Страница:
Из газетных объявлений известно о скором выходе в свет собрания Ваших стихотворений. Жду их, не дождусь. Как я был рад, когда увидел в печати "Три смерти"! Я знаком давно с этой поэмой по милости А. П. Норд-штейна. Вы, однако, многое в ней изменили, и к лучшему. Войдут ли в Ваше новое издание "Две судьбы"? Хорошо, если бы да. Только характер Нины нужно бы выработать. Простите, что говорю откровенно, другому я бы не сказал этого. Вас я люблю и дорожу Вашей славой. О самом себе мне сказать Вам почти нечего. Живется невесело: на дворе и в доме постоянная толкотня, шум, крик, точно ярмарка. Только что позатихнет, явится головная боль, заломит грудь, или опять начнется шум и крик на дворе и в доме - и любимая работа и расположение к ней - все пойдет к черту! Будьте так добры, напишите мне несколько строк. Нет ли чего нового в литературном мире? Я слышал, что цензура войдет в прежнюю колею, неужели это правда?
Всею душою уважающий Вас
Иван Никитин.
23. В. И. ПЛОТНИКОВУ
Милостивый государь, Вечеслав Иванович.
Неожиданный случай доставил мне удовольствие написать к Вам это письмо, а Вам скуку его прочитать.
Я имею до Вас покорнейшую просьбу.
Наш новый книгопродавец Гарденин * вошел со мною в некоторые сделки относительно книг; Вы сделали бы мне величайшее одолжение, если бы при первой отправке кого-либо из Ваших людей в Воронеж переслали мне мои "Отечественные записки". Этот литературный хлам мне очень нужен, иначе я не смел бы беспокоить Вас своей корреспонденцией. Прочие книги пусть у Вас, если читаете. Будете пересылать, пожалуйста, прикажите человеку позаботиться о моих толстеющих (как говорят наши купчихи о своих мужьях, а я здесь о книгах) "От. записках", т. е. не подмочить их и прочее. Вся эта пудовая литература поступит в вечное владение monsieur Гарде-нина.
Новостей в журналах по поводу современного вопроса довольно. Несколько дней назад заговорили о нем гласно, называя вещи собственными их именами, а не как было доселе. Вчера я читал один печатный проект, в котором подробно предлагаются меры о возможном примирении той и другой стороны в деле освобождения помещичьих крестьян.
Свидетельствую мое глубочайшее почтение всему Вашему семейству и желаю здоровья и побольше веселья теперь и в дни наступающего праздника Пасхи.
С чувством глубочайшего уважения имею честь быть Вашим покорнейшим слугою
И. Никитин 1858 г., марта 10.
2,. Н. И. ВТОРОВУ
Христос воскрес, милый Николай Иванович.
Я давно собирался написать Вам несколько строк, но приготовления к празднику, базарные хлопоты и проч. не давали мне воли; наконец, все это кончилось, и я спешу воспользоваться временем, остающимся от визитов и от посещения меня разными лицами.
"Кулак" до сих пор не получен. Желая избавить К. О, Александрова-Дольника от труда пересылать в Воронеж мои книги, я обратился с просьбою к А. Р. Михайлову, который переслал мое письмо, адресованное на имя Константина Осиповича, одному знакомому воронежскому купцу, отправлявшему тогда из Москвы свой товар. Купец действительно передал мое письмо по адресу и взял по просьбе моей 190 экз. "Кулака" прямо из типографии, по так как свой товар он отправил в Воронеж еще до этого времени дня за три, то и счел нужным взятый им с книгами короб бросить куда-то на постоялый двор до той поры, когда будет случай положить его извозчикам в Воронеж. Дела, как видите, очень хороши. Может быть, Вы скажете, зачем я обращался к купцу? Да к кому же? Помилуйте! Я ведь хотел хотя как-нибудь получить книги. Видно, мое такое счастье! Заметьте, что "Кулак" еще в типографии. Одна буква - несчастный Н. 1 - требует месяц времени для исправления, а может быть, еще потребует нескольких месяцев. Ну, стоило ли хлопотать из-за такой ничтожной ошибки, когда фамилия моя на обертке видна? Пусть бы уж книга выходила в свет в первом виде. А нечего сказать, вовремя она появляется! Простите, Николай Иванович, что я об этом распространяюсь: я - человек, мое терпение имеет границы. Печатал я, или, справедливее сказать, спешил печатать из-за денег, брал в расчет время, - и все пропало!.. Ради бога, ни слова Константину Осиповичу! Вы его малейшим замечанием восстановите против меня и пе исправите нисколько дела, поздно!
В Воронеже все обстоит благополучно. Все Ваши знакомые, в особенности М. Ф. Де-Пуле и Придорогин, Вам кланяются. Бедный Де-Пуле похоронил свою мать и теперь ходит как убитый. Акты из цензуры доселе не возвращены. Если Вы не читали в "Атенее" статью Чичерина: "О настоящем и будущем полож[ении] пом[ещичъих] крестьян", - прочтите!2 Прелесть! Да здравствует наш государь, развязывающий нам язык! Но все это хорошо относительно к прошедшему. Не будет гласности - не будет и толку; без нее возгласы о взятках и проч. и проч. - выстрелы на воздух. На днях я отправил в "Р[усскуюЗ беседу" два стихотв. Редакция прислала мне весь журнал и двадцать пять руб. сер. с просьбою присылать стихотв. впредь. Требования на "Кулака" в Воронеже были, но теперь о нем уже молчат. Оно и естественно: не десять же лет ждать да толковать о какой-нибудь книжонке, ведь она - не комета.
Прошу Вас засвидетельствовать мое глубочайшее почтение Надежде Аполлоновне.
Всею душою преданный Вам
И. Никитин.
No. Сию минуту пришел П. М. Вицинский 3 и посылает Вам глубочайший поклон, говорит, что любит Вас et cetera...
Воронеж. 1858 года, марта 24.
25. Н. И. ВТОРОВУ
От души благодарю Вас, милый Николай Иванович, за присланный отзыв. Черт знает, как у нас нет личностей! На днях наше дворянство отправляет в Петербург свое согласие по вопросу об улучшении быта крестьян. Вчера я беседовал с одним помещиком, человеком неглупым. Он говорит, что правительство обязано заплатить за каждого крестьянина сумму, за которую последний обыкновенно продается из одних частных рук в другие. О наделе землею нет и помину. Заметьте, что это мнение - почти общее. Как Вам покажутся наши господа с таким умом и гуманностию такого рода? Я читаю теперь "Etudes sur l'avenir de la Russie" *. Видно тоже, что писано помещиком. Например, что это за фраза: "nоn mois difficile dans son execution que le serait l'eclairaqe a qaz d'une poudriere, la liberation des paysans est une entreprise encore plus dangereuse..."2 и так далее, более или менее громко? В особенности объясняющийся по-французски русский барин боится слова liberte 3. Как, дескать, услышат о нем крестьяне, - все пропало! - и повиноваться никому не будут, и работать не станут, и, бог знает, чего не наделают! Экие дальновидные головы русские бары! А зачем, продолжает этот же автор, - русские литераторы раскрывают общественные язвы? Какая от того польза? Цель литературы - d'amuser ,. Хорош? Ну, да пусть себе разглагольствует, дело идет своим чередом.
Вы упрекаете меня, будто бы я Вас забыл. Вот уж нет. Писал действительно к Вам мало, но что ж делать? - обстоятельства! Впрочем, наши письма должны были встретиться в дороге: перед получением Вашего письма я к Вам писал. Досадно, что время пропадает даром от того да другого. Хозяйство мне просто шею переело. Нет ни одного дня, чтобы не слышал я толков о горшках, корчагах, щах и проч., да иди в кухню, да посмотри, да помири кухарку с дворником, которые побранились за какую-то дрянь. Дворник говорит: "Я жить не хочу". Кухарка легла на печь. "Я, говорит, стряпать не хочу, хоть все оставайся без обеда". Право, голова пойдет кругом. "Записки семинариста" I подвигаются вперед тихо, даже слишком тихо. В мае уеду в деревню; авось что-нибудь сделаю. В Воронеже все по-старому. Поклон Ваш А. Р. Михайлову и его семейству я передал. Он благодарит, что Вы его помните, и кланяется Вам. А славное у него семейство, и дочери такие добрые!..
"Кулака" нет доселе, нет и в продаже. Черт с ним! и говорить более о нем не стану!
Я было думал написать Вам письмо по возможности обстоятельное и порядочного объема, но голова страшно болит, и вдобавок бесит погода: грязь, дождь, и холод в комнате, потому [что] догадало меня выставить преждевременно зимние рамы.
Всею душою преданный Вам
И. Никитин.
No. Мебель Ваша понемногу продается; деньги думаю прислать Вам разом, а если нужны, напишите, и я пришлю, что имею в сборе.
1858 г., 14 апреля.
26. Н. И. В Т О Р О В У
Воронеж. 1858 г., июня 27.
Я так долго, милый Николай Иванович, не получал от Вас письма, что в испуге начал было делать разные предположения о причинах Вашего молчания, тем более что слышал о болезни Надежды Аполлоновны, но теперь Вы - в Петербурге, стало, все обстоит благополучно и слава богу! Воображаю, сколько предстояло Вам хлопот при отыскивании удобной квартиры, при обзаведении новым хозяйством, сколько Вы израсходовали денег! Между тем такая досада! - я доселе не успел распродать всей Вашей мебели и посуды. Впрочем, хло почу и скоро надеюсь прислать Вам деньги и счет. Ведь г.г. покупатели почти даром хотят взять, черт бы их побрал! Этакие выжиги!
Добрый мой друг, вечно занятый тем или другим, Вы все-таки нашли минуту сделать и для меня полезное; знаю, что Вы не любите, когда Вас хвалят и благодарят, и потому молча пожимаю Вам руку за передачу 300 экз. моего "Кулака" книгопродавцу Исакову. До цены, до продажи мне нет дела: пусть продают и берут за комиссию, что хотят; я уже писал об этом к Константину Осиповичу.
Вот более месяца я живу по соседству с А. Р. Михайловым на даче, если только можно назвать дачею сальные заводы, где все есть: и страшное зловоние, и тучи мух (заметьте, слово тучи не преувеличено: читать не дают, так кусают!), и ночью лай собак, и, к несчастию (в чем заводы уже не виноваты), сквернейшая стоит погода, дождь идет ежедневно; выйти со двора нет возможности. Но что делать! Все же лучше, чем дома, где на место Курбатова квартирует квартальный с семейством в числе 9 душ, где шум и гам и все, что хотите, кроме хорошего. Впрочем, я надеюсь выжить этого пьяного жильца полицейскими мерами; и больно, да иного исхода нет: мне самому нужен угол. Читаю много, но ничего не делаю, и, право, не от лени. Несколько дней тому назад я заглянул домой, там кутеж; сказал было старику х, чтобы он поберег свое и мое здоровье и, чуй. ли не главное, поберег бы деньги, вышла сцена, да еще какая! Я убежал к Придорогину и плакал навзрыд... Вот Вам и поэзия! Природа наделила меня крепким организмом: хотя я и задыхаюсь, а все еще жив. Кстати, так как я теперь - сосед Михайлова, скажу о нем два-три слова. Представьте, он ежегодно тратит до 3000 руб. серебр. на вспомоществование бедным всех сословий и возрастов. Тщеславия - ни тени, просто - добро ради добра. Сведения об этих благотворениях почерпнуты мною из верных источников. Сам Михайлов терпеть не может малейших намеков на его доброе сердце. Я и прежде уважал этого человека, но узнав его ближе, считаю для себя за честь пожать ему руку. Да, на Руси не совсем перевелись хорошие люди! А наш Александр Петрович? 2 Что за благороднейшее существо! Он думает бросить службу, этот мир пронырств и кляуз, и поступить приказчиком в магазин книгопродавца Кожанчикова (c'ets entre nous 3 до времени). У меня навернулись слезы, когда я прочитал его письмо. Жаль, что он упрям: вообразил, будто мужиков рано учить грамоте, и стоит горою за Даля с братиею ,. Странно, право: один - век пашет, другой - век пляшет. Предопределения, конечно, нет, судьба - глупость, все происходит от случая, от привилегии или непривилегии; отчего же разум не берет своих прав над случаем, положим, постепенно? Прожито столько тысяч лет, и человечество ушло так недалеко! Грустно!
А что наши комитеты? Воронежский, как я слышал, решил так: дать мужикам по две десятины на душу, дать усадьбу и, устранив переходное состояние, как источник будущих недоразумений, споров и, может быть, смут, предоставить им полную свободу, с условием, чтобы правительство обеспечило помещику платеж за уступленную его крестьянам землю. Захочет ли и может ли правительство принять на себя это ручательство - решать не мое дело, но мне казалось бы лучшим рассечь узел сразу: если в будущие споры помещиков и крестьян будет вмешиваться земская полиция или какие бы там ни были власти, - выиграет один карман чиновников, дела возрастут до чудовищных размеров, и путаница выйдет страшная.
В цензуре, кажется retrograde *. Литература почивает на лаврах. Умолк и Щедрин, умолк и Мельников, угостив публику своим именинным пирогом5, испеченным, впрочем, неудачно, как видно, на скорую руку. Хоть бы подняли новые вопросы (а их так много!), авось бы литература проснулась снова: новый вопрос в литературе - то же, что возбудительное в медицине.
М. Ф. Де-Пуле ужасно досадовал на цензуру, продержавшую долго разработанные им акты; теперь они получены, и работу он думает продолжать усердно. Милошевича я давно не видал. Придорогин, и Де-Пуле, и Михайлов посылают Вам глубочайшие поклоны.
Весь Ваш
И. Никитин
* Я два дня ходил дураком от сообщенной мне Вами новости: mouvement retrograde... e
27. Н. И.ВТОРОВУ
Воронеж. 1858 г., 19 сент.
Действительно, мой незабвенный Николай Иванович, я был в деревне Плотникова 1, как Вы справедливо предполагали в Вашем письме к Придорогину, но что касается до волокитства - ни боже мой!.. Куда мне!.. - Пью капли, обливаюсь холодной водой, и все бесплодно, сделался настоящим скелетом, но это в сторону: живи живой, как сказал Боратынский, стало, о жизни покамест и будем думать. Вы пишете, что В. А. Кокорев приказал Исакову 2 выслать мне Шиллера и Гейне; я ничего не знаю и ни того, ни другого не получал; получил только одного Гёте, о чем уже и писал к Вам. Если это так, т е. если я могу надеяться на получение Шиллера и Гейне, то... то... я так рад, что путаюсь в словах! Вы вообразите, ведь я тогда буду богач, у меня составится порядочная библиотечка, а сколько наслаждения предстоит мне впереди при чтении. "Идеалы" Шиллера я уже знаю наизусть, "Море и сердце" Гейне - тоже. Это стихотворение попалось мне в одной немецкой хрестоматии. Теперь я все читаю разные серьезные вещи на французском, отысканные мною в библиотеке г. Потапова, помещика Землянского уезда. Между прочим, я недавно познакомился с Шенье 3. Какие у него картины в антологическом роде! Но его предсмертные стихотворения так и хватают за душу... Какое присутствие духа! - писать стихи в то время, когда жизнь висит на волоске, когда в коридоре тюрьмы уже слышны шаги солдат, [пришедших] идущих за поэтом!.. Итак, я жду от Вас Шиллера и Гейне; давайте их, ради бога, давайте, да поскорее.
На днях я видел Вашего Михаилу; одна его дочь живет у купца Борисова, другая у какого-то, кажется, чиновника Кологривова; места, - говорит он, хороши. Когда я его спросил: "Зачем ты, Михайло, вызвал своих дочерей из Петербурга?" - старик солгал: "Я, батюшка, их не вызывал; для чего мне их вызывать?" Сам он живет у священника Покровской церкви; замечу в скобках: слишком часто переменяет хозяев; впрочем, доволен своею судьбою.
Сегодня, вследствие Вашего письма к Придорогину, я отправляю в Москву и Константину Осиповичу при обозе 86 экземпл. "Кулака" и прошу его переслать их в
Петербург. Этой отправкой моя забота с "Кулаком" оканчивается; надо бы браться за новое, да судьба, желудок et cetera связали руки и клонят к сырой земле-матушке голову... но ничего! авось поправимся!.. Как досадно, что литература наша стоит на точке замерзания. Пишите, мой милый Николай Иванович, нет ли у Вас чего нового, и отчего доселе не подумают об издании в свет статей Белинского ,. Такая неподвижность!.. А между тем его жена, как слышно, живет бедно.
Всею душою любящий Вас
И. Никитин.
N3. Извините, что, по случаю моей болезни, мебель Вашу не успел продать, однако ее остается чуть-чуть; деньги скоро Вам пришлю. Если же Вы имеете в них надобность, возьмите из моих, которые попадут Вам в руки; ради бога, возьмите, иначе Вы меня обидитед честное слово!
28. Н. И. ВТОРОВУ
Воронеж. 1858, октября 6.
Письмо Ваше, мой дорогой Николай Иванович, адресованное Вами на имя И.А. Придорогина, со вложением 500 руб. сер., я получил. Не стану повторять Вам о своей благодарности: Вы можете быть в ней уверены. В. А. Кокореву я напишу с следующей почтою, потому что не имею теперь одной минуты свободной. За отсутствием дворника я отпускаю извозчикам овес и сено и распоряжаюсь помещением их телег на моем дворе. Это занятие, при невозможности взяться за лучший труд, развлекает меня, - и слава богу! Чего более?.. Утомившись порядочно за день, в сумерки я зажигаю свечу, читаю какой-нибудь журнал; когда же чувствую себя несколько здоровее, берусь за Шиллера [* Гейне и Шиллер доселе мне не высланы, хотя Исаков Вам и говорил, что нх отправил] и копаюсь в лексиконе, покамест варябит в глазах; часов в 12 засыпаю и просыпаюсь в , ч., иногда в 3 ч. Рассвет уже застает меня за чаем, который подкрепляет меня и оживляет на некоторое время, но перед обедом я снова чувствую неприятное расслабление в теле и тогда принимаю холодную ванну, после которой бегаю по улицам или по двору в теплой шубе в ясный, солнечный день, бегаю до того, что подкашиваются ноги, и едва-едва согреваюсь. Вот как, мой милый Николай Иванович, мало осталось крови в Вашем покорнейшем слуге, или, лучше сказать, как дурна его кровь! Скучно!., в особенности оттого, что некуда выйти; разве иногда забредешь к Де-Пуле. Как я люблю и уважаю этого человека за его горячее сочувствие к добру и благородный образ мыслей! Де-Пуле - неизменен. Менаду тем сколько я видел других, по-видимому, порядочных молодых людей, красноречиво и громко защищавших все благие стремления вперед, и - увы! какая-нибудь там пошлая женитьба, грошовый интерес перевертывал им голову, каменил их сердце. Грустно, когда подумаешь, что все доброе, общечеловеческое лежит, так сказать, не в основе нашего характера, не вытекает из него естественно и разумно, как следствие из причины, а приходит к нам извне, при одних известных условиях приносимое благоприятным ветром, при других - уносимое противным. Общество наше или слишком молодо, или уже слишком развращено, так что не в силах выработать человека в широком смысле этого слова (кажется, то и другое вместе). Конечно, встречаются исключения, но много ли их? Мои замечания для Вас - не новость, да заговоришь поневоле, когда перед глазами пройдет целый ряд Овидие-вых превращений в отвратительном роде 1.
Переселение мое из Воронежа должно остаться для меня неосуществимым, хотя я и не прочь от него, ради своего душевного спокойствия. Но могу ли я оставить старика 2 его судьбе? Притом мое здоровье не вынесет ни продолжительной дороги, ни перемен в образе жизни. Дома, как бы то ни было, я пользуюсь свободой: у меня определены часы обеда, чая, прогулки и занятий. Приняв на себя какую-либо обязанность, я принужден буду подчиниться новым условиям в образе жизни, а как это сделать в моем положении? При плохом здоровье - плохая служба. Жить, не работая, или, что то же, жить, работая дурно, следовательно, получать плату выше труда, - я не могу: такого рода плата походила бы на милостыню, а милостыня меня умертвит. Надо сидеть у моря и ждать погоды, т. е. здоровья, с которым все может измениться к лучшему.
Теперь позвольте поговорить мне о моем "Кулаке". Я согласен продать его г. Исакову с правом выпуска в свет одного или двух заводов (мне равно то и другое); я полагаю взять за это не менее 300 руб. сер., но с большею охотою я продал бы ему "Кулака" в вечную собственность рублей за 700; если можно, - более. Большая сумма могла бы быть употреблена мною на что-либо полезное, и, таким образом, я, может быть, обеспечил бы мое существование, зависимость которого от беспокойного ст[арика] 2 куда как иногда тяжела! Но мелкие свои стихотворения я не намерен перепечатывать ни под каким видом. Довольно уже того, что они имели несчастие быть когда-то напечатанными отдельной книжкой 3. Во всяком случае, если найдете досуг, продайте моего "Кулака", приняв на себя этот труд из любви ко мне. В условиях продажи я совершенно полагаюсь на Вас, потому что не смыслю ничего в этом деле. Но, главное, деньги разом, по частям получать не расчет и ТаЙННО.
Наконец Ваша посуда и мебель распроданы. Счет прилагается при этом письме. При всем моем желании соблюсти Ваши выгоды, - я плохо успел. Более всего мне жаль этажерки и комода, так они пошли дешево! Взял бы за себя, да поместить некуда. Мне кажется, я глупо сделал, не поспешив продать всех Ваших вещей при Вас самих: в общей массе они продавались как-то лучше, поштучно - чересчур медленно и невыгодно. Каждый покупатель рассматривал каждую дырочку и трещинку. Невесела подобная продажа при переселении из одного места в другое. У меня тарантас А. П. Норд-штейна стоит со времени его отъезда из Воронежа. Но Нордштейн говорил мне, что за него давали ему 75 руб. сер., да было жаль отдать - дешево. Спустя год я продал было его за 50 руб. - привезли назад; потом за ,0 руб., - привезли назад; в последнее время просило одного покупателя, найденного мне В. И. Плотниковым, 25 руб., - не дают. Вот Вам и продажа! В счете я сделал примечания. Извините, что я не мог умнее и расчетливее распорядиться сбытом Вашего добра, и за что стоит побранить, - побраните меня: Ваше молчание будет для меня больнее; мы привыкли к взаимной откровенности.
Весь ваш
И. Никитин.
No. Поклон моему Ивану Алексеевичу, (семейство его здорово и желает здоровья ему), и М. Б. Тулинову, и М. М. Панову. Всех помню!
29. Н. И. ВТОРОВУ
Воронеж. 20 октября 1858.
Надеюсь, милый Николай Иванович, Вы не рассердитесь на меня за мою болтовню: я пишу к Вам чуть не с каждою почтою. Что делать! - и нужно и хочется перекинуться словцом.
Автор известного Вам "Кулака" еще раз всепокорнейше просит Вас принять на себя труд условиться с книгопродавцем Исаковым в продаже этого горемыки-кулака. Уж, видно, его такая доля - при жизни и по смерти странствовать по белому свету ради насущного куска или себе, или породившему его на свет. М. Ф. Де-Пуле бранит меня за дешевую продажу книжки в вечное владение (я говорил ему, что взял бы охото 700 руб серебр.), но ведь, как я и прежде Вам писал, Вызнаете лучше меня, что и как нужно сделать. О скорейшей продаже я хлопочу вот почему. В Воронеже, по соседству со мною, будет продаваться в непродолжительном времени с аукционного торга каменный дом, который приносит порядочный доход. Вы знаете, к торговле я не способен, а подобная недвижимая собственность доставила бы мне средства жить безбедно и, что всего дороже, независимо. Денег, имеющихся у меня под рукою, к несчастью, не хватит на покупку дома, о котором я теперь мечтаю день и ночь, и потому-то, мой добрый Николай Иванович, я утруждаю Вас своею просьбой: продайте "Кулака"; ну, не захотят купить, - дело другое, так Вы мне и напишите, и я оставлю бесплодные предположения о достаточной, независимой жизни и проч. Стало не судьба, как выражаются при неудачах наши мужички.
Виноват, и 1000 раз виноват! "Кулака" с надписью к Вам пришлю. Всему виною моя глупейшая рассеянность! Простите!.. - вперед не буду!
Шиллера и Гейне я получил. Черт возьми, как хорошо издание последнего! Ну-с, это, я Вам доложу, капиталъ-ное-с приобретение. Гуляй, Савелич!В. А. Кокорева я уже благодарил и за присланные мне Вами деньги и за недавно полученные мною по почте книги. Передайте, пожалуйста, приложенное при сем письмо И. А. Придорогину; он, конечно, у Вас бывает. Адреса его я не знаю, да и к чему писать особо? Свои люди - сочтемся.
Весь Ваш
И. Никитин.
30. И. А. ПРИДОРОГИНУ
Спасибо, мой друг, за весточку с чужой дальней сторонушки! Желаю Вам всякого блага и жду с нетерпением минуты, когда Вас обниму и расцелую. Здесь все обстоит благополучно; нового ничего. Жаль, что Вы не успеете быть на известной Вам свадьбе: она совершится на днях. Курбатов приедет и будет шафером... Вот Вам и событие. В глуши что не занимает нашего брата! Ваши все здоровы, и Алексей Алексеевич х бодр и весел, курит страшно по-прежнему и слушает чтение тоже по-прежнему. Только мне сироте все нездоровится, ну, да что ж из этого? Век как-нибудь скоротается, а в его итоге все равно будет нуль, кончится ли он так или иначе. Суета сует! Ну-с, жаль, что Ваша тяжба в застое! Черт возьми, какой бы мы сняли с Вами хутор! Хлопочите, мой друг, хлопочите! Но будьте мудры, яко змии... и все будет благо. Николай Степанович 2 хотел писать к Вам о Беранже. Писал ли он? Грех, если Вы не зайдете к Исакову и приедете в Воронеж без парижско-петербургского гостинца. Да храни Вас господь потерять моего Байрона! И взял же его в дорогу, будто станет читать... Знаем Вас, мой милый!
Всею душою уважающий Вас
Иван Никитин.
23. В. И. ПЛОТНИКОВУ
Милостивый государь, Вечеслав Иванович.
Неожиданный случай доставил мне удовольствие написать к Вам это письмо, а Вам скуку его прочитать.
Я имею до Вас покорнейшую просьбу.
Наш новый книгопродавец Гарденин * вошел со мною в некоторые сделки относительно книг; Вы сделали бы мне величайшее одолжение, если бы при первой отправке кого-либо из Ваших людей в Воронеж переслали мне мои "Отечественные записки". Этот литературный хлам мне очень нужен, иначе я не смел бы беспокоить Вас своей корреспонденцией. Прочие книги пусть у Вас, если читаете. Будете пересылать, пожалуйста, прикажите человеку позаботиться о моих толстеющих (как говорят наши купчихи о своих мужьях, а я здесь о книгах) "От. записках", т. е. не подмочить их и прочее. Вся эта пудовая литература поступит в вечное владение monsieur Гарде-нина.
Новостей в журналах по поводу современного вопроса довольно. Несколько дней назад заговорили о нем гласно, называя вещи собственными их именами, а не как было доселе. Вчера я читал один печатный проект, в котором подробно предлагаются меры о возможном примирении той и другой стороны в деле освобождения помещичьих крестьян.
Свидетельствую мое глубочайшее почтение всему Вашему семейству и желаю здоровья и побольше веселья теперь и в дни наступающего праздника Пасхи.
С чувством глубочайшего уважения имею честь быть Вашим покорнейшим слугою
И. Никитин 1858 г., марта 10.
2,. Н. И. ВТОРОВУ
Христос воскрес, милый Николай Иванович.
Я давно собирался написать Вам несколько строк, но приготовления к празднику, базарные хлопоты и проч. не давали мне воли; наконец, все это кончилось, и я спешу воспользоваться временем, остающимся от визитов и от посещения меня разными лицами.
"Кулак" до сих пор не получен. Желая избавить К. О, Александрова-Дольника от труда пересылать в Воронеж мои книги, я обратился с просьбою к А. Р. Михайлову, который переслал мое письмо, адресованное на имя Константина Осиповича, одному знакомому воронежскому купцу, отправлявшему тогда из Москвы свой товар. Купец действительно передал мое письмо по адресу и взял по просьбе моей 190 экз. "Кулака" прямо из типографии, по так как свой товар он отправил в Воронеж еще до этого времени дня за три, то и счел нужным взятый им с книгами короб бросить куда-то на постоялый двор до той поры, когда будет случай положить его извозчикам в Воронеж. Дела, как видите, очень хороши. Может быть, Вы скажете, зачем я обращался к купцу? Да к кому же? Помилуйте! Я ведь хотел хотя как-нибудь получить книги. Видно, мое такое счастье! Заметьте, что "Кулак" еще в типографии. Одна буква - несчастный Н. 1 - требует месяц времени для исправления, а может быть, еще потребует нескольких месяцев. Ну, стоило ли хлопотать из-за такой ничтожной ошибки, когда фамилия моя на обертке видна? Пусть бы уж книга выходила в свет в первом виде. А нечего сказать, вовремя она появляется! Простите, Николай Иванович, что я об этом распространяюсь: я - человек, мое терпение имеет границы. Печатал я, или, справедливее сказать, спешил печатать из-за денег, брал в расчет время, - и все пропало!.. Ради бога, ни слова Константину Осиповичу! Вы его малейшим замечанием восстановите против меня и пе исправите нисколько дела, поздно!
В Воронеже все обстоит благополучно. Все Ваши знакомые, в особенности М. Ф. Де-Пуле и Придорогин, Вам кланяются. Бедный Де-Пуле похоронил свою мать и теперь ходит как убитый. Акты из цензуры доселе не возвращены. Если Вы не читали в "Атенее" статью Чичерина: "О настоящем и будущем полож[ении] пом[ещичъих] крестьян", - прочтите!2 Прелесть! Да здравствует наш государь, развязывающий нам язык! Но все это хорошо относительно к прошедшему. Не будет гласности - не будет и толку; без нее возгласы о взятках и проч. и проч. - выстрелы на воздух. На днях я отправил в "Р[усскуюЗ беседу" два стихотв. Редакция прислала мне весь журнал и двадцать пять руб. сер. с просьбою присылать стихотв. впредь. Требования на "Кулака" в Воронеже были, но теперь о нем уже молчат. Оно и естественно: не десять же лет ждать да толковать о какой-нибудь книжонке, ведь она - не комета.
Прошу Вас засвидетельствовать мое глубочайшее почтение Надежде Аполлоновне.
Всею душою преданный Вам
И. Никитин.
No. Сию минуту пришел П. М. Вицинский 3 и посылает Вам глубочайший поклон, говорит, что любит Вас et cetera...
Воронеж. 1858 года, марта 24.
25. Н. И. ВТОРОВУ
От души благодарю Вас, милый Николай Иванович, за присланный отзыв. Черт знает, как у нас нет личностей! На днях наше дворянство отправляет в Петербург свое согласие по вопросу об улучшении быта крестьян. Вчера я беседовал с одним помещиком, человеком неглупым. Он говорит, что правительство обязано заплатить за каждого крестьянина сумму, за которую последний обыкновенно продается из одних частных рук в другие. О наделе землею нет и помину. Заметьте, что это мнение - почти общее. Как Вам покажутся наши господа с таким умом и гуманностию такого рода? Я читаю теперь "Etudes sur l'avenir de la Russie" *. Видно тоже, что писано помещиком. Например, что это за фраза: "nоn mois difficile dans son execution que le serait l'eclairaqe a qaz d'une poudriere, la liberation des paysans est une entreprise encore plus dangereuse..."2 и так далее, более или менее громко? В особенности объясняющийся по-французски русский барин боится слова liberte 3. Как, дескать, услышат о нем крестьяне, - все пропало! - и повиноваться никому не будут, и работать не станут, и, бог знает, чего не наделают! Экие дальновидные головы русские бары! А зачем, продолжает этот же автор, - русские литераторы раскрывают общественные язвы? Какая от того польза? Цель литературы - d'amuser ,. Хорош? Ну, да пусть себе разглагольствует, дело идет своим чередом.
Вы упрекаете меня, будто бы я Вас забыл. Вот уж нет. Писал действительно к Вам мало, но что ж делать? - обстоятельства! Впрочем, наши письма должны были встретиться в дороге: перед получением Вашего письма я к Вам писал. Досадно, что время пропадает даром от того да другого. Хозяйство мне просто шею переело. Нет ни одного дня, чтобы не слышал я толков о горшках, корчагах, щах и проч., да иди в кухню, да посмотри, да помири кухарку с дворником, которые побранились за какую-то дрянь. Дворник говорит: "Я жить не хочу". Кухарка легла на печь. "Я, говорит, стряпать не хочу, хоть все оставайся без обеда". Право, голова пойдет кругом. "Записки семинариста" I подвигаются вперед тихо, даже слишком тихо. В мае уеду в деревню; авось что-нибудь сделаю. В Воронеже все по-старому. Поклон Ваш А. Р. Михайлову и его семейству я передал. Он благодарит, что Вы его помните, и кланяется Вам. А славное у него семейство, и дочери такие добрые!..
"Кулака" нет доселе, нет и в продаже. Черт с ним! и говорить более о нем не стану!
Я было думал написать Вам письмо по возможности обстоятельное и порядочного объема, но голова страшно болит, и вдобавок бесит погода: грязь, дождь, и холод в комнате, потому [что] догадало меня выставить преждевременно зимние рамы.
Всею душою преданный Вам
И. Никитин.
No. Мебель Ваша понемногу продается; деньги думаю прислать Вам разом, а если нужны, напишите, и я пришлю, что имею в сборе.
1858 г., 14 апреля.
26. Н. И. В Т О Р О В У
Воронеж. 1858 г., июня 27.
Я так долго, милый Николай Иванович, не получал от Вас письма, что в испуге начал было делать разные предположения о причинах Вашего молчания, тем более что слышал о болезни Надежды Аполлоновны, но теперь Вы - в Петербурге, стало, все обстоит благополучно и слава богу! Воображаю, сколько предстояло Вам хлопот при отыскивании удобной квартиры, при обзаведении новым хозяйством, сколько Вы израсходовали денег! Между тем такая досада! - я доселе не успел распродать всей Вашей мебели и посуды. Впрочем, хло почу и скоро надеюсь прислать Вам деньги и счет. Ведь г.г. покупатели почти даром хотят взять, черт бы их побрал! Этакие выжиги!
Добрый мой друг, вечно занятый тем или другим, Вы все-таки нашли минуту сделать и для меня полезное; знаю, что Вы не любите, когда Вас хвалят и благодарят, и потому молча пожимаю Вам руку за передачу 300 экз. моего "Кулака" книгопродавцу Исакову. До цены, до продажи мне нет дела: пусть продают и берут за комиссию, что хотят; я уже писал об этом к Константину Осиповичу.
Вот более месяца я живу по соседству с А. Р. Михайловым на даче, если только можно назвать дачею сальные заводы, где все есть: и страшное зловоние, и тучи мух (заметьте, слово тучи не преувеличено: читать не дают, так кусают!), и ночью лай собак, и, к несчастию (в чем заводы уже не виноваты), сквернейшая стоит погода, дождь идет ежедневно; выйти со двора нет возможности. Но что делать! Все же лучше, чем дома, где на место Курбатова квартирует квартальный с семейством в числе 9 душ, где шум и гам и все, что хотите, кроме хорошего. Впрочем, я надеюсь выжить этого пьяного жильца полицейскими мерами; и больно, да иного исхода нет: мне самому нужен угол. Читаю много, но ничего не делаю, и, право, не от лени. Несколько дней тому назад я заглянул домой, там кутеж; сказал было старику х, чтобы он поберег свое и мое здоровье и, чуй. ли не главное, поберег бы деньги, вышла сцена, да еще какая! Я убежал к Придорогину и плакал навзрыд... Вот Вам и поэзия! Природа наделила меня крепким организмом: хотя я и задыхаюсь, а все еще жив. Кстати, так как я теперь - сосед Михайлова, скажу о нем два-три слова. Представьте, он ежегодно тратит до 3000 руб. серебр. на вспомоществование бедным всех сословий и возрастов. Тщеславия - ни тени, просто - добро ради добра. Сведения об этих благотворениях почерпнуты мною из верных источников. Сам Михайлов терпеть не может малейших намеков на его доброе сердце. Я и прежде уважал этого человека, но узнав его ближе, считаю для себя за честь пожать ему руку. Да, на Руси не совсем перевелись хорошие люди! А наш Александр Петрович? 2 Что за благороднейшее существо! Он думает бросить службу, этот мир пронырств и кляуз, и поступить приказчиком в магазин книгопродавца Кожанчикова (c'ets entre nous 3 до времени). У меня навернулись слезы, когда я прочитал его письмо. Жаль, что он упрям: вообразил, будто мужиков рано учить грамоте, и стоит горою за Даля с братиею ,. Странно, право: один - век пашет, другой - век пляшет. Предопределения, конечно, нет, судьба - глупость, все происходит от случая, от привилегии или непривилегии; отчего же разум не берет своих прав над случаем, положим, постепенно? Прожито столько тысяч лет, и человечество ушло так недалеко! Грустно!
А что наши комитеты? Воронежский, как я слышал, решил так: дать мужикам по две десятины на душу, дать усадьбу и, устранив переходное состояние, как источник будущих недоразумений, споров и, может быть, смут, предоставить им полную свободу, с условием, чтобы правительство обеспечило помещику платеж за уступленную его крестьянам землю. Захочет ли и может ли правительство принять на себя это ручательство - решать не мое дело, но мне казалось бы лучшим рассечь узел сразу: если в будущие споры помещиков и крестьян будет вмешиваться земская полиция или какие бы там ни были власти, - выиграет один карман чиновников, дела возрастут до чудовищных размеров, и путаница выйдет страшная.
В цензуре, кажется retrograde *. Литература почивает на лаврах. Умолк и Щедрин, умолк и Мельников, угостив публику своим именинным пирогом5, испеченным, впрочем, неудачно, как видно, на скорую руку. Хоть бы подняли новые вопросы (а их так много!), авось бы литература проснулась снова: новый вопрос в литературе - то же, что возбудительное в медицине.
М. Ф. Де-Пуле ужасно досадовал на цензуру, продержавшую долго разработанные им акты; теперь они получены, и работу он думает продолжать усердно. Милошевича я давно не видал. Придорогин, и Де-Пуле, и Михайлов посылают Вам глубочайшие поклоны.
Весь Ваш
И. Никитин
* Я два дня ходил дураком от сообщенной мне Вами новости: mouvement retrograde... e
27. Н. И.ВТОРОВУ
Воронеж. 1858 г., 19 сент.
Действительно, мой незабвенный Николай Иванович, я был в деревне Плотникова 1, как Вы справедливо предполагали в Вашем письме к Придорогину, но что касается до волокитства - ни боже мой!.. Куда мне!.. - Пью капли, обливаюсь холодной водой, и все бесплодно, сделался настоящим скелетом, но это в сторону: живи живой, как сказал Боратынский, стало, о жизни покамест и будем думать. Вы пишете, что В. А. Кокорев приказал Исакову 2 выслать мне Шиллера и Гейне; я ничего не знаю и ни того, ни другого не получал; получил только одного Гёте, о чем уже и писал к Вам. Если это так, т е. если я могу надеяться на получение Шиллера и Гейне, то... то... я так рад, что путаюсь в словах! Вы вообразите, ведь я тогда буду богач, у меня составится порядочная библиотечка, а сколько наслаждения предстоит мне впереди при чтении. "Идеалы" Шиллера я уже знаю наизусть, "Море и сердце" Гейне - тоже. Это стихотворение попалось мне в одной немецкой хрестоматии. Теперь я все читаю разные серьезные вещи на французском, отысканные мною в библиотеке г. Потапова, помещика Землянского уезда. Между прочим, я недавно познакомился с Шенье 3. Какие у него картины в антологическом роде! Но его предсмертные стихотворения так и хватают за душу... Какое присутствие духа! - писать стихи в то время, когда жизнь висит на волоске, когда в коридоре тюрьмы уже слышны шаги солдат, [пришедших] идущих за поэтом!.. Итак, я жду от Вас Шиллера и Гейне; давайте их, ради бога, давайте, да поскорее.
На днях я видел Вашего Михаилу; одна его дочь живет у купца Борисова, другая у какого-то, кажется, чиновника Кологривова; места, - говорит он, хороши. Когда я его спросил: "Зачем ты, Михайло, вызвал своих дочерей из Петербурга?" - старик солгал: "Я, батюшка, их не вызывал; для чего мне их вызывать?" Сам он живет у священника Покровской церкви; замечу в скобках: слишком часто переменяет хозяев; впрочем, доволен своею судьбою.
Сегодня, вследствие Вашего письма к Придорогину, я отправляю в Москву и Константину Осиповичу при обозе 86 экземпл. "Кулака" и прошу его переслать их в
Петербург. Этой отправкой моя забота с "Кулаком" оканчивается; надо бы браться за новое, да судьба, желудок et cetera связали руки и клонят к сырой земле-матушке голову... но ничего! авось поправимся!.. Как досадно, что литература наша стоит на точке замерзания. Пишите, мой милый Николай Иванович, нет ли у Вас чего нового, и отчего доселе не подумают об издании в свет статей Белинского ,. Такая неподвижность!.. А между тем его жена, как слышно, живет бедно.
Всею душою любящий Вас
И. Никитин.
N3. Извините, что, по случаю моей болезни, мебель Вашу не успел продать, однако ее остается чуть-чуть; деньги скоро Вам пришлю. Если же Вы имеете в них надобность, возьмите из моих, которые попадут Вам в руки; ради бога, возьмите, иначе Вы меня обидитед честное слово!
28. Н. И. ВТОРОВУ
Воронеж. 1858, октября 6.
Письмо Ваше, мой дорогой Николай Иванович, адресованное Вами на имя И.А. Придорогина, со вложением 500 руб. сер., я получил. Не стану повторять Вам о своей благодарности: Вы можете быть в ней уверены. В. А. Кокореву я напишу с следующей почтою, потому что не имею теперь одной минуты свободной. За отсутствием дворника я отпускаю извозчикам овес и сено и распоряжаюсь помещением их телег на моем дворе. Это занятие, при невозможности взяться за лучший труд, развлекает меня, - и слава богу! Чего более?.. Утомившись порядочно за день, в сумерки я зажигаю свечу, читаю какой-нибудь журнал; когда же чувствую себя несколько здоровее, берусь за Шиллера [* Гейне и Шиллер доселе мне не высланы, хотя Исаков Вам и говорил, что нх отправил] и копаюсь в лексиконе, покамест варябит в глазах; часов в 12 засыпаю и просыпаюсь в , ч., иногда в 3 ч. Рассвет уже застает меня за чаем, который подкрепляет меня и оживляет на некоторое время, но перед обедом я снова чувствую неприятное расслабление в теле и тогда принимаю холодную ванну, после которой бегаю по улицам или по двору в теплой шубе в ясный, солнечный день, бегаю до того, что подкашиваются ноги, и едва-едва согреваюсь. Вот как, мой милый Николай Иванович, мало осталось крови в Вашем покорнейшем слуге, или, лучше сказать, как дурна его кровь! Скучно!., в особенности оттого, что некуда выйти; разве иногда забредешь к Де-Пуле. Как я люблю и уважаю этого человека за его горячее сочувствие к добру и благородный образ мыслей! Де-Пуле - неизменен. Менаду тем сколько я видел других, по-видимому, порядочных молодых людей, красноречиво и громко защищавших все благие стремления вперед, и - увы! какая-нибудь там пошлая женитьба, грошовый интерес перевертывал им голову, каменил их сердце. Грустно, когда подумаешь, что все доброе, общечеловеческое лежит, так сказать, не в основе нашего характера, не вытекает из него естественно и разумно, как следствие из причины, а приходит к нам извне, при одних известных условиях приносимое благоприятным ветром, при других - уносимое противным. Общество наше или слишком молодо, или уже слишком развращено, так что не в силах выработать человека в широком смысле этого слова (кажется, то и другое вместе). Конечно, встречаются исключения, но много ли их? Мои замечания для Вас - не новость, да заговоришь поневоле, когда перед глазами пройдет целый ряд Овидие-вых превращений в отвратительном роде 1.
Переселение мое из Воронежа должно остаться для меня неосуществимым, хотя я и не прочь от него, ради своего душевного спокойствия. Но могу ли я оставить старика 2 его судьбе? Притом мое здоровье не вынесет ни продолжительной дороги, ни перемен в образе жизни. Дома, как бы то ни было, я пользуюсь свободой: у меня определены часы обеда, чая, прогулки и занятий. Приняв на себя какую-либо обязанность, я принужден буду подчиниться новым условиям в образе жизни, а как это сделать в моем положении? При плохом здоровье - плохая служба. Жить, не работая, или, что то же, жить, работая дурно, следовательно, получать плату выше труда, - я не могу: такого рода плата походила бы на милостыню, а милостыня меня умертвит. Надо сидеть у моря и ждать погоды, т. е. здоровья, с которым все может измениться к лучшему.
Теперь позвольте поговорить мне о моем "Кулаке". Я согласен продать его г. Исакову с правом выпуска в свет одного или двух заводов (мне равно то и другое); я полагаю взять за это не менее 300 руб. сер., но с большею охотою я продал бы ему "Кулака" в вечную собственность рублей за 700; если можно, - более. Большая сумма могла бы быть употреблена мною на что-либо полезное, и, таким образом, я, может быть, обеспечил бы мое существование, зависимость которого от беспокойного ст[арика] 2 куда как иногда тяжела! Но мелкие свои стихотворения я не намерен перепечатывать ни под каким видом. Довольно уже того, что они имели несчастие быть когда-то напечатанными отдельной книжкой 3. Во всяком случае, если найдете досуг, продайте моего "Кулака", приняв на себя этот труд из любви ко мне. В условиях продажи я совершенно полагаюсь на Вас, потому что не смыслю ничего в этом деле. Но, главное, деньги разом, по частям получать не расчет и ТаЙННО.
Наконец Ваша посуда и мебель распроданы. Счет прилагается при этом письме. При всем моем желании соблюсти Ваши выгоды, - я плохо успел. Более всего мне жаль этажерки и комода, так они пошли дешево! Взял бы за себя, да поместить некуда. Мне кажется, я глупо сделал, не поспешив продать всех Ваших вещей при Вас самих: в общей массе они продавались как-то лучше, поштучно - чересчур медленно и невыгодно. Каждый покупатель рассматривал каждую дырочку и трещинку. Невесела подобная продажа при переселении из одного места в другое. У меня тарантас А. П. Норд-штейна стоит со времени его отъезда из Воронежа. Но Нордштейн говорил мне, что за него давали ему 75 руб. сер., да было жаль отдать - дешево. Спустя год я продал было его за 50 руб. - привезли назад; потом за ,0 руб., - привезли назад; в последнее время просило одного покупателя, найденного мне В. И. Плотниковым, 25 руб., - не дают. Вот Вам и продажа! В счете я сделал примечания. Извините, что я не мог умнее и расчетливее распорядиться сбытом Вашего добра, и за что стоит побранить, - побраните меня: Ваше молчание будет для меня больнее; мы привыкли к взаимной откровенности.
Весь ваш
И. Никитин.
No. Поклон моему Ивану Алексеевичу, (семейство его здорово и желает здоровья ему), и М. Б. Тулинову, и М. М. Панову. Всех помню!
29. Н. И. ВТОРОВУ
Воронеж. 20 октября 1858.
Надеюсь, милый Николай Иванович, Вы не рассердитесь на меня за мою болтовню: я пишу к Вам чуть не с каждою почтою. Что делать! - и нужно и хочется перекинуться словцом.
Автор известного Вам "Кулака" еще раз всепокорнейше просит Вас принять на себя труд условиться с книгопродавцем Исаковым в продаже этого горемыки-кулака. Уж, видно, его такая доля - при жизни и по смерти странствовать по белому свету ради насущного куска или себе, или породившему его на свет. М. Ф. Де-Пуле бранит меня за дешевую продажу книжки в вечное владение (я говорил ему, что взял бы охото 700 руб серебр.), но ведь, как я и прежде Вам писал, Вызнаете лучше меня, что и как нужно сделать. О скорейшей продаже я хлопочу вот почему. В Воронеже, по соседству со мною, будет продаваться в непродолжительном времени с аукционного торга каменный дом, который приносит порядочный доход. Вы знаете, к торговле я не способен, а подобная недвижимая собственность доставила бы мне средства жить безбедно и, что всего дороже, независимо. Денег, имеющихся у меня под рукою, к несчастью, не хватит на покупку дома, о котором я теперь мечтаю день и ночь, и потому-то, мой добрый Николай Иванович, я утруждаю Вас своею просьбой: продайте "Кулака"; ну, не захотят купить, - дело другое, так Вы мне и напишите, и я оставлю бесплодные предположения о достаточной, независимой жизни и проч. Стало не судьба, как выражаются при неудачах наши мужички.
Виноват, и 1000 раз виноват! "Кулака" с надписью к Вам пришлю. Всему виною моя глупейшая рассеянность! Простите!.. - вперед не буду!
Шиллера и Гейне я получил. Черт возьми, как хорошо издание последнего! Ну-с, это, я Вам доложу, капиталъ-ное-с приобретение. Гуляй, Савелич!В. А. Кокорева я уже благодарил и за присланные мне Вами деньги и за недавно полученные мною по почте книги. Передайте, пожалуйста, приложенное при сем письмо И. А. Придорогину; он, конечно, у Вас бывает. Адреса его я не знаю, да и к чему писать особо? Свои люди - сочтемся.
Весь Ваш
И. Никитин.
30. И. А. ПРИДОРОГИНУ
Спасибо, мой друг, за весточку с чужой дальней сторонушки! Желаю Вам всякого блага и жду с нетерпением минуты, когда Вас обниму и расцелую. Здесь все обстоит благополучно; нового ничего. Жаль, что Вы не успеете быть на известной Вам свадьбе: она совершится на днях. Курбатов приедет и будет шафером... Вот Вам и событие. В глуши что не занимает нашего брата! Ваши все здоровы, и Алексей Алексеевич х бодр и весел, курит страшно по-прежнему и слушает чтение тоже по-прежнему. Только мне сироте все нездоровится, ну, да что ж из этого? Век как-нибудь скоротается, а в его итоге все равно будет нуль, кончится ли он так или иначе. Суета сует! Ну-с, жаль, что Ваша тяжба в застое! Черт возьми, какой бы мы сняли с Вами хутор! Хлопочите, мой друг, хлопочите! Но будьте мудры, яко змии... и все будет благо. Николай Степанович 2 хотел писать к Вам о Беранже. Писал ли он? Грех, если Вы не зайдете к Исакову и приедете в Воронеж без парижско-петербургского гостинца. Да храни Вас господь потерять моего Байрона! И взял же его в дорогу, будто станет читать... Знаем Вас, мой милый!