Одом Мэл. Властелин Времени

   При подобных мыслях по спине двеллера пробегал холодок, который не прогнать было даже теплу очага. Он помнил, как мужественно сражался Краф в переулке, но тогда жизни их всех были в опасности.
   Изгой с юга ходит жаром дока.
   В словах записки присутствовал ритм, который будил в Джаге какие-то воспоминания. Но каждый раз, когда он над этим задумывался, мысли разбегались, будто мыши, убоявшиеся собственной тени. Что-то… что-то все-таки в этом ритме было. Он почти слышал голос Великого магистра. Двеллер закрыл глаза, затаил дыхание и сосредоточился на поимке неуловимой мысли…
   — Пора за стол, — крикнула хозяйка, судя по голосу, уставшая, но довольная.
   Мысль исчезла. Джаг резко выдохнул и не смог вовремя согнать с лица недовольную гримасу.
   — Извини, — виновато воскликнула Тиар. — Я тебя разбудила?
   — Нет, — ответил двеллер, стараясь не показать раздражения. — У меня голова что-то разболелась.
   — Ох! Ну, я тебе сейчас дам один лекарственный порошок, сразу все как рукой снимет.
   — Спасибо, — учтиво поблагодарил Джаг, — не стоит. Думаю, само должно пройти.
   Нийя показала всем их места за столом. Хотя у стола имелись выдвижные панели, усадить за ним семерых взрослых и ребенка было довольно сложно. Рейшо и Шарц принесли из лавки стулья.
   — Тиар, да ты просто чародейка, так быстро собрала роскошный стол, — громко объявил Краф, когда все наконец расселись по своим местам.
   — Ну что вы, господин Краф, — ответила, зардевшись от удовольствия, супруга хозяина. Она быстро наполнила миски похлебкой из котла, висевшего над огнем в очаге.
   Как двеллер ни старался, несмотря на все аппетитные запахи, есть ему — кто бы в такое поверил? — хотелось не слишком. Однако он съел похлебку и вытер миску корочкой хлеба, но больше не смог заставить себя проглотить ни кусочка.
   Тогда как Рейшо и Кобнер с аппетитом уплетали за обе щеки, молниеносно уничтожая куски запеченной в орехах рыбы и курицы в медовой глазури с дынным соусом. Овощные рагу и грибы, тушенные в лимонном масле, пользовались не меньшим успехом. Под конец появился грушевый пирог со свежим кремом — Тиар взбила его и оставила на леднике, чтобы он не потерял свежести. Еще на столе были ревеневый, ореховый, персиковый и черничный пироги, а также сладковато-соленый пирог из ложечного кактуса.
   Краф, однако, без труда обошел их обоих. Гном уже несколько раз расслаблял пояс на животе, Рейшо в полном изнеможении откинулся на спинку стула, а волшебник так и сидел сгорбившись и прихлебывал чай, словно у него в животе было пусто и никакого неудобства он не испытывал.
   Нийю ужасно заинтересовала подобная прожорливость; мать напрасно шипела на нее, стесняясь неуемного характера дочери.
   — Думаешь, я слишком много ем, верно? — спросил Краф.
   — Ужасно много, — сказала Нийя с округлившимися от изумления глазами.
   Волшебник махнул в ее сторону вилкой.
   — Думаю, еще кусочек-другой в меня влезет. Вот интересно, а ты на вкус нежной окажешься?
   Девочка завизжала от восторга и спряталась в материнских объятиях, изображая испуг, чтобы не разочаровать важного гостя. Всех сидевших за столом проделка Нийи немало позабавила.
   Кроме Джага. Он никак не мог забыть, как легко Краф уничтожил Мефосса и обратил в соляной столп Ладамаэ. Помнил он и о всех тех неблаговидных поступках, которые волшебник, по собственному признанию, совершил, пока искал Книгу Времени.
   — Что, еда совсем не по вкусу пришлась, господин Джаг? — огорченно спросила Тиар, глядя на почти нетронутую тарелку двеллера.
   — Прошу прощения, — сказал он. — Ужин замечательный, просто у меня, к сожалению, не только голова не в порядке, но и желудок.
   И, еще раз извинившись, вышел из-за стола.
 
   Изгой с юга ходит жаром дока.
   Ритм этих слов мучительно бился в голове Джага, словно корабль без руля и ветрил, который летний ураган захватил в открытом море. Теперь голова у него разболелась по-настоящему.
   Двеллер сидел за столом Шарца; когда стемнело, он зажег свечу и продолжал работать при ее свете. Джаг беспомощно листал страницы, надеясь, что каким-то чудом сообразит, как же разгадать этот хитрый шифр. Ему уже приходилось расшифровывать секретные документы, авторы которых умерли более тысячи лет назад — все их амбиции и неблаговидные поступки, покоившиеся, казалось бы, в могилах, выплыли, благодаря труду дешифровщиков, на белый свет.
   В обычных случаях прежде всего дешифровщик искал повторяющиеся слова из одной буквы вроде «я», «в», «о» или «и». Найдя их, можно было браться за двух— и трехбуквенные, такие как «но» или «вот». После расшифровки этих слов с другими справиться было уже легче.
   Но дневник Великого магистра выдавать своих секретов не желал.
   Джаг заставил себя встать. Спина и ноги у него отчаянно ныли, причем вызваны эти болезненные ощущения были не столько схваткой с бандитами, сколько тем, что он много часов просидел не двигаясь за столом.
   В крошечной кухне он налил себе холодного чая. Заварка уже почти закончилась, хватит, пожалуй, еще только на одну чашку.
   Все остальные давно улеглись. Краф, Рейшо и Кобнер, привыкшие обходиться малым, спали внизу, в лавке Шарца, на койках и составленных вместе столах. Нийю уложили с родителями, чтобы освободить комнату для Джессалин.
   Двеллер подошел к окошку и выглянул наружу, стараясь встать так, чтобы его силуэт не вырисовывался на фоне окна.
   Большая часть Одежного района отошла ко сну. Только фабрики работали всю ночь, и скрип водяных колес разносился по притихшей округе. Кое-где люди шли по мощенным булыжником улицам в ночную смену.
   Город на островах не был похож ни на одно из известных Джагу мест. Юг материка почти полностью был захвачен гоблинами; собираясь во все больших количествах, они расширяли границы подвластных им территорий. На дальнем севере лед надвигался на крошечные островки цивилизации, которые сражались за выживание не с внешним врагом, а с самой природой. А расположенные в центральной части материка поселения гномов и людей добывали себе пропитание в море или на земле, в лесах бродили эльфы, кое-где возникали и городки двеллеров. Отличительной особенностью их жителей были свежие шрамы, оставленные гоблинами-рабовладельцами, от которых им посчастливилось сбежать.
   Нигде не было ничего подобного Городу каналов с его процветанием и надеждой на будущее. Несмотря на то что другие города завидовали Имаришу, никто не отказался бы от такой жизни, как там.
   Но теперь гоблины наводили сюда мосты. Они намеревались переползать по морю, пожирая острова один за другим.
   Джаг вздохнул. В конце концов, все это не имело значения. Хранилище Всех Известных Знаний было разрушено, книги погибли. Во всяком случае, большая их часть. А жители Рассветных Пустошей были бы совсем не прочь, чтобы их жизнь так и продолжала оставаться скрытой от остального мира.
   — Если и дальше так будешь продолжать, в самом деле заболеешь.
   Двеллер едва не подпрыгнул, услышав голос Джессалин. Он повернулся к эльфийке, чувствуя, как стучит у него сердце. .
   — Извини.
   Джессалин стояла в дверях маленькой спальни, которую ей отвели, и виноватой вовсе не выглядела. При свете свечи кожа девушки словно лучилась теплым светом, ее медные волосы спадали густой гривой на плечи.
   — Я думал, все спят, — вздохнул Джаг.
   — А я и спала. Но вне пределов королевства моей матери я обычно сплю очень чутко, а ты тут ходил взад-вперед.
   — Не думал, что кого-нибудь разбужу.
   Эльфийка покачала головой.
   — Ты почти бесшумно двигаешься. Мало кто вообще был бы способен услышать звук твоих шагов. Но Кобнер наверняка слышит, а может, и Краф тоже, хоть я и не знаю, как можно столько съесть и остаться в сознании, — добавила она с улыбкой.
   В другой раз двеллера, может, и позабавило бы ее замечание, но сегодня ему было не до того.
   — Ты не в духе, — заметила девушка.
   Джаг не стал этого отрицать. С годами он неплохо узнал Джессалин. Одно время он даже ревновал к ней Великого магистра, потому что, на его взгляд, тот уделял юной эльфийке слишком много внимания. Джессалин была прекрасной ученицей, однако она хотела увидеть весь мир, просто перелистывать страницы пыльных книг ее совершенно не устраивало.
   Она приезжала один раз в Рассветные Пустоши и около месяца провела в Хранилище Всех Известных Знаний. К концу его, однако, они с Великим магистром начали действовать друг другу на нервы.
   Двеллер вернулся к столу. Дым от свечи тянулся к нему, заставляя слезиться глаза.
   Джессалин пододвинула стул и села с другой стороны стола. Она протянула к свече ладонь и произнесла слово, которого Джаг не понял. Дым немедленно свернулся в замысловатую спираль и теперь поднимался к потолку, не мешая ему.
   — Это что, заклинание? — удивленно спросил двеллер.
   — Мне нравится учиться новому, — с улыбкой ответила девушка. — Этим мы с тобой похожи, Джаг.
   — Ты поэтому сюда пришла?
   — Я пришла потому, что Вик — мой друг.
   Джессалин откинулась на спинку стула. При дворе ее матери, среди эльфийской знати, подобная расслабленная поза вызвала бы массу нареканий.
   — И потом, мне нравится Имариш. Ну, жить здесь я, конечно, не смогла бы, тут все же, на мой вкус, слишком много людей. Открытые леса нравятся мне больше.
   — Извини, мне хотелось бы вернуться к делу, — сказал двеллер, указывая на дневник Великого магистра.
   — Сейчас у тебя ничего не получится.
   То, что эльфийка столь пренебрежительно отнеслась к его способностям, рассердило Джага.
   — Почему ты так в этом уверена?
   — А ты сам уверен в успехе?
   Джаг вздохнул. Пора было перестать обманывать себя и других.
   — Нет.
   — Дай мне взглянуть, — внезапно попросила Джессалин.
   Двеллер неохотно повернул к ней раскрытый дневник.
   Девушка окинула страницы коротким взглядом и покачала головой.
   — Нет, это не для меня писалось.
   — Но я думал, ты…
   — Послушай меня, Джаг, — начала Джессалин. — Я друг Вика — и твой друг тоже. Во время наших с Великим магистром путешествий мы сталкивались со многими испытаниями. Но он никогда бы не оставил мне нечто подобное. И Крафу он книгу эту тоже не оставил, хотя знает его много лет. Именно поэтому Краф и не пожелал сам разобраться с этой рукописью. Дневник Вика предназначен именно для тебя. И это только часть того, что он оставил для тебя в Имарише.
   Джаг запустил руки в волосы.
   — Я не могу его расшифровать, — прошептал он. — Я бьюсь над дневником уже столько времени, но получается какая-то бессмыслица.
   — Не опускай руки, — сказала эльфийка. — Вик что-то хотел тебе этим сказать. Просто твой разум сейчас не может действовать в полную силу — ты устал и слишком много работал. Вик всегда учил меня, что в таком состоянии возможности того, кто решает какую-либо задачу, серьезно ограничены.
   — Мне все равно вряд ли удастся заснуть.
   Джессалин ткнула пальцем в стоявшую перед двеллером чашку с чаем.
   — Естественно.
   Джаг недовольно вздохнул и скрестил руки на груди.
   — Знаешь, ты не очень-то сильно этим мне помогаешь.
   — Прости, я этого не хотела, — примирительно отозвалась девушка. — Тяжело вам пришлось в Рассветных Пустошах? — неожиданно спросила она.
   В сознании двеллера промелькнули до боли яркие картины.
   — Просто ужасно. Улицы города были усыпаны мертвыми телами. «Ветрогон», чтобы он мог отплыть, чинили четыре дня, и Рейшо сказал, что они все это время выуживали из воды мертвецов. Даже в тот день, когда корабль отплыл, прибой все еще продолжал выносить трупы.
   — Я не могу себе этого представить.
   — А я — забыть, — отозвался Джаг.
   — Есть вещи, которые нельзя забывать.
   — Я не могу забыть, что Великий магистр находится в руках врага, — прошептал двеллер.
   — Он там, где сам пожелал остаться, каковы бы ни были причины, которыми он руководствовался.
   — Ты не знала, что он задумал?
   — Нет. Нам с Кобнером сообщили, что он будет в Имарише, и мы прибыли сюда три дня назад. Еще нас предупреждали, что Великого магистра можешь сопровождать ты.
   — А Краф? О его присутствии тоже шла речь?
   Джессалин нахмурилась.
   — Нет.
   «Интересно, почему?» — подумал Джаг.
   — Ты же знаешь, Краф не всегда путешествовал с Виком, — сказала эльфийка.
   И, помолчав немного, задала еще один неожиданный вопрос:
   — Почему между вами натянутые отношения?
   — Да нет ничего такого, — запротестовал двеллер, не питавший, однако, больших надежд, что ложь его звучит убедительно.
   — Ну да, как же, — отозвалась эльфийка. — Кого ты пытаешься обмануть? Я поняла, что что-то произошло, когда Краф не попытался забрать у тебя дневник, зато сразу же принялся твердить о важности разгадки головоломки.
   — Ну ладно. У нас… определенные проблемы.
   — Ах, проблемы? Проблемы имеет смысл как можно скорее разрешить — нам всем понадобится собрать все силы, чтобы выполнить то, на что указывает Вик в этом своем дневнике.
   «Если, разумеется, его когда-либо удастся расшифровать», — мелькнуло в голове двеллера.
   Должно быть, Джессалин уловила на его лице тень сомнения.
   — Ты кое-что забываешь, Джаг. Этот дневник писался специально для тебя. Что бы ни творилось у тебя в душе, помни это и верь в себя.
   Двеллер провел руками по книге. Он знал бумагу и переплет, знал, каким образом стежки соединяли их в одно целое, — переплетному ремеслу его учил Великий магистр.
   — Ты непременно добьешься успеха, — продолжала девушка, — но сейчас тебе надо хорошенько отдохнуть. — Она встала из-за стола. — Увидимся утром.
   Джаг поблагодарил ее за добрые слова и опять уставился на исписанные почерком Великого магистра страницы.
   — А ведь она права. Много ты сегодня не наработаешь, а вот завтра еще хуже может пойти дело, раз ты не хочешь взяться за ум, как тебе советуют, и отдохнуть. Ты же не двужильный все-таки.
   Повернувшись на голос Рейшо, двеллер увидел, что тот сидит, ссутулив спину, в тени на ступенях. Сабля, с которой молодой матрос никогда не расставался, лежала у него на коленях.
   — Что, в этом доме вообще никто не спит? — изумился Джаг.
   — Да почти никто, — буркнул откуда-то снизу Кобнер. — Себе пользы не желаешь, так хоть о нас подумай.
   — Барышня-то умная, — заметил Рейшо. — Умная да еще и красавица.
   Его ухмылка прямо-таки сияла в темноте.
   Двеллер пришел к выводу, что их объединенного натиска ему не выдержать, и задул свечу. Тьма мгновенно заполонила комнату. Он взял одеяло, которое оставила ему Тиар, и устроился на стоящей у стены лежанке.
   Какое-то время Джаг лежал, уставившись в потолок; в голове у него все гудело. Разум двеллера перебирал десятки и сотни способов расшифровки рукописи, но ничего путного в голову не приходило. Он уже перепробовал все, что мог. Шифр оказался слишком для него сложным; но почему все же Великий магистр рассчитывал, что Джаг его разгадает?
 
   Двеллер не помнил, как уснул, но в какой-то момент это определенно с ним произошло, потому что, когда ему начал сниться сон, он его узнал. Частью сознания Джаг ощущал, что он по-прежнему лежит на лежанке в доме Шарца, но сил бороться с затягивающей пеленой сна у него не было. Двеллер в который уже раз подчинился силе, уводящей его в глубины памяти.
   Они с Великим магистром, только что выбравшиеся из гоблинских шахт, с трудом приходили в себя, восстанавливая дыхание после долгого бега через лес Клыков и Теней. Общение с Брантом помогло Великому магистру научиться взламывать любые замки. Досконально постигший искусство воровского ремесла, тот, однако, привык не полагаться полностью на отмычки и прочие хитроумные приспособления, потому что, если добываешь себе на хлеб, присваивая чужое, достаточно часто можно наткнуться на сторожей и изощренные ловушки, и тогда только и остается, что уносить ноги — в любой момент и в любой ситуации.
   Великий магистр успел освободить и остальных двеллеров-рабов, трудившихся вместе с ними в туннеле. Те не мешкая разбежались во все стороны, поскольку знали, что вот-вот в погоню за ними бросятся гоблины, использующие для охоты за рабами специально натасканных злобных ящериц.
   Великий магистр с головы до ног вымазал Джага какой-то вонючей жидкостью, настолько мерзкой, что тот с трудом переносил собственный запах. Из трав, собранных во время их побега от погибели к свободе, он приготовил мазь, которая сразу облегчила боль в ранах на запястьях и лодыжках Джага.
   — Откуда вы столько знаете? — спросил двеллер, ощущая холодящую ласку целебной мази.
   Ответа он не ожидал — Джаг вообще мало тогда знал о Великом магистре. Но в шахтах только тот, казалось, не поддался отчаянию и не отказался от надежды, спокойно ожидая, пока не подвернется удобный момент для побега, причем покинул место заточения, освободив и других рабов, работавших рядом с ним в туннеле.
   — Я много знаю потому, что стараюсь учиться, — ответил Великий магистр. — Прилагаю осознанные усилия, чтобы отвлечься от своих текущих потребностей и изучить все, что возможно. Никогда не знаешь, что тебе может пригодиться в жизни, — имеет смысл готовиться к самому невероятному.
   Он тогда еще слегка усмехнулся, произнося эту сентенцию, но в глазах двеллера по-прежнему был страх. Вдали, бросая вызов ночи, вопили ящерицы гоблинов в предвкушении дела, что поручили им жестокие хозяева.
   Потом события сна перенеслись вперед, на несколько недель после побега из шахт. Великий магистр разыскивал некий предмет из легенд, который в конце концов оказался одним из сорока семи отчетов гномов Рурмаш о том, как они строили суда из металла на Дымящихся болотах, сражаясь с гоблинами за владение железорудными шахтами. История этой борьбы была отражена в виде набора многогранных металлических сфер, которые, причудливым образом переплетаясь, рассказывали об этом захватывающем событии.
   За эти недели Джаг успел увидеть, что Великий магистр делает записи и наброски у себя в дневнике. Сначала тот делал вид, что он всего лишь художник, но двеллера на эту уловку поймать не удалось — слишком уж однотипно выглядели значки на тех страницах, что не были заняты рисунками. Он чувствовал в них определенную последовательность, а их изящные формы словно бросали вызов его пытливому от природы уму.
   Как-то во время привала Джаг по памяти нарисовал несколько таких значков на пятачке голой земли, не зная, что представляют собой буквы, но чувствуя, что имеют они чрезвычайную важность и смысл. Он пытался понять их, старался запомнить, предполагая, что если перенесет их из сознания в руку, то добьется большей ясности.
   Увидев коряво начертанные на земле буквы, Великий магистр быстро затер их ногой, и на лице его отразился неподдельный страх. Джаг только тогда осознал, что имеет дело с чем-то настолько важным, чего он и понять-то не в силах.
   — Никогда не делай этого там, где тебя могут увидеть, — хрипло прошептал Великий магистр.
   Джаг почувствовал стыд. Он ведь был тогда совсем еще юным, хоть и провел годы в гоблинских шахтах. Упрек Великого магистра сильно его задел.
   Увидев, какое воздействие произвели его слова, Великий магистр сменил гнев на милость. Через некоторое время он открыл Джагу правду и признался, что является библиотекарем первого уровня в Хранилище Всех Известных Знаний. За последующие несколько дней он научил Джага буквам языка, которым пользовалось большинство людей, общего языка, как он его называл, и объяснил, что до Переворота, осуществленного лордом Харрионом, в употреблении было много и других языков. На большей их части он умел разговаривать, а остальные — понимать.
   Сначала Джаг испугался. Он знал, что от книг и письма лучше держаться подальше. Эти знания использовали только волшебники, искавшие способы повелевать могущественными силами, но даже они подвергались, если подобное обнаруживалось, преследованию гоблинов. Все двеллеры буквально с молоком матери впитали, что, если свяжешься с книгами или любой писаниной, ничего хорошего ждать не стоит. О большом здании, полном книг, на острове, скрытом от чужих глаз где-то посреди бурного моря, и подумать-то было страшно.
   Несколько дней спустя, когда Джаг освоил алфавит, Великий магистр дал ему свой дневник и показал строчку письма. Он терпеливо ожидал, пока тот разбирал два слова в строчке, упомянув при этом, что никогда ему еще не приходилось учить взрослого двеллера, который бы так быстро все схватывал. По правде говоря, Великий магистр вообще никогда не учил взрослых двеллеров — в Рассветных Пустошах его сородичи учились читать еще в детстве.
   Наконец, после изрядных мучений, юный двеллер прочел слова. «Дорогой Джаг», — произнес он вслух не очень уверенно.
   — Верно, — отозвался Великий магистр. — Дорогой Джаг. Теперь, когда бы я ни писал тебе письмо, я всегда буду обращаться к тебе «Дорогой Джаг».
   И с тех самых дней Великий магистр всегда начинал личные письма к нему словами «Дорогой Джаг».
 
   Когда двеллер снова открыл глаза, было уже утро. Сквозь восточное окно комнату заливал бледно-розовый свет.
   Тиар пекла на жаровне лепешки, и большую комнату наполнял сладкий запах теста. Нийя и Джессалин, весело смеясь, помогали ей готовить завтрак, выжимая колючехвостые сливы для утреннего сока. Краф уже тоже встал и тихо беседовал с Шарцем, а Кобнер стоял на страже у окна. Не хватало только Рейшо, но Джаг знал, что молодой матрос мог встать рано только ради того, чтобы подкрепиться, ну или если его ждали работа или какое-нибудь приключение.
   Кутаясь от утреннего холодка в одеяло, которым укрывался ночью, Джаг доковылял до рабочего стола и достал из кармана куртки загадочный дневник Великого магистра. Двеллер понимал, что лучше бы ему подождать, пока он не проснется как следует, прежде чем браться за дело, но слишком уж он был взволнован.
   Теперь, когда бы я ни писал тебе письмо, я всегда буду обращаться к тебе «Дорогой Джаг».
   Открыв чернильницу, двеллер достал свежее перо. Он не задумывался над тем, что делает, повинуясь исключительно инстинкту — и воспоминаниям о долголетней дружбе с Великим магистром.
   Дорогой Джаг.
   Начать нужно было именно с этого.
   — Подмастерье, — негромко окликнул его волшебник.
   Только тут двеллер заметил, что в комнате воцарилась напряженная тишина. Он так надеялся, что оправдает ожидания своих друзей! И через несколько секунд, когда убедился, что нужные буквы находились на своих местах, сердце его радостно забилось.
   Краф встал со своего места у огня и пересек комнату.
   Хотя Джаг и не мог доверять волшебнику полностью, он не стал пытаться спрятать от него то, что делал. Записка была всего лишь ключом. Даже прочитав лишенные обыденного смысла фразы, волшебник не смог бы вникнуть в содержание написанного. Это Великий магистр оставил на его долю.
   — Полагаешь, что разобрался с задачкой? — осведомился Краф.
   — Кажется, да, — сказал двеллер. Он повернулся к эльфийке, которая глядела на него с веселым одобрением. — Ты была права, Джессалин.
   — В самом деле? — Девушка вопросительно приподняла бровь.
   — Да. Ключом к шифру оказался тот факт, что Великий магистр писал именно для меня. — Перо Джага все быстрее скользило по бумаге. — На первый взгляд фразы законченные, хоть и непонятные, но за ними прячется глубокий смысл.
   — Так это ключ? — спросил Краф заинтересованно. Волшебники отличались любопытством, почти не уступавшим двеллерскому.
   — Ключ, состоящий из частей послания. — Джаг написал слова «Дорогой Джаг» на чистом листке бумаги под фразой «Изгой с юга ходит жаром дока» .
   — «Дорогой Джаг», — прочитал вслух Краф.
   — Великий магистр всегда обращался так ко мне в личных письмах, — сказал двеллер. — По делам Библиотеки он обычно использовал звание — библиотекарь первого, второго или третьего уровня.
   Быстрыми и аккуратными движениями пера Джаг вычеркнул все буквы загадочного послания, которые составляли обращение:
   Из гой с ю г а хо д ит жаро м до ка .
   Так ушли все буквы слов «Дорогой Джаг». Пока все было правильно, и это преисполнило его надеждой, но надежда эта быстро померкла.
   У него остались буквы ИЗЮСАХОИТМАК. Двеллер уставился на них, но отыскать в них какой-либо смысл был не в состоянии. Его снова начало охватывать беспомощное раздражение. Он ведь до сих пор не знал точно, что должно было означать сообщение. Слово «мак» осталось, но не могло же оно на самом деле означать название цветка?
   — Что-то не так? — поинтересовался волшебник.
   Джаг вздохнул.
   — Похоже, я застрял.
   — Ерунда. Ты на верном пути, подмастерье, — заявил Краф. — Исключена уже почти половина букв.
   Двеллер посмотрел еще раз на оставшиеся буквы и покачал головой.
   — Все равно получается какая-то бессмыслица. — В голове у него гудело от неразрешимости стоявшей перед ним задачи. — Наверное, я не так хорошо соображаю, как считал Великий магистр.
   — Нет! — Голос волшебника громыхнул на всю комнату.
   Нийя подбежала к Джессалин и в страхе прижалась к ее бедру.
   Джаг испуганно заглянул в суровые зеленые глаза Крафа. Вокруг навершия его посоха вились изумрудные искры. На мгновение двеллер был совершенно уверен, что через секунду шлепнется на пол перепончатыми лапами.