Нагорный Алексей Петрович. Повесть об уголовном розыске

   – Коля, - продолжала Маруська. - Никита - это, конечно, охо-хо, но и ты тоже ничего. Я тебя провожу, а?
   – Ну, проводи… - буркнул Коля.
   …Они вышли к Фонтанке. Среди голых деревьев Летнего сада светлым пятном выделялся домик Петра. Плавно изгибался Прачечный мост, а чуть левее начиналась садовая решетка. Ритмично чередовались колонны серого камня и черные звенья ограды. Коля остановился, до глубины души растроганный и потрясенный этой удивительной, проникающей в самое сердце красотой. Отныне он будет приходить на это место: иногда - несколько раз в год, иногда - раз в несколько лет. Будет останавливаться и думать о прошлом, и о том самом первом мгновении, когда вдруг открылись ему Летний сад, Фонтанка и Нева… Только уже не будет рядом бесхитростной Маруськи и многих других - самых близких и самых настоящих своих друзей недосчитается в те минуты Коля Кондратьев…
   В городе свирепствовали банды уголовников. Они делали свое черное дело, не считаясь с распоряжениями Военно-революционного комитета, несмотря на все старания немногочисленных еще сотрудников Комитета революционной охраны. Нужно было принимать решительные меры. Сергеева вызвали в Смольный…
   Он пришел на несколько минут раньше срока и, чтобы не толкаться в коридорах, начал прогуливаться у входа, вызывая этим раздражение часового - матроса с винтовкой, на трехгранном штыке которой ветер трепал разноцветные флажки разовых пропусков.
   – Эй, товарищ! - не выдержал, наконец, матрос. - Не положено! Пройдите!
   – Уже прохожу, - улыбнулся Сергеев и, предъявив матросу пропуск, вошел в здание. В вестибюле его сразу же окликнул статный, с отменной выправкой человек в офицерской бекеше без погон:
   – Степан Петрович? Что с головой?
   Голова у Сергеева была перевязана - ожог оказался очень сильным.
   – Ротмистр Кузьмичев? - с холодком спросил Сергеев, неприязненно оглядывая военного. - Честно говоря, не ожидал. Давно ли на платформе Советской власти?
   – Чувствую, что вы предпочли бы видеть меня по ту сторону баррикад, - усмехнулся Кузьмичев.
   – Нет, отчего же. Просто я не верю в вашу искренность. Тогда, в Пулкове, вы рассуждали очень определенно: чернь на одной стороне, люди с уздой в руках - на другой. Или что-нибудь переменилось?
   Подошел сотрудник Смольного, сказал:
   – Товарищ Сергеев, Петровский ждет.
   – Иду… - Сергеев кивнул Кузьмичеву: - Не уверен, что мы с вами встретимся еще раз, поэтому - прощайте.
   – До свидания, - улыбнулся Кузьмичев. - Вас вызывают по делу, которое и ко мне имеет отношение, так что встреча наша не за горами, товарищ Сергеев.
   …Кабинет Петровского выглядел странно. Совсем недавно здесь помещался будуар классной дамы, в алькове стояла кровать красного дерева.
   – Сергеев? - Петровский посмотрел на часы. - Вы опоздали на три минуты.
   – Извините, я разговаривал с Кузьмичевым, - хмуро сказал Сергеев.
   Петровский кивнул:
   – Понимаю. Бывший уланский офицер не вызывает у вас доверия?
   – Не вызывает, - подтвердил Сергеев.
   – А Бонч-Бруевич?
   – Это другое дело.
   – А почему так? Молчите? Тогда я скажу: Бонча знает лично Владимир Ильич. А Кузьмичева? Почти никто. Вывод: в вас говорит классовая ограниченность. Какие основания у вас не верить Кузьмичеву?
   – Его собственные речи, которые я лично слышал год назад, в Пулкове. Кузьмичев приезжал к своему дяде, профессору обсерватории, а я только что удачно отъюстировал оптическую систему и был в числе приглашенных на день ангела. Это факт.
   – Прекрасный факт, - подтвердил Петровский. - Кузьмичев знал о ваших политических убеждениях?
   – Нет.
   – Вот видите. Почему же не предположить, что в разговоре он ориентировался на предполагаемый уровень собеседников? Теперь о цели вашего вызова. Нужно назначить комиссаров во все комиссариаты, и вы должны подобрать подходящих людей. Милиционеров, которые саботируют наши распоряжения, немедленно уволить.
   – А кто будет работать? Уголовщина расцвела таким цветом, что…
   – Знаю, - жестко прервал Петровский. - Все знаю. Мы расстреливаем бандитов, но их не становится меньше. Некоторые видят в этом признак нашей слабости. Чепуха! Только что я разговаривал с Владимиром Ильичем.
   – Что сказал Ильич? - напряженно спросил Сергеев.
   – Когда мы уничтожим голод, болезни и социальное неравенство, тогда исчезнет та питательная среда, та социальная среда, которая порождает преступления, - задумчиво сказал Петровский. - Это, дорогой мой, наисложнейший вопрос, архипроблема, и если вы знаете бодрячков-болтунов, которые готовы разделаться с этой проблемой за раз-два, - плюньте в их скверные и лживые, простите, лица. Эти люди - злейшие наши враги. Ибо они - неучи и тупицы.
   Петровский подошел к стеллажу и снял с полки небольшую брошюру в мягкой обложке:
   – "Государство и революция". Первое издание, получил лично от Владимира Ильича, - с гордостью сказал он. - Так вот, здесь четко сказано: революция даст гигантское развитие производительных сил, но… - Петровский спустил очки со лба и прочитал вслух: - Но как скоро пойдет это развитие дальше, как скоро дойдет оно… до уничтожения противоположности между умственным и физическим трудом, до превращения труда в "первую жизненную потребность", этого мы не знаем и знать не можем! Заметьте, молодой человек, - не можем! А это значит, что образование идеальной социальной среды - дело огромного труда многих поколений! Поэтому оставим маниловщину и будем трудиться во имя будущего…
   – Я представляю себе так, что к охране порядка нужно привлечь рабочих, - сказал Сергеев.
   – Правильно думаете, - кивнул Петровский. - По-ленински. Отряды вооруженной рабочей милиции - это раз. Сыскная милиция, в которой тоже должны быть преимущественно рабочие, - это два.
   – Сыскная? - переспросил Сергеев. - Плохо… Мерзкие воспоминания…
   – Ассоциации, вы хотите сказать, - улыбнулся Петровский. - А если, скажем, не сыскная, а уголовный розыск? Как?
   – Неплохо, - кивнул Сергеев. - А тех, кто служил царю, бывших, одним словом, - их куда?
   – Бывших? - Петровский задумался на мгновение. - А что? Разве они не обязаны поделиться с нами своими знаниями? Обязаны! Уверен, что найдутся и добровольцы. Вот на них в известном смысле и обопритесь вначале. Есть у вас человек, которого можно поставить во главе этого дела?
   – Есть, - не задумываясь, ответил Сергеев. - Только вот чего я не знаю… Чем должен заниматься этот уголовный розыск?
   – Искать преступников, - Петровский посмотрел из-под очков.
   – А как?
   – Вопрос серьезный. Думаю, что рано или поздно вы на него ответите. Только помните: чем раньше, тем лучше.
   Сергеев пришел к Бушмакину поздно вечером. Коля, Маруська и Бушмакин сидели за столом и пили чай.
   – Степан Петрович! - обрадовался Бушмакин. - Милости просим! Маруська, чашку гостю! Только не взыщите - хлеба нет. Съели.
   – Разговор у меня к вам, - Сергеев сел за стол и пустил ложечку в коричневую, мутную жидкость - чай был морковный.
   – Понятно, - кивнул Бушмакин. - А ну, молодежь, прогуляйтесь.
   Коля и Маруська обиженно поплелись к дверям. Неожиданно Сергеев сказал:
   – Разговор их тоже касается. Тут дело такое… Преступников мы, конечно, ловим… Но уж, честно сказать, только тех, которые сами попадаются. А вот при царе, если помните, была специальная организация - сыскная полиция.
   – Помню, - кивнул Бушмакин. - На Гороховой помещалась.
   – Так вот, сыскная полиция существовала для того, чтобы… как бы это объяснить… Ну, чтобы быть в курсе всех дел преступного мира и вовремя эти дела пресекать. Скажем, наметили воры магазин Елисеева обчистить, а там уже засада, ясно?
   – Ясно-то ясно, - Бушмакин подозрительно всматривался в лицо Сергеева. - Только зачем вы это все нам излагаете?
   – А затем, товарищ Бушмакин, - Сергеев не отвел взгляда, - что партия поручает вам организовать и возглавить петроградскую сыскную милицию - уголовный розыск.
   – Мне?! - Бушмакин вскочил. - Мне?
   Коля и Маруська восторженно переглянулись.
   – Так это же… Это же здорово! - сказал Коля.
   – Вы теперь вроде околоточного будете? - не выдержала ехидная Маруська. - С пузом?
   – Шутки в сторону, - нахмурился Сергеев. - Прошу не ахать и не восклицать. Возьмите людей, кого сочтете нужным, и марш на Гороховую. Кто из старых работников захочет остаться, пусть работает. Кто не захочет - скатертью дорога! Запачканных контриков удалять безжалостно. Завтра с утра и начнете.
   – Постойте, постойте… - Бушмакин никак не мог прийти в себя. - Что такое, скажем, шпиндель, вы знаете? А что такое аксиальная фреза?
   Сергеев пожал плечами.
   – А я этим всю жизнь занимаюсь! - крикнул Бушмакин. - Мое дело - токарный станок!
   – А что такое дактилоскопия, вы знаете? - в свою очередь спросил Сергеев.
   – Нет, - растерялся Бушмакин.
   – Я тоже узнал это после первого ареста. А что касается всей жизни… Революция, Бушмакин. И наша жизнь нам больше не принадлежит.
   Коля восхищенно смотрел на Сергеева.
   – Я тоже хочу, - сказал он. - Только я в Питер приехал, сразу схлестнулся с этими гадами. И пошло и пошло. Я так понимаю: судьба у меня такая - им салазки загибать.
   – Ну, насчет судьбы - это немарксистская точка зрения, - улыбнулся Сергеев. - А в остальном - возражений нет.
   – И я не отстану! - решительно заявила Маруська. - Куда вы, - туда и я!
   – Не женское это дело, - сказал Бушмакин.
   Она нахально посмотрела на него:
   – Вы же не захотели заниматься со мной женским делом?
   – Тьфу! - в сердцах плюнул Бушмакин. - Ты ей слово, она тебе - десять!
   – А что, - задумался Сергеев. - Может быть, Маруся не так уж неправа. Кем была женщина при царизме? Забавой? Рабой? А при Советской власти женщина во всем будет равна мужчине, это факт!
   – Не равна, а гораздо выше! - уточнила Маруська.
   – Согласен, - рассмеялся Сергеев. - Первая в мировой истории женщина-сыщик! Это же прекрасно, товарищи!
   Заводской двор заполнили рабочие. Бушмакин взобрался на стол, и гул разом стих. После событий на Ватном острове Бушмакин пользовался непререкаемым авторитетом.
   – Товарищи, - негромко начал Бушмакин. - В городе грабят и убивают. Уголовники распоясались. Даже у детей отбирают хлеб.
   – Это мы знаем! - донеслось из толпы. - Ты говори, чего делать?
   Толпа взорвалась криком, заголосила какая-то женщина:
   – Нюра, Ню-юрочка, доченька!.. Убийцы проклятые…
   – Бандиты зверствуют, - продолжал Бушмакин. - И мы будем беспощадны!
   – Смерть уркам! - выкрикнул Вася. - Я предлагаю ловить их и организованно топить в Неве!
   Бушмакин взмахнул рукой:
   – Тихо! Мы не преступники. Мы не станем действовать против преступников ихними методами!
   – А что же с ними делать? - не унимался Вася. - В зад их целовать, что ли?
   Все захохотали.
   – Нашему заводу, товарищи, доверили организовать уголовный розыск, - сказал Бушмакин. - А это значит, что прямо сейчас мы решим, кому поручим эту работу! Условия такие: честный, непьющий, в драках и скандалах не замечен, на платформе Советской власти стоит, как Александрийский столп!
   – А столп этот - признак царизма! - крикнул Вася. - Я несогласный!
   На стол поднялся Никита, сорвал с головы студенческую фуражку, прижал ее к груди.
   – Товарищи! Василий мне хотя и друг, но говорит ерунду! Александрийский столп, товарищ Вася, воздвигнут в честь русских людей, которые одержали победу над Наполеоном, и весит этот столп ни много ни мало - тридцать тысяч пудов. Так что если кто с такой силой стоит на платформе Советской власти, - такому человеку можно верить!
   Вася выслушал тираду друга с открытым ртом, а когда Никита под хохот, свист и аплодисменты слез со стола, сказал:
   – Вроде голова у тебя моего размера, а помещается в ней в три раза больше. Это как же?
   Вася вспрыгнул на стол и встал рядом с Бушмакиным.
   – Есть предложение! - крикнул он. - Раз товарищ Бушмакин этому делу заводила, - ему первому и идти! Предлагаю голосовать мое предложение целиком, поскольку оно очень продуманное мною и совершенно безошибочное.
   Все засмеялись, а Вася, нисколько не смущаясь, продолжал:
   – Второй человек - это, конечно, я сам. Прошу не хихикать, это неприлично! Объяснять свои достоинства, я считаю, с моей стороны будет нескромно. Третий - мой корешок Никита. Свой ум он вам доказал, так что перехожу к четвертому… - Вася нашел глазами Колю, встретил его умоляющий взгляд: - Четвертый будет Коля! Известное дело, мой второй корешок Коля Кондратьев. Почему? А потому, что сила солому ломит, и вы все его видели в деле на Ватном острове. Я все сказал!
   – Еще не все! - Маруська протиснулась к столу. - Пятый человек - это я! Можете хохотать, а вот вчера товарищ Сергеев так сказал: женщина-сыщик, говорит, - первая в мировой истории, - это, говорит, главное завоевание Октябрьской революции.
   От хохота задрожали стекла. Впрочем, проголосовали все единодушно.
   Вечером в комиссариате у Сергеева бушмакинцы получили удостоверения-мандаты и оружие. Всем достались тяжелые, несамовзводные солдатские наганы, а Васе, словно назло, - трехлинейка. Вася пощелкал затвором и лихим движением забросил винтовку за плечо.
   – Ничего, - утешил Сергеев. - Начнете работать - таким оружием разживетесь, что я первый позавидую.
   – А что у вас? - не выдержал Вася. - Покажите!
   Сергеев гордо улыбнулся и вытащил из бокового кармана вороненый кольт 14-го калибра.
   – Ф-у-у, - Маруська искривила губы. - Подумаешь, такой же наган.
   Сергеев протянул ей кольт, она взяла его и удивленно воскликнула:
   – Наполовину легче!
   – Это не главное, - сказал Сергеев. - Чтобы перезарядить наган, нужно в каждую патронную камору ткнуть шомполом. Я уж не говорю о том, что нужно сдвинуть патронный стопор. А здесь…
   Он взял у Маруськи кольт, щелкнул задвижкой, и барабан послушно откинулся влево. Нажал головку экстрактора, и все патроны высыпались в подставленную ладонь.
   – Ли-ихо, - протянул Коля. - Мне бы такой.
   – Все будет, - Сергеев спрятал револьвер в боковой карман. - Требую от вас, товарищи, самой жесткой революционной дисциплины. Вы должны быть готовы к любым неожиданностям. К чему я об этом говорю? Вот получили мы сегодня сообщение - чиновники сыскного обещают устроить новой власти "кузькину мать".
   – Очень интересно, - сказал Никита. - Вроде бы культурные люди, интеллигентные.
   – Другое интересно, - заметил Бушмакин. - В какой, так сказать, форме они намерены это сделать?
   …Над притихшим Петроградом опустилась долгая осенняя ночь. Бушмакин затоптал самокрутку и шагнул в темноту. Коля, Вася, Маруська и Никита двинулись следом. Было безлюдно. Обыватели притаились по углам. Электростанция не работала - темень, хоть глаз выколи. Звук шагов гулко отлетал от мостовой, заставляя запоздалых прохожих вжиматься в стены домов: кто их знает, этих пятерых. На Дворцовую площадь вышли со стороны Мойки. Справа, без единого огонька, мрачной глыбой чернел Зимний. Слева на фоне светлого неба плавно изгибалась дуга Главного штаба и министерства финансов. Посредине площади подпирала низкое небо колонна, а на ней - ангел с крестом в руках.
   – Это вот и есть этот… как его? - силился вспомнить Коля.
   – Символ царизма, - подсказал Никита. - Один дурак сказал, а другой повторяет.
   – Да не-е-е, - Коля завертел головой. - Я не к тому. Я о том, что красиво здесь.
   Подошел патруль. Вспыхнул луч фонарика, негромкий голос приказал:
   – Документы?
   Слабый свет выхватил из темноты строгие лица матросов…
   – Уголовный розыск, - вслух прочитал матрос. - Это как же понимать?
   – Это вместо сыскного, - сказал Бушмакин.
   – Интересное дело, - матрос вернул документы. - Не зазорно рабочему человеку таким дерьмом заниматься?
   – Ишь ты, - недобро протянул Бушмакин. - Чистюля выискался. Ты вот кто по профессии? Комендор? Кочегар? Кто?
   – Минер я, - удивленно ответил матрос.
   – А чего же ты не на корабле, а по улицам шляешься? - ехидно спросил Бушмакин. - Ну и молчи, коли ума нет!
   Пошли дальше. Напротив главных ворот дворца Бушмакин остановился:
   – Слышь, Коль. Здесь жил царь. Романов Николай Александрович. Второй. Кровавый.
   – Один жил? - с недоверием спросил Коля.
   – Один.
   – Плохо это. У нас в деревне у иного крыша над головой валится, а под крышей - пятнадцать душ. Зачем одному человеку столько? Обожраться, что ли, право слово…
   – Это ты верно сказал, - кивнул Бушмакин. - Что было в прежней жизни? Обжорство! А с другого конца - голод. А мы сделаем так, чтобы все были сыты, одеты, обуты и крыша над головой была… И никогда не допустим, чтобы у одних было много, а у других - ничего.
   Коля задумался на мгновение:
   – Мужики сказывали - царь добра хотел. А все это от управителей. Они от царя правду скрывали и народ мучали.
   – А ты, дурак, и поверил, - вмешался Вася. - Ты раскинь мозгами: ну какая разница между царем и министрами? Один хапал больше, другие меньше, вот и все. А девятое января да Ходынку вместе готовили.
   – Кто в России главный, тот во все времена главный вор, жулик и подлец, - поддержал Никита. - Всегда так было.
   – А теперь не будет, - уверенно сказал Бушмакин. - Теперь народ - хозяин. С любого отчет спросим. Пошли, ребята, заболтались.
   …Светало. Угловое здание на Гороховой чернело провалами окон. Парадная дверь была не заперта. Вторая дверь, в вестибюле, предательски заскрипела, и все замерли, словно мальчишки, застигнутые на месте преступления.
   – Тьфу! - замотал головой Бушмакин. - Да что же это мы? Воровать пришли?
   – Вы же сами велели тихо, - обиженно заметил Вася.
   – Велел не велел, ты меня не одергивай, молод еще! - рассердился Бушмакин. - У кого есть спички?
   Никита послушно чиркнул спичкой. Красноватое пламя отразилось в огромном зеркале. Маруська подошла к нему и удивленно провела рукой по гладкой холодной поверхности.
   – Мне бы такое, - задумчиво сказала Маруська. - Женщина с таким зеркалом - непобедима.
   – Нашла время, - буркнул Коля.
   – Глупенький ты. Этого вы, мужики, никогда не поймете.
   Вася нашел свечу. Слабый, неверный свет выхватил из темноты часть вестибюля и лестничный марш с ковром, который прижимали к ступеням блестящие бронзовые штыри.
   На втором этаже - длинный, уходящий во тьму коридор с десятками дверей по обе стороны.
   – "Третье делопроизводство", - прочитал Никита табличку на одной из дверей.
   – Зайдем, - решил Бушмакин.
   Пламя свечи высветило несколько обшарпанных канцелярских столов и уходящий под потолок шкаф с картотекой.
   – Вот это да! - Вася от удивления даже прищелкнул языком.
   – Что там? - спросил Бушмакин. - Ну-ка, посмотри.
   Вася выдвинул самый нижний ящик:
   – Карточки какие-то… "Фа-рма-зоны…" - прочитал он по складам.
   – Ну и кто, кто эти… они кто? - нетерпеливо допытывался Бушмакин. - Чем занимаются, где живут?
   Вася наугад вытащил одну карточку.
   – Волин Дмитрий Иванович, уроженец села Летихино… Орловской губернии… Проживает: Пустая улица, дом пять.
   – Это на Малой Охте, - вставил Никита.
   – Ну и что он, этот Волин? - не унимался Бушмакин. - Чего ты, как пыльным мешком прибитый?
   – Фармазон он, - убито сказал Вася.
   – Вероятно, следует читать "франк-масон", - объяснил Никита. - Член тайного общества декабристов…
   – Каких еще декабристов… - застонал Бушмакин. - Ну при чем здесь они? - Он начал выдвигать один ящик за другим. - "Медвежатники", "форточники", "скокари", "гопстопники"… Черт знает что! Я таких поганых слов в жизни не слыхал!
   – Я думаю… Это здесь ворье всякое понапихано, - вдруг сказал Коля. - Записаны разбойники всякие…
   Бушмакин с уважением посмотрел на Колю:
   – А что? Прав он, ребята! Как считаете?
   – Я так думаю, - продолжал Коля, - что ежели здесь как следует порыться, можно и Сеню Милого отыскать, верно я говорю?
   – Верно, - кивнул Бушмакин. - Только вот я смотрю - глаза у тебя сразу недобрым огнем загорелись, а ведь ты теперь не просто Коля. Ты сотрудник уголовного розыска. А что это значит? Это значит, что задержать Сеню, найти его - это твоя обязанность. А вот, скажем, морду ему набить, - это стой! Нельзя!
   – А жаль! - улыбнулся Вася и, перехватив рассерженный взгляд Бушмакина, добавил: - Все понял…
   – Ночуем здесь, - решил Бушмакин. - Утром будем разбираться.
   Улеглись кто куда. Бушмакин на стол, остальные - на стулья. Остаток ночи прошел спокойно, а когда совсем рассвело, заскрипела дверь, и в комнату просунулся заспанный мужчина лет пятидесяти, в потертом чиновничьем мундире.
   – Чему обязан? - хмуро, без удивления спросил он.
   – Мы вновь назначенное управление уголовного розыска, - сказал Бушмакин. - Вот мандат.
   Чиновник отвел руку Бушмакина, внимательно оглядел ребят и повторил задумчиво:
   – Управление уголовного розыска… - иначе сказать - сыскная полиция рэ-эс-дэ-рэ-пэ-бэ?
   – Ясно сказано, гражданин, - закипая, произнес Бушмакин. - Управление. И я вам не советую…
   – А что такое малина, вы знаете? - грустно перебил чиновник.
   – Ягода, - вступил в разговор Коля. - Кто же этого не знает!
   Чиновник подошел ближе, всмотрелся в лицо Коли:
   – Здравствуйте, молодой человек. Рад приветствовать спасителя… - Чиновник протянул Коле руку.
   Коля осторожно пожал протянутую руку и сказал смущенно:
   – Да чего там… Мы - завсегда…
   – Что значит - завсегда?.. - подозрительно спросил Бушмакин. - Откуда ты его знаешь?
   – Так, - Коля совсем смутился. - Случай вышел… Пустяки.
   – А вы оказывается, еще и скромны? - удивился чиновник. - Ваш сотрудник, господа, не так давно спас жизнь мне и моей жене!
   – Вот это да! - Вася изо всех сил хлопнул Колю по спине.
   – Поздравляю, - сказал Никита.
   – Коля, ты у меня теперь самый любимый! - пропела Маруська.
   – Мадемуазель, он этого вполне заслуживает, - галантно поклонился Колычев. - Ну что же, господа. Рад знакомству и позвольте мне откланяться. Я картотеку разбирать пришел, не спится, знаете ли, но раз вы теперь хозяева…
   – Минуточку, - остановил его Бушмакин. - Как вы относитесь к монархии?
   – Она себя изжила, - сказал Колычев. - Печальная закономерность.
   – Печальная? - прищурился Бушмакин.
   – Да, - кивнул Колычев. - Я, милостивый государь, столбовой дворянин, мой род уходит корнями в шестнадцатый век. Все мои предки верой и правдой служили царю и отечеству. И я служу. Служил, - поправился он.
   – Сыщиком? - спросил Никита. - Не очень почетная профессия. Слыхал, что дворяне ею брезговали… Бенкендорф, Шувалов, Шешковский… Каты… Из-за них, наверное, брезговали?
   – Вы малообразованны, - сказал Колычев. - Вы говорите о тех, кто возглавлял политический розыск. И вы правы: испокон веку на Руси презирали и ненавидели тех, кто преследует людей за политические убеждения. Но есть и другая полиция. Она очищает мир от подонков. От уголовников. От мрази всякой. Я пошел служить в эту полицию по глубокому убеждению, милостивый государь!
   – Пока эта полиция была в руках царских прихвостней, - сказал Бушмакин, - немногим она отличалась от жандармов и охранки. Но мы поспорим после.
   – Вы думаете, это "после" будет? - улыбнулся Колычев.
   – Хотите остаться? - прямо спросил Бушмакин.
   – Вы сможете мне верить? - осторожно осведомился Колычев.
   – Это будет зависеть только от вас. - Бушмакин пристально смотрел на Колычева.
   И Колычев не отвел взгляда:
   – Поскольку кто-нибудь все равно должен вам объяснить, что такое малина и бока скуржавые, - я остаюсь.
   Потом бушмакинцы разбирали картотеку сыскной полиции. Командовал Колычев. Он сидел на приставной лестнице в помятой рубашке, без сюртука и был очень оживлен:
   – Третий ящик оставьте! - кричал он. - Это отработанный пар! Так сказать, сведения для науки. Вам, господа, нужно сейчас интересоваться только активно действующими персонами. Теми, кто в эту самую минуту режет, грабит, раздевает и насилует! А это все в десятом ящике. Там мокрушники - сиречь убийцы, и все известные нам сборища уголовно-преступного элемента, сиречь - малины.
   Ребята притащили ящик. Бушмакин надел поломанные очки в железной оправе и углубился в чтение. Но было еще темно, и Бушмакин попросил Колю найти свечу или лампу.
   Коля вышел в коридор. Маруська увязалась следом.
   – В сто сорок втором на столе лампа с четырьмя свечами! - крикнул Колычев.
   Отыскали нужную дверь. Когда возвращались обратно, Маруська взяла Колю за руку.
   – Нравишься ты мне, - сказала она тихо. - Наверное, я не должна тебе об этом говорить, ну да ты парень простой и человек хороший, вреда мне не сделаешь.
   – Не сделаю, - Коля покраснел и отдернул руку.
   – Стесняешься?
   – Не-е, - Коля вздохнул. - Только не время сейчас… И не место.
   – Скажи уж прямо: пошла ты, девка, туда-то и туда-то. Не прячься за слова, терпеть не могу!
   Она повернулась и ушла. Коля постоял еще некоторое время в коридоре и вернулся в кабинет Колычева. Зажгли свечи, стал виден лепной потолок и электрические лампы под жестяными крашеными абажурами - они висели над каждым столом.
   – Розыск преступного элемента должен быть поставлен научно. А наука свидетельствует, что без планомерного и глубокого проникновения в преступную среду ни одна полиция мира успеха не имела! Вот и мы с вами в своей работе будем опираться исключительно на преступный элемент! - разглагольствовал Колычев.
   – Даже исключительно, - усмехнулся Бушмакин. - А честные люди? Граждане? Они что же, заинтересованы в том, чтобы процветала уголовщина? Они, по-вашему, нам помогать не станут?