Никитин Иван. Сочинения

   И безмятежно угасает день,
   И листья темных ив, нависших над водами,
   Объяли сон и сладостная лень.
   Не тронется трава, камыш не шевелится,
   резлюдны берега, молчит полей простор,
   И солнце на покой торжественно садится,
   И в золоте горит недвижный бор.
   Повсюду тишина и мир невозмутимый...
   Лишь слышен мельницы однообразный шум
   Да резвой рыбы плеск... О друг неутомимый!
   - Зачем же ты один и мрачен и угрюм?
   Вот оттого-то так мне тяжело и больно,
   Что все покоится в глубокой тишине,
   Тогда как нет отрады только мне,
   Тогда как плачу я от горьких дум невольно.
   20 января 1855
   УЛИЧНАЯ ВСТРЕЧА
   Словно безлюдный, спокоен весь город.
   Солнце чуть видно сквозь сеть облаков,
   Пусто на улице. Утренний холод
   Вывел узоры на стеклах домов.
   Крыши повсюду покрыты коврами
   Мягкого снега; из труб там и сям
   Дым подымается кверху столбами,
   Вьется, редеет, подобно клочкам
   Тучек прозрачных, - и вдаль улетает...
   Скучная улица! Верно, народ
   Здесь неохотно дворы покидает...
   Вот только баба, согнувшись, несет
   Гробик под мышкою... Вот и другая
   Встретилась с нею, поклон отдала,
   Кланяясь, молвила: "Здравствуй, родная!"
   Остановилась и речь повела:
   "Кому же этот гробик-то
   Ты, мать моя, взяла,
   Сыночек, что ли, кончился
   Иль дочка умерла?"
   - "Сынка, моя голубушка,
   Сбираюсь хоронить;
   Да вот насилу сбилася
   И гробик-то купить.
   А уж свечей и ладану
   Не знаю где и взять...
   Есть старый самоваришког.
   Хочу в заклад отдать.
   Муж болен. Вот три месяца
   Лежит все на печи,
   Просить на бедность - совестно,
   Хоть голосом кричи!"
   - "И, мать! и я стыдилася
   Просить в твои года...
   Глупа была, уж что таить,
   Глупа да и горда.
   Теперь привыкла, горя нет;
   Придешь в знакомый дом,
   Поплачешь да поклонишься,
   Расскажешь обо всем:
   Вдова, мол, я несчастная...
   Глядишь - присесть велят,
   Дадут какое платьишко
   И к чаю пригласят.
   Другое дело, мать моя,
   Под окнами ходить,
   Вестимо, это совестно.
   Уж надо нищей быть.
   А примут тебя в комнате,
   Какой же тут порок?..
   Tы, кажется, кручинишься,
   Что помер твой сынок?"
   - "Ох, я ведь с ним заботушки
   Немало приняла!..
   Кормить его, по немочи,
   Я грудью не могла.
   Поутру жидкой кашицы
   Вольешь ему в рожок,
   Сосет ее он, бедненький,
   Да тем и сыт денек.
   Тут, знаешь, у нас горенка
   Зимой-то что ледник,
   Чуть сонный он размечется,
   Ну и подымет крик...
   И весь дрожит от холода...
   Начнешь ему дышать
   На красные ручонки-то,
   Ну и заснет опять".
   - "И плакать тебе нечего,
   Что бог его прибрал...
   Он, мать моя, я думаю,
   Недолго прохворал?"
   - "С неделю, друг мой, маялся
   И не брал в рот рожка;
   Бывало, только капельку
   Проглотит молока.
   Вчера, моя голубушка,.
   Ласкаю я его,
   Глядь - слезки навернулися
   На глазках у негог
   Как будто жизнь безгрешную
   Он кинуть не хотел...
   А умер тихо, бедненький,
   Как свечкаа догорел!"
   - "О чем же ты заплакала?
   Тут воля не твоя.
   И дети-то при бедности
   Железы, мать моя!
   Вот у меня Аринушка
   И умница была,
   По бархатуt душа мояЛ
   Шить золотом могла;
   Бывало, 8а работою
   До петухов сидит,
   А мне с поклоном по людям
   И выйти не велит:
   "Сама уж, дескать, маменька,
   Я пропитаю вас".
   Работала, работала,
   Да и лишилась глаз.
   Связала мои рученьки:
   Ведь чахнет от тоски;
   Слепа, а вяжет кое-как
   Носчишки да чулки.
   Чужого калача не съест,
   А если и возьмет
   Кусок какой от голода,
   Все сердце надорвет:
   И ест, и плачет глупая;
   Журишь - ответа нет...
   Вот каково при бедности
   С детьми-то житьг мой свет!.."
   - "Ох, горько, моя милая!
   Растет дитя - печаль,
   Умрет оно - своя ведь кровь,
   Жаль, друг мо, крепко жаль!"
   - "Молися богу, мать моя,
   Не надобно тужить.
   Прости же, я зайду к тебе
   Блинов-то закусить".
   Бабы расстались. На улице снова
   Пусто. Заборы и стены домов
   Смотрят печально и как-то сурово.
   Солнце за длинной грядой облаков
   Спряталось. Небо так бледно, бесцветно,
   Точно как мертвое... И облака
   Так безотрадно глядят, бесприветно,
   Что поневоле находит тоска...
   Январь 1855
   * * *
   Погуляла вода
   По зеленым лугам,
   Вдоволь бури понаслушалась;
   Поломала мостов,
   Подтопила дворов,
   Вольной жизнью понатешилась.
   Миновала весна,
   Присмирела река,
   По песку течет - не мутится;
   В ночь при месяце спит,
   Дунет ветер - молчит,
   Только хмурится да морщится.
   Погулял молодец
   По чужим сторонам,
   Удальством своим похвастался;
   По пирам походил,
   Чужих жен поласкал,
   Их мужьям придал заботушки.
   А теперь при огне
   Сиди лапоть плети,
   Всю вину на старость сваливай;
   Молодая жена
   Ею колет глаза,
   Ну, раз не рад - а смалчивай.
   Январь 1855
   * * *
   Над светлым озером пурпуровой зари
   Вечерний пламень потухает.
   На берегу огни разводят косари,
   И беззаботно собирает
   Рыбак близ камыша сеть мокрую в челнок.
   Уснули в сумраке равнины,
   И только изредка прохладный ветерок
   Пошевелит листы осины.
   Люблю я этот час, когда со всех сторон
   Ко мне идут густые тени,
   И веет свежестью, и воздух напоен
   Дыханьем дремлющих растений;
   Когда становится яснее каждый звук,
   Горит зарница надо мною.
   И месяц огненный, безмолвный ночи круг!
   Встает над ближнею горою.
   Что нужды? Этот день печально я прожил
   Под гнетом горьких впечатлений,
   Зато теперь кипит во мне избыток сил
   И новых чувств и размышлений.
   Я вновь теперь живу! и как отраден мне
   И сон полей в тиши безлюдной,
   И этих ярких звезд, горящих в вышине,
   Язык торжественный и чудный!
   Январь 1855
   ЕЛКА
   Посвящается
   кн. Е. П. Долгорукой
   Одиноко вырастала
   Елка стройная в лесу,
   Холод смолоду узнала,
   Часто видела грозу.
   Но, покинув лес родимый,
   Елка бедная нашла
   Уголок гостеприимный,
   Новой жизнью зацвела.
   Вся огнями осветилась,
   В серебро вся убралась,
   Словно вновь она родилась,
   В лучший мир перенеслась.
   Дети нужды и печали!
   Точно елку, вас, сирот,
   Матерински приласкали
   И укрыли от невзгод.
   Обогрели, приютили,
   Свят и светел ваш приют,
   Здесь вас рано научили
   Полюбить добро и труд.
   И добра живое семя
   Не на камень упадет:
   Даст господь, оно во время
   Плод сторичный принесет.
   Начат сев во имя бога.
   Подрастайте, в добрый час!
   Жизни тесная дорога
   Пораздвинется для вас.
   Но невзгода ль вас застанет
   На пути, или порок
   Сети хитрые расставит
   Детства помните урок.
   Для борьбы дана вам сила;
   Не родное по крови,
   Вам свет истины открыло
   Сердце, полное любви.
   И о нем воспоминанье
   Да хранит вас в дни тревог,
   В пору счастья и страданья,
   Как добра святой залог.
   Январь 1855
   ДРУГ
   (Степь)
   Пусть снова дни мои мне горе принесут,.
   Часы тяжелого томленья,
   Я знаю, выкупит восторг иных минут
   Другие чувства и явленья.
   Когда поверхность вод при месяце блести,
   Когда закат огнем пылает,
   Иль по дороге вихрь густую пыль кружит,
   Иль в полночь молния блистает,
   Когда поля зимой под белым пухом спятЛ
   Иль гнется лес от вьюги грозной,
   Иль на небе столбы, как радуги, горят
   При свете солнца в день морозный,
   За всем отрадно мне и весело следитьх
   Всё так знакомо мне и ново,
   И всё я в памяти желал бы сохранить,
   Замкнуть в обдуманное слово!..
   Природа, ты одна, наставник мой и друг,
   Мир, полный мысли, мне открыла,
   Счастливым сделала печальный мой досуг
   И с бедной долей примирила!
   От тайной ли тоски болит и ноет грудь,
   Иль мучит сердце нужд тревога,
   В твои объятия спешу я отдохнуть,
   Как в храм невидимого бога.
   И мне ли не любить тебя от всей души,
   Мой друг, не знающий забвенья!
   Меня и мертвого ты приютишь в тиши,
   Теперь живого утешенье!
   Март 1855
   СЛЕПОЙ ГУСЛЯР
   Давно уж не вижу я солнца и неба,
   Не знаю, как мир и живет и цветет,
   Как птица, не сею зернистого хлеба,
   Пою и ночуюг где бог приведет.
   Но слух мой в замену отрадного зренья
   Неведомой силою чудно развит,
   Когда и былинка стоит без движенья,
   Со мною незримая жизнь говорит:
   Листок ли на землю сырую ложится.
   Змея ли ползет где-нибудь в стороне,
   Камыш ли сквозь сон вдалеке шевелится,
   Я всё различаю в ночной тишине;
   И голос веселья, и стон тайной муки
   В тревоге дневной я умею ловить;
   И в душу однажды запавшие звуки
   В согласные песни спешу перелить.
   Когда же порой, окруженный гостями,
   Под крышей чужою найду я приют,
   И гусли вздрогнут у меня под рукам,
   И звуки волнами от струн потекут,
   Откуда-то вдруг во мне сила возьмется,
   Забегают пальцы, и кровь закипит,
   Развернется дума, - и песня польется...
   И свет мои очи тогда озарит!
   Мне кажется, вижу я степи раздолье,
   Блеск солнца и краски душистых цветов,
   И светлые воды, и луга приволье,
   И темные сени родимых лесов,
   Пою - и на мне подымается волос,
   И впалые щеки румянцем горят,
   И звучным становится слабый мой голос.
   И гости, заслушавшись, молча сидят.
   Умолкну - гусляра толпа окружает.
   Но я уж не слышу тут грома речей:
   Душа, словно ветер, по свету гуляет,
   И слезы ручьями бегут из очей!
   Март 1855
   (П. И. САВОСТЬЯНОВУ)
   Не спится мне. Окно отворено,
   Давно горят небесные светила,
   Сияет пруд, в густом саду темно,
   Ночь ясная безмолвна, как могила...
   Но там - в гробах - наверно, есть покой;
   Здесь жизни пир; во тьме кипят желанья,
   Во тьме порок идет своей тропой,
   Во тьме не спят ни страсти, ни страданья!
   И больно мне и страшно за людей,
   В ночной тиши мне чудятся их стоны,
   И вижу я, как в пламени страстей
   И мучатся и плачут миллионы...
   И плачу я... Мне думать тяжело,
   Что день и ночь, минута и мгновенье
   Родят на свет невидимое зло
   И новое, тяжелое мученье.
   24 июня 1855
   В ЛЕСУ
   (После выздоровления)
   Привет тебе, знакомец мой кудрявый!
   Прими меня под сень твоих дубов,
   Раскинувших навес свой величавый
   Над гладью светлых вод и зеленью лугов.
   Как жаждал я, измученный тоскою,
   В недуге медленном сгорая, как в огне,
   Твоей прохладою упиться в тишине
   И на траву прилечь горячей головою!
   Как часто в тягостном безмолвии ночей,
   В часы томительного бденья,
   Я вспоминал твой мрак, и музыку речей,
   И птиц веселый свист и пенье,
   И дни давнишние, когда свой скучный дом
   Я покидал, ребенок нелюдимыйг
   И молча в сумраке твоем
   Бродил, взволнованный мечтой невыразимой!
   О, как ты был хорош вечернею порой,
   Когда весь молнией мгновенно освещался
   И вдруг на голос тучи громовой
   Разгульным свистом откликался!
   И любо было мне!.. Как с существом родньга,
   С тобой я всем делился откровенно:
   И горькою слезой, и радостью мгновенной,
   И песнью, сложенной под говором твоим.
   Тебя, могучего, не изменили годы!..
   А я, твой гость, с летами возмужал,.
   Но в пламени страстей, средь мелочной невзгоды.
   Тяжелой горечи я много испытал...
   Ужасен этот яд! Он вдруг не убивает,
   Не поражает, как небесный гром:
   Он сушит мозг, в суставы проникает,.
   Жжет тело медленным огнем!
   Паду ль я, этим ядом пораженный,
   Утратив крепость сил и песен скромный дар,
   Иль новых дум и чувств узнаю свет и жар,
   В горниле горя искушенный,
   Бог весть, что впереди! Теперь, полубольной,
   Я вновь под сень твою, лес сумрачныйг вступаю
   И слушаю приветный говор твой,
   Тебе мою печал, как другуг поверяю!..
   Август 1855
   * * *
   Отвяжися, тоска,
   Пылью поразвейся!
   Что ва грусть, коли жив,
   И сквозь слезы смейся!
   Не диковинка - пир
   При хорошей доле;
   Удаль с горя поет,
   Пляшет и в неволе.
   Уж ты как ни хвались
   Умной головою
   Громовых облаков
   Не отвесть рукою.
   Грусть-забота не спит,
   Без беды крушится;
   Беззаботной душе
   И на камне спится.
   Коли солнышка нет
   Ясный месяц светит;
   Изменила любовь,
   Песня не изменит!
   Сердце просит не слез,
   А живет отрадой;
   Вот умрешь - нуг тогда
   Ничего не надо.
   18 октября 1855
   19 ОКТЯБРЯ
   Что это за утро! Серебряный иней
   На зелени луга лежит;
   Камыш пожелтевший над речкою синей
   Сквозною оградой стоит.
   Над черною далью безлюдной равнины
   Клубится прозрачный туман,
   И длинные нити седой паутины
   Опутали серый бурьян.
   А небо так чисто, светло, безмятежно,
   Что вон - далеко в стороне
   Я вижу - мелькнул рыболов белоснежный
   И тонет теперь в вышине.
   Веселый, прохладой лугов освеженный,
   Я красного солнышка жду,
   Любуюсь на пашни, на лес обнаженный
   И в сонную чащу вхожу.
   Листы шелестят у меня под ногами,
   Два дятел а где-то стучат...
   А солнышко тихо встает над полями,
   Озера румянцем горят.
   Вот ярко блеснули лучи золотые
   И крадутся в чащу берез
   Всё дальше и дальше, - и ветки сырые
   Покрылися каплями слез.
   У осени поздней, порою печальной,
   Есть чудные краски свои,
   Как есть своя прелесть в улыбке прощальной,
   В последнем объятье любви.
   19 октября 1855
   ДЕЛЕЖ
   Да, сударь мой, нередко вот бывает!
   Отец на стол, а детки за дележ,
   И брата брат за шиворот хватает...
   Из-за чего? И в толк-ат не возьмешь!
   У вас-то, бар, я чаю, нет разлада...
   А мужики, известно, вахлаки:
   У них за грош - остуда и досада,
   За гривенник какой-нибудь - пинки!
   Тут из-за баб, детишек выйдет злоба...
   Вот мы теперь: всего-то двое нас
   Мой брат да я; женаты, сударь, оба,
   И хлеб всегда имели про запас;
   И жили бы себе, домком сбирались...
   Нет, погоди! Вишь, жены не в ладу:
   Вон у одной коты поистаскались...
   "Я, - говорит, - на речку не пойду;
   Пускай идет невестка, коли хочет,
   Ей муж успел обнову-то купить..."
   А та себе, как бешеная, вскочит.
   Начнет вот так руками разводить
   И ну кричать! "А ты что за дворянка?
   Котов-де нет, да села и сидит..."
   И тут пойдет такая перебранка,.
   Что у тебя в ушах инда звенит.
   Брат за жену, глядишь, замолвит слово
   И дурою мою-то назовет,
   А у тебя на слово пять готово,
   - Boт, сударь мой, потеха и пойдет!
   Всё это так... И при отце бывало.
   Да старичок нас скоро разводил;
   Чуть крикнет! "Эй!" - бежишь куда попало,
   Не то - беда! Ох, крут покойник был!
   Как помер он, мой брат и позазнался;
   Срамит меня, срамит мою жену"
   Вы, дескать, что? Старшим-то я остался,
   Я, говорит, вас вот как поверну!
   И повернул... Тут надо лык на лапти
   Он бражничать возьмется да гулять;
   Ты цеп берешь - он ляжет на полати...
   Ну, одному не растянуться стать.
   Жена его всё, знаешь, поджигает!
   "Делись, дескать! Твой брат-то лежебо,
   Как куколку жену-то снаряжает,
   Исподтишка весь дом поразволок..."
   Сама-то, вишь, она скупенька больно,
   Готова век в отрепьях пропадать,
   Да любит жить хозяйкой самовольной.
   По-своему всё, знаешь, повершать.
   Ну, а моя бабенка не сварлива,
   А грех таить - от щегольства не прочь,
   Да и того... в работе-то ленива,
   Что есть, то есть, - тут ложью не помочь.
   Вот, сударь мой, и завязалось дело:
   Что день, то шум, под шумом и заснешь;
   И брату-то все это надоело,
   И мне равно, - и начали дележ...
   Сперва-то мы по совести делились,
   Не сладили - взялись было за суд;
   Ну, кое-как в расправе помирились,
   Остался спор за старенький хомут...
   И я кричу, и брат не уступает:
   "Нет, - говорит, - хоть тресни, не отдам!"
   Я за шлею, - он, знаешь, вырывает
   Да норовит ударить по рукам.
   И смех и грех!.. Стоим за дрянь горою!..
   Вдруг, сударь мой, моргнуть я не успел,
   Как крикнул брат: "Возьми, пусть за тобою!"
   Да на меня хомут-то и надел.
   Я сгоряча в шлее позапутлялся;
   Народ орет: "Вот, обрядил коня!.."
   Уж так-то я в ту пору растерялся
   Инда слеза прошибла у меня!..
   Вам, сударь, смех... Нет, тут смешного мало:
   Ведь брат-то мой по-барски чаял жить;
   Взялся за гуж - ан силы недостало,
   Тужил, тужил - и начал с горя пить.
   И мне не мед... Ведь праздников не знаешы
   Работаешь, спины не разогнешь,
   Чуть непогодь - все стонешь да перхаешь...
   Вот, сударь мой5 мужицкий-то дележ!
   26 октября 1855
   * * *
   Над полями вечерняя зорька горит,
   Алой краскою рожь покрывает,
   Зарумянившись, лес над рекою стоит.
   Тихой музыкой день провожает.
   Задымились огни на крутом бережку,
   Вкруг огней косари собралися,
   Полилась у них песнь про любовь и тоску,
   Отголоски во мрак понеслися.
   Ну, вачем тут один я под ивой сижу
   И ловлю заунывные звуки,
   Вспоминаю, как жил, да насильно бужу
   В бедном сердце заснувшие муки?
   Эх ты, жизнь, моя жизнь! Ночь, бывало, не спишь,
   Выжидаешь минутку досуга;
   Чуть семья улеглась, - что на крыльях летишь
   В темный сад ненаглядного друга!
   Ключ в кармане давно от калитки готов,
   И к беседке знакома дорожка...
   Свистнешь раз соловьем в сонной чаще кустов,
   И раскроется настежь окошко.
   Стало, спят старики... И стоишь, к голове
   С шумом кровь у тебя приливает.
   Вот идет милый друг по росистой траве,
   "Это ты!" - и на грудь припадает.
   И не видишь, не знаешь, как время летит...
   Уж давно зорька ранняя светит,
   Сад густой золотистым румянцем покрыт,
   Ничего-то твой взгляд не заметит.
   Эх, веселые ночки! что сон вы прошли...
   Волю девицы разом сковали:
   Старика жениха ей, бедняжке, нашли,
   Полумертвую с ним обвенчали...
   Безотрадной тоске не сломить меня вдруг:
   Много сил у меня и отваги!
   Каково-то тебе, ненаглядный мой друг,
   Под замком у ревнивого скряги!
   27 октября 1855
   * * *
   Не смейся, родимый кормилец!
   Кори ты меня не кори
   Куплю я хозяйке гостинец,
   Ну, право, куплю, посмотри.
   Ведь баба-то, слышь, молодая,.
   Красавица, вот что, мой свет!
   А это беда небольшая,
   Что лыс я немножко да сед.
   Иной ведь и сокол по виду.
   Да что он? живет на авось!
   А я уж не дамся в обиду,
   Я всякого вижу насквозь!
   Соседи меня и поносят:
   Над ним-де смеется жена...
   Не верь им, напрасно обносят,
   Все враки, все зависть одна!
   Ну, ходит жена моя в гости,
   Да мне это нуждушки нет,
   Не стать мне ломать свои кости,
   За нею подсматривать вслед.
   Я крут! и жена это знает,
   Во всем мне отчет отдает...
   Случится ли, дом покидает,
   Она мне винца принесет.
   Ну что ж тут? И пусть себе ходит!
   Она вот пошла и теперь...
   О-ох, поясницу-то сводит!
   А ты никому, свет, не верь.
   29 октября 1855
   ВЫЕЗД ТРОЕЧНИКА
   Ну, кажись, я готов:
   Вот мой кафтанишко,
   Рукавицы на мне,
   Новый кнут под мышкой...
   В голове-то шумит...
   Вот что мне досадно!
   Правда, хмель ведь не дурь,
   Выспался - и ладно.
   Ты жена, замолчи:
   Без тебя все знаю,
   Еду с барином... да!
   Эх, как погуляю!
   Да и барин!.. - поди
   У родного сына
   Он невесту отбил,
   Стало, молодчина!
   Схоронил две жены,
   Вот нашел и третью...
   А сердит... чуть не так
   Заколотит плетью!
   Ну, ништо... говорят,
   Эта-то невеста
   И сама даст отпор,
   Не отыщешь места.
   За богатство идет,
   Ветрогонка, значит;
   Сына пустит с сумой,
   Мужа одурачит...
   Сын, к примеру, не глуп,
   Да запуган, верно:
   Все глядит сиротой,
   Смирен... вот что скверно!
   Ну, да пусть судит бог.
   Что черно и бело...
   Вот лошадок запречь
   Это наше дело!
   Слышь, жена! погляди,
   Каковы уздечки!
   Вишь, вот медный набор,
   Вот мохры, колечки.
   А дуга-то, дуга,
   В золоте сияет...
   Прр... шалишь, коренной!
   Знай песок копает!
   Ты, дружок, не блажи;
   Старость твою жалко!..
   Так кнутом проучу
   Станет небу жарко!..
   Сидор вожжи возьмет
   Черта не боится!
   Пролетит - на него
   Облачко дивится!
   Только крикнет: "Ну, ну!
   Эх ты, беззаботный!"
   Отстает позади
   Ветер перелетный!
   А седок-то мне - тьфу!..
   Коли скажет: "Легче!"
   Нет, мол, сел, так сиди
   Да держись покрепче.
   Уж у нас, коли лень,
   День и ночь спим сряду;
   Коли пир - наповал,
   Труд - так до упаду;
   Коли ехать - катай!
   Головы не жалко!
   Нам без света светло,
   Без дороги - гладко!
   Ну, Матрена, прощай!
   Оставайся с богом;
   Жди обновки себе
   Да гляди за домом.
   Да, - кобыле больной
   Парь трухою ногу...
   Не забудь!.. А воды
   Не давай помногу.
   Ну-ка, в путь! Шевелись!
   Эх, как понеслися!
   Берегись ты, мужик,
   Глух, что ль?., берегися!..
   Октябрь 1855
   ПОСЛЕДНЕЕ СВИДАНЬЕ
   "Зачем это ты, матушка,
   Кручинишься всегда
   И отдыха и праздника
   Не знаешь никогда?
   Коли вот дома дедушка,
   Так ты сидишь себе,
   Как будто и здорова ты
   И весело тебе;
   А чуть одна останешься
   Иль дедушка заснет,
   Всё плачешь ты да молишься,
   Аж грусть меня возьмет".
   - "Ты не грусти, касаточка,
   Поди ко мне, присядь,
   Я буду сказку сказывать,
   Коли не хочешь спать.
   Сошью тебе и куколку;
   Ты никогда, смотри,
   Подружкам или дедушке,
   Дружок, не говори,
   Что плачу я... Ты умница,
   Всегда такою будь.
   Ну, сядь же, поцелуй меня,
   Приляг ко мне на грудь.
   Вот так. Что, хорошо тебе?
   Ну, спи тут у меня.
   Какая ты красавица,
   Касаточка моя".
   - "А я в обед с подружками
   Играла на гумне...
   Зачем это, родимая,
   Они смеются мне?
   А где, дескать, отец-ат твой
   И как его зовут,
   И сами переглянутся
   Да со смеху помрут...
   Сказать им не придумаешь
   В ту пору ничего.
   И станет что-то стыдно мне...
   Не знаю отчего".
   - "Твои подружки дурочки,
   Не след к ним и ходить;
   А ты, моя касаточка,
   Ты станешь мать любить?"
   - "Ну, вот ты и заплакала!
   Нечаянно войдет,
   Глядишь, в избушку дедушка
   Бранить тебя начнет".
   - "Не буду, ненаглядная,
   Послушаюсь тебя.
   Ну, вот уж мне и весело.
   Ну, обними ж меня!"
   Горит заря вечерняя,
   Листы дерев молчат,
   Во ржи густой без умолку
   Перепела кричат.
   Вдоль речки тени длинные
   Легли от берегов.
   Туман встает и стелется
   По бархату лугов.
   По роще шум от мельницы
   Во все концы идет,
   И шум тот роща слушает,
   Листом не шевельнет.
   Давно в избушке смерклося;
   Покрывшись зипуном,
   Малютка спит, не тронется,
   На лавке под окном.
   Мать сучит шерсть на варежки,
   Ночник едва горит,
   А серый кот на конике
   Мышонка сторожит.
   Но вот звенят бубенчики
   И слышен скрип ворот,
   Дверь настежь отворяется,
   Гость нежданный идет.
   Плечистый и приземистый,
   Лицо что маков цвет8
   Бородка светло-русая,
   На лбу морщинки нет.
   Халат суконный на плечи
   Накинут щегольски,
   Рубашка темно-синяя,
   Со скрипом сапоги.
   Вошел он бойкой поступью,
   Картуз проворно снял,
   Раскланялся с хозяйкою
   И весело сказал:
   "Настасья Агафоновнал
   Поклон тебе и честь!
   Я к вам по старой памяти,
   Прикажешь ли присесть?"
   Хозяйка зарумянилась
   И молвила в ответ!
   "В угоду ль будет батюшке?
   Его, вишь, дома нет".
   - "Э1 что тут, все уладится:
   Прикрикнет - помолчи.
   Вот ты о самоварчике
   Сперва похлопочи".
   И кучеру кудрявому
   Купчина молодец
   Велел достать под войлоком
   Дорожный погребец.
   На девушку с улыбкою
   Настасье указал
   И два медовых пряника
   Ей молча передал.
   Гуляют тучи но небу;
   Село покойно спит;
   На тайны мира здешнего
   Ночь черная глядит.
   Все видит, где что деется3
   Все знает издавна...
   И вот слезами крупными
   Заплакала она...
   Молчит Настасья бедная,
   Не сводит глаз с окна;
   Не смотрит ли кто с улицы
   Все думает она.
   И страшно ей и совестно,
   Беда, коли опять
   Пойдет молва недобрая,
   Куда- тогда бежать?..
   Купчине нет заботушки,
   Сидит он за столом
   И называет кучера
   Набитым дураком.
   "Да скоро ли ты, увалень,
   Подашь мне самовар?"
   И кучер с горя чешется
   И раздувает жар:
   Поотдохнет, пощурится,
   Надсадит кашлем грудь
   И снова принимается
   В трубу со свистом дуть.
   "Ну, слава тебе господи!
   Насилу пар пошел..."
   И самовар с досадою
   Поставил он на стол.
   Но только гость подвивулся
   Поближе к огоньку,
   Ваял бережно на чайницы
   Щепоточку чайку
   И стал его заваривать
   Беда как тут была:
   Хозяина нелегкая
   Как на смех принесла.
   Старик седой с сутулиной,
   Угрюмый и рябой,
   На нем лаптишки старые,
   В пыли чекмень худом.
   Неласково и пристально
   На гостя он взглянул,
   Взглянул на дочь с усмешкою
   И голову тряхнул.
   "Зачем это пожаловал,
   Коли велишь спросить?
   Да ты тут по-домашнему...
   Уж чай уселся пить".
   - "Нельзя-с... погреться надобно,
   В дороге-то продрог...
   Здоров ли, как смогаешься,
   Как милует вас бог?"
   - "Ништо... живем по-старому...