Страница:
12 января. Сегодня полдня думал, пока уроки продолжались – спросить у Клуппера про вчерашнюю «встречу на Хеттике» или подождать, когда само собой все всплывет? Так и не решил, а он как будто все забыл и делал вид, что ничего примечательного не случилось. Ну и ладно, потом у Динники поинтересуюсь. Навестить, что ли, ее завтра?
13 января. Прихожу сегодня домой из школы, и вижу, на кухне ловушка стоит, почти такая же, в какую Зубля попался. «Что такое?» – спрашиваю у мамы. «Я сегодня в твоей комнате уборку делала, – она отвечает, – а там под шкафом дыра! Что же ты ее не забил, а какой-то тряпкой завесил? Все равно ветер так и свистел, ты простудиться мог. Отец ее уже заделал, когда обедать приходил. А то, неровен час, крысы разведутся. Вот и ловушку на всякий случай поставили. Зачем ты под кроватью коврик положил?» – «Сам не помню, что-то в голову взбрело. А что это ты какую-то уборку затеяла, я же всегда сам подметаю», – говорю. «Сам-то сам, да только проверить все равно не мешало. Как сердце чуяло, и точно – дыра в стене!» – «Ну, поймали крысу?» – А сам прямо вспотел от страха, что Зубля уже на помойке мертвый лежит. «Пока что нет», – сказала мама. Я едва утерпел, чтобы тут же к себе не умчаться, доел кое-как обед и даже чай пить не стал. Пришел как бы не торопясь к себе в комнату – и сразу под шкаф смотрю, что там делается, как дыра забита и так далее. Слава Богу, папаша только фанерку прибил, да еще криво и не слишком прочно на вид. Тяжело, наверное, было лежа ее приколачивать. Принес я незаметно из чулана железный гвоздодер и сковырнул эту штуку, а там Зубля сидит! Ну, и обрадовался же я. Специально сбегал на кухню, подтащил кусочек мяса, пока мама где-то в другом месте ходила. Надо бы ему коробку завести, вдруг кто-нибудь ко мне вломится, а Зубля под кроватью спит? Хоть не видно будет в первый момент, а там уж что-нибудь придумаю.
15 января. Сегодня у меня подходящее настроение случилось – этакое смелое, да и времени прошло достаточно, так что часа в три пошел я к Блоббу в магазин. Шел и думал, как бы ненавязчиво поинтересоваться, чем там у них с Маккафой закончилось? Так и не придумал, кстати. Захожу я в магазин, а там торговля помаленьку идет, какой-то покупатель у прилавка вертится, а Динникова мама с ним разговаривает. Посмотрела она на меня и рукой себе за спину махнула – мол, там она. Я разделся, прошел прямо за прилавок и в задней комнате очутился. Там Динника под свечой сидела и что-то шила, а как меня увидела, только поздоровалась и больше ничего, будто я посторонний. «Чем занимаешься?» – спрашиваю, как ни в чем не бывало. «Дырку штопаю», – отвечает она. По-моему, она вовсе не это делала, но я не стал с ней спорить, какая в конце концов разница, пусть думает, что я ей поверил. «У тебя плохое настроение?» – сразу спросил я. Уж лучше я слиняю, если ей так захочется, чем буду глаза понапрасну мозолить. «Ты прав, не очень хорошее, – говорит она. – Я думала, что ты еще три дня назад придешь». – «Как-то все собраться не мог. – Не про Зублю же ей рассказывать и наши с ним тренировки. – Уроки, опять же, сложные». Она все сидела и «штопала», даже на руки не смотрела, так у нее ловко получалось. «А со мной ты когда гулять бросишь, через месяц или через два? – вдруг спрашивает она. – Или через неделю?» У меня, по-моему, челюсть отпала, я настолько опешил, что даже слов подобрать не мог! «Она красивая, – продолжала тем временем Динника. – Не то что я, страшилка. Почему ты стал ко мне ходить?» Я кое-как справился с оцепенением и сказал: «Почему ты решила, что это я во всем виноват?! – Оглянулся и рот рукой зажал, испугался, что сейчас ее мама заскочит и меня выгонит, чтобы не буянил. Но она все еще с покупателем общалась. Динника тоже взволновалась и палец к губам прижала, да только поздно. – Хорошо, я скажу тебе. Знаешь, как я ждал ее возвращения после гастролей? То есть, конечно, не то чтобы места себе не находил, но вспоминал постоянно. И вот она приехала, и я пошел ее встретить, и что же? Она стала выше меня на полголовы! Как ты думаешь, удобно мне было бы появиться с ней в обществе – в театре там или том же цирке? И другие мысли появились… – Я вспомнил про странные речи ее отца и решил закрыть Маккафину тему, потому как в ней мне было не все понятно. – А с тобой интересно дружить, ты не только о славе и зрителях мечтаешь, как она, с тобой можно просто разговаривать о всяких вещах. И ты тоже симпатичная, и вовсе не страшная, я, например, нисколько тебя не боюсь…» – «Уходи, – вдруг сказала она. – Я, кстати, не заметила, что она выше тебя, наверное, тебе померещилось». – «Да в чем я перед тобой провинился?» – спрашиваю. До сих пор понять не могу, что ей не понравилось? Она отвернулась и про «штопку» свою забыла, и какие-то звуки до меня донеслись – то ли всхлип, то ли что-то подобное. Может, просто носом шмыгнула. Нет, не на пользу ей знакомство с Маккафой пошло, как чувствовал я, что добром оно не кончится. «Уходи, Мегаллин, – сказала она опять, – мне работать надо». Нет, не понимаю я девчонок, как ни стараюсь. Что Маккафа, что Динника – вечно меня в тупик ставили. Оделся я в полной растерянности и домой пошел. И всю-то дорогу глупая мысль в моей голове свербела: выходит, остался-таки я без этих штанов-кюлотов. Так и не увижу, видимо, что это за одежда такая. Эх, надо было еще подождать с визитом, может, как-нибудь само бы все утряслось? Да что теперь об этом думать, надо жить дальше.
17 января. Что-то я занервничал перед испытанием. Узнать бы как-нибудь, что это за штука такая и к чему готовиться! Только все, кто что-то слышал об этом, говорят, что подготовиться к этому невозможно, потому что проверяют саму природу человека, то, что уже заложено в нем, и что-то изменить в себе уже нельзя. К тому же задания всякий год немного меняются, и пытаться угадать глупо. Чтобы не так волноваться, тренировал сегодня Зублю. Он уже на задних лапах ходить начинает и через голову переворачивается. А вообще, я в последнее время новые номера с ним перестал разучивать, пусть сначала старые закрепятся. К тому же родители стали подозрительные, и я уже не таскаю сахар и прочую снедь в таких количествах, как раньше. Зачем я с ним занимаюсь? Спроси меня кто, и ответить не сумею.
18 января. Как-то странно эти магистры свое испытание организовали. Честно, говоря, я думал, что все будет намного сложнее, и мне даже неинтересно под конец стало. Со всего города и его окрестностей в нашу школу сошлось и съехалось примерно пятьдесят учеников и даже тех, кто уже закончил школу. Кто один, кто два, а кто и десять лет назад, но таких взрослых было всего человек пять. Развели нас по несколько претендентов по кабинетам и рассадили подальше друг от друга, чтобы мы не отвлекались на соседей. Были все учителя, два молодых мага первого уровня (из них один – тот самый, который в прошлом году приходил к нам в класс и резал летучую мышь) и почему-то один сотрудник Отдела частных расследований. Они расхаживали по кабинетам и насмешливо смотрели на нас, но ни с кем не разговаривали, только между собой и порой с учителями. Один осведомленный парень перед началом мне сказал, что те, кто не подойдут Ордену, смогут попробовать себя в Отделе. Там, мол, есть целое подразделение людей, которые по всей стране борются с магами-мошенниками, всякими самоучками и проходимцами, обманывающими людей с помощью магии. Тоже, конечно, интересное занятие, но природа, пожалуй, мне больше нравится. Посмотрел я на одного такого следователя в суде и тогда еще подумал – работка так себе, всякие доказательства собирать, с трупами возиться, протоколы строчить и так далее. Да я, кажется, уже говорил об этом в первой тетради, так что не буду повторяться. Нас всех переписали: кого как зовут, кто где живет, кто родители, дату рождения. Тот же грамотный тип – его звали Нужжол – опять стал всем объяснять, что они специально так делают, чтобы потом письма разослать с сообщением, кому прийти для второго испытания, кому обратиться в Отдел, а кому отвалить подальше. Хотя последним, наверное, вовсе ничего не посылают, так он сказал. Короче, каждому дали свой личный номер и отправили по кабинетам, и там нас ждали каждого свой набор магических предметов. Тут мы подписали бумажки, в которых говорилось, что Орден не отвечает за последствия и вообще как бы не при чем. Я чуть не испугался, а потом выбросил эту бумагу из головы, подмахнул ее и сел читать свое задание. И хотя поначалу волновался, то потом быстро перестал – потому как оно показалось мне порядочной чепухой, и я понял, что как будет, так и будет, и ничего поделать нельзя, то есть от меня тут ничего не зависит. Предметы-то, кстати, оказались вовсе даже не магическими, разве что порошок в одном пакетике, и на каждом был написан его номер. Чтобы мы не путались, видимо. Как сейчас помню первое задание: «В пакете 1 содержится смесь вещества А и вещества Б в неизвестных долях. Мы знаем только, что А окрашивает воду в синий цвет (нарисован кружок синего цвета), а Б – в красный (а тут нарисован красный кружок). С помощью стакана 2 с водой определите пропорции веществ А и Б в пакете 1 и запишите ответ в соответствующую графу бланка». Ну, и что же? Высыпал я эту ерунду в воду, она, конечно, окрасилась в неведомо какой цвет – чушь какая-то, но прозрачная. Поглядел я ее на свет, прикинул на глаз и числа вписал куда надо. «В пакете 3 содержатся в неизвестных долях соль и сахар. Попробуйте это вещество на вкус (можно съесть все) и определите пропорции соли и сахара в нем, запишите ответ в соответствующую графу бланка». Очень надо было – этакую гадость съедать! Третье задание показалось мне самым сложным. В двух непрозрачных мешочках лежали две одинаковые монеты, и нужно было определить, в каком году каждая из них была отчеканена. Смотреть-то нельзя было, за этим внимательно учитель следил – руку туда суешь и елозишь по монете пальцем, эти мелкие циферки нащупываешь. Кстати, это надо делать одновременно, то есть двумя разными руками! Я честно признаюсь, что порядком вспотел, пока в мешках ковырялся. Но нет, все-таки четвертая задача не проще оказалась, я минут пять этот дурацкий порошок нюхал, прежде чем написать доли трех разных веществ, из которых его намешали. Одно, понимаешь, пахнет яблоками, второе – рыбой, а третье горелым сахаром! А дальше уже совсем просто было: какую-то палку на глаз измерял, взвешивал кусок деревяшки и определял, сколько золотников воды в миске. Посмотрел я на часы после всех своих мучений – ба, целый час прошел, а я и не заметил. Стал я потихоньку за другими конкурсантами подсматривать, у них были не совсем такие же задания, как у меня, но похожие, так же точно надо было на глаз, нюх и вкус угадывать составы разных смесей. Не знаю, магам, конечно, видней, но мне эти «опыты» показались несколько глупыми. Зачем, скажите на милость, мне нужно «взвешивать» что-нибудь в руке, когда есть нормальные весы с гирьками на один золотник, два и так далее? Да и составы смесей можно узнать не таким примитивным и неточным способом, как нам предлагалось. Но все же я догадался, что таким образом они хотели узнать, насколько в нас развита так называемая «интуиция». Я точно не скажу, что это за штука, но на этом экзамене, по-моему, ей было самое место. Но долго мне не дали рассиживать – учитель заметил, что я ничем не занимаюсь, и подошел ко мне проверить, как у меня дела. Кажется, он не ожидал, что я уже справился со всеми заданиями, но виду не подал, забрал заполненный бланк и отправил меня домой. Так я и ушел, и не смог ни с кем обсудить наши «опыты». Мама меня вечером спросила, чем я занимался, пришлось ей рассказать, что ходил экзамен в Орден сдавать. «Ну что ж, все-таки дело в жизни», – сказала она. Но как-то не слишком весело, по-моему. «Да ладно тебе, мам, может, я еще не поступлю», – утешил я ее, но она все равно не обрадовалась.
19 января. Рассказал сегодня Буззу с Клуппером про свой вчерашний поход в школу, и тут оказалось, что Клуппер тоже там был! «Я тебя видел», – сказал он мне. «Что же не подошел?» – спрашиваю. «А зачем? Что бы такого полезного ты мог мне сообщить?» А Бузз сказал: «Ты же хотел природой заниматься, птицами всякими, свиньями». – «Ну и что, – ответил я, – одно другому не мешает. Вдруг я магию третьего уровня открою?» – «Ну-ну, – сказал Бузз, – оживишь труп, а он тебя за горло – цап!» Тут мы все трое рассмеялись, только Клуппер как-то визгливо: испугался, наверное.
23 января. Зубля забрался на стол и смотрел, как я макаю перо в чернильницу, а потом засунул туда свой длинный нос и вымазался. Я засмеялся как сумасшедший, он обиделся и ушел под кровать. Интересно, он так и будет с черным носом ходить или как-нибудь почистится? Нарочно не буду его купать, тем более что он так и не полюбил это занятие. А я хотел написать про то, как ходил к Диннике. Можно сказать, что я просто заставил себя к ней пойти, по двум причинам: делать все равно было нечего, и мне не нравилось, как мы в прошлый раз простились. Ну, и если уж совсем честно, от мыслей про неведомые кюлоты никак не мог отделаться. Оделся потеплее – сегодня дико холодно – и пошел, пока не стемнело, прямиком через Конную площадь. Пока я к ней добирался, нос у меня чуть не отвалился от мороза! Зато у них дома дровишки почем зря в печи горели, и всякие лампы тоже, так что мне в моем свитере даже жарко стало, когда я пальто скинул. Я сперва боялся, что Динника не захочет со мной разговаривать, и ее мама мне скажет, чтобы я проваливал и больше к ним не приходил. И что же? Эта девчонка, по-моему, чуть мне на шею не бросилась, когда меня увидела! Но присутствие мамы, кажется, ее остудило. Как прикажете после этого ее понимать? Она увела меня к себе в комнату, а я там до этого ни разу не был. Тут мне стало совсем невмоготу, и я свитер снял, а то с меня от жары уже пот стал катиться. Сразу было видно, что здесь живет девчонка, которая занимается всяким рукоделием – повсюду коробки с нитками, обрезки тканей и, самое главное, иголки, они лежали везде и норовили воткнуться мне в зад при каждом удобном случае. Еще я измазался об кусок мела, валявшийся в кресле, но это я заметил уже потом, когда встал. Динника стала мне показывать свои изделия и даже некоторые надела, заставляя меня отворачиваться к окну. Я один раз краем глаза подсмотрел, и не понял, чего она стесняется, все равно ведь нижняя рубашка на ней была. И в ней, кажется, она в тот раз, летом, вместе со мной купалась. Я, конечно, мало понимаю в нарядах, особенно женских, но некоторые из них вполне можно было продавать на рынке, смотрелись они достаточно красиво. «Ну как, получится из меня модельер? – спросила она. – Я хочу свой салон открыть, чтобы знатные дамы у меня платья покупали». Серьезная девчонка эта Динника! «Зачем же ты в школу ходишь? – сказал я. – У тебя и так отлично получается». – «Глупый, я же еще не все умею делать, и у меня диплома нет. А где мне еще его получить, если не в школе? Кто ко мне в салон пойдет без диплома? И позволение не дадут». – «Это точно, – сказал я, – извини, чушь спорол. Слушай, а почему твой отец никогда мне на глаза не попадается?» – «Ты знаешь, мне тоже», – сказала она, и мы засмеялись так, что стены затряслись. Тут же ее мать зашла и притащила нам бутербродов с маслом и какой-то напиток – вроде и не чай, а вроде и не компот, что-то сладкое и горячее. Оказалось, что это все-таки чай, просто редкий сорт и со всякими травяными добавками. «Он согреет тебя на обратном пути», – сказала мне Динника. «Мне будет тепло от того, что ты на меня больше не сердишься», – выдал я фразу (сейчас мне за нее немного стыдно, очень уж она какая-то театральная), но она сделала вид, что не заметила. «А Клуппер ходил сдавать вступительный экзамен в Орден! Вот чудак, правда?» Услышав эти слова, я подумал: «Признаться или нет, что я тоже?..» И все-таки не утерпел, проболтался: «Что-то я его там не заметил». В общем, закончилось все тем, что мне пришлось рассказать ей все подробности испытания, она слушала и только головой качала, но ни слова не вставила. Что мне в ней нравится – умеет молчать, когда нужно, смотрит в глаза не отрываясь, и при этом у нее такой вид, будто важнее тебя на свете ничего нет. Даже свой чай забыла отхлебывать, и пришлось ей напомнить, только он у нее уже остыл к тому времени. «Странные люди эти маги», – сказала она, когда я закончил свой рассказ. «Это почему же? Твой отец странный?» – «Он не настоящий маг, – отмахнулась она, – просто раздобыл где-то руководство и купил позволение. Я имею ввиду магов, которые работают в Ордене. Да вот хотя бы того, который в цирке выступал. Помнишь такой номер – маг и какая-то девушка, он ее по воздуху носил. Хоть бы слово зрителям сказал или просто показался, а то все в тени стоял, я так хотела на него посмотреть, а не вышло. Я думаю, они специально свои лица от людей прячут, чтобы их не боялись и на улице не узнавали». – «Девушка?» – пробормотал я. Как я при этом себе чай на коленки не вылил, не знаю, рука у меня так и дернулась. Как она не узнала в Маккафе эту артистку, понять не могу – видимо, из-за грима и всяких блесток на ее лице. Может быть, глядела на ее выступления с последнего ряда? «Я с тобой про мага говорю, – рассердилась она, – а ты только о девушках и думаешь!» – «Извини, – сказал я самым униженным голосом, и ее лицо вновь разгладилось, – просто мне показалось, что на арене выступала не девушка, а школьница». – «Какую ты чепуху городишь, даже неловко слушать. По-твоему, школьницы девушками не бывают, что ли? Я, например, разве не девушка?» Тут я подумал, что наш разговор принимает опасный характер, потому что не знал, чего мне от нее ожидать. Она могла под каким-нибудь предлогом выставить меня за дверь, вспомнив свои прошлые «обиды» на меня (отчего и почему они случились, я с тех пор так и не понял), или, наоборот, залезть ко мне в кресло, чтобы показать мне свою взрослость. Надо признаться, что это я сейчас такой умный, а тогда, глядя на ее розовую физиономию (она, кстати, в последнее время заметно похорошела), просто обреченно ждал, что такое она вытворит. Но она вдруг рассмеялась и спросила меня, не хочу ли я пригласить ее в театр, раз уж у меня там мама работает. Я сразу вспомнил наш «культурный поход» с Маккафой и спектакль про украденную принцессу. «Ладно, – сказал я, – узнаю, какие есть в репертуаре пьесы, и сходим как-нибудь в выходной». – «Ты только не тяни долго», – строго сказала Динника. На том и порешили: я достану билеты и зайду за ней, если не в субботу, так в воскресенье.
25 января. Вчера в театре шел какой-то совсем уж детский спектакль, и я решил не водить на него Диннику. Зато сегодня в два часа давали «Сокровища горного короля» со всякими подземными драками, погонями и так далее. Я его уже немного посмотрел недели две назад, когда ходил к Буззу на «работу»: актеры его репетировали, и он мне понравился. Конечно, я видел только один эпизод (там актеры на мечах дрались). Но это даже к лучшему оказалось, потому как если бы я посмотрел еще какие-нибудь, то крепко подумал бы, прежде чем на него билеты покупать. Нет, никак не могут наши режиссер и драматург без любви в своих постановках обойтись! Понятно, что драматург (я его как-то видел на репетиции – самый обычный тип, и не скажешь, что у него такая редкая специальность) режиссеру такие пьески подсовывает, но надо же и меру знать! Всюду-то у него всякие принцессы и колдуны фигурируют, почему-то все как на подбор злобные и страшные. Неудивительно, что после таких представлений у людей складывается превратное мнение о магах. Мне, например, один из двух, что принимали у нас экзамен, понравился (не тот, который резал летучую мышь на уроке). В общем, драк в этом спектакле – кот наплакал, не больше половины всего времени! А Динника прямо оторваться не могла, смотрела во все глаза, особенно когда герои разговаривали. Я думал – что она там высматривает, и так же все отлично видно, а потом она прошептала мне в ухо (как раз во время потасовки!): «У них в одежде стилевой разнобой». Вот так штука! Я чуть сюжетную линию не потерял, пока пытался усмотреть этот самый «разнобой», но так ничего и не заметил. Ну, думаю, и приятели у меня, один уже художника рисовать учит, а вторая костюмера критикует. А сам-то я неуч, даже какому-нибудь захудалому животноводу не осмелюсь указать, как ему следует свиней выращивать. И как раз перед самым концом спектакля моя мама пришла, деликатно так стукнула в дверь ложи и с удивлением воззрилась на Диннику. Я прямо кожей почувствовал, что ей хочется спросить меня, что случилось с Маккафой и почему я не с ней, но она сдержалась. «Это Динника, – быстро сказал я, – ее отец держит магазин на углу Подковной и Кривой улиц». Так они и познакомились, хоть я и не очень хотел этого. В это время актеры уже раскланивались, но ничего интересного с ними в последние минуты не происходило. Так что мы не много потеряли, пропустив финал (да я и так давно понял, чем у них все закончится). «Понравился тебе спектакль?» – спросила мама, а Динника, нимало не смущаясь, ответила ей в том духе, что смотреть было бы в два раза приятнее, если бы наряды актеров были выполнены в одном стиле. Мама недоверчиво хмыкнула, а моя смелая подруга принялась ей доказывать свое утверждение: «У них там, в подземельях, скорее всего холодно, и местные жители должны одеваться тепло: в «меховые» плащи и так далее. Но костюмер одел почему-то не всех, а только некоторых актеров, а на слуг, наверное, вообще реквизита не хватило, ходят в чем попало. Одни дамы в платьях с вырезом, другие без, у одной вообще спина голая, а представьте себе, что вы спускаетесь в подвал своего дома и живете там. Как вы будете себя там чувствовать в легком платьице?» – «Действительно, у нас негусто «зимнего» гардероба, – ответила мама, – здесь ты попала в точку, Динника. Тебе действительно мешали смотреть такие мелкие нестыковки?» – «Они совсем не мелкие, потому что одежда должна гармонировать с воображаемой обстановкой на сцене, а иначе зритель подумает, что раз в нарядах актеров – фальшь, то и с их чувствами тоже что-то не так, и весь пафос пьесы пропадет втуне». Вот завернула! Я еле запомнил ее фразу, и то минут пять восстанавливал в памяти, прежде чем записать на бумаге. Особенно мне понравилось, как она слово «втуне» ввернула, мама так и выпучила на нее глаза. «А где ты учишься, Динника?» – спросила она. И Динника ей рассказала про свою Школу искусств, и как она там учится шить модные вещи. «Она здорово шьет, мама, – встрял я, – вот обещала мне штаны, называются кюлоты». – «Неужели? А я и не знаю, что это такое». Не понравилось мне, как она с улыбкой на Диннику смотрела, будто специально для меня хотела этим сказать: была у тебя красивая девочка Маккафа, а стала такая неказистая швея, которая думает, что понимает в костюмерном деле больше профессионала. «Ладно, мне Диннику проводить надо», – сказал я, и мы пошли в гардероб, а мама еще задержалась в театре по своим делам. На улице уже темно было и фонарщики лазили по столбам, поджигая плошки. Ветра не было, поэтому они быстро от столба к столбу со своими лестницами перемещались. В прошлом году наш фонарщик поскользнулся на самом верху, упал и сломал себе ногу, и к нам приходил человек из имперской Канцелярии, предлагал папе заняться этим делом. А он разве может заседание суда покинуть? И тут я вылез и говорю: «А можно я буду их зажигать?» Но оказалось, что школьникам нельзя, и вообще до пятнадцати лет запрещено наниматься на работу. А жаль, десяток-другой дукатов в месяц мне бы не помешали. Довел я ее до дверей, она ко мне повернулась и сказала: «Как-то глупо я со своими советами выступила. Театральному делу не обучалась, а туда же, сама учить вздумала». – «Не кручинься, – ответил я, – все в порядке. Ты же по делу, а не просто голую критику развела. А твое «втуне» мне вообще очень понравилось». А она вдруг меня в щеку поцеловала и быстро в дом прошмыгнула, так что я опомниться не успел, как остался один на морозе. Ну и дела.
29 января. Прихожу сегодня из школы, а мама на кухне сидит и какую-то бумажку в руках вертит. «Тебе письмо», – говорит, а сама чернее тучи. Схватил я эту бумагу и в самом верху вижу – красная печать в форме совы, такие же точно на бланках были, куда я на экзамене свои цифры записывал. А пониже – текст: «Уважаемый Мегаллин (лестно, однако)! Сообщаем Вам, что Вы успешно прошли первый этап отбора в Орден магов Империи с результатом 98 баллов из 100 (и что это значит?) Испытания второго этапа состоятся 15 февраля в помещении ремесленной школы, в 11 часов утра». «Вот, значит, как все сложилось», – сказала мама, не глядя на меня. «Ты как будто хоронишь меня, – возмутился я. – Только один-два человека проходят по конкурсу. Да и что будет плохого, если я магом стану?» Но она мне ничего не ответила, сказала только, чтобы я сам обедал, и к себе в комнату ушла.
1 февраля. Поглядел сегодня в окно и подумал: а схожу-ка я на коньках покататься! Стал их на себя напяливать, и что же? Еле-еле ноги впихнул, и то пришлось носки потоньше выбрать, а то бы вовсе не налезли. Тут я быстро их обратно стянул и встал к стене, там, где у меня карандашные отметки. Измерил свой рост, и оказалось, что за последние два месяца я вырос на три пальца! Это просто чудо. Может, права Динника, и я сейчас такой же высокий, как Маккафа? Достал ее портрет из ящика и долго рассматривал, а сам думал: «Она уже не такая, как на этой картине, а совсем почти взрослая, хоть и школьница». А в чем именно не такая, я бы сразу и не смог сказать. И не стал я вешать этот портрет обратно. Зачем? Все равно она перед моими глазами как живая, только лишний раз напоминать о себе будет. Надел-таки я коньки и пошел на Хеттику, а там уже народу – тьма, только и смотришь, как бы не врезаться в другого конькобежца. Там и Клуппер мне повстречался. «А где Динника?» – спрашиваю. «Не знаю, – говорит он. – Что она, приклеенная ко мне? Хочет кататься, пусть коньки себе покупает». Видно, что наша прошлая встреча ему боком вышла. «А она про тебя вспоминала». – «Правда, что ли?» – обрадовался Клуппер. «Точно. Что ты, мол, ходил сдавать экзамен в Орден». – «Ходить-то я ходил, – говорит он, – да только пришел мне ответ, что не подхожу я им, что не справился с заданием. А ты как? Конечно, это не мое дело, но все же?» Пришлось признаться, что мне положительный ответ пришел, и с ним предложение принять участие во втором этапе. Он меня поздравил с успехом, но как-то натянуто, а потом говорит: «Я особо и не рассчитывал, честно говоря. Это было бы слишком невероятно, чтобы из одной семьи вышло сразу два мага». – «А тебе брат рассказывает про свои дела? – спрашиваю. – Чем там занимается и вообще?» – «Деррек-то? С какой стати он будет мне рассказывать, если мне это все равно уже не понадобится? Да и живет он отдельно, комнату снимает на Береговой улице». – «Престижный район, – говорю, – дорогой». – «Ну, он же на свою стипендию живет. И нам помогает. Раза в два больше нам приносит, чем я от Блобба». Тут, похоже, у него совсем настроение испортилось, потому как он сорвался с места и стал как сумасшедший между детьми лавировать, посетителей катка распугивать. Так и уехал, не попрощавшись.
13 января. Прихожу сегодня домой из школы, и вижу, на кухне ловушка стоит, почти такая же, в какую Зубля попался. «Что такое?» – спрашиваю у мамы. «Я сегодня в твоей комнате уборку делала, – она отвечает, – а там под шкафом дыра! Что же ты ее не забил, а какой-то тряпкой завесил? Все равно ветер так и свистел, ты простудиться мог. Отец ее уже заделал, когда обедать приходил. А то, неровен час, крысы разведутся. Вот и ловушку на всякий случай поставили. Зачем ты под кроватью коврик положил?» – «Сам не помню, что-то в голову взбрело. А что это ты какую-то уборку затеяла, я же всегда сам подметаю», – говорю. «Сам-то сам, да только проверить все равно не мешало. Как сердце чуяло, и точно – дыра в стене!» – «Ну, поймали крысу?» – А сам прямо вспотел от страха, что Зубля уже на помойке мертвый лежит. «Пока что нет», – сказала мама. Я едва утерпел, чтобы тут же к себе не умчаться, доел кое-как обед и даже чай пить не стал. Пришел как бы не торопясь к себе в комнату – и сразу под шкаф смотрю, что там делается, как дыра забита и так далее. Слава Богу, папаша только фанерку прибил, да еще криво и не слишком прочно на вид. Тяжело, наверное, было лежа ее приколачивать. Принес я незаметно из чулана железный гвоздодер и сковырнул эту штуку, а там Зубля сидит! Ну, и обрадовался же я. Специально сбегал на кухню, подтащил кусочек мяса, пока мама где-то в другом месте ходила. Надо бы ему коробку завести, вдруг кто-нибудь ко мне вломится, а Зубля под кроватью спит? Хоть не видно будет в первый момент, а там уж что-нибудь придумаю.
15 января. Сегодня у меня подходящее настроение случилось – этакое смелое, да и времени прошло достаточно, так что часа в три пошел я к Блоббу в магазин. Шел и думал, как бы ненавязчиво поинтересоваться, чем там у них с Маккафой закончилось? Так и не придумал, кстати. Захожу я в магазин, а там торговля помаленьку идет, какой-то покупатель у прилавка вертится, а Динникова мама с ним разговаривает. Посмотрела она на меня и рукой себе за спину махнула – мол, там она. Я разделся, прошел прямо за прилавок и в задней комнате очутился. Там Динника под свечой сидела и что-то шила, а как меня увидела, только поздоровалась и больше ничего, будто я посторонний. «Чем занимаешься?» – спрашиваю, как ни в чем не бывало. «Дырку штопаю», – отвечает она. По-моему, она вовсе не это делала, но я не стал с ней спорить, какая в конце концов разница, пусть думает, что я ей поверил. «У тебя плохое настроение?» – сразу спросил я. Уж лучше я слиняю, если ей так захочется, чем буду глаза понапрасну мозолить. «Ты прав, не очень хорошее, – говорит она. – Я думала, что ты еще три дня назад придешь». – «Как-то все собраться не мог. – Не про Зублю же ей рассказывать и наши с ним тренировки. – Уроки, опять же, сложные». Она все сидела и «штопала», даже на руки не смотрела, так у нее ловко получалось. «А со мной ты когда гулять бросишь, через месяц или через два? – вдруг спрашивает она. – Или через неделю?» У меня, по-моему, челюсть отпала, я настолько опешил, что даже слов подобрать не мог! «Она красивая, – продолжала тем временем Динника. – Не то что я, страшилка. Почему ты стал ко мне ходить?» Я кое-как справился с оцепенением и сказал: «Почему ты решила, что это я во всем виноват?! – Оглянулся и рот рукой зажал, испугался, что сейчас ее мама заскочит и меня выгонит, чтобы не буянил. Но она все еще с покупателем общалась. Динника тоже взволновалась и палец к губам прижала, да только поздно. – Хорошо, я скажу тебе. Знаешь, как я ждал ее возвращения после гастролей? То есть, конечно, не то чтобы места себе не находил, но вспоминал постоянно. И вот она приехала, и я пошел ее встретить, и что же? Она стала выше меня на полголовы! Как ты думаешь, удобно мне было бы появиться с ней в обществе – в театре там или том же цирке? И другие мысли появились… – Я вспомнил про странные речи ее отца и решил закрыть Маккафину тему, потому как в ней мне было не все понятно. – А с тобой интересно дружить, ты не только о славе и зрителях мечтаешь, как она, с тобой можно просто разговаривать о всяких вещах. И ты тоже симпатичная, и вовсе не страшная, я, например, нисколько тебя не боюсь…» – «Уходи, – вдруг сказала она. – Я, кстати, не заметила, что она выше тебя, наверное, тебе померещилось». – «Да в чем я перед тобой провинился?» – спрашиваю. До сих пор понять не могу, что ей не понравилось? Она отвернулась и про «штопку» свою забыла, и какие-то звуки до меня донеслись – то ли всхлип, то ли что-то подобное. Может, просто носом шмыгнула. Нет, не на пользу ей знакомство с Маккафой пошло, как чувствовал я, что добром оно не кончится. «Уходи, Мегаллин, – сказала она опять, – мне работать надо». Нет, не понимаю я девчонок, как ни стараюсь. Что Маккафа, что Динника – вечно меня в тупик ставили. Оделся я в полной растерянности и домой пошел. И всю-то дорогу глупая мысль в моей голове свербела: выходит, остался-таки я без этих штанов-кюлотов. Так и не увижу, видимо, что это за одежда такая. Эх, надо было еще подождать с визитом, может, как-нибудь само бы все утряслось? Да что теперь об этом думать, надо жить дальше.
17 января. Что-то я занервничал перед испытанием. Узнать бы как-нибудь, что это за штука такая и к чему готовиться! Только все, кто что-то слышал об этом, говорят, что подготовиться к этому невозможно, потому что проверяют саму природу человека, то, что уже заложено в нем, и что-то изменить в себе уже нельзя. К тому же задания всякий год немного меняются, и пытаться угадать глупо. Чтобы не так волноваться, тренировал сегодня Зублю. Он уже на задних лапах ходить начинает и через голову переворачивается. А вообще, я в последнее время новые номера с ним перестал разучивать, пусть сначала старые закрепятся. К тому же родители стали подозрительные, и я уже не таскаю сахар и прочую снедь в таких количествах, как раньше. Зачем я с ним занимаюсь? Спроси меня кто, и ответить не сумею.
18 января. Как-то странно эти магистры свое испытание организовали. Честно, говоря, я думал, что все будет намного сложнее, и мне даже неинтересно под конец стало. Со всего города и его окрестностей в нашу школу сошлось и съехалось примерно пятьдесят учеников и даже тех, кто уже закончил школу. Кто один, кто два, а кто и десять лет назад, но таких взрослых было всего человек пять. Развели нас по несколько претендентов по кабинетам и рассадили подальше друг от друга, чтобы мы не отвлекались на соседей. Были все учителя, два молодых мага первого уровня (из них один – тот самый, который в прошлом году приходил к нам в класс и резал летучую мышь) и почему-то один сотрудник Отдела частных расследований. Они расхаживали по кабинетам и насмешливо смотрели на нас, но ни с кем не разговаривали, только между собой и порой с учителями. Один осведомленный парень перед началом мне сказал, что те, кто не подойдут Ордену, смогут попробовать себя в Отделе. Там, мол, есть целое подразделение людей, которые по всей стране борются с магами-мошенниками, всякими самоучками и проходимцами, обманывающими людей с помощью магии. Тоже, конечно, интересное занятие, но природа, пожалуй, мне больше нравится. Посмотрел я на одного такого следователя в суде и тогда еще подумал – работка так себе, всякие доказательства собирать, с трупами возиться, протоколы строчить и так далее. Да я, кажется, уже говорил об этом в первой тетради, так что не буду повторяться. Нас всех переписали: кого как зовут, кто где живет, кто родители, дату рождения. Тот же грамотный тип – его звали Нужжол – опять стал всем объяснять, что они специально так делают, чтобы потом письма разослать с сообщением, кому прийти для второго испытания, кому обратиться в Отдел, а кому отвалить подальше. Хотя последним, наверное, вовсе ничего не посылают, так он сказал. Короче, каждому дали свой личный номер и отправили по кабинетам, и там нас ждали каждого свой набор магических предметов. Тут мы подписали бумажки, в которых говорилось, что Орден не отвечает за последствия и вообще как бы не при чем. Я чуть не испугался, а потом выбросил эту бумагу из головы, подмахнул ее и сел читать свое задание. И хотя поначалу волновался, то потом быстро перестал – потому как оно показалось мне порядочной чепухой, и я понял, что как будет, так и будет, и ничего поделать нельзя, то есть от меня тут ничего не зависит. Предметы-то, кстати, оказались вовсе даже не магическими, разве что порошок в одном пакетике, и на каждом был написан его номер. Чтобы мы не путались, видимо. Как сейчас помню первое задание: «В пакете 1 содержится смесь вещества А и вещества Б в неизвестных долях. Мы знаем только, что А окрашивает воду в синий цвет (нарисован кружок синего цвета), а Б – в красный (а тут нарисован красный кружок). С помощью стакана 2 с водой определите пропорции веществ А и Б в пакете 1 и запишите ответ в соответствующую графу бланка». Ну, и что же? Высыпал я эту ерунду в воду, она, конечно, окрасилась в неведомо какой цвет – чушь какая-то, но прозрачная. Поглядел я ее на свет, прикинул на глаз и числа вписал куда надо. «В пакете 3 содержатся в неизвестных долях соль и сахар. Попробуйте это вещество на вкус (можно съесть все) и определите пропорции соли и сахара в нем, запишите ответ в соответствующую графу бланка». Очень надо было – этакую гадость съедать! Третье задание показалось мне самым сложным. В двух непрозрачных мешочках лежали две одинаковые монеты, и нужно было определить, в каком году каждая из них была отчеканена. Смотреть-то нельзя было, за этим внимательно учитель следил – руку туда суешь и елозишь по монете пальцем, эти мелкие циферки нащупываешь. Кстати, это надо делать одновременно, то есть двумя разными руками! Я честно признаюсь, что порядком вспотел, пока в мешках ковырялся. Но нет, все-таки четвертая задача не проще оказалась, я минут пять этот дурацкий порошок нюхал, прежде чем написать доли трех разных веществ, из которых его намешали. Одно, понимаешь, пахнет яблоками, второе – рыбой, а третье горелым сахаром! А дальше уже совсем просто было: какую-то палку на глаз измерял, взвешивал кусок деревяшки и определял, сколько золотников воды в миске. Посмотрел я на часы после всех своих мучений – ба, целый час прошел, а я и не заметил. Стал я потихоньку за другими конкурсантами подсматривать, у них были не совсем такие же задания, как у меня, но похожие, так же точно надо было на глаз, нюх и вкус угадывать составы разных смесей. Не знаю, магам, конечно, видней, но мне эти «опыты» показались несколько глупыми. Зачем, скажите на милость, мне нужно «взвешивать» что-нибудь в руке, когда есть нормальные весы с гирьками на один золотник, два и так далее? Да и составы смесей можно узнать не таким примитивным и неточным способом, как нам предлагалось. Но все же я догадался, что таким образом они хотели узнать, насколько в нас развита так называемая «интуиция». Я точно не скажу, что это за штука, но на этом экзамене, по-моему, ей было самое место. Но долго мне не дали рассиживать – учитель заметил, что я ничем не занимаюсь, и подошел ко мне проверить, как у меня дела. Кажется, он не ожидал, что я уже справился со всеми заданиями, но виду не подал, забрал заполненный бланк и отправил меня домой. Так я и ушел, и не смог ни с кем обсудить наши «опыты». Мама меня вечером спросила, чем я занимался, пришлось ей рассказать, что ходил экзамен в Орден сдавать. «Ну что ж, все-таки дело в жизни», – сказала она. Но как-то не слишком весело, по-моему. «Да ладно тебе, мам, может, я еще не поступлю», – утешил я ее, но она все равно не обрадовалась.
19 января. Рассказал сегодня Буззу с Клуппером про свой вчерашний поход в школу, и тут оказалось, что Клуппер тоже там был! «Я тебя видел», – сказал он мне. «Что же не подошел?» – спрашиваю. «А зачем? Что бы такого полезного ты мог мне сообщить?» А Бузз сказал: «Ты же хотел природой заниматься, птицами всякими, свиньями». – «Ну и что, – ответил я, – одно другому не мешает. Вдруг я магию третьего уровня открою?» – «Ну-ну, – сказал Бузз, – оживишь труп, а он тебя за горло – цап!» Тут мы все трое рассмеялись, только Клуппер как-то визгливо: испугался, наверное.
23 января. Зубля забрался на стол и смотрел, как я макаю перо в чернильницу, а потом засунул туда свой длинный нос и вымазался. Я засмеялся как сумасшедший, он обиделся и ушел под кровать. Интересно, он так и будет с черным носом ходить или как-нибудь почистится? Нарочно не буду его купать, тем более что он так и не полюбил это занятие. А я хотел написать про то, как ходил к Диннике. Можно сказать, что я просто заставил себя к ней пойти, по двум причинам: делать все равно было нечего, и мне не нравилось, как мы в прошлый раз простились. Ну, и если уж совсем честно, от мыслей про неведомые кюлоты никак не мог отделаться. Оделся потеплее – сегодня дико холодно – и пошел, пока не стемнело, прямиком через Конную площадь. Пока я к ней добирался, нос у меня чуть не отвалился от мороза! Зато у них дома дровишки почем зря в печи горели, и всякие лампы тоже, так что мне в моем свитере даже жарко стало, когда я пальто скинул. Я сперва боялся, что Динника не захочет со мной разговаривать, и ее мама мне скажет, чтобы я проваливал и больше к ним не приходил. И что же? Эта девчонка, по-моему, чуть мне на шею не бросилась, когда меня увидела! Но присутствие мамы, кажется, ее остудило. Как прикажете после этого ее понимать? Она увела меня к себе в комнату, а я там до этого ни разу не был. Тут мне стало совсем невмоготу, и я свитер снял, а то с меня от жары уже пот стал катиться. Сразу было видно, что здесь живет девчонка, которая занимается всяким рукоделием – повсюду коробки с нитками, обрезки тканей и, самое главное, иголки, они лежали везде и норовили воткнуться мне в зад при каждом удобном случае. Еще я измазался об кусок мела, валявшийся в кресле, но это я заметил уже потом, когда встал. Динника стала мне показывать свои изделия и даже некоторые надела, заставляя меня отворачиваться к окну. Я один раз краем глаза подсмотрел, и не понял, чего она стесняется, все равно ведь нижняя рубашка на ней была. И в ней, кажется, она в тот раз, летом, вместе со мной купалась. Я, конечно, мало понимаю в нарядах, особенно женских, но некоторые из них вполне можно было продавать на рынке, смотрелись они достаточно красиво. «Ну как, получится из меня модельер? – спросила она. – Я хочу свой салон открыть, чтобы знатные дамы у меня платья покупали». Серьезная девчонка эта Динника! «Зачем же ты в школу ходишь? – сказал я. – У тебя и так отлично получается». – «Глупый, я же еще не все умею делать, и у меня диплома нет. А где мне еще его получить, если не в школе? Кто ко мне в салон пойдет без диплома? И позволение не дадут». – «Это точно, – сказал я, – извини, чушь спорол. Слушай, а почему твой отец никогда мне на глаза не попадается?» – «Ты знаешь, мне тоже», – сказала она, и мы засмеялись так, что стены затряслись. Тут же ее мать зашла и притащила нам бутербродов с маслом и какой-то напиток – вроде и не чай, а вроде и не компот, что-то сладкое и горячее. Оказалось, что это все-таки чай, просто редкий сорт и со всякими травяными добавками. «Он согреет тебя на обратном пути», – сказала мне Динника. «Мне будет тепло от того, что ты на меня больше не сердишься», – выдал я фразу (сейчас мне за нее немного стыдно, очень уж она какая-то театральная), но она сделала вид, что не заметила. «А Клуппер ходил сдавать вступительный экзамен в Орден! Вот чудак, правда?» Услышав эти слова, я подумал: «Признаться или нет, что я тоже?..» И все-таки не утерпел, проболтался: «Что-то я его там не заметил». В общем, закончилось все тем, что мне пришлось рассказать ей все подробности испытания, она слушала и только головой качала, но ни слова не вставила. Что мне в ней нравится – умеет молчать, когда нужно, смотрит в глаза не отрываясь, и при этом у нее такой вид, будто важнее тебя на свете ничего нет. Даже свой чай забыла отхлебывать, и пришлось ей напомнить, только он у нее уже остыл к тому времени. «Странные люди эти маги», – сказала она, когда я закончил свой рассказ. «Это почему же? Твой отец странный?» – «Он не настоящий маг, – отмахнулась она, – просто раздобыл где-то руководство и купил позволение. Я имею ввиду магов, которые работают в Ордене. Да вот хотя бы того, который в цирке выступал. Помнишь такой номер – маг и какая-то девушка, он ее по воздуху носил. Хоть бы слово зрителям сказал или просто показался, а то все в тени стоял, я так хотела на него посмотреть, а не вышло. Я думаю, они специально свои лица от людей прячут, чтобы их не боялись и на улице не узнавали». – «Девушка?» – пробормотал я. Как я при этом себе чай на коленки не вылил, не знаю, рука у меня так и дернулась. Как она не узнала в Маккафе эту артистку, понять не могу – видимо, из-за грима и всяких блесток на ее лице. Может быть, глядела на ее выступления с последнего ряда? «Я с тобой про мага говорю, – рассердилась она, – а ты только о девушках и думаешь!» – «Извини, – сказал я самым униженным голосом, и ее лицо вновь разгладилось, – просто мне показалось, что на арене выступала не девушка, а школьница». – «Какую ты чепуху городишь, даже неловко слушать. По-твоему, школьницы девушками не бывают, что ли? Я, например, разве не девушка?» Тут я подумал, что наш разговор принимает опасный характер, потому что не знал, чего мне от нее ожидать. Она могла под каким-нибудь предлогом выставить меня за дверь, вспомнив свои прошлые «обиды» на меня (отчего и почему они случились, я с тех пор так и не понял), или, наоборот, залезть ко мне в кресло, чтобы показать мне свою взрослость. Надо признаться, что это я сейчас такой умный, а тогда, глядя на ее розовую физиономию (она, кстати, в последнее время заметно похорошела), просто обреченно ждал, что такое она вытворит. Но она вдруг рассмеялась и спросила меня, не хочу ли я пригласить ее в театр, раз уж у меня там мама работает. Я сразу вспомнил наш «культурный поход» с Маккафой и спектакль про украденную принцессу. «Ладно, – сказал я, – узнаю, какие есть в репертуаре пьесы, и сходим как-нибудь в выходной». – «Ты только не тяни долго», – строго сказала Динника. На том и порешили: я достану билеты и зайду за ней, если не в субботу, так в воскресенье.
25 января. Вчера в театре шел какой-то совсем уж детский спектакль, и я решил не водить на него Диннику. Зато сегодня в два часа давали «Сокровища горного короля» со всякими подземными драками, погонями и так далее. Я его уже немного посмотрел недели две назад, когда ходил к Буззу на «работу»: актеры его репетировали, и он мне понравился. Конечно, я видел только один эпизод (там актеры на мечах дрались). Но это даже к лучшему оказалось, потому как если бы я посмотрел еще какие-нибудь, то крепко подумал бы, прежде чем на него билеты покупать. Нет, никак не могут наши режиссер и драматург без любви в своих постановках обойтись! Понятно, что драматург (я его как-то видел на репетиции – самый обычный тип, и не скажешь, что у него такая редкая специальность) режиссеру такие пьески подсовывает, но надо же и меру знать! Всюду-то у него всякие принцессы и колдуны фигурируют, почему-то все как на подбор злобные и страшные. Неудивительно, что после таких представлений у людей складывается превратное мнение о магах. Мне, например, один из двух, что принимали у нас экзамен, понравился (не тот, который резал летучую мышь на уроке). В общем, драк в этом спектакле – кот наплакал, не больше половины всего времени! А Динника прямо оторваться не могла, смотрела во все глаза, особенно когда герои разговаривали. Я думал – что она там высматривает, и так же все отлично видно, а потом она прошептала мне в ухо (как раз во время потасовки!): «У них в одежде стилевой разнобой». Вот так штука! Я чуть сюжетную линию не потерял, пока пытался усмотреть этот самый «разнобой», но так ничего и не заметил. Ну, думаю, и приятели у меня, один уже художника рисовать учит, а вторая костюмера критикует. А сам-то я неуч, даже какому-нибудь захудалому животноводу не осмелюсь указать, как ему следует свиней выращивать. И как раз перед самым концом спектакля моя мама пришла, деликатно так стукнула в дверь ложи и с удивлением воззрилась на Диннику. Я прямо кожей почувствовал, что ей хочется спросить меня, что случилось с Маккафой и почему я не с ней, но она сдержалась. «Это Динника, – быстро сказал я, – ее отец держит магазин на углу Подковной и Кривой улиц». Так они и познакомились, хоть я и не очень хотел этого. В это время актеры уже раскланивались, но ничего интересного с ними в последние минуты не происходило. Так что мы не много потеряли, пропустив финал (да я и так давно понял, чем у них все закончится). «Понравился тебе спектакль?» – спросила мама, а Динника, нимало не смущаясь, ответила ей в том духе, что смотреть было бы в два раза приятнее, если бы наряды актеров были выполнены в одном стиле. Мама недоверчиво хмыкнула, а моя смелая подруга принялась ей доказывать свое утверждение: «У них там, в подземельях, скорее всего холодно, и местные жители должны одеваться тепло: в «меховые» плащи и так далее. Но костюмер одел почему-то не всех, а только некоторых актеров, а на слуг, наверное, вообще реквизита не хватило, ходят в чем попало. Одни дамы в платьях с вырезом, другие без, у одной вообще спина голая, а представьте себе, что вы спускаетесь в подвал своего дома и живете там. Как вы будете себя там чувствовать в легком платьице?» – «Действительно, у нас негусто «зимнего» гардероба, – ответила мама, – здесь ты попала в точку, Динника. Тебе действительно мешали смотреть такие мелкие нестыковки?» – «Они совсем не мелкие, потому что одежда должна гармонировать с воображаемой обстановкой на сцене, а иначе зритель подумает, что раз в нарядах актеров – фальшь, то и с их чувствами тоже что-то не так, и весь пафос пьесы пропадет втуне». Вот завернула! Я еле запомнил ее фразу, и то минут пять восстанавливал в памяти, прежде чем записать на бумаге. Особенно мне понравилось, как она слово «втуне» ввернула, мама так и выпучила на нее глаза. «А где ты учишься, Динника?» – спросила она. И Динника ей рассказала про свою Школу искусств, и как она там учится шить модные вещи. «Она здорово шьет, мама, – встрял я, – вот обещала мне штаны, называются кюлоты». – «Неужели? А я и не знаю, что это такое». Не понравилось мне, как она с улыбкой на Диннику смотрела, будто специально для меня хотела этим сказать: была у тебя красивая девочка Маккафа, а стала такая неказистая швея, которая думает, что понимает в костюмерном деле больше профессионала. «Ладно, мне Диннику проводить надо», – сказал я, и мы пошли в гардероб, а мама еще задержалась в театре по своим делам. На улице уже темно было и фонарщики лазили по столбам, поджигая плошки. Ветра не было, поэтому они быстро от столба к столбу со своими лестницами перемещались. В прошлом году наш фонарщик поскользнулся на самом верху, упал и сломал себе ногу, и к нам приходил человек из имперской Канцелярии, предлагал папе заняться этим делом. А он разве может заседание суда покинуть? И тут я вылез и говорю: «А можно я буду их зажигать?» Но оказалось, что школьникам нельзя, и вообще до пятнадцати лет запрещено наниматься на работу. А жаль, десяток-другой дукатов в месяц мне бы не помешали. Довел я ее до дверей, она ко мне повернулась и сказала: «Как-то глупо я со своими советами выступила. Театральному делу не обучалась, а туда же, сама учить вздумала». – «Не кручинься, – ответил я, – все в порядке. Ты же по делу, а не просто голую критику развела. А твое «втуне» мне вообще очень понравилось». А она вдруг меня в щеку поцеловала и быстро в дом прошмыгнула, так что я опомниться не успел, как остался один на морозе. Ну и дела.
29 января. Прихожу сегодня из школы, а мама на кухне сидит и какую-то бумажку в руках вертит. «Тебе письмо», – говорит, а сама чернее тучи. Схватил я эту бумагу и в самом верху вижу – красная печать в форме совы, такие же точно на бланках были, куда я на экзамене свои цифры записывал. А пониже – текст: «Уважаемый Мегаллин (лестно, однако)! Сообщаем Вам, что Вы успешно прошли первый этап отбора в Орден магов Империи с результатом 98 баллов из 100 (и что это значит?) Испытания второго этапа состоятся 15 февраля в помещении ремесленной школы, в 11 часов утра». «Вот, значит, как все сложилось», – сказала мама, не глядя на меня. «Ты как будто хоронишь меня, – возмутился я. – Только один-два человека проходят по конкурсу. Да и что будет плохого, если я магом стану?» Но она мне ничего не ответила, сказала только, чтобы я сам обедал, и к себе в комнату ушла.
1 февраля. Поглядел сегодня в окно и подумал: а схожу-ка я на коньках покататься! Стал их на себя напяливать, и что же? Еле-еле ноги впихнул, и то пришлось носки потоньше выбрать, а то бы вовсе не налезли. Тут я быстро их обратно стянул и встал к стене, там, где у меня карандашные отметки. Измерил свой рост, и оказалось, что за последние два месяца я вырос на три пальца! Это просто чудо. Может, права Динника, и я сейчас такой же высокий, как Маккафа? Достал ее портрет из ящика и долго рассматривал, а сам думал: «Она уже не такая, как на этой картине, а совсем почти взрослая, хоть и школьница». А в чем именно не такая, я бы сразу и не смог сказать. И не стал я вешать этот портрет обратно. Зачем? Все равно она перед моими глазами как живая, только лишний раз напоминать о себе будет. Надел-таки я коньки и пошел на Хеттику, а там уже народу – тьма, только и смотришь, как бы не врезаться в другого конькобежца. Там и Клуппер мне повстречался. «А где Динника?» – спрашиваю. «Не знаю, – говорит он. – Что она, приклеенная ко мне? Хочет кататься, пусть коньки себе покупает». Видно, что наша прошлая встреча ему боком вышла. «А она про тебя вспоминала». – «Правда, что ли?» – обрадовался Клуппер. «Точно. Что ты, мол, ходил сдавать экзамен в Орден». – «Ходить-то я ходил, – говорит он, – да только пришел мне ответ, что не подхожу я им, что не справился с заданием. А ты как? Конечно, это не мое дело, но все же?» Пришлось признаться, что мне положительный ответ пришел, и с ним предложение принять участие во втором этапе. Он меня поздравил с успехом, но как-то натянуто, а потом говорит: «Я особо и не рассчитывал, честно говоря. Это было бы слишком невероятно, чтобы из одной семьи вышло сразу два мага». – «А тебе брат рассказывает про свои дела? – спрашиваю. – Чем там занимается и вообще?» – «Деррек-то? С какой стати он будет мне рассказывать, если мне это все равно уже не понадобится? Да и живет он отдельно, комнату снимает на Береговой улице». – «Престижный район, – говорю, – дорогой». – «Ну, он же на свою стипендию живет. И нам помогает. Раза в два больше нам приносит, чем я от Блобба». Тут, похоже, у него совсем настроение испортилось, потому как он сорвался с места и стал как сумасшедший между детьми лавировать, посетителей катка распугивать. Так и уехал, не попрощавшись.