Страница:
– Тьфу ты! – Лата топнула ногой так, что по озерной глади разошлись круги.
– Рыжий… – также безмятежно продолжала девочка, которая, кажется, привыкла вслух комментировать все, что видела. – Вам надо в Невод?
– Да, Милка, – подтвердил Чоча и встал. – Нам надо в Невод. Карась там?
– Там.
– А Маманя, Старик, Белфон?
– Все там. Там-там… Сегодня большая рыбалка была, а вечером надо рыбу в замок отвозить.
– Сегодня? Это удачно. Кто поплывет?
– Белфон.
– Ладно, Милка, пригони-ка нам лодку. И скажи Карасю, чтобы достал то, что я оставил ему на хранение. А Мамане – чтоб чего-нибудь состряпала.
– Хорошо… – девочка окинула нас безоблачным взглядом и уплыла.
Чоча почесал затылок и несколько смущенно разъяснил нам с Крантом:
– Мила это… Девчонка Старика и Мамани. Не обращайте внимания, она всегда такая.
– Такая голая? – уточнил я.
– Нет, такая… беззаботная.
Милка вскоре возвратилась. Она сжимала зубами конец веревки, к которой была привязана небольшая плоскодонка. Над низким бортом торчали два весла. Вновь совершенно не смущаясь, она встала, развернула лодку и толкнула ее кормой к берегу.
– Мама сварила уху. Папа с Карасем говорят о женщинах. Горя играет. Остальные пакуют рыбу. Они все рады, что вы пришли в гости. Садитесь по двое. Я вернусь еще раз.
– Мы с Крантом поплывем первыми, – решил Чоча. – Рыбаки, в общем, не имеют ничего против паучников, но лучше будет, если я поприсутствую при знакомстве. Ты как, Крант?
– Бсе б борядге, горешог, – согласился паучник и прыгнул в лодку. – Бмесде, даг бмесде. Нигагих расобых бредрассудгов бродиб бас, дылд немерянных, у меня нед.
Пока сопровождаемая Милкой плоскодонка курсировала между берегом и Неводом, я спросил:
– Ты сказала «Нимб»… Что это? Из какой вы с Чочей реальности?
– Жемчужный Нимб, – сказала Лата. – Нижний.
– И что это означает?
– Там всего один город на целую реальность. Расположен в кратере давно потухшего вулкана. Он так называется – Жемчужный Нимб. И разделен на два сектора: Верхний и Нижний. Верхний сплошь заполнен кабаками, борделями, казино, ипподромами, отелями, треками, тотализаторами, лототронами всякими, кегельбанами, саунами, массажными кабинетами и черти-ти-чем-еще… А в Нижнем живут всякие… вроде нас. Этот Нимб, короче говоря – развлекательная реальность. Одни прожигают деньги, другие жизнь…
– А что прожигали вы с Чочей?
Она покосилась на меня и сказала:
– Твое какое дело? Я, между прочим, тоже кое-что хотела у тебя спросить…
– Они уже там…
Мы замолчали, увидев Милку с лодкой.
– Чоча познакомил паучника с нашими. Они садятся обедать. Спешите, а то вам ничего не достанется… Лата, ты с каждым днем становишься все красивее..
– Только не вставай! – поспешно сказала Лата и сама развернула лодку. – Сиди где сидишь! Уиш, залазь! – скомандовала она, перешагивая через борт.
Мы вплыли под кроны деревьев. Лата сидела на корме, Милка плыла впереди, я греб. До нас стали доноситься струнные аккорды, и вскоре нос лодки во что-то уткнулся. Вытащив весла из уключин, я положил их на дно, встал и обернулся.
Между деревьями на коротких сваях возвышались помосты и строения жилого, полужилого и вовсе нежилого вида. Над покатыми крышами из деревянных труб поднимался дым и быстро рассеивался в наполненном влагой воздухе.
Милка вылезла на помост, привязала лодку и надела на себя нечто вроде короткой рубашки без рукавов и с широким воротом.
– Вон там-там… – она помахала рукой в направлении сложенного из неотесанных бревен дома с широкими окнами и ушла.
Я прыгнул на помост и помог влезть Лате. Струнные аккорды теперь звучали громче, нас окружала атмосфера спокойствия и беззаботности. Я пошел в обход дома, Лата двинулась за мной. Проходя мимо окна, я заглянул внутрь и увидел полутемную комнату, из глубины которой доносились два голоса – один низкий и хриплый, второй – более высокий и молодой.
– Вот это у меня была… восемь… нет, десять… да! – десять лет назад… Певица из кабаре… Ну и была! Ух и была! Фигуристая до полного опупения! – рокотал низкий. – В смысле – все как на подбор… Ноги – от подбородка… Бюст как у…
– Да хватит уже, Старик, – перебил другой голос. – Ох и надоел ты со своими бабами! Неизменная тема. Давай поговорим о чем-нибудь другом.
– О чем? – недоуменно спросил бас.
– Ну… о чем-нибудь возвышенном.
– О баскетболистках, что ли? Лет пятнадцать… нет – семнадцать тому назад была у меня одна тренерша из спортзала. Рыжая, под два метра, ноги как у…
– Кто такие баскетболистки? – заинтересованно спросил я у Латы, но она только хмыкнула.
Мы миновали дом и увидали Чочу с Крантом – они сидели за столом на высоких лавках и вовсю наворачивали что-то из глиняных мисок. У меня заурчало в животе.
– Лата, кликни Маманю, – попросил Чоча. – И позови Старика с Карасем.
Лата ушла в дом, а я взгромоздился рядом с Пат-Раем. Не поднимая головы, паучник подмигнул мне и облизнулся.
– Од дагая жрачга! – он показал большой палец. – У нас, мля, в Леринзье, рыбой не часто бобалуешься. Сюда, мля, еще чего-нибудь горячидельного… Одбразднобадь осбобождение…
Из дома появилась Лата и дородная тетенька в сером платье, обе с мисками и ложками в руках. Вглядевшись в лицо незнакомки, я признал в ней ту самую женщину, которую видел на площади Хоксуса вместе с тремя детьми во время облавы.
– Здрасьте! – сказал я, когда они подошли и поставили миски на стол. – Не узнаете меня?
– Что-то не припомню, милок, – прищурившись, ответила она. – Как звать?
– Уиш Салоник, – я широко улыбнулся, что не помешало мне отправить в рот первую ложку восхитительно горячей ухи.
– Серьезно? Твои старики, видать, любили пошутить. Я – Маманя. Чоча, как поешь, иди в дом, не нравится мне твоя нога.
– Мне и самому она не нравится, – проворчал Пат-Рай.
К столу подошли двое рыбаков, оба невысокого роста, оба одетые в одинаковые грязно-серые штаны и рубахи, но один поплотнее и помоложе, а второй уже почти старик, худой, как щепка и сутулый.
– Так вот, я говорю, просыпается она под утро… – хрипло рокотал второй.
– Это ж прям сил никаких не хватает! – возмутился первый. – В твои-то годы! Окстись, не порть гостям аппетит!
– Что наши годы… Как раз в самый раз. А аппетит после етого токмо улучшается.
– Карась, Старик, это – Уиш, новичок, – представил меня Чоча. – А это Крантуазье.
– Паучник, что ли? – уточнил Старик.
– Паучник. Имеешь что-нибудь против?
– Да вроде нет. По мне, хоть паучник, хоть засрючник, все едино. Никогда не видел паучниковых баб, однако…
Все были очень голодны, кулинарное искусство Мамани не оставляла желать лучшего, так что с ухой мы покончили в два счета, после чего Чоча, Карась, Старик и Крант завели какой-то специальный разговор, касавшийся политики Хоксуса в отношении Кадара и Леринзье, а Лата с Маманей, прихватив пустые миски, удалились в дом и плотно прикрыли за собой двери.
Я взял у Карася табаку, свернул самокрутку, закурил и не спеша пошел в обход помоста. Струнные аккорды, звучавшие все это время как ненавязчивый музыкальный фон из оркестровой ямы во время действия пасторальной пьесы, стали громче и превратились в соответствующую атмосфере минорную мелодию.
За широким сараем, в котором лежали перевернутые плоскодонки, открылся вид на озеро. Среди деревьев и других помостов в воде бултыхался целый выводок детей, все голышом. Некоторые залазили на нижние ветви и с визгом прыгали в воду, поднимая фонтаны брызг. Горячая уха согрела, но я все равно зябко поеживался. На мой взгляд, погода не располагала к купанию.
Я обошел сарай и увидел покачивавшуюся недалеко от помоста лодку. В ней сидел молодой красавчик с длинными волосами и томным лицом. Он перебирал струны незнакомого мне инструмента, корпус которого напоминал цифру "8". Рядом, положив голову на его плечо, примостилась Милка. Оба не обратили на меня внимание.
Выплюнув самокрутку, я присел на краю помоста и опустил руку в воду. Она оказалась очень теплой, по-моему, даже теплее воздуха. На дно озера, кажется, выходили теплые источники.
– Уиш! – донеслось до меня, и я стал возвращаться.
Чоча и Карась уже ушли. Судя по активной жестикуляции и тому, что рубаха Кранта была расстегнута до пупа, он в очередной раз рассказывал историю своей жизни и демонстрировал рыбакам наколку. Примостившаяся рядом со Стариком Лата была одета в новое платье и обута во что-то вроде плетенных сандалий. Она указала мне в сторону дома. Кивнув, я прошел мимо.
Тусклый огонь свечи озарял высокий кувшин, три чашки, три листа пергамента и Чочу с Карасем, склонившихся над ними. Нога Пар-Рая была в несколько слоев перемотана серой материей.
– Сядь, Уиш, – сморщившись, Чоча помассировал икру. – Сядь и смотри сюда…
Я сел, разглядывая пергаменты, на которых были какие-то чертежи, надписи и стрелочки синего и красного цвета.
– Ну? – спросил я, наполняя третью чашку. – И чего это?
– План тайных ходов замка. Когда я еще служил там охранником, случайно наткнулся на дверь под ковром в лаборатории, где работал этот псих-изобретатель, Урбан Караф. Я как раз дежурил в коридоре второго этажа и знал, что в лаборатории никого нет… а потом вдруг из дверей появился Гленсус. Я успел спрятаться под лестницей, так что он меня не заметил и прошел мимо. Меня, конечно, это заинтересовало, ночью я обыскал лабораторию, ну и нашел эту дверь, а потом каждый раз, когда выдавалась возможность, изучал ходы и отмечал их на плане. Короче говоря, замок напичкан ими от крыши до фундамента.
Я отпил из чашки – это оказалось кислое крепкое вино с пряным привкусом – одновременно разглядывая чертежи и надписи на пергаментах. Там были синие квадраты и кружки, разделенные на сектора. Почти в каждом имелись красные стрелочки и надписи вроде: «3-й кам. вниз от ок.», «В шкф.», «Под квр.»…
Чоча стал показывать:
– Вот смотри… Каждый квадрат – это этаж одной из башен или какой-нибудь постройки. Тут я отметил все коридоры, залы, лестницы, в общем, все, что на этаже расположено, а красным цветом указываются потайные ходы… – Чоча вновь сморщился и осторожно потрогал ногу. – Пухнет, чтоб ее… И ноет… Маманя протерла рану и наложила компресс из каких-то трав, но, боюсь, к вечеру все равно не смогу ходить.
– Что означают надписи? – спросил я.
– Я ими отмечал какую-то примету, связанную с каждым лазом. Вот смотри… «В шкф.» – значит: ищи в шкафу. Помню, это в южной башне. Видишь, возле этого квадрата написано: «Ю. Б., 3-й эт.». Значит, южная башня, третий этаж. Там много заброшенных залов, в которых свалена старая рухлядь. В шкафу, за кучей тряпок я и нашел этот ход. Или вот… «Под квр.» – значит, дверь, скрытая под ковром… Понял систему?
Чувствуя, как меня охватывает сонливость, я отпил вина и сказал:
– В общем, да. А что это за кружки?
– Это – донжон, внутренняя башня. И пристройки вокруг нее. Как бы замок в замке. Донжон круглой формы, а это этажи… В башне есть скрытый осевой колодец с винтовой лестницей. А под крышей расположены камеры. К нескольким из них тоже ведут ходы.
– Камеры под крышей, а не в подвалах? – удивился я и зевнул.
– В подвалах сыро, холодно, так что их используют для хранения провизии на случай осады.
– И долго, Чоча, ты рисовал это? – подал голос Карась.
– Месяца полтора.
– На кого-нибудь за это время натыкался там? – спросил я.
– Пару раз слышал шаги, но не видел ни единого человека. О ходах, думаю, знает только Гленсус, ну может быть еще ученый… Но рядовые наемники точно ничего не знают.
– Так, а где, по-твоему, может находится КРЭН? И как вообще я попаду в замок?
– Ну, камень Гленсус отдаст Урбану Карафу, а вот что тот с ним станет делать… Скорее всего, он продолжает работать в той же лаборатории, первым делом надо проверить ее. Она находится на втором этаже, вот в этом крыле… – Пат-Рай указал соответствующее место на плане. – Видишь, тут написано «ЛАБ.», а рядом – «СКЛД.», склад, а вернее, кладовка, там хранится форма наемников. Если попадешь туда, лучше переоденься – больно твои шмотки обращают на себя внимание. А в лабораторию ведет ход отсюда, с третьего этажа… – он вновь показал на плане. – Ну, а насчет того, как попасть в замок… Карась, объясни ему.
Рыбак заговорил:
– Там пара ворот, обычные и речные. Один из рукавов Песчанки протекает через замок, а между этим озером и Песчанкой есть протока. Иногда кто-нибудь из наших отправляется туда с рыбой… что-то вроде дани, которую мы платим, чтобы нас не трогали. А сейчас Его Боссовство приказал доставить больше обычного. К нему, по слухам, прибывают купцы из Кидара, у них там рыбы почти нету. Ты спрячешься в лодке под корзиной с рыбой, а я отвезу тебя в замок.
– Лодку-то шмонают? – спросил я, в который раз зевая.
– Это уже мои заботы. К тому времени, как приплывем, будет совсем темно, так что, может, у тебя и получится пробраться в замок незамеченным…
– Наемников много, – добавил Чоча. – И не все они знают друг друга. Так что в случае чего коси из под вновьзавербованного, какого-нибудь там особосекретного…
– Значит, Чоча, ты не поплывешь со мной?
– Посмотрим еще, – буркнул он, укладываясь на лавке. – Спрячь это.
Я свернул пергамент, сунул в карман за подкладку и последовал примеру Чочи, напоследок спросив:
– Когда поплывем, Карась?
– Как темнеть начнет. Можешь спать пока.
– Ладно, – сказал я и почти сразу заснул.
Я открыл глаза и сел, моргая. В комнате было полутемно, на столе в глиняной плошке оплывала свеча. На соседней лавке сидел Пат-Рай, а над ним, уперев руки в бока, монументально возвышалась Маманя.
– Посмотри на свою ногу! – вещала она. – Коряга, а не нога! Компресс, что я положила, поможет, но не так же быстро. А пока ты не ходок, понял меня, Чочарио Пат-Рай?
Чоча перевел хмурый взгляд с нее на меня и слегка пожал плечами. Я понял это так, что он смирился. Наверное, во всем Хоксусе, да чего там, во всей Ссылке Маманя была единственным человеком, способным заставить Чочу изменить какое-нибудь свое принципиальное решение. Я потянулся, встал и прошелся по комнате, искоса разглядывая Пат-Рая. Даже в полутьме можно было различить, насколько бледно его лицо. Конечно, идея отправиться в замок с Чочей была привлекательна – он лучше меня разбирался в составленном им же самим плане, лучше ориентировался в местной ситуации, да и в драке, уж если на то пошло, без особого напряга мог положить минимум четверых таких, как я, но… Если он действительно едва ходит, то будет только обузой.
Сделав несколько глотков прямо из кувшина, я сказал:
– Что ж поделать. Чоча, надо мне идти одному.
Маманя подняла указательный палец и одобрительно произнесла:
– Во! Прислушайся, Пат-Рай! И рыжие иногда говорят дельные вещи.
– Но ты разобрался в том… в том, что я тебе дал? – уточнил Чоча.
– Более или менее. Где Лата?
Чоча улегся обратно на лавку.
– У нее, по-моему, есть в Неводе ухажер, какой-то молодой рыбак. Может, пошла к нему. Ну, Салоник… – не вставая, он протянул руку. – Отправляйся в замок один. Удачи!
Пожав руку, я сказал: «Будь здоров!», кивнул Мамане и вышел из хижины. Небо Ссылки, и раньше не отличавшееся богатством красок, окончательно посерело. Стало ощутимо холоднее, над водой поднимался пар.
Возле помоста покачивалась длинная плоскодонка с высокими бортами, вся заставленная плетенными верейками. В лодке ближе к носу стоял Карась с веслами в руках. На помосте были только Старик да сидящий на корточках Крант. Когда я подошел, паучник пружинисто вскочил и произнес:
– Слышь, горешь, я, мля, не знаю, зачем дебе бонадобилось в Зеленый Замог, но если хочешь, я боблыбу с добой.
– Ну, это ни к чему, – возразил я.
– Уберен?
– Конечно. Если я еще так-сяк могу сойти за наемника, то тебя с твоими габаритами сразу расколют.
– Эдо есдь исдина, не дребующая догазадельдв, – согласился он. – Но я могу бригрывать дбою, мля… до есдь, дбой дыл!
– Лучше я сам позабочусь о своем тыле, Крант.
– Лады. Не буду, мля, насдаибать, не даг уж я дуда и рбусь. Догда бусдь Сбядая Беребга оберегаед дебя, брадуха. Можед, еще бсдредимся.
Темнело на глазах, и Крант со Стариком удалились в сторону дома. Я окинул прощальным взглядом помост, желая заодно увидеть Лату, но ее не было. Даже проводить не пришла… Ну и ладно, решил я, поворачиваясь к лодке.
– Давай, что ли… – полускрытый корзинами Карась уже устанавливал весла в уключинах. – Пора двигать.
Я занес ногу над бортом, и в этот момент кое-кто давно молчавший решил напомнить о себе. В голове возникла знакомая вибрация, а затем раздался медленный, словно бы уставший голос РСЧ – реле случайных чисел:
(Пятнадцать миллионов шестьсот сорок одна тысяча шестьсот шестнадцать… Процесс личностного проецирования завершен).
Вновь вибрация…
Голос Советчика пронзительно и очень отчетливо пропищал:
(БЫТЬ ИЛЬ НЕ БЫТЬ?!!)
Потеряв от неожиданности равновесие, я рухнул на дно лодки, перевернув несколько плетенных рыбацких корзин. Лодка сильно качнулась.
– Залез? – уточнил Карась. – Ну, поплыли…
Я почти не слышал его.
Рядом под корзинами лежала Лата и, щурясь, смотрела на меня.
ГЛАВА 15
– Рыжий… – также безмятежно продолжала девочка, которая, кажется, привыкла вслух комментировать все, что видела. – Вам надо в Невод?
– Да, Милка, – подтвердил Чоча и встал. – Нам надо в Невод. Карась там?
– Там.
– А Маманя, Старик, Белфон?
– Все там. Там-там… Сегодня большая рыбалка была, а вечером надо рыбу в замок отвозить.
– Сегодня? Это удачно. Кто поплывет?
– Белфон.
– Ладно, Милка, пригони-ка нам лодку. И скажи Карасю, чтобы достал то, что я оставил ему на хранение. А Мамане – чтоб чего-нибудь состряпала.
– Хорошо… – девочка окинула нас безоблачным взглядом и уплыла.
Чоча почесал затылок и несколько смущенно разъяснил нам с Крантом:
– Мила это… Девчонка Старика и Мамани. Не обращайте внимания, она всегда такая.
– Такая голая? – уточнил я.
– Нет, такая… беззаботная.
Милка вскоре возвратилась. Она сжимала зубами конец веревки, к которой была привязана небольшая плоскодонка. Над низким бортом торчали два весла. Вновь совершенно не смущаясь, она встала, развернула лодку и толкнула ее кормой к берегу.
– Мама сварила уху. Папа с Карасем говорят о женщинах. Горя играет. Остальные пакуют рыбу. Они все рады, что вы пришли в гости. Садитесь по двое. Я вернусь еще раз.
– Мы с Крантом поплывем первыми, – решил Чоча. – Рыбаки, в общем, не имеют ничего против паучников, но лучше будет, если я поприсутствую при знакомстве. Ты как, Крант?
– Бсе б борядге, горешог, – согласился паучник и прыгнул в лодку. – Бмесде, даг бмесде. Нигагих расобых бредрассудгов бродиб бас, дылд немерянных, у меня нед.
Пока сопровождаемая Милкой плоскодонка курсировала между берегом и Неводом, я спросил:
– Ты сказала «Нимб»… Что это? Из какой вы с Чочей реальности?
– Жемчужный Нимб, – сказала Лата. – Нижний.
– И что это означает?
– Там всего один город на целую реальность. Расположен в кратере давно потухшего вулкана. Он так называется – Жемчужный Нимб. И разделен на два сектора: Верхний и Нижний. Верхний сплошь заполнен кабаками, борделями, казино, ипподромами, отелями, треками, тотализаторами, лототронами всякими, кегельбанами, саунами, массажными кабинетами и черти-ти-чем-еще… А в Нижнем живут всякие… вроде нас. Этот Нимб, короче говоря – развлекательная реальность. Одни прожигают деньги, другие жизнь…
– А что прожигали вы с Чочей?
Она покосилась на меня и сказала:
– Твое какое дело? Я, между прочим, тоже кое-что хотела у тебя спросить…
– Они уже там…
Мы замолчали, увидев Милку с лодкой.
– Чоча познакомил паучника с нашими. Они садятся обедать. Спешите, а то вам ничего не достанется… Лата, ты с каждым днем становишься все красивее..
– Только не вставай! – поспешно сказала Лата и сама развернула лодку. – Сиди где сидишь! Уиш, залазь! – скомандовала она, перешагивая через борт.
Мы вплыли под кроны деревьев. Лата сидела на корме, Милка плыла впереди, я греб. До нас стали доноситься струнные аккорды, и вскоре нос лодки во что-то уткнулся. Вытащив весла из уключин, я положил их на дно, встал и обернулся.
Между деревьями на коротких сваях возвышались помосты и строения жилого, полужилого и вовсе нежилого вида. Над покатыми крышами из деревянных труб поднимался дым и быстро рассеивался в наполненном влагой воздухе.
Милка вылезла на помост, привязала лодку и надела на себя нечто вроде короткой рубашки без рукавов и с широким воротом.
– Вон там-там… – она помахала рукой в направлении сложенного из неотесанных бревен дома с широкими окнами и ушла.
Я прыгнул на помост и помог влезть Лате. Струнные аккорды теперь звучали громче, нас окружала атмосфера спокойствия и беззаботности. Я пошел в обход дома, Лата двинулась за мной. Проходя мимо окна, я заглянул внутрь и увидел полутемную комнату, из глубины которой доносились два голоса – один низкий и хриплый, второй – более высокий и молодой.
– Вот это у меня была… восемь… нет, десять… да! – десять лет назад… Певица из кабаре… Ну и была! Ух и была! Фигуристая до полного опупения! – рокотал низкий. – В смысле – все как на подбор… Ноги – от подбородка… Бюст как у…
– Да хватит уже, Старик, – перебил другой голос. – Ох и надоел ты со своими бабами! Неизменная тема. Давай поговорим о чем-нибудь другом.
– О чем? – недоуменно спросил бас.
– Ну… о чем-нибудь возвышенном.
– О баскетболистках, что ли? Лет пятнадцать… нет – семнадцать тому назад была у меня одна тренерша из спортзала. Рыжая, под два метра, ноги как у…
– Кто такие баскетболистки? – заинтересованно спросил я у Латы, но она только хмыкнула.
Мы миновали дом и увидали Чочу с Крантом – они сидели за столом на высоких лавках и вовсю наворачивали что-то из глиняных мисок. У меня заурчало в животе.
– Лата, кликни Маманю, – попросил Чоча. – И позови Старика с Карасем.
Лата ушла в дом, а я взгромоздился рядом с Пат-Раем. Не поднимая головы, паучник подмигнул мне и облизнулся.
– Од дагая жрачга! – он показал большой палец. – У нас, мля, в Леринзье, рыбой не часто бобалуешься. Сюда, мля, еще чего-нибудь горячидельного… Одбразднобадь осбобождение…
Из дома появилась Лата и дородная тетенька в сером платье, обе с мисками и ложками в руках. Вглядевшись в лицо незнакомки, я признал в ней ту самую женщину, которую видел на площади Хоксуса вместе с тремя детьми во время облавы.
– Здрасьте! – сказал я, когда они подошли и поставили миски на стол. – Не узнаете меня?
– Что-то не припомню, милок, – прищурившись, ответила она. – Как звать?
– Уиш Салоник, – я широко улыбнулся, что не помешало мне отправить в рот первую ложку восхитительно горячей ухи.
– Серьезно? Твои старики, видать, любили пошутить. Я – Маманя. Чоча, как поешь, иди в дом, не нравится мне твоя нога.
– Мне и самому она не нравится, – проворчал Пат-Рай.
К столу подошли двое рыбаков, оба невысокого роста, оба одетые в одинаковые грязно-серые штаны и рубахи, но один поплотнее и помоложе, а второй уже почти старик, худой, как щепка и сутулый.
– Так вот, я говорю, просыпается она под утро… – хрипло рокотал второй.
– Это ж прям сил никаких не хватает! – возмутился первый. – В твои-то годы! Окстись, не порть гостям аппетит!
– Что наши годы… Как раз в самый раз. А аппетит после етого токмо улучшается.
– Карась, Старик, это – Уиш, новичок, – представил меня Чоча. – А это Крантуазье.
– Паучник, что ли? – уточнил Старик.
– Паучник. Имеешь что-нибудь против?
– Да вроде нет. По мне, хоть паучник, хоть засрючник, все едино. Никогда не видел паучниковых баб, однако…
Все были очень голодны, кулинарное искусство Мамани не оставляла желать лучшего, так что с ухой мы покончили в два счета, после чего Чоча, Карась, Старик и Крант завели какой-то специальный разговор, касавшийся политики Хоксуса в отношении Кадара и Леринзье, а Лата с Маманей, прихватив пустые миски, удалились в дом и плотно прикрыли за собой двери.
Я взял у Карася табаку, свернул самокрутку, закурил и не спеша пошел в обход помоста. Струнные аккорды, звучавшие все это время как ненавязчивый музыкальный фон из оркестровой ямы во время действия пасторальной пьесы, стали громче и превратились в соответствующую атмосфере минорную мелодию.
За широким сараем, в котором лежали перевернутые плоскодонки, открылся вид на озеро. Среди деревьев и других помостов в воде бултыхался целый выводок детей, все голышом. Некоторые залазили на нижние ветви и с визгом прыгали в воду, поднимая фонтаны брызг. Горячая уха согрела, но я все равно зябко поеживался. На мой взгляд, погода не располагала к купанию.
Я обошел сарай и увидел покачивавшуюся недалеко от помоста лодку. В ней сидел молодой красавчик с длинными волосами и томным лицом. Он перебирал струны незнакомого мне инструмента, корпус которого напоминал цифру "8". Рядом, положив голову на его плечо, примостилась Милка. Оба не обратили на меня внимание.
Выплюнув самокрутку, я присел на краю помоста и опустил руку в воду. Она оказалась очень теплой, по-моему, даже теплее воздуха. На дно озера, кажется, выходили теплые источники.
– Уиш! – донеслось до меня, и я стал возвращаться.
Чоча и Карась уже ушли. Судя по активной жестикуляции и тому, что рубаха Кранта была расстегнута до пупа, он в очередной раз рассказывал историю своей жизни и демонстрировал рыбакам наколку. Примостившаяся рядом со Стариком Лата была одета в новое платье и обута во что-то вроде плетенных сандалий. Она указала мне в сторону дома. Кивнув, я прошел мимо.
Тусклый огонь свечи озарял высокий кувшин, три чашки, три листа пергамента и Чочу с Карасем, склонившихся над ними. Нога Пар-Рая была в несколько слоев перемотана серой материей.
– Сядь, Уиш, – сморщившись, Чоча помассировал икру. – Сядь и смотри сюда…
Я сел, разглядывая пергаменты, на которых были какие-то чертежи, надписи и стрелочки синего и красного цвета.
– Ну? – спросил я, наполняя третью чашку. – И чего это?
– План тайных ходов замка. Когда я еще служил там охранником, случайно наткнулся на дверь под ковром в лаборатории, где работал этот псих-изобретатель, Урбан Караф. Я как раз дежурил в коридоре второго этажа и знал, что в лаборатории никого нет… а потом вдруг из дверей появился Гленсус. Я успел спрятаться под лестницей, так что он меня не заметил и прошел мимо. Меня, конечно, это заинтересовало, ночью я обыскал лабораторию, ну и нашел эту дверь, а потом каждый раз, когда выдавалась возможность, изучал ходы и отмечал их на плане. Короче говоря, замок напичкан ими от крыши до фундамента.
Я отпил из чашки – это оказалось кислое крепкое вино с пряным привкусом – одновременно разглядывая чертежи и надписи на пергаментах. Там были синие квадраты и кружки, разделенные на сектора. Почти в каждом имелись красные стрелочки и надписи вроде: «3-й кам. вниз от ок.», «В шкф.», «Под квр.»…
Чоча стал показывать:
– Вот смотри… Каждый квадрат – это этаж одной из башен или какой-нибудь постройки. Тут я отметил все коридоры, залы, лестницы, в общем, все, что на этаже расположено, а красным цветом указываются потайные ходы… – Чоча вновь сморщился и осторожно потрогал ногу. – Пухнет, чтоб ее… И ноет… Маманя протерла рану и наложила компресс из каких-то трав, но, боюсь, к вечеру все равно не смогу ходить.
– Что означают надписи? – спросил я.
– Я ими отмечал какую-то примету, связанную с каждым лазом. Вот смотри… «В шкф.» – значит: ищи в шкафу. Помню, это в южной башне. Видишь, возле этого квадрата написано: «Ю. Б., 3-й эт.». Значит, южная башня, третий этаж. Там много заброшенных залов, в которых свалена старая рухлядь. В шкафу, за кучей тряпок я и нашел этот ход. Или вот… «Под квр.» – значит, дверь, скрытая под ковром… Понял систему?
Чувствуя, как меня охватывает сонливость, я отпил вина и сказал:
– В общем, да. А что это за кружки?
– Это – донжон, внутренняя башня. И пристройки вокруг нее. Как бы замок в замке. Донжон круглой формы, а это этажи… В башне есть скрытый осевой колодец с винтовой лестницей. А под крышей расположены камеры. К нескольким из них тоже ведут ходы.
– Камеры под крышей, а не в подвалах? – удивился я и зевнул.
– В подвалах сыро, холодно, так что их используют для хранения провизии на случай осады.
– И долго, Чоча, ты рисовал это? – подал голос Карась.
– Месяца полтора.
– На кого-нибудь за это время натыкался там? – спросил я.
– Пару раз слышал шаги, но не видел ни единого человека. О ходах, думаю, знает только Гленсус, ну может быть еще ученый… Но рядовые наемники точно ничего не знают.
– Так, а где, по-твоему, может находится КРЭН? И как вообще я попаду в замок?
– Ну, камень Гленсус отдаст Урбану Карафу, а вот что тот с ним станет делать… Скорее всего, он продолжает работать в той же лаборатории, первым делом надо проверить ее. Она находится на втором этаже, вот в этом крыле… – Пат-Рай указал соответствующее место на плане. – Видишь, тут написано «ЛАБ.», а рядом – «СКЛД.», склад, а вернее, кладовка, там хранится форма наемников. Если попадешь туда, лучше переоденься – больно твои шмотки обращают на себя внимание. А в лабораторию ведет ход отсюда, с третьего этажа… – он вновь показал на плане. – Ну, а насчет того, как попасть в замок… Карась, объясни ему.
Рыбак заговорил:
– Там пара ворот, обычные и речные. Один из рукавов Песчанки протекает через замок, а между этим озером и Песчанкой есть протока. Иногда кто-нибудь из наших отправляется туда с рыбой… что-то вроде дани, которую мы платим, чтобы нас не трогали. А сейчас Его Боссовство приказал доставить больше обычного. К нему, по слухам, прибывают купцы из Кидара, у них там рыбы почти нету. Ты спрячешься в лодке под корзиной с рыбой, а я отвезу тебя в замок.
– Лодку-то шмонают? – спросил я, в который раз зевая.
– Это уже мои заботы. К тому времени, как приплывем, будет совсем темно, так что, может, у тебя и получится пробраться в замок незамеченным…
– Наемников много, – добавил Чоча. – И не все они знают друг друга. Так что в случае чего коси из под вновьзавербованного, какого-нибудь там особосекретного…
– Значит, Чоча, ты не поплывешь со мной?
– Посмотрим еще, – буркнул он, укладываясь на лавке. – Спрячь это.
Я свернул пергамент, сунул в карман за подкладку и последовал примеру Чочи, напоследок спросив:
– Когда поплывем, Карась?
– Как темнеть начнет. Можешь спать пока.
– Ладно, – сказал я и почти сразу заснул.
***
– Никуда не пойдешь! – произнес голос. – Совсем сдурел?Я открыл глаза и сел, моргая. В комнате было полутемно, на столе в глиняной плошке оплывала свеча. На соседней лавке сидел Пат-Рай, а над ним, уперев руки в бока, монументально возвышалась Маманя.
– Посмотри на свою ногу! – вещала она. – Коряга, а не нога! Компресс, что я положила, поможет, но не так же быстро. А пока ты не ходок, понял меня, Чочарио Пат-Рай?
Чоча перевел хмурый взгляд с нее на меня и слегка пожал плечами. Я понял это так, что он смирился. Наверное, во всем Хоксусе, да чего там, во всей Ссылке Маманя была единственным человеком, способным заставить Чочу изменить какое-нибудь свое принципиальное решение. Я потянулся, встал и прошелся по комнате, искоса разглядывая Пат-Рая. Даже в полутьме можно было различить, насколько бледно его лицо. Конечно, идея отправиться в замок с Чочей была привлекательна – он лучше меня разбирался в составленном им же самим плане, лучше ориентировался в местной ситуации, да и в драке, уж если на то пошло, без особого напряга мог положить минимум четверых таких, как я, но… Если он действительно едва ходит, то будет только обузой.
Сделав несколько глотков прямо из кувшина, я сказал:
– Что ж поделать. Чоча, надо мне идти одному.
Маманя подняла указательный палец и одобрительно произнесла:
– Во! Прислушайся, Пат-Рай! И рыжие иногда говорят дельные вещи.
– Но ты разобрался в том… в том, что я тебе дал? – уточнил Чоча.
– Более или менее. Где Лата?
Чоча улегся обратно на лавку.
– У нее, по-моему, есть в Неводе ухажер, какой-то молодой рыбак. Может, пошла к нему. Ну, Салоник… – не вставая, он протянул руку. – Отправляйся в замок один. Удачи!
Пожав руку, я сказал: «Будь здоров!», кивнул Мамане и вышел из хижины. Небо Ссылки, и раньше не отличавшееся богатством красок, окончательно посерело. Стало ощутимо холоднее, над водой поднимался пар.
Возле помоста покачивалась длинная плоскодонка с высокими бортами, вся заставленная плетенными верейками. В лодке ближе к носу стоял Карась с веслами в руках. На помосте были только Старик да сидящий на корточках Крант. Когда я подошел, паучник пружинисто вскочил и произнес:
– Слышь, горешь, я, мля, не знаю, зачем дебе бонадобилось в Зеленый Замог, но если хочешь, я боблыбу с добой.
– Ну, это ни к чему, – возразил я.
– Уберен?
– Конечно. Если я еще так-сяк могу сойти за наемника, то тебя с твоими габаритами сразу расколют.
– Эдо есдь исдина, не дребующая догазадельдв, – согласился он. – Но я могу бригрывать дбою, мля… до есдь, дбой дыл!
– Лучше я сам позабочусь о своем тыле, Крант.
– Лады. Не буду, мля, насдаибать, не даг уж я дуда и рбусь. Догда бусдь Сбядая Беребга оберегаед дебя, брадуха. Можед, еще бсдредимся.
Темнело на глазах, и Крант со Стариком удалились в сторону дома. Я окинул прощальным взглядом помост, желая заодно увидеть Лату, но ее не было. Даже проводить не пришла… Ну и ладно, решил я, поворачиваясь к лодке.
– Давай, что ли… – полускрытый корзинами Карась уже устанавливал весла в уключинах. – Пора двигать.
Я занес ногу над бортом, и в этот момент кое-кто давно молчавший решил напомнить о себе. В голове возникла знакомая вибрация, а затем раздался медленный, словно бы уставший голос РСЧ – реле случайных чисел:
(Пятнадцать миллионов шестьсот сорок одна тысяча шестьсот шестнадцать… Процесс личностного проецирования завершен).
Вновь вибрация…
Голос Советчика пронзительно и очень отчетливо пропищал:
(БЫТЬ ИЛЬ НЕ БЫТЬ?!!)
Потеряв от неожиданности равновесие, я рухнул на дно лодки, перевернув несколько плетенных рыбацких корзин. Лодка сильно качнулась.
– Залез? – уточнил Карась. – Ну, поплыли…
Я почти не слышал его.
Рядом под корзинами лежала Лата и, щурясь, смотрела на меня.
ГЛАВА 15
– Он что, все время говорит стихами?
– Он все время говорит и все время стихами!
Мы лежали бок о бок на дне лодки, окруженные стеной корзин, и глядели в темное небо. Тихо поплескивала вода, со стороны носа, где расположился невидимый нам Карась, доносился скрип уключин.
– А что именно? Я имею ввиду, какие стихи?
– Понятия не имею. Никогда не разбирался в сти… Ну, гад, опять!
(Любовь – над бурей поднятый маяк,
не меркнущий во мраке и тумане.
Любовь – звезда, которою моряк
определяет место в океане.)
– В реке, – машинально поправил я.
– Что ты сказал?
– Это я ему…
– А что он сказал?
– Ерунду. Любовь, моряк, маяк и мрак.
– Оптимистические стихи. Он их, что ли, сам сочиняет?
– Да нет. Советчик сапро… спроецировался в какую-то книжку и, как я понимаю, теперь может выдавать только куски из этой книжки. И угораздило же его попасть в книгу со стихами. Попался бы мне тот, кто все эти стихи накатал…
– А я люблю стихи! – заявила Лата. – Не все, конечно, но про любовь – люблю.
– А я люблю крепкое пиво и высоких брюнеток, так что с того?
Лата вздохнула.
– В тебе романтики примерно столько, сколько у старой бандерши, однобокий ты гуманоид!
– Это я-то однобокий? Я многогранен как граненный стакан!
– Как стакан с крепким пивом? – уточнила она.
Мы постепенно возвращались к привычному стилю общения, но сейчас у меня совсем не было настроения обмениваться колкостями, так что я повернулся на бок и просунул руку под голову Латы.
– Эй, чего это ты? – удивилась она.
– Вишь какое дело… Там, наверху, эти… – сказал я проникновенно. – Звездочки… А тут, внизу, эти… мы с тобой.
– Ну так что дальше?
– Тебе удобно? – я придвинулся, рассматривая ее сверху, с довольно-таки близкого расстояния.
(Ее глаза на звезды не похожи,
нельзя уста кораллами назвать,
не белоснежна плеч открытых кожа
и черной проволокою вьется прядь)
Посмотрев на ее волосы, я уточнил:
– Желтой.
– Что желтой?
– Так, к слову.
– Опять чушь несешь?
Мы немного помолчали, и я спросил:
– Почему ты тоже решила плыть?
Лата замялась.
– Ну… э… Мне, в общем, всегда хотелось находиться в гуще событий… Я очень любопытная. А тут, знаешь, какая скука, особенно после Нижнего Нимба?
– Не знаю. И это все? – я придвинулся еще ближе.
– Все! – с вызовом ответила Лата. – Что, интересно, ты хотел еще услышать?
– Ну, я подумал…
– Подумал, что я прям так с лету втюрилась в какого-то рыжего провинциала? Что аж тащусь от тебя? – ее голос с каждым словом набирал обороты. – Что у меня коленки трясутся в твоем присутствии? Так вот, это полная фиг… – тут до нее дошло, или она сделала вид, что дошло только сейчас, в какой непосредственной близости я нахожусь, и Лата решительно приказала:
– Немедленно отодвинься. Я, мля, порядочная девушка.
(Порядочна и хороша собой?
Порядочности тесно с красотой.)
Вместо ответа я склонился ниже.
– Слышь ты! … – быстро заговорила она. – Ты ж любишь высоких брюнеток, а я, если заметил, маленькая и почти блон…
– Знаешь что, Рыжий! – возмутилась Лата, уперлась ладонями в мою грудь и отпихнула. – Можно сказать, получил чего хотел, а теперь заявляешь, что я зря поплыла. Хам!
– Ну, нельзя сказать, что получил все…
– Я хотела сказать, в разумных пределах…
– Нет, с одной стороны, я рад… сама понимаешь, почему… Но с другой стороны, в замке мне ты ничем не поможешь. Скорее всего, наоборот, будешь мешать. У меня там будет время заботиться только о себе самом.
– Вы с Чочей явно нашли друг друга – оба натуральные мужские шовинисты. Неужто до сих пор не понял, что я не кисейная барышня в рюшах и помпонах? И сама могу о себе позаботиться? Вы оба – самовлюбленные мачо!
– А кто они такие эти твои мачо?
– Для болванов поясняю: такие шибко интеллектуальные мужики, которые, чуть что, начинают размахивать кулаками или хватаются за оружие и ни в грош не ставят женщин!
– Хорошая точка зрения, – согласился я.
– И вообще, в замок я заходить не собираюсь. Спрячусь где-нибудь снаружи, пока ты не выйдешь. А если не выйдешь, или станет опасно, смоюсь без тебя.
Мы помолчали, и затем она спросила:
– Слушай, а раньше, до начала всего этого, ты действительно вообще ничего не знал о Сопредельных Реальностях?
Я нахмурился, потому что только что подумал об этом же.
– Нет.
– И… какие ощущения?
– Это как… Ну, понимаешь, трудно объяснить. Короче, у меня такое впечатление, что я сидел в комнате… в маленькой темной комнате. То есть, мне к а з а л о с ь, что нахожусь в маленькой темной комнате. Света почти нет, только тусклая лампочка, так что я вижу лишь узкий освещенный круг, в котором нахожусь. А потом, когда я прилетел на станцию, когда мне рассказали, что к чему, потом я попал в Зенит, сюда… Словно лампочка вдруг начала гореть ярче, все сильнее и сильнее, очень много света, и я вдруг обнаруживаю, что узкая комната – не комната, что я нахожусь в центре огромного помещения, в каком-то зале, таком, что и стен не видно, потолок очень высокий, вокруг какие-то переходы, множество дверей, и куда они ведут – неизвестно. А лампочка горит все ярче, все вокруг залито светом, хочется встать и побродить вокруг, изучить то, что озаряет этот свет… Ты, э… понимаешь меня?
Подумав, он ответила:
– Да, кажется, понимаю.
Лодка, стала покачиваться сильнее и поплыла быстрее – мы достигли Песчанки.
– Кстати, а Карась знает, что ты здесь? – спросил я.
– Когда я пряталась под корзинами, он, по-моему, не видел, но теперь…
Я осторожно поднялся на колени и выглянул. Было уже совсем темно, фигура рыбака очень смутно виднелась впереди, ближе к носу.
– Эй, Карась! – негромко позвал я. – Долго еще?
– Не-а… – ответил он после паузы. – Сейчас повернем в протоку, а оттуда до замка рукой подать. Вы теперь не больно-то шебуршите. И прикройтесь корзинами на всяк случай.
– Слышала указания? – спросил я, укладываясь обратно и подтягивая на себя корзину. – Скоро приплывем.
К тому времени, когда лодка покинула русло Песчанки, свернув в один из рукавов, мы успели полностью завалиться корзинами и теперь лежали, прижавшись друг к другу так, что я ощущал дыхание Латы на своей щеке. Советчик на какое-то время умолк, и я, не преминув воспользоваться этим, спросил:
– Чем вы с Чочей занимались в Жемчужном Нимбе? И как познакомились со Свеном Гленсусом? Расскажи, мне интересно.
– Мы были каталами, – ответила она. – Карточными каталами. Знаешь, что это значит?
– Подделывали географические карты? Зачем?
– Какой ты, все таки, Уиш, олух! Лопух с окраины. Мы просто…
– Да знаю, – перебил я, ухмыляясь. – У нас в Ливии тоже играют в карты и тоже есть люди, зарабатывающие на жульничестве. Это я пошутил.
– Очень смешно, обхохочешься. Ну и шути себе дальше, – буркнула Лата и замолчала.
– Ладно, не обижайся. Просто я нервничаю, вот и не могу заткнуться. Так причем тут Гленсус?
– Чиновники Эгиды, тем более высокооплачиваемые, отдыхают обычно на разных фешенебельных курортах, но Гленсус вечно крутился в игорных домах Нимба. Он был заядлым игроком… как это называется… па-то-ло-ги-чес-ким! Ну и вот, как-то в «Треф-Рубине» – это такой фешенебельный игровой клуб – заприметил меня и влюбился. Я, между прочим, когда одеваю мини-юбку, да туфли на шпильках, да какую-нибудь блузку с вырезом до пупа, да немного подкрашусь, да побрякушки нацеплю, то выгляжу – о-го-го! – она сделала паузу, ожидая соответствующего комплимента, и я собрался было его произнести, но передумал. Не было у меня к этому делу ни привычки, ни особого таланта, так что Лата сделала комплимент сама себе:
– То есть я и сейчас, конечно, выгляжу очень даже замечательно… Между прочим, ты и правда натуральный хам! – добавила она как бы в скобках. – Так о чем это я? Да, Гленсус стал ко мне подъезжать, а Чоча, естественно, тут как тут. Несколько раз по крупному обыграл его, пока я глазки строила и попой крутила…
– Он все время говорит и все время стихами!
Мы лежали бок о бок на дне лодки, окруженные стеной корзин, и глядели в темное небо. Тихо поплескивала вода, со стороны носа, где расположился невидимый нам Карась, доносился скрип уключин.
– А что именно? Я имею ввиду, какие стихи?
– Понятия не имею. Никогда не разбирался в сти… Ну, гад, опять!
(Любовь – над бурей поднятый маяк,
не меркнущий во мраке и тумане.
Любовь – звезда, которою моряк
определяет место в океане.)
– В реке, – машинально поправил я.
– Что ты сказал?
– Это я ему…
– А что он сказал?
– Ерунду. Любовь, моряк, маяк и мрак.
– Оптимистические стихи. Он их, что ли, сам сочиняет?
– Да нет. Советчик сапро… спроецировался в какую-то книжку и, как я понимаю, теперь может выдавать только куски из этой книжки. И угораздило же его попасть в книгу со стихами. Попался бы мне тот, кто все эти стихи накатал…
– А я люблю стихи! – заявила Лата. – Не все, конечно, но про любовь – люблю.
– А я люблю крепкое пиво и высоких брюнеток, так что с того?
Лата вздохнула.
– В тебе романтики примерно столько, сколько у старой бандерши, однобокий ты гуманоид!
– Это я-то однобокий? Я многогранен как граненный стакан!
– Как стакан с крепким пивом? – уточнила она.
Мы постепенно возвращались к привычному стилю общения, но сейчас у меня совсем не было настроения обмениваться колкостями, так что я повернулся на бок и просунул руку под голову Латы.
– Эй, чего это ты? – удивилась она.
– Вишь какое дело… Там, наверху, эти… – сказал я проникновенно. – Звездочки… А тут, внизу, эти… мы с тобой.
– Ну так что дальше?
– Тебе удобно? – я придвинулся, рассматривая ее сверху, с довольно-таки близкого расстояния.
(Ее глаза на звезды не похожи,
нельзя уста кораллами назвать,
не белоснежна плеч открытых кожа
и черной проволокою вьется прядь)
Посмотрев на ее волосы, я уточнил:
– Желтой.
– Что желтой?
– Так, к слову.
– Опять чушь несешь?
Мы немного помолчали, и я спросил:
– Почему ты тоже решила плыть?
Лата замялась.
– Ну… э… Мне, в общем, всегда хотелось находиться в гуще событий… Я очень любопытная. А тут, знаешь, какая скука, особенно после Нижнего Нимба?
– Не знаю. И это все? – я придвинулся еще ближе.
– Все! – с вызовом ответила Лата. – Что, интересно, ты хотел еще услышать?
– Ну, я подумал…
– Подумал, что я прям так с лету втюрилась в какого-то рыжего провинциала? Что аж тащусь от тебя? – ее голос с каждым словом набирал обороты. – Что у меня коленки трясутся в твоем присутствии? Так вот, это полная фиг… – тут до нее дошло, или она сделала вид, что дошло только сейчас, в какой непосредственной близости я нахожусь, и Лата решительно приказала:
– Немедленно отодвинься. Я, мля, порядочная девушка.
(Порядочна и хороша собой?
Порядочности тесно с красотой.)
Вместо ответа я склонился ниже.
– Слышь ты! … – быстро заговорила она. – Ты ж любишь высоких брюнеток, а я, если заметил, маленькая и почти блон…
***
– Зря, конечно, ты поплыла со мной, – через некоторое время произнес я.– Знаешь что, Рыжий! – возмутилась Лата, уперлась ладонями в мою грудь и отпихнула. – Можно сказать, получил чего хотел, а теперь заявляешь, что я зря поплыла. Хам!
– Ну, нельзя сказать, что получил все…
– Я хотела сказать, в разумных пределах…
– Нет, с одной стороны, я рад… сама понимаешь, почему… Но с другой стороны, в замке мне ты ничем не поможешь. Скорее всего, наоборот, будешь мешать. У меня там будет время заботиться только о себе самом.
– Вы с Чочей явно нашли друг друга – оба натуральные мужские шовинисты. Неужто до сих пор не понял, что я не кисейная барышня в рюшах и помпонах? И сама могу о себе позаботиться? Вы оба – самовлюбленные мачо!
– А кто они такие эти твои мачо?
– Для болванов поясняю: такие шибко интеллектуальные мужики, которые, чуть что, начинают размахивать кулаками или хватаются за оружие и ни в грош не ставят женщин!
– Хорошая точка зрения, – согласился я.
– И вообще, в замок я заходить не собираюсь. Спрячусь где-нибудь снаружи, пока ты не выйдешь. А если не выйдешь, или станет опасно, смоюсь без тебя.
Мы помолчали, и затем она спросила:
– Слушай, а раньше, до начала всего этого, ты действительно вообще ничего не знал о Сопредельных Реальностях?
Я нахмурился, потому что только что подумал об этом же.
– Нет.
– И… какие ощущения?
– Это как… Ну, понимаешь, трудно объяснить. Короче, у меня такое впечатление, что я сидел в комнате… в маленькой темной комнате. То есть, мне к а з а л о с ь, что нахожусь в маленькой темной комнате. Света почти нет, только тусклая лампочка, так что я вижу лишь узкий освещенный круг, в котором нахожусь. А потом, когда я прилетел на станцию, когда мне рассказали, что к чему, потом я попал в Зенит, сюда… Словно лампочка вдруг начала гореть ярче, все сильнее и сильнее, очень много света, и я вдруг обнаруживаю, что узкая комната – не комната, что я нахожусь в центре огромного помещения, в каком-то зале, таком, что и стен не видно, потолок очень высокий, вокруг какие-то переходы, множество дверей, и куда они ведут – неизвестно. А лампочка горит все ярче, все вокруг залито светом, хочется встать и побродить вокруг, изучить то, что озаряет этот свет… Ты, э… понимаешь меня?
Подумав, он ответила:
– Да, кажется, понимаю.
Лодка, стала покачиваться сильнее и поплыла быстрее – мы достигли Песчанки.
– Кстати, а Карась знает, что ты здесь? – спросил я.
– Когда я пряталась под корзинами, он, по-моему, не видел, но теперь…
Я осторожно поднялся на колени и выглянул. Было уже совсем темно, фигура рыбака очень смутно виднелась впереди, ближе к носу.
– Эй, Карась! – негромко позвал я. – Долго еще?
– Не-а… – ответил он после паузы. – Сейчас повернем в протоку, а оттуда до замка рукой подать. Вы теперь не больно-то шебуршите. И прикройтесь корзинами на всяк случай.
– Слышала указания? – спросил я, укладываясь обратно и подтягивая на себя корзину. – Скоро приплывем.
К тому времени, когда лодка покинула русло Песчанки, свернув в один из рукавов, мы успели полностью завалиться корзинами и теперь лежали, прижавшись друг к другу так, что я ощущал дыхание Латы на своей щеке. Советчик на какое-то время умолк, и я, не преминув воспользоваться этим, спросил:
– Чем вы с Чочей занимались в Жемчужном Нимбе? И как познакомились со Свеном Гленсусом? Расскажи, мне интересно.
– Мы были каталами, – ответила она. – Карточными каталами. Знаешь, что это значит?
– Подделывали географические карты? Зачем?
– Какой ты, все таки, Уиш, олух! Лопух с окраины. Мы просто…
– Да знаю, – перебил я, ухмыляясь. – У нас в Ливии тоже играют в карты и тоже есть люди, зарабатывающие на жульничестве. Это я пошутил.
– Очень смешно, обхохочешься. Ну и шути себе дальше, – буркнула Лата и замолчала.
– Ладно, не обижайся. Просто я нервничаю, вот и не могу заткнуться. Так причем тут Гленсус?
– Чиновники Эгиды, тем более высокооплачиваемые, отдыхают обычно на разных фешенебельных курортах, но Гленсус вечно крутился в игорных домах Нимба. Он был заядлым игроком… как это называется… па-то-ло-ги-чес-ким! Ну и вот, как-то в «Треф-Рубине» – это такой фешенебельный игровой клуб – заприметил меня и влюбился. Я, между прочим, когда одеваю мини-юбку, да туфли на шпильках, да какую-нибудь блузку с вырезом до пупа, да немного подкрашусь, да побрякушки нацеплю, то выгляжу – о-го-го! – она сделала паузу, ожидая соответствующего комплимента, и я собрался было его произнести, но передумал. Не было у меня к этому делу ни привычки, ни особого таланта, так что Лата сделала комплимент сама себе:
– То есть я и сейчас, конечно, выгляжу очень даже замечательно… Между прочим, ты и правда натуральный хам! – добавила она как бы в скобках. – Так о чем это я? Да, Гленсус стал ко мне подъезжать, а Чоча, естественно, тут как тут. Несколько раз по крупному обыграл его, пока я глазки строила и попой крутила…