Страница:
– А это чего?
(Чтобы, образно выражаясь, придавить винные пары в голове, чтоб организм, а вместе с ним и дефзонд вновь заработали…)
Лестница закончилась, и мы подошли к двери, из-за которой доносился приглушенный шум.
(Это, к сожалению, не стопроцентный выход, может и не сработать, но других вариантов я не вижу…)
Я не заметил, что бы кто-то толкнул ее – мне показалось, дверь распахнулась сама собой. Я шагнул вперед.
– Так что же делать?
(Вам надо немедленно опохмелиться, хозяин.)
Жаркий полдень Ссылки обрушился на меня вместе с гулом голосов не одного десятка людей, и сквозь этот гул, как сквозь вату донесся голос Советчика:
(Немедленно выпить! Покрепче и побольше!)
– Выпить?! – беззвучно орал я. – Ты не мог сказать раньше?! Где я, по-твоему, возьму сейчас выпивку?!
Наемники, давно переставшие обращать внимания на бессвязные реплики подконвойного, подталкивали меня в спину и переговаривались:
– Шик, да? Я давно обратил на них внимание. Вот это шузы…
– А как делить?
– Может, каждому по штуке?
– Дурачина ты, детка. Математик хренов… нас же трое! Да и зачем тебе один шуз?
– Ну, э… Не знаю…
– Может, жребий кинем?
Я разинул рот и вновь беззвучно заорал:
– Та где мне достать выпивку? Отвечай!
Казалось, что весь замковый двор качается, как палуба корабля в бурю. Яркие краски, гул и близость смерти действовали одуряюще.
(Но это только вихрь
Бессвязных слов…)
– Отвечай!
(Будь осторожен. Робость – лучший друг.
Враг есть и там, где никого вокруг.)
– Никого вокруг?! – безумными взглядом я окинул десятки окружающих меня лиц, будто сливающихся в одно огромное, смазанное лицо самой Ссылки – лицо, на котором одновременно читалось выражения множества разных чувств, от равнодушного интереса и радостного ожидания до полного безразличия и скупого сочувствия.
(Пощипывает уши. Страшный холод!
Лицо мне ветер режет, как в мороз!
Который час?)
Я взмолился:
– Не сейчас, Советчик! Это еще не кризис – кризис будет впереди. Слышишь меня?
(Что ж кажется тогда
Столь редкостной тебе твоя беда?)
– Не кажется, а так оно и есть! Кризис наступит, если ты сейчас ничего не присоветуешь. Ну же, неужели тебе наплевать, что со мной будет?
(Не хриплая прерывистость дыханья,
Ни слезы в три ручья, ни худоба,
Ни прочие свидетельства страданья
Не в силах выразить моей души.
Вот способы казаться, ибо это
Лишь действий, и их легко сыграть,
Моя же скорбь чуждается прикрас
И их не выставляет напоказ.)
Мой взгляд вдруг сам собой выделил из толпы одну фигуру, одно лицо…
Карась стоял, подмигивая мне, одну руку он держал под широкой рубахой…
Мы прошли дальше, и я вдруг увидел старину Ватти, громилу из «Ворот Баттрабима», который смотрел на меня искоса, а рука его тоже сжимала что-то, скрытое под одеждой… Рядом с ним переступал с ноги на ногу маленький циклоп, рассказавший нам тогда о появлении в трактире Меченного…
И еще кто-то знакомый виднелся в толпе – и еще, и еще…
Гул стал тише после того, как мы подошли к висельному помосту, на котором, привалившись плечом к одному из вертикальных столбов и скрестив на груди руки, стоял старый знакомец Полпинты. Между столбами под свисающей петлей находился грубо сколоченный табурет.
– Ну, Советчик! – воззвал я и одновременно один из наемников произнес:
– Залазь, милай…
Я упер колено в помост, и тут три пары рук вцепились в голенище сапога. Не слишком ловко попытавшись отбрыкнуться, я потерял равновесие и опрокинулся вперед, ударившись подбородком о доски. Полпинты секунду осоловело наблюдал за происходящим, а потом бросился в бой. Наемники уже наполовину стянули сапог, но тут Полпинты налетел на них словно смерч – он одновременно пнул ногой в лоб одного наемника, правой рукой залепил оплеуху второму, а левой схватил меня за шиворот и выволок на помост, вопя:
– Мое! Мое по праву!
Не ожидавшие такого наскока наемники, ворча, отступили. Полпинты поднял меня на ноги, зачем-то отряхнул мой воротник и повел к табурету.
– Хо-хо… – пробормотал он. – Вот и встретились, шибздик. Ты еще тогда показался мне подозрительным, не зря, значит!
Он резко развернул меня, и я увидел весь Зеленый Замок, с его покосившимися виадуками и башнями, полуобвалившимися контрфорсами, кривыми лестницами и развалинами пристроек, и толпу, волнующуюся вокруг замка, и небо над крышами башен, и солнце, пылающее в этом небе.
(Ну вот! – раздалось в моей голове. – Сол омнибус луцет, я бы сказал. В смысле, солнце светит всем. Хотите совет?)
– Куда нам спешить? – хмыкнул Полпинты. – Сапоги-то и так уже мои. Но, помнится, вчера на тебе было другое шмотье. Какая-то куртка и штаны тоже неплохие, а? И где ж они теперь?
– Пошел ты!.. – сказал я. – Ну, Советчик!
(Из какой вы реальности, хозяин?)
– Из Бьянки.
(Там практикуются публичные казни при массовом скоплении народа?)
– Лады, зализай, – приказал Полпинты.
– Нет!
– Тю, придурок! – удивился Полпинты. – То сам орет «давай», то не хочет закончить побыстрее. Залазь, грю!
(Я просто хотел напомнить вам об идее последнего желания. Знакомы с ней?)
– Нет!
– Вот же пиндюк! – высказался Полпинты и не слишком сильно ударил меня кулаком в подбородок. Советчик пискнул, и я похолодел от мысли, что сейчас он вырубится, но он лишь пробормотал: «Ох, мои синапсы!». Тем временем Полпинты заставил меня влезть на табурет. Со связанными за спиной руками проделать это было довольно сложно, и я зашатался вместе с табуретом. Полпинты икнул и обхватил меня за бедра, стараясь поддержать мое – и, возможно, свое – равновесие. Сквозь гул голосов донесся смех.
(Обычай, распространенный во многих реальностях…)
Продолжая придерживать меня одной рукой, Полпинты махнул другой, и позади дробно загрохотали барабаны. Шум голосов начал стихать.
(Казнимому дают возможность высказать одно желание. И это желание выполняют… как правило.)
– Ответственный момент, шибздик. Теперь расслабься и попытайся получать удовольствие, – Полпинты накинул на мою шею петлю. Барабаны гремели, солнце слепило глаза.
– Любое желание?..
– Что «любое», Рыжий?
– Желание! – засипел я. – У меня есть последнее желание!
– Да неужто? У меня тоже есть куча желаний, и даже совсем не последних. Как раз сейчас я очень желаю выпить и отлить… в любой последовательности. Так что давай быстрее закругляться.
– Это обычай, распространенный во многих реальностях. – поспешно пояснил я. – Выполнение последнего желания казнимого – важная традиция.
– Чтой-то не слыхивал о такой оказии, – Полпинты решительно затянул петлю на моей шее. – Ну что, сделаешь доброе дело последнему гума-ноидцу, которого, ик, видишь в своей жизни? Расскажи, где остальные шмотки?
– Из какой ты реальности? – спросил я.
– Из этой, как ее… ну, ты же сам только что говорил… А, из Бьянки!
– Из Бьянки?! – я чуть не упал со стула. – Слушай, и я оттуда!
– Прими мои соболезнования. Если думаешь, что я по этому случаю не стану тебя вешать, то, значит, ты что-то не то думаешь.
– Я не о том, Пинта. Ладно, вешай меня, но я хочу, чтобы выполнили мое последнее желание. Хоть это ты можешь сделать для соплеменника?
– Могу… – охотно согласился он, я поощрительно кивнул, и Полпинты добавил: – Но не хочу. Прощай, шибздик!
– Стой! – взмолился я, когда он занес ногу, собираясь выбить из под меня табурет. – А если я скажу, где спрятал одежду?
Полпинты опустил ногу и милостиво согласился:
– Говори…
– Но сначала пусть выполнят мое последнее желание!
– "Последнее-зелание, последнее-зелание…" – просюсюкал наемник раздраженно. – Ты достал меня, Рыжий, с этим своим последним желанием! Плевал я вообще-то на Бьянку. Я уже лет пятнадцать как здесь. Хотя… – он в задумчивости глянул на меня, икнул и почесал нос… – Сопля-менник, говоришь? Одежда, говоришь? С таким прикидом, да еще с этими роскошными шузами я стану первым парнем в замке. Ну, лады… – Полпинты опять махнул рукой, и барабаны смолкли. Толпа тут же зашумела.
– Жди здесь, никуда не уходи, – приказал Полпинты и, спрыгнув с помоста, рухнул лицом в землю. Я уставился на него, хлопая глазами. Он немного полежал, встал и зигзагами порысил к замку.
В первый момент я не понял, куда это он, а затем поднял глаза и увидел, что на широком балконе нижнего этажа виднеются две фигуры, одна в темном, другая в светлом.
Я прищурился.
Это были Свен Гленсус и Лата Пат-Рай, он – в черном костюме, она – в длинном белом платье. Полпинты остановился под балконом, задрал голову и стал говорить что-то. Свен Гленсус наклонился через перила, слушая.
Пот стекал по лбу, бровям и щекам, капал с кончика носа. Веревка терла шею, связанные руки ныли. Советчик, дав свой последний совет, молчал.
Полпинты наконец закруглился, получил какие-то указания и зигзагами устремился обратно.
– Афф.. – выдохнул он, влезая на помост. – Его Боссовство интересуются, а что, если ты пожелаешь, чтобы тебя отпустили?
– Не пожелаю, – заверил я. – Мне всего-навсего хочется…
Полпинты икнул, кивнул, повернулся, рухнул с помоста, вскочил, добежал до балкона и вернулся через пару минут, чтобы поведать:
– Его Боссовство интересуются, а что если ты пожелаешь что-нибудь такое, что сильно оттянет казнь? К примеру, захочешь чтоб тебе предоставили «право первой ночи»? Я говорит, мол, и в принципе на это согласиться не могу, и жениться хочу побыстрее, и кидарцы на подходе, и времени совсем не осталось. И вообще, чего ты хочешь?
– Я просто желаю выпить!
– Это твое желание я могу понять, – заметил Полпинты и вновь ускакал.
Гул толпы накатывал волнами, барабанщики позади вяло, без энтузиазма переругивались.
Полпинты появился вновь с деревянной воронкой в руке.
– Его Боссовство интересуются – и это все?
Я возвел очи горе и гаркнул:
– Все, Зарустра тебя раздери! Просто дай мне выпить!
– Вообще-то Его Боссовство не хотел ничего и слышать о каких-то там желаниях, но красуля рядом с ним обругала его нехорошими словами, которые мой утонченный язык не поворачивается, мля, повторить. Ну, он и согласился. А красуля, как услышала, чего ты хочешь, так сказала, что ничего другого от тебя и не ожидала. Я говорит, думала, он захочет попрощаться, ну там, поцеловать меня в какую-нибудь особенно запомнившуюся ему часть моего… лица, может, сделать даже какое-нибудь трогательное прощальное заявление, а он… – Полпинты развернулся, поднес ко рту узкий конец воронки и вдруг заорал на весь двор:
– Волей… ик! Волей Его Боссовства Свена Гленсуса приговоренному к казни Уишу Салоник дается право последнего желания! Приговоренный пожелал выпи… ик! …ить водк-ик! Сие и будет исполнено!
Сквозь шум голосов донесся смех. Полпинты спросил:
– Будешь закусывать?
(Употребление пищи ослабит действие алкоголя) – поведал Советчик, будто я и без него этого не знал
– Не буду, – отрезал я.
– Смотри, Рыжий, дело вкуса. Я, к примеру, предпочитаю добрый закусон. Ну, ладно, дам тебе из своих запасов… – он вышел из поля моего зрения и принялся чем-то звякать позади виселицы. Спустя какое-то время один из барабанщиков спросил:
– Эй, Пинта, скоко можно колдобиться? Вешай его и вся недолга!
– Прикрой хлебальник, – вежливо ответствовал Полпинты. – Не видишь, парень трезвенник. Хочет налакаться перед неминуемой кончиной до полной абстракции.
– Пинта, обменяешь шузы? – поинтересовался другой барабанщик. – Все равно ж пропьешь. Хали Гал из Хоксуса мой племяш, так я дам тебе за них бочонок пивной браги. Будешь в нем купаться…
– Не видать вам этих шузов, чуваки, как своих плоских задниц без зеркала, – заявил Полпинты, возникая передо мной с большим глиняным кувшином в руках. – Сей рыжий молодец возлюбил меня и оставляет мне их в наследство. Ну, за Бьянку, красавец! – он кивнул и сделал большой глоток. – Гм, а как же ты будешь пить?
– Это что? – с опаской спросил я.
– Водка. Самодельная водка – сам-огоном зовется. Сам гоню, сам и пью. Крепости необычайной первач. Детка-Дрюм как-то у меня глотнуть выпросил, да так глотнул, так переполнился чувствами, что чуть улбона не родил. Ладно, придумал… – он поставил кувшин, извлек из кармана веревку, обошел вокруг виселицы и вдруг обхватил меня за торс. – Я тебя свяжу так, чтоб локти были прижаты к бокам, а кисти наоборот развяжу. Правую руку будешь держать за спиной, а в левую возьмешь кувшин и приложишься. Как закончишь прикладываться, я твои руки опять свяжу. У меня тут есть ножик, маленький такой, с полметра, так ежели станешь шевелиться излишне, буду тебя колоть в разнообразные места, пока весть не вытечешь. Понял, сопля-менник?
– Понял, – сказал я.
Полпинты притянул мои локти к бокам, затянул веревку и отвязал кисти. Я потряс затекшими руками. Из-за стянутой на шее петли наклониться я не мог, а в таком положении доставал до нее лишь кончиками пальцев.
– Ну, так где твои шмотки?
– Штаны в кладовке на втором этаже, рядом с лабораторией, а куртка осталась в камере. В углу там валяется.
Полпинты протянул кувшин, и я вцепился в него, как в спасительную соломинку. Наемник отошел. Ощущая на шее неприятное чешущее прикосновение петли, я поднес кувшин к лицу и скосил глаза. Внутри плескалась мутная жидкость с маслянистой поверхностью фиолетового оттенка. В ноздри ударил запах столь сильный, что меня передернуло, и табурет пошатнулся. Полпинты махнул рукой – барабаны загрохотали.
– Пей, шибздик! – скомандовал он.
Я глотнул.
Переливающаяся золотым солнечным светом реальность Вне Закона свернулась в громадную дубинку и съездила мне по темечку.
Самогон был крепок, вонюч, неудобоварим… но самое кошмарное – он был ТЕПЛЫМ!..
– Советчик! – захрипел я, разевая рот, как вытащенная из воды рыба. – Скажи мне… какие шансы на то… что дефзонд включится?!
Он пощелкал и сообщил:
(Двадцать из ста.)
– Великий… Ливий!.. Такие муки… ради двадцати… из ста!
(Это еще не муки, хозяин – муки будут впереди. Вам еще надо удержать его в своем желудке.)
Я хлебнул опять, зашатался и просипел:
– Святители небесные, спасите!
Рот наполнился горячей слюной, желудок сжался в судорожном спазме. Гулкая барабанная дробь приобрела болезненное звучание.
Я глотнул еще раз.
– С а л о ни к и, ч т о в ы д е л а е т е?
Слова донеслись из далекого далека и прозвучали слишком нереально, чтобы на что-нибудь повлиять. Я опять глотнул, и меня затошнило.
– У и ш, и д и о т, п р е к р а т и д е л а т ь э т о!
(О день и ночь! Вот это чудеса!)
Я вздрогнул и, отодвинув от лица кувшин, как мог наклонил голову, отчего петля врезалась в шею. Никого не было на помосте, только Полпинты стоял впереди, на самом краю, ревниво наблюдая за тем, как я поглощаю его запасы. Показалось, решил я. Предсмертный бред. Просто поджидающий меня на другом конце темного коридора ангел говорит знакомым голосом.
Я еще раз глотнул.
– УИШ, МАТЬ-ПЕРЕМАТЬ, МЫ ПЫТАЕМСЯ ПОМОЧЬ ТЕБЕ!!!
Долгожданное опьянение не наступало, но зато на рвоту потянуло так, что я лишь с трудом смог удержать свой желудок от выворачивания наизнанку. Табурет под ногами ходил ходуном, слезы текли из глаз, тут же смешиваясь с потом.
Я сглотнул и прошептал:
– Чоча, это ты?
– Конечно, это я!
Мне показалось, что я вижу в щелях между досками какое-то движение.
– Салоник, – прошептал фенгол Смолкин. – Я успел схватить ваш план и нашел на нем лаз, ведущий в камеру, где сидел ваш товарищ. Вдвоем мы разыскали подземный ход, ведущий под этот помост. Она стационарная, стоит здесь давно и…
Увидев, что я перестал пить, Полпинты встрепенулся и шагнул в виселице. Я поспешно приложился к кувшину. Затошнило сильнее прежнего, и я понял, что сдерживать все более настойчивые позывы организма больше не смогу.
– Перед тем, как из-под тебя выбьют табурет, крикни. Что-нибудь вроде «аллилуйя!» или «оба-на!». Чтоб неожиданно было. Ошарашишь палача, я попытаюсь проломить доски, а летяга перережет веревку. Понял?
– Я понял, но…
– Ладно, хватит, шибздик… – сказал Полпинты, подходя и протягивая руку. – Печень кровью обливается, когда вижу, как ты выхлебываешь мой райский напиток. Пора кончать со всей этой лабудой…
Кричать? Я решил, что есть метод более действенный, согнул руку так, что горлышко прижалось к подбородку, а затем резко разогнул ее, разбив кувшин о голову Полпинты. Он отшатнулся, крякнул и упал на спину. Одновременно с этим ноющая боль пронзила мой живот и в глазах потемнело.
Крепости необычайной первач, бурля, вскипел в желудке и подступил к горлу. Я рефлекторно попытался согнуться, чтобы уменьшить жгучую боль, и тогда петля впилась в шею, а табурет зашатался особенно сильно и накренился, встав на две ножки, так, что я забалансировал на самом его краю.
(Какого обаянья гибнет ум!)
– Начнешь падать – кричи!
– Падать?!! – истошно взвизгнул я, и после этого табурет наконец вылетел из-под моих ног. – ДА Я УЖЕ ЛЕЧУ!!!
ГЛАВА 24
(Чтобы, образно выражаясь, придавить винные пары в голове, чтоб организм, а вместе с ним и дефзонд вновь заработали…)
Лестница закончилась, и мы подошли к двери, из-за которой доносился приглушенный шум.
(Это, к сожалению, не стопроцентный выход, может и не сработать, но других вариантов я не вижу…)
Я не заметил, что бы кто-то толкнул ее – мне показалось, дверь распахнулась сама собой. Я шагнул вперед.
– Так что же делать?
(Вам надо немедленно опохмелиться, хозяин.)
Жаркий полдень Ссылки обрушился на меня вместе с гулом голосов не одного десятка людей, и сквозь этот гул, как сквозь вату донесся голос Советчика:
(Немедленно выпить! Покрепче и побольше!)
***
Солнце слепило глаза, толпа вокруг колыхалась, гул пуховой периной окутывал замковый двор.– Выпить?! – беззвучно орал я. – Ты не мог сказать раньше?! Где я, по-твоему, возьму сейчас выпивку?!
Наемники, давно переставшие обращать внимания на бессвязные реплики подконвойного, подталкивали меня в спину и переговаривались:
– Шик, да? Я давно обратил на них внимание. Вот это шузы…
– А как делить?
– Может, каждому по штуке?
– Дурачина ты, детка. Математик хренов… нас же трое! Да и зачем тебе один шуз?
– Ну, э… Не знаю…
– Может, жребий кинем?
Я разинул рот и вновь беззвучно заорал:
– Та где мне достать выпивку? Отвечай!
Казалось, что весь замковый двор качается, как палуба корабля в бурю. Яркие краски, гул и близость смерти действовали одуряюще.
(Но это только вихрь
Бессвязных слов…)
– Отвечай!
(Будь осторожен. Робость – лучший друг.
Враг есть и там, где никого вокруг.)
– Никого вокруг?! – безумными взглядом я окинул десятки окружающих меня лиц, будто сливающихся в одно огромное, смазанное лицо самой Ссылки – лицо, на котором одновременно читалось выражения множества разных чувств, от равнодушного интереса и радостного ожидания до полного безразличия и скупого сочувствия.
(Пощипывает уши. Страшный холод!
Лицо мне ветер режет, как в мороз!
Который час?)
Я взмолился:
– Не сейчас, Советчик! Это еще не кризис – кризис будет впереди. Слышишь меня?
(Что ж кажется тогда
Столь редкостной тебе твоя беда?)
– Не кажется, а так оно и есть! Кризис наступит, если ты сейчас ничего не присоветуешь. Ну же, неужели тебе наплевать, что со мной будет?
(Не хриплая прерывистость дыханья,
Ни слезы в три ручья, ни худоба,
Ни прочие свидетельства страданья
Не в силах выразить моей души.
Вот способы казаться, ибо это
Лишь действий, и их легко сыграть,
Моя же скорбь чуждается прикрас
И их не выставляет напоказ.)
Мой взгляд вдруг сам собой выделил из толпы одну фигуру, одно лицо…
Карась стоял, подмигивая мне, одну руку он держал под широкой рубахой…
Мы прошли дальше, и я вдруг увидел старину Ватти, громилу из «Ворот Баттрабима», который смотрел на меня искоса, а рука его тоже сжимала что-то, скрытое под одеждой… Рядом с ним переступал с ноги на ногу маленький циклоп, рассказавший нам тогда о появлении в трактире Меченного…
И еще кто-то знакомый виднелся в толпе – и еще, и еще…
Гул стал тише после того, как мы подошли к висельному помосту, на котором, привалившись плечом к одному из вертикальных столбов и скрестив на груди руки, стоял старый знакомец Полпинты. Между столбами под свисающей петлей находился грубо сколоченный табурет.
– Ну, Советчик! – воззвал я и одновременно один из наемников произнес:
– Залазь, милай…
Я упер колено в помост, и тут три пары рук вцепились в голенище сапога. Не слишком ловко попытавшись отбрыкнуться, я потерял равновесие и опрокинулся вперед, ударившись подбородком о доски. Полпинты секунду осоловело наблюдал за происходящим, а потом бросился в бой. Наемники уже наполовину стянули сапог, но тут Полпинты налетел на них словно смерч – он одновременно пнул ногой в лоб одного наемника, правой рукой залепил оплеуху второму, а левой схватил меня за шиворот и выволок на помост, вопя:
– Мое! Мое по праву!
Не ожидавшие такого наскока наемники, ворча, отступили. Полпинты поднял меня на ноги, зачем-то отряхнул мой воротник и повел к табурету.
– Хо-хо… – пробормотал он. – Вот и встретились, шибздик. Ты еще тогда показался мне подозрительным, не зря, значит!
Он резко развернул меня, и я увидел весь Зеленый Замок, с его покосившимися виадуками и башнями, полуобвалившимися контрфорсами, кривыми лестницами и развалинами пристроек, и толпу, волнующуюся вокруг замка, и небо над крышами башен, и солнце, пылающее в этом небе.
(Ну вот! – раздалось в моей голове. – Сол омнибус луцет, я бы сказал. В смысле, солнце светит всем. Хотите совет?)
***
– Давай! – гаркнул я.– Куда нам спешить? – хмыкнул Полпинты. – Сапоги-то и так уже мои. Но, помнится, вчера на тебе было другое шмотье. Какая-то куртка и штаны тоже неплохие, а? И где ж они теперь?
– Пошел ты!.. – сказал я. – Ну, Советчик!
(Из какой вы реальности, хозяин?)
– Из Бьянки.
(Там практикуются публичные казни при массовом скоплении народа?)
– Лады, зализай, – приказал Полпинты.
– Нет!
– Тю, придурок! – удивился Полпинты. – То сам орет «давай», то не хочет закончить побыстрее. Залазь, грю!
(Я просто хотел напомнить вам об идее последнего желания. Знакомы с ней?)
– Нет!
– Вот же пиндюк! – высказался Полпинты и не слишком сильно ударил меня кулаком в подбородок. Советчик пискнул, и я похолодел от мысли, что сейчас он вырубится, но он лишь пробормотал: «Ох, мои синапсы!». Тем временем Полпинты заставил меня влезть на табурет. Со связанными за спиной руками проделать это было довольно сложно, и я зашатался вместе с табуретом. Полпинты икнул и обхватил меня за бедра, стараясь поддержать мое – и, возможно, свое – равновесие. Сквозь гул голосов донесся смех.
(Обычай, распространенный во многих реальностях…)
Продолжая придерживать меня одной рукой, Полпинты махнул другой, и позади дробно загрохотали барабаны. Шум голосов начал стихать.
(Казнимому дают возможность высказать одно желание. И это желание выполняют… как правило.)
– Ответственный момент, шибздик. Теперь расслабься и попытайся получать удовольствие, – Полпинты накинул на мою шею петлю. Барабаны гремели, солнце слепило глаза.
– Любое желание?..
– Что «любое», Рыжий?
– Желание! – засипел я. – У меня есть последнее желание!
– Да неужто? У меня тоже есть куча желаний, и даже совсем не последних. Как раз сейчас я очень желаю выпить и отлить… в любой последовательности. Так что давай быстрее закругляться.
– Это обычай, распространенный во многих реальностях. – поспешно пояснил я. – Выполнение последнего желания казнимого – важная традиция.
– Чтой-то не слыхивал о такой оказии, – Полпинты решительно затянул петлю на моей шее. – Ну что, сделаешь доброе дело последнему гума-ноидцу, которого, ик, видишь в своей жизни? Расскажи, где остальные шмотки?
– Из какой ты реальности? – спросил я.
– Из этой, как ее… ну, ты же сам только что говорил… А, из Бьянки!
– Из Бьянки?! – я чуть не упал со стула. – Слушай, и я оттуда!
– Прими мои соболезнования. Если думаешь, что я по этому случаю не стану тебя вешать, то, значит, ты что-то не то думаешь.
– Я не о том, Пинта. Ладно, вешай меня, но я хочу, чтобы выполнили мое последнее желание. Хоть это ты можешь сделать для соплеменника?
– Могу… – охотно согласился он, я поощрительно кивнул, и Полпинты добавил: – Но не хочу. Прощай, шибздик!
– Стой! – взмолился я, когда он занес ногу, собираясь выбить из под меня табурет. – А если я скажу, где спрятал одежду?
Полпинты опустил ногу и милостиво согласился:
– Говори…
– Но сначала пусть выполнят мое последнее желание!
– "Последнее-зелание, последнее-зелание…" – просюсюкал наемник раздраженно. – Ты достал меня, Рыжий, с этим своим последним желанием! Плевал я вообще-то на Бьянку. Я уже лет пятнадцать как здесь. Хотя… – он в задумчивости глянул на меня, икнул и почесал нос… – Сопля-менник, говоришь? Одежда, говоришь? С таким прикидом, да еще с этими роскошными шузами я стану первым парнем в замке. Ну, лады… – Полпинты опять махнул рукой, и барабаны смолкли. Толпа тут же зашумела.
– Жди здесь, никуда не уходи, – приказал Полпинты и, спрыгнув с помоста, рухнул лицом в землю. Я уставился на него, хлопая глазами. Он немного полежал, встал и зигзагами порысил к замку.
В первый момент я не понял, куда это он, а затем поднял глаза и увидел, что на широком балконе нижнего этажа виднеются две фигуры, одна в темном, другая в светлом.
Я прищурился.
Это были Свен Гленсус и Лата Пат-Рай, он – в черном костюме, она – в длинном белом платье. Полпинты остановился под балконом, задрал голову и стал говорить что-то. Свен Гленсус наклонился через перила, слушая.
Пот стекал по лбу, бровям и щекам, капал с кончика носа. Веревка терла шею, связанные руки ныли. Советчик, дав свой последний совет, молчал.
Полпинты наконец закруглился, получил какие-то указания и зигзагами устремился обратно.
– Афф.. – выдохнул он, влезая на помост. – Его Боссовство интересуются, а что, если ты пожелаешь, чтобы тебя отпустили?
– Не пожелаю, – заверил я. – Мне всего-навсего хочется…
Полпинты икнул, кивнул, повернулся, рухнул с помоста, вскочил, добежал до балкона и вернулся через пару минут, чтобы поведать:
– Его Боссовство интересуются, а что если ты пожелаешь что-нибудь такое, что сильно оттянет казнь? К примеру, захочешь чтоб тебе предоставили «право первой ночи»? Я говорит, мол, и в принципе на это согласиться не могу, и жениться хочу побыстрее, и кидарцы на подходе, и времени совсем не осталось. И вообще, чего ты хочешь?
– Я просто желаю выпить!
– Это твое желание я могу понять, – заметил Полпинты и вновь ускакал.
Гул толпы накатывал волнами, барабанщики позади вяло, без энтузиазма переругивались.
Полпинты появился вновь с деревянной воронкой в руке.
– Его Боссовство интересуются – и это все?
Я возвел очи горе и гаркнул:
– Все, Зарустра тебя раздери! Просто дай мне выпить!
– Вообще-то Его Боссовство не хотел ничего и слышать о каких-то там желаниях, но красуля рядом с ним обругала его нехорошими словами, которые мой утонченный язык не поворачивается, мля, повторить. Ну, он и согласился. А красуля, как услышала, чего ты хочешь, так сказала, что ничего другого от тебя и не ожидала. Я говорит, думала, он захочет попрощаться, ну там, поцеловать меня в какую-нибудь особенно запомнившуюся ему часть моего… лица, может, сделать даже какое-нибудь трогательное прощальное заявление, а он… – Полпинты развернулся, поднес ко рту узкий конец воронки и вдруг заорал на весь двор:
– Волей… ик! Волей Его Боссовства Свена Гленсуса приговоренному к казни Уишу Салоник дается право последнего желания! Приговоренный пожелал выпи… ик! …ить водк-ик! Сие и будет исполнено!
Сквозь шум голосов донесся смех. Полпинты спросил:
– Будешь закусывать?
(Употребление пищи ослабит действие алкоголя) – поведал Советчик, будто я и без него этого не знал
– Не буду, – отрезал я.
– Смотри, Рыжий, дело вкуса. Я, к примеру, предпочитаю добрый закусон. Ну, ладно, дам тебе из своих запасов… – он вышел из поля моего зрения и принялся чем-то звякать позади виселицы. Спустя какое-то время один из барабанщиков спросил:
– Эй, Пинта, скоко можно колдобиться? Вешай его и вся недолга!
– Прикрой хлебальник, – вежливо ответствовал Полпинты. – Не видишь, парень трезвенник. Хочет налакаться перед неминуемой кончиной до полной абстракции.
– Пинта, обменяешь шузы? – поинтересовался другой барабанщик. – Все равно ж пропьешь. Хали Гал из Хоксуса мой племяш, так я дам тебе за них бочонок пивной браги. Будешь в нем купаться…
– Не видать вам этих шузов, чуваки, как своих плоских задниц без зеркала, – заявил Полпинты, возникая передо мной с большим глиняным кувшином в руках. – Сей рыжий молодец возлюбил меня и оставляет мне их в наследство. Ну, за Бьянку, красавец! – он кивнул и сделал большой глоток. – Гм, а как же ты будешь пить?
– Это что? – с опаской спросил я.
– Водка. Самодельная водка – сам-огоном зовется. Сам гоню, сам и пью. Крепости необычайной первач. Детка-Дрюм как-то у меня глотнуть выпросил, да так глотнул, так переполнился чувствами, что чуть улбона не родил. Ладно, придумал… – он поставил кувшин, извлек из кармана веревку, обошел вокруг виселицы и вдруг обхватил меня за торс. – Я тебя свяжу так, чтоб локти были прижаты к бокам, а кисти наоборот развяжу. Правую руку будешь держать за спиной, а в левую возьмешь кувшин и приложишься. Как закончишь прикладываться, я твои руки опять свяжу. У меня тут есть ножик, маленький такой, с полметра, так ежели станешь шевелиться излишне, буду тебя колоть в разнообразные места, пока весть не вытечешь. Понял, сопля-менник?
– Понял, – сказал я.
Полпинты притянул мои локти к бокам, затянул веревку и отвязал кисти. Я потряс затекшими руками. Из-за стянутой на шее петли наклониться я не мог, а в таком положении доставал до нее лишь кончиками пальцев.
– Ну, так где твои шмотки?
– Штаны в кладовке на втором этаже, рядом с лабораторией, а куртка осталась в камере. В углу там валяется.
Полпинты протянул кувшин, и я вцепился в него, как в спасительную соломинку. Наемник отошел. Ощущая на шее неприятное чешущее прикосновение петли, я поднес кувшин к лицу и скосил глаза. Внутри плескалась мутная жидкость с маслянистой поверхностью фиолетового оттенка. В ноздри ударил запах столь сильный, что меня передернуло, и табурет пошатнулся. Полпинты махнул рукой – барабаны загрохотали.
– Пей, шибздик! – скомандовал он.
Я глотнул.
Переливающаяся золотым солнечным светом реальность Вне Закона свернулась в громадную дубинку и съездила мне по темечку.
Самогон был крепок, вонюч, неудобоварим… но самое кошмарное – он был ТЕПЛЫМ!..
– Советчик! – захрипел я, разевая рот, как вытащенная из воды рыба. – Скажи мне… какие шансы на то… что дефзонд включится?!
Он пощелкал и сообщил:
(Двадцать из ста.)
– Великий… Ливий!.. Такие муки… ради двадцати… из ста!
(Это еще не муки, хозяин – муки будут впереди. Вам еще надо удержать его в своем желудке.)
Я хлебнул опять, зашатался и просипел:
– Святители небесные, спасите!
Рот наполнился горячей слюной, желудок сжался в судорожном спазме. Гулкая барабанная дробь приобрела болезненное звучание.
Я глотнул еще раз.
– С а л о ни к и, ч т о в ы д е л а е т е?
Слова донеслись из далекого далека и прозвучали слишком нереально, чтобы на что-нибудь повлиять. Я опять глотнул, и меня затошнило.
– У и ш, и д и о т, п р е к р а т и д е л а т ь э т о!
(О день и ночь! Вот это чудеса!)
Я вздрогнул и, отодвинув от лица кувшин, как мог наклонил голову, отчего петля врезалась в шею. Никого не было на помосте, только Полпинты стоял впереди, на самом краю, ревниво наблюдая за тем, как я поглощаю его запасы. Показалось, решил я. Предсмертный бред. Просто поджидающий меня на другом конце темного коридора ангел говорит знакомым голосом.
Я еще раз глотнул.
– УИШ, МАТЬ-ПЕРЕМАТЬ, МЫ ПЫТАЕМСЯ ПОМОЧЬ ТЕБЕ!!!
Долгожданное опьянение не наступало, но зато на рвоту потянуло так, что я лишь с трудом смог удержать свой желудок от выворачивания наизнанку. Табурет под ногами ходил ходуном, слезы текли из глаз, тут же смешиваясь с потом.
Я сглотнул и прошептал:
– Чоча, это ты?
– Конечно, это я!
Мне показалось, что я вижу в щелях между досками какое-то движение.
– Салоник, – прошептал фенгол Смолкин. – Я успел схватить ваш план и нашел на нем лаз, ведущий в камеру, где сидел ваш товарищ. Вдвоем мы разыскали подземный ход, ведущий под этот помост. Она стационарная, стоит здесь давно и…
Увидев, что я перестал пить, Полпинты встрепенулся и шагнул в виселице. Я поспешно приложился к кувшину. Затошнило сильнее прежнего, и я понял, что сдерживать все более настойчивые позывы организма больше не смогу.
– Перед тем, как из-под тебя выбьют табурет, крикни. Что-нибудь вроде «аллилуйя!» или «оба-на!». Чтоб неожиданно было. Ошарашишь палача, я попытаюсь проломить доски, а летяга перережет веревку. Понял?
– Я понял, но…
– Ладно, хватит, шибздик… – сказал Полпинты, подходя и протягивая руку. – Печень кровью обливается, когда вижу, как ты выхлебываешь мой райский напиток. Пора кончать со всей этой лабудой…
Кричать? Я решил, что есть метод более действенный, согнул руку так, что горлышко прижалось к подбородку, а затем резко разогнул ее, разбив кувшин о голову Полпинты. Он отшатнулся, крякнул и упал на спину. Одновременно с этим ноющая боль пронзила мой живот и в глазах потемнело.
Крепости необычайной первач, бурля, вскипел в желудке и подступил к горлу. Я рефлекторно попытался согнуться, чтобы уменьшить жгучую боль, и тогда петля впилась в шею, а табурет зашатался особенно сильно и накренился, встав на две ножки, так, что я забалансировал на самом его краю.
(Какого обаянья гибнет ум!)
– Начнешь падать – кричи!
– Падать?!! – истошно взвизгнул я, и после этого табурет наконец вылетел из-под моих ног. – ДА Я УЖЕ ЛЕЧУ!!!
ГЛАВА 24
Боль в желудке была ничем по сравнению с той болью, которая раскаленным железным обручем сжала шею, выдавливая язык изо рта, а глаза из глазниц. Шум толпы и дробь барабанов взметнулись волной грохота и смолкли. Я услышал отчетливый хруст. Замковый двор и сам Зеленый Замок ослепительно сверкнули, дрогнули, подернулись пеленой и начали сереть, уплывать куда-то. Реальность Ссылки стремительно потускнела.
Потом в звенящую тишину умирающей реальности ворвался грохот. Из-под моих судорожно дергающихся ног во все стороны разлетелись доски, образовав темное отверстие, откуда медленно выплыл фенгол Смолкин с ножом в руке, а следом появилась голова Чочи Пат-Рая. За ухом шелестнуло, веревка дернулась, и сила, удерживающая меня в воздухе и уже превратившая шейные позвонки и гортань в кашу, исчезла.
Я рухнул вниз. Чоча подхватил меня и поставил на землю, метра на полтора ниже того уровня, где находился висельный помост. Я слабо отпихнул его плечом и упал на колени, судорожно сглатывая. Стало темнее – сверху опустился фенгол. Чоча выхватил у него нож и полоснул по веревкам, стягивающим мои руки. Я выпучил глаза, страстно мечтая вздохнуть.
Воздух прорвался в легкие, наполняя их великолепной жгучей болью. Я всхлипнул, уперся ладонями в землю, и тогда меня наконец стошнило.
– Уиш, надо идти, – донесся голос Чочи. – Сейчас они сообразят, что к чему, и прибегут сюда.
Я кивнул, от чего шею вновь пронзила молния боли, и не слишком успешно попытался встать. Чоча схватил меня подмышки, рывком поднял и потянул вперед.
– Не… а… до!.. – выдохнул я. – Са… ам!..
Он продолжать вести меня, и пока я, то и дело спотыкаясь, переставлял непослушные ноги, окружающее начало медленно доходить до моего сознания.
Мы находились в узком коридоре с земляными стенами, который заканчивался прямо под висельной платформой, а начинался, судя по всему, где-то районе донжона. Потолок был низким, и приходилось нагибаться; фенгол Смолкин летел прямо перед нами, то и дело оглядываясь.
– Сам! – повторил я уже внятнее. – Сам пойду!
Чоча глянул на меня и отступил. Пошатнувшись, я взмахнул руками, но все-таки устоял и побрел на полусогнутых ногах, качаясь из стороны в сторону.
– Как наемники… взяли тебя? – спросил я. Слова давались с трудом.
– Окружили Невод. Многим удалось уйти по воде, а я не смог из-за ноги. Рыбаки очень злы, большинство наверняка пришло сюда, чтобы отомстить. Да и горожане не любят Гленсуса, как и одноглазые… После того шума, что мы устроили в Леринзье, паучники тоже возмущены. А Свен приказал открыть ворота и напустить полный двор народа, чтобы устроить из твоей казни спектакль…
– И мои соплеменники уже здесь! – заявил Смолкин.
Пат-Рай проворчал:
– Главное, меня интересует – где сестра?
Я собрался ответить, но тут в коридоре стало темнее и сзади послышались возгласы. Фенгол оглянулся и охнул:
– Наемники!
Раздался топот ног.
– Быстрее! – Чоча подтолкнул меня, от чего я чуть не упал. – Мы спустились в этот коридор из вертикальной шахты. Она гораздо дальше, но по дороге была одна дверь… Где-то справа…
– Вот! – провозгласил Смолкин, замедляя полет.
Чоча повернулся и ударил кулаком по засову на узкой двери. Засов рывком сдвинулся наполовину.
Привалившись к стене, я повернул голову. По коридору к нам трусило несколько наемников, пытаясь на ходу прицелиться из самострелов. Позади них в пролом спрыгивали другие. Чоча опять толкнул засов, и со второго раза сдвинул его до конца. Распахнув дверь, Пат-Рай схватил меня за шиворот и выволок из коридора. Смолкин заплыл следом. В этот момент к нам из полутьмы прилетела первая стрела, но Чоча с треском сломал ее между дверью и косяком, а затем налег всем телом на внутренний засов.
Мы очутились в просторной ротонде, освещенной с той же интенсивностью, что и коридор, но светом иной природы – мягким голубым светом, проникающим откуда-то из-под высокого, невидимого нам потолка, обтекающим многочисленные беспорядочно расположенные мостки и несколько узких винтовых лестниц.
– Это внутренняя шахта донжона, – сообщил сверху фенгол, разворачивая план. – Сердце Зеленого Замка. Сюда сходятся все потайные ходы… – его голос отдавал гулким эхом.
– Чоча, я видел Лату, – произнес я. – Она была на балконе вместе с Гленсусом.
– Где?
– Балкон на первом этаже той пристройки с лабораторией.
В дверь с силой ударили, и деревянные петли затрещали.
– Ищи, летяга! – приказал Чоча.
Смолкин с шелестом повернул план.
– Балкон на первом этаже… Э… северная пристройка… – пробормотал он. – Сейчас, сейчас…
Удар в дверь повторился.
– Уиш, за каким дьяволом тебе понадобилось пить на виселице? – поинтересовался Чоча. – Ты совсем сбрендил?
– Дефзонд, то устройство, которое должно было переправить меня в Зенит, не сработал, понимаешь? И мы с Советчиком решили, что виновата выпивка. Закупорка сосудов и все такое. И Советчик посоветовал мне выпить еще, чтобы…
– Самая идиотская идея из всех, которые я…– начал Пат-Рай, но его перебил Смолкин.
– Сюда! – воскликнул летун, указывая на одну из винтовых лестниц, и начал подниматься. – По контрфорсу мы сможем…
Дверь уже гудела от яростных ударов, и мы с Чочей ринулись вверх.
Засов сломался в тот момент, когда мы протискивались через люк, у которого заканчивалась лестница. Пока Чоча запирал его, я спросил у Смолкина:
– Где этот контрфорс?
– Вот, смотрите…
Следом за ним я выглянул в узкое окошко. Прямо под ним начиналась узкая каменная поверхность, покато уходящая вниз. Я перелез через подоконник, уселся верхом и, помогая себе руками и ногами, стал сползать. Раздалось кряхтение – Пат-Рай, с трудом протиснувшись в окошко, последовал за мной.
Внизу гудела пришедшая в волнение толпа, доносились отдельные крики и лязг, какой-то доморощенный оратор влез на помост и толкал оттуда речь, наемники пытались стянуть его, но горожане не пускали их.
На меня упала тень, я поднял глаза и увидел, как из-за вершины замковой стены медленно и торжественно выплывают три дирижабля. Толпа дружно взревела.
Ближе к земле наклон контрфорса стал круче, я начал съезжать без помощи рук, и в конце концов просто упал навзничь, но тут же вскочил и отбежал, пока Чоча не успел рухнуть на меня сверху.
Рядом какой-то горожанин стукнул наемника палкой по голове, а рыбак и другой наемник, сцепившись, покатились по земле. Со всех сторон доносились крики и ругательства. Я нырнул в дверь, быстро сориентировался, метнулся влево и, промчавшись по коридору, выскочил на балкон.
Никого здесь уже не было, но отсюда прекрасно была видна всеобщая драка-свалка, охватившая теперь весь замковый двор. Возле уха раздалось сиплое дыхание, и голос Чочи произнес:
– Они были тут?
– Да… – начал я, и в этот момент со стороны сухопутных ворот раздался грохот. Одна створка накренилась, сорванная с петель, и рухнула на землю. Душераздирающе визжа, раскручивая над головами лезвенные бичи, во двор ворвался отряд паучников.
БАБАХ!!!
Между мной и Пат-Раем что-то взвизгнуло.
Да по нам же стреляют! – сообразил я. И не из самострела! Пока я, слегка оглохший на одно ухо, поворачивался, Чоча успел покинуть балкон и ринуться вверх по лестнице туда, откуда донесся выстрел. Мы с фенголом устремились за ним.
БАБАХ!!!
Со следующего пролета донеслось сдавленное проклятие.
Тремя прыжками я преодолел последние ступени и вылетел на Чочу, державшегося за плечо. Из-под пальцев сочилась кровь.
– Это Гленсус, – прорычал он и побежал дальше. – Лата с ним!
Здесь, на втором этаже, поначалу было гораздо тише, чем внизу, но вскоре из-за поворота коридора – того самого коридора, по которому я ходил прошлой ночью – донесся звук ударов и крики. Прямо под наши ноги выкатился, размахивая руками, наемник, мы перепрыгнули через него и столкнулись лбами в лоб с тем религиозным поваром, который вчера вечером приставал к Лате на кухне. Сейчас у него было багровое, покрытое каплями пота, лицо, изорванный фартук и съехавший на глаза колпак. Он замахнулся длинным столовым ножом, но мы налетели на него и одновременно толкнули так, что он, выпустив нож, кубарем укатился в одну из незапертых дверей, и там вдруг дико заорал.
Потом в звенящую тишину умирающей реальности ворвался грохот. Из-под моих судорожно дергающихся ног во все стороны разлетелись доски, образовав темное отверстие, откуда медленно выплыл фенгол Смолкин с ножом в руке, а следом появилась голова Чочи Пат-Рая. За ухом шелестнуло, веревка дернулась, и сила, удерживающая меня в воздухе и уже превратившая шейные позвонки и гортань в кашу, исчезла.
Я рухнул вниз. Чоча подхватил меня и поставил на землю, метра на полтора ниже того уровня, где находился висельный помост. Я слабо отпихнул его плечом и упал на колени, судорожно сглатывая. Стало темнее – сверху опустился фенгол. Чоча выхватил у него нож и полоснул по веревкам, стягивающим мои руки. Я выпучил глаза, страстно мечтая вздохнуть.
Воздух прорвался в легкие, наполняя их великолепной жгучей болью. Я всхлипнул, уперся ладонями в землю, и тогда меня наконец стошнило.
– Уиш, надо идти, – донесся голос Чочи. – Сейчас они сообразят, что к чему, и прибегут сюда.
Я кивнул, от чего шею вновь пронзила молния боли, и не слишком успешно попытался встать. Чоча схватил меня подмышки, рывком поднял и потянул вперед.
– Не… а… до!.. – выдохнул я. – Са… ам!..
Он продолжать вести меня, и пока я, то и дело спотыкаясь, переставлял непослушные ноги, окружающее начало медленно доходить до моего сознания.
Мы находились в узком коридоре с земляными стенами, который заканчивался прямо под висельной платформой, а начинался, судя по всему, где-то районе донжона. Потолок был низким, и приходилось нагибаться; фенгол Смолкин летел прямо перед нами, то и дело оглядываясь.
– Сам! – повторил я уже внятнее. – Сам пойду!
Чоча глянул на меня и отступил. Пошатнувшись, я взмахнул руками, но все-таки устоял и побрел на полусогнутых ногах, качаясь из стороны в сторону.
– Как наемники… взяли тебя? – спросил я. Слова давались с трудом.
– Окружили Невод. Многим удалось уйти по воде, а я не смог из-за ноги. Рыбаки очень злы, большинство наверняка пришло сюда, чтобы отомстить. Да и горожане не любят Гленсуса, как и одноглазые… После того шума, что мы устроили в Леринзье, паучники тоже возмущены. А Свен приказал открыть ворота и напустить полный двор народа, чтобы устроить из твоей казни спектакль…
– И мои соплеменники уже здесь! – заявил Смолкин.
Пат-Рай проворчал:
– Главное, меня интересует – где сестра?
Я собрался ответить, но тут в коридоре стало темнее и сзади послышались возгласы. Фенгол оглянулся и охнул:
– Наемники!
Раздался топот ног.
– Быстрее! – Чоча подтолкнул меня, от чего я чуть не упал. – Мы спустились в этот коридор из вертикальной шахты. Она гораздо дальше, но по дороге была одна дверь… Где-то справа…
– Вот! – провозгласил Смолкин, замедляя полет.
Чоча повернулся и ударил кулаком по засову на узкой двери. Засов рывком сдвинулся наполовину.
Привалившись к стене, я повернул голову. По коридору к нам трусило несколько наемников, пытаясь на ходу прицелиться из самострелов. Позади них в пролом спрыгивали другие. Чоча опять толкнул засов, и со второго раза сдвинул его до конца. Распахнув дверь, Пат-Рай схватил меня за шиворот и выволок из коридора. Смолкин заплыл следом. В этот момент к нам из полутьмы прилетела первая стрела, но Чоча с треском сломал ее между дверью и косяком, а затем налег всем телом на внутренний засов.
Мы очутились в просторной ротонде, освещенной с той же интенсивностью, что и коридор, но светом иной природы – мягким голубым светом, проникающим откуда-то из-под высокого, невидимого нам потолка, обтекающим многочисленные беспорядочно расположенные мостки и несколько узких винтовых лестниц.
– Это внутренняя шахта донжона, – сообщил сверху фенгол, разворачивая план. – Сердце Зеленого Замка. Сюда сходятся все потайные ходы… – его голос отдавал гулким эхом.
– Чоча, я видел Лату, – произнес я. – Она была на балконе вместе с Гленсусом.
– Где?
– Балкон на первом этаже той пристройки с лабораторией.
В дверь с силой ударили, и деревянные петли затрещали.
– Ищи, летяга! – приказал Чоча.
Смолкин с шелестом повернул план.
– Балкон на первом этаже… Э… северная пристройка… – пробормотал он. – Сейчас, сейчас…
Удар в дверь повторился.
– Уиш, за каким дьяволом тебе понадобилось пить на виселице? – поинтересовался Чоча. – Ты совсем сбрендил?
– Дефзонд, то устройство, которое должно было переправить меня в Зенит, не сработал, понимаешь? И мы с Советчиком решили, что виновата выпивка. Закупорка сосудов и все такое. И Советчик посоветовал мне выпить еще, чтобы…
– Самая идиотская идея из всех, которые я…– начал Пат-Рай, но его перебил Смолкин.
– Сюда! – воскликнул летун, указывая на одну из винтовых лестниц, и начал подниматься. – По контрфорсу мы сможем…
Дверь уже гудела от яростных ударов, и мы с Чочей ринулись вверх.
Засов сломался в тот момент, когда мы протискивались через люк, у которого заканчивалась лестница. Пока Чоча запирал его, я спросил у Смолкина:
– Где этот контрфорс?
– Вот, смотрите…
Следом за ним я выглянул в узкое окошко. Прямо под ним начиналась узкая каменная поверхность, покато уходящая вниз. Я перелез через подоконник, уселся верхом и, помогая себе руками и ногами, стал сползать. Раздалось кряхтение – Пат-Рай, с трудом протиснувшись в окошко, последовал за мной.
Внизу гудела пришедшая в волнение толпа, доносились отдельные крики и лязг, какой-то доморощенный оратор влез на помост и толкал оттуда речь, наемники пытались стянуть его, но горожане не пускали их.
На меня упала тень, я поднял глаза и увидел, как из-за вершины замковой стены медленно и торжественно выплывают три дирижабля. Толпа дружно взревела.
Ближе к земле наклон контрфорса стал круче, я начал съезжать без помощи рук, и в конце концов просто упал навзничь, но тут же вскочил и отбежал, пока Чоча не успел рухнуть на меня сверху.
Рядом какой-то горожанин стукнул наемника палкой по голове, а рыбак и другой наемник, сцепившись, покатились по земле. Со всех сторон доносились крики и ругательства. Я нырнул в дверь, быстро сориентировался, метнулся влево и, промчавшись по коридору, выскочил на балкон.
Никого здесь уже не было, но отсюда прекрасно была видна всеобщая драка-свалка, охватившая теперь весь замковый двор. Возле уха раздалось сиплое дыхание, и голос Чочи произнес:
– Они были тут?
– Да… – начал я, и в этот момент со стороны сухопутных ворот раздался грохот. Одна створка накренилась, сорванная с петель, и рухнула на землю. Душераздирающе визжа, раскручивая над головами лезвенные бичи, во двор ворвался отряд паучников.
БАБАХ!!!
Между мной и Пат-Раем что-то взвизгнуло.
Да по нам же стреляют! – сообразил я. И не из самострела! Пока я, слегка оглохший на одно ухо, поворачивался, Чоча успел покинуть балкон и ринуться вверх по лестнице туда, откуда донесся выстрел. Мы с фенголом устремились за ним.
БАБАХ!!!
Со следующего пролета донеслось сдавленное проклятие.
Тремя прыжками я преодолел последние ступени и вылетел на Чочу, державшегося за плечо. Из-под пальцев сочилась кровь.
– Это Гленсус, – прорычал он и побежал дальше. – Лата с ним!
Здесь, на втором этаже, поначалу было гораздо тише, чем внизу, но вскоре из-за поворота коридора – того самого коридора, по которому я ходил прошлой ночью – донесся звук ударов и крики. Прямо под наши ноги выкатился, размахивая руками, наемник, мы перепрыгнули через него и столкнулись лбами в лоб с тем религиозным поваром, который вчера вечером приставал к Лате на кухне. Сейчас у него было багровое, покрытое каплями пота, лицо, изорванный фартук и съехавший на глаза колпак. Он замахнулся длинным столовым ножом, но мы налетели на него и одновременно толкнули так, что он, выпустив нож, кубарем укатился в одну из незапертых дверей, и там вдруг дико заорал.