Мун Элизабет. Путь наемника

   В отличие от того, что с ней случилось в Колобии, эти пять дней и ночей ясно отпечатались у нее в памяти.
   Началось все вполне предсказуемо. С Паксенаррион сорвали одежду, которую швырнули в толпу. Зрители разорвали ткань на мелкие кусочки под смех и одобрительные крики жрецов. Пакс смотрела в противоположную стену зала поверх голов зрителей, уже становившихся участниками издевательства. Затем один из жрецов, схватив веревку, которая была наброшена на шею Пакс, стал дергать ее из стороны в сторону, похлопывать по бокам, словно предлагал на продажу неплохую вьючную лошадь. Потом первого жреца сменил второй. Этот начал с того, что отхлестал Пакс по щекам тяжелыми перчатками с металлическими накладками, а затем принялся больно щипать за грудь и живот.
   Настал черед зрителей, которых тоже пригласили поучаствовать в происходящем на помосте действе, разрешив каждому пощипать и подергать пленницу. Это было противно, унизительно, но еще терпимо. Пакс была просто потрясена тем, сколько людей, которым она не сделала ничего плохого, были готовы, хихикая и облизываясь, погладить ее грязными руками по лицу, ущипнуть, провести рукой между ног, отвесить шлепок. Она отказывалась понимать, как можно получать удовольствие от такой гадости. Недоступным ее пониманию оставалось и то, каким образом и под действием каких сил эти люди стали такими.
   Какой-то молодой парень подпрыгнул и дернул Пакс за волосы. Это вызвало восторг у остальных, и многие стали пытаться повторить его выходку. Кто-то дотягивался до головы Пакс и старался выдернуть один волосок, кто-то накручивал на руку целую прядь. Потянулись грязные руки и к волосам на других частях тела пленницы. Пакс вздрогнула и напряглась, а ее мучители обернулись к жрецам, ища в их глазах одобрения. Затем пролилась первая кровь Пакс: кто-то из зрителей глубоко расцарапал ей лоб острой гранью камня на перстне. Жрецы сразу же остановили его.
   — Еще рано, — сказал один из них. — Тебе, раб, было сказано, что у Повелителя достаточно времени, чтобы насладиться ее мучениями. А уж причинять боль он умеет куда лучше, чем ты. Я обращаюсь к вам, рабы: не смейте проливать ее кровь раньше времени. Если не будете выполнять приказов, будете жестоко наказаны.
   Тот, кто расцарапал лицо Пакс, побледнел и машинально повернул перстень камнем к ладони. Жрец расхохотался:
   — Ты что, решил, что можешь спрятаться от Повелителя Мук и великого мастера пыток? Он видит мир и через твои глаза, ему ведомо все, о чем ты думаешь и что знаешь. Не торопись, успеешь еще попробовать ее кровь на вкус. Лишь исполняй нашу волю беспрекословно.
   Один из жрецов подошел вплотную к Пакс, и шипастое забрало его шлема чуть не уткнулось ей в лицо.
   — Ну что, паладин, еще не боишься? Не жалеешь, что согласилась на эту сделку?
   — Нет. — К собственному удивлению Пакс, голос ее звучал сильнее и тверже, чем можно было предположить. — Я никогда не жалею о том, что сделала, исполняя волю почитаемых мною богов.
   — Еще пожалеешь, — сказал жрец и сделал знак конвоирам. — Тебе доводилось видеть наказания виновных в банде Пелана. Сейчас ты узнаешь, как мы наказываем тех, кто виновен перед нами.
   По команде жреца один из конвоиров повалил Пакс спиной на какое-то подобие скамьи, намотав при этом веревку, которая связывала ей руки, на крюк, вделанный в пол. У Пакс неприятно заломило выгнутую спину, но самое страшное было не в этом. Жрец похлопал ее по голому животу и снова расхохотался:
   — Что, паладин, не понравилось, когда наши гости дергали тебя за волосы? Мы избавим тебя от такой неприятности. У тебя просто не останется волос, за которые можно дергать. Знаешь такое выражение — «киниси тьюрин»?
   Зрители подобострастно захихикали, и перед глазами Пакс появился второй жрец с бритвой в руке.
   — Жаль, затупился инструмент. Гладко сбрить не получится, — издевательски усмехаясь, сказал он. — Но по-своему… с нашей точки зрения, так работать даже удобнее.
   Затем он схватил волосы Пакс, оттянул их и лезвием длинной бритвы стал сбривать, время от времени царапая кожу на голове. Не прошло и минуты, как он уже показал пленнице копну волос у себя в руках. Пакс же ощущала только боль от порезов и непривычный холод на лишившемся волос черепе. Жрец отошел на несколько шагов, а затем вернулся в сопровождении двоих помощников, которые принесли ему небольшую жаровню. Лезвие бритвы накалилось докрасна.
   — Так оно лучше бреет, — пояснил жрец и приложил раскаленную полосу металла к животу Пакс. Та сумела заставить себя не вздрогнуть и не закричать. Но к тому времени, когда жрец еще раз прошелся бритвой по ее голове и сбрил волосы на остальных частях тела, оставляя на коже полосы ожогов, она уже не могла сдержать бившую ее дрожь. Зрители смеялись и переговаривались между собой, как толпа зевак на ярмарке, глядя на выступление жонглера или клоуна. Посмотрев на Паксенаррион, жрец довольно кивнул:
   — Теперь, паладин, ты познаешь отчаяние. Ты уже испытала то, чего и представить себе не могла. А сейчас нужно отметить тебя клеймом Лиарта, чтобы ты ощутила его владычество над своим телом.
   Один из жрецов сжал голову Пакс, чтобы та не смогла пошевелиться. На мгновение перед ее глазами задержали раскаленное клеймо в виде рогатого круга, а затем прижали эту печать к ее лбу. В первое мгновение металл показался Пакс холодным. Раздалось шипение испаряющейся крови, а затем нестерпимая боль пронзила ей голову. Слезы хлынули из ее глаз, и Пакс не смогла удержать вырвавшегося из ее груди крика. Жрец засмеялся и сказал:
   — Ну вот, теперь ты принадлежишь Лиарту. Ты отмечена его клеймом, как рабочая скотина. Подожди, у тебя есть время свыкнуться с этой мыслью. Мы же пока займемся другими делами, исполняя волю нашего Повелителя.
   Что происходило в зале дальше, Пакс не видела. Но то, что доносилось до ее слуха, заставило ее содрогнуться. Она услышала, как один из жрецов выкликнул кого-то из слуг культа по имени. В ответ в толпе раздался испуганный детский голос, а за ним другой — уже взрослый, мужской, моливший о пощаде. Гневный обвинительный окрик жреца заставил его замолчать. Пакс не могла разобрать всех слов, что употреблялись служителями и почитателями культа Лиарта, но общий тон и смысл она понимала прекрасно. Вновь послышался детский голос, теперь в нем помимо страха слышалась еще и боль. Раздались удары. «Кнут», — мелькнуло в голове Пакс. Ребенок отчаянно кричал, а в те секунды, когда он, захлебываясь слезами, замолкал, до слуха доносились всхлипывания и плач мужчины. Вновь угрожающий окрик жреца — и мужчина замолчал, напоследок произнеся несколько слов, выражающих смирение и покорность. Жрец вновь обернулся к Пакс, схватил ее за уши и заставил поднять голову. Удерживая ее одной рукой, другой он легко поднял с пола и показал Пакс истекающего кровью ребенка, тело которого было иссечено ударами кнута.
   — Видишь? Если мы так обходимся с детьми, вся вина которых состоит в недостаточной верности их родителей Лиарту, то можешь себе представить, что будет с тобой.
   — Да спасет святой Гед его душу, — тихо произнесла Пакс. — Защитник слабых дарует ему мир и покой.
   Жрец отпустил бессильно упавшую голову Пакс, и через минуту пытки возобновились. Удары розгами сменялись тычками металлических прутьев и хлестанием ремнями со свинцовыми грузами на концах. Затем Пакс развязали и швырнули на пол. Ее пинали, торкали в нее какими-то палками, снова били, пусть и не так сильно, чтобы переломать кости, но достаточно, чтобы она в какой-то момент отключилась и потеряла сознание. Все это время толпа жадно следила за происходившим, с восторгом встречая каждый вырывавшийся у Пакс крик. До того момента, как сознание покинуло ее, Паксенаррион пыталась сосредоточить все свои мысли на Геде и Великом Господине, вспоминая священный огонь, разожженный в хижине киакдана, и прикосновения теплой морды гнедого коня.
   Прекратив на какое-то время избиение, Пакс дали прийти в себя и вновь заставили смотреть на мучения ребенка. Его подвесили к какой-то перекладине на платформе и еще больше исполосовали все его тело кнутом и ножами. Ребенок уже не кричал, а лишь слабо стонал и вздрагивал при каждом ударе. Затем стражники отвязали его и швырнули в угол зала. Пакс стиснула зубы, чтобы не закричать, когда маленькое истерзанное тельце с глухим стуком ударилось о каменный пол. Потом она еще раз негромко произнесла слова молитвы. Жрец тотчас же ударил ее по лицу.
   — За себя молись! Мой тебе совет — умоляй о милости нашего Повелителя, ибо только он теперь может избавить тебя от мучений.
   — Великий Господин выше всех других, — прошептала в ответ Пакс и сама удивилась спокойствию, с которым произнесла эти слова.
   Жрец дал очередной приказ стражникам, и те, перехватив связанные руки Пакс, подвесили ее на веревке к той же перекладине. У Пакс потемнело в глазах. Ей казалось, что ее руки вот-вот выскочат из плечевых суставов. Тем временем стражники разрезали веревку, связывавшую ее ноги вместе, и, разведя их, привязали за голени к нижним столбам перекладины. После этого, потянув за другие веревки, они подняли перекладину так, что вся тяжесть тела жертвы пришлась на ее запястья, вытягивая плечи из суставов.
   — Ты не бог, а всего лишь смертный человек, — сказал тот из жрецов, что был ниже ростом. — А значит, наш Повелитель обладает всей властью над тобой. Или ты с этим не согласна, несмотря на все, что только что испытала и видела?
   От пота, лившегося со лба, у Пакс щипало глаза. Она зажмурилась, тряхнула головой и сказала:
   — Я паладин Геда, и тот, чьим рабом являешься ты, не имеет надо мной никакой власти.
   — Гед тебе здесь не поможет, слышишь ты, паладин! — закричал ей в лицо жрец. — Ты ему теперь не нужна. Если мы выдернем из суставов твои руки и оставим их так, ты уже никогда не сможешь держать меч, а значит, будешь своему господину без надобности.
   — А ведь это еще не все, что мы для тебя приготовили, — сказал другой жрец. — Такого безмозглого и заносчивого паладина следует проучить хорошенько. Ты ничего не сможешь противопоставить нашей силе и власти нашего Повелителя.
   Пакс ничего не ответила. Ей с трудом удавалось дышать. Боль все сильнее разрывала ее руки, плечи и спину. Ожоги, ссадины и синяки, которые еще недавно, казалось, едва можно было терпеть, утонули в потоке этой боли. «Сколько еще это может продолжаться? — подумала она. — Сколько еще терпеть, пока…» Словно угадав ее мысли, жрец сказал:
   — Что, забыла о том, где у тебя раньше болело? Сейчас я тебе напомню.
   Одетыми в перчатки руками он стал поглаживать ее тело, поначалу даже не причиняя ей боли, издевательски пародируя любовные ласки. Зрители расхохотались, когда он, им на радость, стал утрированно изображать движения человека, занимающегося любовью. А затем его пальцы вонзились в ее тело, безошибочно находя те точки, которые отзывались на тычок вспышками боли. Пакс была не в силах неподвижно дожидаться очередного тычка и попыталась, извиваясь, избежать болезненного прикосновения. К сожалению, только попыталась, потому что боль в спине и плечах не позволила ей сдвинуться ни на дюйм. Она стала задыхаться, словно захлебываясь переполнявшей ее болью. В какой-то момент в ее отступающем сознании выплыли образы давнего ночного нападения на нее на постоялом дворе. Потом в глазах Паксенаррион все потемнело. Заметив это, жрец отошел от нее и подождал, пока она пришла в себя и чуть-чуть успокоила дыхание. Потом все повторилось. И опять, поймав момент, когда сознание готово было покинуть ее, пытку прекратили. На третий раз Пакс отключилась совсем.
   Когда она очнулась, то обнаружила, что ее руки привязаны к углам все той же рамы с перекладиной. Один из жрецов читал собравшимся своего рода проповедь:
   — …Вот видите, нет необходимости увечить ее и убивать, по крайней мере для начала. Настоящее мастерство состоит в том, чтобы знать, куда ударить, насколько сильно и сколько раз. Не меньшее умение требуется и для того, чтобы нанести самую болезненную душевную рану, выбрать, например, того из детей, кого отец любит больше других.
   Молчание. Тишина. Ни одного возгласа со стороны слушателей.
   — Наказание должно быть как можно более жестоким и суровым. — Опять молчание. — А ведь многие из вас уже наверняка убили бы паладина Геда и тем самым лишили бы нашего Повелителя долгого многочасового удовольствия. Смотрите же и учитесь. Радуйтесь вместе с нами, ибо власть нашего Повелителя распространяется повсюду и на всех. Даже так называемые святые воины древности не спасут никого, даже своего паладина, не говоря уже о простых прихожанах их храмов. Мы сможем сделать с этой женщиной все что угодно, и с нами ничего не случится. Власть принадлежит нашему Повелителю, и только ему одному. Он готов поделиться этой властью со своими верными слугами. Вы тоже сможете почувствовать вверенную вам его власть над этим паладином. Учитесь, делайте, что вам прикажут, и паладин будет истекать кровью, кричать от боли и молить вас о пощаде. И если в нашей власти оказался паладин, то что можно сказать о других, простых людях, не отмеченных особой милостью их богов?
   Жрец грозно наклонился над первым рядом слушателей и обвел их взглядом, словно хищная птица. Пакс увидела, как попятились и сжались те, на кого упал этот взгляд. Тем не менее все собравшиеся неотрывно смотрели в лицо жрецу. Тот, довольный произведенным впечатлением, продолжал:
   — Что есть власть, которой вы все жаждете? Это деньги? Все золото паладина в нашем распоряжении. Кровь? Она тоже наша, и вы увидите, как она будет истекать кровью, нам на радость. Сладострастие? Мы дадим вам возможность удовлетворить вашу похоть. Само ощущение власти? Избранным из вас будет дано увидеть, как она смиренно поползет к нам на коленях, признав нашу силу. Сила нашего Повелителя безгранична. Вы, его верные слуги, можете получить частичку этой силы. Все другие в конце концов будут побеждены и повержены. Они беспомощны перед нашей силой, и эта гордая девчонка-паладин — лишь первый тому пример. Вспомните, как вы боялись ее, когда она появлялась перед вами в сверкающих доспехах, с мечом в руке. — При этих словах толпа заволновалась. — Признайтесь, вы же боялись ее, даже здесь, на улицах этого города. Вы втягивали голову в плечи лишь при одном ее появлении. Признайтесь, презренные рабы: вам приходилось прятаться, скрываться от нее по щелям и подвалам. А теперь смотрите — вот она висит, вздернутая на дыбу, связанная и беззащитная. Все, что у нее осталось, — жизнь и способность воспринимать этот мир, что, скажу я вам, немало, — осталось у нее лишь потому, что мы не отобрали у нее это. — Жрец махнул рукой в сторону Пакс. Проследив его жест, некоторые слушатели встретились взглядами с Паксенаррион. При этом все они постарались поскорее опустить глаза. Жрец же все не унимался.
   — Вот ты! Ты, там, в третьем ряду! — закричал он. — Ты же можешь выцарапать ей глаза, ослепить ее! Она в твоей власти. А ты можешь отрезать ей уши! Кто остановит вас, кроме нашего Повелителя? Кто сможет наказать вас за что-либо, кроме него? Кто единственный из богов заслуживает нашего поклонения? Кто, если не…
   Он замолчал, и толпа хором ответила ему, троекратно прокричав:
   — Наш Повелитель! Наш Повелитель! Наш Повелитель! Лица тех из собравшихся, кого Пакс могла видеть, выражали не столько энтузиазм, сколько страх. Не все были так уж воодушевлены возможностью поучаствовать в медленном умерщвлении паладина, как в самом начале, когда им предоставили право просто поизмываться над беззащитной женщиной. Пакс поняла, что по-своему даже сочувствует этим несчастным людям, по незнанию вверившим свои души столь жестокому божеству и столь коварным и безжалостным служителям его культа.
   — Да, наш Повелитель могуч и непобедим! Лиарт всесилен! — продолжал завывать жрец. — Презренные рабы, вы недостойны даже произносить вслух его имя! Это право будет дано лишь тем из вас, кто взойдет на алтарь и поклянется в верности Лиарту. Но вы знаете, кто он для вас и для всего мира. — Жрец поднял руку, сжатую в кулак. Ответ последовал незамедлительно.
   — Наш Повелитель! — прокричала толпа. Жрец заметил, что Пакс открыла глаза, и вновь подошел к ней. Она спокойно встретила его взгляд.
   — Ну что, ты снова с нами? — спросил жрец.
   — Великий Господин всегда с нами, — сказала она. В толпе кто-то присвистнул от изумления. Несколько человек рассмеялись. Второй жрец, подскочив к Паксенаррион, дважды ударил ее по бокам.
   — Судя по твоим шрамам, не слишком-то он защищал тебя. Я даже готов предположить, что ты уже побывала в руках верных слуг нашего Повелителя.
   — Нет, — ответила Пакс. — Это следы работы Ачрии. Жрец изо всех сил ударил ее кулаком в живот.
   — Не произноси этого имени вслух, недостойная! Пакс, восстановив дыхание, прохрипела:
   — Ты… ее… боишься…
   Еще один удар в живот, а затем другой — в лицо. Потом жрец схватил лежавший на полу колючий кнут, которым до того он избивал ребенка, и показал это страшное орудие Пакс.
   — Я думаю, что это научит тебя уважению к нашему Повелителю. Он сильнее Повелительницы Паутины и, в отличие от нее, не выпускает попавших к нему в плен врагов.
   Жрец хлестнул кнутом по ногам Пакс, затем по животу. Потом он зашел ей за спину, и пять ударов вспороли кожу. Кровь потекла по спине Паксенаррион, по ногам, закапала на пол. Пакс стиснула зубы, пытаясь противостоять дикой боли. Прежде чем боль хоть чуть-чуть отступила, мучители перешли к следующей пытке. Из жаровни щипцами были извлечены раскаленные цепи. Одной из них жрецы обмотали талию Пакс. Затем намотали две другие ей на ноги от колен и ниже. Пакс почувствовала запах паленой кожи.
   Зрители, избранные жрецами, вновь были приглашены на помост принять участие в издевательствах. Многим мужчинам не терпелось воспользоваться возможностью утолить свою похоть, но, заметив, как кто-то потянулся к застежкам на штанах, жрец остановил его жестом и сказал:
   — Еще рано. Подожди, всему свое время, а пока радуйся тому, что тебе дозволено.
   Поднявшиеся на помост стали бередить раны Пакс, ковырять их пальцами и, подражая жрецам, тыкать ее в самые болезненные синяки и ссадины. Паксенаррион увидела, как один из них облизал палец, вымазанный в ее крови. От этого ее чуть не вывернуло наизнанку. Жрецы рассмеялись.
   — Что, нравится? Ничего особенного, кровь как кровь, можете попробовать!
   Многие действительно стали тотчас же мазать ладони и пальцы ее кровью и облизывать их. Пакс вдруг вспомнила, скольких солдат противника довелось ей убить в бою. Сколько крови — чужой крови — довелось ей пролить. Но никогда в жизни ей и в голову не приходило попробовать на вкус эту кровь. Никогда она не слышала и о том, чтобы другие солдаты проявляли такую бессмысленную жестокость.
   При этом, как она заметила, многие из тех, кто находился в зале и даже был приглашен принять участие в пытках, выглядели еще более напуганными, чем раньше. Им явно не доставляло удовольствия то, в чем они участвовали. Они опускали головы и старались не глядеть ни на Пакс, ни на жрецов. Прошло довольно много времени до того, как жрец приказал всем снова спуститься с помоста в глубину зала.
   Жрец, который был выше ростом, щипцами вынул из жаровни раскаленную металлическую пластину.
   — Теперь, когда ты отмечена печатью Лиарта, — сказал он, — мы не должны особенно портить твою внешнюю красоту. Но если мы украсим тебя хорошими ожогами вот здесь, — с этими словами он приложил пластину к внутренней стороне бедра Пакс, — твоя внешность не пострадает, но ты никогда не сможешь ездить верхом, да и ходить будешь с огромным трудом, хромая и переваливаясь. — Последних слов мучителя Пакс уже не слышала. Не знала она и того, насколько глубоким был полученный ею ожог. Ей казалось, что пламя охватило всю ее ногу.
   — У нас еще кое-что приготовлено, — доверительным тоном сказал второй жрец. — Если мы испробуем на тебе все телесные пытки, боюсь, ты уже не сможешь оценить наше мастерство в причинении душевных страданий. Я предлагаю на время переключиться и заняться твоими чувствами и убеждениями.
   По его команде двое охранников вышли через одну из дверей и вскоре вернулись, втащив в зал девочку-подростка, совершенно незнакомую Пакс. Судя по ее одежде, она была прислугой в каком-то богатом доме. В рот ее был засунут кляп, а руки связаны за спиной. Как только жрец вынул кляп у нее изо рта, девочка громко закричала.
   — Заткнись! — еще громче крикнул жрец и хлестнул ее по лицу. — Издашь еще хоть звук, я… — Он счел ненужным конкретизировать угрозу. Девочка и без того замолчала и лишь полными слез глазами следила за каждым его движением. Жрец обернулся к Паксенаррион.
   — Время от времени мы берем очередную жертву прямо с улицы, — сказал он. — Эта девчонка слишком поздно гуляла в темном переулке. Мы решили не отказывать себе в удовольствии заполучить очередную жертву.
   Только в этот момент девочка увидела истерзанную, привязанную к перекладине Пакс. Ужас исказил ее лицо, и она дернулась, словно пытаясь убежать. Один из стражников заломил ей руку, и девочка, осев на пол, сдалась, подчинившись грубой силе.
   — Ну что, паладин, предлагаю тебе другую сделку, — объявил жрец. Пакс промолчала. — Итак, ты обязалась радовать нашего Повелителя пять дней и пять ночей. Прошло совсем немного времени, и у нас есть еще пять дней и четыре ночи, чтобы испробовать на тебе все самые изощренные пытки. Но если ты согласишься с тем, что наш Повелитель всесилен, нам не придется калечить эту девочку, доказывая тебе его могущество и свое мастерство. Если же ты будешь неразумно упорствовать в том, что твои боги, как ты их называешь, более могущественны, нам придется доказать их и твое бессилие, заставив страдать этого ребенка. Ведь не мы, а ты называешь своего Геда спасителем беззащитных. Ты называешь себя его паладином. Может быть, это и так, но даже ты, паладин так называемого защитника несчастных и отчаявшихся, сможешь спасти ее только именем нашего Повелителя.
   — Я прошу вас… — Голос девочки был слаб и едва слышен, но глаза ее смотрели прямо в глаза Пакс. — Пожалуйста, сделайте то, что они говорят. Не позвольте им…
   Пакс отвернулась, посмотрела в толпу почитателей Лиарта, на жрецов, на охрану, потом вновь в глаза девочке.
   — Нет, — твердо сказала она. — Я не могу.
   — Итак, — возвестил высокий жрец, — тебе, по-моему, начинает нравиться то, чем мы здесь занимаемся. Хочешь посмотреть еще? Не могу не согласиться. Зрелище предстоит достойное внимания.
   Где-то в толпе раздался издевательский смешок.
   — Нет, — ответила Пакс, — мне никогда не доставляло удовольствия причинять кому-то боль или видеть, как кого-нибудь мучают на моих глазах. — Девочка открыла рот, чтобы что-то сказать, но Пакс, не дав ей заговорить, продолжала:
   — Я не могу предать богов, которым дала клятву. Аминь, дитя мое. Я могу лишь молиться за тебя, за то, чтобы Гед и Великий Господин защитили тебя и утешили, дали тебе сил. Я молю Госпожу Мира, чтобы она даровала тебе мир и покой. Но повелитель этих рабов принадлежит к черным силам зла. Я не могу обратиться к нему с молитвой.
   — Ну что ж, тогда ей предстоят адские мучения, и виновата в этом будешь ты и никто другой, — сказал жрец.
   — Нет! Если вы причините ей боль, она будет страдать только по вашей вине. Не я пытаю невинных, но вы.
   — Ты. можешь остановить это, помочь невинной жертве.
   — Разве это в моих силах? — Пакс попыталась улыбнуться, но ее улыбка больше походила на очередную рану на ее лице. — Ты говоришь, что я могу остановить это. Как? Поверив тебе? С какой стати? Что ты сделал, чтобы я могла поверить хоть единому твоему слову? Пока я здесь, в вашей власти, вы можете делать все, что захотите. А вам нравится причинять людям боль и страдания. А кроме того, как я вижу, ваш так называемый повелитель — изрядный трус. Только получив заложника, он начинает издеваться над другими. Я не могу назвать его великим божеством. Вы называете его Лиартом Всесильным? Как же! Скорее Лиарт Жалкий Трус.
   — Гедовская стерва! — закричал жрец, схватил с пола кнут и дважды хлестнул им Пакс, прежде чем второй перехватил его руку.
   — Брат, она сильнее, чем ты думал. Она провоцирует тебя на излишнюю спешку. Ты же знаешь, что, пока она без сознания, она отдыхает.
   — Я не позволю ей упасть в обморок, — ответил первый жрец. Он намотал кнут на руку поверх перчатки и провел им, как теркой, по израненной спине Пакс. Затем, вымазав в крови вторую руку, он показал ей алую ладонь и у нее на глазах облизал пальцы. — А если она все же отключится, это время, каждая минута, будет прибавлено к общему времени, положенному нам по условиям сделки. Ясно тебе, паладин? А кровь-то у тебя сладкая! Скоро придет время — попробуем, каково на вкус твое мясо. — Было видно, что гнев, вспыхнувший в нем при оскорбительных словах в адрес его божества, прошел, и жрец уже спокойно обернулся к плакавшей девочке и сказал, обращаясь к Пакс: