– Я тоже очень сомневаюсь, чтобы в одночасье переделались людские души, - сказала Маша. - Авантюризм это.
   – Ладно, - обиделся Коля. - В одночасье никто души переделывать не собирается; мы себе отдаем отчет, что дело это длительное, постепенное, так что не представляй нас дураками.
   – Ты же сам рассказывал: едва начинаете вы реализацию какого-нибудь серьезного дела - сразу звонит Кузьмичев и требует "доложить" или как это? "Рапортовать" о том, что все в порядке. А сколько у нас любителей "рапортовать", ты считал?
   – Не так много, как ты думаешь, - сказал Коля.
   – Но и не так мало, как думаешь ты, - парировала Маша. - Самое страшное, если Кузьмичевы серьезную работу подменят бесконечным словоблудием и парадными рапортами по начальству.
   – Я с ней согласен, - кивнул Басаргин. - Однако Грель через три версты будет, мне желательно про твой план наконец узнать.
   – Тут нужен меткий выстрел, - сказал Коля. - Один ты что? Ничто, прямо скажем. Ну, узнаешь, где какая шайка-лейка была вчера. Где она будет завтра. Да ведь не одна шайка эта - много их. Смысл в том, чтобы попытаться собрать их в кучу, да и кокнуть разом!
   – Легко сказать, - протянул Басаргин.
   – Мы поможем тебе. Сейчас мы сойдем и пойдем пешком. Явимся к Серафиму - после долгой разлуки, попроведать. Представимся ему блатными. Если Серафим то, что я о нем думаю, а я, брат, десять лет о нем думаю, то Потылиха уже сообщила ему, что бритого в поезде убил неизвестный блатной. Это же подтвердит и Феденька. А мы с Машей попытаемся влезть к Серафиму и в доверие, и в душу, ясно?
   Басаргин почесал в затылке:
   – Лихо задумано. Ну, а если Серафим ни при чем? Такой вариант, говоря научно, ты предусмотрел?
   – При чем, - задумчиво сказал Коля. - Прежде чем родителям сгореть, Феденька мне сказал: "Сон вспомни, Коля… Зовешь родителей, а дозваться не можешь". Он мне за десять минут до пожара это сказал.
   – А откуда он про твой сон узнал? - удивился Басаргин.
   – Мать про свой сон рассказала Серафиму, а Феденька, видать, от попа узнал и перевернул. Зачем ему поп об этом рассказал? И другое было. Накануне предрекал Серафим матери большие перемены. Так и случилось. В колдовство я не верю. Значит, Серафим знал! И готовил эти перемены. А Арсений? Бандит! А ведь он давний знакомый Серафима. Я тебе прямо скажу: подозреваю я, что Серафим Феденьке велел моих родителей спалить, чтобы корень мой вырвать, чтобы меня Арсению продать в помощь - прохожих промеж глаз лупить и деньги у них отбирать. Только доказательств у меня пока нет.
   – Если ты прав - будут доказательства, - сказал Басаргин. - Условимся о связи. На южной околице Грели - изба в три окошка, а на крыше жестяной петух. Хозяина Тихоном кличут. Каждый вечер после семи жду тебя там. Тебя или твоих сообщений. Тихону верь, как мне, надежный человек.
   – Серафим может приделать мне хвост, - сказал Коля.
   – Понял, - кивнул Басаргин. - Если что - набрось пиджак на плечо, покажись на крыльце, - я приму меры.
   – Ну, прощай, - сказал Коля. - Пошли, Маша.
   Он взял с телеги чемодан, мешок. Басаргин поехал по дороге, а Кондратьевы свернули на узкую лесную тропинку.
   Коля и Маша вышли на площадь. Здесь ничего не изменилось за десять лет, только церковь показалась Коле маленькой и убогой.
   – Вот его дом, - Коля повел взглядом в сторону Серафимовой избы.
   – Не сказать, чтобы дворец, - скептически заметила Маша. - Пойдем?
   – Помни, - сказал Коля, - Серафим умен, хитер, потому держи ушки на макушке, говори меньше, чтобы невзначай не сболтнуть лишнего. Легенду помнишь?
   – Ты "Иван", работал с Пантелеевым, я - твоя "маруха"… Работаем под интеллигентов - с моей, конечно, помощью.
   – Продаем себя Серафиму не враз, - уточнил Коля. - А сообразно с обстоятельствами. Пошли.
   …Серафим в старенькой, заплатанной рясе колол дрова. Увидев Колю и Машу, поднес ладонь к глазам:
   – Господи! Царица небесная! Да не возвратится униженный посрамленным!
   – Возвратится человеком, - улыбнулся Коля. - Здравствуйте, батюшка.
   – Здравствуй, раб божий. Здравствуйте, барышня. Как поживаете? Эх, сапоги у тебя, - сверкнул глазками Серафим. - В начальство, поди, выбился?
   – В Иваны попал. Не понимаете? Знакомьтесь. Это моя… Как бы сказать, - жена. Маша.
   Священник галантно поцеловал Маше руку.
   – Вы, святой отец, никак кадетский корпус кончили, - пошутила Маша.
   – Бог с вами, - рассмеялся Серафим. - Только семинарию. Ну, что же мы стоим? Пожалуйте, милости прошу.
   Вошли в горницу. Коля и Маша словно по команде повернулись к иконам и забормотали молитву.
   – Душевно рад, - сказал Серафим и подвинул гостям стулья. - Не обессудьте.
   Коля смотрел на Серафима. Тот постарел, однако приобрел неожиданную благообразность, стал сдержаннее, спокойнее. А Серафим смотрел на Колю.
   – Повзрослел ты, что ли? - вздохнул Серафим. - Не такой ты, как раньше, не такой.
   – Десять лет прошло, - сказала Маша. - Шутка ли.
   – Не шутка, - кивнул Серафим. - Но я не в том смысле. Был мне Коля ясен, как чистое стекло божьей лампадки. А сейчас, чувствую, отгородился он от меня семью барьерами, семью замками.
   – Что вы, батюшка? - Коля искривил уголки рта. - Я весь тут, как на ладони. Напротив скажу: вы, батюшка, словно в скорлупу спрятались. Не чувствую вас. Однако зашли мы вас поблагодарить, поклониться.
   – За что же, господи? - удивился Серафим.
   – Скажу прямо, не обессудьте, - Коля придвинулся к священнику. - Арсений ваш, царствие ему небесное, мне свое дело передал.
   – Какое дело? - фальшивым голосом спросил Серафим.
   – Будто не знаете, - вмешалась Маша. - Гоп-стоп, не вертухайся, батюшка. Вот какое дело.
   – Арсений что… умер? - спросил священник.
   – Комиссары шлепнули, - умильно улыбнулся Коля. - Да что мы все вокруг да около ходим? Мы с ней, - он положил руку на плечо Маши, - на пару работаем. Если я в тебе, Серафим, не ошибся, - прими с миром. А обознался - мы дальше пойдем.
   – Подумать надо, - вздохнул Серафим. - Ты только ерунды разной на мой счет не думай, это я так, в том смысле, что Арсений был для меня человек загадочный, я кое-что вспомнить должен, сообразить…
   – Соображайте, батюшка, - сказала Маша, - только помните, что время посева уже прошло и настает время собирать плоды. Вы ведь любите плоды?
   – Погуляйте пока, - улыбнулся Серафим. - Коля, покажи барышне нашу деревню, в поле сходите - там жаворонки волшебно поют. - Серафим закатил глаза и зачмокал губами. - А я пока насчет обеда распоряжусь и вообще.
   Спустились с крыльца, вышли на площадь.
   – Здесь я дрался в последний раз, - грустно сказал Коля. - Ровно вчера это было.
   – Не в последний раз ты дрался. И страшно мне что-то, откровенно тебе говорю. Только ты не обращай внимания, это я так, по-бабьи.
   – Хочешь уехать?
   – По-моему, ты хочешь меня оскорбить, - надменно сказала Маша.
   – Ну ладно, ладно, - отступил Коля. - Как тебе Серафим?
   – Ты не слишком круто берешь быка за рога? - спросила Маша.
   – Нет, - Коля задумался. - Если бы я начал чересчур осторожно, он бы понял, что я его щупаю не как сообщник Арсения, а как "человек в сапогах". Дались им эти сапоги.
   – Деталь, которая сработает в твою пользу, - сказала Маша. - Если бы ты был "оттуда", разве бы ты надел сапоги?
   – Ты опять права. Все правильно. Я знаю, кто был Арсений, я его преемник, а Серафим понимает: если он будет отрицать, что знал истинное лицо Арсения, это слишком недостоверно, и я ему не поверю. Сейчас дело в другом: Серафим лихорадочно ишет причину, по которой мы у него появились. Зачем мы пришли, - вот в чем все дело!
   Они вышли за околицу. Впереди темнела небольшая роща. Это было сельское кладбище. Под вековыми деревьями, в высокой траве прятались едва заметные холмики. Коля долго ходил среди полусгнивших, покосившихся крестов, потом остановился. Маша видела, что он мучительно вспоминает о чем-то, но никак не может вспомнить, и поэтому нервничает. Маша поняла, что он ищет могилы родителей, и пришла ему на помощь. Она нежно провела ладонью по его плечу:
   – Они здесь, Коля, в этой земле. Это главное. Ты не горюй.
   Коля благодарно взял ее за руку:
   – Забыл, где могилы. Да уж их, наверное, и нет. Кому было ухаживать?
   – А я даже не знаю, где похоронены мои отец и мать, - вздохнула Маша. - Как ты думаешь, Коля: у меня когда-нибудь были родители?
   – Не нужно, Маша. - Он притянул ее к себе. - Мы вместе, мы живы и здоровы, и все еще опереди, целая жизнь, ты в это верь!
   – Я верю, - кивнула Маша. Она оглянулась. - Нас ждут какие-то люди.
   – Приготовься. - Коля нащупал кольт. - Идем.
   У кладбищенской калитки стояли два бородатых мужика в папахах с черными ленточками. Они молча смотрели на Колю и Машу. Один из них, которого Коля сразу же про себя окрестил Скуластым, сказал:
   – Бог в помощь. Родных ищешь?
   – Искал, - кивнул Коля. - Что скажете?
   – Да вот, ельна собирается, балешник хотим учинить, - растягивая слова, сказал второй. - Приходи, погорчим…
   – Не на что, - развел руками Коля. - Я, вишь, в полусмерть укутался…
   – У марухи займи, - сказал Скуластый. - Она у тебя тоже, небось, по музыке ходит?
   – По рыжью работаем, - улыбнулась Маша. - А вы - по портянкам?
   – Ишь… - обиделся второй. - Она нас ни во что не ставит, стервь.
   – А ты ведешь себя, как рогатик, - сказала Маша. - Чего мне с тобой куликать? Пошли, Коля.
   – Свидимся еще, - многообещающе сказал Скуластый. - Так придете?
   – Как дело позволит, - отозвался Коля.
   Бандиты ушли.
   – Шмакодявки паршивые, - выругался Коля. - А Серафим не Спиноза, ей-богу. Послал проверить, знаем ли мы жаргон. Уж мог сообразить: если подосланы, то и обучены…
   – Он так и думает, - спокойно сказала Маша. - Ты его недооцениваешь. Пока идет самая примитивная, поверхностная проверка. Главное - впереди.
   Серафим встретил их на пороге горницы - сладкий, улыбающийся, в новой рясе, с золоченым наперсным крестом.
   – Милости просим, - он галантно подвинул Маше стул, протянул чашку: - Будьте хозяйкой.
   На столе пыхтел начищенный самовар. Когда Маша стала разливать чай, Коля сказал:
   – В Ленинграде жизнь сейчас нелегкая, это верно, но покойников там не едят…
   – Хрикаделек и котлетов из них не делают, - кивнула Маша.
   – Не понял, - насторожился Серафим, разгрызая огромный кусок сахара.
   – Когда мы с поезда сошли, к Маше косоротая старуха подвернула, - начал Коля, внимательно наблюдая за священником. - Так вот она и сказала про эти самые хрикадельки.
   – А я, собственно, при чем? - повысил голос Серафим.
   – Рассуждаем согласно науке логики, - сказал Коля. - Слово "фрикадельки" явно не деревенское. От кого могла слышать старуха это слово применительно к обстановке в Ленинграде?
   – От любого проезжего, раз она по вокзалам шляется, - не слишком уверенно заявил Серафим.
   – Верно, - согласилась Маша. - Только мне сдается, она про этих покойников на проповеди в церкви слышала, или я ошиблась?
   По сузившимся глазам священника Маша поняла, что угадала.
   – Глупо, батюшка. Эдак, и в ГПУ загреметь можно…
   – Уж не ты ли меня туда отправить хочешь? - На лбу Серафима выступили мелкие бисеринки пота. - Не пойму я тебя, отрок. А когда я не понимаю человека, я его боюсь. А когда боюсь, я его…
   – Спрячь пистолет, дуралей, - грубо сказал Коля, хотя Серафим никакого пистолета и не доставал. - Он же у тебя под рясой! И если хочешь тягаться - смотри! - Коля в долго секунды выдернул из-за пояса свой кольт и приставил ко лбу священника.
   – Не гоже хозяина дома эдак честить, - криво улыбнулся Серафим. - Убери.
   – То-то, - Коля спрятал кольт. - А то ходим вокруг да около. Не узнаю вас, батюшка.
   – Ну, а если Арсений тебе все завещал, ты уж, верно, знаешь, как его кликали? В том, другом мире? - напрягся священник.
   – Чинушей его кликали.
   – Ладно, - кивнул Серафим. - Это ты и от милиции узнать мог, не велика задача. Не обижайтесь, гости дорогие, но я вам назначу испытание. Выдержите - будет разговор. Не выдержите… - Серафим развел руками.
   – Тогда ваши, ну те, с черными ленточками, дырок нам понаделают, - сказала Маша. - Не опровергайте, батюшка, не трудитесь. Мы ведь битые, понимаем, что к чему. О чем речь?
   – Да пустяки, - улыбнулся священник. - Кресты носите?
   – Какой же блатяк без креста? - удивился и обиделся Коля. - Маша, покажи…
   – Не надо, не надо, - запротестовал священник. - Не в крестах дело. Вы ведь, небось, не венчаны в церкви, не до того вам было?
   – Верно, не до того… - Коля переглянулся с Машей.
   – Вы нас повенчаете? - радостно крикнула Маша. - Вот славно! Я так мечтала.
   – Повенчаю. Вот вам и проверка будет.
   – Не понимаю, - сказал Коля.
   – Все поймешь, - прищурился Серафим. - Потерпи.
   Под вечер Коля обнаружил слежку. Случилось это так: он вышел на крыльцо поповского дома покурить и увидел на другой стороне площади мужика, который стоял и щелкал семечки. Мужик не скрывал своих намерений - он уставился на Колю и даже подмигнул ему.
   "Ах ты, мать честная. - Коля даже почесал в затылке. - Чертов поп…"
   Он сошел с крыльца, двинулся к околице. Мужик не отставал. Коля повернул назад. Мужик - следом. Коля вошел в дом. Серафим читал какой-то журнал.
   – Так мы не уславливались, - с сердцем сказал Коля.
   – Как? - из-под очков посмотрел Серафим.
   – Кто этот "фраер", который топает за мной по пятам?
   – Ах, этот, - махнул рукой Серафим. - Охрана твоя, Коленька. Твоя и жены твоей. Епифаном звать. Надежный мужик.
   – Ни нуждаемся!
   – Не скажи. Маша сама пожаловалась на тех, с черными ленточками. Время лихое, мне жаль будет, если тебя обидят. Не обессудь.
   – Не валяйте дурака, батюшка! - рассердился Коля. - Ваше недоверие меня обижает.
   – А вот заслужишь доверие - оно и по-другому обернется, - Серафим снова углубился в журнал, и Коля понял, что спорить бесполезно.
   – Черт с вами. - Коля снова вышел на крыльцо, набросив на плечо пиджак. Епифан стоял на том же самом месте и грыз семечки. Коля достал часы: до семи вечера оставалось совсем немного. "Интересно, - подумал Коля, - каким это образом Басаргин избавит меня от этого дурака? Посмотрим".
   Спустя час он уже осторожно стучал в ставень Тихоновой избы.
   – Входи, - дверь открыл Тихон - огромный, как многие мужики в Грели, с окладистой черной бородой и копной нечесаных волос. - Ждут тебя.
   Коля вошел в горницу. Басаргин прикрутил фитиль керосиновой лампы:
   – Чисто было?
   – Вполне. Как удалось?
   – Секрет, - улыбнулся Басаргин и добавил: - Послал ребят с четвертью самогона. Отвлекли его. Ну, первый стакан, само собой, ему силком влили, а остальные он собственноручно принял. Спит, касатик.
   – Как объясняешь открытую слежку?
   – Черт его знает, - Басаргин задумался. - Может, ои так рассуждает: если, мол, Кондратьев - милиционер, - он от любой слежки все равно уйдет, не тягаться же деревенским с профессионалом? Ну, а что в такой, по-научному сказать, си-ту-яции поймешь? Ничего! А вот при открытой слежке и настроение видать, и действия… Скажем, мог ты от Епифана отвалить? Мог! Тогда Серафим сразу бы усек, кто ты.
   – Будто вор не может уйти от слежки! - сказал Коля.
   – Мелко ценишь Серафима, - ответил Басаргин. - Если он то, что ты думаешь, - он действия сыщика-профессионала от действий вора-профессионала всегда отличит. Так что он правильно сделал, а ты - рисковал. Слава богу, что все обошлось! С чем пожаловал?
   – Серафим будет нас с Машей венчать в церкви. Это венчание послужит проверкой. Честно говоря, не понимаю я, в чем тут гвоздь? И поэтому волнуюсь.
   Басаргин покачал головой:
   – Н-да… Пилюля, можно сказать…
   – Маша считает, что он хочет наши, вроде бы, коммунистические идеалы проверить, - продолжал Коля. - Мол, если коммунисты - венчаться не станут, не пойдут против партийной совести. Кстати, дай нам два тельных креста, едва не сгорели, - строим из себя блатных, а крестов на нас нет! Черт его знает, из-за каких пустяков другой раз жизни лишиться можно.
   Тихон принес два крестика, улыбнулся:
   – Мой и жены-покойницы. Носите и дай бог вам удачи.
   Коля надел крестик:
   – Спасибо, Тихон. Выручил.
   Басаргин прошелся по горнице:
   – Нет, Коля. Суть этого дела не в ваших с Машей истинных убеждениях. Тут другое. Круче тут.
   – Что же? - с сомнением спросил Коля.
   – Не знаю. Об одном предупреждаю и прошу: как бы себя Серафим во время вашего венчания не повел, что бы ни случилось, - твое дело глазами хлопать и "аллилуйю" петь, понял? Не смей ни во что вмешиваться!
   – А если он, к примеру, тебя убивать станет? - улыбнулся Коля.
   – Кондратьев, - жестко начал Басаргин. - Мы с тобой такое дело затеяли, что жизнь всей нашей волости, а то и всей губернии иначе повернуться может. Что в сравнении с этим твоя или моя жизнь, парень? Мы ведь служим ради таких ясных далей, что дух захватывает от одних только мыслей. Прошу и требую от тебя: что бы ни произошло - ты должен остаться в стороне! Я доложу обо всем в партийных органах и извещу уполномоченного ГПУ.
   – Значит, моя задача, - сказал Коля, - в случае успешной проверки - внедриться к бандитам.
   – Все вызнать и остаться живым, - добавил Басаргин. - Иди, Коля.
   Они обнялись.
   …В церкви было необычно светло - по случаю бракосочетания "раба божьего Николая" с "рабой божьей Марией" отец Серафим приказал зажечь большое паникадило. Маша вошла об руку с Колей - в белой фате, правда, из марли, но зато - с самой настоящей золоченой венчальной свечой в руках. Следом потянулись жители, среди них Коля заметил и двух своих знакомцев с черными ленточками. Они как ни в чем не бывало стояли в толпе. Громко переговаривались женщины, обсуждая возраст и внешний вид невесты и жениха, мужики довольно гудели в ожидании скорой выпивки. Отец Серафим взмахнул кадилом и запел "Песнь степеней":
   – Блажени вси бояшмеся господа…
   Послышался шум, это вошел в церковь Басаргин с двумя сельскими исполнителями. На них косились, но пока не задирали.
   Коля посмотрел на Машу. Она стояла рядом с ним, лицо у нее было восторженно-счастливое, и Коля понял, что Маша забылась и воспринимает происходящее всерьез.
   – Ты что? - шепнул он ей. - Смотреть стыдно.
   – Я играю роль, - сказала Маша, но глаза, вдруг вспыхнувшие самой неподдельной радостью, выдали ее и, поняв это, Маша попыталась все обратить в шутку. - Сколько волка ни корми, а он все равно туда, тебе понятно? - Она вздохнула: - Сначала я ждала этого дня. Потом мне стало казаться, что его уже никогда не будет. - Маша вдруг погрустнела: - Я ведь не дурочка блаженная, Коля. Не волнуйся, я понимаю, что все это - просто игра. Потерпи. Дай мне наиграться.
   Подошел священник, и она замолчала.
   – Послушайте, чада, поучительное слово, - сказал Серафим, - живите в супружестве богоугодно и честно, ибо близко пришествие антихриста и спасутся только претерпевшие за правду до конца. Знамение было недавно верующим и всем мирянам: пятиконечная звезда сияет над грешной Россией, остры ее лучи и пронзают они любящих бога. Жрецы же нечестивые той звезде служат и яко вурдалаки ненасытные пожирают внутренности истинно верующих.
   – Прекратите агитацию, иначе я прикажу очистить храм! - крикнул Басаргин.
   – Он сказал, - трагическим голосом провозгласил Серафим, - настали времена, когда русскому человеку и в храме нет спасения. Церковь уважали даже нехристи - татаро-монголы! А эти пожрали душу! Слуги антихристовы в храмах, ратуйте, православные, не допустите унижения дома господня!
   – Прекратить! - Басаргин проталкивался к алтарю, исполнители - за ним. - Всем покинуть помещение!
   Верующие возмущались, переговаривались. Кто-то крикнул:
   – Креста на них нет! Вышвырнуть их из храма!
   – Верно! - закричали в толпе. - Вон их!
   – Чего вы слушаете поповских прихвостней! - заорал Скуластый. - Мало это жеребечье отродье попило нашей кровушки! Бей, круши поповский балаган! Да здравствует советская власть!
   Коля переглянулся с Машей - она кивнула: вот она, проверка. Вот она. А Басаргин еще ничего не понимал. Он стоял в растерянности и беспомощно оглядывался. Коля пытался поймать его взгляд, мысленно кричал ему: "Берегись! К такому мы не были готовы! Это опасно! Очень опасно!" Но Басаргин чего-то ждал. Коля повернулся к Серафиму и наткнулся на его насмешливый, холодно-изучающий взгляд.
   Между тем провокаторы вытащили спрятанные в голенищах сапог ломики, молотки, дубинки и начали разбивать иконостас, сбрасывать и топтать иконы.
   – Долой самодержавие! - орали они. - Долой попов! Долой опиум для народа!
   Басаргин и его помощники пытались задержать, остановить озверевших хулиганов, но тех было гораздо больше, они вошли в раж и легко сломили сопротивление представителей власти. Исполнителей сбили с ног и связали. Басаргина ударили ломиком, и Коля увидел, как по его лицу расплылась огромная клякса крови.
   Анисим еще сопротивлялся. Он отбивался кулаками и ногами, но оружие не применял - вокруг были люди. Он хрипел - кричать уже не мог:
   – Граждане. Остановите их. Неужто не видите.
   – Бей! - Громилы внесли бидон с керосином, опрокинули и подожгли.
   – Да чего же мы смотрим, мужики! - крикнул наконец кто-то. - Разве ж советская власть может допускать такое? Это подстрекатели!
   Началась всеобщая свалка. Коля снова посмотрел на Машу. Она стояла с застывшим, безразличным лицом. Но Коля понял, о чем она сейчас думает. "Его убьют, помоги ему", - кричали ее глаза. "Нет… Ты же знаешь - я не должен вмешиваться, что бы ни случилось", - мысленно отвечал ей Коля. И снова натолкнулся на вопрошающий взгляд священника: "Что, отрок, с кем ты?"
   Басаргин упал, толпа сомкнулась над ним. Пожар разгорался.
   – Воды! Воды несите, православные! - вдруг завопил Серафим. - Сгорит божий дом! - Он повернулся к новобрачным, добавил с усмешкой: - Ну, милиционера нашего, небось, свои же и убили. Не знал я, не знал, что среди советских служащих такой разброд - кто куда, кто куда…
   – Уйдем, батюшка, - попросила Маша. - Тошно мне.
   – Уважим невесту, - кивнул священник. - Идем, Коля. - Они вышли из церкви. Навстречу бежали бабы с полными ведрами.
   – Спасайте, спасайте божий храм, касатушки, - ласково сказал им Серафим.
   Коля вытер с лица пот и сажу:
   – Устроили вы нам праздник, спасибо.
   – Проверку я вам устроил, как и обещал, - спокойно сказал Серафим. - Цена-то - ох, великая, ну и на проверку пришлось не поскупиться. Скажу сразу: ты и она - не знаю урки ли, но не с большевиками вы, нет. Не родился еще на свет такой большевик, чтобы друга и партийного брата его на глазах убивали, а он не вмешался. Отныне я вам верю, ждите, уже недолго осталось.
   – Правда всегда торжествует, батюшка, - вздохнул Коля. - Восторжествует она и теперь, знаю это.
   Коля и Маша ушли в дом. Из церкви выходили люди, крестились, говорили Серафиму сочувственные слова. Вынесли Басаргина.
   – Хоть бы живой он был. Хоть бы живой… - Маша отошла от окна, посмотрела на мужа, и вдруг губы у нее задрожали: - Коля, - сказала она, - сколько у тебя седых волос.
   – Ничего, - Коля стиснул голову руками. - Ничего. На крупный счет дело пошло, не ожидал я. Был миг - думал, не выдержу, брошусь к Анисиму. Я пойду к нему… - Коля встал. - Не бойся, я в своем уме. Слежку Серафим снял. Нет среди большевиков такого, кто не пришел бы на помощь другу. Даже ценой жизни. Прав Серафим, и поэтому слежку он снял.
   Басаргин остался в живых. Его изрядно помяли, в голове у него гудело, но могучий организм, закаленный в юности подобными стычками, выдержал. К вечеру Басаргин постанывал, но чувствовал себя довольно сносно. Когда Коля вошел в избу, то увидел на табуретке, около топчана, на котором лежал Басаргин, незнакомого человека в городском костюме. Рядом стоял еще один - совсем молодой, лет двадцати, в вылинявшей гимнастерке и ботинках с обмотками.
   Коля молча пожал Басаргину руку, тот сказал:
   – Штатский - это Коломиец, из ГПУ. А в обмотках - Швыдак, секретарь укома партии. А я уже здоров, так что не теряй времени на расспросы. Одно скажу, товарищи: чувствуется у Кондратьева петроградская выучка! Это какие же нервы надо иметь!
   – Ладно! - смутился Коля. - Не обо мне речь.
   – Спасибо, - Швыдак пожал Коле руку, улыбнулся: - Дело, конечно, не в том, что ты приехал, и все началось. Как диалектика учит? Накопилось - изменилось. Однако авторитет Советской власти роняем! Бандиты, кулачье. Актив у нас есть? Мужик, бедный и средний, за нас - в подавляющем большинстве! За чем же дело стало? Давай, Коломиец, доложи обстановку.
   – Активизируется кулак, - Коломиец одернул пиджак, словно это была гимнастерка, и Коля понял, что уполномоченный ГПУ - человек в недавнем прошлом военный и привык носить форму. - Выступления отмечаются повсеместно, по всей губернии, - продолжал Коломиец. - Жгут хлеб, обливают керосином, активистов убивают… Действовать нужно немедленно, но есть закавыка: наши люди не смогли выявить все группировки, руководителей, базы… А это в нашем деле - гласное…
   Вошел Тихон:
   – Слышь, Анисим, там к тебе на службу человек прибыл - говорит: из Питера. Документ имеет - из Ленинградского уголовного розыска. Ну, я рискнул его сюда привести.
   – Давай, - кивнул Анисим.
   Коля сразу понял, о ком докладывает Тихон. И когда вошел Витька, представил его:
   – Это наш товарищ, ездил по специальному заданию в Новгород. Что узнал?
   Витька осмотрелся:
   – Основные ценности к новгородским перекупщикам поступили из ваших мест. Каналы пока не выяснены, но я установил, что руководит всем делом опытный бандит, с дореволюционным, можно сказать, стажем. Кличка - Черный. Предполагается, что имеет отношение к духовенству.