Страница:
Белокурая дикарка палочкой шевелила угли в костре. Я молча наблюдал за ней.
В тропическом лесу нельзя разбивать лагерь под большими деревьями. Из-за обилия влаги корни деревьев не уходят глубоко в землю, но растут во все стороны почти горизонтально, и ураганный ветер с легкостью вырывает из земли могучие стволы.
Девушка явно хотела что-то сказать, но не решалась.
Разнообразие деревьев в джунглях попросту невероятно. Одних только пальм больше полутора тысяч видов, и у некоторых из них длина листьев достигает двадцати футов. Веерная пальма — огромное дерево, листья которого растут наподобие веера — являет собой великолепный источник питьевой воды: в углублении у основания каждого листа после дождей собирается не меньше литра чистейшей, прозрачной воды. Некоторые деревья круглый год сбрасывают листья, оставаясь при этом пышными и зелеными, другие же теряют листву в течение нескольких недель, после чего на них сразу распускаются почки и появляются новые листья. Занятно, что их жизненные циклы никак не связаны c временами года.
— Господин?
— Да, — отозвался я. Рабыня низко опустила голову:
— Нет, ничего.
В тропическом лесу можно различить три экологических уровня, или яруса, для каждого из них характерны особые формы фауны и флоры. Верхний ярус сложен гигантскими деревьями. В высоту они достигают двухсот горианских футов. Второй, средний, ярус обычно называют пологом. Это oгромный зеленый шатер, который мы видим, пролетая над лесом на тарнах или обозревая его с горной вершины; высота яруса — от шестидесяти до ста двадцати пяти горианских футов. Нижний ярус поднимается от земли до начала полога и называется подстилкой тропического леса.
В верхнем ярусе обитают главным образом птицы — попугаи, длинноклювые пересмешники, иглохвостые литы. Однако встречаются там и обезьяны, древесные урты, змеи, насекомые. Фауна среднего яруса — полога — поражает разнообразием певчих птиц зяблики, миндары, хохлатый лит и лит обыкновенный, плодовый тиндель, желтый гим, несколько видов попугайчиков. Из прочих животных водятся змеи, обезьяны, урты, белки, длиннохвостые дикобразы, ящерицы, ленивцы, а также всяческие насекомые — муравьи, многоножки, скорпионы, жуки и мухи. В нижней части полога можно увидеть птиц покрупней, вроде мраморноклювого дятла или птицы зонтик. Попадюатся здесь и обезьянки гверноны. В подстилке тоже обитает множество птиц — например, кривоклювый горт, который питается грызунами, главным образом земляными уртами, или насекомоядный вьюрок-свистун. Ближе к реке появляются новые виды — хохлатый рыболов, желтоногая цапля. Конечно же, в нижнем ярусе водятся змеи — осты и хиты — и разнообразные насекомые. Я уже говорил о каменном пауке и термитах. Кстати, термиты чрезвычайно важны для здоровья леса: они питаются стволами и ветвями упавших деревьев, превращая их в плодородную труху. Позже бактерии разлагают ее до гумуса, а из самого гумуса получают азот и минеральные вещества. Полным-полно тут и маленьких зверушек-долгопятов, черных белок, четырехпалых уртов и джиан — крохотных, величиной с кошку, пантер, совершенно не опасных для человека, а также сумчатых броненосцев и мелких грызунов, вроде земляных уртов. Здесь же обитают тарски, муравьеды и более двадцати видов маленького, юркого однорогого табука. Из хищников попадаются ларлы, лесные пантеры и множество диких кошек помельче. Все они, как правило, избегают встреч с человеком. Вообще, в тропическом лесу хищники менее опасны, чем в северных широтах, — вероятно, потому, что в джунглях им с избытком хватает пищи. Однако они без колебаний набросятся на человека, если их напугать или раздразнить.
Зато в джунглях Уа совершенно не водятся слины. Обычно, вылезая ночью из норы, слин идет по первому же следу и никогда не бросает его. Для людей он даже опасней, чем северный ларл. Я думаю, что слин, вообще-то широко распространенный на Горе, редко встречается в тропических лесах из-за дождей и сырости. Этому мохнатому норному зверю, должно быть, весьма неуютно в подобном климате. Но на реке Уа часто попадается зверек, похожий на слина, только гораздо мельче — зидер. Днем он охотится в воде, а к ночи возвращается на берег, в гнездо, построенное из веток и грязи.
Я вслушивался в ночные звуки джунглей, во все эти шорохи, крики, трели, уханья и поглядывал на белокурую дикарку. Пора было привязывать ее к невольничьему шесту.
Вопреки распространенному мнению, через подстилку джунглей не надо прорубаться с мачете или пангой. Напротив, растительность здесь довольно редкая, поскольку полог не пропускает солнечных лучей. Стройная колоннада стволов, поддерживающих полог, не мешает обзору. Стволы напоминают грандиозные колонны темных храмов Посвященных в Турий и Аре. Только здесь, в тропическом лесу, естественная архитектура света и тени — это торжество самой жизни, а не безумное творение мрачных и унылых людей, отказавшихся от женщин, даже рабынь, и паразитирующих на предрассудках низших каст. Конечно, в джунглях встречаются и непроходимые заросли, но для девственного тропического леса они не характерны. Заросли образуются в тех местах, где люди вырубили лес, а потом бросили расчищенную площадку.
Белокурая дикарка подкинула веток в костер.
— Зачем ты поддерживаешь огонь?
— Прости меня, господин, — пролепетала она.
Я усмехнулся. Девчонке явно не хотелось уходить, хотя она прекрасно знала, что время отправляться к невольничьему шесту.
— Пора тебя привязывать, — напомнил я.
— Может быть, сегодня обойдемся? — спросила она, и глаза ее тут же расширились от страха. — Прости, господин! Пожалуйста, не бей меня!
— Иди и сядь под невольничьим шестом, — приказал я. — Руки скрести за спиной.
— Да, господин.
Я выждал несколько минут. Она не шевелилась и не осмеливалась даже покоситься на меня через плечо.
— Подойди сюда, — велел я, — и встань передо мной на колени.
Она проворно выполнила приказание и взмолилась:
— Пожалуйста, господин, не бей меня!
— Что у тебя на уме?
— Ничего, господин. — Она запнулась и потупила взгляд.
— Ты весь вечер хочешь что-то сказать. Я разрешаю.
— Но я не смею…
— Говори, — приказал я.
— Тенде и Элис одеты, — с горечью произнесла дикарка.
— Если это можно так назвать. К тому же мы в любой момент можем сорвать с них эти жалкие лоскутки.
— Да, господин.
Она с болью смотрела на меня, в глазах ее стояли слезы
— Итак, земная женщина, — сказал я, — уж не хочешь ли ты снова получить шанс, который однажды отвергла, и попросить, чтобы я позволил тебе заслужить одежду?
— Да, господин. Я молю тебя об этом.
— Несмотря на то что ты — земная женщина?
— Да, господин, несмотря на то, что я — земная женщина
— Ну что ж, земная женщина, я дарю тебе эту возможность.
Она низко склонила голову и еле слышно прошептала
— Прошу тебя, господин, дай мне одежду.
— Ты молишь о разрешении заслужить ее?
— Да, господин!
— Способом, какой я сочту подходящим?
— Да, господин, — всхлипнула она
— Помнится, когда Элис, такая же рабыня, как и ты, просила меня об этом, ты обозвала ее шлюхой
— Да, господин…
— Значит, теперь ты тоже шлюха?
— Да, господин. Теперь я тоже шлюха.
— А вот и ошибаешься, — сказал я. — Никакие вы не шлюхи — ни ты, ни Элис.
Она в недоумении подняла голову:
— Господин?
— В своем тщеславии, — продолжал я, — ты слишком много о себе возомнила.
— Но, господин…
— Ты что, считаешь себя свободной женщиной?
— Нет…
— Так вот, шлюха — это свободная женщина. И в следующий раз поостерегись сравнивать себя с ней, ибо за подобную дерзость тебя могут разорвать на части. Любая шлюха в тысячу раз выше тебя, потому что она свободна, а ты — всего-навсего рабыня.
— Да, господин. Пожалуйста, прости меня, господин! — Она снова опустила голову; рыдания сотрясали ее тело. Я выжидательно смотрел на девушку.
— Я молю о разрешении заслужить себе одежду. Я готова это любым способом, какой будет угоден моему господину. Я смиренно и робко молю об этом, потому что я всего-навсего жалкая рабыня.
Она подняла голову. Наши взгляды встретились.
— Продемонстрируй мне поведение самки.
— Что, господин? — изумилась блондинка
— Поведение самки, — повторил я. — Ты наверняка изучала биологию и различные модели поведения. Она непонимающе смотрела на меня.
— Например, в царстве животных, — подсказал я
— Но я не животное!
— Человек вовсе не чужд природе и не отделен от нее, он одно из самых интересных и загадочных ее творений. Человек — такое же животное, как, к примеру, слин. Более того, эволюция и неумолимый естественный отбор привели к тому, что мы стали в большей степени животными, чем наши бессловесные братья; наша животная сущность гораздо полней, сложней и утонченней, чем у них.
— Я знаю, что мы произошли от животных…
— Дело не только в происхождении. Дело в том, что мы Животные по своей сути — если, конечно, у тебя хватит рмелости это признать.
Она смотрела в землю.
— Может быть, в один прекрасный день, — продолжал я, — интеллект слинов разовьется настолько, что они научатся логически мыслить и, следовательно, ошибаться. И знаешь, каково будет их первое заблуждение? Они решат, что они — вовсе не слины.
— Но это же глупо, — улыбнулась блондинка.
— А разве не глупо, когда точно так же рассуждают люди?
— Наверное…
— Если я не могу решить алгебраическую задачу, я обращусь за помощью к математику, а не к слину. Но не потому, что слин — животное, а математик — нет; просто он лучше разбирается в алгебре Слово «животное» употребляется в разных смыслах. «Звериная прелесть» звучит лестно, а «напился как скотина» — оскорбительно. Человек — животное в самом прямом, буквальном смысле. Однако порою мы расщепляем значение этого слова надвое, выделяя себя в отдельную категорию. Зачем мы это делаем, не знаю… — Я окинул ее взглядом. — Если тебе интересно, можем продолжить. Вот ты, например, животное не только в биологическом, но и в юридическом смысле. В отличие от меня.
В глазах рабыни застыл испуг.
— С точки зрения горианских законов ты — самое настоящее животное. У тебя нет даже имени. Тебя можно заковать в ошейник и водить на поводке. Тебя можно продавать и покупать. Твой хозяин волен избивать тебя, делать с тобой все, что пожелает, распоряжаться тобой по своему усмотрению. Ты абсолютно бесправна. Перед лицом закона ты — то же самое, что вуло.
— Да, господин, — прошептала она.
— А теперь можешь начинать. Продемонстрируй мне модели поведения самки.
— Но я их не знаю… Я расхохотался.
— Я — не развратная женщина!
— Уж не хочешь ли ты сказать, что у тебя есть гордость и достоинство?
— Нет, господин…
— Тогда приступай.
— Но я не знаю как, — разрыдалась блондинка. — Я не умею!
— Сбрось с себя шелуху условностей! — сказал я. — Они противны твоей природе. В каждой клеточке твоего тела таятся сокровища. И ключ к этой истине скрыт в потаенных глубинах сознания. Разыщи этот ключ! Из миллионов женщин эволюция отбирала лишь тех, которые способны доставить наслаждение мужчине. Ты — продукт эволюции. И не говори мне. что не знаешь, как ведут себя самки. Эти модели поведения заложены в тебе на генетическом уровне, сколько бы ты это ни отрицала. Они у тебя в крови, сладкая моя рабыня!
— Нет, нет, — всхлипывала она.
— Приступай.
Она в отчаянии откинула голову и вцепилась себе в волосы, но вдруг замерла, пораженная, и уставилась на меня широко раскрытыми глазами. Упругая грудь ее приподнялась, соски набухли.
— Вот-вот, — кивнул я, — прислушайся к самке, которая живет в тебе.
— Что я делаю? — в ужасе прошептала она.
Блондинка села, грациозно вытянула стройную ножку и принялась медленно, нежно поглаживать ее, скользя ладонями от лодыжки к колену.
— Видишь, — сказал я, — уже лучше. Это первобытный инстинкт; он живет в тебе, в твоей коже, в кончиках пальцев. Самка соблазняет самца — что может быть естественней? Нужно только отбросить страх..
— Я боюсь…
— Разожги огонь, — приказал я.
— Но, господин…
— Я хочу лучше видеть мою самку.
— Хорошо, господин.
Я смотрел, как она собирает дрова, как несет их к костру, как опускается на колени и подбрасывает поленца в огонь, то и дело поглядывая на меня. Все это время она вела себя как самка. Я не сомневался, что так и будет. Возбуждение ее нарастало; каждый шаг, каждое движение были исполнены чувственности. Казалось бы, пустяк — подбросить веточку в костер, поставить перед мужчиной тарелку с едой; но даже в таких мелочах женщина может быть бесконечно соблазнительной. Она чувствовала на себе мой взгляд. Интересно, понимают ли женщины, как они красивы, как желанны? Наверное, нет — иначе не удивлялись бы, что мужчины стремятся сделать их рабынями.
— Теперь ты движешься, как рабыня перед господином.
— Я и есть рабыня перед моим господином.
Рабыню очень легко отличить от свободной женщины. Достаточно посмотреть, как она подносит своему господину чашу или наливает ему вино. Томные, скользящие движения и плавные жесты выдали не одну рабыню, которая пыталась бежать из города, переодевшись в платье свободной женщины. К ужасу девушки, путь ей преграждали копья стражников: «Куда это ты собралась, рабыня?». Затем беглянку ставили на колени, срывали с нее одежду и, обнаружив ошейник и клеймо, возвращали хозяину. Нечего и говорить, что ее ждало страшное наказание.
Я пожирал рабыню глазами.
На Земле чувственная женщина подвергается общественному порицанию. Доказательством этой патологии служит презрение, с каким земляне относятся к стриптизершам и исполнительницам экзотических танцев. У земной женщины много свобод, нет только главной — вести себя как женщина. В результате женщины, не имеющие права быть женщинами, начинают подражать мужчинам. Неудивительно, что им снится, как их, связанных по рукам и ногам, бросают к ногам победителей.
На Горе все наоборот. Рабынь учат осознавать свою глубинную, безусловную, безграничную женственность. И вскоре они уже бессознательно ощущают себя самками и ведут себя как самки. Более того, рабыня знает, что она не просто самка, но самка в наивысшем смысле слова — самка, всецело принадлежащая мужчинам. Это знание возбуждает ее и сквозит в каждом ее движении. Это — женщина из женщин, женщина, достигшая биологического совершенства, женщина во власти мужчин, предназначенная для того, чтобы покоряться и служить им. Рабыня.
Белокурая дикарка подбросила дров в костер. Я улыбнулся. Земные мужчины зачастую сводят секс к слиянию тел. Такой подход чересчур узок. Сексуальные отношения не ограничиваются простым совокуплением. Любая женщина понимает это, однако большинство мужчин, к сожалению, нет. Рабыня находилась в нескольких шагах от меня, я к ней не прикасался, но при этом мы, безусловно, занимались сексом.
— Костер разгорелся, — сказал я. — Встань передо мной на колени, рабыня.
— Да, господин.
— А теперь потянись, как маленькая шелковистая зверушка. Ты же зверушка?
— Да, господин.
— Теперь легко поднимись и пройдись передо мной… Как ты красива, рабыня!
— Благодарю тебя, господин.
— Встань передо мной и склони голову… Нет, не так. Почтительно, как подобает рабыне.
— Хорошо, господин. — Она подняла голову и медленно, изящно и покорно склонила ее передо мной.
— Отлично, — похвалил я.
— Спасибо тебе, господин.
— Сейчас ты стоишь перед своим хозяином, смиренно опустив голову.
— Да, мой господин.
— Подними ее и посмотри на меня.
— Да, господин. — Она послушно выполнила приказание.
— Ты — земная женщина. Насколько я понимаю, на Земле твоя сокровенная женственность была задавлена и растоптана.
— Да, господин.
— Тебе случалось когда-нибудь грезить наяву? — спросил я.
— Я не позволяю себе это делать, — вздрогнула она. Я пожал плечами:
— Какая глупость.
— Но эти мысли все равно одолевают меня.
— Разумеется.
Блондинка вопросительно посмотрела на меня.
— Какая из твоих грез повторяется чаще всего?
— Я представляю себя в позе подчинения перед мужчиной.
— Это естественно.
— Да, господин, — прошептала она.
— По ночам, во сне, — продолжал я, — все желания, которые ты так безжалостно подавляешь в себе, прорываются из глубин твоего сознания.
— Да, господин…
— Опиши мне один из таких снов.
— У меня есть сон, который приходит ко мне снова и снова.
— Расскажи мне его.
— Девушка не может говорить о таких вещах. Это очень личное…
— Говори, рабыня, — приказал я.
— Хорошо, господин, — покорилась она. — Мне снится, будто я — в джунглях Южной Америки… Это такой континент на Земле, в моем родном мире. А может быть, дело происходит в каком-то другом мире, не знаю. Я путешествую в составе какой-то туристской группы — точнее сказать не могу, подробности словно в тумане. Мы осматриваем руины некой древней цивилизации — гигантские каменные глыбы, на которых вырезаны огромные, удивительные, страшные изображения…
— Дальше.
— На мне высокие ботинки, юбка, блузка с короткими рукавами, тропический шлем от солнца и еще солнечные очки. На Земле люди закрывают ими глаза от яркого солнечного света, а иногда и для того, чтобы скрыть свои мысли.
— Понимаю.
«Что изображено на этом рисунке?» — спрашиваю я гида. Гид — туземец, высокий краснокожий мужчина, красивый и сильный, одетый в голубую рубашку с открытым воротом и закатанными рукавами и в синие брюки — это одежда для нижней части тела, облегающая каждую ногу в отдельности.
— Мне знакомы подобные одеяния, — сказал я. — Их носят в северных широтах, к примеру, в Торвальдсленде.
«Разве непонятно? — удивляется он. — Это обнаженная рабыня на коленях перед господином».
Я раздраженно переспрашиваю: «Может быть, пленница?»
«Да нет, — усмехается он. — Посмотрите, на ней же ошейник».
«Ох!» — вскрикиваю я.
«Видите этот узел и пластинку? — продолжает гид. — Это типичный рабский узел, а на пластинку нанесено имя хозяина. Конечно, она рабыня».
«Значит, — произношу я, — эта девушка должна исполнять все приказы господина?»
Мой гид осторожно снимает с меня очки и заглядывает мне в глаза.
«Да».
И я вздрагиваю. Он смотрит на меня как на женщину, свою женщину, может быть, даже как на свою рабыню. А потом он разворачивает меня так, чтобы я видела только рисунок, ярко освещенный солнцем, только эту девушку на коленях перед господином. Рабыня прекрасна, даже грубая работа позволяет оценить ее красоту. Я снова всматриваюсь в изображения знаков ее неволи и ужасаюсь действительности, глядящей мне в лицо. Как спокойно смотреть на нее сквозь радужные очки культуры!…
Гид возвращает мне очки, покачивая головой. «Не надевай их больше».
А я, разумеется, немедленно напяливаю их на себя.
— Продолжай, — кивнул я, — что еще тебе снилось?
— Мне снилось, что в ту же ночь меня похитили, безжалостно заткнули кляпом рот, связали черными ремнями и уволокли в джунгли. Много дней меня тащили по лесу. Мое тело начало дурно пахнуть; одежда пропахла потом и порвалась. Сначала я была привязана за руки и за ноги к шесту, который мужчины несли на плечах; потом мне набросили на голову мешок и швырнули в каноэ, лицом вниз. В какой-то момент мешок сняли, и я снова оказалась в дакунглях. Мужчины связали мне руки за спиной и погнали перед собой. Я брела по джунглям несколько дней, когда «спотыкалась, меня подгоняли палочными ударами. Наконец мы вышли к открытому месту, и там был город. Его архитектура напоминала руины, которые я видела на экскурсии; но этот город, со всех сторон укрытый джунглями, был живым, процветающим, многолюдным. Не знаю, что произошло с населением первого, разрушенного города. По развалинам было ясно, что его не тронули ни война, ни пожар, ни землетрясение. Похоже было на то, что священники или вожди по неведомым причинам увели людей из города. Судьба этого народа веками оставалась загадкой для историков. Только я понимала, что случилось с населением города: люди просто отправились в джунгли и отстроили свой город заново. Краснокожие мужчины и женщины в ярких нарядах и перьях казались живыми воплощениями своих далеких предков.
Меня загнали палками в высеченный в скале храм. Там меня встретили четыре краснокожие девушки, которые отнеслись ко мне с великим почтением. Они накормили меня, бережно раздели и выкупали, расчесали мне волосы и натерли благовониями, облачили в расшитое золотом платье с высоким воротом и надели на ноги золотые сандалии. Мою старую одежду они со смехом изрезали на клочки и сожгли. В дверном проеме стояли два огромных стражника с длинными кривыми ножами…
Блондинка запнулась и посмотрела на меня.
— Продолжай, — велел я.
— А ночью за мной пришли. Двое мужчин связали мне руки за спиной, накинули на шею ремни и повели. Девушки шли следом. Мы шагали по длинной прямой улице, между величественных зданий. Отовсюду стекались люди, мужчины и женщины; они бежали за нами, распевали и приплясывали, размахивали веерами из цветных перьев. Повсюду пылали факелы, гремели барабаны. Мы остановились перед высоким каменным помостом, к которому вела лестница. Барабанный бой внезапно оборвался, пение смолкло. Стоящий на помосте человек взмахнул рукой. Меня освободили от ремней и развязали руки. Потом по его знаку девушки легкими движениями сняли с меня платье и сандалии. Я осталась совершенно нагой. Мужчина в центре помоста в ярких одеждах и перьях некоторое время разглядывал меня, затем одобрительно кивнул. Толпа отвечала ему восторженными криками, от которых меня бросило в дрожь. Мне развели руки в стороны, захлестнули запястья ременными петлями и, держа за эти ремни, потащили вверх по ступеням.
Снова раздалось пение, забили барабаны. На вершине помоста я увидела продолговатую каменную плиту — древний алтарь, весь в темных потеках высохшей крови. Из него торчали железные кольца. «Нет, нет!» — закричала я. Но грубые мужские руки уже оторвали меня от земли. Меня положили спиной на алтарь, подняли мои руки, развели их в стороны и теми же ремнями, которыми были перехвачены запястья, привязали к кольцам. Ноги мне тоже широко развели в стороны, захлестнули петлями лодыжки и тоже привязали к кольцам у подножия алтаря. Я плакала, молила о пощаде, но все было тщетно. Жрец взял с золотого блюда длинный жертвенный нож из полупрозрачного голубоватого камня. Вокруг маячили свирепые красные лица; ремни все больней впивались в мое тело; пение и барабанный бой становились все оглушительней и нестерпимей; жрец занес нож…
И тут я увидела Его. Он сидел в полусотне шагов от алтаря, на высоком каменном троне, скрестив ноги, и бесстрастно наблюдал за происходящим. Я сразу узнала его, хотя теперь на нем были роскошные одежды и перья — тот самый гид, который водил меня по руинам таинственного брошенного города. Это он объяснял мне, что означает изображение коленопреклоненной девушки. Это он велел мне не надевать больше темных очков, а я ослушалась.. — «Господин! — вскрикнула я, обращаясь к нему. — Господин!»
— Господин? — переспросил я.
— Да. Я назвала его господином. — Но почему?
— Не знаю. Я сама поразилась этому. Крик вырвался у меня сам по себе, откуда-то изнутри.
— Ты назвала его господином, потому что в своем сердце понимала, что он — твой хозяин.
— Да, господин, — вздохнула она. — Так и есть. В тот самый миг, когда я впервые увидела его, я уже знала, что он — мой господин, а я — рабыня. Но как я, земная женщина, могла признаться в этом краснокожему дикарю?
— Что произошло дальше? — спросил я.
— Он поднял руку, указал на меня и обратился к жрецу и людям у алтаря. Я не знала языка, на котором он говорил, но в голосе его явно слышалось презрение. Жрец с досадой швырнул нож на золотое блюдо. Вокруг послышались гневные возгласы. Мои руки и ноги отвязали от железных колец В толпе начался ропот. Меня больно схватили за руку повыше локтя и сбросили с алтаря. Какой-то человек ударил меня по лицу. Я съежилась от страха. Двое мужчин схватили концы ремней, свисавших с моих запястий, и поволокли меня к человеку, которого я назвала господином. Внезапно я с ужасом поняла, что гнев толпы направлен не на него — краснокожего дикаря, восседавшего на троне, — а на меня' Меня била крупная дрожь. Толпа бесновалась; я физически ощущала ее ненависть.
«Почему ты не сказала, что ты — рабыня?» — спросил он по-английски.
«Прости меня, господин!» — взмолилась я.
«Мы едва не нанесли нашим богам страшное оскорбление, принеся им в жертву презренную рабыню».
«Да, господин», — пролепетала я.
«Увидев тебя впервые, я сразу решил, что ты — рабыня. Но когда я приказал тебе не надевать очки, ты ослушалась»
«Прости меня, господин!»
«Ты ведь знаешь, что всякий свободный мужчина имеет полную власть над рабыней?»
«Да, господин».
«Когда ты надела очки, я подумал, что ты не рабыня, а свободная женщина, которая сможет стать достойной жертвой для наших богов».
В тропическом лесу нельзя разбивать лагерь под большими деревьями. Из-за обилия влаги корни деревьев не уходят глубоко в землю, но растут во все стороны почти горизонтально, и ураганный ветер с легкостью вырывает из земли могучие стволы.
Девушка явно хотела что-то сказать, но не решалась.
Разнообразие деревьев в джунглях попросту невероятно. Одних только пальм больше полутора тысяч видов, и у некоторых из них длина листьев достигает двадцати футов. Веерная пальма — огромное дерево, листья которого растут наподобие веера — являет собой великолепный источник питьевой воды: в углублении у основания каждого листа после дождей собирается не меньше литра чистейшей, прозрачной воды. Некоторые деревья круглый год сбрасывают листья, оставаясь при этом пышными и зелеными, другие же теряют листву в течение нескольких недель, после чего на них сразу распускаются почки и появляются новые листья. Занятно, что их жизненные циклы никак не связаны c временами года.
— Господин?
— Да, — отозвался я. Рабыня низко опустила голову:
— Нет, ничего.
В тропическом лесу можно различить три экологических уровня, или яруса, для каждого из них характерны особые формы фауны и флоры. Верхний ярус сложен гигантскими деревьями. В высоту они достигают двухсот горианских футов. Второй, средний, ярус обычно называют пологом. Это oгромный зеленый шатер, который мы видим, пролетая над лесом на тарнах или обозревая его с горной вершины; высота яруса — от шестидесяти до ста двадцати пяти горианских футов. Нижний ярус поднимается от земли до начала полога и называется подстилкой тропического леса.
В верхнем ярусе обитают главным образом птицы — попугаи, длинноклювые пересмешники, иглохвостые литы. Однако встречаются там и обезьяны, древесные урты, змеи, насекомые. Фауна среднего яруса — полога — поражает разнообразием певчих птиц зяблики, миндары, хохлатый лит и лит обыкновенный, плодовый тиндель, желтый гим, несколько видов попугайчиков. Из прочих животных водятся змеи, обезьяны, урты, белки, длиннохвостые дикобразы, ящерицы, ленивцы, а также всяческие насекомые — муравьи, многоножки, скорпионы, жуки и мухи. В нижней части полога можно увидеть птиц покрупней, вроде мраморноклювого дятла или птицы зонтик. Попадюатся здесь и обезьянки гверноны. В подстилке тоже обитает множество птиц — например, кривоклювый горт, который питается грызунами, главным образом земляными уртами, или насекомоядный вьюрок-свистун. Ближе к реке появляются новые виды — хохлатый рыболов, желтоногая цапля. Конечно же, в нижнем ярусе водятся змеи — осты и хиты — и разнообразные насекомые. Я уже говорил о каменном пауке и термитах. Кстати, термиты чрезвычайно важны для здоровья леса: они питаются стволами и ветвями упавших деревьев, превращая их в плодородную труху. Позже бактерии разлагают ее до гумуса, а из самого гумуса получают азот и минеральные вещества. Полным-полно тут и маленьких зверушек-долгопятов, черных белок, четырехпалых уртов и джиан — крохотных, величиной с кошку, пантер, совершенно не опасных для человека, а также сумчатых броненосцев и мелких грызунов, вроде земляных уртов. Здесь же обитают тарски, муравьеды и более двадцати видов маленького, юркого однорогого табука. Из хищников попадаются ларлы, лесные пантеры и множество диких кошек помельче. Все они, как правило, избегают встреч с человеком. Вообще, в тропическом лесу хищники менее опасны, чем в северных широтах, — вероятно, потому, что в джунглях им с избытком хватает пищи. Однако они без колебаний набросятся на человека, если их напугать или раздразнить.
Зато в джунглях Уа совершенно не водятся слины. Обычно, вылезая ночью из норы, слин идет по первому же следу и никогда не бросает его. Для людей он даже опасней, чем северный ларл. Я думаю, что слин, вообще-то широко распространенный на Горе, редко встречается в тропических лесах из-за дождей и сырости. Этому мохнатому норному зверю, должно быть, весьма неуютно в подобном климате. Но на реке Уа часто попадается зверек, похожий на слина, только гораздо мельче — зидер. Днем он охотится в воде, а к ночи возвращается на берег, в гнездо, построенное из веток и грязи.
Я вслушивался в ночные звуки джунглей, во все эти шорохи, крики, трели, уханья и поглядывал на белокурую дикарку. Пора было привязывать ее к невольничьему шесту.
Вопреки распространенному мнению, через подстилку джунглей не надо прорубаться с мачете или пангой. Напротив, растительность здесь довольно редкая, поскольку полог не пропускает солнечных лучей. Стройная колоннада стволов, поддерживающих полог, не мешает обзору. Стволы напоминают грандиозные колонны темных храмов Посвященных в Турий и Аре. Только здесь, в тропическом лесу, естественная архитектура света и тени — это торжество самой жизни, а не безумное творение мрачных и унылых людей, отказавшихся от женщин, даже рабынь, и паразитирующих на предрассудках низших каст. Конечно, в джунглях встречаются и непроходимые заросли, но для девственного тропического леса они не характерны. Заросли образуются в тех местах, где люди вырубили лес, а потом бросили расчищенную площадку.
Белокурая дикарка подкинула веток в костер.
— Зачем ты поддерживаешь огонь?
— Прости меня, господин, — пролепетала она.
Я усмехнулся. Девчонке явно не хотелось уходить, хотя она прекрасно знала, что время отправляться к невольничьему шесту.
— Пора тебя привязывать, — напомнил я.
— Может быть, сегодня обойдемся? — спросила она, и глаза ее тут же расширились от страха. — Прости, господин! Пожалуйста, не бей меня!
— Иди и сядь под невольничьим шестом, — приказал я. — Руки скрести за спиной.
— Да, господин.
Я выждал несколько минут. Она не шевелилась и не осмеливалась даже покоситься на меня через плечо.
— Подойди сюда, — велел я, — и встань передо мной на колени.
Она проворно выполнила приказание и взмолилась:
— Пожалуйста, господин, не бей меня!
— Что у тебя на уме?
— Ничего, господин. — Она запнулась и потупила взгляд.
— Ты весь вечер хочешь что-то сказать. Я разрешаю.
— Но я не смею…
— Говори, — приказал я.
— Тенде и Элис одеты, — с горечью произнесла дикарка.
— Если это можно так назвать. К тому же мы в любой момент можем сорвать с них эти жалкие лоскутки.
— Да, господин.
Она с болью смотрела на меня, в глазах ее стояли слезы
— Итак, земная женщина, — сказал я, — уж не хочешь ли ты снова получить шанс, который однажды отвергла, и попросить, чтобы я позволил тебе заслужить одежду?
— Да, господин. Я молю тебя об этом.
— Несмотря на то что ты — земная женщина?
— Да, господин, несмотря на то, что я — земная женщина
— Ну что ж, земная женщина, я дарю тебе эту возможность.
Она низко склонила голову и еле слышно прошептала
— Прошу тебя, господин, дай мне одежду.
— Ты молишь о разрешении заслужить ее?
— Да, господин!
— Способом, какой я сочту подходящим?
— Да, господин, — всхлипнула она
— Помнится, когда Элис, такая же рабыня, как и ты, просила меня об этом, ты обозвала ее шлюхой
— Да, господин…
— Значит, теперь ты тоже шлюха?
— Да, господин. Теперь я тоже шлюха.
— А вот и ошибаешься, — сказал я. — Никакие вы не шлюхи — ни ты, ни Элис.
Она в недоумении подняла голову:
— Господин?
— В своем тщеславии, — продолжал я, — ты слишком много о себе возомнила.
— Но, господин…
— Ты что, считаешь себя свободной женщиной?
— Нет…
— Так вот, шлюха — это свободная женщина. И в следующий раз поостерегись сравнивать себя с ней, ибо за подобную дерзость тебя могут разорвать на части. Любая шлюха в тысячу раз выше тебя, потому что она свободна, а ты — всего-навсего рабыня.
— Да, господин. Пожалуйста, прости меня, господин! — Она снова опустила голову; рыдания сотрясали ее тело. Я выжидательно смотрел на девушку.
— Я молю о разрешении заслужить себе одежду. Я готова это любым способом, какой будет угоден моему господину. Я смиренно и робко молю об этом, потому что я всего-навсего жалкая рабыня.
Она подняла голову. Наши взгляды встретились.
— Продемонстрируй мне поведение самки.
— Что, господин? — изумилась блондинка
— Поведение самки, — повторил я. — Ты наверняка изучала биологию и различные модели поведения. Она непонимающе смотрела на меня.
— Например, в царстве животных, — подсказал я
— Но я не животное!
— Человек вовсе не чужд природе и не отделен от нее, он одно из самых интересных и загадочных ее творений. Человек — такое же животное, как, к примеру, слин. Более того, эволюция и неумолимый естественный отбор привели к тому, что мы стали в большей степени животными, чем наши бессловесные братья; наша животная сущность гораздо полней, сложней и утонченней, чем у них.
— Я знаю, что мы произошли от животных…
— Дело не только в происхождении. Дело в том, что мы Животные по своей сути — если, конечно, у тебя хватит рмелости это признать.
Она смотрела в землю.
— Может быть, в один прекрасный день, — продолжал я, — интеллект слинов разовьется настолько, что они научатся логически мыслить и, следовательно, ошибаться. И знаешь, каково будет их первое заблуждение? Они решат, что они — вовсе не слины.
— Но это же глупо, — улыбнулась блондинка.
— А разве не глупо, когда точно так же рассуждают люди?
— Наверное…
— Если я не могу решить алгебраическую задачу, я обращусь за помощью к математику, а не к слину. Но не потому, что слин — животное, а математик — нет; просто он лучше разбирается в алгебре Слово «животное» употребляется в разных смыслах. «Звериная прелесть» звучит лестно, а «напился как скотина» — оскорбительно. Человек — животное в самом прямом, буквальном смысле. Однако порою мы расщепляем значение этого слова надвое, выделяя себя в отдельную категорию. Зачем мы это делаем, не знаю… — Я окинул ее взглядом. — Если тебе интересно, можем продолжить. Вот ты, например, животное не только в биологическом, но и в юридическом смысле. В отличие от меня.
В глазах рабыни застыл испуг.
— С точки зрения горианских законов ты — самое настоящее животное. У тебя нет даже имени. Тебя можно заковать в ошейник и водить на поводке. Тебя можно продавать и покупать. Твой хозяин волен избивать тебя, делать с тобой все, что пожелает, распоряжаться тобой по своему усмотрению. Ты абсолютно бесправна. Перед лицом закона ты — то же самое, что вуло.
— Да, господин, — прошептала она.
— А теперь можешь начинать. Продемонстрируй мне модели поведения самки.
— Но я их не знаю… Я расхохотался.
— Я — не развратная женщина!
— Уж не хочешь ли ты сказать, что у тебя есть гордость и достоинство?
— Нет, господин…
— Тогда приступай.
— Но я не знаю как, — разрыдалась блондинка. — Я не умею!
— Сбрось с себя шелуху условностей! — сказал я. — Они противны твоей природе. В каждой клеточке твоего тела таятся сокровища. И ключ к этой истине скрыт в потаенных глубинах сознания. Разыщи этот ключ! Из миллионов женщин эволюция отбирала лишь тех, которые способны доставить наслаждение мужчине. Ты — продукт эволюции. И не говори мне. что не знаешь, как ведут себя самки. Эти модели поведения заложены в тебе на генетическом уровне, сколько бы ты это ни отрицала. Они у тебя в крови, сладкая моя рабыня!
— Нет, нет, — всхлипывала она.
— Приступай.
Она в отчаянии откинула голову и вцепилась себе в волосы, но вдруг замерла, пораженная, и уставилась на меня широко раскрытыми глазами. Упругая грудь ее приподнялась, соски набухли.
— Вот-вот, — кивнул я, — прислушайся к самке, которая живет в тебе.
— Что я делаю? — в ужасе прошептала она.
Блондинка села, грациозно вытянула стройную ножку и принялась медленно, нежно поглаживать ее, скользя ладонями от лодыжки к колену.
— Видишь, — сказал я, — уже лучше. Это первобытный инстинкт; он живет в тебе, в твоей коже, в кончиках пальцев. Самка соблазняет самца — что может быть естественней? Нужно только отбросить страх..
— Я боюсь…
— Разожги огонь, — приказал я.
— Но, господин…
— Я хочу лучше видеть мою самку.
— Хорошо, господин.
Я смотрел, как она собирает дрова, как несет их к костру, как опускается на колени и подбрасывает поленца в огонь, то и дело поглядывая на меня. Все это время она вела себя как самка. Я не сомневался, что так и будет. Возбуждение ее нарастало; каждый шаг, каждое движение были исполнены чувственности. Казалось бы, пустяк — подбросить веточку в костер, поставить перед мужчиной тарелку с едой; но даже в таких мелочах женщина может быть бесконечно соблазнительной. Она чувствовала на себе мой взгляд. Интересно, понимают ли женщины, как они красивы, как желанны? Наверное, нет — иначе не удивлялись бы, что мужчины стремятся сделать их рабынями.
— Теперь ты движешься, как рабыня перед господином.
— Я и есть рабыня перед моим господином.
Рабыню очень легко отличить от свободной женщины. Достаточно посмотреть, как она подносит своему господину чашу или наливает ему вино. Томные, скользящие движения и плавные жесты выдали не одну рабыню, которая пыталась бежать из города, переодевшись в платье свободной женщины. К ужасу девушки, путь ей преграждали копья стражников: «Куда это ты собралась, рабыня?». Затем беглянку ставили на колени, срывали с нее одежду и, обнаружив ошейник и клеймо, возвращали хозяину. Нечего и говорить, что ее ждало страшное наказание.
Я пожирал рабыню глазами.
На Земле чувственная женщина подвергается общественному порицанию. Доказательством этой патологии служит презрение, с каким земляне относятся к стриптизершам и исполнительницам экзотических танцев. У земной женщины много свобод, нет только главной — вести себя как женщина. В результате женщины, не имеющие права быть женщинами, начинают подражать мужчинам. Неудивительно, что им снится, как их, связанных по рукам и ногам, бросают к ногам победителей.
На Горе все наоборот. Рабынь учат осознавать свою глубинную, безусловную, безграничную женственность. И вскоре они уже бессознательно ощущают себя самками и ведут себя как самки. Более того, рабыня знает, что она не просто самка, но самка в наивысшем смысле слова — самка, всецело принадлежащая мужчинам. Это знание возбуждает ее и сквозит в каждом ее движении. Это — женщина из женщин, женщина, достигшая биологического совершенства, женщина во власти мужчин, предназначенная для того, чтобы покоряться и служить им. Рабыня.
Белокурая дикарка подбросила дров в костер. Я улыбнулся. Земные мужчины зачастую сводят секс к слиянию тел. Такой подход чересчур узок. Сексуальные отношения не ограничиваются простым совокуплением. Любая женщина понимает это, однако большинство мужчин, к сожалению, нет. Рабыня находилась в нескольких шагах от меня, я к ней не прикасался, но при этом мы, безусловно, занимались сексом.
— Костер разгорелся, — сказал я. — Встань передо мной на колени, рабыня.
— Да, господин.
— А теперь потянись, как маленькая шелковистая зверушка. Ты же зверушка?
— Да, господин.
— Теперь легко поднимись и пройдись передо мной… Как ты красива, рабыня!
— Благодарю тебя, господин.
— Встань передо мной и склони голову… Нет, не так. Почтительно, как подобает рабыне.
— Хорошо, господин. — Она подняла голову и медленно, изящно и покорно склонила ее передо мной.
— Отлично, — похвалил я.
— Спасибо тебе, господин.
— Сейчас ты стоишь перед своим хозяином, смиренно опустив голову.
— Да, мой господин.
— Подними ее и посмотри на меня.
— Да, господин. — Она послушно выполнила приказание.
— Ты — земная женщина. Насколько я понимаю, на Земле твоя сокровенная женственность была задавлена и растоптана.
— Да, господин.
— Тебе случалось когда-нибудь грезить наяву? — спросил я.
— Я не позволяю себе это делать, — вздрогнула она. Я пожал плечами:
— Какая глупость.
— Но эти мысли все равно одолевают меня.
— Разумеется.
Блондинка вопросительно посмотрела на меня.
— Какая из твоих грез повторяется чаще всего?
— Я представляю себя в позе подчинения перед мужчиной.
— Это естественно.
— Да, господин, — прошептала она.
— По ночам, во сне, — продолжал я, — все желания, которые ты так безжалостно подавляешь в себе, прорываются из глубин твоего сознания.
— Да, господин…
— Опиши мне один из таких снов.
— У меня есть сон, который приходит ко мне снова и снова.
— Расскажи мне его.
— Девушка не может говорить о таких вещах. Это очень личное…
— Говори, рабыня, — приказал я.
— Хорошо, господин, — покорилась она. — Мне снится, будто я — в джунглях Южной Америки… Это такой континент на Земле, в моем родном мире. А может быть, дело происходит в каком-то другом мире, не знаю. Я путешествую в составе какой-то туристской группы — точнее сказать не могу, подробности словно в тумане. Мы осматриваем руины некой древней цивилизации — гигантские каменные глыбы, на которых вырезаны огромные, удивительные, страшные изображения…
— Дальше.
— На мне высокие ботинки, юбка, блузка с короткими рукавами, тропический шлем от солнца и еще солнечные очки. На Земле люди закрывают ими глаза от яркого солнечного света, а иногда и для того, чтобы скрыть свои мысли.
— Понимаю.
«Что изображено на этом рисунке?» — спрашиваю я гида. Гид — туземец, высокий краснокожий мужчина, красивый и сильный, одетый в голубую рубашку с открытым воротом и закатанными рукавами и в синие брюки — это одежда для нижней части тела, облегающая каждую ногу в отдельности.
— Мне знакомы подобные одеяния, — сказал я. — Их носят в северных широтах, к примеру, в Торвальдсленде.
«Разве непонятно? — удивляется он. — Это обнаженная рабыня на коленях перед господином».
Я раздраженно переспрашиваю: «Может быть, пленница?»
«Да нет, — усмехается он. — Посмотрите, на ней же ошейник».
«Ох!» — вскрикиваю я.
«Видите этот узел и пластинку? — продолжает гид. — Это типичный рабский узел, а на пластинку нанесено имя хозяина. Конечно, она рабыня».
«Значит, — произношу я, — эта девушка должна исполнять все приказы господина?»
Мой гид осторожно снимает с меня очки и заглядывает мне в глаза.
«Да».
И я вздрагиваю. Он смотрит на меня как на женщину, свою женщину, может быть, даже как на свою рабыню. А потом он разворачивает меня так, чтобы я видела только рисунок, ярко освещенный солнцем, только эту девушку на коленях перед господином. Рабыня прекрасна, даже грубая работа позволяет оценить ее красоту. Я снова всматриваюсь в изображения знаков ее неволи и ужасаюсь действительности, глядящей мне в лицо. Как спокойно смотреть на нее сквозь радужные очки культуры!…
Гид возвращает мне очки, покачивая головой. «Не надевай их больше».
А я, разумеется, немедленно напяливаю их на себя.
— Продолжай, — кивнул я, — что еще тебе снилось?
— Мне снилось, что в ту же ночь меня похитили, безжалостно заткнули кляпом рот, связали черными ремнями и уволокли в джунгли. Много дней меня тащили по лесу. Мое тело начало дурно пахнуть; одежда пропахла потом и порвалась. Сначала я была привязана за руки и за ноги к шесту, который мужчины несли на плечах; потом мне набросили на голову мешок и швырнули в каноэ, лицом вниз. В какой-то момент мешок сняли, и я снова оказалась в дакунглях. Мужчины связали мне руки за спиной и погнали перед собой. Я брела по джунглям несколько дней, когда «спотыкалась, меня подгоняли палочными ударами. Наконец мы вышли к открытому месту, и там был город. Его архитектура напоминала руины, которые я видела на экскурсии; но этот город, со всех сторон укрытый джунглями, был живым, процветающим, многолюдным. Не знаю, что произошло с населением первого, разрушенного города. По развалинам было ясно, что его не тронули ни война, ни пожар, ни землетрясение. Похоже было на то, что священники или вожди по неведомым причинам увели людей из города. Судьба этого народа веками оставалась загадкой для историков. Только я понимала, что случилось с населением города: люди просто отправились в джунгли и отстроили свой город заново. Краснокожие мужчины и женщины в ярких нарядах и перьях казались живыми воплощениями своих далеких предков.
Меня загнали палками в высеченный в скале храм. Там меня встретили четыре краснокожие девушки, которые отнеслись ко мне с великим почтением. Они накормили меня, бережно раздели и выкупали, расчесали мне волосы и натерли благовониями, облачили в расшитое золотом платье с высоким воротом и надели на ноги золотые сандалии. Мою старую одежду они со смехом изрезали на клочки и сожгли. В дверном проеме стояли два огромных стражника с длинными кривыми ножами…
Блондинка запнулась и посмотрела на меня.
— Продолжай, — велел я.
— А ночью за мной пришли. Двое мужчин связали мне руки за спиной, накинули на шею ремни и повели. Девушки шли следом. Мы шагали по длинной прямой улице, между величественных зданий. Отовсюду стекались люди, мужчины и женщины; они бежали за нами, распевали и приплясывали, размахивали веерами из цветных перьев. Повсюду пылали факелы, гремели барабаны. Мы остановились перед высоким каменным помостом, к которому вела лестница. Барабанный бой внезапно оборвался, пение смолкло. Стоящий на помосте человек взмахнул рукой. Меня освободили от ремней и развязали руки. Потом по его знаку девушки легкими движениями сняли с меня платье и сандалии. Я осталась совершенно нагой. Мужчина в центре помоста в ярких одеждах и перьях некоторое время разглядывал меня, затем одобрительно кивнул. Толпа отвечала ему восторженными криками, от которых меня бросило в дрожь. Мне развели руки в стороны, захлестнули запястья ременными петлями и, держа за эти ремни, потащили вверх по ступеням.
Снова раздалось пение, забили барабаны. На вершине помоста я увидела продолговатую каменную плиту — древний алтарь, весь в темных потеках высохшей крови. Из него торчали железные кольца. «Нет, нет!» — закричала я. Но грубые мужские руки уже оторвали меня от земли. Меня положили спиной на алтарь, подняли мои руки, развели их в стороны и теми же ремнями, которыми были перехвачены запястья, привязали к кольцам. Ноги мне тоже широко развели в стороны, захлестнули петлями лодыжки и тоже привязали к кольцам у подножия алтаря. Я плакала, молила о пощаде, но все было тщетно. Жрец взял с золотого блюда длинный жертвенный нож из полупрозрачного голубоватого камня. Вокруг маячили свирепые красные лица; ремни все больней впивались в мое тело; пение и барабанный бой становились все оглушительней и нестерпимей; жрец занес нож…
И тут я увидела Его. Он сидел в полусотне шагов от алтаря, на высоком каменном троне, скрестив ноги, и бесстрастно наблюдал за происходящим. Я сразу узнала его, хотя теперь на нем были роскошные одежды и перья — тот самый гид, который водил меня по руинам таинственного брошенного города. Это он объяснял мне, что означает изображение коленопреклоненной девушки. Это он велел мне не надевать больше темных очков, а я ослушалась.. — «Господин! — вскрикнула я, обращаясь к нему. — Господин!»
— Господин? — переспросил я.
— Да. Я назвала его господином. — Но почему?
— Не знаю. Я сама поразилась этому. Крик вырвался у меня сам по себе, откуда-то изнутри.
— Ты назвала его господином, потому что в своем сердце понимала, что он — твой хозяин.
— Да, господин, — вздохнула она. — Так и есть. В тот самый миг, когда я впервые увидела его, я уже знала, что он — мой господин, а я — рабыня. Но как я, земная женщина, могла признаться в этом краснокожему дикарю?
— Что произошло дальше? — спросил я.
— Он поднял руку, указал на меня и обратился к жрецу и людям у алтаря. Я не знала языка, на котором он говорил, но в голосе его явно слышалось презрение. Жрец с досадой швырнул нож на золотое блюдо. Вокруг послышались гневные возгласы. Мои руки и ноги отвязали от железных колец В толпе начался ропот. Меня больно схватили за руку повыше локтя и сбросили с алтаря. Какой-то человек ударил меня по лицу. Я съежилась от страха. Двое мужчин схватили концы ремней, свисавших с моих запястий, и поволокли меня к человеку, которого я назвала господином. Внезапно я с ужасом поняла, что гнев толпы направлен не на него — краснокожего дикаря, восседавшего на троне, — а на меня' Меня била крупная дрожь. Толпа бесновалась; я физически ощущала ее ненависть.
«Почему ты не сказала, что ты — рабыня?» — спросил он по-английски.
«Прости меня, господин!» — взмолилась я.
«Мы едва не нанесли нашим богам страшное оскорбление, принеся им в жертву презренную рабыню».
«Да, господин», — пролепетала я.
«Увидев тебя впервые, я сразу решил, что ты — рабыня. Но когда я приказал тебе не надевать очки, ты ослушалась»
«Прости меня, господин!»
«Ты ведь знаешь, что всякий свободный мужчина имеет полную власть над рабыней?»
«Да, господин».
«Когда ты надела очки, я подумал, что ты не рабыня, а свободная женщина, которая сможет стать достойной жертвой для наших богов».