Страница:
Когда наши взгляды встретились, девушка вздрогнула и едва не разлила всю пагу. Хорошо, что она этого не сделала. Медленно и осторожно рабыня из таверны приблизилась к моему столику и опустилась на колени.
— Прижми кружку к животу, — приказал я. Она послушно исполнила команду.
— Паги, господин? — прошептала она.
— Да.
Девушка зарыдала.
— Поцелуй кружку.
Она прижалась губами к металлической кружке, широко развела колени, опустила голову и произнесла:
— Ваша пага, господин.
— Твой хозяин уже подобрал тебе имя? — спросил я.
— Еще нет, господин.
— Для удобства я буду называть тебя сегодня Эвелина, — сказал я.
— Хорошо, господин.
— Теперь припомни две последние фразы, которые ты говорила, когда по глупости считала себя свободной женщиной.
— Эвелина принесла напиток своему господину. Эвелина надеется, что после него господин не отвергнет ее ласк.
— Еще, — сказал я.
— Меня зовут Эвелина, — произнесла она. — Я стою обнаженная на коленях перед моим господином. Я мечтаю доставить ему наслаждение. Позови меня на свое ложе, господин! Эвелина умоляет, чтобы ей показали, как надо обращаться с рабыней!
— Хорошо, — похвалил я рабыню.
Не поднимаясь с колен, она отползла на ярд от стола и застыла в покорной позе. Я не торопясь потягивал пагу.
— А ты красивая рабыня.
— Спасибо, господин.
— Говорят, ты — белый шелк?
— Я девственница, господин.
— Это и называется белым шелком.
— Да, господин.
— Тебе хотелось когда-нибудь узнать, что такое быть рабыней? — спросил я. Она подняла голову.
— Смотри, — предупредил я. — Ты стоишь передо мной на коленях. Голая. На тебе рабский ошейник. Тебе будет нелегко солгать.
— Да, — тихо произнесла девушка. — Мне интересно узнать, что значит быть рабыней.
— Скоро узнаешь, — обнадежил ее я.
— Да, господин.
На какое-то время я задумался, потягивая пагу. Потом послал рабыню за второй кружкой. В таверне Пембе вторая кружка стоила всего долю тарска. Деньги я отдал помощнику. В таверне Пембе, как, кстати, во многих подобных заведениях, девушкам запрещено прикасаться к монетам. Разумеется, Эвелина, которую я заказал вместе с первой кружкой, принадлежала мне до тех пор, пока я не уйду из таверны или сам не отпущу ее.
— Позволь мне сказать, господин, — робко произнесла рабыня.
— Да?
— Господин собирается меня использовать?
— Не знаю. Еще не решил. Сделаю так, как мне заблагорассудится.
Я с наслаждением допил вторую кружку. Посидев еще немного, я оттолкнул кружку на край стола.
— Господин собирается уходить? — спросила рабыня.
— Иди в альков, — приказал я.
Она в ужасе посмотрела на меня, потом медленно поднялась и на негнущихся ногах направилась к алькову. Возле самого входа она остановилась, не в силах переступить через порог. Я взял ее под руку и швырнул внутрь. Девчонка упала на разбросанные на полу меховые шкуры. Я развернулся и задернул за собой красные шторы.
Она растерянно сидела на шкурах, подняв колени. Я взял цепь с кандалами для лодыжки, что лежала сразу у входа и была длиной около ярда. Такая же цепь лежала слева, две другие цепи заканчивались наручниками. Еще одна цепь цеплялась за ошейник. Все замки открывались одним ключом, который в паговых тавернах всегда кладут на полочку слева у входа. Имелись и приспособления для укорачивания цепей. Само собой разумеется, пленник не мог дотянуться до полочки с ключом, если на нем была защелкнута хотя бы одна из цепей. Рядом с полочкой для ключа был крючок, на котором висел невольничий кнут.
Я нагнулся, схватил рабыню за правую ногу и защелкнул на ней кандалы. Потом толчком повалил ее на спину и поочередно заковал в наручники правую и левую руки. После этого я приковал ошейник девушки к центральному кольцу, надел кандалы на левую ногу и укоротил все цепи таким образом, что она едва могла пошевелиться.
— Ты посадил меня на цепь, господин, — растерянно произнесла рабыня.
— Сейчас ты поймешь, что значат невольничьи цепи, — усмехнулся я. — Ну-ка, посмотри сюда! — Я показал на крючок рядом с полкой. — Что ты здесь видишь?
— Невольничий кнут, — побелевшими губами пролепетала она.
— Вообще-то мы с тобой находимся в алькове. Но ты скоро поймешь, что это весьма необычное место.
— Да, господин.
— Это камера подчинения.
— Да, да, господин.
— Хорошенько об этом подумай. Сосредоточься на этой мысли, прочувствуй ее всеми клеточками своего прелестного тела. Здесь тебе, рабыне, придется полностью подчиниться воле мужчины.
— Да, господин.
— Сейчас я к тебе прикоснусь.
— Я фригидна, господин. Не сердись и не убивай меня.
— Подумай, о чем я тебе сказал. Ты находишься в камере подчинения.
— Да, господин. — Девушка тихонько заплакала. Потом я к ней прикоснулся. Очень нежно. Бедра ее дернулись, цепь задрожала. Она испуганно посмотрела на меня.
— Ты готова подчиниться мне полностью?
— Да, господин, — прошептала рабыня и попыталась приподнять ноги. — Коснись меня еще раз.
Я немного подождал и прикоснулся к ней еще раз. Очень нежно.
— Ай! — взвизгнула девчонка.
Я продолжал ее гладить. Она застонала и принялась извиваться.
Тогда я остановился.
— Какое странное ощущение, — сказала она. — Что это было?
— Теперь тебя надо выпороть.
— Почему, господин?
— Потому что ты мне солгала. Когда сказала, что фригидна.
Она растерянно посмотрела на меня.
— Ты вовсе не фригидна, девочка, — усмехнулся я. — Ты очень горячая рабыня.
— Нет, нет! Я не горячая рабыня! — замотала она головой.
— Сейчас посмотрим.
— Как ты можешь после этого меня уважать? — неожиданно произнесла она.
— Тебя никто не уважает, — пожал я плечами. — Ты всего лишь рабыня.
— Да, господин.
— У тебя больше нет гордости. Рабыням не позволяется иметь гордость.
— Но я хочу хотя бы уважать сама себя, — сказала она, отвернув голову в сторону.
— Ты должна не уважать себя, а быть собой, — поправил ее я.
Девушка посмотрела на меня. В ее глазах застыли слезы.
— Я не могу осмелиться быть сама собой.
— Разве женщина не может быть женщиной? — спросил я.
— Не может! — вдруг крикнула она. — Это унизительно!
— Вот это да! Кем же, по-твоему, должна быть женщина?
— Она должна быть такой, как мужчина.
— Но ты же не мужчина, — возразил я.
— Я не могу стать женщиной, — заплакала она.
— Почему?
— Потому что женщина в глубине души — рабыня.
— Разве плохо, если рабыня станет рабыней? — спросил я.
— Плохо! — крикнула она.
— Почему? — настаивал я.
— Не знаю! — зарыдала девушка. — Я не знаю.
— Разве может быть плохим то, что естественно? Разве плохо, если камень — это камень, а дерево — это дерево?
— Нет.
— Почему же тогда плохо, если рабыня становится рабыней? — спросил я.
— Не знаю, — покачала она головой.
— Может быть, в этом нет ничего плохого?
— Я даже боюсь об этом подумать, — призналась девушка и вдруг добавила: — Пожалуйста, не переставай меня трогать, господин.
— Рабыня просит?
— Да, господин. Эвелина умоляет тебя. Не переставай к ней прикасаться.
Я нежно поцеловал ее груди, при этом снова начал ее трогать.
— Спасибо тебе, господин, — застонала она. Потом, совершенно неожиданно, она попыталась вырваться. Цепи, разумеется, не позволили ей этого сделать.
— Что случилось? — спросил я.
— Я должна сопротивляться. Я не должна поддаваться этому ощущению!
— Почему?
— Я ощущаю в себе что-то новое. Никогда раньше я не испытывала ничего подобного. Это как волны… Они поднимаются из глубины, завладевают всем моим существом. В это трудно поверить. Невероятное, фантастическое ощущение! Нет! Нет! Ты должен остановиться!
— Почему?
— Потому что я пошла тебе навстречу.
— Как это?
— Как рабыня, которая идет навстречу своему господину.
— Ты и есть рабыня.
— Да, господин, — вздохнула она.
— Ты находишься в камере подчинения, — напомнил я.
— Ты не оставляешь мне никакого выбора.
Я улыбнулся.
— Сейчас я дам тебе возможность выбрать. Первый и последний раз.
— Выбрать? — растерялась рабыня.
— Я предоставляю тебе выбор невольницы. Ты можешь либо уступить, либо умереть.
— Я предпочитаю уступить, господин, — испуганно проговорила она.
— Естественно, — усмехнулся я. — Ты же рабыня.
— Спасибо, господин, — тихо произнесла девушка.
— В следующий раз, — строго сказал я, — выбора у тебя не будет.
Я начал снова к ней прикасаться, вознося ее на высоты, которые она выбрала.
— Аййи! — вопила она. — Я отдаюсь тебе, господин!
Между тем сегодня я не собирался ею овладевать.
— Пожалуйста, погладь меня еще! — просила она. Как трогательно выглядели ее маленькие ладошки, время от временя сжимающиеся в кулачки!
— Я даже не подозревала, что бывают такие ощущения, — призналась девушка.
— Это пустяки, — ответил я.
— Пустяки! — возмущенно воскликнула она. — Никогда раньше я не испытывала ничего подобного!
— Маленький оргазм невольницы, — сказал я.
— Я почувствовала, что готова подчиниться тебе безоговорочно. Мне так понравилось это ощущение!
Спустя некоторое время я снова начал ее гладить.
— Что собирается сделать господин со своей рабыней? — спросила она.
— Немного ее поучить, — ответил я.
— Да, господин.
На этот раз она начала кричать и извиваться уже через десять ен. Неожиданно она посмотрела на меня широко открытыми, испуганными глазами.
— Опять! Это наступает опять! Только на этот раз гораздо сильнее! Я не вынесу! Оно убьет меня! Я умираю!
— Не умрешь, — сказал я.
— Айии! — завизжала рабыня, мотая головой. Потом крики ее перешли в рыдания. — Я скована цепью. Держи меня. Не отпускай. Пожалуйста, господин! Не отпускай меня!
Я поцеловал ее. Овладевать ею я пока не хотел.
Она смотрела на меня, запрокинув голову.
— Пожалуйста, господин, войди в меня! Я хочу принадлежать тебе безвозвратно. Сжалься надо мной! Умоляю!
— Позже, — сказал я. — Ты еще не разогрелась.
— Хорошо, господин, — испуганно пролепетала она.
На рассвете я проснулся от прикосновения нежных губ Эвелины.
Ночью я ее расковал, за исключением кандалов на левой лодыжке.
Она разбудила меня так, как я ее научил. Приятно просыпаться подобным образом. Я гладил ее волосы, в то время как она доставляла мне наслаждение.
Ночью я показал ей кое-какие маленькие хитрости, элементарную технику рта, рук, грудей, волос, губ, стоп и языка. Это поможет девчонке выжить в таверне Пембе. Самое же главное — я объяснил ей чрезвычайную важность подчинения, основу основ поведения рабыни. Отсюда вытекает все остальное.
Я застонал, и она радостно посмотрела на меня, довольная, что ей удалось исторгнуть из меня сладостный звук.
— Доведи дело до конца, рабыня, — сказал я.
— Конечно, господин!
Мои руки непроизвольно вцепились в ее волосы. Я прижал девушку к себе. Потом я ее отпустил.
Подтянув девушку поближе, я посмотрел на ее лицо в тусклом свете нового дня, пробивающегося в альков сквозь щель между шторами на дверях. Потом я вытер рот невольницы ее волосами.
— Уже утро, господин, — прошептала она.
— Да, — сказал я.
Она преданно смотрела мне в глаза.
— Говори, — приказал я.
Прижавшись губами к моему уху, она зашептала. Прошлой ночью я научил ее этим словам.
Он — Господин, а я — Рабыня
Он — хозяин, а я — собственность
Он командует, а я подчиняюсь
Он получает удовольствие, а я его доставляю
Почему это так?
Потому, что он — Господин, а я — Рабыня.
Я положил ee на спину спину и улыбнулся:
— Доброе утро, рабыня!
— Доброе утро, господин! — радостно откликнулась она.
— Хорошо ли ты спала? — спросил я.
— Ты почти не позволил мне спать, но в те маленькие промежутки, которые у меня были, я спала самым крепким и счастливым сном в моей жизни!
— Снились ли тебе сны?
— Мне приснилось, что я рабыня. А потом я проснулась, и оказалось, что это так и есть. Я улыбнулся.
— Я — рабыня, — радостно произнесла она. — Представляешь, как это здорово! Сегодня утром я проснулась с ощущением огромного счастья. Ты подарил мне это чувство вчера ночью.
— Как по-твоему, способна свободная женщина пережить такое? — спросил я.
— Никогда, — решительно ответила Эвелина. — Потому что свободные — не рабыни. То, что я пережила, может чувствовать только рабыня, лежащая в объятиях господина. Свободной женщине эти чувства недоступны.
— Пока ее не закуют в кандалы, — заметил я.
— Конечно, господин, — согласилась она. — Если бы ты знал, как мне жаль свободных женщин! Какие они невежественные! Неудивительно, что они враждебно относятся к мужчинам. Впрочем, если мужчина недостаточно силен, чтобы надеть на женщину ошейник, он действительно достоин ненависти.
— Может быть, — задумчиво проговорил я, вспомнив женщину, которая некогда была моей свободной спутницей. Я вспомнил, какую жестокость она проявила по отношению ко мне в доме Самоса, когда ей показалось, что я слаб и беспомощен. Некогда она была дочерью Марленуса из Ара, но он от нее отказался после того, как она попала в рабство. Вместо того чтобы смириться с пятном на своей чести, славный убар Ара торжественно отрекся от дочери на мече и медальоне, который украшал его покои. Теперь эта девушка свободна, но лишена гражданства. А все потому, что на левом бедре у нее красовалось клеймо Трева, ибо однажды она стала рабыней Раска из Трева, капитана и тарнсмена. Интересно, успел ли он ее подчинить себе? В принципе я в этом не сомневался. Тогда мне казалось, что клеймо Порт-Кара будет хорошо смотреться поверх клейма Трева. Мне очень хотелось увидеть, как она будет танцевать, прикрытая крошечным отрезом алого невольничьего шелка.
— Ошейник — наша судьба, — сказала Эвелина. За шторами раздавались утренние звуки: двигали столы, — кто-то подметал пол. Подобную работу, как правило, проделывают помощники хозяина. Девушки в это время спят, закованные в цепи, в своих пеналах.
— Уже утро, — сказал я.
— Ты собираешься уходить? Хочешь оставить свою рабыню?
— Естественно, — ответил я. — Девочка из таверны.
— Подожди немного, — взмолилась она. — Побудь со мной еще чуть-чуть.
— Хорошо, — улыбнулся я.
— То, что ты сделал со мной ночью, что-то для тебя означает?
— Для меня это была обычная ночь с рабыней.
— О! — воскликнула она.
— Такое проделал бы с тобой любой горианский мужчина.
— Любой заставил бы меня так уступить? — недоверчиво переспросила она.
— Естественно, — ответил я. — Рабыня. Скажи-ка лучше, что ты теперь думаешь о своем ошейнике?
— Я его ненавижу. И люблю одновременно.
— Любишь?
— Да! — воскликнула она. — Мне так понравилось быть рабыней! Мне так понравилось уступать и подчиняться!
— Похоже, на тебя не зря надели ошейник, — заметил я.
— Конечно. Потому что я — настоящая рабыня.
— Правильно, — сказал я. — Рабыня.
— При этом, — добавила она, — я остаюсь женщиной Земли. — Она схватилась руками за ошейник. — Как это все-таки жестоко — надеть на женщину стальное кольцо! Неужели его никогда не снимут?
— И не надейся.
— Никогда?
— Если и снимут, то чтобы тут же надеть другой.
— О! — произнесла она и посмотрела на крюк, на котором висел невольничий кнут. — Ты меня так и не выпорол…
— Время еще есть, — сказал я.
— Нет! Нет, что ты! — Она уже познала кнут. — Мне кажется, что меня будут часто продавать и перепродавать.
— Я в этом не сомневаюсь.
— Как ты думаешь, кто-нибудь меня освободит? — спросила Эвелина.
— Нет.
— Почему?
— Ошейник тебе очень идет. Она погладила ошейник.
— Да, — произнесла она наконец. — Ты прав. А ведь ты сразу это понял, животное, — сказала она неожиданно резко. — Поэтому ты заставил меня подавать пагу обнаженной?
— Твоя рабская натура просто бросается в глаза, — заметил я.
— Конечно, — улыбнулась она. — Ты же горианский мужчина.
— Любой мужчина Гора, глядя на тебя, решит, что ты прирожденная рабыня. Независимо от того, есть на тебе ошейник или нет.
— И вот я стала рабыней.
— Да.
— Я против этого не возражаю, — улыбнулась девушка.
— Твое мнение никого не интересует.
— Я знаю. — Она умиротворенно кивнула. Снаружи двигали столы, стулья и мыли пол. Я сел.
— Мне пора.
— Ты оставишь меня здесь? — испуганно спросила рабыня.
— Да.
— Пожалуйста, побудь со мной еще немного.
— Пытаешься меня удержать?
— Да, — кокетливо произнесла она. — При помощи чар рабыни.
— Только не говори как земная девушка, — поморщился я.
— Я не земная девушка, — испуганно поправилась она. — Я — рабыня Гора.
— Другое дело.
Она скользнула вниз и принялась меня целовать.
— У меня нет времени, — сказал я.
— Задержись хотя бы ненадолго, — взмолилась она. Мне показалось, что она очень боится остаться одна. В глазах ее застыло отчаяние.
— Похоже, ты действительно начинаешь понимать значение ошейника, — сказал я.
— Да, господин.
— Ну что, выбрала бы ты сейчас свободу?
— Нет, господин. Я уже была свободной женщиной. И я была рабыней. Я знаю и то и другое.
— Разве свобода не представляет большой ценности?
— Конечно, господин, свободу надо ценить. Но еще больше я ценю свое рабство.
Я посмотрел на девушку.
— Я выбираю ошейник, — сказала она. — Цепи, кандалы и руки хозяина на моем теле.
Я подтянул ее поближе и уложил на спину.
— Возьми меня грубо, господин, — попросила она. — Грубо и безжалостно.
— Хорошо.
— Изнасилуй меня как последнюю рабыню, — взмолилась она.
— За этим дело не станет, — пообещал я. Через несколько мгновений она уже визжала и задыхалась от наслаждения.
— Никогда не думала, что быть изнасилованной так приятно, — прошептала Эвелина, когда все кончилось. — Все произошло так быстро и так жестоко… Побудь со мной еще немного, господин!
Я оттолкнул ее ногой на край алькова и задумался, закинув руки за голову.
— Пожалуйста, прикоснись ко мне, — прошептала она.
— Помолчи, — сказал я.
— Хорошо, господин. Я начал одеваться.
Она поднялась и встала на колени, ошеломленно качая головой.
— Что ты со мной сделал, господин! — Ее до сих пор била дрожь
— Сандалии, — приказал я.
Она подползла к моим ногам и надела на меня сандалии, после чего аккуратно и быстро завязала тесемки.
— Что ты со мной сделал! — С этими словами она прижалась лицом к моим ногам. Я не стал ее пинать.
— Я стала настоящей рабыней! Это такое счастье! Я стала рабыней!
— Все хорошо, — сказал я, поднимая ее за руки. — Рабыня должна быть рабыней. Все правильно.
— Я стала настоящей рабыней! — повторяла она.
— Да, — сказал я, толчком повалил ее на пол, развернулся и вышел из алькова.
— Господин! — закричала мне вслед Эвелина. — Последний раз поцелуй меня, господин! — Она побежала за мной на коленях, пока цепь, к которой была прикована ее нога, не натянулась до предела. Я нагнулся и поцеловал рабыню
— Вначале ты меня изнасиловал, — сказала она со слезами на глазах. — А потом оттолкнул ногой.
— Правильно, — кивнул я.
— Забери меня, господин! Возьми меня с собой! Не оставляй меня здесь!
Она была агентом кюров.
— Говори! — приказал я.
Он — Господин, а я — Рабыня
Он — хозяин, а я — собственность
Он приказывает, а я подчиняюсь
Он получает удовольствие, а я его доставляю
Почему это так?
Потому, что он — Господин, а я — Рабыня.
— Каждую ночь в течение месяца повторяй эти слова, — приказал я.
— Да, господин
— И днем тоже. По нескольку раз.
— Да, господин.
— Они помогут тебе выжить.
— Спасибо тебе, господин.
— Старайся во всем угождать мужчинам.
— Теперь у меня по-другому и не получится, — улыбнулась она.
— Не забывай о том, что ты — рабыня.
— Да, господин.
— Сейчас тебе в это трудно поверить, но придет время, когда от одного прикосновения к шторам алькова ты будешь горячей и мокрой.
— Мне совсем не трудно в это поверить, господин, — прошептала Эвелина. — Один вид этих штор действует на меня возбуждающе. — Она прикоснулась к ошейнику. — Даже ошейник меня возбуждает. Ползать по шкурам, стоять на коленях перед мужчиной — все действует на меня возбуждающе. Я просто умираю от желания, когда подумаю, что ты можешь прикоснуться к моему обнаженному телу.
— Полагаю, ты выживешь, рабыня, — сказал я.
— Можно я еще раз поцелую твои ноги?
Я не стал отказывать рабыне в этой радости. Я чувствовал на своих стопах ее губы и слезы.
— Пожалуйста, забери меня с собой, господин! — рыдала она.
Я последний раз посмотрел на валяющуюся в моих ногах рабыню. Раньше она была агентом кюров.
Потом я повернулся и вышел из алькова.
— Господин!
Я не удержался и обернулся, чтобы взглянуть на нее последний раз. Прикованная к левой ноге девушки цепь натянулась до предела.
— Купи меня! Пожалуйста! Не оставляй меня здесь!
— Ну, как рабыня? — поинтересовался помощник хозяина, оторвавшись на минуту от подметания пола.
— Я не стану настаивать на возврате денег, — сказал я.
— Думаешь, из нее выйдет толк? — Пембе волновался.
— Трудно сказать, — пожал я плечами. — Думаю, что толк все-таки будет.
— Это хорошо, — отозвался помощник. — А то мне уже надоело оттаскивать трупы в гавань.
Я подошел к тому месту, где оставил белокурую рабыню. Она, конечно, уснула и во сне улеглась на пол, нарушив мое требование не менять позу. Лицо ее по-прежнему скрывала повязка.
Я тихонько к ней прикоснулся. Рабыня застонала, потом вздрогнула, осознав, что ее проступок замечен. Она тут же выпрямилась, обхватила лодыжки руками и поспешила принять нужную позу.
— Не надо, — мягко произнес я и поднял ее с пола. Она показалась мне очень легкой. Думаю, в ней было не больше ста десяти фунтов.
— Я выйду через черный ход, — сказал я помощнику хозяина.
— Как тебе угодно, — ответил он.
Снаружи я выждал несколько мгновений, следя за тем, не приоткроется ли дверь за моей спиной, не шелохнется ли пыль на аллее, не промелькнет ли силуэт на соседней крыше. Все было спокойно.
Я посмотрел на лежащую в моих руках девушку. Она снова уснула. На мгновение я едва не испытал к ней нежность. Последние несколько недель этой дикарке пришлось нелегко. Ей выпала роль пешки в большой игре. Кроме того, свободным и гордым женщинам Земли зачастую трудно смириться с тем, что они превращаются в рабынь, собственность других людей. Пусть поспит, и я нес девушку по пустынным улицам Шенди. Я не стал идти кратчайшим путем к своему жилью.
14. ДЕВУШКА СТАНОВИТСЯ ЕЩЕ КРАСИВЕЕ; МНЕ ПРИХОДИТСЯ ОСТАВИТЬ САСИ
— Прижми кружку к животу, — приказал я. Она послушно исполнила команду.
— Паги, господин? — прошептала она.
— Да.
Девушка зарыдала.
— Поцелуй кружку.
Она прижалась губами к металлической кружке, широко развела колени, опустила голову и произнесла:
— Ваша пага, господин.
— Твой хозяин уже подобрал тебе имя? — спросил я.
— Еще нет, господин.
— Для удобства я буду называть тебя сегодня Эвелина, — сказал я.
— Хорошо, господин.
— Теперь припомни две последние фразы, которые ты говорила, когда по глупости считала себя свободной женщиной.
— Эвелина принесла напиток своему господину. Эвелина надеется, что после него господин не отвергнет ее ласк.
— Еще, — сказал я.
— Меня зовут Эвелина, — произнесла она. — Я стою обнаженная на коленях перед моим господином. Я мечтаю доставить ему наслаждение. Позови меня на свое ложе, господин! Эвелина умоляет, чтобы ей показали, как надо обращаться с рабыней!
— Хорошо, — похвалил я рабыню.
Не поднимаясь с колен, она отползла на ярд от стола и застыла в покорной позе. Я не торопясь потягивал пагу.
— А ты красивая рабыня.
— Спасибо, господин.
— Говорят, ты — белый шелк?
— Я девственница, господин.
— Это и называется белым шелком.
— Да, господин.
— Тебе хотелось когда-нибудь узнать, что такое быть рабыней? — спросил я. Она подняла голову.
— Смотри, — предупредил я. — Ты стоишь передо мной на коленях. Голая. На тебе рабский ошейник. Тебе будет нелегко солгать.
— Да, — тихо произнесла девушка. — Мне интересно узнать, что значит быть рабыней.
— Скоро узнаешь, — обнадежил ее я.
— Да, господин.
На какое-то время я задумался, потягивая пагу. Потом послал рабыню за второй кружкой. В таверне Пембе вторая кружка стоила всего долю тарска. Деньги я отдал помощнику. В таверне Пембе, как, кстати, во многих подобных заведениях, девушкам запрещено прикасаться к монетам. Разумеется, Эвелина, которую я заказал вместе с первой кружкой, принадлежала мне до тех пор, пока я не уйду из таверны или сам не отпущу ее.
— Позволь мне сказать, господин, — робко произнесла рабыня.
— Да?
— Господин собирается меня использовать?
— Не знаю. Еще не решил. Сделаю так, как мне заблагорассудится.
Я с наслаждением допил вторую кружку. Посидев еще немного, я оттолкнул кружку на край стола.
— Господин собирается уходить? — спросила рабыня.
— Иди в альков, — приказал я.
Она в ужасе посмотрела на меня, потом медленно поднялась и на негнущихся ногах направилась к алькову. Возле самого входа она остановилась, не в силах переступить через порог. Я взял ее под руку и швырнул внутрь. Девчонка упала на разбросанные на полу меховые шкуры. Я развернулся и задернул за собой красные шторы.
Она растерянно сидела на шкурах, подняв колени. Я взял цепь с кандалами для лодыжки, что лежала сразу у входа и была длиной около ярда. Такая же цепь лежала слева, две другие цепи заканчивались наручниками. Еще одна цепь цеплялась за ошейник. Все замки открывались одним ключом, который в паговых тавернах всегда кладут на полочку слева у входа. Имелись и приспособления для укорачивания цепей. Само собой разумеется, пленник не мог дотянуться до полочки с ключом, если на нем была защелкнута хотя бы одна из цепей. Рядом с полочкой для ключа был крючок, на котором висел невольничий кнут.
Я нагнулся, схватил рабыню за правую ногу и защелкнул на ней кандалы. Потом толчком повалил ее на спину и поочередно заковал в наручники правую и левую руки. После этого я приковал ошейник девушки к центральному кольцу, надел кандалы на левую ногу и укоротил все цепи таким образом, что она едва могла пошевелиться.
— Ты посадил меня на цепь, господин, — растерянно произнесла рабыня.
— Сейчас ты поймешь, что значат невольничьи цепи, — усмехнулся я. — Ну-ка, посмотри сюда! — Я показал на крючок рядом с полкой. — Что ты здесь видишь?
— Невольничий кнут, — побелевшими губами пролепетала она.
— Вообще-то мы с тобой находимся в алькове. Но ты скоро поймешь, что это весьма необычное место.
— Да, господин.
— Это камера подчинения.
— Да, да, господин.
— Хорошенько об этом подумай. Сосредоточься на этой мысли, прочувствуй ее всеми клеточками своего прелестного тела. Здесь тебе, рабыне, придется полностью подчиниться воле мужчины.
— Да, господин.
— Сейчас я к тебе прикоснусь.
— Я фригидна, господин. Не сердись и не убивай меня.
— Подумай, о чем я тебе сказал. Ты находишься в камере подчинения.
— Да, господин. — Девушка тихонько заплакала. Потом я к ней прикоснулся. Очень нежно. Бедра ее дернулись, цепь задрожала. Она испуганно посмотрела на меня.
— Ты готова подчиниться мне полностью?
— Да, господин, — прошептала рабыня и попыталась приподнять ноги. — Коснись меня еще раз.
Я немного подождал и прикоснулся к ней еще раз. Очень нежно.
— Ай! — взвизгнула девчонка.
Я продолжал ее гладить. Она застонала и принялась извиваться.
Тогда я остановился.
— Какое странное ощущение, — сказала она. — Что это было?
— Теперь тебя надо выпороть.
— Почему, господин?
— Потому что ты мне солгала. Когда сказала, что фригидна.
Она растерянно посмотрела на меня.
— Ты вовсе не фригидна, девочка, — усмехнулся я. — Ты очень горячая рабыня.
— Нет, нет! Я не горячая рабыня! — замотала она головой.
— Сейчас посмотрим.
— Как ты можешь после этого меня уважать? — неожиданно произнесла она.
— Тебя никто не уважает, — пожал я плечами. — Ты всего лишь рабыня.
— Да, господин.
— У тебя больше нет гордости. Рабыням не позволяется иметь гордость.
— Но я хочу хотя бы уважать сама себя, — сказала она, отвернув голову в сторону.
— Ты должна не уважать себя, а быть собой, — поправил ее я.
Девушка посмотрела на меня. В ее глазах застыли слезы.
— Я не могу осмелиться быть сама собой.
— Разве женщина не может быть женщиной? — спросил я.
— Не может! — вдруг крикнула она. — Это унизительно!
— Вот это да! Кем же, по-твоему, должна быть женщина?
— Она должна быть такой, как мужчина.
— Но ты же не мужчина, — возразил я.
— Я не могу стать женщиной, — заплакала она.
— Почему?
— Потому что женщина в глубине души — рабыня.
— Разве плохо, если рабыня станет рабыней? — спросил я.
— Плохо! — крикнула она.
— Почему? — настаивал я.
— Не знаю! — зарыдала девушка. — Я не знаю.
— Разве может быть плохим то, что естественно? Разве плохо, если камень — это камень, а дерево — это дерево?
— Нет.
— Почему же тогда плохо, если рабыня становится рабыней? — спросил я.
— Не знаю, — покачала она головой.
— Может быть, в этом нет ничего плохого?
— Я даже боюсь об этом подумать, — призналась девушка и вдруг добавила: — Пожалуйста, не переставай меня трогать, господин.
— Рабыня просит?
— Да, господин. Эвелина умоляет тебя. Не переставай к ней прикасаться.
Я нежно поцеловал ее груди, при этом снова начал ее трогать.
— Спасибо тебе, господин, — застонала она. Потом, совершенно неожиданно, она попыталась вырваться. Цепи, разумеется, не позволили ей этого сделать.
— Что случилось? — спросил я.
— Я должна сопротивляться. Я не должна поддаваться этому ощущению!
— Почему?
— Я ощущаю в себе что-то новое. Никогда раньше я не испытывала ничего подобного. Это как волны… Они поднимаются из глубины, завладевают всем моим существом. В это трудно поверить. Невероятное, фантастическое ощущение! Нет! Нет! Ты должен остановиться!
— Почему?
— Потому что я пошла тебе навстречу.
— Как это?
— Как рабыня, которая идет навстречу своему господину.
— Ты и есть рабыня.
— Да, господин, — вздохнула она.
— Ты находишься в камере подчинения, — напомнил я.
— Ты не оставляешь мне никакого выбора.
Я улыбнулся.
— Сейчас я дам тебе возможность выбрать. Первый и последний раз.
— Выбрать? — растерялась рабыня.
— Я предоставляю тебе выбор невольницы. Ты можешь либо уступить, либо умереть.
— Я предпочитаю уступить, господин, — испуганно проговорила она.
— Естественно, — усмехнулся я. — Ты же рабыня.
— Спасибо, господин, — тихо произнесла девушка.
— В следующий раз, — строго сказал я, — выбора у тебя не будет.
Я начал снова к ней прикасаться, вознося ее на высоты, которые она выбрала.
— Аййи! — вопила она. — Я отдаюсь тебе, господин!
Между тем сегодня я не собирался ею овладевать.
— Пожалуйста, погладь меня еще! — просила она. Как трогательно выглядели ее маленькие ладошки, время от временя сжимающиеся в кулачки!
— Я даже не подозревала, что бывают такие ощущения, — призналась девушка.
— Это пустяки, — ответил я.
— Пустяки! — возмущенно воскликнула она. — Никогда раньше я не испытывала ничего подобного!
— Маленький оргазм невольницы, — сказал я.
— Я почувствовала, что готова подчиниться тебе безоговорочно. Мне так понравилось это ощущение!
Спустя некоторое время я снова начал ее гладить.
— Что собирается сделать господин со своей рабыней? — спросила она.
— Немного ее поучить, — ответил я.
— Да, господин.
На этот раз она начала кричать и извиваться уже через десять ен. Неожиданно она посмотрела на меня широко открытыми, испуганными глазами.
— Опять! Это наступает опять! Только на этот раз гораздо сильнее! Я не вынесу! Оно убьет меня! Я умираю!
— Не умрешь, — сказал я.
— Айии! — завизжала рабыня, мотая головой. Потом крики ее перешли в рыдания. — Я скована цепью. Держи меня. Не отпускай. Пожалуйста, господин! Не отпускай меня!
Я поцеловал ее. Овладевать ею я пока не хотел.
Она смотрела на меня, запрокинув голову.
— Пожалуйста, господин, войди в меня! Я хочу принадлежать тебе безвозвратно. Сжалься надо мной! Умоляю!
— Позже, — сказал я. — Ты еще не разогрелась.
— Хорошо, господин, — испуганно пролепетала она.
На рассвете я проснулся от прикосновения нежных губ Эвелины.
Ночью я ее расковал, за исключением кандалов на левой лодыжке.
Она разбудила меня так, как я ее научил. Приятно просыпаться подобным образом. Я гладил ее волосы, в то время как она доставляла мне наслаждение.
Ночью я показал ей кое-какие маленькие хитрости, элементарную технику рта, рук, грудей, волос, губ, стоп и языка. Это поможет девчонке выжить в таверне Пембе. Самое же главное — я объяснил ей чрезвычайную важность подчинения, основу основ поведения рабыни. Отсюда вытекает все остальное.
Я застонал, и она радостно посмотрела на меня, довольная, что ей удалось исторгнуть из меня сладостный звук.
— Доведи дело до конца, рабыня, — сказал я.
— Конечно, господин!
Мои руки непроизвольно вцепились в ее волосы. Я прижал девушку к себе. Потом я ее отпустил.
Подтянув девушку поближе, я посмотрел на ее лицо в тусклом свете нового дня, пробивающегося в альков сквозь щель между шторами на дверях. Потом я вытер рот невольницы ее волосами.
— Уже утро, господин, — прошептала она.
— Да, — сказал я.
Она преданно смотрела мне в глаза.
— Говори, — приказал я.
Прижавшись губами к моему уху, она зашептала. Прошлой ночью я научил ее этим словам.
Он — Господин, а я — Рабыня
Он — хозяин, а я — собственность
Он командует, а я подчиняюсь
Он получает удовольствие, а я его доставляю
Почему это так?
Потому, что он — Господин, а я — Рабыня.
Я положил ee на спину спину и улыбнулся:
— Доброе утро, рабыня!
— Доброе утро, господин! — радостно откликнулась она.
— Хорошо ли ты спала? — спросил я.
— Ты почти не позволил мне спать, но в те маленькие промежутки, которые у меня были, я спала самым крепким и счастливым сном в моей жизни!
— Снились ли тебе сны?
— Мне приснилось, что я рабыня. А потом я проснулась, и оказалось, что это так и есть. Я улыбнулся.
— Я — рабыня, — радостно произнесла она. — Представляешь, как это здорово! Сегодня утром я проснулась с ощущением огромного счастья. Ты подарил мне это чувство вчера ночью.
— Как по-твоему, способна свободная женщина пережить такое? — спросил я.
— Никогда, — решительно ответила Эвелина. — Потому что свободные — не рабыни. То, что я пережила, может чувствовать только рабыня, лежащая в объятиях господина. Свободной женщине эти чувства недоступны.
— Пока ее не закуют в кандалы, — заметил я.
— Конечно, господин, — согласилась она. — Если бы ты знал, как мне жаль свободных женщин! Какие они невежественные! Неудивительно, что они враждебно относятся к мужчинам. Впрочем, если мужчина недостаточно силен, чтобы надеть на женщину ошейник, он действительно достоин ненависти.
— Может быть, — задумчиво проговорил я, вспомнив женщину, которая некогда была моей свободной спутницей. Я вспомнил, какую жестокость она проявила по отношению ко мне в доме Самоса, когда ей показалось, что я слаб и беспомощен. Некогда она была дочерью Марленуса из Ара, но он от нее отказался после того, как она попала в рабство. Вместо того чтобы смириться с пятном на своей чести, славный убар Ара торжественно отрекся от дочери на мече и медальоне, который украшал его покои. Теперь эта девушка свободна, но лишена гражданства. А все потому, что на левом бедре у нее красовалось клеймо Трева, ибо однажды она стала рабыней Раска из Трева, капитана и тарнсмена. Интересно, успел ли он ее подчинить себе? В принципе я в этом не сомневался. Тогда мне казалось, что клеймо Порт-Кара будет хорошо смотреться поверх клейма Трева. Мне очень хотелось увидеть, как она будет танцевать, прикрытая крошечным отрезом алого невольничьего шелка.
— Ошейник — наша судьба, — сказала Эвелина. За шторами раздавались утренние звуки: двигали столы, — кто-то подметал пол. Подобную работу, как правило, проделывают помощники хозяина. Девушки в это время спят, закованные в цепи, в своих пеналах.
— Уже утро, — сказал я.
— Ты собираешься уходить? Хочешь оставить свою рабыню?
— Естественно, — ответил я. — Девочка из таверны.
— Подожди немного, — взмолилась она. — Побудь со мной еще чуть-чуть.
— Хорошо, — улыбнулся я.
— То, что ты сделал со мной ночью, что-то для тебя означает?
— Для меня это была обычная ночь с рабыней.
— О! — воскликнула она.
— Такое проделал бы с тобой любой горианский мужчина.
— Любой заставил бы меня так уступить? — недоверчиво переспросила она.
— Естественно, — ответил я. — Рабыня. Скажи-ка лучше, что ты теперь думаешь о своем ошейнике?
— Я его ненавижу. И люблю одновременно.
— Любишь?
— Да! — воскликнула она. — Мне так понравилось быть рабыней! Мне так понравилось уступать и подчиняться!
— Похоже, на тебя не зря надели ошейник, — заметил я.
— Конечно. Потому что я — настоящая рабыня.
— Правильно, — сказал я. — Рабыня.
— При этом, — добавила она, — я остаюсь женщиной Земли. — Она схватилась руками за ошейник. — Как это все-таки жестоко — надеть на женщину стальное кольцо! Неужели его никогда не снимут?
— И не надейся.
— Никогда?
— Если и снимут, то чтобы тут же надеть другой.
— О! — произнесла она и посмотрела на крюк, на котором висел невольничий кнут. — Ты меня так и не выпорол…
— Время еще есть, — сказал я.
— Нет! Нет, что ты! — Она уже познала кнут. — Мне кажется, что меня будут часто продавать и перепродавать.
— Я в этом не сомневаюсь.
— Как ты думаешь, кто-нибудь меня освободит? — спросила Эвелина.
— Нет.
— Почему?
— Ошейник тебе очень идет. Она погладила ошейник.
— Да, — произнесла она наконец. — Ты прав. А ведь ты сразу это понял, животное, — сказала она неожиданно резко. — Поэтому ты заставил меня подавать пагу обнаженной?
— Твоя рабская натура просто бросается в глаза, — заметил я.
— Конечно, — улыбнулась она. — Ты же горианский мужчина.
— Любой мужчина Гора, глядя на тебя, решит, что ты прирожденная рабыня. Независимо от того, есть на тебе ошейник или нет.
— И вот я стала рабыней.
— Да.
— Я против этого не возражаю, — улыбнулась девушка.
— Твое мнение никого не интересует.
— Я знаю. — Она умиротворенно кивнула. Снаружи двигали столы, стулья и мыли пол. Я сел.
— Мне пора.
— Ты оставишь меня здесь? — испуганно спросила рабыня.
— Да.
— Пожалуйста, побудь со мной еще немного.
— Пытаешься меня удержать?
— Да, — кокетливо произнесла она. — При помощи чар рабыни.
— Только не говори как земная девушка, — поморщился я.
— Я не земная девушка, — испуганно поправилась она. — Я — рабыня Гора.
— Другое дело.
Она скользнула вниз и принялась меня целовать.
— У меня нет времени, — сказал я.
— Задержись хотя бы ненадолго, — взмолилась она. Мне показалось, что она очень боится остаться одна. В глазах ее застыло отчаяние.
— Похоже, ты действительно начинаешь понимать значение ошейника, — сказал я.
— Да, господин.
— Ну что, выбрала бы ты сейчас свободу?
— Нет, господин. Я уже была свободной женщиной. И я была рабыней. Я знаю и то и другое.
— Разве свобода не представляет большой ценности?
— Конечно, господин, свободу надо ценить. Но еще больше я ценю свое рабство.
Я посмотрел на девушку.
— Я выбираю ошейник, — сказала она. — Цепи, кандалы и руки хозяина на моем теле.
Я подтянул ее поближе и уложил на спину.
— Возьми меня грубо, господин, — попросила она. — Грубо и безжалостно.
— Хорошо.
— Изнасилуй меня как последнюю рабыню, — взмолилась она.
— За этим дело не станет, — пообещал я. Через несколько мгновений она уже визжала и задыхалась от наслаждения.
— Никогда не думала, что быть изнасилованной так приятно, — прошептала Эвелина, когда все кончилось. — Все произошло так быстро и так жестоко… Побудь со мной еще немного, господин!
Я оттолкнул ее ногой на край алькова и задумался, закинув руки за голову.
— Пожалуйста, прикоснись ко мне, — прошептала она.
— Помолчи, — сказал я.
— Хорошо, господин. Я начал одеваться.
Она поднялась и встала на колени, ошеломленно качая головой.
— Что ты со мной сделал, господин! — Ее до сих пор била дрожь
— Сандалии, — приказал я.
Она подползла к моим ногам и надела на меня сандалии, после чего аккуратно и быстро завязала тесемки.
— Что ты со мной сделал! — С этими словами она прижалась лицом к моим ногам. Я не стал ее пинать.
— Я стала настоящей рабыней! Это такое счастье! Я стала рабыней!
— Все хорошо, — сказал я, поднимая ее за руки. — Рабыня должна быть рабыней. Все правильно.
— Я стала настоящей рабыней! — повторяла она.
— Да, — сказал я, толчком повалил ее на пол, развернулся и вышел из алькова.
— Господин! — закричала мне вслед Эвелина. — Последний раз поцелуй меня, господин! — Она побежала за мной на коленях, пока цепь, к которой была прикована ее нога, не натянулась до предела. Я нагнулся и поцеловал рабыню
— Вначале ты меня изнасиловал, — сказала она со слезами на глазах. — А потом оттолкнул ногой.
— Правильно, — кивнул я.
— Забери меня, господин! Возьми меня с собой! Не оставляй меня здесь!
Она была агентом кюров.
— Говори! — приказал я.
Он — Господин, а я — Рабыня
Он — хозяин, а я — собственность
Он приказывает, а я подчиняюсь
Он получает удовольствие, а я его доставляю
Почему это так?
Потому, что он — Господин, а я — Рабыня.
— Каждую ночь в течение месяца повторяй эти слова, — приказал я.
— Да, господин
— И днем тоже. По нескольку раз.
— Да, господин.
— Они помогут тебе выжить.
— Спасибо тебе, господин.
— Старайся во всем угождать мужчинам.
— Теперь у меня по-другому и не получится, — улыбнулась она.
— Не забывай о том, что ты — рабыня.
— Да, господин.
— Сейчас тебе в это трудно поверить, но придет время, когда от одного прикосновения к шторам алькова ты будешь горячей и мокрой.
— Мне совсем не трудно в это поверить, господин, — прошептала Эвелина. — Один вид этих штор действует на меня возбуждающе. — Она прикоснулась к ошейнику. — Даже ошейник меня возбуждает. Ползать по шкурам, стоять на коленях перед мужчиной — все действует на меня возбуждающе. Я просто умираю от желания, когда подумаю, что ты можешь прикоснуться к моему обнаженному телу.
— Полагаю, ты выживешь, рабыня, — сказал я.
— Можно я еще раз поцелую твои ноги?
Я не стал отказывать рабыне в этой радости. Я чувствовал на своих стопах ее губы и слезы.
— Пожалуйста, забери меня с собой, господин! — рыдала она.
Я последний раз посмотрел на валяющуюся в моих ногах рабыню. Раньше она была агентом кюров.
Потом я повернулся и вышел из алькова.
— Господин!
Я не удержался и обернулся, чтобы взглянуть на нее последний раз. Прикованная к левой ноге девушки цепь натянулась до предела.
— Купи меня! Пожалуйста! Не оставляй меня здесь!
— Ну, как рабыня? — поинтересовался помощник хозяина, оторвавшись на минуту от подметания пола.
— Я не стану настаивать на возврате денег, — сказал я.
— Думаешь, из нее выйдет толк? — Пембе волновался.
— Трудно сказать, — пожал я плечами. — Думаю, что толк все-таки будет.
— Это хорошо, — отозвался помощник. — А то мне уже надоело оттаскивать трупы в гавань.
Я подошел к тому месту, где оставил белокурую рабыню. Она, конечно, уснула и во сне улеглась на пол, нарушив мое требование не менять позу. Лицо ее по-прежнему скрывала повязка.
Я тихонько к ней прикоснулся. Рабыня застонала, потом вздрогнула, осознав, что ее проступок замечен. Она тут же выпрямилась, обхватила лодыжки руками и поспешила принять нужную позу.
— Не надо, — мягко произнес я и поднял ее с пола. Она показалась мне очень легкой. Думаю, в ней было не больше ста десяти фунтов.
— Я выйду через черный ход, — сказал я помощнику хозяина.
— Как тебе угодно, — ответил он.
Снаружи я выждал несколько мгновений, следя за тем, не приоткроется ли дверь за моей спиной, не шелохнется ли пыль на аллее, не промелькнет ли силуэт на соседней крыше. Все было спокойно.
Я посмотрел на лежащую в моих руках девушку. Она снова уснула. На мгновение я едва не испытал к ней нежность. Последние несколько недель этой дикарке пришлось нелегко. Ей выпала роль пешки в большой игре. Кроме того, свободным и гордым женщинам Земли зачастую трудно смириться с тем, что они превращаются в рабынь, собственность других людей. Пусть поспит, и я нес девушку по пустынным улицам Шенди. Я не стал идти кратчайшим путем к своему жилью.
14. ДЕВУШКА СТАНОВИТСЯ ЕЩЕ КРАСИВЕЕ; МНЕ ПРИХОДИТСЯ ОСТАВИТЬ САСИ
Саси отворила дверь.
— Господин!
— Приготовь цепь для новой рабыни, — сказал я.
— Хорошо, господин.
Мне показалось, что Саси не очень обрадовалась, когда я перенес через порог спящую блондинку и уложил ее на кучу соломы возле невольничьего кольца. Обычно через порог переносят на руках тех рабынь, которые будут постоянно проживать в доме хозяина. Исторически эта традиция восходит к брачным церемониям Земли.
Женщины инстинктивно жаждут рабства. И понятно их негодование, когда они встречают недостаточно сильного и властного мужчину.
Разумеется, далеко не все горианские рабыни попадают в дом хозяина на его руках. Многие ползут на коленях, кое-кого загоняют пинком. В любом случае женщина должна почувствовать, что здесь ей придется подчиняться сильному и властному мужчине.
— Это девушка с «Пальмы Шенди»? — удивленно спросила Саси. Блондинка настолько устала, что даже не проснулась.
— Да, — сказал я.
Саси прикрепила короткую цепь к невольничьему кольцу и открыла ключом кандалы для ног.
— Зачем она тебе?
— Она представляет для меня интерес, — ответил я. — По крайней мере, на данное время.
Саси положила ключ от замка на полочку поближе к крюку, на котором висел невольничий кнут. На одной из потолочных балок крепилось кольцо для порки; при помощи блочного механизма оно могло опускаться и подниматься. К такому кольцу удобно привязывать рабыню во время наказания. Я предпочитаю снимать комнаты с обстановкой.
Я прикрыл блондинку одеялом. Бедняга так и не проснулась.
— Меня ты через порог не переносил, — с укором произнесла Саси.
— Почему? Ты была завернута в одеяло, которое я перебросил через плечо.
— Нет, я имею в виду первый раз.
— В первый раз я просто приказал, чтобы ты пришла на мое одеяло.
— Никогда этого не забуду! — воскликнула рабыня, зардевшись от счастья. — Ты действительно приказал мне прийти на твое одеяло!
Иногда делают по-другому. Когда хозяин приводит девушку в пустой и необжитой дом, он приказывает ей войти первой, развести огонь, подогреть вино, расстелить меха и забраться под них голой.
В таких случаях девушка заходит в дом не связанная.
— Очень трудно передать чувство, которое испытывает девушка в такие минуты, — задумчиво произнесла Саси.
— Почему трудно? — усмехнулся я. — Это чувства рабыни.
— Господин!
— Приготовь цепь для новой рабыни, — сказал я.
— Хорошо, господин.
Мне показалось, что Саси не очень обрадовалась, когда я перенес через порог спящую блондинку и уложил ее на кучу соломы возле невольничьего кольца. Обычно через порог переносят на руках тех рабынь, которые будут постоянно проживать в доме хозяина. Исторически эта традиция восходит к брачным церемониям Земли.
Женщины инстинктивно жаждут рабства. И понятно их негодование, когда они встречают недостаточно сильного и властного мужчину.
Разумеется, далеко не все горианские рабыни попадают в дом хозяина на его руках. Многие ползут на коленях, кое-кого загоняют пинком. В любом случае женщина должна почувствовать, что здесь ей придется подчиняться сильному и властному мужчине.
— Это девушка с «Пальмы Шенди»? — удивленно спросила Саси. Блондинка настолько устала, что даже не проснулась.
— Да, — сказал я.
Саси прикрепила короткую цепь к невольничьему кольцу и открыла ключом кандалы для ног.
— Зачем она тебе?
— Она представляет для меня интерес, — ответил я. — По крайней мере, на данное время.
Саси положила ключ от замка на полочку поближе к крюку, на котором висел невольничий кнут. На одной из потолочных балок крепилось кольцо для порки; при помощи блочного механизма оно могло опускаться и подниматься. К такому кольцу удобно привязывать рабыню во время наказания. Я предпочитаю снимать комнаты с обстановкой.
Я прикрыл блондинку одеялом. Бедняга так и не проснулась.
— Меня ты через порог не переносил, — с укором произнесла Саси.
— Почему? Ты была завернута в одеяло, которое я перебросил через плечо.
— Нет, я имею в виду первый раз.
— В первый раз я просто приказал, чтобы ты пришла на мое одеяло.
— Никогда этого не забуду! — воскликнула рабыня, зардевшись от счастья. — Ты действительно приказал мне прийти на твое одеяло!
Иногда делают по-другому. Когда хозяин приводит девушку в пустой и необжитой дом, он приказывает ей войти первой, развести огонь, подогреть вино, расстелить меха и забраться под них голой.
В таких случаях девушка заходит в дом не связанная.
— Очень трудно передать чувство, которое испытывает девушка в такие минуты, — задумчиво произнесла Саси.
— Почему трудно? — усмехнулся я. — Это чувства рабыни.