Нагорный Алексей Петрович. Повесть об уголовном розыске

   – Батя, так вышло… - Генка отвел глаза.
   – Плохо вышло. Привыкнешь сейчас людей дерьмом считать - как же будешь работать у нас? Прости за громкие слова - у нас первая заповедь - человек! Иначе зачем мы? Глупая получилась игра.
   – Я тебя понял, батя. - Генка остановился в дверях. - Ненавижу нотации, но ты сказал по делу. - Генка ушел.
   Маша проводила его взглядом:
   – Как я устала… Как я устала…
   – Я сегодня посреди улицы лечь хотел, - признался Коля. - Я бы, конечно, не лег, ясно. - Он улыбнулся. - Но мысль была, и это плохо. Я тебе вот что скажу: внутренне, морально, что ли, мы не были готовы к тому, что сейчас происходит. Скажи мне кто, что так будет, - я бы его лютым врагом Советской власти назвал. Боюсь, мы не понимали: неизведанные дороги - неизведанные опасности. Не знаю, как ты, а я представлял себе все слишком прямолинейно и красиво. А вот получились издержки - сразу стало не то.
   – Ты прав. Мне тоже хочется на все плюнуть и уехать в тихое место, - призналась Маша. - Все время идти "сквозь револьверный лай" - это трудно, Коля.
   – А что, - Коля улыбнулся. - Свернем с дороги на тропинку. Тихую такую. Дом купим, курей разведем. Свежие яйца по утрам - полезнейшая штука! Только Генка. Он нас не поймет. Но ведь своя рубашка - ближе к телу.
   – Не юродствуй, - обиделась Маша. - Надолго ли нас хватит? Ты об этом подумай.
   – На сколько хватит, - отрезал Коля. - Я в партию вступил не для того, чтобы чины и должности получать. Я верю в наше дело, несмотря ни на что. Знаешь, как Багрицкий написал? "Осыпался, отболев, скарлатинозною шелухой мир, окружавший нас…"
   – Он и другое написал, - сказала Маша. - "Мы ржавые листья на ржавых дубах". Не помнишь?
   Коля обнял ее:
   – Я все помню, Маша. Ты прости за пафос, не на митинге мы. Но ведь "нас водила молодость в сабельный поход"? Водила, друг ты мой, а это забыть нельзя!
   – Нельзя, - послушно повторила она. - Но иногда становится так трудно и так больно за все. И за всех.
   – Будем жить, Маша, - сказал он тихо. - А уж если мы живем - значит, не сдаемся!
   В кабинете его уже ждала сияющая Маруська.
   – Седой и Соловьев, представляешь, - она торжествующе посмотрела на Колю, - сидели в одном лагере! Ларчик-то просто открывался! Я приказала доставить Соловьева к нам.
   – Пусть ведут.
   Маруська позвонила в конвой, потом сказала:
   – Послушай, может, возьмем Травкина к нам? У него, по-моему, талант.
   – По-моему, тоже. Заготовь представление в кадры, я подпишу.
   Привели Соловьева. Он мрачно сел на стул и уставился в стену.
   – Вы утверждали, что незнакомы с бандитом по кличке Седой? - сказал Коля.
   Лицо Соловьева покрылось красными пятнами.
   – Утверждал, - нерешительно сказал он. - А что?
   – Вот справка из лагеря, в котором вы отбывали наказание. Вы и Седой жили в одном бараке и даже нары у вас были рядом. Ознакомьтесь.
   – Не надо. - Соловьев отвел руку Коли. - Вы должны понять меня. Седой не тот человек, который повторяет два раза. А один раз он мне уже сказал: "Шаг вправо, шаг влево - и ты спекся". Ладно. В лагере мы с ним не дружили. Он - бандит, весь лагерь держал. А я кто? Сявка… А после побега он ко мне зашел - узнал, что я на завод поступил. Говорит: дай мне дело на твоем заводе. Кассира дай. Ну - избил меня. Я ему и выложил про наш с Родькиным план: Слайковского на гоп-стоп взять… Он обрадовался. Все, говорит, беру на себя, а вы отойдите в сторону и не лезьте. Твое, говорит, дело известить меня, когда Слайковский деньги получит и с завода домой пойдет. Ну и личность его показать.
   – И вы известили? - спросила Маруська.
   – А вы бы что сделали? - с обидой ответил Соловьев. - Он бы меня иначе убил. - В глазах арестованного разлилась тоска. - Показал я ему инженера.
   – На Кронверкском, у "Великана"? - спросил Коля.
   – Там… - Соловьев потрясенно смотрел на Колю. - Вы уже тогда следили за мной?
   – Рассказывайте все начистоту.
   Соловьев послушно кивнул:
   – За день до убийства пришел ко мне Родькин. - Соловьев тревожно заглянул в глаза Коле и продолжал, волнуясь: - Я тогда вам правду сказал: Родькин действительно пришел ко мне и говорит: "не пойду на дело, завязываю, хватит!" Я для виду его постыдил, а у самого - камень с души! Сами посудите - я "дело" другому человеку передал, как же с сообщником быть? Небось знаете, как в воровском мире за такое рога сшибают… Убьет он меня и прав будет! Ну, я на радостях выставил пол-литра и бухнул: верно решил, Родькин, молодец!
   – А он? Поверил? - спросил Коля.
   – Нет, - вздохнул Соловьев. - Все хорошо в меру, а я переборщил. Он понял, что я темню, сел на меня, ну, а я - человек слабый, сами видите. Я ему все про Седого и выложил…
   – Значит, Родькина вы продали Седому, Седого - Родькину, а их обоих…
   – Вам, - перебил Соловьев. - Слаб человек. А что мне делать? Седой - убьет, вы - к стенке поставите.
   – Не наговаривайте на себя, - сказала Маруська. - Вы же хотели спасти Родькина. Родькин не виноват!
   – А может быть, Родькин все же убил Слайковского? Он ведь сознается в этом, - спросил Коля.
   – От безысходности он, - сказал Соловьев. - А кто убил Слайковского, я толком не видал. Темно было. Заметил темный силуэт, слышал звук удара. А кто, не знаю.
   – А Родькин?
   – Его я не видел. Человек убежал во двор ресторана "Каир", а я - следом за ним.
   – Во двор? - переспросила Маруська. - Этот человек убежал именно во двор?
   – Да! - подтвердил Соловьев. - А что, это имеет значение?
   Коля нажал кнопку звонка, вошел конвоир.
   Когда Соловьева увели, Коля снял трубку телефона:
   – Травкин? Кондратьев это. Бросай все, вместе с Марией Гавриловной займетесь швейцаром. Она сейчас к тебе приедет, жди. - Коля положил трубку и продолжал: - Будем искать Седого и деньги. Беритесь за швейцара. Издали, осторожно. А я займусь Савельевой. Есть у меня одно предположение.
   …Как и в прошлый раз, Коля встретил Савельеву неподалеку от ворот завода. Женщина привычно села рядом на заднее сиденье, улыбнулась:
   – Оказывается, вы меня охраняете? Спасибо.
   – Видели Седого? - спросил Коля.
   – Слава богу, нет, - она вздохнула.
   – У меня к вам просьба. Вам необходимо пойти в "Каир". Сам Седой вряд ли появится, но он может послать к вам своего человека, и мы сумеем нащупать след. Согласны?
   Она испуганно отодвинулась:
   – Нет!
   – Бояться нечего. С вами пойдет наша сотрудница, ресторан будет блокирован.
   – Нет! - крикнула Савельева. - Как вам не стыдно! Ради того, чтобы поймать Седого, вы готовы пожертвовать мною! Вот уж не думала, что вы такой. Остановите машину!
   Шофер притормозил.
   – Значит, вы отказываетесь помочь нам в задержании опаснейшего преступника? - холодно спросил Коля. - Я говорил с вами совершенно откровенно, рассчитывая на вашу сознательность, а вы? Идите. - Коля открыл дверцу. - Только подумайте и о другом: мы его не найдем, а он вас - найдет. В любом случае мы постараемся ему помешать, но… - Коля развел руками.
   – Вы не имеете права меня принуждать! - крикнула она.
   – Да, я не имею права этого делать, - согласился. Коля. - Но речь идет о вашей жизни, а я не могу дать стопроцентной гарантии. Поэтому я рассчитывал, что вы поймете: помочь нам - ваш гражданский долг. С другой стороны, это просто в ваших интересах.
   Она стояла в задумчивости.
   – Ну, хорошо, - настаивал Коля. - Давайте иначе. Мы поставим около вашего дома пост - это максимум, что мы можем сделать. Вы уверены, что для Седого этот пост - серьезное препятствие?
   Какой-то мужчина прошел мимо автомобиля, и Савельева испуганно прижалась к Коле.
   – Что с вами? Успокойтесь.
   – Ой… - прошептала она. - Я не могу.
   – Что такое? - уже резче повторил Коля.
   – Седой… - одними губами произнесла она.
   – Стойте здесь, - на ходу доставая кольт, Коля бросился за неизвестным. Тот свернул во двор. Когда Коля вбежал под арку, он увидел, что двор - проходной, а человек исчез.
   Коля вернулся к машине. Савельева встретила его взглядом, полным ужаса. Коля отрицательно покачал головой.
   – Будто по вашему заказу он появился, - через силу сказала Савельева. - Что же мне делать? - Она растерянно посмотрела на Колю. - Выходит так, что мне надо соглашаться на ваше предложение…
   – Рассуждаем логически, - сказал Коля. - Если Савельева говорит правду, Седой рано или поздно попытается связаться с нею, и, таким образом, мы сумеем выйти на него. Учтем, что Травкин видел бандита около "Каира". И вообще, наше дело всеми нитями уходит в этот самый "Каир". Поэтому будем работать в ресторане вплоть до прояснения обстановки. Это, конечно, не исключает иных мероприятий, которыми займутся другие товарищи. Вопросы?
   …Белая ночь укутала город прозрачным плащом. Свет не зажигали. Травкин курил одну папиросу за другой - в пепельнице росла гора окурков. Маруська чистила и смазывала свой разобранный браунинг.
   – Почему ты сказал если? - Маруська сунула пистолет в сумочку. - Ты не веришь Савельевой? А какой ей смысл врать? Ты слишком все усложняешь, Коля.
   – Возможно. - Коля стоял у окна и смотрел на расплывающийся в синей дымке Зимний. - Я не мастер рассказывать о всяком там подсознании, интуиции и прочих штуках, которых ни измерить, ни потрогать нельзя. Но в их существование я верю. А говорить о Савельевой будем с фактами в руках. Что молчишь, Травкин?
   – Перевариваю, - улыбнулся участковый. - А я с вами, Николай Федорович, абсолютно согласен! Я ведь почему ее в бригадмил не записал? Интуиция! А вот фактов и у меня не было. - Он огорченно развел руками.
   – Там, в "Каире", есть официант чернявый, - сказал Коля. - Прошу за ним внимательно наблюдать. - Он обвел своих помощников усталым взглядом: - Вроде обо всем поговорили. На сегодня - хватит. Маруся, я тебя провожу.
   – Счастливо. - Травкин погасил папиросу и ушел.
   Коля и Маруська вышли на площадь, свернули направо, к Мойке.
   – Хорошая ночь, - тихо сказала Маруська. - И на душе так легко и хорошо, будто помолодела. Давно уже так не было.
   – Витька что пишет? - спросил Коля.
   – Ничего, - покачала головой Маруська. - Сам понимаешь, - оттуда не часто напишешь. Заходил ко мне товарищ из Москвы, из наркомата. Передал, что Витька жив, здоров, возможно, скоро вернется. Слушай, есть еще одна новость, не знаю, как и сказать…
   – Я не нервная барышня, ты вроде бы знаешь, - пожал плечами Коля.
   – Трепанов умер. В газетах было. "После непродолжительной и тяжелой болезни…"
   Коля остановился. Маруська погладила его по руке:
   – Я знаю, кем для тебя был этот человек. Я очень тебе сочувствую, Коля.
   – А вот Кузьмичев жив и здоров, - покачал головой Коля. - Ну почему, скажи ты мне, мир устроен так несправедливо. Сколько раз замечал: хорошие, настоящие люди умирают гораздо чаще. Эх, Маруська, Маруська… - он грустно посмотрел на нее и улыбнулся: - Вот и прошла наша молодость… И жизнь пролетит - оглянуться не успеем. Давно ли я первый раз сюда пришел, - Коля кивнул в сторону дома Маруськи. Дом стоял все такой же, бело-зеленый, красивый, вычурный, словно увядающая красавица на своем последнем балу.
   – И мне кажется - вчера это было, - сказала Маруська. - Дом все такой же, а мы с тобой уже старички. - Она взяла его за руку и засмеялась счастливо. - Была - не была, я тебе скажу. Все эти годы я находилась рядом с тобой, делила с тобой все, и это спасало меня. Вот я и говорю, Коля: спасибо, что я не осталась в стороне от тебя. Общее дело - это даже не меньше, чем любовь. Правильно? Ведь мы с тобой боевые товарищи. Ладно. Наплела я тут чересчур, но это белая ночь виновата. Как твой любимый Багрицкий писал: "Миру не выдумать никогда больше таких ночей… Это - последняя… Вот и все! Прощайте!" - едва сдерживая слезы, она побежала к воротам. Ее каблуки - грубые каблуки армейских сапог - глухо простучали в тишине по деревянным торцам тротуара и смолкли где-то в глубине двора.
   Коля долго стоял - растерянный и взволнованный, стоял и думал, что вот прошло уже столько лет и, казалось бы, все давным-давно забыто, ан - нет. На висках у Маруськи все заметнее седина, и у глаз с каждым днем все больше тонких, как паутинка, морщинок, а любовь не утихла, не прошла, не перегорела. "Так и осталась одна, - с горьким и бесполезным раскаянием думал Коля. - И этому, наверное, уже никто никогда не поможет".
 

***

 
   Как и условились накануне, Савельева пришла в "Каир" одна и села за столик в углу зала. Травкин с Маруськой заняли места через стол от Савельевой, а Коля - у выхода. Весь зал просматривался, как на ладони, незамеченным не мог ни войти, ни уйти ни один человек. Снаружи, на Садовой, и во дворе ресторана дежурили милиционеры в штатском.
   Ту часть зала, где сидели Савельева и Травкин с Маруськой, обслуживал чернявый, похожий на Чарли Чаплина официант. Он лихо носился по вощеному паркету с подносом на отлете.
   Заиграл оркестр. Он традиционно исполнил "Кис оф файер", и зал сразу же наполнился танцующими. Савельева равнодушно ковыряла вилкой в тарелке с салатом.
   – А вообще-то обидно, Травкин, - вдруг сказала Маруська. - У людей - танцы, а у нас?
   – Должность такая, - философски заметил Травкин. - Кому что. А вот вы, Мария Гавриловна, не жалеете, что жизнь нашему делу отдали? Я о чем? Вы - красивая женщина, у вас должно быть пятеро детей, не меньше, и муж всем на зависть. Верно я говорю? - Травкин был добрым человеком, но особой деликатностью не отличался.
   – Верно, - кивнула Маруська. - Очень даже верно, я с тобой согласна. Одним утешаюсь: может, моя работа десятерым женщинам живых мужей сохранила, семью и детей! Стоит этого моя несостоявшаяся личная жизнь? Как считаешь, Травкин?
   – Да с лихвой! - Травкин понял, что больно задел Маруську, и попытался свести на нет свои неосторожные слова. - Я к чему сказал? К тому, что я лично уважаю вас больше всех!
   Мимо Савельевой прошел чернявый официант, приостановился на мгновение, что-то сказал. Савельева ответила. Они разговаривали тихо, так, что слов нельзя было разобрать, но Маруська вдруг напряглась и встала:
   – Травкин, помнишь, что Коля говорил про чернявого? Иди в коридор. Если Савельева сейчас выйдет, посмотри, с кем будет разговаривать. Сам не сможешь - нашим намекни. - Маруська подошла к Савельевой, улыбнулась: - Спичечки не найдется, барышня? - Прикурила, тихо спросила: - Ну, ничего? Молчи, вижу, что ничего. - И, пустив к потолку кольца дыма, вдруг сказала: - Ты с этим чернявым будь осторожнее. У меня появились данные, что он знает, где Седой. Знакомы они, поняла? И я надеюсь - он расколется. - Маруська внимательно смотрела на Савельеву и ждала реакции. Разумеется, никаких данных у нее не было, и все, что она сейчас сказала, было неожиданным, почти "на авось" ходом.
   Савельева словно погасла, и Маруська поняла, что, играя наугад, она попала в самую точку, в яблочко. Молнией пронеслись в памяти слова Коли: "Если Савельева сказала правду". А Савельева лгала, от начала и до конца лгала - это сейчас Маруське было абсолютно ясно!
   – Ох… - Савельева перевела дух. - Напугали вы меня. А вы уверены? Я ведь этого чернявого впервые в жизни вижу. Он мне свежую клубнику предлагал. Понравилась я ему, что ли.
   "И опять ты врешь, - удовлетворенно подумала Маруська. - Я же видела, как ты с ним говорила. О чем - не знаю, но это "как" меня не могло обмануть! Вы знакомы, девушка. И давно".
   – Будь начеку. - Маруська отошла и села за свой столик.
   Савельева положила сумочку и платок на край стола и вышла в вестибюль. Через минуту появился Травкин:
   – Савельева разговаривает со швейцаром. Николая Федоровича я предупредил.
   – Теперь бы только не напортачить, - сказала Маруська. - Я пойду к Савельевой. Формально она знает, что я должна ее охранять, так что подозрения это у нее не вызовет. А вот если она попытается меня отшить, а я нахально не уйду - вот тут, мальчики, не зевайте.
   – Рискуешь ты, - тревожно сказал Травкин. - Мы ведь не сможем совсем близко быть. Успеем ли, если что?
   – У меня десятизарядный браунинг. И я с ним работаю не хуже товарища Кондратьева. Я пошла. Скажи Кондратьеву, что я до последней секунды играю в полное доверие. Надо, чтобы Савельева сама раскрылась.
   Маруська вышла в коридор. Савельева причесывалась перед зеркалом.
   – Я сейчас вернусь в зал, - улыбнулась она Маруське.
   – Вам нужно немедленно уйти, - сказала Маруська. - Здесь теперь очень опасно. И потом - нам уже все ясно и вы больше не нужны.
   И снова Маруська увидела, как в глазах Савельевой мелькнули растерянность и страх.
   – Нет, - нервно сказала Савельева. - Я обещала товарищу Кондратьеву быть в зале. Я не уйду!
   – Это приказ. Идите рядом, ни шагу в сторону!
   – Хорошо, - Савельева растерянно пожала плечами. - А платок и сумочка?
   – Не беспокойтесь, - улыбнулась Маруська. - Их возьмут наши. Завтра все получите в целости.
   – Мне на Сенную. Я к тетке ночевать.
   – Ваше дело, - ответила Маруська. - Я вас, само собой разумеется, провожу.
   Швейцар закрыл за ними дверь и начал кричать на рабочих, которые таскали ящики с пивом:
   – Грязи-то, грязи от вас! И дверями не хлопайте, клиентов это беспокоит! Погодите, я на крючок закреплю! - Он вышел во двор.
   Травкин, который стоял у зеркала и курил, не пошел за ним. Это была ошибка…
   Швейцар приблизился к одному из рабочих, опасливо оглянулся:
   – Менты нащупали официанта. Он не кремень, сам знаешь.
   – Сведения точные? - Рабочий затоптал окурок.
   – Мусориха Савельевой проболталась. Они теперь ушли, мусориха ее силком увела. Только у нас условлено - Савельева в любом случае пойдет на Сенную.
   – Официанта успокой и сразу догоняй Савельеву. Если что - знаешь, как быть… - Рабочий понес ящик с пустыми бутылками к штабелю в углу двора.
   Швейцар вернулся в вестибюль, заглянул в зал, крикнул:
   – Аксентий, принеси пивка, в горле пересохло.
   Через минуту чернявый уже подходил к гардеробной с бутылкой пива в руках.
   – Зайди-ка, - поманил его швейцар. Дверь гардеробной закрылась.
   И здесь Травкин допустил вторую ошибку. Вместо того, чтобы подойти к дверям и подслушать, о чем разговаривают швейцар и официант. Травкин, считая, что этот разговор крайне важен, а он всего не услышит или не поймет, - побежал в зал за Колей. А когда вернулся к гардеробной вместе с Колей, - швейцара уже не было, а среди опрокинутых вешалок лежал окровавленный официант и гаснущим взглядом смотрел в потолок…
   В виске у него торчала рукоять финского ножа.
   – Ах, Травкин, Травкин, - только и сказал Коля. - Вызывай скорую, я попробую догнать швейцара. - Коля побежал к машине.
   Подскочил милиционер в штатском:
   – Все в порядке, товарищ начальник!
   – Швейцар в какую сторону ушел? - крикнул Коля. - Видели?
   – Видел, - растерянно сказал милиционер. - Направо, к Сенной он побежал… Случилось что, товарищ начальник?
   Коля прыгнул на сиденье автомобиля:
   – Давай к Сенной!
   …Савельева привела Маруську к церкви "Знамения богородицы", сказала приветливо:
   – Спасибо вам, Мария Гавриловна. Если еще нужна буду - сообщите. Вы не беспокойтесь, здесь уже не страшно. Вот он, теткин подъезд. Рядом.
   – Нет у тебя никакой тетки, - усмехнулась Маруська.
   – Как… это нет? - Савельева отступила на шаг.
   – Тихо… - Маруськин браунинг уперся Савельевой в живот. - Руки на затылок и вперед, шагом марш. Письмо зачем нам написала? Седой научил? Втереться хотела, стерва? Быть у нас глазами и ушами Седого?
   В ту же секунду краем глаза она увидела мужской силуэт. Резко обернулась, крикнула:
   – Стоять!
   Швейцар ударил ее ногой. Браунинг вылетел из рук Маруськи, но она успела поймать швейцара за ногу, взяла на прием, и швейцар со всего маху грохнулся на тротуар. Маруська навалилась сверху, вывернула ему руки. Она не видела - не до того ей было, как Савельева спокойно подобрала ее браунинг, начала стрелять. Она стреляла в спину Маруськи, стреляла методично, в упор… Маруська так и осталась лежать, прикрыв собою швейцара.
   А Коля опоздал. Он слышал выстрелы и даже видел вспышки, но его "форд" затормозил около Савельевой слишком поздно. Коля выскочил из машины, выбил у бандитки оружие и, завернув ей руки за спину, отшвырнул шоферу. Потом склонился над Маруськой. Она лежала лицом вниз.
   Коля поднял ее и осторожно положил на сиденье автомобиля. Лицо у Маруськи было белое, обескровленное, остекленевшие глаза неподвижно смотрели в небо.
   Коля был в таком отчаянии, что не выдержал и зарыдал. Он не видел, как шофер поднял швейцара с асфальта и подвел к автомобилю. Он долго не понимал, что от него хочет шофер, а тот тихо спрашивал - уже в который раз:
   – Что будем делать, товарищ начальник…
   Подъехала еще одна машина, сотрудники окружили автомобиль, в котором лежала Маруська. Все стояли молча…
   "Маруська, Маруська… - давясь рыданиями, думал Коля. - Вот и пришел час расставания. Как же я перед тобой виноват, родная ты моя Маруська, как же я виноват, и прощения мне не найти никогда".
   – Надо ехать, - сказал Травкин.
   Коля проглотил шершавый комок:
   – Все на Дворцовую… Я поеду со швейцаром во второй машине. Поводу машину сам. - Коля замкнул на запястьях швейцара наручники.
   Когда первый автомобиль уехал, Коля сказал:
   – Садитесь вперед, рядом со мной: есть разговор.
   Швейцар взгромоздился на переднее сиденье. Руки ему мешали, и он все время пытался устроить их поудобнее.
   Коля включил зажигание, скорость. "Форд" высветил фарами угол гауптвахты и помчался к улице Дзержинского.
   – Савельеву я понял слишком поздно, к сожалению. Это Седой придумал трюк с ее заявлением в органы?
   Швейцар кивнул:
   – Дайте закурить. У меня в боковом.
   Коля вытащил портсигар, сунул швейцару папиросу, дал прикурить. Швейцар затянулся:
   – Соловьева хотели пришить. Да он скрывался. Ясно было - со дня на день выдаст. Седой и решил: Савельева заявит, ну, ей какое-то доверие окажут, она и будет нечто вроде наших глаз и ушей. У вас…
   – Официанта зачем убил? - спокойно спросил Коля.
   – Доказать еще надо, - осклабился швейцар.
   – Раны сами за себя скажут. У Слайковского и у официанта. Экспертиза установит. Впрочем, и так видно - одинаковые они. В обоих случаях - твоя рука.
   – Моя, - согласился швейцар. - Меня этому удару еще в шестнадцатом году урки научили. Я в "Крестах" за разбой сидел. По малолетству скоро освободился. Эх, начальник, кабы женщина ваша Савельеву на пушку не взяла, не напугала - жива бы сейчас была.
   – Молчи, - Коля стиснул зубы. - Молчи об этом.
   – Ведь как вышло-то? - разговорился швейцар. - Она думала: официант расколется, скажет, где хаза Седого. А ведь официант этот, начальник, и в самом деле про хазу знал. Что делать оставалось?
   – Где Седой? - спросил Коля. - Сейчас поедем к нему. Я, между прочим, для того и остался с тобой.
   – Нет, начальник, - швейцар замотал головой. - Седого я не сдам. Кабы вы не напороли - вы бы сами собой на Седого вышли. Я ведь с ним во дворе "Каира" только что говорил. Рабочим он у нас. А теперь - ищи ветра в поле.
   – Хазу покажешь, - сказал Коля. - Говори, куда ехать.
   – Не покажу, - вздохнул швейцар. - Потому что от любого скроешься, а Седой всюду найдет.
   – Не найдет, расстреляем мы его.
   – Его память меня найдет, - серьезно сказал швейцар. - Память - она тоже…
   – Не найдет, - повторил Коля. - Некого искать. Тебе же стенка наверняка, так что иллюзий не строй.
   Швейцар сверкнул глазами:
   – Тем более не скажу. Издеваться еще будешь. Тут и так на душе кошки скребут.
   – Убил двоих, помог третьего убить - кошки не скребли? - тихо спросил Коля.
   Автомобиль свернул к Петропавловской крепости, остановился у самой невской воды. Коля открыл дверцу:
   – Выходи.
   Швейцар вылез из машины, с искренним недоумением посмотрел на Колю.
   – Меня теперь, как княжну Тараканову, в бастион? - Он засмеялся.
   – Сейчас узнаешь, - Коля вытащил кольт. - Смотри и слушай, пока глаза и уши работают… - Коля трижды нажал спуск кольта. Плеснуло короткое пламя, но вместо раскатистого грохота, который ожидал услышать швейцар, раздались слабые хлопки, словно вытащили три пробки из трех бутылок.
   – Не понял еще? - спросил Коля.
   Швейцар попятился:
   – Нет… Нет! Нельзя!
   – Можно, - кивнул Коля. - Погиб такой человек. Такой человек убит, что не будет тебе прощения.
   – А-а-а… - заорал швейцар и побежал к мосту.
   – Зря кричишь, - в спину ему сказал Коля. - Здесь никто не услышит. А ты помнишь, как кричали люди, честные люди, которых вы убивали из-за трех рублей? Из-за часов? Нет… Тебя никто не услышит, я это место знаю.
   Швейцар стоял спиной к Коле. Со связанными руками далеко не убежишь, он это понял и ожидал своей участи.
   Коля подошел ближе:
   – Если не хочешь сдохнуть, как бешеный пес, - очистись перед концом. Где Седой?
   Швейцар обернулся: глаза у него вылезли из орбит, с лица лил пот.
   – Кирочная… Я покажу… Только не надо!
   Коля сунул кольт за ремень, схватил швейцара за лацканы пиджака, притянул к себе:
   – Не надо! А ты, гнус, думал о тех, кого убивал? Они ведь тоже говорили тебе: "Не надо". А ты…
   – Я покажу… Поедем…
   – Все равно тебе через два месяца стенка, - с ненавистью сказал Коля. - Сразу говорю: жизнь не спасешь.
   – Еще два… месяца. Целая вечность… - бормотал швейцар. - Только не сейчас, не здесь…
   Коля оттолкнул его:
   – Негодяй ничтожный. Я руки о тебя марать не стану. Садись в машину.