Модезитт Лиланд Экстон. Башни Заката (Отшельничий остров - 2)

   - Нельзя. В Фэрхэвене разрешается продавать только снедь, всем прочим торгуют только местные жители. В этом городе торговцев не жалуют.
   - Что, туда и попасть нельзя?
   - Ну, приятель, этого я не говорил, - гогочет Зерн. - Добро пожаловать, если хочешь расстаться со своими денежками. Можешь посмотреть. Попасть-то можно, только зачем? В разговоры с чужаками местные почти не вступают. Выпить там не с кем, игр не водится, а тамошние девчонки... об этом тоже забудь. Нечего там делать, кроме как болтаться по улицам. Опытные люди туда не ездят.
   - Стало быть, все обходятся стоянкой?
   - Да, здесь есть все, что надо.
   В том, что здесь есть все, что нужно ЕМУ, Креслин сомневается, но оставляет свои сомнения при себе. У очередного поста они останавливаются и ждут, когда Герхард оплатит въезд на, площадку.
   - Пропустить! - командует стражник, и перегораживающий дорогу брус поднимается.
   Креслин едет за Зерном, стараясь не чихать: конские копыта поднимают в воздух легчайшую пыль. Преодолев несколько сот локтей по извилистому проезду между палатками, Зерн указывает на красно-золотой флаг над небольшим возвышением с северной стороны площадки. Флагом машет Питлик, и фургоны поворачивают к нему.
   Спустя несколько мгновений Герхард уже выкрикивает распоряжения:
   - Берите ту большую палатку, разворачивайте, ставьте...
   Зерн присоединяется к Питлику, передав поводья своего коня Креслину. Тот, в свою очередь, привязывает обеих лошадей - и свою, и Зернову - к коновязи, но расседлывать пока не спешит. Выбранное Питликом место находится в северной части площадки, на небольшой, локтя в три, возвышенности. Границу торговой стоянки обозначает изгородь из жердей, за которой лениво вьется ручей. Креслин обозревает море палаток, прислушивается к гулу голосов, но все, что ему удается уловить, связано с торговлей и наживой.
   - Дары моря, лучшие по эту сторону Закатных Отрогов!
   - Пряности и приправы! Любые пряности, какие вы можете пожелать!
   - Огненное вино! Только у нас настоящее огненное вино!
   Бывший консорт утирает вспотевший лоб и смотрит на фургоны Герхарда. Торговец еще отдает приказы, но Зерн уже направляется к Креслину с кожаным мешочком в руке.
   - Вот... тебе... - Зерн говорит запинаясь, словно силится повторить заученные, но вдруг вылетевшие из головы слова.
   - Работа закончена?
   Зерн кивает:
   - Да. Вот наградные. Полсеребряника сверх уговора.
   - Щедро. Стоит пойти и сказать спасибо Герхарду, или за это следует благодарить тебя? - приступ тошноты не мешает Креслину сохранить невозмутимую физиономию.
   - Я ни при чем... - Зерн прочищает горло. - В общем, удачи тебе.
   - Спасибо.
   Креслии крепит заплечные ножны к котомке и забрасывает ее за спину вместе с мечом. Под пристальным взглядом Зерна.
   Перед тем как отойти от фургонов Герхарда, возле которых Питлик возится с бесформенной палаткой, Креслин сует монеты в кармашек на своем поясе. Заработок ему кстати: некоторое время не придется разменивать золотые Фрози и уж тем паче обращать в монету звенья золотой цепи.
   - Несравненные изделия гончаров Спидлара. Лучшая пурпурная глазурь из Сутии!
   - Только взгляните! Моя бронза не уступает в твердости стали!
   Похвальба оружейника вызывает у Креслина усмешку: любой самой лучшей бронзе никогда не сравниться с доброй сталью Западного Оплота. Он поднимает глаза, рассматривая снующих между палаток людей. Менее чем в десяти шагах от него стройная черноволосая женщина в почти прозрачном шелковом одеянии следует за худощавым мужчиной с большими закрученными усами. Она закована в цепи, такие тонкие и легкие, что могли бы сойти за украшение. И все же это настоящие железные цепи. От нее исходит ощущение печали. Встретившись с Креслином глазами и заметив его серебряные волосы, незнакомка едва заметно качает головой и произносит несколько слов. Расслышать их ему не удается. Затем цепь увлекает ее за усатым мужчиной, который даже не оглянулся.
   Креслин сглатывает. Он видит невидимую другими белизну в ловушке холодного железа, и от этого холодком пробирает его самого.
   - Лучшая древесина! Кедры из Хидлена! Сосна из Слиго!
   - Целебные бальзамы! От любых хворей!
   Юноша не успевает отойти от фургонов и на десяток шагов, когда перед ним появляется белокурая, щедро одаренная телом женщина в прозрачном, ничего не скрывающем наряде. Эту богиню любви сопровождает мужчина, который, что бросается в глаза сразу, выше Креслина, наверное, на целый локоть. Взгляд юноши отмечает запястья толщиной в кровельную балку.
   - Паренек с запада... - гортанный голос и завлекающая улыбка явно предназначены для него. Красотка ступает вперед, и Креслина окутывают запахи: запах риалла и запах женщины. Она делает еще шаг.
   Креслин выжидает, присматриваясь к соскам на высокой, полной груди и пухлым, красным губами...
   "Идиот!"
   Откуда появляется эта мысль, Креслину неведомо, но он моргает и заставляет себя увидеть больше, чем доступно обычному зрению.
   А в результате с трудом сдерживает рвоту. Женщина не безобразна, но клубящаяся вокруг нее белизна подсвечена красноватым заревом, источающим зло.
   - Ага, выходит, он может видеть больше... чем следует, - голос тот же, но теперь в нем звучит то ли шипение, то ли свист: умей змея говорить, она, наверное, говорила бы так.
   Похоже, Креслин и эта странная пара сделались невидимыми; здоровенный рыночный стражник проходит менее чем в локте, не замечая их присутствия.
   Ощущая угрозу, Креслин начинает пятиться, но собственные мышцы отказываются ему повиноваться. Сопровождающий женщину великан ступает вперед, и его поступь сотрясает землю. У него меч, такой длинный и широкий, что им можно выворачивать валуны из земли. Но даже если для этой цели громадный клинок подходит лучше, чем для боя, юноше от этого не легче: дотянуться до своего оружия он не может. Однако мысли, в отличие от тела, ему повинуются. Креслин, потянувшись ими к ветрам над головой, нащупывает тончающую линию, связывающую их с бурями и громами, бушующими над Крышей Мира...
   - Бейся, среброкудрый малыш. Я люблю смотреть, как дерутся мужчины.
   Остановившись, великан берется за рукоять своего тяжелого меча. Креслин напрягается и, ухватившись за дальние напоенные снегом и градом тучи, притягивает к себе струи ледяного воздуха.
   Неожиданно и страшно завывает ветер. Юноша слышит, как начинает хлопать парусина шатров, и чувствует, как над головой сгущается туманное облако.
   Рот женщины открывается в беззвучном крике, когда ярость направленных Креслином ветров обрушивается на пронизывающую ее белизну. Где-то вспыхивает молния, крупные градины начинают барабанить по парусине.
   - А-а-а-а!.. - истошный крик на миг перекрывает шум ветра, и белизна исчезает.
   В тот же миг Креслин сбрасывает оцепенение и выхватывает из-за спины клинок. Как и гигант, обнажающий меч над упавшей на землю оледенелой фигурой.
   Юноша движется стремительно, но и его противник удивительно быстр, так что сражаться и одновременно удерживать в повиновении ветра Креслин не в состоянии. Он увертывается, стараясь, чтобы его клинок лишь скользил по вражескому мечу, ибо отбивать столь сокрушительные удары ему не по силам.
   Каждый удар отдается болью в его руке. Она немеет, держать меч становится все труднее. Предвкушая победу, великан заносит клинок для решающего удара, но Креслин опережает его стремительным выпадом. Гигант тупо смотрит на юношу и падает.
   - Кому это там досталось? - слышится чей-то голос.
   - Таргю и ее спутнику.
   Даже не вытерев меча, Креслин вкладывает его в ножны, подхватывает оброненную котомку и, пригибаясь за палатками, спешит к дороге. Смерть здоровяка-меченосца вряд ли огорчит торговцев. Таргю - другое дело, но выбора у него так или иначе не было.
   Ощутив молчаливый, но настоятельный вопрос, он вскидывает голову и на сей раз успевает заметить белокрылую птицу, тут же исчезающую в грозовом небе.
   За то время, пока юноша добирается до дороги, ветер еще не стихает, но уже успевает заметно похолодать. Креслин вновь и вновь вспоминает белую птицу. Мегера? Не она ли предупредила его? Но почему? Кто она и чего добивается? Юношу пробирает холод, едва ли не такой же, какой он обрушил на Белую колдунью. Это ведь ее - в подслушанном им разговоре - упоминал Герхард.
   Стоит ли ему идти в Фэрхэвен?
   Но где, в каком еще месте может он надеяться постичь самого себя?
   XXXI
   Не останавливаясь, торопливым шагом Креслин спешит по боковой дороге, тоже ровной, хотя все же с выбоинами от колес. Удалившись от торговой стоянки по меньшей мере на три кай, он оглядывается, выискивая взглядом висящую над площадкой пелену - смесь влажного тумана с дымом множества костров. Но вместо этого увидел поднимающееся к солнцу темную снизу, обрамленную ватными белыми завитками, грозовую тучу.
   Гроза среди ясного дня! Неужто для этого хватило одного лишь призыва к высоким ветрам?
   Дорога, по которой он идет, представляет собой не военный или торговый тракт, а обычный проселок, с колеями, следами копыт и кучками конского помета. "Возможно, - размышляет Креслин, - мне удастся подъехать до Фэрхэвена на фургоне какого-нибудь хуторянина, направляющегося в город. А не получится, так доберусь и пешком".
   Отмахав еще кай, он снова оглядывается и видит, что туча разрослась далеко за пределы торговой стоянки и теперь отбрасывает тень на дорогу. А еще там, где дорога переваливает через пологий холм, юноша замечает фермерскую подводу с двумя фигурами па козлах.
   Креслин шагает дальше и вскоре слышит позади тяжелое громыхание догоняющей его повозки, запряженной здоровенным конем, не уступающим статью вороному убитого разбойника. Такую крупную лошадь он встречает всего третий раз в жизни. Вожжи держит черноволосый седеющий мужчина. Рядом с ним женщина, худощавая и тоже черноволосая, но без признаков седины.
   - Эй, приятель, - окликает юношу возница, - хочешь, подвезем?
   - Я бы не отказался, почтеннейший.
   - Ну, так и не отказывайся. Залезай, только не угоди в корзину.
   Высмотрев промежуток между корзинами с картофелем, овощами и зеленью, Креслин ловко перемахивает через борт и усаживается на пыльные доски.
   - Ты, малый, часом, не акробат? - интересуется возчик.
   - Нет. Просто не знал, как еще сюда забраться.
   - Куда путь держишь? В Фэрхэвен? - спрашивает женщина.
   Креслин кивает.
   - Вообще-то магам не слишком нужны солдаты, - замечает мужчина.
   - Да, слышал. Но я не солдат, хоть и владею клинком.
   Против этого утверждения желудок Креслина не протестует, но по спине его пробегает холодок. Если он не солдат, то кто?
   - Надеюсь, ты также и не маг, - говорит мужчина. - Здешние не больно жалуют чародеев, кроме своих, конечно.
   - Я слышал, они отличаются редким недружелюбием, - замечает Креслин. Торговцы говорят, что маги не любят торговцев, ты - что они не привечают ни солдат, ни других волшебников. Похоже, они настроены против всех!
   - Так уж и против всех? - смеется хуторянин. - Они любят детей, а еще ремесленников, крестьян и всех тех людей, которые живут своим трудом и своей жизнью, а в чужие дела носа не суют.
   Креслин слушает и кивает.
   - Фэрхэвен - прекрасный город. Там можно бродить по улицам - хоть днем, хоть ночью, - и чувствовать себя в полной безопасности. Захочешь поесть - в любое время заходи в любую харчевню и можешь быть уверен: угостят на славу и за справедливую цену. О многих ли местах можно сказать то же самое?
   - Нет, - соглашается Креслин. - Таких немного.
   Спустя некоторое время подвода выезжает на другую, более широкую, вымощенную камнем дорогу, которая тянется на юг вдоль горного кряжа. Между тем солнце скрывается за тучами, небо над головой хмурится.
   - Эта дорога ведет прямиком в город?
   - Так и есть, паренек. А что ты собираешься там делать?
   Креслин пожимает плечами:
   - Первым делом оглядеться по сторонам. Потом перекушу и поищу местечко для ночлега.
   - Надеюсь, у тебя завалялось несколько монет?
   - Чуток найдется.
   - Учти, маги жестоко карают за воровство. Пойманного в первый раз определяют в дорожную команду, а кто попадется во второй - тот покойник.
   - Дорожную команду?
   - Да, посылают мостить камнем Великий Тракт, что идет с востока на запад. Говорят, когда-нибудь он пересечет весь Кандар, - хуторянин натягивает вожжи.
   - Только это будет не при нас, - добавляет женщина почти таким же гортанным, с хрипотцой, голосом, как и у ее спутника.
   - Ну, Марран, не знаю. Еще на моей памяти дорога едва достигала Кертиса, а теперь, говорят, она протянулась почти на половину пути через Рассветные Отроги.
   Креслин слушает, кивает и порой задает уточняющие вопросы.
   Ближе к городу дорога становится оживленнее: повозки тянутся в обоих направлениях. Мимо стремительным галопом проносится гонец в белой тунике с красной перевязью.
   - А не поздновато ты собрался ехать в город? - любопытствует юноша.
   - С нашим товаром в самый раз, - отвечает хуторянин. - Мы собираем овощи поутру, но в городе они... хм... вроде как вянут. Уж не знаю, почему, но некоторые растения теряют там свежесть гораздо быстрее, чем следует. В нашем погребе лежат себе и лежат, а там нет. Наверное, из-за магии, в городе ее слишком много. Но так или иначе у нас есть постоянные покупатели; они знают, что мы приезжаем попозже, и к этому времени посылают слуг за свежей зеленью и всем таким. Им удобно, и нам хорошо: в раннюю пору улицы забиты, а тут нет надобности проталкиваться сквозь толпу.
   Креслин снова кивает и берет на заметку странную особенность Фэрхэвена. Любопытно, что же именно вызывает ускоренное увядание овощей? И почему именно овощей? Впрочем, вполне возможно, это касается лишь овощей определенных сортов.
   Заметив впереди какое-то сооружение, он приподнимается на качающихся досках.
   - Это старые ворота, - поясняет приметивший его движение возница. Сохранились с тех времен, когда волшебники лишь появились в долине.
   Креслин разглядывает ворота, зеленеющие позади них кусты и деревья, беленый гранит строжки и поребриков. Желудок его скручивается в узел.
   - Пожалуй, сойду здесь.
   - Смотри. Отсюда до площади еще два кай. Если не три.
   - Мне нужно... - начинает Креслин, закидывая котомку за спину, но тут же умолкает и пожимает плечами. Не в состоянии он объяснить, почему ему нужно войти в город именно через старые ворота.
   - Мы могли бы подбросить тебя до самой площади, паренек. На своих-то двоих туда топать и топать.
   Он ослабил вожжи и не торопится понукать своего крупного, с глубокой седловиной коня, видимо, ожидая, что попутчик передумает.
   - Спасибо за доброту, по мне требуется некоторое время... - юноша с серебряными волосами чувствует, что ему просто необходимо остановиться и подумать. Попытаться понять, что же именно надеется он найти в Фэрхэвене. В Белом Городе, являющем собой средоточие самой сути всего того, что есть Кандар ныне и останется им на много поколений, если не на все грядущее тысячелетие.
   - Нужно так нужно, отговаривать не будем.
   - Спасибо, - еще раз говорит Креслин и, легко перемахнув деревянный борт подводы, приземляется на твердый гранит. Такой твердый, что Креслин невольно пошатывается.
   - Эй, ты уверен? - спрашивает загорелый хуторянин, уже натягивая поводья.
   - Да, да, - подтверждает Креслин. - Большое спасибо за заботу, но, правда, я должен сначала поразмыслить.
   - А, вот оно что. Дело, конечно, твое, но от лишних раздумий только ум за разум заходит. А на самом деле важно не что ты думаешь, а что ты делаешь. Ну бывай... Но, пшел!
   Подвода трогается с места и громыхает дальше по широкому, разделенному зеленой линией бульвару, в который западный тракт превращается при въезде в Белый Город.
   Воистину белый, белый, как отблеск полуденного солнца на песках пустыни Виндрус, белый, как свет от магического посоха чародея. Белый и чистый, такой, что даже светло-серые гранитные плиты в солнечных лучах отсвечивают белизной, а в тени словно светятся изнутри.
   Стоя у башен западных ворот, Креслин бросает взгляд на долину, где раскинулся город, и поражается изумительному сочетанию белизны с зеленью. Высоченные, с густыми и пышными изумрудными кронами деревья вписываются в узор белокаменных бульваров и улиц. Но если в центре этот узор подобен изысканной вязи, то два великих тракта с юга на север и с востока на запад ограждают Фэрхэвен, подобно двум белым каменным клинкам.
   Креслин медленно движется мимо пустых старых строений к невидимой черте, за которой почти все здания кажутся белыми. Даже под сулящими скорый дождь свинцовыми тучами белокаменные улицы выглядят так, словно напоены внутренним светом. Креслин делает первый шаг по бульвару, разделенному на две полосы газоном, кустами и известняковой оградкой, и начинает понимать, что не видит никаких цветов, кроме белого и зеленого. Белизны камня и зелени растений. Ему приходится присмотреться к дороге, прежде чем он понимает, что все подводы и верховые кони, направляющиеся в город, движутся по правой полосе, тогда как левая ведет на выезд. Внешние обочины обеих полос предназначены для пешеходов.
   По мере продвижения к центру соотношение белого и зеленого цветов изменяется в пользу белого. Ни одна из городских построек не имеет больше трех этажей.
   Сделав глубокий вздох, Креслин тянется к ветрам... и голова его идет кругом. Он видит город наполненным кружащимися, искажающими все и вся белесо-красноватыми узорами. В какой-то миг ему кажется, что за этой хаотической круговертью открываются одно или два пятна холодной черноты, но напряжение слишком велико и продолжать поиски он не может. До тех пор, пока не узнает больше.
   Креслин утирает рукавом выступивший на лбу пот. Да, магия и впрямь пронизывает здесь все, не считая каменной кладки, каковую создали труд и искусство, а также вполне естественных, ничуть не связанных с волшебством растений.
   Сделав еще один вздох и еще раз обтерев влажный лоб, Креслин осторожно ступает вперед.
   XXXII
   - Донесение, - лицо старшего стража как всегда бесстрастно, несмотря на темные круги под глазами и судорожную хватку сильных пальцев на рукояти кинжала. - Он съехал с Крыши Мира на лыжах по Спуску Демонов...
   - Откуда ты знаешь?
   - Мы прочесали весь лес и нашли множество следов... но только следов стражей. Никакой лыжни, разумеется, не осталось. В этом отношении он проявил осторожность.
   - И ты не смогла настичь его? Обыкновенного мужчину? - спрашивает маршал.
   Старший страж опускает глаза:
   - Он успел оторваться с самого начала, и мы не знали, куда он направится. Как только это выяснилось, искать стало легче.
   - В таком случае почему же он не здесь? - голос маршала остается холодным, словно речь идет об обычной передислокации войск.
   - Потому что ты запретила нам входить в Фенард или пересекать Рассветные Отроги. Сейчас... - страж сглатывает... - Сейчас он, скорее всего, уже в Фэрхэвене. По крайней мере все признаки указывают на это.
   - Быстро же он успел, - замечает маршал. Страж опускает глаза еще ниже.
   - Ты потребуешь моей отставки?
   Хриплый смех маршала эхом отдается от каменных стен.
   - Зачем? Ты сделала все, что могла, в соответствии с моим приказом и своими возможностями. Поймать его тебе удалось бы лишь в том случае, если бы он был ранен или допустил непростительную оплошность. Ты говорила с наставницей бойцов насчет его умений?
   - Нет, госпожа.
   - Вот именно. А иначе знала бы, что он не уступит большинству старших стражей. О чем не знает сам, хотя удержать это в секрете от него и большинства стражей было непросто.
   - О! Но почему сейчас ты...
   - Я не сказала тебе этого заранее потому, что не хотела навязывать тебе образ действий и, возможно, даже настраивать тебя на возможный провал. Спроси Эмрис. Мой сын ни при каких условиях не вырос бы беспомощным. Но, возможно, разрешив дать ему такую подготовку, я поступила неверно.
   - Госпожа... но почему?
   Маршал встает, поворачивается и смотрит на бьющиеся о свинцовые оконные рамы тяжелые хлопья снега.
   - Скажи, что предпочла бы на его месте ты: остаться здесь или превратиться в изнеженную игрушку там, в Сарроннине?
   Страж молчит.
   - Конечно, ты не можешь ответить. Это был нечестный вопрос, - маршал продолжает смотреть на кружащийся за стенами цитадели снег. - А он... я могу лишь надеяться, что он найдет свое место в жизни... хотя бы со временем.
   И снова ее неподвижный взгляд останавливается на падающем снеге. Страж уже ушла, а маршал смотрит и смотрит на то, как темный покров наступающей ночи устилает камни парапетов поверх снежного покрывала.
   XXXIII
   Незадолго до сумерек, в последних золотистых лучах солнца, кучка людей толпится на мощеной площади вокруг трех повозок. На одной из них, окрашенной в зеленый цвет, установлена жаровня. Снимая с решетки прожаренное мясо, женщина ловко заворачивает его в тонкую лепешку и подает ближайшему бородачу. Проделав ту же процедуру со следующим покупателем, она добавляет на решетку еще пару кусков дичи.
   Запах жареной птицы щекочет ноздри. У Креслина текут слюнки. У него не было во рту ни крошки с самого завтрака, а с тех пор он оставил за спиной много-много кай.
   Подойдя к зеленой повозке, юноша становится в очередь позади полного мужчины в зеленых брюках и такой же тунике без рукавов, надетой не поверх рубахи, а прямо на голое тело.
   - Пирог с дичиной! - доносятся до слуха Креслина слова покупателя.
   - Два медяка.
   Две монетки перепархивают из рук в руки. Между торговкой и толстяком перед Креслином стоят еще две молодые женщины.
   "...отец считает, что он слишком прямодушный..."
   "Ха. Тебе стоило бы увидеть его на улице Винден, а то спросить, почему Рива ушла жить в Хрисбраг, к своим тетушке и дядюшке..."
   "...думать плохо о кадете из Белой стражи... Ты, должно быть, шутишь..."
   - А баранина у тебя есть?
   - Есть. Пирог будет стоить три медяка. А что тебе, почтеннейший? вопрос обращен к мужчине, стоящему перед Креслином.
   - Два с курицей, - толстяк слегка сторонится.
   - Ну а тебе, серебряная головушка? - по годам женщина, наверное, ровесница Эмрис, но, в отличие от грозной воительницы, от нее так и веет добродушием, а мешковатая туника не может скрыть излишнюю полноту.
   - Один с дичью, - Креслин протягивает медяки.
   - О, монетки-то кертанские.
   - А что, они не годятся?
   - Ну, это вряд ли. Годятся, просто нечасто попадаются, - она улыбается, снимает со своей решетки пару прожаренных кусков и быстро заворачивает в тонкие лепешки, выложенные стопкой на блюдо рядом с жаровней. - Вот, прошу. Один с птицей, один с бараниной.
   Две девушки, не оглядываясь, направляются к каменной скамье.
   "...ох, отец и разозлится. Так поздно..."
   "...да пусть он..."
   На траве позади скамейки, куда уселись девушки, останавливаются трое бородатых мужчин с флягами в руках в одинаковых зелено-красных просторных накидках.
   Тринадцатый день говорили, что мертв, но он из мертвых восстал,
   И путь капитан ему преградил, но голову лишь потерял!
   Неистов моряк, он морю под стать,
   Но за пояс заткнет и его
   Девчонка одна, Мари ее звать,
   Вот песенка про кого!..
   За все время пребывания в городе Креслин впервые слышит песню, а потому непроизвольно оглядывается. В очереди, во всяком случае на данный момент, он последний. Около других повозок народу нет, и чем торгуют с них - ему не видно.
   - А вот и два с курицей.
   Получив пару лепешек с горячей начинкой, толстяк вперевалку направляется к скамье - справа от той, которую заняли девушки. На ней, с самого краю, уже сидит пожилой мужчина в тускло-коричневом одеянии и посохом в руке. Все его внимание сосредоточено на паре голубей, копошащихся под скамейкой в поисках крошек.
   - Эй, серебряная головушка!
   Креслин вскидывает глаза на торговку:
   - Прошу прощения, - он принимает теплую на ощупь лепешку.
   - Чужестранец, а?
   - Что, заметно? - со смехом откликается он.
   - Ну и как тебе Фэрхэвен?
   - Похоже, его не зря называют Белым Городом. Тут очень чисто, да и люд здешний, как поглядеть, весьма доволен жизнью.
   Снова доносится та же песня: поют громко, но совершенно не в лад:
   ...И этак дунул, наконец, что мачту уронил,
   Но сам поднялся и венец префекта прихватил!
   Э-э-эх! Неистов моряк, он морю под стать,
   Но за пояс заткнет и его
   Девчонка одна, Мари ее звать,
   Вот песенка про кого!
   Э-э-эх!
   Креслин сморщился от резкого, громкого свиста.
   - Что это?
   - Стражи порядка свистят, вот что. Постой лучше здесь маленько, а? На вот, хлебни, - торговка протягивает ему флягу.
   Свист снова режет его слух.
   - А можно спросить, почему? - Креслин озирается по сторонам, и обнаруживает, что никто, кроме него, похоже, вовсе не обращает внимания на шум. Девушки продолжают беседовать, старик таращится на голубей. Креслин снова поднимает взгляд на торговку.
   - Да вот, распелись бедолаги... - голос женщины настолько тих, что он едва различает слова.
   Свист повторяется.
   - Прекратить шум!
   Хриплый приказ режет слух почище пьяной песни, но Креслин, следуя примеру торговки и девушек, не смотрит на стражей, уже подступивших к гулякам. А те продолжают петь, наплевав и на свист, и на приказ.
   - Эй вы трое! Соскучились по дорожной команде?
   - Да пошел ты в задницу, белый маньяк.
   Сразу за этими словами следует глухой стук упавшего тела.
   - Ну, бездельники, пошли с нами. Аеррол, вызовешь мусорщиков.
   Креслин сглатывает и вопрошающе смотрит в темно-карие глаза торговки.