Страница:
Этот второй вариант был проще и в чем-то даже приятнее: в нем была, самое малое, полная ясность. Во всяком случае, так казалось с первого взгляда. И, наверное, Рубину Власти потребовалось бы минимальное время, чтобы справиться со своими переживаниями, если бы не кое-какие несовпадения, на которые он при всем желании не мог не обращать внимания.
Первым, что заставляло его вновь и вновь возвращаться к своей позиции, к ее выбору, была схватка с гвардейцами. В отличие от дипломатов, Изар прекрасно понимал разницу между ритуальным бряцанием шпагами и серьезной дракой, когда тебя хотят убить. Он не сомневался в том, что это было покушение, но пока еще не мог понять: кто и зачем его организовал. Значит, существовали в Ассарте какие-то силы, о которых не предупредил его ни отец, ни кто-либо другой.
Вторым же являлось чисто интуитивное ощущение того, что в Державе что-то идет не так, как нужно, как должно бы идти. Не поняв того и другого, считал он, нельзя было предпринимать никаких серьезных шагов. Об этом он и думал днями и ночами, не покидая Летней Обители Властелинов, где находился вдвоем с грустной Ястрой, не считая, разумеется, прислуги и охраны.
…Он лежал в постели, но не спал, когда ему доложили, что его просит незамедлительно принять Ум Совета для важной беседы.
Она была совершенно неподвижна, и никто не взялся бы сказать, как долго уже она стоит так: неподвижность – палач времени, она его уничтожает. Но вот женщина распрямилась – резко, как лук, у которого лопнула тетива; посмотрела по сторонам, топнула ногой, как бы в нетерпении. И решительно двинулась по галерее.
Она нашла Мастера наверху – там, откуда видны миры и пространства. Мастер смотрел в одно из них и чуть заметно покачивал головой, словно что-то отрицая, не соглашаясь с кем-то. На ее шаги он обернулся не сразу. Но обернулся все-таки, и на лице его возникла улыбка. Но, по мере того как женщина приближалась, – улыбка угасала, и на лицо возвращалось выражение озабоченности.
– Ну что? – спросила она кратко, как спрашивают, когда не может возникнуть сомнений в смысле вопроса. – По-прежнему?
Мастер медленно кивнул.
– Ничего нового. Ни от экипажа, ни от Рыцаря, ни от капитана. Хотя на точке Таргит он оказался вовремя.
– Что же могло случиться?
– Трудно сказать. Его прибытие на точку обозначено четко. А вот выход как-то смазан. Словно кто-то пытался подавить наш канал связи.
– Но он продолжил путь?
– Несомненно.
– Разве он мог направиться оттуда в другое место – не в Ассарт?
– Не допускаю такой мысли. Ему известны только те координаты. И он никогда не пользовался такими линиями самостоятельно.
Женщина решительно тряхнула головой.
– Я немедленно отправляюсь туда.
– Куда?
– В Таргит. На Ассарт. В любое место, где можно будет найти хоть какие-то следы – его или любого из них.
– Я не позволю тебе, Эла.
– Ты, кажется, забыл: теперь я независима ни от кого. И от тебя тоже. Как всякий человек Космической стадии жизни.
– Не забыл, поверь мне. Однако…
Она перебила:
– Не трать слов попусту. Я не хочу потерять его. Хватит и того, что он потерял меня.
Мастер с грустью посмотрел на нее.
– Я знаю, Эла, что ты поступишь так, как сочтешь нужным. Но хотя бы выслушай меня. А слушая – вспомни, что Космическая стадия еще не делает тебя всесильной.
– Хорошо, – сказала женщина после секундной паузы. – Я согласна выслушать. А что до моих сил – я сама знаю им меру. Итак, чем же ты станешь убеждать меня?
– Не собираюсь убеждать. Хочу только подумать вслух, – а ты дашь оценку моим мыслям, – может быть, они ничего и не стоят.
Эла кивнула, принимая его условия.
– Я думаю вот о чем, – продолжал он. – Когда исчезли трое – экипаж – можно было подумать, что возникло какое-то неблагоприятное стечение обстоятельств, случайность, – одним словом, некое естественное препятствие, не более того. Потом отправился Рыцарь – и тоже канул в неизвестность. Это уже вызвало определенные подозрения. Однако и тут еще можно было найти какие-то оправдания: он пустился в дорогу в то время, когда прямой канал был прерван возникшей областью мертвого пространства, – и его могло забросить куда-нибудь в другое место, где нет условий для связи со мной. И вот ушел капитан. Но уж его-то я отправил кружным путем, в обход всех возможных помех. И когда пропадает и он…
Не выдержав, она перебила:
– Посылать с таким заданием человека, который чуть ли не двадцать лет не выступал эмиссаром! Разумно, нечего сказать…
– Верно, верно. Хотя тут он успел получить неплохую подготовку, я согласен: отсутствие практики не говорит в его пользу. Но тем не менее, Эла, это – его экипаж. При всех своих недостатках он и сейчас, да и в любой миг способен повести их за собой. А ведь каждый из них – сильный человек с крутым характером.
– Не хватает малости: чтобы он нашел их – иначе кого он поведет? Он бы разыскал их – если бы с ним самим ничего не случилось. Но, видимо, случилось все-таки…
– Об этом я и говорю.
– Ну, извини. Постараюсь не перебивать тебя. Да, конечно, вы его готовили. И все же он не выглядел совершенно собранным – я ведь знаю его намного, намного лучше, чем ты, или Фермер, или любой здесь!
– Значит, ты все-таки видела его?
– Неужели ты думал, что я подчинюсь твоему запрету? Видела, разумеется. Успокойся: сама я ему не показалась. И теперь понимаю, что напрасно. Потому что я сумела бы придать ему еще что-то… вложить в него… то, что ему пригодилось бы в трудный час и чего ни ты и никто из твоих научителей дать ему не в состоянии. Вот, больше я не стану прерывать твои мысли.
Мастер помолчал, словно вспоминая то, что хотел сказать.
– Итак… После ухода капитана мне стало ясно, что все происходит не случайно. Случившееся – результат чьих-то осмысленных и направленных действий. Направленных против кого? Экипажа? Рыцаря? Капитана? Вряд ли; каждый из них, да и все они вместе – еще не такая сила, чтобы кто-то захотел устранить их именно потому, что это – они, а не кто-то другой. Видимо, будь на их месте совсем другие люди, и тех постигло бы то же самое. Значит, действия направлены не против самих людей, а против их задачи. Иначе говоря, кому-то не нужно, чтобы информация об Ассарте поступила сюда, ко мне, к нам. Я рассуждаю логично?
– Пока, по-моему, да. Продолжай.
– А это может означать лишь одно: с Ассартом, а может быть, и со всем скоплением Нагор у кого-то связаны свои планы, и они не совпадают с нашими.
– Откуда кто-то может знать о твоих планах?
– Не обязательно, чтобы он знал их содержание. Но он зато хорошо знает свои собственные намерения. И уверен, что они не совпадают, не могут совпасть с нашими.
– Что же, правдоподобно.
– Это, в свою очередь, говорит о том, что тот, кто осуществляет действия против нас, знает меня. Или Фермера. Или нас обоих. Мне кажется очень вероятным, что это – кто-то из нас…
– Из людей Фермы? Невероятно. Тут ты ошибаешься.
– Ты не так поняла меня, Эла. Я сказал – кто-то из нас… То есть из людей того уровня сил, к которому принадлежим и мы с Фермером. В Мироздании их не так уж мало, – а ведь некогда все мы вышли из одного гнезда.
– Мастер, ты очень любишь повторять: «Мы, люди…» Но я-то знаю, что ты все-таки не совсем человек…
– Это сложная проблема, – улыбнулся он, – и сейчас ни к чему заниматься нашей родословной. Итак, это может быть кто-то из нас. И если это так, то дело сразу становится куда серьезнее, чем представлялось сначала.
– Почему?
– Потому что наш уровень сил не действует по пустякам. Если задумывается какой-то план, то, даже ничего о нем не зная, можно наверняка сказать: это масштабный план. И последствия его выполнения могут быть, к сожалению, тоже весьма масштабными.
– Ты сказал – к сожалению. Ты уверен, что делается что-то опасное? Для нас, для всего Мироздания?
– Не удивлюсь, если так и окажется. Опасное… Это ведь зависит от системы понимания Бытия, – а систем этих может быть множество, и то, что опасно в одном мировоззрении, может казаться благом в другом.
– Обожди, обожди… Мастер, а то, что твои интересы и еще чьи-то столкнулись именно в скоплении Нагор, – это случайность, как ты думаешь? Или эта масса светил чем-то выделяется среди прочих?
– Вот видишь, ты заглянула в самый корень. Для меня Нагор – просто место проведения очередной повседневной работы, даже не проведения, а лишь подготовки к нему. Но для моих оппонентов, надо полагать, значение Нагора куда больше. Потому что уже сам способ их действий говорит о немалом размахе.
– Ты об исчезновении наших?
– Не только. Куда более многозначительным кажется мне возникновение того самого мертвого пространства – именно теперь и тут. Это уже не просто перехват эмиссара или даже пятерых. Это уже…
Он неожиданно умолк – словно не знал, как продолжить.
– Ну, Мастер! Что же ты?
– Видишь ли… Откровенно говоря, я не знаю, что такое – мертвое пространство. Никогда не приходилось сталкиваться с этим.
– Разве нельзя спросить у Высших Сил?
– Это уже сделано. Но и им нужно время, чтобы найти ответ. А это, кстати, свидетельствует о том, что им тоже не приходилось встречаться с таким явлением, – или, во всяком случае, оно настолько редко, что не сохраняется в памяти. Так что пока мне ясно лишь, что такие необычные явления не используются ради решения однодневных проблем.
– Видимо, ты прав, Мастер. Мне кажется, надо постараться как можно скорее выяснить, кто действует против тебя и что такое это пресловутое мертвое пространство.
– Целиком с тобой согласен. Итак, теперь ты понимаешь, почему я против того, чтобы ты отправилась на поиски Ульдемира и его экипажа?
– Совершенно не понимаю. Постой… Ты хочешь послать меня… туда?
– Я не знаю никого другого, Эла, кто справился бы с этим. Человеку Планетарной стадии не стоит и пытаться: он погибнет. А ты…
– А мне, как бессмертной, ничто не грозит – поэтому?
– Не только. Я ведь тоже знаю тебя… в какой-то степени. И уверен, что тебе это по силам. Конечно, я мог бы отправить туда и Никодима, на время оторвав его от пашни…
– Иеромонах – надежный человек. Почему же нет? И он ведь тоже закончил свою Планетарную пору – куда раньше меня…
– Верно. И если бы там предстояло драться или сокрушать что-то, я и не подумал бы о тебе. Но этого не потребуется. Побывать там и попробовать разобраться; тихо, осторожно, быстро и успешно. Это, по-моему, дело как раз для тебя.
– Чувствую себя польщенной. И не колебалась бы ни секунды, если бы могла быть спокойна, целиком отдаться делу. Но сейчас… Мастер…
– Я понимаю.
– Кто же поможет ему, если не я?
– Я могу обидеться, Эла. Неужели мы способны бросить наших людей на произвол судьбы?
– Но время идет – а ты ничего не делаешь…
– Ошибаешься. Я делаю больше, чем тебе кажется.
– Например?
– Хотя бы – верю в него. В отличие от тебя. Ты полагаешь, что он без твоей помощи не переломит обстоятельств, если они неблагоприятны, не одолеет противостоящую силу, не спасется и не выполнит того, что ему поручено. Вот что означает твое стремление поскорее кинуться на помощь – хотя ты и не знаешь куда. А я уверен, что он сможет справиться с этим сам. И то, что я в него верю, не остается, как ты понимаешь, одним лишь моим душевным движением; я открываюсь миру – и мое ощущение уходит, и где-то оно в эту самую секунду достигает его, – хотя сам он и не понимает, откуда вдруг возникает у него уверенность, которой только что не хватало, и прибавляются силы, казалось, уже иссякшие, и возникают нужные мысли… Нет, Эла, я делаю. То, что могу сейчас.
Она виновато улыбнулась.
– Конечно, ты прав, Мастер. Прости. Хорошо, я готова. Когда?
– Я скажу тебе. Скоро.
Старый вельможа позволил себе чуть улыбнуться. Но глаза оставались серьезными.
– Нет, это не ритуальный визит преклонения. Просто в мои годы ничего нельзя откладывать, иначе дело может оказаться отложенным навсегда. А на мне лежит слишком серьезная обязанность.
– О, я надеюсь, что ты проживешь еще много лет.
Это не просто формулой вежливости было; Ум Совета и в самом деле не был похож на человека, собирающегося в скором будущем распрощаться с жизнью.
– Благодарю тебя, Бриллиант Власти…
Такое обращение было новым, непривычным. Но – приятным.
– Однако, если даже Бог отпустит мне еще какое-то время, то я не собираюсь посвящать его той деятельности, которой отдал так много лет. Пора отдохнуть – начать новую жизнь, последнюю.
– Ты просишь отставки? Сейчас?
– Нет, я сделаю это завтра. А сегодня еще исполню свои обязанности.
– В чем же они заключаются?
– Я должен поговорить с тобой о том, в обладание чем ты вступаешь. О Власти.
– Ты думаешь, во Власти есть еще что-то такое, чего я не знал бы?
– Я знаю, что во Власти есть многое, о чем ты не думаешь. И никогда не думал, потому что не было ни повода, ни нужды.
Изар почувствовал себя несколько задетым.
– Например?
– Сейчас, сейчас. Дело в том, что, по сути, все это должен был проделать твой отец. Но не успел. Нет, время у него, конечно, было, но, видимо, он считал это плохой приметой. Он был немного суеверен – как и все мы, впрочем. А потом болезнь его свалила сразу – и тогда все время понадобилось для лечения. Одним словом, эта обязанность перешла ко мне. Я ведь единственный из того поколения, кому что-то еще известно.
– Что именно?
– Хотя бы обряд посвящения в служители Тайного Бога Глубины.
– Это что-то новое. Я умею возносить просьбы ему, но о служении мне ничего не известно. Это важно?
– По сути, ритуал, не более. Но ты ведь знаешь, как важны ритуалы для нашей жизни, для устойчивости Власти.
– Мне это всегда казалось не вполне понятным. Есть ведь Великая Рыба, к ней возносит слова весь Ассарт…
– Это для всех. Но для нас, для узкого круга Власти, существует поклонение Глубине. Оно намного древнее, никто не может сказать, когда оно зародилось. Наверное, еще до первой истории. Но об этом мы успеем поговорить, когда придет день посвящения. До той поры я еще буду находиться при тебе. И только после выполнения этой церемонии ты отпустишь меня на покой.
– Я не хотел бы.
– Ничего не поделаешь. Это тоже традиция. И она разумна. Новое время – новые песни. Тебе нужен свой Советник. Из твоего поколения. Такой, кто будет советовать то, чего ни за что не посоветовал бы я.
– Хочешь сказать, что твои советы были плохи?
– Они были хороши, Властелин, – для того времени, для твоего отца. Но сейчас… Поверь, черствый хлеб не станет мягче от того, что ты намажешь его свежим маслом.
– И ты рекомендуешь мне того, кто заменит тебя?
– Это свыше моих сил. Тот или другой, кого я мог бы предложить тебе, будет лишь мною самим, отличаясь разве что возрастом и опытом. Я ведь не стану, не смогу приблизить к тебе того, кто рассуждает не так, как я. А тебе нужен именно тот, кто думает иначе. Мой кругозор, Властелин, теперь не шире, чем конус разлета дроби из охотничьего ружья. Тебе же нужен советник с кругозором локатора. И у тебя лишь одна возможность: найди его сам.
Изар задумался. Ум Совета терпеливо ждал.
– Но, мне кажется, я не хочу никаких советников. Если уж ты не можешь остаться. Обязательно ли я должен назначать кого-то?
– Н-ну… Властелин всегда волен поступать по-своему, – если Порядок при этом нарушается не слишком грубо. Надо быть очень уверенным в себе. Потому что, если не будет Советника, кто же станет нести ответственность за твои ошибки?
– Разве я обязательно должен ошибаться?
– Может быть, конечно, ты станешь первым в истории Властелином, который не ошибается. Хочу надеяться. Однако практика говорит… Это как со смертью: нет непреложного закона природы, по которому человек должен умирать. Но до сих пор не нашлось ни одного, кто рано или поздно избежал бы этой участи.
Старик задумался – о непреложности смерти, наверное, для него тема эта была актуальной, в отличие от Изара.
– Но слушай, Ум Совета… Я что-то не помню, чтобы в нашей истории нашелся хоть один Властелин, совершавший ошибки.
Сохраняя неподвижность, Советник перевел на него взгляд. Усмехнулся.
– Да, разумеется. Ни один Властелин из нынешней династии – твоей. И, как ты справедливо заметил, – в нашей истории.
– По-твоему, есть и другие? Другие истории, я имею в виду?
– Это не по-моему, а независимо от моего мнения. Вот об истории, мы и должны поговорить сейчас. Это первая тема. Будет еще и вторая. Но не станем опережать Порядок. Итак – что тебе известно о нашей истории? И что – о других?
– Мне известно, что никаких других историй не существует. Есть легенды… сказки… мифы, относящиеся к доисторическим временам. Но ведь само слово «доисторическим» свидетельствует о том, что на самом деле никакого отношения к истории они не имеют.
– Легенды и мифы, да. О том, что Ассарт – особая планета, отмеченная и избранная…
– Вот-вот. О том, что она пришла из черной неизвестности и хранит в своих недрах Великую Тайну…
– Совершенно верно. Отсюда, кстати, и наша тайная религия Глубины. С тех времен, когда эти сказки были Историей.
– Разве кто-нибудь хоть когда-то верил в такую чепуху?
– В чепуху верят охотнее всего, Бриллиант. Чепуха – это все то, что не совпадает с привычными нам взглядами и мнениями. Но в совпадающее верить незачем. И люди в свое время охотно верили в то, что возникли не так, как убеждает нас наука, а неким иным образом. Гораздо раньше.
– Как же они тогда объясняли отсутствие каких бы то ни было доказательств? Ведь никакие раскопки не дали…
– Да-да. Объясняли, насколько я знаю, тем, что вовсе и не было таких периодов, таких уровней развития, следы которых наука пытается отыскать. Если ты, взрослый человек, поселился в своем новом доме год назад – бесполезно искать на его чердаке обломки твоих детских игрушек: они остались где-то в другом месте.
– Ну хорошо. Но мы-то знаем, что то были всего лишь поэтические россказни. Конечно, очень приятно размышлять о своей избранности. Но когда приходит наука, то неизбежно возникает и настоящая история. Вот как наша.
– О, безусловно, Властелин. История, как точная наука. О том, как в предшествовавшие века и тысячелетия все делалось не так. Но народ выдвинул из самых своих недр таких людей, которые знали, в чем заключаются потребности народа, их интересы, – и с тех пор дела стали идти все лучше и лучше, пока не достигли нашего нынешнего уровня. Я правильно изложил суть научной истории?
– Ну, в общем… да.
– А то, что возникновение этой научной истории по времени почти совпало с приходом к Власти нынешней династии – из самых низов, действительно, – это, видимо, чистая случайность. Не так ли? Или все-таки не случайность?
– Что ты хочешь сказать, Ум Совета? – нахмурился Изар.
– Я просто задаю вопрос и хочу слышать, что ты ответишь.
– Я верю науке. И исторической – в том числе.
– Это меня радует. Но если я положу перед тобой еще, самое малое, три истории – тоже научных, конечно, но различающихся по времени их действия, – какую из четырех ты выберешь? Одна из них просуществовала больше тысячелетия и закончилась с появлением нашей, нынешней, а три тысячелетия назад возникла другая – и была отменена, когда наука дошла до той, о которой я только что сказал. А самая первая из тех, что нам известны как научные, возникла вскоре после того, как Ленк Фаринский завершил создание Державы, то есть шесть с лишним тысяч лет тому назад. Вот до нее существовала эта самая – мифическая история, назовем ее так. И перестала существовать именно с воцарением Ленка. Так вот: какая из этих многих историй, по-твоему, истинна?
– Наивный вопрос. Наша, конечно.
– Тебя не клонит в сон, Изар, от этих рассуждений?
– Напротив. Совсем расхотелось спать.
– Тогда продолжим. Ты, я думаю, ориентируешься в нашем законодательстве.
– Думаю, что в какой-то мере да. Конечно, сейчас мне потребуется…
– О том, что потребуется, – потом. Сейчас скажи: когда возникли основы наших сегодняшних законов?
– Ну… с приходом нашей династии.
– Верно. А до нашего законодательства существовало другое. И третье. И четвертое. И то, которое мы считаем самым ранним, – свод эдиктов Азры Менотата. Я прав?
– Не нахожу никаких ошибок…
– Тогда скажи: какие из этих законов настоящие?
– Постой, Ум, разве можно так спрашивать? Для нас, конечно, настоящие – те, какими мы пользуемся сегодня: наши законы.
– Значит, остальные вовсе не были законами?
– Ну почему! Были – в свое время. Пока они действовали…
– Ага! Стало быть, они все же законы. Почему же тогда те истории – не истории? Не правильнее ли будет сказать: истории, но ныне утратившие свою действенность. Как и законы Азры.
– Гм… Я не думал в этом направлении. Но, в конце концов, почему вообще я должен этим интересоваться? История у нас есть…
– Правильнее будет сказать: была.
– То есть как?
– Да просто, Бриллиант Власти, очень просто. Та история, что была и которую ты называешь научной и настоящей, свою роль сыграла и больше не годится. Она отработала. Кстати, научных историй не бывает, как не бывает и научных законов. Бывают лишь соответствующие запросам времени и не соответствующие. Вот и все. Тебе, Изар, досталась нелегкая судьба. Со смертью твоего отца кончилась, если не бояться громких слов, эпоха. Тебе начинать новую. А новая эпоха – это и новые законы, и новая история…
– Постой, постой. Почему? Что такого произошло? Я вовсе не вижу никаких причин…
– А что ты вообще видишь?
– То же самое, что все.
– Все не видят ровно ничего. Они думают, может быть, что видят, но на самом деле лишь представляют то, что им велят представить. Нет, не приказывают, конечно, это все происходит мягче, деликатнее – и твоя любимая история тут играет не последнюю, совсем не последнюю роль. Как ни странно, в этом отношении наши люди пользуются полной свободой – свободой видеть не то, что есть на самом деле, но то, что им нравится, что они хотят видеть. Но для тебя, Изар, время этой свободы минуло. Отныне ты – Властелин. Ты – Бриллиант Власти, но она – твоя оправа, и ты крепко зажат в ней. Так что отныне тебе очень редко будет удаваться делать то, что захочется. Примирись с этим.
– Я подумаю…
– Думать тут совершенно не о чем. Но если тебе угодно – думай. Однако лучше – о том, каков на самом деле врученный тебе мир.
– Полагаю, что знаю о нем достаточно много.
– Ты ничего не знаешь. И не должен был. Еще одна традиция. Основанная на требованиях рассудка. Если бы ты знал наш мир с самого начала, ты успел бы привыкнуть к нему, притерпеться. И сейчас не смог бы ничего другого, как продолжать начатое другими до тебя. Отцами, дедами… Ехать по той же дороге – лишь сменив возницу. По той же дороге, что не ведет никуда.
– Ты намерен поносить почивших Властелинов? Сказать, что они завели нас в тупик?
– Отнюдь, Властелин. Жизнь – это развитие. Развитие подобно лабиринту. Ты находишь верный путь. Но он будет верным лишь на каком-то своем отрезке – а потом разделится на два, три, четыре рукава – и верным окажется только один из них. Сейчас мир на распутье. Если бы не это, твой усопший отец мог бы еще некоторое время бороться с болезнью. Но власть, Изар, не только жизнь Властелина регулирует, но и смерть. Властелин умирает тогда, когда ему должно умереть. Иначе будущее его становится плачевным.
– Звучит оптимистически…
– Да – если сравнивать с тем, что тебе еще предстоит услышать.
– Хорошо. Я уже готов к самому худшему. Говори.
– Сделаем, с твоего соизволения, иначе. Сначала будешь говорить ты.
– О чем?
– О том мире, в котором, по твоему мнению, мы живем. Потом скажу я. Мы сравним. И ты сможешь начать думать.
– Ладно. Будь по-твоему…
Изар задумался.
В каком мире он жил до нынешней ночи?
Тот мир выглядел устойчивым, неизменным, единым, сильным и нерушимым. Одна Держава, один Народ, одна Цель.
Целью же было достижение Великого Мира.
Что такое Великий Мир, было не вполне понятно. Во всяком случае, Изар не смог бы объяснить смысл этих слов в немногих словах. Когда он начинал думать об этом, мысли как-то не собирались воедино. Представления о Великом Мире походили на загадочную картинку, где во множестве штрихов спрятано нечто. Оно там обязательно есть, но не всякий способен его выявить. Хотя в принципе это очень просто: надо лишь отбросить все лишние линии, сделать вид, что их не существует. Иногда Изару казалось, что он уже вот-вот увидит, что-то начинало складываться, – но ощущение оказывалось ложным, линии ни к чему не приводили. Но если не стремиться к точности, то можно было сказать: Великий Мир – это такой мир, в котором всем будет хорошо, всe и каждый будут доброжелательны друг к другу, честны, справедливы, обеспечены всем, что нужно для нормальной жизни. А для того чтобы так было, требовалось очень немногое: чтобы каждый делал свое дело и по возможности лучше. Народ Державы, всегда единый, всецело поддерживал такую политику. Жители мира Ассарта любили Властелина и самоё Власть, потому что только она знала, какой путь ведет к цели, и не позволяла никому сбиться с него. Никому, начиная с высших сановников – Сапфиров Власти, ее Шпинелей, Эвклазов, Топазов, Гранатов, Аметистов, Гиацинтов, Опалов и прочих – вплоть до последнего Кирпича Власти, каким был любой житель Ассарта, – стены, как известно, складывают из кирпичей… Но они могут и остаться кучей или россыпью, при определенных условиях даже обрушиться, погребая под собою все. Вот Власть и была гарантией Порядка, при котором ничего подобного произойти не могло.
Первым, что заставляло его вновь и вновь возвращаться к своей позиции, к ее выбору, была схватка с гвардейцами. В отличие от дипломатов, Изар прекрасно понимал разницу между ритуальным бряцанием шпагами и серьезной дракой, когда тебя хотят убить. Он не сомневался в том, что это было покушение, но пока еще не мог понять: кто и зачем его организовал. Значит, существовали в Ассарте какие-то силы, о которых не предупредил его ни отец, ни кто-либо другой.
Вторым же являлось чисто интуитивное ощущение того, что в Державе что-то идет не так, как нужно, как должно бы идти. Не поняв того и другого, считал он, нельзя было предпринимать никаких серьезных шагов. Об этом он и думал днями и ночами, не покидая Летней Обители Властелинов, где находился вдвоем с грустной Ястрой, не считая, разумеется, прислуги и охраны.
…Он лежал в постели, но не спал, когда ему доложили, что его просит незамедлительно принять Ум Совета для важной беседы.
3
Женщина, с которой мы не раз уже встречались в былые времена, стояла на опоясывавшей дом галерее и, опершись локтями о балюстраду, глядела в небо – густое, южное, цвета индиго, в котором, однако, не было солнца, хотя все вокруг заливал июньский, утренний, животворный свет. Пахло цветущими травами, и казалось, размышлять там можно было лишь об одном: о прекрасном чуде жизни, не прерывающейся даже и тогда, когда завершился твой планетарный цикл; нет, не прерывающейся, хотя и во многом меняющейся. Однако, судя по выражению лица женщины, по нахмуренному лбу, сведенным к переносице бровям, плотно сжатым губам, ее занимали совсем другие мысли.Она была совершенно неподвижна, и никто не взялся бы сказать, как долго уже она стоит так: неподвижность – палач времени, она его уничтожает. Но вот женщина распрямилась – резко, как лук, у которого лопнула тетива; посмотрела по сторонам, топнула ногой, как бы в нетерпении. И решительно двинулась по галерее.
Она нашла Мастера наверху – там, откуда видны миры и пространства. Мастер смотрел в одно из них и чуть заметно покачивал головой, словно что-то отрицая, не соглашаясь с кем-то. На ее шаги он обернулся не сразу. Но обернулся все-таки, и на лице его возникла улыбка. Но, по мере того как женщина приближалась, – улыбка угасала, и на лицо возвращалось выражение озабоченности.
– Ну что? – спросила она кратко, как спрашивают, когда не может возникнуть сомнений в смысле вопроса. – По-прежнему?
Мастер медленно кивнул.
– Ничего нового. Ни от экипажа, ни от Рыцаря, ни от капитана. Хотя на точке Таргит он оказался вовремя.
– Что же могло случиться?
– Трудно сказать. Его прибытие на точку обозначено четко. А вот выход как-то смазан. Словно кто-то пытался подавить наш канал связи.
– Но он продолжил путь?
– Несомненно.
– Разве он мог направиться оттуда в другое место – не в Ассарт?
– Не допускаю такой мысли. Ему известны только те координаты. И он никогда не пользовался такими линиями самостоятельно.
Женщина решительно тряхнула головой.
– Я немедленно отправляюсь туда.
– Куда?
– В Таргит. На Ассарт. В любое место, где можно будет найти хоть какие-то следы – его или любого из них.
– Я не позволю тебе, Эла.
– Ты, кажется, забыл: теперь я независима ни от кого. И от тебя тоже. Как всякий человек Космической стадии жизни.
– Не забыл, поверь мне. Однако…
Она перебила:
– Не трать слов попусту. Я не хочу потерять его. Хватит и того, что он потерял меня.
Мастер с грустью посмотрел на нее.
– Я знаю, Эла, что ты поступишь так, как сочтешь нужным. Но хотя бы выслушай меня. А слушая – вспомни, что Космическая стадия еще не делает тебя всесильной.
– Хорошо, – сказала женщина после секундной паузы. – Я согласна выслушать. А что до моих сил – я сама знаю им меру. Итак, чем же ты станешь убеждать меня?
– Не собираюсь убеждать. Хочу только подумать вслух, – а ты дашь оценку моим мыслям, – может быть, они ничего и не стоят.
Эла кивнула, принимая его условия.
– Я думаю вот о чем, – продолжал он. – Когда исчезли трое – экипаж – можно было подумать, что возникло какое-то неблагоприятное стечение обстоятельств, случайность, – одним словом, некое естественное препятствие, не более того. Потом отправился Рыцарь – и тоже канул в неизвестность. Это уже вызвало определенные подозрения. Однако и тут еще можно было найти какие-то оправдания: он пустился в дорогу в то время, когда прямой канал был прерван возникшей областью мертвого пространства, – и его могло забросить куда-нибудь в другое место, где нет условий для связи со мной. И вот ушел капитан. Но уж его-то я отправил кружным путем, в обход всех возможных помех. И когда пропадает и он…
Не выдержав, она перебила:
– Посылать с таким заданием человека, который чуть ли не двадцать лет не выступал эмиссаром! Разумно, нечего сказать…
– Верно, верно. Хотя тут он успел получить неплохую подготовку, я согласен: отсутствие практики не говорит в его пользу. Но тем не менее, Эла, это – его экипаж. При всех своих недостатках он и сейчас, да и в любой миг способен повести их за собой. А ведь каждый из них – сильный человек с крутым характером.
– Не хватает малости: чтобы он нашел их – иначе кого он поведет? Он бы разыскал их – если бы с ним самим ничего не случилось. Но, видимо, случилось все-таки…
– Об этом я и говорю.
– Ну, извини. Постараюсь не перебивать тебя. Да, конечно, вы его готовили. И все же он не выглядел совершенно собранным – я ведь знаю его намного, намного лучше, чем ты, или Фермер, или любой здесь!
– Значит, ты все-таки видела его?
– Неужели ты думал, что я подчинюсь твоему запрету? Видела, разумеется. Успокойся: сама я ему не показалась. И теперь понимаю, что напрасно. Потому что я сумела бы придать ему еще что-то… вложить в него… то, что ему пригодилось бы в трудный час и чего ни ты и никто из твоих научителей дать ему не в состоянии. Вот, больше я не стану прерывать твои мысли.
Мастер помолчал, словно вспоминая то, что хотел сказать.
– Итак… После ухода капитана мне стало ясно, что все происходит не случайно. Случившееся – результат чьих-то осмысленных и направленных действий. Направленных против кого? Экипажа? Рыцаря? Капитана? Вряд ли; каждый из них, да и все они вместе – еще не такая сила, чтобы кто-то захотел устранить их именно потому, что это – они, а не кто-то другой. Видимо, будь на их месте совсем другие люди, и тех постигло бы то же самое. Значит, действия направлены не против самих людей, а против их задачи. Иначе говоря, кому-то не нужно, чтобы информация об Ассарте поступила сюда, ко мне, к нам. Я рассуждаю логично?
– Пока, по-моему, да. Продолжай.
– А это может означать лишь одно: с Ассартом, а может быть, и со всем скоплением Нагор у кого-то связаны свои планы, и они не совпадают с нашими.
– Откуда кто-то может знать о твоих планах?
– Не обязательно, чтобы он знал их содержание. Но он зато хорошо знает свои собственные намерения. И уверен, что они не совпадают, не могут совпасть с нашими.
– Что же, правдоподобно.
– Это, в свою очередь, говорит о том, что тот, кто осуществляет действия против нас, знает меня. Или Фермера. Или нас обоих. Мне кажется очень вероятным, что это – кто-то из нас…
– Из людей Фермы? Невероятно. Тут ты ошибаешься.
– Ты не так поняла меня, Эла. Я сказал – кто-то из нас… То есть из людей того уровня сил, к которому принадлежим и мы с Фермером. В Мироздании их не так уж мало, – а ведь некогда все мы вышли из одного гнезда.
– Мастер, ты очень любишь повторять: «Мы, люди…» Но я-то знаю, что ты все-таки не совсем человек…
– Это сложная проблема, – улыбнулся он, – и сейчас ни к чему заниматься нашей родословной. Итак, это может быть кто-то из нас. И если это так, то дело сразу становится куда серьезнее, чем представлялось сначала.
– Почему?
– Потому что наш уровень сил не действует по пустякам. Если задумывается какой-то план, то, даже ничего о нем не зная, можно наверняка сказать: это масштабный план. И последствия его выполнения могут быть, к сожалению, тоже весьма масштабными.
– Ты сказал – к сожалению. Ты уверен, что делается что-то опасное? Для нас, для всего Мироздания?
– Не удивлюсь, если так и окажется. Опасное… Это ведь зависит от системы понимания Бытия, – а систем этих может быть множество, и то, что опасно в одном мировоззрении, может казаться благом в другом.
– Обожди, обожди… Мастер, а то, что твои интересы и еще чьи-то столкнулись именно в скоплении Нагор, – это случайность, как ты думаешь? Или эта масса светил чем-то выделяется среди прочих?
– Вот видишь, ты заглянула в самый корень. Для меня Нагор – просто место проведения очередной повседневной работы, даже не проведения, а лишь подготовки к нему. Но для моих оппонентов, надо полагать, значение Нагора куда больше. Потому что уже сам способ их действий говорит о немалом размахе.
– Ты об исчезновении наших?
– Не только. Куда более многозначительным кажется мне возникновение того самого мертвого пространства – именно теперь и тут. Это уже не просто перехват эмиссара или даже пятерых. Это уже…
Он неожиданно умолк – словно не знал, как продолжить.
– Ну, Мастер! Что же ты?
– Видишь ли… Откровенно говоря, я не знаю, что такое – мертвое пространство. Никогда не приходилось сталкиваться с этим.
– Разве нельзя спросить у Высших Сил?
– Это уже сделано. Но и им нужно время, чтобы найти ответ. А это, кстати, свидетельствует о том, что им тоже не приходилось встречаться с таким явлением, – или, во всяком случае, оно настолько редко, что не сохраняется в памяти. Так что пока мне ясно лишь, что такие необычные явления не используются ради решения однодневных проблем.
– Видимо, ты прав, Мастер. Мне кажется, надо постараться как можно скорее выяснить, кто действует против тебя и что такое это пресловутое мертвое пространство.
– Целиком с тобой согласен. Итак, теперь ты понимаешь, почему я против того, чтобы ты отправилась на поиски Ульдемира и его экипажа?
– Совершенно не понимаю. Постой… Ты хочешь послать меня… туда?
– Я не знаю никого другого, Эла, кто справился бы с этим. Человеку Планетарной стадии не стоит и пытаться: он погибнет. А ты…
– А мне, как бессмертной, ничто не грозит – поэтому?
– Не только. Я ведь тоже знаю тебя… в какой-то степени. И уверен, что тебе это по силам. Конечно, я мог бы отправить туда и Никодима, на время оторвав его от пашни…
– Иеромонах – надежный человек. Почему же нет? И он ведь тоже закончил свою Планетарную пору – куда раньше меня…
– Верно. И если бы там предстояло драться или сокрушать что-то, я и не подумал бы о тебе. Но этого не потребуется. Побывать там и попробовать разобраться; тихо, осторожно, быстро и успешно. Это, по-моему, дело как раз для тебя.
– Чувствую себя польщенной. И не колебалась бы ни секунды, если бы могла быть спокойна, целиком отдаться делу. Но сейчас… Мастер…
– Я понимаю.
– Кто же поможет ему, если не я?
– Я могу обидеться, Эла. Неужели мы способны бросить наших людей на произвол судьбы?
– Но время идет – а ты ничего не делаешь…
– Ошибаешься. Я делаю больше, чем тебе кажется.
– Например?
– Хотя бы – верю в него. В отличие от тебя. Ты полагаешь, что он без твоей помощи не переломит обстоятельств, если они неблагоприятны, не одолеет противостоящую силу, не спасется и не выполнит того, что ему поручено. Вот что означает твое стремление поскорее кинуться на помощь – хотя ты и не знаешь куда. А я уверен, что он сможет справиться с этим сам. И то, что я в него верю, не остается, как ты понимаешь, одним лишь моим душевным движением; я открываюсь миру – и мое ощущение уходит, и где-то оно в эту самую секунду достигает его, – хотя сам он и не понимает, откуда вдруг возникает у него уверенность, которой только что не хватало, и прибавляются силы, казалось, уже иссякшие, и возникают нужные мысли… Нет, Эла, я делаю. То, что могу сейчас.
Она виновато улыбнулась.
– Конечно, ты прав, Мастер. Прости. Хорошо, я готова. Когда?
– Я скажу тебе. Скоро.
4
– Я надеялся, Ум Совета, что ты хоть позволишь мне выспаться. Что привело тебя сюда среди ночи? Ритуал? Или дела действительно не терпят отлагательства? – Изар с трудом удержал зевок. – Говори.Старый вельможа позволил себе чуть улыбнуться. Но глаза оставались серьезными.
– Нет, это не ритуальный визит преклонения. Просто в мои годы ничего нельзя откладывать, иначе дело может оказаться отложенным навсегда. А на мне лежит слишком серьезная обязанность.
– О, я надеюсь, что ты проживешь еще много лет.
Это не просто формулой вежливости было; Ум Совета и в самом деле не был похож на человека, собирающегося в скором будущем распрощаться с жизнью.
– Благодарю тебя, Бриллиант Власти…
Такое обращение было новым, непривычным. Но – приятным.
– Однако, если даже Бог отпустит мне еще какое-то время, то я не собираюсь посвящать его той деятельности, которой отдал так много лет. Пора отдохнуть – начать новую жизнь, последнюю.
– Ты просишь отставки? Сейчас?
– Нет, я сделаю это завтра. А сегодня еще исполню свои обязанности.
– В чем же они заключаются?
– Я должен поговорить с тобой о том, в обладание чем ты вступаешь. О Власти.
– Ты думаешь, во Власти есть еще что-то такое, чего я не знал бы?
– Я знаю, что во Власти есть многое, о чем ты не думаешь. И никогда не думал, потому что не было ни повода, ни нужды.
Изар почувствовал себя несколько задетым.
– Например?
– Сейчас, сейчас. Дело в том, что, по сути, все это должен был проделать твой отец. Но не успел. Нет, время у него, конечно, было, но, видимо, он считал это плохой приметой. Он был немного суеверен – как и все мы, впрочем. А потом болезнь его свалила сразу – и тогда все время понадобилось для лечения. Одним словом, эта обязанность перешла ко мне. Я ведь единственный из того поколения, кому что-то еще известно.
– Что именно?
– Хотя бы обряд посвящения в служители Тайного Бога Глубины.
– Это что-то новое. Я умею возносить просьбы ему, но о служении мне ничего не известно. Это важно?
– По сути, ритуал, не более. Но ты ведь знаешь, как важны ритуалы для нашей жизни, для устойчивости Власти.
– Мне это всегда казалось не вполне понятным. Есть ведь Великая Рыба, к ней возносит слова весь Ассарт…
– Это для всех. Но для нас, для узкого круга Власти, существует поклонение Глубине. Оно намного древнее, никто не может сказать, когда оно зародилось. Наверное, еще до первой истории. Но об этом мы успеем поговорить, когда придет день посвящения. До той поры я еще буду находиться при тебе. И только после выполнения этой церемонии ты отпустишь меня на покой.
– Я не хотел бы.
– Ничего не поделаешь. Это тоже традиция. И она разумна. Новое время – новые песни. Тебе нужен свой Советник. Из твоего поколения. Такой, кто будет советовать то, чего ни за что не посоветовал бы я.
– Хочешь сказать, что твои советы были плохи?
– Они были хороши, Властелин, – для того времени, для твоего отца. Но сейчас… Поверь, черствый хлеб не станет мягче от того, что ты намажешь его свежим маслом.
– И ты рекомендуешь мне того, кто заменит тебя?
– Это свыше моих сил. Тот или другой, кого я мог бы предложить тебе, будет лишь мною самим, отличаясь разве что возрастом и опытом. Я ведь не стану, не смогу приблизить к тебе того, кто рассуждает не так, как я. А тебе нужен именно тот, кто думает иначе. Мой кругозор, Властелин, теперь не шире, чем конус разлета дроби из охотничьего ружья. Тебе же нужен советник с кругозором локатора. И у тебя лишь одна возможность: найди его сам.
Изар задумался. Ум Совета терпеливо ждал.
– Но, мне кажется, я не хочу никаких советников. Если уж ты не можешь остаться. Обязательно ли я должен назначать кого-то?
– Н-ну… Властелин всегда волен поступать по-своему, – если Порядок при этом нарушается не слишком грубо. Надо быть очень уверенным в себе. Потому что, если не будет Советника, кто же станет нести ответственность за твои ошибки?
– Разве я обязательно должен ошибаться?
– Может быть, конечно, ты станешь первым в истории Властелином, который не ошибается. Хочу надеяться. Однако практика говорит… Это как со смертью: нет непреложного закона природы, по которому человек должен умирать. Но до сих пор не нашлось ни одного, кто рано или поздно избежал бы этой участи.
Старик задумался – о непреложности смерти, наверное, для него тема эта была актуальной, в отличие от Изара.
– Но слушай, Ум Совета… Я что-то не помню, чтобы в нашей истории нашелся хоть один Властелин, совершавший ошибки.
Сохраняя неподвижность, Советник перевел на него взгляд. Усмехнулся.
– Да, разумеется. Ни один Властелин из нынешней династии – твоей. И, как ты справедливо заметил, – в нашей истории.
– По-твоему, есть и другие? Другие истории, я имею в виду?
– Это не по-моему, а независимо от моего мнения. Вот об истории, мы и должны поговорить сейчас. Это первая тема. Будет еще и вторая. Но не станем опережать Порядок. Итак – что тебе известно о нашей истории? И что – о других?
– Мне известно, что никаких других историй не существует. Есть легенды… сказки… мифы, относящиеся к доисторическим временам. Но ведь само слово «доисторическим» свидетельствует о том, что на самом деле никакого отношения к истории они не имеют.
– Легенды и мифы, да. О том, что Ассарт – особая планета, отмеченная и избранная…
– Вот-вот. О том, что она пришла из черной неизвестности и хранит в своих недрах Великую Тайну…
– Совершенно верно. Отсюда, кстати, и наша тайная религия Глубины. С тех времен, когда эти сказки были Историей.
– Разве кто-нибудь хоть когда-то верил в такую чепуху?
– В чепуху верят охотнее всего, Бриллиант. Чепуха – это все то, что не совпадает с привычными нам взглядами и мнениями. Но в совпадающее верить незачем. И люди в свое время охотно верили в то, что возникли не так, как убеждает нас наука, а неким иным образом. Гораздо раньше.
– Как же они тогда объясняли отсутствие каких бы то ни было доказательств? Ведь никакие раскопки не дали…
– Да-да. Объясняли, насколько я знаю, тем, что вовсе и не было таких периодов, таких уровней развития, следы которых наука пытается отыскать. Если ты, взрослый человек, поселился в своем новом доме год назад – бесполезно искать на его чердаке обломки твоих детских игрушек: они остались где-то в другом месте.
– Ну хорошо. Но мы-то знаем, что то были всего лишь поэтические россказни. Конечно, очень приятно размышлять о своей избранности. Но когда приходит наука, то неизбежно возникает и настоящая история. Вот как наша.
– О, безусловно, Властелин. История, как точная наука. О том, как в предшествовавшие века и тысячелетия все делалось не так. Но народ выдвинул из самых своих недр таких людей, которые знали, в чем заключаются потребности народа, их интересы, – и с тех пор дела стали идти все лучше и лучше, пока не достигли нашего нынешнего уровня. Я правильно изложил суть научной истории?
– Ну, в общем… да.
– А то, что возникновение этой научной истории по времени почти совпало с приходом к Власти нынешней династии – из самых низов, действительно, – это, видимо, чистая случайность. Не так ли? Или все-таки не случайность?
– Что ты хочешь сказать, Ум Совета? – нахмурился Изар.
– Я просто задаю вопрос и хочу слышать, что ты ответишь.
– Я верю науке. И исторической – в том числе.
– Это меня радует. Но если я положу перед тобой еще, самое малое, три истории – тоже научных, конечно, но различающихся по времени их действия, – какую из четырех ты выберешь? Одна из них просуществовала больше тысячелетия и закончилась с появлением нашей, нынешней, а три тысячелетия назад возникла другая – и была отменена, когда наука дошла до той, о которой я только что сказал. А самая первая из тех, что нам известны как научные, возникла вскоре после того, как Ленк Фаринский завершил создание Державы, то есть шесть с лишним тысяч лет тому назад. Вот до нее существовала эта самая – мифическая история, назовем ее так. И перестала существовать именно с воцарением Ленка. Так вот: какая из этих многих историй, по-твоему, истинна?
– Наивный вопрос. Наша, конечно.
– Тебя не клонит в сон, Изар, от этих рассуждений?
– Напротив. Совсем расхотелось спать.
– Тогда продолжим. Ты, я думаю, ориентируешься в нашем законодательстве.
– Думаю, что в какой-то мере да. Конечно, сейчас мне потребуется…
– О том, что потребуется, – потом. Сейчас скажи: когда возникли основы наших сегодняшних законов?
– Ну… с приходом нашей династии.
– Верно. А до нашего законодательства существовало другое. И третье. И четвертое. И то, которое мы считаем самым ранним, – свод эдиктов Азры Менотата. Я прав?
– Не нахожу никаких ошибок…
– Тогда скажи: какие из этих законов настоящие?
– Постой, Ум, разве можно так спрашивать? Для нас, конечно, настоящие – те, какими мы пользуемся сегодня: наши законы.
– Значит, остальные вовсе не были законами?
– Ну почему! Были – в свое время. Пока они действовали…
– Ага! Стало быть, они все же законы. Почему же тогда те истории – не истории? Не правильнее ли будет сказать: истории, но ныне утратившие свою действенность. Как и законы Азры.
– Гм… Я не думал в этом направлении. Но, в конце концов, почему вообще я должен этим интересоваться? История у нас есть…
– Правильнее будет сказать: была.
– То есть как?
– Да просто, Бриллиант Власти, очень просто. Та история, что была и которую ты называешь научной и настоящей, свою роль сыграла и больше не годится. Она отработала. Кстати, научных историй не бывает, как не бывает и научных законов. Бывают лишь соответствующие запросам времени и не соответствующие. Вот и все. Тебе, Изар, досталась нелегкая судьба. Со смертью твоего отца кончилась, если не бояться громких слов, эпоха. Тебе начинать новую. А новая эпоха – это и новые законы, и новая история…
– Постой, постой. Почему? Что такого произошло? Я вовсе не вижу никаких причин…
– А что ты вообще видишь?
– То же самое, что все.
– Все не видят ровно ничего. Они думают, может быть, что видят, но на самом деле лишь представляют то, что им велят представить. Нет, не приказывают, конечно, это все происходит мягче, деликатнее – и твоя любимая история тут играет не последнюю, совсем не последнюю роль. Как ни странно, в этом отношении наши люди пользуются полной свободой – свободой видеть не то, что есть на самом деле, но то, что им нравится, что они хотят видеть. Но для тебя, Изар, время этой свободы минуло. Отныне ты – Властелин. Ты – Бриллиант Власти, но она – твоя оправа, и ты крепко зажат в ней. Так что отныне тебе очень редко будет удаваться делать то, что захочется. Примирись с этим.
– Я подумаю…
– Думать тут совершенно не о чем. Но если тебе угодно – думай. Однако лучше – о том, каков на самом деле врученный тебе мир.
– Полагаю, что знаю о нем достаточно много.
– Ты ничего не знаешь. И не должен был. Еще одна традиция. Основанная на требованиях рассудка. Если бы ты знал наш мир с самого начала, ты успел бы привыкнуть к нему, притерпеться. И сейчас не смог бы ничего другого, как продолжать начатое другими до тебя. Отцами, дедами… Ехать по той же дороге – лишь сменив возницу. По той же дороге, что не ведет никуда.
– Ты намерен поносить почивших Властелинов? Сказать, что они завели нас в тупик?
– Отнюдь, Властелин. Жизнь – это развитие. Развитие подобно лабиринту. Ты находишь верный путь. Но он будет верным лишь на каком-то своем отрезке – а потом разделится на два, три, четыре рукава – и верным окажется только один из них. Сейчас мир на распутье. Если бы не это, твой усопший отец мог бы еще некоторое время бороться с болезнью. Но власть, Изар, не только жизнь Властелина регулирует, но и смерть. Властелин умирает тогда, когда ему должно умереть. Иначе будущее его становится плачевным.
– Звучит оптимистически…
– Да – если сравнивать с тем, что тебе еще предстоит услышать.
– Хорошо. Я уже готов к самому худшему. Говори.
– Сделаем, с твоего соизволения, иначе. Сначала будешь говорить ты.
– О чем?
– О том мире, в котором, по твоему мнению, мы живем. Потом скажу я. Мы сравним. И ты сможешь начать думать.
– Ладно. Будь по-твоему…
Изар задумался.
В каком мире он жил до нынешней ночи?
Тот мир выглядел устойчивым, неизменным, единым, сильным и нерушимым. Одна Держава, один Народ, одна Цель.
Целью же было достижение Великого Мира.
Что такое Великий Мир, было не вполне понятно. Во всяком случае, Изар не смог бы объяснить смысл этих слов в немногих словах. Когда он начинал думать об этом, мысли как-то не собирались воедино. Представления о Великом Мире походили на загадочную картинку, где во множестве штрихов спрятано нечто. Оно там обязательно есть, но не всякий способен его выявить. Хотя в принципе это очень просто: надо лишь отбросить все лишние линии, сделать вид, что их не существует. Иногда Изару казалось, что он уже вот-вот увидит, что-то начинало складываться, – но ощущение оказывалось ложным, линии ни к чему не приводили. Но если не стремиться к точности, то можно было сказать: Великий Мир – это такой мир, в котором всем будет хорошо, всe и каждый будут доброжелательны друг к другу, честны, справедливы, обеспечены всем, что нужно для нормальной жизни. А для того чтобы так было, требовалось очень немногое: чтобы каждый делал свое дело и по возможности лучше. Народ Державы, всегда единый, всецело поддерживал такую политику. Жители мира Ассарта любили Властелина и самоё Власть, потому что только она знала, какой путь ведет к цели, и не позволяла никому сбиться с него. Никому, начиная с высших сановников – Сапфиров Власти, ее Шпинелей, Эвклазов, Топазов, Гранатов, Аметистов, Гиацинтов, Опалов и прочих – вплоть до последнего Кирпича Власти, каким был любой житель Ассарта, – стены, как известно, складывают из кирпичей… Но они могут и остаться кучей или россыпью, при определенных условиях даже обрушиться, погребая под собою все. Вот Власть и была гарантией Порядка, при котором ничего подобного произойти не могло.