Страница:
– Больше нет времени узнавать, – сказал Питек.
– Так и есть. Что же нам остается?
– Сделать все, – сказал Ульдемир, – чтобы как угодно – уговорить, заставить, вынудить Властелина отменить войну.
Ястра с сомнением покачала головой.
– Будь он менее упрямым и более уравновешенным… Увы.
– И тем не менее, мы обязаны. Любой другой вариант ведет к проигрышу.
– Рискуем головой, – предостерег Ульдемир.
– Ну что же, – усмехнулся Уве-Йорген. – Значит, наши головы годны хоть на это. Вряд ли на что-нибудь другое, потому что в последнее время мы только проигрываем. Например, мы ожидали, что тот тип, обнаружив, что Леза исчезла, сразу кинется на связь с Охранителем – и мы таким путем выйдем на канал. Если бы нам удалось достучаться до Мастера, он наверняка смог бы что-нибудь посоветовать. Гибкая Рука стер подошвы до дыр, бегая за объектом. Но тот так и не прибегнул к связи. Видимо, происшествие его не очень взволновало.
– Ты нигде не отпускал его, Рука? – спросил Ульдемир.
– Однажды, примерно на полчаса. Вчера вечером. Он навестил дом Лезы. Кстати, там в то же время находился и Властелин.
– Они встретились?
– Непохоже. Властелин вышел первым, тихо и спокойно. Его, правда, несколько расстроило, когда он увидел, что вся его охрана выведена из игры навсегда. Но он быстро пришел в себя.
– Кто разделался с ними?
– Задира. Я не стал вмешиваться.
– Понятно… Значит, Задира оставался там с полчаса? Что он там делал? Лезы ведь уже не было.
– Не знаю.
– Может быть, он оттуда и вел связь?
– Может быть, конечно… Во всяком случае, у него дома ничто не указывает на выход канала. Я обнюхал там каждый гвоздь.
– Надо побывать в доме Лезы. Кстати, захватить кое-что из ее вещей. Для нее.
– Дом под наблюдением.
– Ну… – пренебрежительно сказал Питек.
– Хорошо. Ты и Рука. Сегодня ночью. Дальше. Кто идет с письмом на половину Изара? Ястра?
– Нет. Он меня просто убьет, едва заподозрит, что я замешана в этом деле. Да и… чтобы убедить его, нужна не женская логика, а более… прямолинейная.
– И останется еще одно дело, – сказал Ульдемир. – Георгий, к счастью, привел корабль. К счастью – потому что, если войну не удастся предотвратить, машина нам очень и очень пригодится. Хотя бы для спасения женщин.
– Спасибо, милый, – сказала Ястра, – что ты думаешь обо мне, а не только о ней. Я чрезвычайно тронута.
– Я просто знаю, что ты не бросишь ее на произвол судьбы, – ответил Ульдемир.
– Ах, конечно, конечно…
Голос Ястры не предвещал ничего доброго – однако Ульдемир на сей раз пренебрег угрозой.
– Корабль надо не только привести в порядок, но и дооборудовать. Вы понимаете, о чем я. Пока война еще не стартовала, материалы можно просто купить в магазинах. А как смонтировать, знает Уве-Йорген.
– Ты собираешься вести бой? – спросил Питек.
– Почему бы и нет? – ответил вместо капитана Рыцарь.
– Все может быть… Итак: Питек и Рука – обнаружение связи. Уве и Георгий – корабль. Значит, мне остается самое приятное.
– На то ты капитан, – сказал Уве-Йорген серьезно.
– Уль, – проговорила Ястра. – Я боюсь. Я действительно боюсь. Изар… Ты его не знаешь.
– Но и он меня тоже, – сказал Ульдемир. – И это аргумент не в его пользу.
– Почему-то, – сказала Ястра, – именно тогда, когда нужно быть серьезным, ты начинаешь говорить глупости.
– Мне всю жизнь приходилось быть серьезным. Наверное, поэтому я и говорю так много глупостей.
– Да, – подтвердила Ястра, – очень много. Пожалуйста, в беседе с Изаром постарайся говорить их поменьше. Обещай мне.
– Торжественно обещаю, – заявил Ульдемир. Он чувствовал себя странно взвинченным, готовым на какие-то неожиданные поступки – может быть, крайне благоразумные, но может быть, и как раз наоборот.
– Я буду с нетерпением ждать тебя, – сказала Ястра.
– Постараюсь вернуться. А если нет…
– Ну, – сказал Уве-Йорген, – тогда Властелин получит войну даже раньше, чем рассчитывает.
– Прошу вас доложить Властелину, – сказал я молодому человеку, всячески старавшемуся имитировать военные манеры и военную подтянутость (это удавалось ему не очень), – что у меня к нему важное послание.
– Гм, – сказал он. – Вы разносчик писем?
– Почти, – сказал я. – На самом деле я Советник Жемчужины Власти, Первой Женщины Державы.
В его глазах пробудилось любопытство. Он наверняка слышал обо мне достаточно, но повидать меня до сих пор ему не удавалось. Ничего удивительного: я человек скромный и никогда не стремился позировать разной секретарской шушере.
– Ах, я вас не узнал, приношу почтительные извинения, – сказал он; по-моему, несколько более нахально, чем ему полагалось по рангу. – Позвольте просить вас передать послание мне. Я немедленно доложу его Властелину.
– Его Всемогуществу, – поправил я. Называть Изара Властелином в официальных разговорах имели право только люди, начиная с определенного, достаточно высокого ранга, – если хотите точности, то с шестого, – а прыткий юноша к нему явно не принадлежал.
– Разумеется. Еще раз приношу извинения.
И он протянул руку, словно ожидая, что я немедленно подам ему на бедность.
Я посмотрел на него, не более. По-моему, мне удалось взглянуть именно так, как я хотел: чтобы, не произнося ни слова, дать человеку понять следующий текст: мальчик, если сам ты не больно умен, не ожидай того же и от других. Он, по-моему, прочитал текст довольно грамотно, потому что извинился в третий раз и пообещал:
– Я немедленно доложу, как только Властелин освободится.
– Опять? – спросил я с некоторым оттенком угрозы в голосе. Тут он покраснел и, кажется, немного испугался: на верхах не любят непочтительного к себе отношения. Хотят, чтобы секретари, шоферы и прочие принимали их всерьез. На всякого мудреца все-таки простоты приходится куда больше, чем было бы желательно.
– Могу ли я спросить, как доложить о послании: от кого оно?
– От близкого Властелину человека.
– Должен ли я понять это так, что послание – от Жемчужины Власти?
– Ни в коем случае. Наоборот, вы должны твердо усвоить, что послание это – от другой женщины.
Тут он, безусловно, понял. Находись в этой комнате собака, она поняла бы все на полчаса раньше, но собаки вообще умные животные, а секретари – не обязательно. Но он понял; глаза его раскрылись до такой степени, что в каждый могло въехать по грузовику, а уж легковушки могли бы двигаться в два ряда. Он покраснел, потом его прошиб холодный пот. Видимо, приближенные действительно побаивались своего повелителя. Интересно, награждает он их тумаками или поддерживает страх лишь разными оборотами речи?
– Если мне будет позволено напомнить, – он не проговорил это, а нежно прошептал, словно я был девушкой и ему хотелось увести меня в кустики погуще, – сановники в ранге Советников Первых Лиц имеют право входа без доклада…
Я отлично понял его: видимо, соваться с докладом, касающимся Лезы, не зная сущности сообщения, было достаточно опасно, а что я ему такой информации не предоставлю, он уже выучил наизусть. Так что он принял мудрое решение: кто принес известие – возможно, дурное, – пусть сам и принимает все последствия на себя. В смысле, что это я должен подставить шею для воздаяния. Однако мне только это и нужно было.
– Хорошо. Я обожду, пока Властелин освободится.
Он вздохнул.
– У него на докладе Личный Врачеватель Семейства. Разговор может затянуться…
Я немножко подумал и нашел выход:
– Доложите ему не лично, а по связи, что ему доставлено письмо от человека, которого он разыскивает, и что посланец просит принять его незамедлительно, ибо дело безотлагательное. Ну а уж войти я как-нибудь войду сам.
Он восхитился элегантной простотой решения, тут же присосался к аппарату и заворковал, как голубка на подоконнике, когда по другую сторону стекла сидит кошка. Потом повернулся ко мне и сообщил – по инерции тем же голосом:
– Его Всемогущество сейчас освободится…
После этого он достал розовый платочек, вытер пот и надел на лицо такое выражение, словно он только что атаковал вражеский корабль и переломил его о колено. По-моему, мысленно он уже дырявил грудь своего вицмундира, чтобы было куда привинтить орден.
Властелин оказался человеком слова. Не прошло и трех минут, как дверь, что вела в его кабинет, распахнулась, и Главный Клистир вышел. Позволив двери за его спиной мягко затвориться, он тоже достал платок и стал вытирать пот. Можно было подумать, что за дверью этой по меньшей мере вещевой склад и он только что перетаскивал туда контейнеры.
Он посмотрел на меня – сначала пустыми глазами, потом его взгляд сфокусировался и что-то в нем мелькнуло. Я не сразу определил – что, но, во всяком случае, доброжелательным вниманием я бы это не назвал. Скорее – прикидочным, оценивающим: как ты держишь удар? – как бы спрашивал взгляд. – И как бьешь в ответ?
Ну, ко всякого рода взглядам я привык давно. И постарался просигналить ему тем же способом: смотри, не переоцени своей весовой категории!.. Хотя и не понимал, какие, собственно, у него могут быть ко мне вопросы. Я тогда еще полагал, что для всех здесь по-прежнему являюсь неизвестным членом уравнения, темной лошадкой. Потом выяснилось, что я был не прав. Но, к сожалению, только потом.
А пока, завершив церемониальный обмен взглядами, я подступил к двери и отворил ее с ощущением, как будто бросаюсь в холодную воду. Все-таки властелинов любого рода я до сих пор наблюдал разве что на экране телевизора (если не считать Мастера и Фермера, да еще Охранителя; но они не властелины, они нечто большее). И вот пришла пора вступить в соприкосновение – и не скажу, что моя позиция в тот миг казалась мне предпочтительнее.
Властелин сидел за столом в противоположном от двери конце обширного продолговатого помещения, где, похоже, не было ничего лишнего – например, столика, за которым можно было бы угоститься чашкой кофе или еще чем-нибудь. Да и то – угощают чаще всего равных или почти равных, а таких на этой планете не было. Во всяком случае, в представлении хозяина этой резиденции. Тут не было даже ковра на полу, и каждый шаг раздавался четко, давая представление о состоянии духа вошедшего. Я постарался пройти строевым, за пять шагов до стола остановился и проделал все, что полагалось по строгому ассартскому протоколу. В ответ Властелин кивнул, и я не принял его кивок за одобряющий; он выражал скорее нетерпеливое желание побыстрее от меня отделаться. Потом еще несколько секунд я ожидал, что он предложит мне сесть, но он, наверное, забыл: не думаю, чтобы тут запросто присаживались без его позволения. Он поелозил по мне глазами, – уж не знаю, какие выводы пришли ему на ум, но, похоже, ничего особо выигрышного для меня он не разглядел, – и сказал, сразу переходя к сути дела:
– Письмо действительно от нее?
Перед тем как утвердительно поклониться, я позволил себе чуть приподнять брови, как бы выражая удивление тем, что меня можно заподозрить в детском розыгрыше.
– Давайте.
Пришлось снова дать нагрузку сгибателям-разгибателям и прочей необходимой при поклонах мускулатуре. Потом я подошел к столу и положил письмо перед Властелином, а затем, как и полагалось, отступил на исходную позицию.
Единственным, что как-то выдало его волнение, был жест, каким он схватил письмо: раза в два быстрее, чем следовало бы, если он хотел продемонстрировать мне спокойную уверенность. Когда он разворачивал листок, пальцы его едва заметно вибрировали. Он уперся в письмо таким взглядом, что я не на шутку испугался, что бумага сейчас вспыхнет. Судя по затраченному времени, Властелин прочитал эту пару строк не менее четырех или пяти раз. Потом, справившись с собой, медленно сложил письмо и спрятал его где-то на груди – во всяком случае, он засунул руку за борт мундира, из которого не вылезал, насколько мне было известно, все последние недели, напоминая всему миру, что сейчас он прежде всего Верховный Главнокомандующий.
Пока он занимался письмом, я разрешил себе ненавязчиво, но тем не менее внимательно оглядеть его: я никогда не видел его так близко, а экран, как известно, чаще врет, чем говорит правду. Я знал, что он еще молод, но сейчас он выглядел значительно старше, чем ему следовало бы, казался осунувшимся, основательно усталым, и, если только то не был отблеск света, в темных волосах его уже пустила корни седина. Черты лица говорили о решительности и жесткости, доведенных до предела, за которым – совсем рядом – были уже и жестокость, и отчаяние. Это мне не понравилось. Балансируя на этой грани, человек способен принимать эмоциональные, неразумные решения. Опасные не только для меня (в конце концов, они стали бы лишь фактом моей биографии), но и для Ассарта, а значит – в какой-то мере – и для Вселенной, в которой мы с ним обитали – и еще несколько биллионов человек; впрочем, последнего он мог и не знать. Наверное, если бы у меня было время полюбоваться на него более основательно, я составил бы о нем мнение, лежавшее ближе к истине. Но таким временем я не располагал, потому что даже пять раз прочесть две строчки можно всего лишь за несколько минут.
Итак, он спрятал письмо где-то в области сердца и наконец поднял взгляд на меня. И мне сразу сделалось не то что не по себе – мне стало просто страшно. Таким взглядом смотрят на мертвецов, никак не относящихся к категории дорогих усопших. Наверное, так смотрит бык на поверженного тореро.
– Если хоть волос упадет с ее головы, – сказал он каким-то клекочущим голосом, – хоть один волос… вы и все, кто с вами, пожалеете, что родились на свет, и будете жалеть долго, долго, с каждой секундой все больше, с каждым часом, с каждым днем… Молитесь Рыбе – или кому там вы молитесь – чтобы у нее не нашлось… повода для малейшей жалобы, для самомалейшей. Ее полное благополучие будет означать для вас легкую смерть – и большей милости вам не в силах пообещать никто.
Так он сразу вывел меня за круг живых. Наверное, у меня могли найтись возражения, но он не был настроен их выслушивать.
– Я не был предупрежден о вашем визите, – продолжал он, стараясь, чтобы ирония не уступала хорошо приготовленной горчице, – и поэтому принял свои меры. Так что сейчас я и без вас знаю, где она находится. Весь ваш расчет построен на том, что я не могу сейчас пренебречь делами даже ради нее; сегодня не могу. Но уже смогу завтра! Поэтому вы проживете еще сутки. Вы увидите… Вы узнаете о конце ваших сообщников; он будет страшным. Ваш настанет после них…
Откровенно говоря, когда я готовился к разговору с Властелином, я представлял себе все несколько иначе. Мне рисовалось нечто, смахивавшее на мирную конференцию, на которой стороны усердно ищут взаимоприемлемых путей к достойному выходу из окопов и убежищ. В конце концов, письмо Лезы было лишь предлогом, чтобы попасть к нему, темой же разговора, по моему разумению, должно было стать совсем другое: положение Ассарта накануне войны и неизбежный разгром его вскоре после ее начала. Однако для осуществления моего замысла нужно было прежде всего, чтобы он вообще захотел меня выслушать, а кроме того – чтобы он был способен разумно воспринимать аргументы. На самом же деле оказалось, что он не желал первого и, вероятнее всего, не мог второго.
– Ваше Всемогущество! – сказал я, когда он сделал передышку на мгновение; я старался, чтобы голос не дрожал. – Мне кажется, в прочитанном вами письме мне дана определенная рекомендация. Скажу больше: автор письма, считая, видимо, что может обещать от вашего имени, гарантировала мне мою неприкосновенность. Она ошибалась? В таком случае я сожалею, что захотел принести вам хоть какое-то успокоение.
Я рассчитал верно: такой поворот оказался для него неожиданным. Он знал, что он всемогущ: он знал, что никто не смеет хоть что-либо обещать от его имени – если только он сам не повелел сделать это. Никто. Но Леза не относилась к этим «никем», она была единственным, пожалуй, человеком в мире, замены которому не было: нет замены тем, кого ты любишь. Тут была область совсем другого права, по которому больше власти у того, кто любит беззаветней. По этому праву Леза была выше – хотя бы потому, что Изар все же делился между нею и властью, которая тоже была его любовью, – в то время как для нее он занимал весь мир. И сказать сейчас: «Это все женская болтовня, я не позволял этого!» – для него было все равно что предать ее. Да по сути дела, так оно и было бы.
Так что он ответил мне лишь после паузы, понадобившейся ему, чтобы прокрутить в голове всю эту ситуацию:
– Я уже сказал: вы доживете до ее освобождения. А тогда… Тогда я могу предположить, что окончательное решение будет зависеть от того, что скажет она.
Я отметил про себя, что это уже не был голос разгневанного пророка: интонации звучали почти нормально. И хотел поблагодарить Властелина за разумное решение, но он заговорил прежде, чем я успел придумать подходящую к случаю формулировку: царедворцем я был никудышным всю жизнь и сейчас остаюсь таким же.
– Но при одном условии, – сказал он. – Когда я отправлюсь, чтобы вызволить ее и наказать преступников, вы послужите мне лоцманом. Это ускорит события, а время дорого.
Я удивился не так сильно, как можно было бы ожидать. Уже в самом начале я понял, что он не имеет ни малейшего представления о том, где на самом деле находится Леза: знай он это, у него на спасательную экспедицию ушло бы никак не более четверти часа, потребной, чтобы вызвать охрану и перейти в противоположное крыло Жилища Власти. Он не знал; но кто-то подсунул ему другой вариант – и теперь я начинал понимать кто; я не знал только, в чем этот вариант заключался и где, согласно ему, должна была находиться плененная принцесса. Мне подумалось, что недурно было бы это выяснить, если уж он стал таким разговорчивым.
– Я с искренней радостью выполню эту миссию, – сказал я, – поскольку уверен, что Ваше Всемогущество предпримет этот поход, когда угроза войны будет уже устранена.
Он высокомерно посмотрел на меня.
– Угроза войны? Вы прекрасно знаете, что такой угрозы для Ассарта не существует. Она есть лишь для противостоящей стороны. И мне совершенно не нужно, чтобы она (он почему-то никак не хотел назвать Лезу по имени; возможно, ему казалось, что в разговоре с такой низкой личностью, какой ему представлялся я, имя это будет если не осквернено, то во всяком случае унижено) находилась там – вы знаете где – до часа победы. Я освобожу ее, как только корабли стартуют.
– Ваше Всемогущество! Могу ли я высказать предположение, что вы ошибаетесь?
Ух, как он вздернул голову! Как если бы я расположился с бутылкой и закуской на могиле его родителей – если бы такая существовала.
– Уж не считаете ли вы (бездна презрения была в этом «вы»!), что знаете положение вещей лучше, чем я?
«Надо идти в атаку, переться напропалую, – подумал я. – Иного выхода, кажется, не существует. Опасно, конечно: он может опять закусить удила, и тогда… Но – кто не рискует, тот здоровеньким помрет…»
– Ни в коей мере, Ваше Всемогущество. Я не думаю, что знаю положение лучше вас. Я просто его знаю. А вы – нет.
На его лице почти так же ясно, как на телеэкране, видна была борьба мнений: то ли уничтожить меня немедленно – за наглость, то ли позволить себе некоторое развлечение. Я думаю, что в развлечениях у него ощущался недостаток: так или иначе, он выбрал такой вариант.
– О-о, – протянул он, – я и не знал, что моя достойная и верная супруга набирает советников из числа ясновидцев. Мне думалось, что она оценивает их по другому признаку.
И он опустил взгляд несколько ниже с таким выражением, будто у меня что-то там было расстегнуто. Я, однако же, знал, что там у меня все в порядке.
– Тогда, может быть, вы соблаговолите поделиться со мною вашими бесценными сведениями?
«Ура! – подумал я. – Наша ломит!»
– Почту за счастье! – постарался я ответить совершенно серьезно.
– Я с нетерпением жду.
Я заговорил. Для того чтобы изложить всю информацию и те выводы, к которым пришли мы с экипажем, мне понадобилось, помнится, минут десять. Он меня не перебивал – спасибо за это! – но по его поведению нельзя было сказать, как он воспринимает сказанное мною, да и воспринимает ли вообще. Хотя казалось, что слушает он внимательно. Когда я закончил и принялся ожидать вопросов к докладчику, он еще секунду-другую помедлил, потом улыбнулся и покачал головой, то ли осуждая, то ли одобряя.
– Ну что же, – сказал он затем. – Должен признать, что сообщение ваше сделано по всем правилам искусства. Безусловно, его составляли способные люди, и мне искренне жаль, что они не принадлежат к числу моих. Я не ошибусь, если скажу, что все, изложенное вами, могло бы произвести впечатление, больше того – даже убедить людей, не располагающих подлинными данными.
– Это и есть подлинные данные, – не уступил я, хотя нутром уже почувствовал, что какие-то не учтенные мною обстоятельства помешали Властелину воспринять сказанное мною всерьез и с доверием.
– Вы прекрасно знаете, что нет. Вы все прекрасно знаете. Но, чтобы показать вам, что я знаю не меньше, а, наоборот, больше, чем вы, я отвечу любезностью на любезность и обрисую картину такой, какой она представляется с моей позиции.
И он опустил на стол кулаки, как бы указывая, что позиция его находится именно здесь.
– Я знаю, – продолжал он угрюмо, – что о наших приготовлениях стало известно в других мирах. У меня еще нет доказательств, я имею в виду прямые улики того, что это – дело ваших рук. Однако я в этом не сомневаюсь и думаю, что искать подтверждения моих подозрений долго не придется. Но и без них все достаточно ясно. Во-первых, моя супруга. Она достаточно унизила меня своей связью с проходимцем, подобранным ею в грязи, никому не известным…
Я слегка поклонился, как бы благодаря Властелина за столь высокое мнение обо мне.
– Но этого ей показалось мало. И она решила ударить меня в самое больное место: помешать выполнению моих замыслов, направленных на духовное обновление, на моральное воскрешение всего Человечества Ассарта. Но что ей Ассарт и что – человечество, что ей наши традиции, в соблюдении которых мы видим основу нашего существования! Да, конечно, традиции порой требуют от нас неприятных действий, без которых мы с радостью обошлись бы – будь это возможно. Могу сказать вам откровенно, хотя вы того и не заслуживаете: когда мы выполняли то, что от нас требовалось, мне было ничуть не легче, чем ей. Намного труднее: ведь помимо обязанности, связанной с нею, у меня была еще одна, куда более тяжкая и горькая – по отношению к моему отцу. Мне труднее еще и потому, что я знаю, что мне со временем предстоит – и это тоже горько. Но для меня превыше всего Ассарт, а для нее – ее собственные эмоции, ее самолюбие, все отвратительные ее черты!
Я мог бы сказать Властелину, что таких черт было не так уж и много. Не больше, чем у любой нормальной женщины. Как-никак, я знал ее куда лучше, чем он. Однако было бы бестактным прерывать его, когда он говорил столь прочувствованно.
– И вот она решает сорвать мои замыслы. Для этого она находит вас. Вы оказались под рукой в нужное мгновение и в нужном месте. Вы, прибывший неизвестно откуда, человек чужого мира, для которого Ассарт и все, что к нему относится, – ничто, звук пустой, всего лишь материал для построения собственного благополучия. Не сомневаюсь, что вас направили сюда именно с такой целью сразу же после того, как возникшее между мной и ею охлаждение стало известно мирам – а такие новости распространяются со скоростью света. Шпион в роли советника злобной женщины, обладающей, согласно тем же традициям, не только определенной властью, но и полной неприкосновенностью: она ведь должна стать матерью будущего наследника, моего сына, и обойтись без этого никак нельзя. О, если бы это было возможно – ни она, ни вы не отравляли бы воздух Жилища Власти ни одной лишней минуты. Но Порядок и здесь превыше моих желаний, и я лишь его слуга.
Итак, при ее и вашей помощи, – наверное, есть еще кто-то, и я непременно узнаю – кто, – другие миры узнают о нависшей над ними угрозе. Естественно, они в панике. Потому что понимают – мы не станем нарушать и другой нашей великой традиции: побеждать в любой войне. К сожалению, вы, наверное, плохо объяснили им, что в предстоящей войне они пострадают минимально: все, что им придется отдать, – это некоторое количество старых бумаг, музейных экспонатов и развалин. Все, чего они лишатся, – это право говорить, писать, вспоминать о некоторых эпизодах своей истории. Только и всего. Многие были бы рады отдать нам это добровольно – если бы не влияние со стороны. Если бы не ваше с ней влияние.
Мне известно, что вы заронили в их умы вздорную идею относительно объединения всех миров против Ассарта. Чушь. Будь их и в два раза больше, Ассарт все равно оказался бы сильнее. Кроме того, такому множеству непохожих друг на друга миров нужно, чтобы их объединил кто-то, за кем они пойдут. Я не знаю ни одного такого Деятеля. И уж во всяком случае ни вы, ни она на эту роль не годитесь. Пожалуй, объединить эту разнородную ораву в один организм смог бы я; и, возможно, я впоследствии и займусь этим. Но сперва примерно накажу их. Хотя бы некоторых. И, как говорит мой историк, прочие услышат и убоятся.
– Так и есть. Что же нам остается?
– Сделать все, – сказал Ульдемир, – чтобы как угодно – уговорить, заставить, вынудить Властелина отменить войну.
Ястра с сомнением покачала головой.
– Будь он менее упрямым и более уравновешенным… Увы.
– И тем не менее, мы обязаны. Любой другой вариант ведет к проигрышу.
– Рискуем головой, – предостерег Ульдемир.
– Ну что же, – усмехнулся Уве-Йорген. – Значит, наши головы годны хоть на это. Вряд ли на что-нибудь другое, потому что в последнее время мы только проигрываем. Например, мы ожидали, что тот тип, обнаружив, что Леза исчезла, сразу кинется на связь с Охранителем – и мы таким путем выйдем на канал. Если бы нам удалось достучаться до Мастера, он наверняка смог бы что-нибудь посоветовать. Гибкая Рука стер подошвы до дыр, бегая за объектом. Но тот так и не прибегнул к связи. Видимо, происшествие его не очень взволновало.
– Ты нигде не отпускал его, Рука? – спросил Ульдемир.
– Однажды, примерно на полчаса. Вчера вечером. Он навестил дом Лезы. Кстати, там в то же время находился и Властелин.
– Они встретились?
– Непохоже. Властелин вышел первым, тихо и спокойно. Его, правда, несколько расстроило, когда он увидел, что вся его охрана выведена из игры навсегда. Но он быстро пришел в себя.
– Кто разделался с ними?
– Задира. Я не стал вмешиваться.
– Понятно… Значит, Задира оставался там с полчаса? Что он там делал? Лезы ведь уже не было.
– Не знаю.
– Может быть, он оттуда и вел связь?
– Может быть, конечно… Во всяком случае, у него дома ничто не указывает на выход канала. Я обнюхал там каждый гвоздь.
– Надо побывать в доме Лезы. Кстати, захватить кое-что из ее вещей. Для нее.
– Дом под наблюдением.
– Ну… – пренебрежительно сказал Питек.
– Хорошо. Ты и Рука. Сегодня ночью. Дальше. Кто идет с письмом на половину Изара? Ястра?
– Нет. Он меня просто убьет, едва заподозрит, что я замешана в этом деле. Да и… чтобы убедить его, нужна не женская логика, а более… прямолинейная.
– И останется еще одно дело, – сказал Ульдемир. – Георгий, к счастью, привел корабль. К счастью – потому что, если войну не удастся предотвратить, машина нам очень и очень пригодится. Хотя бы для спасения женщин.
– Спасибо, милый, – сказала Ястра, – что ты думаешь обо мне, а не только о ней. Я чрезвычайно тронута.
– Я просто знаю, что ты не бросишь ее на произвол судьбы, – ответил Ульдемир.
– Ах, конечно, конечно…
Голос Ястры не предвещал ничего доброго – однако Ульдемир на сей раз пренебрег угрозой.
– Корабль надо не только привести в порядок, но и дооборудовать. Вы понимаете, о чем я. Пока война еще не стартовала, материалы можно просто купить в магазинах. А как смонтировать, знает Уве-Йорген.
– Ты собираешься вести бой? – спросил Питек.
– Почему бы и нет? – ответил вместо капитана Рыцарь.
– Все может быть… Итак: Питек и Рука – обнаружение связи. Уве и Георгий – корабль. Значит, мне остается самое приятное.
– На то ты капитан, – сказал Уве-Йорген серьезно.
– Уль, – проговорила Ястра. – Я боюсь. Я действительно боюсь. Изар… Ты его не знаешь.
– Но и он меня тоже, – сказал Ульдемир. – И это аргумент не в его пользу.
– Почему-то, – сказала Ястра, – именно тогда, когда нужно быть серьезным, ты начинаешь говорить глупости.
– Мне всю жизнь приходилось быть серьезным. Наверное, поэтому я и говорю так много глупостей.
– Да, – подтвердила Ястра, – очень много. Пожалуйста, в беседе с Изаром постарайся говорить их поменьше. Обещай мне.
– Торжественно обещаю, – заявил Ульдемир. Он чувствовал себя странно взвинченным, готовым на какие-то неожиданные поступки – может быть, крайне благоразумные, но может быть, и как раз наоборот.
– Я буду с нетерпением ждать тебя, – сказала Ястра.
– Постараюсь вернуться. А если нет…
– Ну, – сказал Уве-Йорген, – тогда Властелин получит войну даже раньше, чем рассчитывает.
5
Началось с того, что мне было сказано: Властелин не принимает. Он слишком занят. Однако такого рода штуки были мне давно знакомы, еще по родной планете и родной стране. Так что отказ меня не очень смутил.– Прошу вас доложить Властелину, – сказал я молодому человеку, всячески старавшемуся имитировать военные манеры и военную подтянутость (это удавалось ему не очень), – что у меня к нему важное послание.
– Гм, – сказал он. – Вы разносчик писем?
– Почти, – сказал я. – На самом деле я Советник Жемчужины Власти, Первой Женщины Державы.
В его глазах пробудилось любопытство. Он наверняка слышал обо мне достаточно, но повидать меня до сих пор ему не удавалось. Ничего удивительного: я человек скромный и никогда не стремился позировать разной секретарской шушере.
– Ах, я вас не узнал, приношу почтительные извинения, – сказал он; по-моему, несколько более нахально, чем ему полагалось по рангу. – Позвольте просить вас передать послание мне. Я немедленно доложу его Властелину.
– Его Всемогуществу, – поправил я. Называть Изара Властелином в официальных разговорах имели право только люди, начиная с определенного, достаточно высокого ранга, – если хотите точности, то с шестого, – а прыткий юноша к нему явно не принадлежал.
– Разумеется. Еще раз приношу извинения.
И он протянул руку, словно ожидая, что я немедленно подам ему на бедность.
Я посмотрел на него, не более. По-моему, мне удалось взглянуть именно так, как я хотел: чтобы, не произнося ни слова, дать человеку понять следующий текст: мальчик, если сам ты не больно умен, не ожидай того же и от других. Он, по-моему, прочитал текст довольно грамотно, потому что извинился в третий раз и пообещал:
– Я немедленно доложу, как только Властелин освободится.
– Опять? – спросил я с некоторым оттенком угрозы в голосе. Тут он покраснел и, кажется, немного испугался: на верхах не любят непочтительного к себе отношения. Хотят, чтобы секретари, шоферы и прочие принимали их всерьез. На всякого мудреца все-таки простоты приходится куда больше, чем было бы желательно.
– Могу ли я спросить, как доложить о послании: от кого оно?
– От близкого Властелину человека.
– Должен ли я понять это так, что послание – от Жемчужины Власти?
– Ни в коем случае. Наоборот, вы должны твердо усвоить, что послание это – от другой женщины.
Тут он, безусловно, понял. Находись в этой комнате собака, она поняла бы все на полчаса раньше, но собаки вообще умные животные, а секретари – не обязательно. Но он понял; глаза его раскрылись до такой степени, что в каждый могло въехать по грузовику, а уж легковушки могли бы двигаться в два ряда. Он покраснел, потом его прошиб холодный пот. Видимо, приближенные действительно побаивались своего повелителя. Интересно, награждает он их тумаками или поддерживает страх лишь разными оборотами речи?
– Если мне будет позволено напомнить, – он не проговорил это, а нежно прошептал, словно я был девушкой и ему хотелось увести меня в кустики погуще, – сановники в ранге Советников Первых Лиц имеют право входа без доклада…
Я отлично понял его: видимо, соваться с докладом, касающимся Лезы, не зная сущности сообщения, было достаточно опасно, а что я ему такой информации не предоставлю, он уже выучил наизусть. Так что он принял мудрое решение: кто принес известие – возможно, дурное, – пусть сам и принимает все последствия на себя. В смысле, что это я должен подставить шею для воздаяния. Однако мне только это и нужно было.
– Хорошо. Я обожду, пока Властелин освободится.
Он вздохнул.
– У него на докладе Личный Врачеватель Семейства. Разговор может затянуться…
Я немножко подумал и нашел выход:
– Доложите ему не лично, а по связи, что ему доставлено письмо от человека, которого он разыскивает, и что посланец просит принять его незамедлительно, ибо дело безотлагательное. Ну а уж войти я как-нибудь войду сам.
Он восхитился элегантной простотой решения, тут же присосался к аппарату и заворковал, как голубка на подоконнике, когда по другую сторону стекла сидит кошка. Потом повернулся ко мне и сообщил – по инерции тем же голосом:
– Его Всемогущество сейчас освободится…
После этого он достал розовый платочек, вытер пот и надел на лицо такое выражение, словно он только что атаковал вражеский корабль и переломил его о колено. По-моему, мысленно он уже дырявил грудь своего вицмундира, чтобы было куда привинтить орден.
Властелин оказался человеком слова. Не прошло и трех минут, как дверь, что вела в его кабинет, распахнулась, и Главный Клистир вышел. Позволив двери за его спиной мягко затвориться, он тоже достал платок и стал вытирать пот. Можно было подумать, что за дверью этой по меньшей мере вещевой склад и он только что перетаскивал туда контейнеры.
Он посмотрел на меня – сначала пустыми глазами, потом его взгляд сфокусировался и что-то в нем мелькнуло. Я не сразу определил – что, но, во всяком случае, доброжелательным вниманием я бы это не назвал. Скорее – прикидочным, оценивающим: как ты держишь удар? – как бы спрашивал взгляд. – И как бьешь в ответ?
Ну, ко всякого рода взглядам я привык давно. И постарался просигналить ему тем же способом: смотри, не переоцени своей весовой категории!.. Хотя и не понимал, какие, собственно, у него могут быть ко мне вопросы. Я тогда еще полагал, что для всех здесь по-прежнему являюсь неизвестным членом уравнения, темной лошадкой. Потом выяснилось, что я был не прав. Но, к сожалению, только потом.
А пока, завершив церемониальный обмен взглядами, я подступил к двери и отворил ее с ощущением, как будто бросаюсь в холодную воду. Все-таки властелинов любого рода я до сих пор наблюдал разве что на экране телевизора (если не считать Мастера и Фермера, да еще Охранителя; но они не властелины, они нечто большее). И вот пришла пора вступить в соприкосновение – и не скажу, что моя позиция в тот миг казалась мне предпочтительнее.
Властелин сидел за столом в противоположном от двери конце обширного продолговатого помещения, где, похоже, не было ничего лишнего – например, столика, за которым можно было бы угоститься чашкой кофе или еще чем-нибудь. Да и то – угощают чаще всего равных или почти равных, а таких на этой планете не было. Во всяком случае, в представлении хозяина этой резиденции. Тут не было даже ковра на полу, и каждый шаг раздавался четко, давая представление о состоянии духа вошедшего. Я постарался пройти строевым, за пять шагов до стола остановился и проделал все, что полагалось по строгому ассартскому протоколу. В ответ Властелин кивнул, и я не принял его кивок за одобряющий; он выражал скорее нетерпеливое желание побыстрее от меня отделаться. Потом еще несколько секунд я ожидал, что он предложит мне сесть, но он, наверное, забыл: не думаю, чтобы тут запросто присаживались без его позволения. Он поелозил по мне глазами, – уж не знаю, какие выводы пришли ему на ум, но, похоже, ничего особо выигрышного для меня он не разглядел, – и сказал, сразу переходя к сути дела:
– Письмо действительно от нее?
Перед тем как утвердительно поклониться, я позволил себе чуть приподнять брови, как бы выражая удивление тем, что меня можно заподозрить в детском розыгрыше.
– Давайте.
Пришлось снова дать нагрузку сгибателям-разгибателям и прочей необходимой при поклонах мускулатуре. Потом я подошел к столу и положил письмо перед Властелином, а затем, как и полагалось, отступил на исходную позицию.
Единственным, что как-то выдало его волнение, был жест, каким он схватил письмо: раза в два быстрее, чем следовало бы, если он хотел продемонстрировать мне спокойную уверенность. Когда он разворачивал листок, пальцы его едва заметно вибрировали. Он уперся в письмо таким взглядом, что я не на шутку испугался, что бумага сейчас вспыхнет. Судя по затраченному времени, Властелин прочитал эту пару строк не менее четырех или пяти раз. Потом, справившись с собой, медленно сложил письмо и спрятал его где-то на груди – во всяком случае, он засунул руку за борт мундира, из которого не вылезал, насколько мне было известно, все последние недели, напоминая всему миру, что сейчас он прежде всего Верховный Главнокомандующий.
Пока он занимался письмом, я разрешил себе ненавязчиво, но тем не менее внимательно оглядеть его: я никогда не видел его так близко, а экран, как известно, чаще врет, чем говорит правду. Я знал, что он еще молод, но сейчас он выглядел значительно старше, чем ему следовало бы, казался осунувшимся, основательно усталым, и, если только то не был отблеск света, в темных волосах его уже пустила корни седина. Черты лица говорили о решительности и жесткости, доведенных до предела, за которым – совсем рядом – были уже и жестокость, и отчаяние. Это мне не понравилось. Балансируя на этой грани, человек способен принимать эмоциональные, неразумные решения. Опасные не только для меня (в конце концов, они стали бы лишь фактом моей биографии), но и для Ассарта, а значит – в какой-то мере – и для Вселенной, в которой мы с ним обитали – и еще несколько биллионов человек; впрочем, последнего он мог и не знать. Наверное, если бы у меня было время полюбоваться на него более основательно, я составил бы о нем мнение, лежавшее ближе к истине. Но таким временем я не располагал, потому что даже пять раз прочесть две строчки можно всего лишь за несколько минут.
Итак, он спрятал письмо где-то в области сердца и наконец поднял взгляд на меня. И мне сразу сделалось не то что не по себе – мне стало просто страшно. Таким взглядом смотрят на мертвецов, никак не относящихся к категории дорогих усопших. Наверное, так смотрит бык на поверженного тореро.
– Если хоть волос упадет с ее головы, – сказал он каким-то клекочущим голосом, – хоть один волос… вы и все, кто с вами, пожалеете, что родились на свет, и будете жалеть долго, долго, с каждой секундой все больше, с каждым часом, с каждым днем… Молитесь Рыбе – или кому там вы молитесь – чтобы у нее не нашлось… повода для малейшей жалобы, для самомалейшей. Ее полное благополучие будет означать для вас легкую смерть – и большей милости вам не в силах пообещать никто.
Так он сразу вывел меня за круг живых. Наверное, у меня могли найтись возражения, но он не был настроен их выслушивать.
– Я не был предупрежден о вашем визите, – продолжал он, стараясь, чтобы ирония не уступала хорошо приготовленной горчице, – и поэтому принял свои меры. Так что сейчас я и без вас знаю, где она находится. Весь ваш расчет построен на том, что я не могу сейчас пренебречь делами даже ради нее; сегодня не могу. Но уже смогу завтра! Поэтому вы проживете еще сутки. Вы увидите… Вы узнаете о конце ваших сообщников; он будет страшным. Ваш настанет после них…
Откровенно говоря, когда я готовился к разговору с Властелином, я представлял себе все несколько иначе. Мне рисовалось нечто, смахивавшее на мирную конференцию, на которой стороны усердно ищут взаимоприемлемых путей к достойному выходу из окопов и убежищ. В конце концов, письмо Лезы было лишь предлогом, чтобы попасть к нему, темой же разговора, по моему разумению, должно было стать совсем другое: положение Ассарта накануне войны и неизбежный разгром его вскоре после ее начала. Однако для осуществления моего замысла нужно было прежде всего, чтобы он вообще захотел меня выслушать, а кроме того – чтобы он был способен разумно воспринимать аргументы. На самом же деле оказалось, что он не желал первого и, вероятнее всего, не мог второго.
– Ваше Всемогущество! – сказал я, когда он сделал передышку на мгновение; я старался, чтобы голос не дрожал. – Мне кажется, в прочитанном вами письме мне дана определенная рекомендация. Скажу больше: автор письма, считая, видимо, что может обещать от вашего имени, гарантировала мне мою неприкосновенность. Она ошибалась? В таком случае я сожалею, что захотел принести вам хоть какое-то успокоение.
Я рассчитал верно: такой поворот оказался для него неожиданным. Он знал, что он всемогущ: он знал, что никто не смеет хоть что-либо обещать от его имени – если только он сам не повелел сделать это. Никто. Но Леза не относилась к этим «никем», она была единственным, пожалуй, человеком в мире, замены которому не было: нет замены тем, кого ты любишь. Тут была область совсем другого права, по которому больше власти у того, кто любит беззаветней. По этому праву Леза была выше – хотя бы потому, что Изар все же делился между нею и властью, которая тоже была его любовью, – в то время как для нее он занимал весь мир. И сказать сейчас: «Это все женская болтовня, я не позволял этого!» – для него было все равно что предать ее. Да по сути дела, так оно и было бы.
Так что он ответил мне лишь после паузы, понадобившейся ему, чтобы прокрутить в голове всю эту ситуацию:
– Я уже сказал: вы доживете до ее освобождения. А тогда… Тогда я могу предположить, что окончательное решение будет зависеть от того, что скажет она.
Я отметил про себя, что это уже не был голос разгневанного пророка: интонации звучали почти нормально. И хотел поблагодарить Властелина за разумное решение, но он заговорил прежде, чем я успел придумать подходящую к случаю формулировку: царедворцем я был никудышным всю жизнь и сейчас остаюсь таким же.
– Но при одном условии, – сказал он. – Когда я отправлюсь, чтобы вызволить ее и наказать преступников, вы послужите мне лоцманом. Это ускорит события, а время дорого.
Я удивился не так сильно, как можно было бы ожидать. Уже в самом начале я понял, что он не имеет ни малейшего представления о том, где на самом деле находится Леза: знай он это, у него на спасательную экспедицию ушло бы никак не более четверти часа, потребной, чтобы вызвать охрану и перейти в противоположное крыло Жилища Власти. Он не знал; но кто-то подсунул ему другой вариант – и теперь я начинал понимать кто; я не знал только, в чем этот вариант заключался и где, согласно ему, должна была находиться плененная принцесса. Мне подумалось, что недурно было бы это выяснить, если уж он стал таким разговорчивым.
– Я с искренней радостью выполню эту миссию, – сказал я, – поскольку уверен, что Ваше Всемогущество предпримет этот поход, когда угроза войны будет уже устранена.
Он высокомерно посмотрел на меня.
– Угроза войны? Вы прекрасно знаете, что такой угрозы для Ассарта не существует. Она есть лишь для противостоящей стороны. И мне совершенно не нужно, чтобы она (он почему-то никак не хотел назвать Лезу по имени; возможно, ему казалось, что в разговоре с такой низкой личностью, какой ему представлялся я, имя это будет если не осквернено, то во всяком случае унижено) находилась там – вы знаете где – до часа победы. Я освобожу ее, как только корабли стартуют.
– Ваше Всемогущество! Могу ли я высказать предположение, что вы ошибаетесь?
Ух, как он вздернул голову! Как если бы я расположился с бутылкой и закуской на могиле его родителей – если бы такая существовала.
– Уж не считаете ли вы (бездна презрения была в этом «вы»!), что знаете положение вещей лучше, чем я?
«Надо идти в атаку, переться напропалую, – подумал я. – Иного выхода, кажется, не существует. Опасно, конечно: он может опять закусить удила, и тогда… Но – кто не рискует, тот здоровеньким помрет…»
– Ни в коей мере, Ваше Всемогущество. Я не думаю, что знаю положение лучше вас. Я просто его знаю. А вы – нет.
На его лице почти так же ясно, как на телеэкране, видна была борьба мнений: то ли уничтожить меня немедленно – за наглость, то ли позволить себе некоторое развлечение. Я думаю, что в развлечениях у него ощущался недостаток: так или иначе, он выбрал такой вариант.
– О-о, – протянул он, – я и не знал, что моя достойная и верная супруга набирает советников из числа ясновидцев. Мне думалось, что она оценивает их по другому признаку.
И он опустил взгляд несколько ниже с таким выражением, будто у меня что-то там было расстегнуто. Я, однако же, знал, что там у меня все в порядке.
– Тогда, может быть, вы соблаговолите поделиться со мною вашими бесценными сведениями?
«Ура! – подумал я. – Наша ломит!»
– Почту за счастье! – постарался я ответить совершенно серьезно.
– Я с нетерпением жду.
Я заговорил. Для того чтобы изложить всю информацию и те выводы, к которым пришли мы с экипажем, мне понадобилось, помнится, минут десять. Он меня не перебивал – спасибо за это! – но по его поведению нельзя было сказать, как он воспринимает сказанное мною, да и воспринимает ли вообще. Хотя казалось, что слушает он внимательно. Когда я закончил и принялся ожидать вопросов к докладчику, он еще секунду-другую помедлил, потом улыбнулся и покачал головой, то ли осуждая, то ли одобряя.
– Ну что же, – сказал он затем. – Должен признать, что сообщение ваше сделано по всем правилам искусства. Безусловно, его составляли способные люди, и мне искренне жаль, что они не принадлежат к числу моих. Я не ошибусь, если скажу, что все, изложенное вами, могло бы произвести впечатление, больше того – даже убедить людей, не располагающих подлинными данными.
– Это и есть подлинные данные, – не уступил я, хотя нутром уже почувствовал, что какие-то не учтенные мною обстоятельства помешали Властелину воспринять сказанное мною всерьез и с доверием.
– Вы прекрасно знаете, что нет. Вы все прекрасно знаете. Но, чтобы показать вам, что я знаю не меньше, а, наоборот, больше, чем вы, я отвечу любезностью на любезность и обрисую картину такой, какой она представляется с моей позиции.
И он опустил на стол кулаки, как бы указывая, что позиция его находится именно здесь.
– Я знаю, – продолжал он угрюмо, – что о наших приготовлениях стало известно в других мирах. У меня еще нет доказательств, я имею в виду прямые улики того, что это – дело ваших рук. Однако я в этом не сомневаюсь и думаю, что искать подтверждения моих подозрений долго не придется. Но и без них все достаточно ясно. Во-первых, моя супруга. Она достаточно унизила меня своей связью с проходимцем, подобранным ею в грязи, никому не известным…
Я слегка поклонился, как бы благодаря Властелина за столь высокое мнение обо мне.
– Но этого ей показалось мало. И она решила ударить меня в самое больное место: помешать выполнению моих замыслов, направленных на духовное обновление, на моральное воскрешение всего Человечества Ассарта. Но что ей Ассарт и что – человечество, что ей наши традиции, в соблюдении которых мы видим основу нашего существования! Да, конечно, традиции порой требуют от нас неприятных действий, без которых мы с радостью обошлись бы – будь это возможно. Могу сказать вам откровенно, хотя вы того и не заслуживаете: когда мы выполняли то, что от нас требовалось, мне было ничуть не легче, чем ей. Намного труднее: ведь помимо обязанности, связанной с нею, у меня была еще одна, куда более тяжкая и горькая – по отношению к моему отцу. Мне труднее еще и потому, что я знаю, что мне со временем предстоит – и это тоже горько. Но для меня превыше всего Ассарт, а для нее – ее собственные эмоции, ее самолюбие, все отвратительные ее черты!
Я мог бы сказать Властелину, что таких черт было не так уж и много. Не больше, чем у любой нормальной женщины. Как-никак, я знал ее куда лучше, чем он. Однако было бы бестактным прерывать его, когда он говорил столь прочувствованно.
– И вот она решает сорвать мои замыслы. Для этого она находит вас. Вы оказались под рукой в нужное мгновение и в нужном месте. Вы, прибывший неизвестно откуда, человек чужого мира, для которого Ассарт и все, что к нему относится, – ничто, звук пустой, всего лишь материал для построения собственного благополучия. Не сомневаюсь, что вас направили сюда именно с такой целью сразу же после того, как возникшее между мной и ею охлаждение стало известно мирам – а такие новости распространяются со скоростью света. Шпион в роли советника злобной женщины, обладающей, согласно тем же традициям, не только определенной властью, но и полной неприкосновенностью: она ведь должна стать матерью будущего наследника, моего сына, и обойтись без этого никак нельзя. О, если бы это было возможно – ни она, ни вы не отравляли бы воздух Жилища Власти ни одной лишней минуты. Но Порядок и здесь превыше моих желаний, и я лишь его слуга.
Итак, при ее и вашей помощи, – наверное, есть еще кто-то, и я непременно узнаю – кто, – другие миры узнают о нависшей над ними угрозе. Естественно, они в панике. Потому что понимают – мы не станем нарушать и другой нашей великой традиции: побеждать в любой войне. К сожалению, вы, наверное, плохо объяснили им, что в предстоящей войне они пострадают минимально: все, что им придется отдать, – это некоторое количество старых бумаг, музейных экспонатов и развалин. Все, чего они лишатся, – это право говорить, писать, вспоминать о некоторых эпизодах своей истории. Только и всего. Многие были бы рады отдать нам это добровольно – если бы не влияние со стороны. Если бы не ваше с ней влияние.
Мне известно, что вы заронили в их умы вздорную идею относительно объединения всех миров против Ассарта. Чушь. Будь их и в два раза больше, Ассарт все равно оказался бы сильнее. Кроме того, такому множеству непохожих друг на друга миров нужно, чтобы их объединил кто-то, за кем они пойдут. Я не знаю ни одного такого Деятеля. И уж во всяком случае ни вы, ни она на эту роль не годитесь. Пожалуй, объединить эту разнородную ораву в один организм смог бы я; и, возможно, я впоследствии и займусь этим. Но сперва примерно накажу их. Хотя бы некоторых. И, как говорит мой историк, прочие услышат и убоятся.