— Волшебники! Это ж совсем другое дело. Понимаешь, любой волшебник хочет обладать большей властью. Если он разговаривает с животным — уверяю тебя, делает он это с какой-то корыстной целью. Мы же, киакданы, учим язык животных, потому что мы любим их — любим такими, какие они есть, какими созданы в этом мире. И если я говорю с совой, которая живет в дупле вон на том дереве, я делаю это не для того, чтобы извлечь для себя какую-то выгоду, а просто потому, что мне этого хочется. Нет, я не буду скрывать, что иногда мы пользуемся этим даром с какой-то конкретной целью. Мы можем попросить животных о чем-то, договориться с ними. Мы знаем их природу, но в то же время мы признаем право каждого живого существа быть таким, каким оно создано, и не пытаемся изменить его. Вот почему наш общий знакомый, маршал Геда, так и не может решить, надежный я для него союзник или во мне есть какая-то червоточина.
   Пакс смотрела на киакдана и слушала его. Она понимала, что нечто в его словах имеет непосредственное отношение к ней самой, но думать о чем-то сложном у нее не было сил. Оставалось только ждать, когда он начнет расспрашивать ее.
   Колдун встал из-за стола и сказал:
   — Ну что ж, твоя одежда постирана и сушится на кустах. Но, боюсь, она еще слишком влажная, а гулять по лесу в этом платье будет не слишком удобно. Дай-ка я подыщу тебе что-нибудь более подходящее. — Он подошел к большой плетеной корзине, стоявшей у стены. — Мне кажется, вот это будет тебе в самый раз. — Он протянул Пакс домотканые брюки с продернутой вместо пояса бечевкой и льняную рубашку. — Переоденешься — выходи, я хочу тебе кое-что показать. — С этими словами колдун вышел за дверь и захлопнул ее за собой.
   Пакс поглядела на предложенную ей одежду. Судя по складкам на ткани, она пролежала в корзине очень долго.
   Пакс настороженно посмотрела в окно, подошла к очагу, но потайная дверь в коридорчик с умывальником была закрыта. Найти замок ей не удалось. Тогда она, оглядевшись еще раз, присела на пол за столом и, сняв с себя платье, быстро надела брюки и рубашку. Подпоясавшись, она поискала глазами свой кинжал. Он лежал на столе.
   Пакс подошла к двери, слегка толкнула ее, и та беззвучно распахнулась. Залитая солнцем поляна казалась пустой. Пакс даже не сразу увидела киакдана, стоявшего неподвижно на вымощенной камнем дорожке. Он махнул ей рукой, и она пошла к нему через лужайку.
   — Держись поближе ко мне, — сказал он. — Эта роща — не самое безопасное место для чужаков. Даже опытные следопыты могут заблудиться. Если ты вдруг потеряешься, оставайся на месте. Я сам найду тебя. Пока ты стоишь или сидишь неподвижно — ну, или пока мы с тобой вместе, — тебе не грозит никакая опасность. Может так получиться, что мне придется неожиданно исчезнуть. Надеюсь, этого не потребуется, но все же… В таком случае оставайся там, где стоишь, не уходи далеко. В любом месте этого леса ты найдешь достаточно интересного, за чем стоит понаблюдать до тех пор, пока я не вернусь за тобой.
   Колдун двигался между деревьями мягко и бесшумно, как легкий ветерок. Пакс старалась не отставать от него. Время от времени киакдан останавливался, прикасался к какому-нибудь дереву или гладил траву, но при этом молчал. Пакс тоже старалась не нарушать тишины. Солнце все сильнее нагревало воздух, птицы пели все громче, от земли поднимались ароматы прелой листвы и свежей травы. Дышалось легко и свободно. Пакс понятия не имела, в каком месте леса они находятся, но ее это и не слишком волновало. Она начала более внимательно присматриваться к деревьям и кустам, мимо которых они проходили. Вот киакдан прикоснулся к стволу какого-то дерева. Пакс заметила, как между его ладонью и корой проскочило что-то вроде зеленовато-коричневой искры. Время от времени ее внимание притягивали то живописно расположившийся под кустом гриб, то цветущий кустик земляники, то ажурные листья папоротника. Рассматривая очередной цветок, она оглянулась и заметила, что магистр Оукхеллоу неподвижно стоит на месте, наблюдая за нею. Когда их глаза встретились, он одобрительно кивнул.


Глава II


   Так прошел этот день. Теплое весеннее солнышко и гостеприимный лес постепенно снимали напряжение, так долго копившееся в душе Пакс. Вдвоем с киакданом они долго шли по священной роще, остановились попить у лесного родника, а вскоре после полудня присели передохнуть у большого валуна. Пакс задремала. Когда она проснулась, киакдана рядом не было. Но не успела она пару раз потянуться, как увидела его между деревьями. То и дело в течение дня она мысленно возвращалась к мучившей ее вчера боли, но словно стеклянная стена встала теперь между нею и реальностью прошлого. Более того, ей никак не удавалось заставить себя подумать о том, что делать дальше, куда идти, и наконец она прекратила эти попытки.
   К дому киакдана они вернулись ближе к закату. Пакс сняла с кустов высохшую чистую одежду и остановилась в дверях, держа в руках свои вещи. Приятная усталость охватила ее, а вместе с ней пришло и чувство голода. Колдун улыбнулся.
   — Посиди здесь, в тепле, а я принесу ужин, — сказал он. — Или, если хочешь, можем прогуляться вместе.
   Пакс на миг представила себе деревенскую таверну, множество знакомых и незнакомых людей, и ее тотчас же забила дрожь. Проломив невидимую стену, кошмарная реальность обрушилась на нее с прежней силой. Прежде чем она смогла сформулировать ответ, киакдан сам покачал головой и сказал:
   — Нет, нет, не сегодня. Ты еще не готова. Оставайся здесь. Я так и думал. Твое исцеление займет не один день.
   Махнув рукой на прощание, он пошел через поляну по тропинке в сторону Бреверсбриджа.
   Пакс села на пороге, дрожа и обливаясь потом. Она ненавидела себя за тот страх, что снова лишил ее всякой воли к сопротивлению. Ей не удастся заставить себя хотя бы заглянуть в таверну — даже здесь, в этом городе, где у нее все сплошь друзья и нет ни одного врага. Она посмотрела на свои сильные, покрытые множеством шрамов руки. Если она не сможет держать в них меч или лук, что же ей делать? Не оставаться же навеки здесь с киакданом. К этому она не готова. Она привычно потянулась к кошельку на поясе, но тут Же вспомнила, что выложила его содержимое в чашу для подношений. Теперь у нее ничего не было — ничего из того, что она заработала за все годы службы. Наемным солдатам вообще редко удается скопить много денег, но по крайней мере они всегда берегут какие-то свои талисманы или амулеты. У Пакс же не осталось ничего — ни красной лошадки от Сабена, ни медальона Канны. Теперь у нее не было даже последней спасительной надежды — кольца, подаренного герцогом. Это было уже третье кольцо, врученное им ей за время службы, и всех трех она умудрилась тем или иным образом лишиться.
   Как и в предыдущий раз, когда киакдан вернулся, Пакс не смогла бы сказать, сколько времени его не было. Он просто вырос перед ней в вечерних сумерках как из-под земли. В руках у него опять был большой глиняный горшок. Пакс заставила себя встать, и они вместе вошли в дом. На этот раз она помогла ему распаковать ужин и накрыть на стол. Более того, она не стала утверждать, будто не хочет есть. Киакдан принес баранину, запеченную в густом соусе, тушеные овощи и грибы. Опять. Пакс хотела было спросить, сколько это все стоит, но, встретившись взглядом с колдуном, предпочла промолчать. Ела она молча и сосредоточенно, удивляясь своему аппетиту, но при этом ее не оставлял страх перед неизбежными расспросами магистра.
   Однако за все время ужина Оукхеллоу так ничего и не сказал. Он быстро покончил с ужином и сидел молча, глядя в стену, пока Пакс доедала и убирала со стола. Затем, будто очнувшись, он обернулся к ней и с улыбкой спросил:
   — Ты, наверное, хочешь знать, когда я начну тебя расспрашивать?
   Пакс отвела взгляд, но затем усилием воли заставила себя посмотреть собеседнику в глаза.
   — Да, — ответила она.
   — Я собирался заняться этим сегодня вечером. Но передумал.
   Последовала долгая пауза. Пакс посмотрела в потолок, обвела взглядом комнату, а затем наконец решилась спросить:
   — Почему?
   Он вздохнул и покачал головой:
   — Честно говоря, я не уверен, что сумею тебе это объяснить. Насколько ты знаешь, целительство — это дар всех киакданов.
   Пакс кивнула.
   — Ну так вот: часть этого дара состоит в знании того, когда именно нужно применять то или иное целебное средство, когда действовать, а когда ждать. Если речь идет о людях, очень важно знать — когда спрашивать, а когда молчать. О том, что тебя мучает — что бы это ни было, — ты сейчас говорить не готова.
   Пакс беспокойно заерзала на стуле.
   — Вы, наверное… вам, по всей видимости, рассказывали, что…
   — Мне много чего рассказывают, — перебил ее киакдан. Пакс внимательно смотрела ему в лицо.
   — В основном все то, что достигает моих ушей, оказывается ложью. Все новости, которые доходят до нашего городка, лежащего в стороне от главных караванных дорог, обрастают большим количеством излишних, придуманных подробностей. И что бы я про кого ни слышал, тебя должна волновать только ты сама, только твое состояние. Только ты и будешь в конце концов исцелена. Ты — и никто другой. Нужно лишь дождаться подходящего момента.
   Пакс отвернулась. Из ее глаз снова потекли слезы.
   — Ну вот видишь — ты еще не готова. Но ты не бойся: время придет. Пусть твое тело восстановит силы. На это потребуется несколько дней. Ты уже выглядишь лучше, хотя сама, может быть, этого не замечаешь.
   — Но я… я ведь даже не смогла заставить себя… — Ее голос прервался, и она закрыла лицо руками.
   — Все это пройдет. Пройдет.
   Не успели прозвучать слова киакдана, как тепло и покой разом обволокли Пакс. Боль опять отступила.
   Но несколько дней спустя, ночью, кошмар вернулся к ней. Она вновь сражалась не на жизнь, а на смерть, вновь ее мучили голод и жажда, вновь страшно болели раны. Опять чадили смрадом горевшие зеленым пламенем факелы, опять обрушивались на ее тело удары кнута и клинка. И вдруг Пакс очнулась, обнаружив, что киакдан сидит рядом с нею и держит ее за руку.
   Свечи заливали комнату мягким светом. Несколько секунд Пакс, как безумная, оглядывалась вокруг, все еще не в силах прийти в себя после кошмарных сновидений.
   — Успокойся, — тихо сказал колдун. — Не нужно ничего говорить. Ты меня узнаешь?
   Не сразу, словно подумав, она кивнула. В горле у нее пересохло, и она с трудом произнесла:
   — Вы — господин Оукхеллоу.
   — Правильно. И здесь, в моем доме, ты в безопасности. Лежи, не пытайся встать. Сейчас я принесу тебе чего-нибудь попить.
   Ароматная мятная вода приятно охладила ее горло. Пакс попыталась сесть, но киакдан удержал ее. Все ее тело по-прежнему била дрожь. Попытавшись унять ее, Пакс почувствовала боль во всех старых ранах.
   — Тебе все еще больно? — спросил колдун.
   Пакс кивнула.
   — Как давно тебе нанесли эти страшные раны? Пакс попыталась сосчитать. Мысли ее убегали куда-то в сторону, и лишь немалым усилием воли она смогла заставить их собраться.
   — Насколько я помню, это случилось прошлым летом. В конце лета.
   — Так давно? — Киакдан удивленно поднял брови. — Ну и ну! И какое же колдовство наложило на них заклятие? Пакс устало покачала головой.
   — Я не знаю. Киакномы… Паладин и маршал Геда пытались излечить меня, но потом…
   — Киакномы? Да как тебя к ним занесло? Пакс, отвернувшись, произнесла:
   — Они взяли меня в плен. В Колобии.
   — Вот оно что! Теперь понятно, почему лечение идет так тяжело. Это они заколдовали раны такой болью?
   — Нет… не совсем так. Дело было…
   Кошмарные воспоминания лишили Пакс дара речи. Она лишь энергично затрясла головой. Киакдан аккуратным, но сильным движением взял ее за подбородок и заставил успокоиться.
   — Ну все, на сегодня хватит, — сказал он. Увидев в ее глазах страх, он добавил:
   — Спи спокойно, кошмары больше не будут мучить тебя. Это я тебе обещаю. Ты будешь спать спокойно, как в первую ночь, которую провела здесь. Пробуждение твое будет легким и радостным. Спокойной ночи.
   Подчиняясь ласковому голосу, Пакс провалилась в сон.
   Проснулась она действительно отдохнувшей. Тем не менее ей было стыдно за вчерашний срыв, и к столу она подошла молча, без тени улыбки на лице.
   — Эти кошмары больше не будут преследовать тебя, — спокойно сказал киакдан, жестом приглашая ее к завтраку. — Когда я вновь разрешу твоему мозгу видеть сны, ты уже исцелишься. Это в моих силах. Сколько было возможно, я ждал, чтобы твое тело набралось сил, потому что исцеление духа — не самая легкая процедура. А теперь, Паксенаррион, настало время для исцеления твоей души и твоего разума. Зло, исковеркавшее твою судьбу, сумело нанести глубокие раны как телу, так и твоему внутреннему миру.
   Пакс кивнула и молча принялась за еду.
   — Мне нужно будет посмотреть твои раны, — сказал колдун и взял Пакс за руку.
   Она вздрогнула, но затем решительно протянула ему руку, закатав рукав. Посмотрев на кровавые рубцы, киакдан спросил:
   — И много на тебе таких отметин?
   — Да, — коротко ответила Пакс.
   — По всему телу?
   — Да, — повторила она.
   — И с того времени, как ты их заработала, прошло уже более полугода?
   В ответ Пакс только кивнула.
   — Значит, так и не заживают. — Киакдан покачал головой. — Без какой-то колдовской отравы, причем весьма сильной, здесь не обошлось. Скажи, а они хоть немножко у тебя подживали?
   — Иногда… иногда они бледнеют, — тихо ответила Пакс. — На неделю, дней на десять. Мне кажется, что они уже начинают заживать, а потом — все сначала. В первый раз они побледнели всего-то на день. Потом эти периоды стали дольше, но по-настоящему они так и не заживают.
   — Понятно, понятно. А кто-нибудь из эльфов пытался лечить тебя?
   — Да, тот, кто вернулся с нами. Он предположил, что здесь использованы заклинания вроде тех, которые эльфы применяют, замедляя или ускоряя рост растений.
   — Действительно, похоже на то. И надо же было додуматься применить такое благое волшебство для такого страшного дела. Вот только одного не понимаю: зачем им нужно было это временное облегчение твоих страданий?
   Пакс почувствовала себя как еж, который только и мечтает свернуться в колючий клубок. Говорить на эту тему оказалось еще тяжелее, чем она предполагала.
   — Ну… они это делали для того, чтобы я могла сражаться.
   — Сражаться? — переспросил киакдан и замолчал. Видя, что Пакс не собирается ничего больше рассказывать, он продолжил за нее:
   — Значит, участвовать в бою тебе приходилось в таком состоянии, с едва затянувшимися ранами. А теперь ты и сражаться не можешь — это тоже их рук дело?
   — Нет, — выдавила из себя Пакс и снова замолчала. Киакдан вздохнул.
   — Попробую-ка я заняться одним из этих рубцов, — сказал он. — Учти, может быть больно.
   Он взял ее за руки. Через мгновение одна рука Пакс онемела от холода, а вторая разогрелась, будто в лихорадке. Ощущение было странное и неприятное. Пакс бросила взгляд на лицо колдуна. Он ушел в себя и, казалось, ничего не замечал вокруг. Неожиданно от запястья до плеча Пакс пробежала волна такой острой боли, что она, не выдержав, застонала. Бросив взгляд на запястье, она увидела, что шрам потемнел сильнее, чем раньше. Затем боль прошла, и взгляд киакдана снова сфокусировался на лице Пакс.
   — А ведь эльф был прав, — сказал он. — Эти заколдованные раны полумерами не залечишь. Пытался он лечить тебя целиком?
   — Он сказал, что его сил и знаний не хватит на это. У него были друзья, которые смогли бы попытаться, но…
   — Понятно. Паксенаррион, учти: лечение будет трудным и долгим. Мне надо вывести из твоих ран весь колдовской яд. Если сможешь потерпеть боль еще немного, то твое тело наберется сил для истинного лечения. Потерпишь?
   Пакс не без труда улыбнулась.
   — После стольких-то месяцев — почему ж не потерпеть? Какое-то подобие улыбки появилось и на лице колдуна.
   — Вот и хорошо. А теперь давай дальше. Перейдем к тому, из-за чего ты была готова расстаться с жизнью. Что еще с тобой сделали?
   — Что, рассказывать прямо сейчас? Обязательно?
   — Я думаю, время пришло. Это лечение потребует огромных сил от нас обоих. Мне нужно знать все о тебе, все, что с тобой не так, какие резервы остались в твоей душе и в твоем теле. Мы не должны упускать ничего.
   Тут киакдан встал и как ни в чем не бывало начал убирать со стола. Пакс по-прежнему сидела неподвижно и молча следила за ним. Сметя со стола крошки и высыпав их на подоконник подлетевшим птицам, киакдан обернулся к ней и сказал:
   — Может быть, тебе будет легче поговорить вне стен дома? Давай прогуляемся по лесу.
   Целый час они. шли по роще молча, и лишь затем Пакс заговорила. Она повела рассказ с самого начала, со своих первых дней в Фин-Пенире. Когда они вернулись к жилищу колдуна, солнце стояло уже высоко. Но именно сейчас, в яркий теплый полдень, стало особенно заметно, каким холодным сумрачным местом была поляна, примыкавшая к дому. Пакс невольно сбилась, потеряла нить рассказа, а затем и вовсе замолчала. Киакдан не торопил ее. Лишь журчание родника нарушало тишину на поляне, до тех пор пока Пакс, собравшись с мыслями, не продолжила свой рассказ:
   — Я не могла ничего, не могла даже произнести имени Геда, не могла обратиться к нему с мольбой о помощи. Это я запомнила. Сначала я пыталась… точно-точно, я помню, как пыталась молиться, а затем… мне было не произнести, не вспомнить его имени. И мне приходилось сражаться. Стоило мне очнуться, как они окружали меня со всех сторон, и я должна была вступать в бой.
   Пакс рассказала все, что помнила: о поединках на арене, об ужасном гигантском пауке, пожиравшем побежденных ею противников.
   — А потом… потом я ничего не помню. Те, кто пришел за мной и спас меня, рассказали, что на мне были заколдованные доспехи, а шею сжимал обруч — символ поклонения Ачрии.
   — Кто разыскал тебя?
   — Другие члены нашего отряда: Амберрион, Феллис и остальные. Всех я и не помню. Я помню только, как очнулась и обнаружила, что иду вместе с остальными по тропе в каком-то каньоне к крепости Луапа. Эта огромная крепость спрятана глубоко в горах и наполовину вырыта в пещерах.
   Перед мысленным взором Пакс снова предстал каменный мост между передовым фортом и главной стеной крепости. Она продолжала рассказ о том, что было с ней уже после возвращения в Фин-Пенир: о том, как Верховный Маршал сказала ей, что злое колдовство киакномов слишком глубоко впиталось в ее душу; и ей ничего не оставалось делать, как согласиться с этим. В какой-то момент Пакс заметила, что ее всю трясет. Тут же и колдун прервал ее рассказ, сказав:
   — Пойдем-ка в дом. Пора ужинать, уже поздно. Солнце действительно уже опустилось за верхушки деревьев. Пакс очень боялась оставаться одна, но еще больше боялась признаться в этом. К ее удивлению, киакдан не стал уходить, а лишь принес хлеб и сыр. Поели они молча. Колдун, казалось, думал о чем-то своем. После ужина он в первый раз за все эти дни зажег огонь в очаге и сел поближе к пламени.
   — Продолжай, — сказал он, — только не торопись. Что по этому поводу сказала тебе Верховный Маршал, почему она решила, что Гед не стал защищать тебя?
   — Почему — она не объяснила, — ответила Пакс на первый вопрос. — Я так думаю, она решила, что я слишком недавно стала последовательницей Геда и была чересчур уязвима как кандидат в его паладины. Говорят, что души таких, как я, слишком открыты злу. По ее словам, эти бесконечные тренировки и бесчисленные поединки открыли злу путь к моему разуму. Избавиться от него было возможно, но… — Пакс замолчала, посмотрела на огонь и, не отводя взгляда от языков пламени, продолжала:
   — Она сказала, что зло проникло слишком близко к тому… к тому, что делает меня солдатом, и уничтожить это зло было бы равносильно тому, чтобы уничтожить самое важное, что есть во мне.
   — И что же это такое, по ее мнению?
   — Моя смелость, — одними губами едва слышно произнесла Пакс. И даже сквозь шепот можно было расслышать, каких усилий стоило ей выговорить это слово.
   Киакдан что-то пробурчал себе под нос, а затем молча подтащил несколько поленьев к очагу и подбросил их в огонь. Сноп искр взметнулся к дымоходу. Вновь усевшись поудобнее, колдун заметил:
   — А теперь, значит, боец из тебя никудышный. И как ты думаешь, почему так получилось?
   — Я знаю это наверняка, — сказала Пакс, опустив взгляд себе под ноги.
   — И почему же? Не потому ли, что ты узнала, что такое страх? Разве раньше ты ничего не боялась? Мне показалось, когда мы впервые встретились, ты испугалась меня. А разве ты не испугалась заклинаний волшебника Зинтиса? Ты же сама рассказывала мне об этом.
   — Раньше я умела противостоять своему страху, справляться с ним, и я всегда могла сражаться. Честно говоря, страшно мне бывало не слишком-то часто.
   — А теперь, получается, ты не можешь побороть страх, — бесстрастным голосом, не одобряя и не осуждая ее, заметил киакдан.
   — Да. Тогда, только-только набравшись сил, я попыталась преодолеть поселившийся во мне ужас, но я боялась всего, боялась даже вида собственных доспехов. Оружие, резкие звуки, лица окружающих — меня пугало все. Потом я немного окрепла, но по-прежнему мне было страшно даже выходить из своей комнаты. Верховный Маршал сказала, что такое иногда происходит с ранеными, так что, взяв в первый раз меч в руки и почувствовав его чужим, я даже не очень расстроилась. Поначалу. Но затем… — Пакс поморщилась, вспомнив, как впервые после болезни решила попрактиковаться с оружием. — Это была самая обыкновенная тренировка, — сказала она. — Все знали, что я еще не оправилась после ранения, и никто не стал бы работать со мной в полную силу, но я… у меня ничего не получилось. Стоило партнеру направить оружие в мою сторону, как я застыла на месте. А потом… потом меня затрясло от страха, и я вообще уронила меч. Я даже не смогла сесть верхом на лошадь. Вы же знаете, как я люблю лошадей… — Она бросила взгляд на киакдана. Тот кивнул. — Моя собственная лошадь, та, вороная, — я не смогла сесть на нее. Не смогла. Она почувствовала мой страх, стала пятиться, брыкаться, и я поймала себя на том, что думаю лишь о том, как силен может быть удар ее копыта. Все решили, что мне нужно помочь, и предложили для начала сесть на спокойного маленького пони. Я взобралась в седло, будто первый раз в жизни, и стоило этой лошадке сделать несколько шагов, как я рухнула на землю.
   — Итак, ты ушла от них. Или тебя выгнали? Пакс покачала головой.
   — Нет. Они были великодушны. Верховный Маршал предложила мне остаться с ними или попытаться начать жизнь торговца или ремесленника — как я захочу. Меня бы научили всему, чему нужно, дали бы возможность встать на ноги. Но вы же знаете, что Гед — это покровитель воинов. И вряд ли было бы логично навязывать ему купца или ремесленника. А наш герцог… — Тут ее голос снова задрожал.
   — Он был там? Пакс взяла себя в руки и сказала:
   — Да. Герцог Пелан приехал за мной, когда… когда ему сообщили, что я… Он сказал, что возьмет меня опять к себе, что я буду капитаном, но… я знала: они были правы. Со мной что-то случилось. И они поступили правильно. Я и сейчас так думаю. Герцог вынужден был согласиться, когда узнал, что со мной. Он дал мне…
   — Тот перстень, который ты оставила в чаше для подношений, — вздохнув, сказал киакдан. — Твой герцог — интересный человек. Он не особо жалует последователей Геда, еще меньше любит маршалов и откровенно недолюбливает Верховного Маршала, и несмотря на это… Наверное, он очень тебя ценит.
   — Уже нет, — сокрушенно сказала Пакс.
   — Между прочим, перстень он тебе вручил уже после того, как все это случилось. Так что, Пакс, не умаляй достоинств своего командира. — Колдун вновь поворошил угли в очаге и продолжал:
   — Однажды я его видел: давно это было. Я еще тогда задумался, что это за человек. Потом, конечно, я о нем слышал — в основном те слухи, которые доступны всем. В основном…
   — А почему он так не любит последователей Геда? — спросила Пакс.
   Киакдан покачал головой.
   — Это не та история, которую мне стоит рассказывать. До меня она дошла не то что через третьи, а через сто тридцать третьи руки и, скорее всего, обросла слишком большим количеством ненужных и ложных подробностей. Возможно, когда-нибудь он сам тебе все расскажет. Я… это вряд ли. Ты думаешь, что никогда к нему не вернешься? Ерунда. По крайней мере, этикет и законы чести требуют, чтобы ты заглянула к нему и выразила свою благодарность.
   — Но…
   — Придется, Пакс, придется. Вне зависимости от того, суждено ли тебе когда-нибудь обнажать свой меч под знаменами герцога, ты не имеешь права оставлять его в неведении относительно того, жива ты или нет. Не сегодня, не завтра, но рано или поздно ты должна будешь отправиться к герцогу и засвидетельствовать ему свое почтение. И когда настанет время, ты поймешь, что я был прав.
   Пакс ничего не сказала. Она и представить себе не могла, что вернется к герцогу, не победив свой страх. Предстать перед командиром, перед боевыми товарищами, не обретя мужества, не вернув способность участвовать в бою, — это было для нее невозможно.
   — А теперь, девочка, — сказал колдун, — расскажи-ка мне с самого начала, подробно, как ты почувствовала, что твое мужество покинуло тебя? Как ты смогла это понять?
   Пакс на некоторое время задумалась, решая, как получше описать свои чувства. Начала она действительно издалека:
   — Как-то раз, когда герцог впервые появился у нас на тренировке, он выбрал меня в качестве напарника, и я почувствовала в этом учебном бою какую-то особую энергию. Герцог словно заразил меня чем-то. Когда потом Сиджер, наш учитель фехтования, встал в пару со мной, я ощутила, как эта энергия начинает закипать во мне. Возбуждение, восторг — я даже не знаю, как это описать, но мне хотелось сражаться, хотелось наносить удары, обманывать противника. Хотелось победить. Когда он охладил мой пыл ловким ударом, мне было больно, но только больно — и все. Как в детстве, когда споткнешься и упадешь. Я ничего не боялась и ни о чем не беспокоилась. И потом, в боях мне, конечно, бывало страшно, особенно в первый год, но это чувство находилось где-то внутри меня, глубоко-глубоко, и стоило начаться сражению, как боевой пыл гасил во мне любое проявление страха. Это чувство никогда не подводило меня, даже в худшие моменты, когда мы попадали в засаду или когда мы с Месенионом противостояли злому чародею. Я порой уже прощалась с жизнью, но это никак не мешало мне продолжать драться. Наоборот, это лишь подстегивало меня. Да мы там все такие были. Те, кто боялся ран, увечий или смерти, ушли из нашей роты. Опасность была составной частью нашей жизни. Некоторым настолько нравилось состояние, которое возникает в бою, что они искали любого повода, лишь бы устроить драку даже среди своих. От бесконечных поножовщин в казарме таких удерживали только строгие правила. Однажды я оказалась в самом центре такой заварухи, и это стало для меня хорошим уроком. С тех пор я зарубила себе на носу: никаких скандалов и драк со своими. Для боя должны быть веские причины.