Норман Джон. Исследователи Гора

   Я копал и копал, отмахиваясь от мошкары.
   Теперь я все понял. Шаба сбежал. Он ушел на восток. Разумеется, вместе с кольцом. Пока я рою этот проклятый канал, Шаба уходит все дальше — с каждым взмахом моей лопаты, с каждым укусом мошки…
   Я сбросил на плот еще одну лопату ила.
   — Отсюда не убежишь, — сказал Айари. — Даже не думай.
   — С чего ты взял, что я думаю о побеге?
   — Посмотри, как ты стиснул лопату. Даже пальцы побелели. Если бы болото было твоим врагом, ты разрубил бы его на сотню кусков. — Он посмотрел мне в глаза. — Будь осторожнее. Аскари тоже это заметили.
   Я оглянулся. Один аскари пристально глядел в мою сторону.
   — Он мог бы давно убить тебя, — продолжал Айари, — но ты очень сильный и хорошо работаешь.
   — Я сам могу убить его!
   — Бессмысленно, — сказал Айари. — У него все равно нет ключей. Твой ошейник закован наглухо. Копай, не то нас снова изобьют.
   — Передай Кису, — велел я, — что я намерен поговорить с ним и что я убегу отсюда.
   — Не валяй дурака.
   — Переведи!
   Айари пожал плечами и передал мои слова Кису. Тот ответил.
   — Он не разговаривает с простолюдинами, — перевел мне Айари.
   Я с бешеной силой вонзил лопату в ил.
   Будь это не болото, а Кису, я бы рассек его надвое.

23. ПОБЕГ. КИСУ ПРИХОДИТ ЗА ТЕНДЕ

   Ну разве не красотка? — шепнул мне Айари.
   Еще какая, — ответил я.
   Молчать! — приказал аскари.
   — Стоять смирно! — добавил другой — Подровнялись! Головы выше!
   — Кто здесь Кису? — спросил еще один аскари, пробираясь к нам.
   — Не знаю, — ответил я.
   — Вон он, — сказал Айари, указывая на рослого Кису.
   К нам медленно приближалась парадная платформа, водруженная на четыре каноэ. Каноэ тянули скованные цепью рабы. На платформе возвышался помост с шелковыми подушками и нарядным балдахином.
   — Зачем ты выдал Кису? — прошипел я.
   — Она все равно его знает, — пожал плечами Айари.
   — Да, это верно.
   На подушках, опираясь на локоть, в желтых одеждах, расшитых золотом и усеянных драгоценными каменьями, возлежала царственного вида красавица.
   — Это Тенде, — шепнул кто-то, — дочь Аибу, верховного вождя Укунгу.
   Мы уже знали об этом — барабанный бой, доносящийся с востока, возвестил о приближении Тенде.
   По обе стороны от Тенде стояли на коленях белые рабыни. Шеи и левые лодыжки обеих девушек были обвиты нитками бус из белых раковин. Весь их наряд состоял из коротеньких черно-красных репсовых юбок, открывавших живот и подчеркивавших бедра. Девушки были великолепно сложены. Я не мог отвести взгляд от их стройных ножек. Била Хурума прислал этих красоток, в числе прочих даров, своей будущей супруге Тенде. Я усмехнулся и облизал губы. Хотя они и были куплены, чтобы прислуживать женщине, я не сомневался, что выбирал их мужчина. В руках у каждой рабыни был веер на длинной ручке — полукружье пестрых перьев. Девушки бережно обмахивали сдою госпожу.
   Я посмотрел на белокурую дикарку, которую когда-то звали Дженис Прентис. Она стояла на коленях по левую руку от Тенде. Девушка старательно избегала моего взгляда. Губы ее дрожали. Она не осмеливалась показать, что знает меня.
   Я заметил, что на правом запястье Тенде висит плеть.
   — Стать смирно! — приказал аскари.
   Мы выпрямились.
   На плоту рядом с Тенде и полуголыми красавицами рабынями стояли четверо аскари Билы Хурумы в одеждах из шкур и перьев и золотых браслетах. Как и положено аскари, оба были вооружены продолговатыми щитами и короткими копьями. Дочь Аибу путешествовала с надежной охраной: за платформой шагали и другие аскари.
   Тенде сопровождал еще один человек, не относящийся к аскари, — Мвога, визирь Аибу. Я видел его во дворце Билы Хурумы. Как и многие жители равнин и саванн к северу и югу от экватора, он был долговяз и сухопар. Лицо его, до обычаю срединных земель, покрывала татуировка, почти такая же, как у Кису. По этим узорам можно было узнать, к какому племени принадлежит человек и даже из какой он деревни. Мвога был облачен в длинные черные одежды, расшитые золотой нитью. Его плоская мягкая шапочка походила на головные уборы, какие носили в Шенди, в сотнях пасангов от здешних мест. Я почти не сомневался, что все эти великолепные наряды подарил ему Била Хурума. Сам же Била Хурума обычно одевался как аскари — в шкуры, золото и перья. При этом он нисколько не пытался заигрывать с армией. Великий убар сам был аскари. Благодаря своей силе и мудрости он по праву считался первым среди них. Аскари из аскари.
   — Смотри, госпожа, — сказал Мвога, указывая на Кису, — перед тобой — враг твоего отца и твой враг, беспомощный, жалкий, закованный в цепи. Вглядись в него получше. Он oсмелился выступить против твоего отца. Теперь в компании таких же негодяев он месит грязь на канале твоего будущего супруга, великого Билы Хурумы.
   Диалект укунгу сродни диалекту ушинди. Айари тихонько перевел мне слова Мвоги, но я и сам понял общий смысл его речи.
   Кису с вызовом встретил взгляд Тенде.
   — Ты — дочь предателя! Тенде и бровью не повела.
   — Подумать только, какой храбрец! — ухмыльнулся Мвога.
   — Вижу, Мвога, — сказал Кису, — ты высоко взлетел. Уже визирь, а ведь совсем недавно был на побегушках у мелкого вождя. Нечего сказать, повезло!
   — Да уж побольше, чем некоторым! — парировал Мвога. — Ты, Кису, ничего не смыслил в политике. Упрямый тупица. Копье да боевой барабан — вот и все, что тебе дано понять. Ты прешь вперед, как кайлуак; я же, как ост, выжидаю удачного момента. Кайлуак упрется рогами в стену; ост проскользнет между камней.
   — Ты продал Укунгу империи! — сказал Кису.
   — Укунгу часть империи! — отрезал Мвога. — А твой бунт — государственная измена!
   — Ложь!
   — В подобных делах, — усмехнулся Мвога, — где ложь, а где правда — решает копье!
   — Но что расскажут об этом легенды?
   — Легенды сочинит тот, кто выживет.
   Кису рванулся вперед, однако аскари тычком копья водворил его на место.
   — Империя — это безопасность и процветание, — изрек Мвога. — Народ устал от племенных распрей. Люди хотят в мире и довольстве пожинать свой урожай. Как может человек называть себя свободным, если каждый день он со страхом ждет сумерек?
   — Не понимаю.
   — Это потому, что ты — охотник и убийца. Твоя жизнь — это копье, ночные набеги, возмездие врагу, кровная месть и шорохи леса. Твое орудие — сталь, твой союзник — тьма. Но не все такие, как ты. Большинство людей хочет мира.
   Кису ожег его гневным взглядом:
   — Била Хурума — тиран!
   — Разумеется, — пожал плечами Мвога.
   — Его нужно остановить!
   — Так останови его.
   — Нужно прекратить тиранию!
   — Так прекрати.
   — Считаешь себя героем, который выведет народ к свету цивилизации? — спросил Кису.
   — Нет, — ответил Мвога. — Я — дипломат. Я служу своим интересам и интересам своих хозяев.
   — Наконец-то ты сказал правду.
   — В наши дни в политике необходимы такие люди, как я. Иначе не было бы прогресса.
   — В природе есть место и тарлариону и осту, — возразил Кису.
   — Мое место — в покоях убаров.
   — Поговорим в другой раз, — сказал Кису, — с копьями в руках.
   — Ты так ничего и не понял, — покачал головой Мвога. — Ты наивен как дитя. Ты не знаешь других цветов, кроме черного и белого.
   — Я знаю еще и красный. Таким будет острие моего копья, когда я выдерну его из твоего брюха.
   — Империя это переживет, — отрезал Мвога.
   — Империя — зло!
   — До чего ты все-таки простодушен, — вздохнул Мвога.
   — Империю необходимо уничтожить! — рявкнул Кису.
   — Так уничтожь ее.
   — Иди и пресмыкайся перед своим Билой Хурумой, — сплюнул Кису. — Я тебя отпускаю.
   — Весьма благодарен тебе за великодушие, — ухмыльнулся Мвога.
   — И не забудь забрать с собой этих рабынь в подарок его величеству. — Кису указал на Тенде и ее служанок.
   — Госпожа Тенде, дочь Аибу, верховного вождя Укунгу, станет супругой его величества Билы Хурумы, — высокопарно заявил Мвога. — Во дворце убара состоится торжество бракосочетания.
   — Ее продали убару, чтобы скрепить сделку, — презрительно бросил Кису. — Кто она после этого, как не рабыня?
   Лицо Тенде оставалось бесстрастным.
   — Госпожа Тенде по собственной воле стремится стать убарой Билы Хурумы, — столь же напыщенно проговорил Мвога.
   — Одной из пары сотен убар! — фыркнул Кису.
   — Она действует по собственной воле, — повторил Мвога.
   — Прекрасно, — продолжал глумиться Кису, — значит, она продает сама себя. Отлично, маленькая рабыня!
   — Она удостоена великой чести — стать спутницей убара, — сказал Мвога.
   — Видал я Билу Хуруму, — скривился Кису. — Для него любая женщина — рабыня, и не более. Я встречал в его дворце свежих, благоуханных рабынь, черных, белых и желтых. Все они хорошо знают, как доставить мужчине удовольствие. Била Хурума собрал настоящий цветник страстных и опытных красоток. Если ты не хочешь изнывать от одиночества в своих покоях, — громко произнес он, обращаясь к Тенде, — тебе придется хорошо повертеться. У тебя будет много соперниц. Ты научишься ползать у ног убара и ублажать его со всем пылом искусной рабыни.
   Тенде глядела на мятежника все так же надменно и безучастно.
   — И ты будешь делать это, Тенде, — продолжал Кису, — потому что я вижу по твоим глазам: в душе ты — настоящая рабыня.
   Тенде томно подняла правую руку, с запястья которой свисал хлыст. Рабыни испуганно замерли и опустили веера.
   Тенде грациозно встала с подушек и лениво, словно нехотя, подошла к краю платформы.
   — Тебе нечего сказать мне, милая моя Тенде, дочь предателя Аибу? — издевательски вопросил Кису.
   Вместо ответа девушка наотмашь ударила его хлыстом по лицу. Кису зажмурился, чтобы уберечь глаза.
   — Я не разговариваю с простолюдинами, — проронила Тенде и с тем же каменным лицом вернулась на ложе. По еле заметному взмаху руки рабыни снова принялись обмахивать ее веерами.
   Кису открыл глаза. Лицо его перечеркнул кровоточащий щрам. Он сжал кулаки.
   — Вперед, — приказал Мвога одному из аскари, стоявших на платформе. Тот прикрикнул на рабов, впряженных в каноэ, и копьем указал на запад. Процессия двинулась с места. Мы молча провожали ее взглядами.
   Я покосился на Кису и понял, что долго ждать мне не придется.
   — Копай! — прикрикнул аскари.
   Я глубоко погрузил лопату в ил. Теперь мне было спокойно и даже радостно.
   Мы сидели в клетке на длинном плоту. Я просунул палец под ошейник, чтобы он не так давил на горло. Вокруг распространялся болотный смрад.
   Раздалось звяканье цепи — в темноте ко мне кто-то подкрался. Я ногтем соскоблил ржавое пятнышко с цепи у ошейника. Издалека, из-за болота, доносились крики лесных, завывание крохотных длинноруких обезьянок. Около ана назад прошел дождь, небо по-прежнему было затянуто тучами. Для дела, которое нам предстояло, ночь выдалась удачной.
   — Мне нужно поговорить с тобой, — сказал Кису на ломаном горианском.
   — Не знал, что ты говоришь по-гориански, — откликнулся я, вглядываясь во тьму.
   — Как-то раз, еще ребенком, я сбежал из дому. Два года прожил в Шенди, а потом вернулся в Укунгу.
   — Наверное, деревня была тесна для тебя. Не всякий ребенок отважился бы на такое долгое и опасное путешеcвие.
   — Но я вернулся в Укунгу, — повторил он.
   — Должно быть, потому ты так радеешь за Укунгу, что когда-то сбежал из этих мест.
   — Мне нужно поговорить с тобой.
   — А что, если я не разговариваю со знатными людьми?
   — Извини меня, — сказал Кису. — Я был дураком.
   — Значит, ты все-таки решил взять пример с Билы Хурумы, который говорит со всеми?
   — А как иначе услышать другого человека и понять его?
   — Нищий может говорить и с нищим и с убаром, — сказал я
   — Это — пословица Шенде.
   — Да.
   — Ты говоришь на ушинди?
   — Немного.
   — Ты понимаешь, что я говорю? — спросил он на диалекте, которым пользовались при дворе Билы Хурумы.
   — Да, — ответил я. Ему было так же нелегко говорить на горианском, как и мне на ушинди. — Если будет непонятно, я скажу.
   Я не сомневался, что мы поймем друг друга, лавируя между двумя языками.
   — Я постараюсь говорить по-гориански, — сказал Кису. — По крайней мере, это не язык Билы Хурумы.
   — У него есть и другие достоинства, — заметил я. — Это сложный и красивый язык с обширным словарем.
   — Самый красивый язык в мире — язык укунгу, — возразил Кису.
   — Может быть. Но я его не знаю.
   Если бы меня спросили, какой язык самый красивый в мире, я бы назвал английский или горианский. Однако мне доводилось встречать людей, которые говорили то же о французском, немецком, испанском, китайском или японском Причина ясна — каждый защищает свой язык. Когда речь заходит о родном языке, все мы становимся шовинистами и слепо не желаем замечать очевидного превосходства английского языка. Или горианского. Или французского. Или немецкого, испанского, китайского, японского, хинди…
   — Я постараюсь говорить по-гориански, — повторил Кису
   — Ладно, — великодушно разрешил я и в душе облегченно вздохнул.
   — Я хочу сбежать, — сказал он. — Я должен вырваться отсюда.
   — Прекрасно. Чего мы ждем?
   — Я не знаю, как это сделать.
   — Средства для побега давным-давно у нас в руках. Мне не хватало только помощи.
   Я повернулся к Айари
   — Передай по цепи, в обе стороны, на разных языках, что сегодня ночью мы бежим.
   — Как ты собираешься это сделать? — изумился Айари.
   — Скоро увидишь.
   — А что, если кто-то побоится бежать? — спросил он.
   — Их вырвут живьем из цепи.
   — Мне это не нравится.
   — Хочешь быть первым? — осведомился я.
   — Нет, нет, — торопливо сказал Айари. — Я занят. У меня много дел. Я должен передать твои слова по цепи.
   — Как мы вырвемся на волю? — снова спросил Кису.
   Я протянул руку к его ошейнику, нащупал начало цепи и принялся перебирать по ней руками, пока не добрался, футов через пять, до ошейника следующего человека. Я плотно прижал этих двоих друг к другу и перехватил цепь возле их ошейников так, что получилась петля. Я на ощупь просунул ее снизу между концами двух бревен и вытянул вверх. Низ петли, тесно обхватывающий бревно, оказался под водой. Один из концов цепи я протянул силачу Кису, зa другой взялся сам.
   — Понял, — сказал Кису, — но, по-моему, это ненадежное средство.
   — Попроси аскари, — бросил я, — может, они предложат что-нибудь получше.
   Налегая изо всех сил, мы принялись ровными, скользящими движениями перепиливать цепью бревно. За несколько мгновений наша варварская пила рассекла кору и вгрызлась в твердую древесину. Время от времени металл повизгивал, проворачиваясь в мокром дереве, но большей частью работа шла бесшумно — звуки не вырывались из-под темной поверхности воды. Аскари сделали большую ошибку, оставив нас в цепях в клетке на бревенчатом плоту. Работу пришлось приостановить только раз, когда мимо нас в каноэ проплывал патруль аскари.
   Руки мои, истертые цепью, начали кровоточить. Один человек из цепочки подполз ко мне поближе.
   — Это безумие! — горячо зашептал он. — Я против!
   — Значит, придется тебя убить.
   — Я передумал. Я с вами!
   — Вот и славно.
   — Осторожней, — предупредил кто-то другой, — вода хорошо проводит звуки. Шум может привлечь тарлариона… или рыбу, а уж она-то точно привлечет тарлариона.
   Звук действительно распространяется под водой гораздо быстрей, чем на поверхности.
   — Ничего, — сказал я, — тарларион понюхает, да и уплывет.
   — Тьма кромешная, — проворчал Айари. — В такую ночь только и жди рейдеров.
   В этот миг бревно у самых моих ног начало поддаваться. Я передвинул цепь ближе к краю, и мы с Кису налегли на нее что было сил, пока наконец не выломали внушительный кусок дерева. Тяжело дыша, я согнулся над проемом в плоту и принялся расчищать его, выламывая острые щепки.
   — Теперь подождем немного, — сказал я.
   Слышно было, как крупный тарларион трется о дно плота. Я поудобней перехватил петлю окровавленными руками, намереваясь огреть зверя цепью, если он сунет морду в отверстие.
   — Прикройте бревно, — торопливо зашептал кто-то, — и притворитесь, будто спите!
   Мы сгрудились вокруг дыры; одни сели, опустив головы, другие улеглись на бревна плота. Свет факела на миг озарил плот — мимо прошло еще одно каноэ с десятью вооруженными аскари на борту. Они не обратили на нас особого внимания.
   — Боятся рейдеров, — бросил Айари. Когда опасность миновала, я сказал:
   — Пришлите сюда первого в цепи. Его вытолкнули ко мне. Лицо этого человека не светилось радостью.
   — Я пошел бы первым, — объяснил ему я, — но не могу. Я, видишь ли, в середине цепочки.
   — А может, первым пойдет тот, кто замыкает цепь? — с надеждой предложил он.
   — Блестящая идея, — сказал я, — но боюсь, что ему она не понравится. К тому же его еще нужно звать, а ты уже здесь.
   — А если там тарларион?
   — Боишься?
   — Да, — признался он.
   — Правильно делаешь. Там наверняка тарларион, и не один.
   — Я не пойду!
   — Вдохни глубже, — приказал я ему, — и вперед. Пойдешь к плоту, на который мы грузим ил. Там лопаты.
   — Я не пойду!
   Я схватил его и головой вниз сунул в дыру. Через несколько мгновений он вынырнул с другой стороны клетки, фыркая и отплевываясь. Второй, толстяк, с трудом протиснулся в отверстие; за ним — третий, четвертый, пятый… Я, Айари, Кису — все сорок шесть каторжников один за другим выбрались из клетки.
   — Разбирайте лопаты, — велел я, — и тащите плот.
   — Куда мы двинемся? — спросил Айари.
   — Иди за мной!
   — Но ты идешь на запад!
   — Нам нужно освободиться, — объяснил я. — В цепях мы далеко не убежим. На западе нас искать не будут. К тому же всего в пасанге отсюда находится остров кузнецов.
   — Значит, там есть инструменты! — обрадовался Айари.
   — Вот именно.
   — Только не на запад! — взмолился один из цепочки. — Лучше уж на восток, или на юг, или на север, в леса!
   Кису молча размахнулся и ударил возражавшего в висок. Тот рухнул как подкошенный. Я посмотрел на Кису:
   — Что скажешь, мфалме? Кису расправил плечи:
   — Надо идти на запад.
   Согласие Кису обрадовало меня донельзя. Без его помощи мне было бы трудно навязать цепочке свою волю. Когда Кису ударил этого парня, я понял, что он готов двигаться на запад, и задал вопрос лишь затем, чтобы он объявил об этом во всеуслышание. Таким образом, я убил двух зайцев — воспользовался авторитетом Кису, чтобы убедить народ, и подчеркнул, что с уважением отношусь к его мнению.
   Последнее, между прочим, было не далеко от истины. Называя Кису «мфалме», я тем самым дал понять и ему и остальным, что признаю его высокий статус в Укунгу. О том, что было бы, не согласись он со мной, я боялся даже думать. Скорее всего, одному из нас пришлось бы умереть.
   Вскоре вся цепочка шагала по воде на запад. Впереди, с лопатами наперевес, шагали мы с Кису и те, кто был между нами. Остальные тянулись сзади, подталкивая плот с илом.
   — А ты толковый парень, — сказал мне Кису.
   — Скажи, ты согласен, что идти на запад — самый разумный выход?
   — Да.
   — Им и в голову не придет, что мы направимся туда. К тому же там кузнечный инструмент…
   — И кое-что еще, — добавил Кису.
   — Что же?
   — Увидишь.
   — Аскари! — воскликнул Айари. — Вон, впереди.
   — Скажем, что рейдеры устроили набег, поэтому другие аскари освободили нас и отправили на запад, в безопасное место. Они даже дали нам с собой лопаты.
   — Эй, кто там? — крикнул аскари. — А ну стоять!
   Мы покорно остановились. Я с досадой отметил, что аскари оказалось гораздо больше, чем я ожидал, — около двух десятков, все с копьями и щитами. Это были офицеры, о чем недвусмысленно говорили их головные уборы с белыми перьями. В ночном бою эти перья помогают отличить своих от врагов, но в то же время служат мишенью для неприятеля, подобно гусарским киверам.
   — Там рейдеры! — испуганно выкрикнул Айари, указывая назад. — Аскари освободили нас и приказали идти на запад, искать защиты.
   — Рейдеры! — воскликнул аскари, оборачиваясь к своим.
   — И немудрено, в такую-то ночь, — проговорил другой.
   — Вы защитите нас, правда? — взмолился Айари.
   — А где те аскари, что отпустили вас? — недоверчиво спросил офицер.
   — Сражаются! — ответил Айари.
   — Бей в барабаны! — приказал один аскари другому, и тот ринулся прочь. — Готовься к бою! В колонну по два! Аскари мгновенно выстроились в колонну.
   — А как же мы? — не унимался Айари. — Кто нас защитит?
   — Бегом в тыл! — приказал старший аскари. — Там вы будете в безопасности.
   — Спасибо, спасибо! — Айари расплылся в улыбке.
   — Поживей! — приказал офицер.
   Мы поспешили на запад, аскари — на восток. Вскоре до нас донесся барабанный бой. За короткое время нам встретились два каноэ, полные вооруженных до зубов аскари, и две пешие колонны.
   — Они быстро поймут, что это ложная тревога, — сказал Кису.
   Я изо всех сил подгонял цепочку, и очень скоро мы добрались до острова кузнецов.
   Привлеченные шумом кузнецы выбежали из хижин.
   — Что стряслось? — спросил тот, что держал факел.
   В мгновение ока кузнецов окружила цепочка отчаявшихся, готовых на все невольников.
   — Снимите с нас оковы, — велел я.
   — Ни за что! — воскликнул кузнец.
   — Значит, мы снимем их сами, — сказал Айари.
   Каторжники угрожающе подняли лопаты. Кольцо сомкнулось.
   Кузнецы без лишних слов двинулись к наковальне. Ловкими, умелыми ударами они живо освободили нас от ошейников и цепей, после чего мы затолкали их в хижину, связали ио рукам и ногам и заткнули им рты пучками болотной травы. Выйдя наружу, я запер дверь, иначе кузнецы могли бы стать легкой добычей тарлариона, вздумай тот выползти на берег.
   — Расходимся, — приказал я. — Теперь каждый за себя.
   Бывшие невольники в мгновение ока скрылись во тьме. На острове остались только Кису, Айари и я.
   — Куда ты теперь? — спросил Кису.
   — Мне нужно на восток, — ответил я, — к реке Уа. Я преследую человека по имени Шаба.
   — Может статься, что мне это на руку, — мрачно усмехнулся Кису.
   — Не понимаю.
   — Поймешь, — пообещал он. — Всему свое время.
   — Угрожаешь?
   Кису положил руки мне на плечи:
   — Нет! Клянусь урожаем Укунгу.
   — Тогда я совсем тебя не понимаю.
   — Поймешь, — повторил он.
   — Мне нужно спешить, время не ждет. Я хочу вернуть свою рабыню, — сказал я, думая о хорошенькой белокурой дикарке, которую раньше звали Дженис Прентис.
   — Так вот почему ты велел захватить плот, — улыбнулся Кису.
   — Ну конечно.
   — Пожалуй, я тоже прихвачу с собой рабыню, — задумчиво сказал он.
   — Так я и думал.
   — Не понимаю, — вступил в разговор Айари, — почему аскари до сих пор не пустились за нами в погоню. Они наверняка уже поняли, что тревога была ложной.
   — Не будем терять времени, — сказал Кису.
   Мы погрузили лопаты на плот и, толкая его перед собой, двинулись во тьму, на запад.
   — Почему ты не сражаешься на востоке, вместе с остальными аскари? — спросил Айари.
   — Я охраняю госпожу Тенде. А кто ты такой? В чем дело?
   — Где цепочка каторжников? — продолжал Айари.
   — Не знаю… Но кто ты? Что это за плот?
   — Я — Айари. Это — плот, на который каторжники грузят ил.
   — Каторжники там, на востоке, — махнул рукой аскари. — Мы проходили мимо них утром.
   — Что тут происходит? — спросил Мвога, появившийся с восточного края платформы.
   — Здешний работник спрашивает, где цепочка каторжников, — объяснил аскари.
   Мвога уставился в темноту, пытаясь разглядеть Айари. Ясно, что работник, а не невольник, раз на нем нет цепей. Должно быть, плот отвязался, и он разыскивает его. Не очень-то разумно делать это ночью…
   — Для такой важной особы, как госпожа Тенде, одного охранника мало, — заметил Айари.
   — Не бойся, приятель, — сказал Мвога. — Их тут двое. Айари усмехнулся:
   — Это все, что я хотел услышать.
   — Не понимаю… — растерялся Мвога.
   Двумя ударами лопаты мы с Кису почти одновременно оглушили обоих стражников. Со стороны Мвоги было весьма любезно сообщить нам, сколько их осталось. Остальные поспешили на восток, на помощь своим.
   Мвога огляделся по сторонам. Не проронив ни звука, даже не подумав выхватить кинжал, он спрыгнул в воду и, растворился во мгле.
   Скованные цепью рабы, которые днем волокли каноэ, сидели тихо — Айари успел их предупредить. Ночную тьму оглашал барабанный бой.
   — Я не могу уснуть, — капризно протянула Тенде, выбираясь из шелкового шатра.
   И тут она увидела Кису.

24. МЫ ДОБЫВАЕМ КАНОЭ. КИСУ ДЕЛАЕТ ТЕНДЕ СВОЕЙ РАБЫНЕЙ

   Светало. Мы толкали перед собой плот.
   Мимо тянулись разрозненные отряды аскари; многие из них были ранены. Справа, примерно в сотне ярдов от нас, медленно проплыло каноэ. Сидевшие в нем аскари истекали кровью и почти не могли грести.
   Место, где был причален плот, с которого нам удалось бежать, мы миновали более ана назад.
   — Выходит, рейдеры все-таки устроили набег, — сказал Кису
   — Что же, — заметил Айари, — ночь была подходящая. Перед нами тянулась светло-серая полоска горизонта — на Горе, как и на Земле, солнце восходит на востоке.