Норман Джон. Исследователи Гора

   — Если господин желает взять свою рабыню, пусть он пoскорей сделает это и позволит мне ползти на место.
   Я сжал ее лицо в ладонях.
   — Мне больно, господин! — взмолилась девчонка.
   — Ты думаешь, что мое терпение беспредельно? — повторил я.
   — Я готова исполнить все, что велит господин.
   Я видел, что она по-настоящему боится, и еще сильней стиснул ее лицо.
   — Ты думаешь, что мое терпение беспредельно?!
   — Я не знаю, господин, — пролепетала она.
   — Всякое терпение рано или поздно кончается.
   — Да, господин.
   — В один прекрасный день кончится и мое. Берегись этого дня!
   — Да, господин. Я разжал руки.
   — Господин хочет меня сейчас? — пролепетала дикарка белыми от страха губами.
   — Нет, — ответил я. — Убирайся.
   — Хорошо, господин. — Она поползла на место.
   Я повернулся на спину, положил руки под голову и уставился в ночное небо, на звезды и луны Гора.
   Я слышал, как девчонка в отчаянии царапает дно каноэ — несчастная рабыня, которую отверг ее господин.

26. МЫ ВХОДИМ В ВОДЫ РЕКИ УА И СЛЫШИМ БАРАБАННЫЙ БОЙ

   Белокурая рабыня погрузила весло в воду.
   — Есть ли конец у этого озера? — вздохнула она.
   — Есть.
   Мы плыли по Нгао уже двадцатый день, питаясь рыбой и утоляя жажду озерной водой. На воде появились коричневатые пятна; запахло цветами. Я знал, что вот-вот покажется устье реки Уа.
   — Вы везете рабынь в опасные места? — спросила моя белокурая дикарка.
   — Да.
   Она вздрогнула, но не сбилась с ритма и продолжала грести. За последние несколько дней она то и дело обращалась ко мне, но я ограничивался краткими обрывистыми репликами либо не отвечал вовсе, а один раз даже заткнул ей рот ее же волосами и завязал лоскутом кожи.
   Блондинка усердно работала веслом, несчастная оттого, что впала в немилость у своего господина.
   — Уверен, что мы вот-вот подойдем к Уа! — крикнул Айари с носа каноэ.
   — Посмотри на воду, — сказал Кису — Чувствуешь запах цветов и леса? По-моему, мы уже вошли в устье.
   Я изумился. Неужели устье реки может быть таким широким?
   Кису указал в небо:
   — Смотрите, миндар!
   Мы задрали головы и увидели короткокрылую птицу с острым хищным клювом и ярким желто-алым оперением.
   — Это лесная птица, — объяснил Кису.
   Миндару свойственны краткие, стремительные перелеты; шумно хлопая крыльями, он носится между ветвями, охотясь на личинок и гусениц. Пестрые перья делают его неразличимым среди цветов.
   — Ничего себе, — сказал Айари, указывая влево. На песчаной отмели нежился под солнышком тарларион. Заметив нас, он скользнул вниз и скрылся под водой.
   — Все, — сказал Кису. — Мы уже в реке.
   — По-моему, это просто коса вдается в озеро, — предположил Айари.
   — Нет, — снисходительно рассмеялся Кису. — Это не коса, а речной остров. Их тут полным-полно.
   — Куда повернем? — спросил я.
   — Направо, — уверенно сказал Кису.
   — Но почему? — спросил я.
   Для меня, как для англичанина, привычнее поворачивать налево. Подобным образом встречный оказывается со стороны руки, держащей меч. Всегда лучше, чтобы люди попадались тебе с этой стороны. Так надежней. К большому моему удовольствию, на Горе, как в Англии, принято левостороннее движение. Гориане — благоразумный народ. Подобно землянам, они большей частью правши. И немудрено — почти все жители Гора произошли от людей. В горианском, как и во многих земных языках, незнакомец и враг обозначаются одним и тем же словом…
   — В любую деревню на берегу Нгао принято входить справа, — сказал Кису
   — Почему так?
   — Потому что человек при этом открыт для удара клинка, — пояснил он.
   — Но разве это разумно?
   — А как еще показать, что ты пришел с миром?
   — Любопытно… — протянул я.
   Лично я предпочел бы заходить слева. Что, если тебя встречают вовсе не с миром? Я воин и хорошо знаю, что одна восьмая ина — ровно столько времени требуется, чтобы повернуться к противнику другим боком, — может стоить жизни.
   — Если в этих краях живут люди и если их обычаи схожи с обычаями Нгао и Укунгу, мы должны показать им, что пришли с добрыми намерениями. Это убавит нам забот.
   — Звучит здраво.
   Мы повернули каноэ направо, и через половину ана остров уже был по левую руку от нас. В длину он достигал нескольких пасангов.
   — А я думаю, в этих местах никто не живет, — сказал Айари. — Мы зашли слишком далеко на восток.
   — Может, ты и прав, — пожал плечами Кису. И в этот миг до нас донесся, барабанный бой.
   — Ты понимаешь язык барабанов? — спросил я у Айари. Он покачал головой.
   — А ты, Кису?
   — Нет. Но и так ясно, что они извещают о нашем появлении.

27. ДЕРЕВНЯ РЫБАКОВ. РАБЫНЯ МОЛИТ О ПРИКОСНОВЕНИИ. АЙАРИ ДОБЫВАЕТ СВЕДЕНИЯ

   Люди метались по пристани и кричали что-то невразумительное. От берега далеко в воду уходил двойной ряд обструганных бревен с множеством перекладин, скрепленных лианами. С перекладин на веревках свисали длинные плетеные корзины конической формы, служившие рыбацкими сетями.
   — Прочь! Прочь! — завопил один из них, сначала на ушинди, а затем на укунгу. На причале были только мужчины и мальчишки, все кричали и отчаянно жестикулировали. Сквозь лес на берегу проглядывали хижины. На крышах из пальмовых листьев рядами вялилась на солнце рыба. Из деревни к берегу начали сбегаться женщины, подгоняемые любопытством.
   — Прочь! — снова заорал тот тип на ушинди, потом на укунгу.
   — Мы — друзья! — на ушинди выкрикнул Айари.
   — Уходите! — повторил парень на ушинди. Видимо, это был местный полиглот. Остальные — семеро мужчин и столько же ребятишек — двинулись к краю причала, умело балансируя на тонких бревнах, с явным намерением обратить нас в бегство.
   — Хотел бы я знать, — проговорил я, — был ли здесь Шаба и как давно.
   Несколько человек принялись размахивать ножами.
   — Не слишком-то они дружелюбны, — заметил Айари
   — Плохо, — сказал Кису. — Нам не помешало бы запастись едой, мачете и прочим товаром.
   — И на что ты намерен все это купить? — спросил я.
   — У тебя есть золотая цепь — подарок Билы Хурумы. Я коснулся ожерелья:
   — И то верно.
   Я снял цепь и потряс ею перед туземцами. Но те по-нрежнему были полны решимости гнать нас прочь.
   — Бесполезно, — огорченно проговорил Айари.
   Даже дети угрожающе кричали на нас, подражая взрослым, хотя по существу им до нас не было дела — просто они нашли себе замечательное занятие. Словом, первое поселение, оказавшееся на нашем пути через ан после того, кaк мы миновали первый остров, встретило нас весьма негостеприимно.
   — Поплыли отсюда, — сказал Кису.
   Я услышал пронзительный вопль и, рывком обернувшись, успел заметить, как мальчик лет восьми рухнул с мостков в воду. Течение немедленно подхватило его и стремительно понесло. Не думая ни секунды, я бросился в воду. Вынырнув, я услышал, как Кису велит разворачивать лодку. Я плыл так быстро, что давно уже должен был догнать мальчика, но его нигде не было видно. Через несколько мгновений каноэ оказалось рядом со мной.
   — Где он? — крикнул я Айари. — Ты его видишь?
   — С ним все в порядке, — ответил тот. — Залезай.
   — Так где же он? — спросил я, забираясь в каноэ.
   — Да вон, — ответил Кису.
   Я оглянулся и, к своему изумлению, увидел, что мальчишка, ухмыляясь от уха до уха, карабкается на мостки.
   — Зря ты испугался, — сказал Айари. — Он плавает как рыба.
   Только тут до меня дошло, что никто из местных не бросился спасать ребенка. Но ведь он же кричал! И мне действительно показалось, что его относит течением…
   Один из людей на причале дружелюбно махнул нам рукой и спрятал в ножны зазубренный клинок — рыбацкий нож. Мы поплыли к мосткам. Мужчина тем временем подал сорванцу руку, помогая выбраться наверх. Я обратил внимание на то, как взрослые и дети уверенно и ловко передвигаются по гладким, скользким бревнам. У этого ребенка было не больше шансов упасть с мостков, чем у земного мальчишки — споткнуться на ровном месте.
   Малец ухмылялся, глядя на нас; его приятели тоже потешались вовсю. Мужчина — должно быть, отец — погладил его по голове и похвалил. Ну что же, маленький негодяй отлично выполнил свою роль.
   — Причаливайте, — сказал на ушинди тот самый грамотей, что раньше обращался к нам на двух языках. — Вы хотели спасти мальчика. Значит, вы — наши друзья. Добро пожаловать в деревню.
   — Это был розыгрыш, — сказал Кису.
   — Понятно, — проворчал я.
   — И какой ловкий розыгрыш, — добавил Айари
   — Я не люблю, когда меня разыгрывают, — нахмурился Кису.
   — Наверное, на реке лишняя осторожность не помешает, — предположил я.
   — Наверное, — буркнул Кису.
   Мы причалили каноэ к мосткам и выбрались на берег.
   Девушкам мы связали руки за спиной и усадили их в грязь. От запястий рабынь веревки тянулись к низкому, утопленному в землю рабскому шесту.
   Жители деревни устроили нас на ночлег в крытой пальмовыми листьями плетеной хижине. В глиняной чаше тускло горея огонь.
   Стемнело. В деревне пели, плясали и веселились. Мы с Кису сидели у огня друг напротив друга.
   — Где Айари?
   — Остался побеседовать с вождем. Ему пока не все ясно.
   — Что еще он хочет выяснить?
   — Не знаю.
   Нам уже было известно, что около ста двадцати человек, некоторые из них в голубых туниках, на трех лодках проследовали мимо деревни не останавливаясь.
   Мы сильно отстали от Шабы и его людей.
   — Господин, — позвала Тенде.
   — Да, — откликнулся Кису.
   — Мы совсем голые.
   — Ну и что?
   — Ты обменял шелковый лоскут, который я носила на бедрах. Ты обменял раковины с моей шеи и даже с моей лодыжки!
   — Да, — сказал Кису.
   Как ни странно, ракушки и шелк оказались в большой цене у местных рыбаков. Раковины были с островов Тассы, здешние жители никогда таких не видали. Шелка в этих краях тоже не знали. Естественно, мы тут же отдали туземцам бусы всех рабынь, шелковую тряпицу с бедер Тенде и куски черно-красного репса, служившие юбками белым рабыням. Золотую цепь, подарок Билы Хурумы, мы, хорошенько подумав, решили придержать на черный день. В цивилизованных краях ей конечно же цены не было, но здесь она стоила не дороже, чем стальной нож или медная проволока. В обмен на свои товары мы получили две корзины вяленой рыбы, мешок мяса и овощей, отрез ткани, сплетенной из коры бобового дерева и выкрашенной в красный цвет, горсть ярких деревянных бус и, что было важней всего, два тяжелых ножа с изогнутым лезвием в два фута длиной — панги. Последнее приобретение особенно обрадовало Кису. Я не сомневался, что панги рано или поздно нам пригодятся.
   — Мне это не нравится, Кису, — сказала Тенде. Разъяренный Кису одним прыжком очутился возле нее и залепил девушке мощную пощечину.
   — Ты осмелилась произнести вслух мое имя, рабыня? Рабыня лежала на боку у его ног, с окровавленным ртом и спутанными руками, привязанная к рабскому шесту.
   — Господин, прости! — в ужасе лепетала она. — Пощади меня, господин!
   — Я вижу, что совершил ошибку, позволив тебе носить одежду и украшения, гордячка, — сказал Кису.
   — Прости меня, господин! — плакала девушка.
   Рабыням разрешалось надевать только те наряды и украшения, которые господин сочтет подходящими; то же относилось и к косметике. Естественно, время от времени господин оставляет рабыню обнаженной.
   — Кажется, я нашел еще кое-что для продажи, — сквозь зубы процедил Кису.
   — Что? — Тенде замерла в страшном предчувствии.
   — Вот эту дрянь, которая валяется у меня под ногами!
   — Господин! — только и могла вскрикнуть девушка.
   — Интересно, — раздумывал вслух Кису, — что нам за тебя дадут…
   — Не продавай меня, господин! — взмолилась Тенде.
   Она прекрасно понимала, что являет собой такой же товар, как кусок мяса, нож, отрез ткани, тарск или вуло. Она была обыкновенной невольницей.
   — Да и рабыня из тебя никудышная, — продолжал размышлять Кису.
   — Я исправлюсь! — горячо пообещала она, пытаясь встать на колени. — Позволь мне сегодня ночью доставить тебе удовольствие! Я принесу тебе такое наслаждение, о каком ты даже не догадывался! Ты будешь так доволен мною, что утром передумаешь меня продавать!
   — Тебе будет трудно сделать это со связанными руками, — хмыкнул Кису.
   Тенде в страхе смотрела на него.
   Кису отвязал ее от шеста и, не развязывая рук, повел к дальней стене хижины. Там поставил ее на колени, лениво разлегся под стеной, опираясь на локоть, и вопросительно глянул на девушку.
   — Да, господин, — прошептала рабыня и покорно принялась ублажать своего хозяина.
   Я сидел над глиняной чашей, в которой едва теплился огонь, и размышлял. Рано поутру нам снова предстоит отправиться в путь. Шаба ушел далеко вперед. Интересно, почему он вообще решил бежать на Уа. Имея кольцо, он мог без труда затеряться на бескрайней поверхности Гора, однако выбрал опасный, неведомый путь по огромной реке. Неужели он думал, что преследователи не отважатся идти за ним в эти таинственные, безлюдные дебри? Неужели не понимал, что ради кольца я, ни минуты не раздумывая, брошусь в погоню не то что в тропические леса Уа, но даже на край света? В таком случае Шаба сделал серьезную ошибку. При его остром, изворотливом уме это весьма странно.
   До меня донесся шепот:
   — Господин!
   Я обернулся.
   Белая рабыня отползла от шеста, насколько позволяла веревка, и окликала меня, стоя на коленях со связанными руками. Это была не белокурая дикарка, которую раньше звали Дженис Прентис, а вторая, купленная ей в пару в качестве подарка Тенде от Билы Хурумы. Она тоже была светловолоса и тоже родом с Земли — судя по акценту, двум пломбам во рту и следу от прививки оспы. Как и у дикарки, на левом ее бедре стояло стандартное клеймо каджейры.
   — Господин, — повторила девчонка. Белокурая дикарка, сидя в грязи у рабского шеста, зло глядела на нее.
   — Да? — отозвался я.
   — Я отползла от шеста и стою перед тобой на коленях.
   — Ну и что?
   Она потупила взгляд:
   — Умоляю тебя, прикоснись ко мне. Светловолосая дикарка задохнулась от возмущения. Из дальнего конца хижины доносились сладострастные вздохи Кису и Тенде.
   Девушка подняла голову:
   — Я умоляю тебя. Меня переполняет желание.
   Дикарка снова задохнулась — на сей раз от изумления. Ей казалось невероятным, что женщина может открыто признаваться в своей чувственности. Ну конечно! По ее мнению, девушке зазорно не только говорить о своем желании, но и вообще его испытывать.
   — Рабыня! — злобно выкрикнула она. — Рабыня!
   — Да, я рабыня, — с вызовом ответила девушка и снова обратилась ко мне: — Умоляю тебя, господин.
   Я подошел к ней, но не настолько близко, чтобы она могла меня коснуться.
   — Пожалуйста…
   — Ты не горианка, — проговорил я.
   — Уже горианка. Я маленькая горианская рабыня.
   — Ты пришла из мира, который называется Землей?
   — Да.
   — И давно ты на Горе?
   — Шестой год.
   — А как ты попала сюда?
   — Не знаю, — ответила девушка. — Однажды вечером я легла спать в своей собственной комнате, в своем привычном мире, а проснулась уже на горианском рынке, закованная в цепи. Мне кажется, меня везли на Гор много дней.
   Я кивнул. В дороге горианские охотники за рабами, как правило, оглушали свою добычу наркотиками.
   — Как тебя зовут?
   — Как будет угодно господину.
   — Правильный ответ. Она улыбнулась.
   — У меня было много имен. Многие мужчины владели мною.
   — А как тебя звали раньше, на Земле?
   — Элис, — ответила она. — Элис Варне.
   — Но это же два имени?
   — Да, господин. Элис — имя, Варне — фамилия.
   — Элис — это обычное имя рабыни, — заметил я.
   — В этом мире — да. Но в моем прежнем мире так называли и свободных женщин.
   — Забавно, — хмыкнул я.
   Девушка улыбнулась. Даже рабыням горианского происхождения часто дают земные женские имена. Они возбуждают мужчин и зачастую повышают цену на девушку. Такой обычай объясняется очень просто. Девушек привозят на Гор в качестве рабынь, поэтому мужчины воспринимают их имена как атрибут рабства. Горианам, даже самым образованным, трудно поверить, что в своем мире эти женщины были свободными — слишком уж лакомый кусочек они собой представляют. «Если они и были свободны, то только по недосмотру, — говорят на Горе и обычно добавляют: — Теперь-то они там, где им следует быть. Из ошейника не вырвешься!» И это правда. Девушек земного происхождения на Горе почти никогда не освобождают из рабства. Слишком уж они хороши и желанны. Когда такая красотка стоит перед тобой на коленях, только безумец может снять с нее ошейник.
   Еще одна горианская пословица гласит, что нет ничего совершенней, чем стальной ошейник, защелкнутый на шейке прекрасной землянки. Хочу предупредить женщин, которым случится читать эти строки: если злая судьба забросит вас на Гор, не надейтесь получить свободу. Для вас же будет лучше как можно быстрей и прилежней пройти курс рабыни и полностью отдать себя во власть своего господина. Можете сколько угодно ненавидеть ошейник и пытаться от него избавиться, но все это тщетно. Вы навсегда останетесь рабыней.
   — Я назову тебя Элис, — сказал я.
   — Спасибо, господин.
   — Теперь это имя рабыни.
   — Я знаю.
   — Приятно ли тебе снова носить свое прежнее свободное имя?
   — Мне оно нравится, — сказала Элис, — оно восхитительно; мне достаточно его звука, чтобы дрожать от страсти.
   Она подалась ко мне; веревка натянулась до предела.
   — Говорят, что все земные женщины — прирожденные рабыни, — улыбнулся я.
   — Это правда, — нежно прошептала Элис.
   — И еще говорят, что они — самые жалкие и ничтожные из рабынь.
   — И это правда, господин. — Она потупилась. — Это мне хорошо объяснили на Горе. — Она снова посмотрела мне в глаза. — Пожалуйста, возьми меня. Я — земная женщина, из которой сделали горианскую рабыню. Тебе не нужно относиться ко мне с уважением, как к свободной женщине Гора. Я всего лишь рабыня. Презирай меня!
   — Я и так презираю тебя.
   — Благодарю тебя, господин. Я — пленница с Земли, самая жалкая и ничтожная из рабынь. Возьми же меня и не щади. Мучай меня! Сделай мне больно!
   Я стиснул ее в объятиях так, что хрустнули косточки.
   — Возьми меня сильно, грубо! Возьми меня так, чтобы я испугалась, будто вот-вот умру!
   Я впился ртом в ее горло Она запрокинула голову.
   — Рабыня! Рабыня! — с отвращением выкрикнула белокурая дикарка.
   — Да, я рабыня! — задыхалась в моих объятиях Элис.
   Я повалил ее в грязь.
   Я оставался с ней долго, очень долго. Но развязывать ей рук не стал. Пока мне это было ни к чему.
   Светловолосая дикарка с досадой отвернулась. Она лежала в грязи, на боку, стиснув кулачки, и чуть слышно всхлипывала.
   Ну что ж, подумал я, пройдет всего несколько дней, и она тоже приползет на коленях со связанными за спиной руками, слезно моля господина прикоснуться к ней…
   Айари вернулся в хижину поздней ночью. Девушки уже спали. Кису вернул Тенде на прежнее место. Она свернулась калачиком в грязи под рабским шестом, рядом с белыми рабынями.
   — Что узнал? — спросил я у Айари.
   — Кроме твоего Шабы, — ответил он, — здесь проплывал и кто-то другой. Я с трудом выпытал это у вождя. Еще два человека подтвердили его слова, хотя и очень неохотно.
   — Они не хотели говорить об этом?
   — Еще как не хотели! Боялись даже упоминать об увиденном.
   — Что же такое они видели? — спросил я.
   — Нечто.
   — А точнее?
   — Не сказали. Слишком уж напуганы. — Айари посмотрел мне в глаза: — Боюсь, не только мы ищем твоего Шабу.
   — Кто-то еще преследует его? — спросил Кису.
   — Так мне показалось, — мрачно произнес Айари.
   — Забавно, — произнес я, вытягиваясь у огня. — Давайте спать. Рано утром — в путь.

28. ЯЩИК В РЕКЕ

   — Эй, глядите! — крикнул Айари — Правей! Мы повернули наше легкое суденышко направо.
   — Вижу, — сказал я.
   Мы были уже в четырех днях пути от рыбацкой деревеньки, где нам оказали столь радушный прием. За эти дни мы миновали еще два селения, жители которых кормились земледелием, но ни в одно из них мы не заходили.
   Река в этих местах шириною была около трех сотен ярдов. Ночами мы причаливали к берегу, хорошенько прятали каноэ, уходили от реки не меньше чем на полпасанга и лишь тогда устраивались на ночлег. Все эти меры предосторожности позволяли нам избегать встреч с тарларионами, которые редко забирались в глубь суши.
   По правому борту нашего каноэ плыл ящик. Он почти полностью скрывался под водой и, судя по всему, был большой и тяжелый. Я ухватился за металлические ручки, втащил ящик в каноэ и тупой стороной панги вскрыл кольцо-замок. Кольца-замки бывают разные; это представляло собой навесной кодовый замок с вращающимися металлическими дисками, на которые были нанесены горианские цифры. Если выстроить их в нужном порядке, задвижка легко открывается. Такие системы не отличаются высокой надежностью. Наверняка содержимое ящика не представляет особой ценности.
   Я откинул крышку.
   — Ничего себе, — хмыкнул Кису.
   В ящике в беспорядке валялись мотки проволоки, осколки зеркал, булавки, ножи, нитки бус, щедро пересыпанные ракушками и цветными стеклышками.
   — На продажу, — сказал Кису.
   — С лодок Шабы, — заметил Айари.
   Мы высыпали все эти богатства в один из мешков, приобретенных в рыбацкой деревне, а раскрытый ящик и выломанный замок выбросили в реку.
   — В пути глядеть во все глаза! — предупредил Кису.
   — Разумная мысль, — кивнул я.

29. ТКАНЬ ИЗ КОРЫ И БУСЫ

   Мы сидели вокруг костра в тропическом лесу, в половине пасанга от реки.
   Невдалеке от нашей стоянки прошуршал гигантский колючий муравьед, длиною больше двадцати футов. Узкий хищный язык то и дело высовывался из его пасти.
   Белокурая дикарка вздрогнула и подползла ближе ко мне.
   — Он не опасен, — успокоил ее я. — Если, конечно, его не раздразнить.
   Муравьед питается белыми муравьями, или термитами. Мощными когтистыми лапами, способными распотрошить даже ларла, он разрушает муравейники — глиняные башни, высота которых достигает порой тридцати пяти футов. Длиннющим четырехфутовым языком, покрытым клейкой слюной, муравьед загребает в трубообразный рот сразу несколько тысяч муравьев.
   Девушка отползла, все еще дрожа от страха. Обнаженная женщина, и к тому же рабыня, на варварской планете Гор… Здесь не приходится рассчитывать на помощь и защиту мужчин, но ничего другого ей не оставалось.
   Огромный красный кузнечик взвился в воздух рядом с костром и исчез в кустах.
   — Ой! — взвизгнула дикарка и снова невольно подалась ко мне, однако сдержалась и низко опустила голову.
   Кису ножом отхватил лоскут грубого красного полотна из коры дерева под, которое мы приобрели несколько дней назад в рыбацкой деревне. Эта ткань похожа на джутовую мешковину, но гораздо мягче, возможно, потому, что в краску добавляют пальмовое масло.
   Тенде не сводила с него глаз.
   Я ухмыльнулся.
   — Я чем-то рассмешила господина? — с обидой произнесла белокурая дикарка.
   — Я вспомнил, что случилось днем, — ответил я.
   — Ох, — потупилась она.
   Днем, уже ближе к сумеркам, когда мы вышли на берег, она запуталась в паутине большого каменного паука. Своим названием паук обязан привычке складывать лапки и поджимать их под себя. В таком виде он действительно похож на камень — замечательный пример маскировки! От паука к паутине тянется тонкая нить. По ней пауку передается каждое колебание паутины. Удивительно, но паук не реагирует, если паутина просто дрожит на ветру или если добыча, запутавшаяся в ней, слишком мала и не стоит беспокойства. Когда добыча, напротив, чересчур велика, а может быть, даже опасна, паук тоже не показывается. Зато как только в сеть попадется птица или маленький зверек — листовой урт или крошечный тарск, — паук тут как тут. Когда белокурая дикарка с криком принялась отрывать паутину от лица и волос, паук не появился. Я оттащил девушку в сторону и пощечиной заставил умолкнуть. Пока она, всхлипывая, отряхивалась, я проследил, куда ведет паучья нить. Она вывела меня на паука, которого я бы ни за что не отличил от черного камня. Я ткнул его палкой, и он поспешно ретировался.
   — Тебе незачем было бить меня, — с упреком в голосе сказала дикарка.
   — Прикуси язык, — отрезал я.
   — Да, господин, — пролепетала она и умолкла.
   Одно то, что рабыня вызвала крошечное неудовольствие господина, — более чем весомая причина, чтобы ее ударить. На самом деле для этого вообще не требуется никакой причины. Мужчина может бить рабыню всякий раз, как ему заблагорассудится, и невольницы прекрасно это понимают. Наказание идет им на пользу. В данном случае я ударил дикарку не только потому, что меня разозлили ее дурацкие вопли, — я испугался, что ее крики выдадут наше присутствие. Неизвестно, кто или что может скрываться в этих зарослях…
   Дикарка осмелилась нарушить молчание:
   — Господин?
   — Да, — сказал я.
   — По-моему, сегодня днем тебе незачем было бить меня. Но, — добавила она задумчиво, — не мне об этом судить. Ведь ты — господин, и ты лучше знаешь, что нужно делать.
   Я с интересом глянул на нее.
   — Ведь рабынь не бьют без причины, — продолжала размышлять она.