Одом Мэл. Властелин Времени

   Канавки эти представляли собой еще одну загадку, бросавшую вызов его сообразительности. Несомненно, к чему-то они должны были подходить или что-то должно было подходить к ним.
   Двеллер опустил камни обратно в мешочек, укоряя самого себя за излишнюю подозрительность. Ну кто был в состоянии их украсть, если их и в руки-то взять, кроме него, никто не мог? Джагу до сих пор не была известна причина этого удивительного феномена.
   Один раз, когда он оставил камни в мешочке на рабочем столе, Рейшо, рассматривавший рисунки в дневнике Джага, чтобы освежить память и, как просил двеллер, добавить подробностей для его записей, попытался отодвинуть мешочек в сторону. Даже этого он сделать не сумел. Дальнейшие опыты показали, что, когда в мешочке камней не было, брать его в руки мог кто угодно, а вот с камнями внутри это удавалось только Джагу.
   — Джаг! Ну же, книгочей, давай поднимайся.
   — Я уже проснулся, — отозвался двеллер.
   — Знаю, но ты еще не встал. Ты сам мне велел убедиться, встал ты или нет. — Голос у молодого матроса был виноватый. — Я и так уже дал тебе поспать больше, чем ты меня просил.
   Поспать больше? У него было слишком много дел, чтобы тратить столько времени на сон. Джаг встал из-за стола, проверив, не оставил ли на нем открытой чернильницы. Вчера он пролил чернила на только что законченную работу, и ему пришлось потратить пару часов, чтобы переписать все заново. Повторять свою ошибку во второй раз ему не хотелось.
   — Я закрыл твою чернильницу утром, когда заметил, что ты заснул, — сообщил Рейшо.
   — Очень любезно, с твоей стороны, — отозвался двеллер.
   Он тоже чувствовал себя виноватым — получалось, он не мог даже сам о себе позаботиться, а работы сейчас хватало для всех. Рейшо мог бы помогать Крафу готовить припасы для путешествия в Дымящиеся болота, а вместо этого волшебник попросил матроса приглядеть за Джагом.
   — Что предпочитаешь сегодня на завтрак?
   — Да мне, в общем-то, есть не особенно и хочется.
   Действительно, в последние пару дней аппетит у Джага, что казалось просто невероятным для обожающих покушать двеллеров, совершенно пропал. В Хранилище Всех Известных Знаний, когда попадалась задача, которая целиком его поглощала, с ним происходило то же самое. В такие моменты Великий магистр обычно старался раз или два в день заставлять Джага поесть едва ли не насильно.
   — А все же тебе придется что-то съесть, а то Джессалин от меня не отвяжется.
   — Тогда бутерброд, все равно с чем.
   Двеллер прищурился, глядя в окно. От яркого солнца у него болели глаза. Вдруг он понял, что солнце не с той стороны, где ему положено было находиться утром.
   — А который нынче час? — осведомился он.
   Рейшо подошел к пузатой печке и снял с нее тяжелую чугунную сковородку.
   — Не буду я тебя бутербродами кормить. Джессалин это не понравится, да и я сам считаю, что есть всухомятку никуда не годится. А день уже к вечеру клонится.
   — К вечеру! — Немало ошеломленный этим известием, Джаг повернулся к матросу. — Я же тебе сказал, что мне утром надо встать! — рассерженно сказал он.
   Рейшо встретил взгляд двеллера и, нахмурившись, скрестил руки на широкой груди.
   — Ты мой друг, книгочей, но прислугой я к тебе не нанимался. А если хочешь вставать утром, так не засиживайся до самого утра. Сложно встать с постели, прежде чем в нее уляжешься.
   Джаг с раскаянием осознал, что молодой матрос совершенно прав.
   — Прости. Я знаю, что не ты в этом виноват. Тебе вообще не следовало во все это впутываться.
   Уже более мягким голосом Рейшо произнес:
   — А вот на этот счет ты ошибаешься. Ты мой друг, и вся эта удивительная заварушка каким-то образом завязана вокруг тебя. Вот и первая причина мне в нее вмешаться. А вторая в том, что Рассветные Пустоши — мой дом, во всяком случае, когда я не на «Ветрогоне» нахожусь. Это единственный дом, который я помню. А негодяи, что пытаются заполучить Книгу Времени, это ведь они отвечают за то, что на мой родной дом напали, а многих моих друзей убили. Вот я и собираюсь с ними рассчитаться, как только мы с ними встретимся. — Рейшо ухмыльнулся. — А потом, каким еще способом я смогу прославить в веках свое имя?
   Двеллер посмотрел на друга, и его охватила тревога. Он знал, что бесшабашный молодой матрос не остановится ни перед какой смертельной опасностью.
   — Рейшо, ты ведь знаешь, что большинство героев в легендах не остаются в живых, верно ведь? И большинство из них умерли отнюдь не от старости.
   Матрос пожал плечами.
   — Ну, я покойником покамест становиться не собираюсь. По-моему, куда лучше сделаться легендой, пока ты жив и можешь от души этим наслаждаться.
   — Мне кажется, ты не совсем понимаешь, что нас ожидает.
   Смуглое лицо Рейшо внезапно стало серьезным.
   — Вовсе нет. Я знаю, что нам предстоит, книгочей. Я, может, и не умею читать да писать, но слушать, когда вы все между собой разговариваете, — это я в состоянии. Так что я и слушаю, когда ты говоришь, или Джессалин, или Кобнер, а особенно когда Краф говорит, потому что он столько знает всяких удивительных вещей, что тут никак не отвлечешься. — Он нахмурился. — Вот если невнимательно его слушать, так очень даже просто жабой можно очутиться, а мне это совсем ни к чему.
   Молодой матрос откашлялся и продолжил:
   — Я, может, и не так много приключений повидал, как все вы, но прекрасно чую, когда дело плохо и когда опасность впереди. Но опасность-то для меня — дело привычное, сам знаешь, редко когда по ровной да гладкой дорожке к цели дойти удается. Или тебе известно что-то, чего не знаю я?
   — Нет.
   — Ну вот, чего тут еще говорить?
   — Еще раз извини, что недооценил тебя, Рейшо. Просто это ведь я отвечаю за то, чтобы во всем этом разобраться.
   — Ты библиотекарь, Джаг. Тебе по штату положено во всем разбираться. Это тебе на роду написано, как вот мне, например, — драться. Ты тревожишься, потому что кое-что тебе еще не ясно. А мне, наоборот, неизвестность куда больше по душе. Без этого жизнь скучной становится.
   — Да, меня неизвестность пугает, — согласился двеллер. Ладонь его невольно коснулась висевшего на шее кожаного мешочка. — А поскольку никто к этим камням даже притронуться не может, то я, получается, еще больше несу ответственность за происходящее. И не вправе допустить ошибку.
   — Я тебе тогда открою, о чем мало кто догадывается. — Рейшо понизил голос. — Я тоже часто чего-нибудь боюсь.
   Джага это в самом деле удивило. За два года их знакомства он не замечал, чтобы молодой матрос чего-нибудь пугался. Если б его кто спросил, как выглядит бесстрашие, он без колебаний указал бы на Рейшо.
   — Ты?
   — Да, я. Я тебе об этом сейчас говорю, но только все между нами должно остаться, больше я никому в таком ни в жизнь не признаюсь.
   — Ты же ничего не боишься! Когда мы пробрались на гоблинскую шхуну в гавани Келлох, ты не боялся.
   — А вот и боялся. Больше всего того, что не выполню поручение капитана Аттикуса.
   — И на корабле этом во время битвы с гоблинами, когда Эртономус Дрон меня поймал, ты один ему бросил вызов.
   — А что мне еще оставалось делать? Я боялся тебя потерять. Мы с тобой деловые партнеры, книгочей. У меня никогда раньше не было делового партнера — я вообще никогда ни с кем ничего важного не делил. — Рейшо покачал головой, будто сам был удивлен собственной искренностью. — Понимаешь, когда у тебя нет семьи, не с кем разделить ответственность за ошибки, которые допускаешь. Каждая ошибка только твоя собственная, и они все на тебя наваливаются и душат. А с тобой я будто впервые в жизни чувствую себя совсем по-другому.
   Молодой матрос пожал плечами.
   — Ну, по крайней мере теперь я куда меньше боюсь совершить ошибку. — Он помедлил, глядя на друга. — Не знаю, понимаешь ли ты.
   — Кажется, понимаю, — сказал Джаг. — Я много слов знаю и много книг прочитал, но я бы так хорошо про все это вряд ли мог бы сказать.
   — Я просто хотел тебя подбодрить. Я вижу, как ты корпишь над книжками, и знаю, что ты страшно боишься ошибиться. Но мы все боимся, и я, и Кобнер, и Джессалин. И даже старина Краф, хотя он скорее удавится, чем признается в этом.
   Джаг знал, что тут Рейшо прав: старый волшебник ни за что на свете не признался бы в том, что боится. Но он и еще много в чем бы не признался.
   — Ты слишком долго, думается мне, боролся со страхами в одиночку, — продолжал молодой матрос. — Потому, небось, и удрал из Рассветных Пустошей. И потому не говорил никогда с Великим магистром о том, что хочешь устроить школы и выпустить книги в мир. Ты ведь разочаровать его боялся, верно? Но ведь Великий магистр… он тебя любит. Может, ты его и разочаруешь в чем, но любить он тебя от того не перестанет, и ни от чего другого тоже не перестанет. Я ж вижу, что он страшно тобой гордится. Вот поэтому, когда он сам и Рассветные Пустоши в беде оказались, Великий магистр выбрал именно тебя для того, чтобы разобраться вместо него с этой задачкой.
   — А вдруг он ошибся? — прошептал двеллер. — Вдруг я не смогу найти ее решение? Вдруг я не придумаю, как спасти Великого магистра?
   — Единственное, в чем ты можешь его подвести, — сказал Рейшо необычайно серьезно, — это не сделать того, на что способен. Великий магистр только этого от тебя ожидает, и ничего другого. Он в тебя верит, так что тебе тоже следует верить в себя.
   Пристыженный и чрезвычайно тронутый словами матроса Джаг сказал:
   — Я так рад, Рейшо, что мы с тобой друзья.
   — Ну и я тоже не меньше. А теперь, книгочей, пойди да прими ванну, Джессалин мне и за этим проследить велела. — Молодой матрос пожал плечами. — По мне так с ваннами возиться особо незачем, но она к этому серьезно относится. Там внизу горячей воды должно быть достаточно, и свежее полотенце тоже найдется. Сразу же бодрым себя почувствуешь.
   Двеллер послушно направился к ведущей на первый этаж лестнице.

15
ВОПРОС ДОВЕРИЯ

   ЧЕРЕЗ ТРИ ДНЯ Джаг стоял на корме торгового корабля «Барыш». Капитан, веселый человек лет под тридцать, признался, что имя кораблю было дано в надежде на скорое обогащение, но чаяния команды сбывались далеко не всегда.
   Щурясь от яркого солнца и чувствуя, как бьет в лицо соленый ветер, двеллер ощущал себя так, будто наконец оказался дома. Море всегда притягивало к себе его интерес, хотя и не сочеталось никак с работой в библиотеке. Он обнаружил это, служа на «Ветрогоне» под командой капитана Аттикуса. Джаг объяснял свою страсть к путешествиям тем, что много лет провел в гоблинских шахтах, не видя дневного света, не зная, встает сейчас солнце или садится. Встретив Великого магистра, он обнаружил, что Эджвик Фонарщик точно так же любит море. Как оказалось, ни один из них не был удовлетворен спокойной жизнью в Хранилище Всех Известных Знаний. Все, что эти двое читали, готовило их к более глубокому исследованию земель, о которых они получали сведения из прочитанных книг, и к выяснению историй, почерпнутых из тех же источников.
   Как можно знать столько о местах, событиях и людях, живших в этих местах, и при этом не захотеть отправиться туда и посмотреть, не раз спрашивал себя Джаг. Ему было известно, что Великий магистр придерживается такого же мнения. Может быть, у большинства библиотекарей, особенно у двеллеров, любое любопытство по поводу мира за пределами Рассветных Пустошей, если подобное вообще существовало, вполне удовлетворялось книгами, которые они сводили в каталог и прилежно переписывали; он же так не мог. Он хотел посмотреть, не сможет ли добавить к книгам, над которыми работал, свой скромный опыт для начала хотя бы в виде примечаний к тексту, потом можно было бы подумать и о монографии…
   Рейшо стоял рядом с Джагом, держась одной рукой за оснастку; молодой матрос улыбался во весь рот.
   — Я скучал по морю, — признался двеллер.
   — А уж я-то как! Что-то есть такое особенное в том, чтобы вступить на борт корабля, пусть и маленького, и знать, что до конца плавания ты со всеми тут перезнакомишься. — Рейшо пожал плечами. — Конечно, на этот раз так не выйдет. Через восемь дней мы уже будем на материке, в бухте Штурвала.
   — Ну, мы так и рассчитывали.
   — А места там беззаконные. То есть местные, конечно, ведут и легальную торговлю, иначе купцы туда заглядывать перестанут, но и пиратов хватает. Если про капитана известно, что у него неплохо дела идут, ему нужен быстроходный корабль, иначе он едва унесет ноги из гавани без судна и без товара. Так что там будет опасно.
   — Мы проявим осторожность.
   В конце концов, как ни опасна бухта Штурвала, на Дымящихся болотах вряд ли окажется спокойнее. К тому же им еще предстоит узнать, что надо сделать, чтобы заполучить следующую часть Книги Времени.
   Джаг понимал, сколь опасным будет это путешествие. Он помогал Крафу планировать маршрут и составлять карты, сводя воедино все, что ему самому, волшебнику, Кобнеру и Джессалин было известно об этих местах.
   Недостаток знаний двеллера очень беспокоил. Хотя он мог пользоваться заметками Великого магистра об этих местах, Джагу страшно не хватало богатейшего собрания Хранилища Всех Известных Знаний. Они с Великим магистром зачастую по нескольку недель готовились к предстоящему путешествию. Ведь если пускаешься в путь хорошо подготовленным, это сводит к минимуму случайную опасность.
   Команда корабля работала споро, демонстрируя многолетнюю выучку и интерес к делу. В команде «Барыша» было принято делить заработанное среди ее членов более справедливо, чем на кораблях торговых гильдий. Конечно, его молодой капитан немало рисковал. Если судно вынуждено было вставать на ремонт, капитану часто приходилось рассчитывать в финансовом плане на выручку команды.
   — Я думаю поговорить с капитаном, — произнес Рейшо, нарушая затянувшееся молчание. — Спрошу, как он посмотрит на то, чтобы я отработал хотя бы частично свой проезд. Даже если не согласится, я просто так помогу им чем смогу. А то со скуки помру. Тебе ведь тоже придется сейчас отвлечься от своей работы.
   Джаг кивнул. На «Барыше» он не сможет столько времени уделять своему дневнику. Умение читать и писать и факт существования книг требовалось за пределами Рассветных Пустошей держать в секрете.
   Двеллер глубоко вдохнул и заставил себя расслабиться. Его друг прав, грех не воспользоваться таким моментом. Отдых будет совсем недолгим, им еще предстояло найти части Книги Времени в Дымящихся болотах и Сухих Землях. А ведь где-то находится еще и четвертая ее часть…
   И спасти Великого магистра, если этого еще не сделали Халекк и гномы с «Одноглазой Пегги».
   Рейшо ткнул Джага локтем.
   — Наверх не хочешь?
   Двеллер поглядел на оснастку и вздувшиеся от ветра белые паруса, почувствовал, как покачивается под ногами палуба.
   — Пожалуй, ненадолго можно. — Вслед за Рейшо он направился к ближайшей выбленке и полез наверх. Это ненадолго, сказал сам себе двеллер. А потом он вернется к своему основному занятию.
 
   В дверь постучали, и Джаг оторвался от работы. Он поспешно смахнул оба дневника, над которыми трудился, в мешок, который прикрепил снизу к откидному столику, закрыл чернильницу и сунул в карман, а перо воткнул в потрепанную шляпу, которую приобрел специально для этой цели.
   Снова раздался настойчивый стук в дверь.
   Двеллер, затянув шнурок на мешке, подошел к двери и отпер ее. Замок на двери представлял собой как преимущество, так и угрозу. Если капитан или команда обнаружат, что он пользуется этим приспособлением, им неизбежно захочется полюбопытствовать, что же такое он скрывает. С другой стороны, если кто-то посторонний решит просто вломиться в дверь, замок даст шанс хотя бы спрятать то, над чем он работал.
   Он открыл дверь как раз в тот момент, когда Краф уже собирался снова в нее постучать.
   — Я уж думал, ты уснул, — сказал волшебник.
   Потолки на корабле были низкими, и рослому волшебнику приходилось сгибаться в поясе, чтобы пройти в дверь.
   — Нет, — Джаг отошел, пропуская его в каюту. — Я работал.
   Краф кивнул.
   — Помешал, наверное? Я могу зайти попозже.
   Такая предупредительность со стороны волшебника крайне смущала двеллера. С тех пор как оказалось, что только он в состоянии держать в руках камни, представлявшие собой часть Книги Времени, между ними многое изменилось. Краф стал выказывать ему куда большее уважение, однако вел себя теперь с ним довольно отстраненно.
   — Ничего страшного, — сказал Джаг, добавив про себя: «Только и ничего хорошего тоже».
   Краф вошел, держа в руке шляпу, которую двеллер выловил из канала Черепов; на вид она не так уж и пострадала.
   Каюта была маленькая; в ней едва хватало места для гамаков Джага и Рейшо и маленького откидного столика. Но двеллер был уверен, что Краф немало заплатил за те три каюты, которые он и его спутники занимали на судне. Джаг слышал, как посмеивается команда насчет того, что офицерам пришлось селиться по двое, освобождая место для пассажиров, которым некуда девать денежки.
   Двеллер не спрашивал, где волшебник добыл средства на проезд и на все закупленное на берегу, включая новые боевые доспехи для Кобнера — их даже успели специально подогнать по мерке гнома.
   Стул в каюте был только один.
   — Может быть, предложить вам стул, — начал Джаг, чувствуя все нарастающую между ним и Крафом неловкость.
   — Ничего, я посижу в гамаке, — сказал волшебник.
   Чтобы добраться до него, ему потребовался всего шаг. Из-за малой высоты помещения гамак висел так низко, что колени старика доставали почти до подбородка.
   Двеллер невольно подумал, что уж больно неуклюжая получилась поза для одного из самых грозных волшебников в мире. Он сел за стол.
   — Вам удобно?
   Краф махнул рукой.
   — Пустяки, все в порядке.
   «Да уж, — подумал Джаг, — сидеть в такой позе, я-то знаю, удовольствие не из больших». Но возможно, это и к лучшему: так Краф долго здесь не задержится.
   Волшебник окинул взглядом крошечную каюту в поисках того, куда можно пристроить шляпу, и наконец просто опустил ее на пол.
   — Я хотел с тобой поговорить, — начал он.
   — О чем же?
   — Мы, похоже, достигли некой мертвой точки, — хмуро произнес Краф. — Признаюсь, я не уверен, как быть дальше. Если мы хотим достигнуть своей цели, нам надо действовать сообща.
   — Мы так и делаем…
   — Но ты мне не доверяешь.
   Двеллеру хотелось опровергнуть эти слова, и не столько потому, что он боялся волшебника (хотя он, конечно, боялся — Джаг наконец увидел, как легко старик превращает человека в жабу, так что больше не оставалось вопросов насчет того, способен ли волшебник на это), сколько потому, что не хотел обидеть старика. Краф скрывал свое истинное лицо за оболочкой резкой надменности, как за боевыми доспехами, но двеллер успел заметить, что он не слишком-то отличается от обычных людей.
   — Это так, — вздохнул он.
   Волшебник кивнул и, отводя взгляд, добавил:
   — Учитывая то, что ты обо мне знаешь, подобное неудивительно. Просто я не рассчитывал, что дела пойдут именно так. И тот факт, что я не могу коснуться этих камней, только все осложняет.
   — Каким образом?
   — Тебе известно, что больше никто не может взять их в руки — ни я, ни кто другой.
   — Известно. Только не вижу, в чем тут осложнение.
   — В этом и есть, — сказал Краф. — Если бы я мог их у тебя забрать или нанять для этого кого-нибудь другого, но отказался бы от подобного поступка, тогда, возможно, я сумел бы вернуть хотя бы часть твоего доверия.
   — Да, пожалуй, вы правы.
   — И, боюсь, проблема эта неразрешима.
   — Мы можем не обращать на нее внимания, — заметил двеллер. — Мы все это время так и поступали.
   — Но недоверие все равно остается прежним.
   Джаг не мог с этим не согласиться.
   — А ведь может настать такой момент, что тебе будет необходимо мне доверять.
   — Надеюсь, что нет, — отозвался двеллер.
   — Однако подобная возможность тем не менее существует.
   — Ну, в таком случае нам придется соблюдать особую осторожность.
   Воцарилось напряженное молчание, которое нарушал только скрип палубных досок и шум бьющихся о корпус корабля волн. Сверху слышно было, как перекрикиваются матросы.
   — Это все? — спросил наконец Джаг.
   — Нет. У меня был к тебе еще один вопрос. Ты прочел дневник, который Рейшо нашел в кармане мертвеца, попавшего в ловушку?
   — Да.
   — И кто он был такой?
   Двеллер коротко рассказал все, что сумел узнать об этом человеке. При жизни Лиггон Фарес любил наживу и был полон осознания собственного величия. В его дневнике были описаны события его путешествия из Торвассира; особое внимание уделялось подсчету оскорблений, которые он вынужден был сносить от кучеров, служанок и хозяев таверн. Он собирался, когда достигнет достойного положения, с ними всеми рассчитаться и даже составил в конце дневника список своих будущих жертв.
   — И он знал о первой части Книги Времени, — сообщил наконец Джаг.
   — Откуда он получил эти сведения?
   — Насколько я понял, из тех же источников, что и Великий магистр. Он пишет об этом без особых подробностей, но я удостоверился, что почти все они совпадают. Но некоторые упомянутые им труды Великому магистру знакомы явно не были.
   — Из чего можно сделать вывод, что у этого Лиггона Фареса имелся доступ к книгам, которых не было в распоряжении Вика, — сказал Краф.
   Двеллер кивнул.
   — Я тоже об этом подумал. Всех книг в Библиотеке, как ни хороша моя память и как Великий магистр ни помог мне ее натренировать, я запомнить не в силах.
   — Но Вик-то их, наверное, помнит все?
   — Думаю, да.
   — В таком случае этот человек…
   — Либо знал о той другой библиотеке, которую вы упоминали, либо действовал в ее интересах.
   Волшебник задумчиво почесал подбородок.
   — Альдхрана Кемпуса он не упоминал?
   — Нет.
   — Тогда, — сказал Краф, — можно сделать вывод, что кроме нас Книгу Времени разыскивает не только Альдхран Кемпус, но и люди из неизвестной нам библиотеки.
   — Не только они, — заметил Джаг.
   Волшебник недоуменно взглянул на него, но потом понимающе приподнял брови.
   — Ах да, этот твой богомол.
   — Вот именно. — Двеллер поерзал на стуле. — Вы не думаете, что богомол может быть Привратником?
   — Привратник был человеком.
   — Это вам он казался человеком. Богомол мне сказал, что люди видят его в таком образе, в каком ожидают увидеть.
   — И Привратник был далеко не столь приятным собеседником, каким, по твоим словам, являлся богомол.
   — Я вовсе не утверждал, что это существо было приятным собеседником.
   — Послушать, как ты о нем говорил, так именно такое впечатление складывается.
   В тоне Крафа явно чувствовалась обида и даже определенная ревность. Это было смешно и одновременно грустно — а еще вызывало к старику жалость. Джаг не мог не испытать к нему сочувствия.
   — Я не знаю, чего хочет богомол, — заметил он. — Кроме Книги Времени, конечно.
   — Чтобы сохранить Междумирье.
   — И этот мир.
   — Ты в подобное веришь?
   Двеллер задумался.
   — Я считаю, в первую очередь он стремится сохранить свой собственный мир.
   — А как думаешь, это он и его отсутствующий приятель сотворили все расы, населяющие этот мир?
   — Не знаю, — честно признался Джаг.
   — Хорошо.
   Вид у волшебника был довольный.
   — Почему хорошо?
   — Потому что я тоже не знаю, хотя, скорее, сомневаюсь. А может, мне просто хочется в этом сомневаться. По-моему, легкий скептицизм в данной ситуации весьма полезен.
   — Кроме тех случаев, когда он мешает нашим с вами деловым взаимоотношениям.
   — Верно, — признал Краф, нахмурившись, и тряхнул головой. — Но все равно меня радует твой скептицизм, подмастерье. Вот если бы на твоем месте был Вик, тогда бы я по этому поводу переживал.
   — Почему?
   — Потому что Вику свойствен оптимизм по отношению к окружающему миру. Приняв участие в стольких переделках и столкнувшись с таким количеством зла, он все равно готов верить в то, что все хорошо закончится.
   — Может, Великий магистр и прав.
   — Я предпочитаю подождать и посмотреть.
   Волшебник помедлил, потом спросил:
   — Могу я еще раз взглянуть на камни?
   Джаг после секундного колебания снял с шеи кожаный мешочек и высыпал синие камни. Его он всегда держал при себе — не хотел, чтобы какой-нибудь нечистый на руку матрос потом рассказывал, что у двеллера имеется волшебный мешочек, который невозможно украсть.
   Краф поднес руку так близко к камням, что в воздух посыпались искры.
   — Я просто хотел убедиться, что ничего не изменилось. Мы по-прежнему как масло и вода. — Он с явной неохотой убрал руку. — А с богомолом ты больше не разговаривал?
   — Нет.
   — И камни эти для этого не пытался использовать?
   — Как?
   — Просто взять их и позвать богомола.
   Джаг удивился.
   — Об этом я не подумал.
   — Конечно, из этого может ничего и не получиться.
   Двеллер положил один из камней на ладонь и сжал кулак. На ощупь камень был прохладным, с четкими гладкими гранями. Джаг закрыл глаза и подумал о богомоле, мысленно призывая его.
   — Ничего не происходит, — сказал он через некоторое время со вздохом. — Вот если бы здесь был Великий магистр…