался.
   Когда они вошли, я еще занимался оружием, причем пекарь с миной смертника выступал первым. Я еще собирался забрать последние капсулы, когда услышал крик. Снаружи прогрохотали два выстрела, пули ударили в стену, и одновременно Халеф крикнул:
   — Сиди, сиди, сюда, сюда!
   Я хотел было последовать этому призыву, но тут кузнец крикнул:
   — Стой! Не выпускайте его!
   Они преградили мне дорогу. Одному из них я ткнул стволом в живот, и он согнулся от боли. Второй получил оглушающий удар кулаком в лицо. Делом трех секунд было оказаться снаружи, но кузнец уже бежал к моему скакуну с винтовкой в руках — он в мгновение ока отнял ее у Халефа, ударив его по голове. Оско и Омар заметили все слишком поздно и выстрелили мимо.
   — Оставайтесь здесь! — крикнул я им. — Никого не выпускайте из дверей! Стреляйте при первой опасности!
   Осел пекаря и лошади Халефа и измиланца стояли тут же. Последняя оказалась свежей. Я прыгнул в седло, дал коню шпоры с такой силой, что тот взвился на дыбы, развернул его и помчался за вором. То, что происходило позади, мало меня волновало: мне нужно было прежде всего вернуть свою лошадь. С винтовкой в руке я был настроен решительно — выбить негодяя из седла, если ничего другого не останется.
   Он избрал дорогу на Кабач. Видеть его я пока не мог, но след вел через лес. Если бы я дал ему фору вначале, жеребец был бы для меня потерян. Поэтому я гнал и гнал эту клячу.
   Мне показалось, что я слышу впереди стук копыт, но видеть я по-прежнему ничего не мог. Деревья стояли слишком тесно.
   Так я скакал мили три. Да, действительно стук копыт. Но где? Впереди! Нет, сзади. Я оглянулся и увидел… нагонявшего меня Халефа! Его лошадь замедлила ход, и он принялся обрабатывать ее плеткой из гиппопотамовой кожи.
   — Вперед, тварь, быстрее! — кричал он на арабском, что означало высшую степень возбуждения.
   — Почему ты бросил хижину? — крикнул я ему. — Они не уйдут?
   — Так ведь там же Оско и Омар! Больше нам поговорить не удалось.
   Лес становился все реже. Наконец мы выехали в поле, и можно было оглядеться. Мы находились на возвышенности. Внизу, в получасе езды, лежала деревня, наверняка Кабач. Слева тек широкий ручей, который за деревней сливался с рекой Сыыдлы. Выше места слияния был деревянный мосток.
   Измиланец был перед нами как на ладони, но довольно далеко. Пулей его было не достать. Да, мой жеребец — великолепный скакун. Для него такая езда была только игрой. Будь кузнец поопытнее, он бы оказался от нас в три, нет, в пять раз дальше!
   Я заметил, что он выбрал другое направление, убоявшись, видимо, показываться в деревне. Надеялся перепрыгнуть через ручей? Я в это не верил. Ручей был широк, к тому же с высокими берегами.
   — Гони его к мосту! — крикнул я Халефу. Сам же поскакал к деревне, через которую был прямой путь к мостику. Может, мне удастся добраться туда быстрее, чем вору. Животное мое было тяжело на скачки. Я пристал в седле, чтобы облегчить вес — ничего не помогало. И я решился на жестокость — вынул нож и сделал лошади надрез на шее. Она громко обиженно заржала и рванула что было сил. Я буквально летел к деревне, но дальше лошадь отказалась повиноваться. Она неслась вперед, не разбирая дороги.
   Где-то слева скакал измиланец. Вот он обернулся и заметил Халефа, но не меня. Он привстал и поднял ворованный штуцер. Я мог представить себе зловещую ухмылку, появившуюся на его лице. Расстояние между им и Халефом все увеличивалось, но зато моя лошадь, обезумев, летела к деревне как ветер, со скоростью, превышающей скорость вороного. Нас увидели люди, ни стояли возле дверей своих домов и глазели на нас. Рядом с первым домом возвышалась груда камней. У меня не было времени объезжать ее, и я пустил лошадь прямо на камни. Совершив прыжок, она издала какой-то неестественный звук. Я чуть было не угодил головой стену дома и не потерял управление.
   Дальше препятствия не кончились. Следующей преградой стала двухколесная повозка с фруктами — кайми, я даже не разобрал. Прыжок — и мы благополучно миновали ее. Зрители закричали от страха и удивления.
   Впереди показался поворот. Прямо за ним мужчина ел за повод корову. Завидев меня, он отпустил животное и с криком отскочил в сторону. Корова подалась было за ним и перегородила дорогу. В следующий миг мы перелетели и через корову.
   — Челеби!²⁴ Эфенди! Эфенди! — услышал я сзади. Оглянувшись, я увидел человека, который кричал мне. Это был Али Сахаф, стоявший у дверей своего дома. Рот у него был открыт от изумления, а руки сложены на груди. Он явно принял меня за злоумышленника укравшего чужую лошадь.
   Так мы мчались и мчались. Наконец я увидел мост измиланец еще не достиг его, но я опередил даже своего вороного. Он скакал вдоль берега, Халеф — за ним Наконец мне удалось остановить лошадь, и я взял ружье наизготовку. Вороной был мне дороже, чем жизнь всадника. Если он добровольно не сдастся, ему уготована пуля. Пусть только подъедет! Тут он меня заметил. Видно было, что он опешил — измиланец явно не ожидал такой встречи. Потом он резко рванул вправо. Имея меня спереди, Халефа сзади и речку слева, ему ничего не оставалось, как ехать через деревню.
   Я мгновенно развернулся, резанул коня второй раз и помчался назад. Вот он мелькнул за одним из домов. Четыре-пять прыжков моего коня, винтовка готова…
   Тут я заметил, что преступника поджидает препятствие, которое он не заметил или скорее недооценил. Возле дома, у которого он оказался, шла изгородь из ивы. Я бы на его месте держался от нее в стороне или хотя бы попытался перепрыгнуть. Он же побоялся и поехал в обход, к въезду в деревню. Я за ним не последовал, мне надо было перекрыть ему дорогу на равнину и направить его к воде. Я мог достать его пулей, но все-таки это был живой человек, и мне не хотелось напрасного кровопролития.
   Поэтому я направил лошадь прямо на забор. Для жеребца этот прыжок не составил бы сложности, кляча же не потянула на рекорд, и мы просто пробили в изгороди дыру. Теперь лошадь мчалась как стрела, пущенная из лука, вниз по деревне, и возле первого дома я завидел измиланца. Он, поняв, что путь перекрыт, поскакал вправо вдоль ручья по дороге, от которой раньше хотел отказаться. Вдалеке стал виден Халеф, которому тоже ничего не оставалось, как разворачиваться.
   Я следовал за бандитом довольно близко. Он находился от меня приблизительно в пятидесяти корпусах и в отчаянии давал вороному шпоры, к которым тот не привык. Конь взбеленился и вышел из подчинения.
   —Ри! Стой! Стой! — кричал я что было сил, надеясь, что жеребец, услышав мой голос, остановится. Но измиланец ударил его ружьем между ушей, и тот, снова пустился вперед, оставив меня позади. Расстояние между нами стало расти. Было уже ясно, что перепуганное животное собирается прыгать через ручей. Если ему удастся прыжок — конь для меня потерян, если я конечно, не воспользуюсь ружьем. И я снова взял ствол наизготовку.
   Я решил стрелять, когда измиланец окажется на той стороне. Пять, четыре, три корпуса отделяют его от бега Вот копыта Ри залетели вперед головы, и он элегантным луком выгнулся над водой. Всадник потерял поводья, вылетел из седла, с силой грохнулся о землю и остался недвижим.
   У меня не было времени обуздывать свою лошадь, она продолжала скакать. Она оказалась совсем необученной, к тому же была напугана до предела и занесла бы меня в ручей, переломав ноги нам обоим. Я одобрительно крикнул, лошадь прыгнула, не долетела и перекувырнулась.
   Седло, в котором я сидел, было арабским с высокой передней лукой и еще более высокой задней. Такие седла удобнее английских, но и опаснее, если лошадь падает. Я рисковал жизнью, поэтому, крича лошади какие-то слова, вынул ноги из стремян, поднялся в седле над задней лукой, уцепившись при этом руками за переднюю, перекинул правую ногу и спрыгнул. Мне очень мешало ружье, поэтому все прошло не так гладко, я здорово грохнулся и некоторое время пролежал без движения.
   — Аллах-иль-Аллах! — услышал я недалеко от себя. — Сиди, ты жив?
   Я лежал так, что видел Халефа — он был немного дальше меня на другом берегу ручья и уже приготовился к прыжку. Он мог сломать шею. Опасность придала ему сил. Я предупреждающе поднял руку и крикнул:
   — Оставайся на месте, Халеф, не будь глупцом!
   — Слава Пророкам, — ответил тот, — он хранит меня от глупостей. И ты жив!
   — Да, только немного грохнулся.
   — Ты сломал что-нибудь?
   — Думаю, нет, посмотрим!
   Я поднялся и осмотрел себя. Все вроде бы цело, но голова гудела как котел. Халеф спешился, спустился к ручью и перебрался на мою сторону. Ручей оказался нешироким, но опасным его делало очень глубокое русло.
   — Аллах велик! — воскликнул Халеф. — Вот это была охота! Я не верил, что на этих клячах мы догоним самого Ри!
   — У него был плохой наездник.
   — Да, он сидел на вороном, как обезьяна на верблюде, это я видел в Стамбуле у одного человека с медведями. Вон Ри. Я приведу его.
   Вороной стоял спокойно и хрустел сочной травой. По нему не было видно, что он только что перенес суровое испытание, в то время как лошадь измиланца тяжело дышала и была покрыта потом. Луки седла были поломаны при прыжке.
   — Пусть стоит, — ответил я, — надо посмотреть, что с всадником.
   — Наверное, сломал шею.
   — Это нежелательно.
   — Почему? Он разбойник и конокрад.
   — Но еще и человек. Не шевелится, видимо, потерял сознание.
   — Полагаю, и душу тоже. Да отправится она в джехенну²⁵ и породнится с дьяволом!
   Я склонился над Дезелимом и осмотрел его.
   — Ну что, нашел, куда делась его душа? — спросил Халеф.
   — Похоже она действительно где-то бродит.
   — Сам виноват. Не надо было воровать коня, тем более твоего вороного. Пусть Аллах поселит его душу в старой кляче, которую станут красть десять раз на дню, чтобы он узнал, почем фунт лиха.
   При этом он подошел ближе и указал на шапочку кузнеца со знаком-застежкой:
   — Сними-ка ее.
   — Что?
   — Копчу.
   — Ага, ты прав. Об этом я и не подумал.
   — А это очень важно. Кто знает, удалось бы мне г спасти тебя, не будь у меня этой вещицы.
   — Откуда она у тебя?
   — От пленника-кузнеца.
   — А ты был у Шимина?
   — Да, но об этом позже. Сейчас нам есть чем заняться. Смотри, люди.
   Похоже, все население деревни высыпало на берег ручья. Все громко переговаривались, даже кричали. Еще бы — такое событие в скучной жизни!
   Двое из них подошли ближе и прыгнули в воду. Одним из них был Али Сахаф.
   — Господин, в чем дело? Зачем вы преследовали этого всадника?
   — А ты сам не догадался?
   — Нет, а что?
   — Разве ты не заметил, на чьей лошади он скачет?
   — На твоей. Ты с ним соревновался, или он, перед тем как купить его у тебя, решил испытать на скорость?
   — Ни то ни другое. Он его у меня украл.
   — А ты за ним гнался?
   — Как ты видел.
   — Господин, я не знал, что и подумать. Но как ты за ним угнался?
   — Сам удивляюсь.
   — Ты мчался как шталмейстер великого господина, даже быстрее. Никто бы не отважился на прыжок, сидя на такой лошади!
   — Значит, я изучил ее достаточно.
   — Ты, наверное, шутишь. Сначала сидишь на коне как школяр, а потом, продираясь сквозь изгородь и прыгая через воду, становишься настоящим наездником, готовым сломать шею.
   — Последнее я предоставил сделать другому. — И я указал на измиланца.
   — Аллах! Он покалечился!
   — Да.
   — Или он мертв?
   — Именно так.
   — Дороговато заплатил за свой поступок. Кто же он? Он подошел к телу, заглянул в лицо и отшатнулся в ужасе:
   — Боже мой, это же кузнец-оружейник Дезелим из Измилана!
   — Тебе он известен?
   — Да, он еще владелец кофейни, сколько чашек кофе я у него выпил, сколько трубок выкурил…
   — Так что, он твой дружок?
   — Нет, просто знакомый.
   Тут подошел второй человек, перепрыгнувший через ручей вслед за Али. Он тоже осмотрел лицо мертвого и спросил меня:
   — Ты гнался за ним?
   — Да.
   — И он лишился жизни?
   — Увы.
   — Значит, ты убийца, я арестовываю тебя.
   — Ты не сможешь этого сделать, — вмешался Али Сахаф. — Ты не властен над этим человеком.
   Тут второй изобразил на лице строгость и заявил тоном, не терпящим возражений:
   — Ты, Али Сахаф, молчи, я — киаджа и командую здесь. Итак, кто ты?
   Вопрос адресовался мне.
   — Чужестранец, — ответил я односложно.
   — Откуда?
   — Из немче мемлекети.
   — Это далеко отсюда?
   — Очень далеко.
   — У вас есть киаджа?
   — У нас есть король.
   — Это все равно. Я — король Кабача. Следуй за мной.
   — Как арестант?
   — Конечно, ведь ты убийца.
   — А ты не хочешь сначала узнать, как получилось, что я погнался за этим человеком?
   — Это можно будет сделать завтра, когда у меня появится время выслушать тебя.
   — Время сейчас есть у меня, а завтра его не будет.
   — Что ты еще болтаешь! Пошел вперед! — И он повелительно указал мне на ручей.
   Тут к нему подошел Халеф, показал на сумку, из которой свешивалась плетка из гиппопотамовои кожи, и спросил:
   — Итак, ты киаджа этого местечка?
   — Да.
   — Ты видал когда-нибудь такую плетку?
   — Очень часто.
   — А отведывал?
   — Что ты имеешь в виду?
   — Я имею в виду следующее: если ты произнесешь хоть одно слово против этого сиди, эфенди и эмира, а также моего спутника, то я дам тебе этой плеткой по роже, так что твой любопытный нос свернется в сторону мечети султана My рада. Не думаешь ли ты, что мы приехали в Кабач, чтобы общаться с твоей личностью? Какой пуп земли нашелся! Видели мы шишек и покрупнее тебя! Зачем Аллах дал тебе кривые ноги и красный нарост на носу? Чтобы отличаться от остальных верующих? Берегись меня в гневе. Я и не таких ребят делал покорными с помощью вот этой плетки — не то что тебя.
   Надо сказать, что киаджа был больше удивлен, чем испуган. Он оглядел малыша с головы до ног и спросил:
   — Эй, ты часом ума не лишился?!
   — Нет, это ты сумасшедший. Только выживший из ума может приставать к моему эфенди, могущественному эмиру Кара бен Немей с дурацкими обвинениями.
   — А кто ты?
   — Я хаджи Халеф Омар-бей, защитник невиновных, мститель за несправедливость и властитель всех киадж и начальников, покуда светит солнце.
   Бедный чиновник не знал, что ему делать. Напористость малыша его обескуражила. Он повернулся ко мне:
   — Господин, ты действительно такой значительный человек?
   — А что, разве не похоже? — спросил я строго.
   — О нет, ты выглядишь как эмир, но ведь ты загнал этого человека до смерти.
   — Он сам виновен в этом.
   — Почему?
   — Он украл мою лошадь, а я догонял его, чтобы вернуть краденое.
   — Дезелим из Измилана украл лошадь?!
   — Ты что, не веришь словам эфенди? — грозно спросил Халеф, сделав шаг вперед и потянувшись к сумке.
   — О нет, я нисколько не сомневаюсь, — поспешно проговорил киаджа. — Но может ли эфенди доказать, что вороной действительно его собственность?
   — Вот доказательство! — И Халеф положил руку на плетку.
   Я указал на Сахафа:
   — Спроси вот у него. Он знает, что конь мой.
   — Откуда ему знать? Он с тобой не знаком, ты ведь чужеземец!
   — Он знает меня и видел, как я скакал на этой лошади.
   — Это так?
   — Да, — ответил Сахаф.
   Тогда киаджа склонился передо мной и сказал:
   — Я верю тебе, не соблаговолишь ли ты проводить меня до дома?
   — Как пленник?
   — Не совсем, только наполовину.
   — Хорошо. Какую половину ты намерен арестовать. Вторая поедет раньше, ей некогда тут задерживаться.
   Он уставился на меня с открытым ртом. На том берегу послышался громкий смех. Тогда киаджа повернулся к собравшимся и громко крикнул:
   — Что здесь смешного, вы, людишки, рабы! Забыли, что я наместник султана? — И, обратившись ко мне: — Твоя невиновность доказана только наполовину.
   — Тогда я сейчас докажу полностью!
   — Ну, докажи.
   — Охотно. Видишь эти ружье и нож? Я пристрелю каждого и зарежу любого, кто помешает мне ехать дальше. А вот и другое доказательство. Читать умеешь?
   — Да.
   — Вот мой паспорт с печатью великого господина! — И я показал ему документ.
   Увидев мою фотографию, он коснулся лба, рта, груди и произнес:
   — Эфенди, ты прав, ты полностью невиновен, можете ехать.
   — Что ты сделаешь с трупом?
   — Мы бросим его в воду. Пусть раки сожрут его, раз он виновен.
   — Не смейте делать этого. Известите о его смерти родственников, чтобы те его похоронили. Пусть отправляется к праотцам верным способом. Если я узнаю, что вы не сделали этого, то сообщу о вашем поведении верховному судье Румелии.
   — Ты что, его друг?
   — Как ты можешь спрашивать! — ответил Халеф за меня. Румели кади аскери²⁶ наш друг и родственник. Моя любимая жена — дочь его любимой жены. Трепещите, если сделаете что-то не так. — И он пошел за своей лошадью.
   Киаджа согнулся в три погибели и сказал мне:
   — Да подарит Аллах жене твоего спутника сто лет жизни и сотню детишек, внуков и правнуков. Я все исполню, как вы мне приказали.
   — Не сомневаюсь в этом. Лошадь убитого и все, что на ней, тоже отдашь семье.
   — Они все получат, эфенди!
   Я был уверен в обратном, но меня это уже не касалось. Я был рад, что все обошлось и мой вороной, утерянный таким удивительным образом, снова со мной. Свист — и он прыгнул ко мне через ручей. Люди замерли в изумлении. Халеф же привел свою лошадь за повод.
   — Господин, не зайдешь ко мне? — спросил Сахаф.
   — Зайду. Хочу взглянуть на твоего отца.
   Мы сели на лошадей и двинулись в путь, убедившись в том, что киаджа выставил у тела часового. Возле домишка Сахафа мы спешились. Внутреннее пространство хижины было поделено на две неравные части. В большей я заметил на кровати старика, приветствовавшего меня одними глазами. Он даже не пошевелился.
   — Отец, это господин, о котором я тебе рассказал.
   Я подошел к нему, взял за руку и дружески сжал ее. Он поблагодарил опять же одними глазами. Все в доме было чисто убрано, и это меня порадовало.
   Я спросил его, понимает ли он мои слова. Он кивнул.
   — Я пришел, чтобы приветствовать досточтимого отца хорошего сына и сделать последнего счастливым.
   В его взгляде читался вопрос, поэтому я объяснил:
   — Он любит Икбалу, красивейшую из дочерей Румелии. Отец не желает ее ему отдавать, но я заставлю его. Али поедет со мной к нему.
   — Господин, это правда? — воскликнул Сахаф в возбуждении.
   — Да.
   — Ты говорил с ней?
   — И с ней, и с родителями.
   — Что же они сказали?
   — Они сказали «да», но отец пустился на предательство. Я тебе потом об этом расскажу. Теперь покажи мне часы.
   — А поесть ты до этого не хочешь?
   — Спасибо, у нас нет времени. Надо срочно возвращаться.
   — Тогда выйдем отсюда.
   Он провел меня в переднюю, где стоял стол — настоящая редкость в этих краях. На нем и стояли часы.
   — Вот они, смотри.
   Циферблата пока не было. Колесики были изготовлены из дерева, все вручную — ужасно трудоемкая работа.
   — Знаешь, в чем состоит искусство? — спросил он.
   — Да, — ответил я, указывая на стрелки. — Вот в этом.
   — Ты ошибся. Эти часы показывают не только часы, но и минуты. Ты видел что-нибудь подобное?
   «О Боже, наивный мальчик», — подумал я. Но вслух сказал:
   — Вот, посмотри на мои часы: они показывают годы, месяцы, дни, часы, минуты и секунды.
   Он взял их у меня из рук и принялся удивленно рассматривать циферблат.
   — Господин, они идут правильно?
   — Еще как!
   — Но я не могу ничего понять.
   — Потому что все написано на непонятном тебе языке. Но хоть услышать ход ты можешь? — Я завел их и заставил проиграть несколько ударов.
   — Аллах акбар! Да эти часы изготовил или сам Аллах, или дьявол.
   — Да нет же, их сделал простой мастер из Германии, но никому не продавал, а я получил их в наследство.
   — А можно их открыть?
   — Пожалуйста, но позже, давай рассмотрим их в Енибашлы, там у нас будет время.
   — Ну что, трогаемся?
   — Да. Но сначала я сдержу слово и напишу твоему отцу слова из Библии, которые облегчат ему страдания.
   — Строфу из вашей Библии?
   — Да. Он будет рад.
   Мы вернулись в комнату. Там он спросил отца:
   — Ты помнишь старого римского католика, который писал стихи?
   Тот показал глазами, что да, помнит.
   — Этот господин тоже христианин и хочет подарить тебе строфу. А я прочту ее.
   Я выдрал страницу из блокнота, написал и передал Сахафу. Там говорилось о том, что живу ли я или умираю — я принадлежу одному Господу.
   Глаза старика увлажнились. Он взглянул на свои руки, которыми не мог двигать.
   — Эфенди, он просит дать ему руку, — пояснил Али. Я выполнил просьбу и высушил парализованному слезы на ресницах.
   — Аллах всемогущ и справедлив, — сказал я, — он сковал твои члены, чтобы душа была крепче связана с ним.
   Он закрыл глаза, и морщинистое лицо его разгладилось. Так он и лежал с закрытыми глазами, когда мы вышли из дома.
   — Господин, — спросил меня на улице Сахаф, — почему ты написал строфу не на том языке, на котором сейчас говорят?
   — Коран ведь тоже написан не на новом арабском. Строфа должна быть выражена особыми словами. Но почему ты сейчас иначе разговариваешь со мной, чем раньше?
   — Я? — переспросил он, смутившись.
   При первой встрече он говорил мне «вы», а сейчас перешел на «ты»… Подумав, он ответил:
   — Потому что люблю тебя. Ты сердишься?
   — Нет. Держи свою лошадь. Едем в Енибашлы. Пока он ходил за дом и мы его ждали, я хотел было расспросить Халефа о происшедшем с ним, но в этот момент нас обнаружили любопытные жители, и о приватном разговоре не могло быть и речи. Затем появился Сахаф на лошади, и мы в темпе двинулись, потому как нас мучила неизвестность — что там с Оско и Омаром. Во время поездки я спросил хаджи: