Огнев Максим. Пой, Менестрель!

   Огонь в очаге угасает, угольки светятся красным. Недвижно сидит королева в кресле. Чудится ей чавканье копыт по грязи… Только бы вырваться из заточения — вихрем домчатся они со Стрелком до замка Дарль!
   Вспоминается Аннабел предание о Маргарите Решительной. В лютую стужу бежала королева из столицы. В час тяжкой болезни узнала: сын полагает, что слишком долго зажилась она на свете, пытается отравить.
   Аннабел много раз видела портрет Маргариты. Маленького роста, худенькая, со строгим лицом, седыми прядями в высокой прическе, она недаром заслужила прозвище Решительной. Отвергла навязанного силой мужа, двадцать лет правила королевством, отстроила белостенный город Арч, сама водила войска на поле брани…
   Как передает летопись, в ночь покушения Маргарита Решительная закуталась в теплый плащ и выскользнула из своих покоев.
   Аннабел воображала, как решительная королева крадучись спускается по ступеням, опираясь на руку верного пажа. В сопровождении одного только пажа седеющая королева поскакала в Арч. Зима стояла холодная, снежная. Дороги замело. Кони проваливались по брюхо. Королева отморозила пальцы на левой руке, ногти сошли, оставив черные язвы. Лекарям удалось спасти ей кисть, и все же королеву нередко называли Маргаритой Однорукой.
   Аннабел встала, прошлась по комнате. Дождь все шелестел за окнами… Несомненно, Стрелок отыскал ход в подземелье. Она указала примету: груда валунов у холма, где они простились, когда последний раз гуляли в лесу. Он не мог забыть… Наверное, деревья в лесу обнажились. Ясень, что растет у ворот замка, сбросил листву. Лента, привязанная к его ветви, побурела от дождей.
   Аннабел зажгла свечу и перешла в Мозаичный зал. Остановилась у шкафа с книгами. Вынула огромный том, едва удерживая, донесла до стола, положила. Отодвинула не менее увесистый труд по астрономии — за минувший год одолела его. Выучила язык Дойма — королевства, граничащего с Бархазой; одна из придворных дам была оттуда родом. Аннабел склонилась над книгой. Да, бегство Маргариты Решительной вызвало смуту, погасить которую удалось только через два года.
   Аннабел присела на скамью, сложила руки на коленях. Нет, усобицы она не допустит. Начнет с Артуром переговоры… Главное, самой увидеть, не по рассказам придворных дам судить о том, что происходит в стране. А происходит неладное — это она чувствует. Вскользь доносятся сведения: о мятеже, о беглецах с севера, шайках разбойников, толпах нищих…
   Судя по тому, с каким почтением отзывались дамы о Великом Магистре — с большим даже, чем о короле, — Аннабел догадывалась: заправляет в королевстве Магистр. Артур командует на полях сражений.
   «Этого и следовало ожидать». Аннабел уже не испытывала к другу детства жгучей ненависти. Скорее досаду, жалость. Так щедро был одарен судьбой! И что же? Превратился в тень господина Магистра. Верно, не о том мечтал!
   Вспоминаются Аннабел горькие речи Маргариты Решительной: «Человек становится взрослым, когда учится отвечать за свои поступки, учится любить других людей и заботиться о них. Мой сын так взрослым и не стал. Утратив детскую любознательность и любовь ко всему живому, он превратился в юного старичка». Аннабел покачала головой. Разве такая участь постигла одного лишь сына решительной королевы? Магистр — стар; леди Амелия — древняя старуха. Из всей свиты лишь у леди Линей глаза светятся. Ее делает юной любовь.
   Аннабел кинулась к окну. Во дворе мелькали факелы, слышались возбужденные голоса, среди которых выделялся резкий, повелительный голос Артура.
   Сердце заколотилось так, что стало больно дышать. Прокляла Аннабел свою затею. Зачем позвала охотника в замок? В королевские покои проникнуть велела — обезумела! Теперь ворота запрут, мост поднимут… Подземный ход, верно, перекрыт! Стрелок обречен! Если поймают — что делать? Кинуться в ноги Артуру? Не поможет.
   Вцепившись в подоконник, Аннабел смотрела. Суматоха у ворот прекратилась. Одно за другим вспыхивали окна, — вероятно, стражники обшаривали замок. Понимая, что непременно явятся и к ней, Аннабел, торопясь, сняла венец, теплый плащ бросила обратно в сундук, туда же спрятала и ларец, села со свечой к столу.
   Спустя некоторое время и впрямь послышались шаги, в покои ворвались одетые в черное слуги Магистра, не говоря ни слова, ринулись обыскивать. Отдернули занавеси, заглянули в сундуки, под столы, под кровать, умудрились даже стены простукать. Аннабел молча наблюдала за ними. Доблестные стражи ничего не обнаружили и растерянно столпились вокруг старшего. Тот подозрительно оглядел королеву:
   — Почему вы не спите?
   — Вопросы здесь задаю я, — холодно отчеканила Аннабел. — Что за самоуправство вы учинили?
   Страж смутился под ее повелительным взглядом.
   — Приказ короля. Лазутчика ищем.
   Аннабел повернулась к нему спиной, склонилась над книгой. Неловко потоптавшись, старший махнул рукой, уводя за собой остальных.
   До утра Аннабел не сомкнула глаз, до утра замирала в тревоге. Чем дольше тянулись поиски, тем сильнее становилась надежда, а с надеждой рос страх. Вдруг в последнюю минуту…
   Лишь когда рассвело и прозвучал приказ опустить мост и распахнуть ворота, а сердитый Гольд отозвал стражей, Аннабел поняла: Стрелок спасся.
   …Утром в покои ее величества вошли придворные дамы. Одна за другой приветствовали королеву.
   — Должно быть, ваше величество провели бессонную ночь? — зло сощурившись, спросила леди Амелия.
   — Полагаю, нынче в замке все плохо спали, — спокойно ответила Аннабел, придвигая пластину малахита: мозаикой выкладывала лесной чертог.
   — Да, да, — закивали дамы, — стражники всех подняли на ноги.
   А самая юная, леди Линей, воскликнула:
   — Какие страшные времена настали!
   Королева подняла голову:
   — Страшные времена настают, когда люди перестают быть людьми.
 

* * *

   Дом Оружейника был погружен во тьму. Сквозь ставни не пробивалось ни единого лучика света. Хозяева обычно ложились рано. Те, кого поутру работа ждет, не засидятся за разговорами.
   Стрелок долго стучал. Наконец дверь распахнулась.
   — Вы что же, не остались ночевать? — начала Гильда, протирая глаза. Попятилась, увидев человека в мокрой, перепачканой одежде, а затем с ликующим возгласом бросилась к нему на шею.
   — Тише, тише, — остановил ее Стрелок.
   Гильда втянула его в дом.
   — Вот радость-то! Вас так долго не было, уж и не знали, что думать, — восклицала она. — А где Плут?
   — Остался в замке лорда Гаральда. Живой, живой, — поспешил успокоить Стрелок. Видя, что Гильда направилась к лестнице, остановил: — Не надо никого будить.
   — Отца нет дома, — сообщила Гильда, — он у друзей, и Менестрель с ним…
   — Смотрю, вы очень осторожны, — фыркнул Стрелок. — Менестрель, как понимаю, соскучился по темнице.
   — Надеюсь, среди наших друзей доносчиков нет, — с достоинством парировала Гильда. Провела Стрелка на кухню, повесила над огнем медный котелок. — Сейчас будет горячая вода, умоетесь.
   Развязала мешок и, отмерив муки, принялась замешивать тесто.
   Стрелок прислонился к стене и закрыл глаза. Он слышал, как булькает вода в котелке, стучит деревянная ложка. Вот Гильда подошла к очагу, сняла с крюка котелок и отлила воды в таз. Разбавила холодной.
   — Умывайтесь.
   Стрелок стянул куртку, кинул на скамью, опустил руки в теплую воду. Когда охотник умылся, Гильда подала ему полотенце, принесла отцовскую куртку и плащ.
   — Откуда вы? В таком виде…
   Стрелок не ответил. Устало опустил голову на руки. Только сейчас он ощутил, до какой степени измучен. Сильнее всего терзало сознание неудачи. Он не сумел освободить Аннабел. Теперь Артур удвоит и утроит охрану. Слабым утешением служит то, что все решила случайность. Или лорд Гаральд ошибся, или Артур отменил Совет… Неважно: он сам должен, обязан был предусмотреть любую случайность.
   Гильда приготовила тесто для лепешек и взялась разделывать рыбу. Стрелок смотрел, как сыплется на стол серебристая чешуя.
   Наступит утро, вернутся Оружейник и Менестрель, все соберутся вокруг стола. Что он им скажет?
   Гильда больше не задавала вопросов. Жарила лепешки и ждала. Просто ждала, когда Стрелок вскинет голову и объявит, что у него готов новый план.
   Лепешки поднимались и благоухали, их аромат растекался по всему дому. Вскоре запахло жареной рыбой. Гильда приготовила большое блюдо, и тут дверь кухни распахнулась, и на пороге появилась заспанная Плясунья.
   — Гильда, чем это так вкусно пахнет? — спросила она сонным голосом. Потерла кулачком глаза и наконец заметила Стрелка. Радостно вскрикнула: — Не могли разбудить! Вот так всегда, — посетовала она. — Гильда узнает новости первой, а я…
   — Если воображаешь, будто я много узнала, — Гильда поставила в центр стола блюдо с жареной рыбой, — то ошибаешься. Со мной беседовали так же оживленно, как с поленницей или обеденным столом.
   Плясунья схватила горячую лепешку, ойкнула, уронила на стол и затрясла в воздухе обожженными пальцами. Стрелок невесело засмеялся.
   — Прости, — сказал он Гильде. — Но у меня мало хороших новостей. Расскажите лучше, как жили это время.
   Девушки переглянулись. Плясунья вновь потянулась к лепешке.
   — У нас тоже мало хороших новостей, — сообщила она, перекидывая лепешку из руки в руку.
   — Что такое? — встревожился Стрелок.
   — Нет, все живы… — она сделала крохотную паузу, достаточную для того, чтобы у Стрелка упало сердце, — и здоровы.
   — Давай уж без предисловий, — посоветовала Гильда.
   — Понимаешь, мы не хотели сидеть нахлебниками на шее у ее отца, — продолжала Плясунья. — Я-то помогала по хозяйству, а от музыкантов проку не было. Вот они и собрались выйти в город, заработать немного…
   — Прежде надо было заплатить за позволение играть, — перебил Стрелок.
   — В том-то и дело. Я потому и не пошла с ними, чтобы не выглядело представлением. Они решили играть поодиночке где-нибудь на площади, в тавернах…
   — Ну и… — поторопил Стрелок.
   — Поначалу это им удавалось. Только все же приходилось платить…
   — Кому?
   — Не знаю. Каким-то людям… Они собирали дань с нищих, а заодно и с музыкантов.
   — Много отбирали? — сквозь зубы спросил Стрелок.
   — Да… Но это было еще не страшно, все-таки им кое-что оставалось. А потом… Однажды они явились очень поздно, в порванной одежде, все в синяках…
   Стрелок поднялся. Плясунья смотрела не на него, а на свои пальцы, крошившие лепешку.
   — Не знаю хорошенько, что случилось: то ли Скрипач не заплатил, то ли заплатил, а с него вновь потребовали деньги и он отказался… Их избили, но мало этого…
   Плясунья вновь замолчала. Стрелку казалось, будто пауза никогда не кончится. «Шварк-шварк», — Гильда терла закопченный котел. Потрескивали дрова в очаге. Барабанили по ставням дождевые капли. Плясунья вскинула глаза на Стрелка:
   — У Скрипача сломали скрипку.
 

* * *

   Едва дождавшись, пока рассветет, Плясунья кинулась будить музыкантов.
   — Вставайте, — приговаривала она, барабаня в дверь. — Стрелок вернулся.
   Одновременно Гильда впустила в дом Оружейника и Менестреля. Певец тотчас угодил в объятия Стрелка. Охотник пристально и пытливо оглядывал его: оправился ли от болезни? Менестрель по-прежнему был худ, в лице не хватало краски, но глаза насмешливо щурились, голос звучал звонко и бодро.
   — Давненько не виделись.
   — Двадцать дней.
   — Для меня — год. После темницы я и глаз открыть не мог.
   — Это я виноват. Ты предупреждал.
   — Я и сам мог бы поостеречься. Ехал открыто, останавливался в тавернах, вот и угодил в западню.
   — Тебя догнали люди Артура?
   — Представь, я и не заподозрил ничего. Начиналось как обычная трактирная драка… Объявили зачинщиком. Лишь когда в столицу повезли, догадался. Тогда-то обмер, понял: за тебя крепко возьмутся… Бежать не удалось. О твоих подвигах мне рассказали. — Он кивнул на Гильду.
   — Какие там подвиги… — Стрелок отмахнулся, обменялся рукопожатием с Оружейником.
   Плясунья упорно стучалась в комнату музыкантов. Отворил Флейтист.
   — Стрелок? Вернулся? — Он ринулся по лестнице, на ходу натягивая куртку.
   Внизу звучал хор радостных голосов, смеялась Гильда. Плясунья не побежала за Флейтистом. Медленно переступила порог комнаты. Скрипач, одетый, сидел у окна. Руки его праздно лежали на коленях. Плясунью он окинул равнодушным взглядом. Она осторожно приблизилась — так подходят к тяжело больному. Постояла рядом, сказала:
   — Стрелок вернулся.
   — Я слышал, — откликнулся Скрипач, глядя в окно.
   — Не хочешь его повидать?
   — За столом увидимся, — равнодушно промолвил Скрипач.
   Плясунья рассердилась, но постаралась сдержаться. Скрипач сделал над собой усилие, спросил:
   — Удалось ему освободить королеву?
   Судя по тону, судьба королевы занимала его так же сильно, как результат прошлогодних петушиных боев.
   — Нет, не удалось.
   Скрипач кивнул, словно именно этого и ожидал. Плясунья прошлась по комнате, окинула взглядом развороченные постели, подняла валявшийся на полу скомканный плащ.
   — Я все думаю, как бы вела себя, если бы сломала ногу и не могла танцевать. Не представляю, чтобы сидела в бездействии. Я бы придумывала новые упражнения, разминала и разминала ногу…
   — А останься ты на всю жизнь хромой?
   Плясунья задохнулась. Вымолвила после паузы:
   — Ты руки не лишился.
   Скрипач не ответил. Плясунья не уходила.
   — Бесполезно сидеть вот так, исполнившись жалости к себе. Задаваться вопросом: что я совершил, в чем провинился? За что такие беды? Пребывать в уверенности: мир несправедлив.
   — А что, справедлив? — разжал губы Скрипач.
   — Делай его справедливым.
   — Может подскажешь, как?
   — Меня восхищает Гильда, — отозвалась Плясунья. — Она не кричит в отчаянии: мир плох, изменить его я не в силах. Не пытается угадать: будет ли от ее трудов толк, или за них и браться не стоит? Просто делает то, что может сделать. Гильда уверена: если от нее потребуется большее, силы найдутся.
   — Уговорила, с завтрашнего дня начну расписывать чашки.
   — Перестань, — поморщилась Плясунья. — У тебя отняли скрипку, но руки и голову оставили. И сердце.
   Скрипач не ответил.
   — Послушай, — заговорила Плясунья как можно мягче. — Еще целы деньги, переданные Стрелку королевой. Пойдем к лучшему скрипичному мастеру в городе…
   Скрипач вскочил.
   — Что ты понимаешь! — воскликнул он. — Моей скрипке был век от роду! Она имела свое имя, свою душу, свой голос… Она… Она…
   Он махнул рукой и сел. Плясунья молчала, не зная, что ответить, но Скрипач заговорил сам:
   — Предположим, сломанные ноги зажили, но былой подвижности не обрели. Могла бы ты танцевать «вполсилы», помня, как отплясывала раньше? Так и я. Каково играть на другом инструменте, зная, какую музыку извлекал смычок прежде?
   Плясунья долго смотрела на него.
   — Научись играть так, чтобы любой инструмент пел в твоих руках, как скрипка с именем.
   — Бесполезно, — прошептал Скрипач.
   Плясунья вспыхнула:
   — Откуда ты знаешь, что полезно, а что нет. Ты не можешь заглянуть в будущее.
   — Не надо заглядывать в будущее, чтобы видеть — они побеждают. Их тьма, и они сильнее. У них власть и могущество. А ты не можешь сберечь то, что любишь.
   — Прекрасный повод покончить жизнь самоубийством. Вот они обрадуются. Они и хотят, чтобы мы с тоски удавились. А еще лучше — удавили друг друга.
   — Говори что хочешь, но они побеждают.
   — Еще бы! Ты сам отдаешь им победу.
   — Даже Стрелок потерпел поражение. Это судьба.
   — Судьба? — переспросила Плясунья. — Рассуждай Стрелок, как ты, давно бы отдался в руки Магистра. Вспомни, каково ему пришлось. Менестрель — в темнице. Принцесса за другого замуж вышла. По всему королевству стражники рыскали. Даже имени не оставили, оборотнем объявили. Как было не сломаться? Не сломался. Судьба — это ты сам и твой выбор. Одни предпочитают идти в рабство к Магистру. Другие и в темнице продолжают петь.
   — Я не выбирал сломанную скрипку, — заметил Скрипач.
   — Зато ты, кажется, выбираешь сломанную жизнь, — в гневе откликнулась Плясунья, направляясь к двери.
   — Спляши, хромоножка, — бросил Скрипач.
   Плясунья обернулась на пороге:
   — Ты здоров, сыт и на свободе. И еще смеешь жаловаться? Перестань жалеть себя и подумай о тех, кому приходится хуже. Таких достаточно.
   Она вышла из комнаты и тут же вернулась.
   — Стрелок устал и огорчен. Думаю, его подбодрила бы веселая музыка. А слух его не настолько изощрен, чтобы отличить звучание прекрасного инструмента от просто хорошего.
   Теперь она ушла.
 

* * *

   — А я надеялся, на завтрак будет рыба, — разочарованно протянул Оружейник, увидев тушеные овощи.
   — Рыба? Какая рыба? — удивилась Гильда.
   — Жареная или вареная. Ты же вчера покупала рыбу.
   — Я? Рыбу?
   — Ну как же, — вступил в разговор Флейтист, — когда мы утром встали, так вкусно пахло жареной рыбой.
   — Не знаю, не знаю, — задумчиво возразила Гильда. — Наверное, вам померещилось.
   Флейтист повернулся за подтверждением к Стрелку и Плясунье, но те с небывалым увлечением изучали шедшую по краю стола резьбу и, разумеется, не слышали ни слова из разговора.
   — Я видел на столе рыбьи головы, — не унимался Оружейник.
   — В самом деле? Может, кошка поработала? — предположила Гильда.
   — И почистила рыбу?
   — Мне кажется, кто-то заелся, — решительно заявила Гильда, раскладывая по тарелкам дымящиеся овощи.
   Несколько мгновений не было слышно ничего, кроме стука ложек. Потом Флейтист спросил:
   — Так что же произошло? Лорд Гаральд отказался помочь?
   — Напротив, — ответил Стрелок. — Мы попытались освободить королеву.
   При этих словах Менестрель отложил ложку и внимательно поглядел на охотника.
   Стрелок коротко поведал о случившемся, умолчав лишь о том, как потрясенный Артур пятился от него через всю комнату. Никого это не касалось, да и Плясунье незачем было краснеть.
   Слушатели сидели удрученные. Скрипач с каким-то вызовом посмотрел на Плясунью.
   Стрелок отодвинул тарелку, положил руки на стол и обвел взглядом друзей. И каждый, встречаясь с ним глазами, невольно поднимал голову и распрямлял спину. Только Скрипач отвернулся в сторону.
   — Да, неудача велика, — спокойно проговорил охотник. — Но…
   И тут вмешался Менестрель:
   — Неудача, друг мой? По-моему, великая милость судьбы.
   Все сидевшие за столом изумленно и недоверчиво глядели на Менестреля. Даже Скрипач.
   — Представьте, что задуманное удалось, — проговорил Менестрель. — Королева живой и невредимой прибыла в замок Дарль.
   — Прекрасно! — воскликнул Оружейник.
   — Да, — согласился Менестрель. — Королева отказывается признавать Артура мужем и королем, ее охотно поддерживают лорды Совета. Великим Лордом избирают Гаральда…
   Стрелок наклонил голову. Остальные еще ничего не понимали.
   — Король и не думает отказываться от венца. В его руках наемное войско, за спиной — головорезы Магистра. Под знамена королевы собираются недовольные лорды со своими отрядами. И что же?
   Никто не ответил.
   — И начинается, на радость Каралдору, дикая братоубийственная война, раздирающая на клочки королевство. Никому не удается остаться в стороне. Наш добрый хозяин поддерживает королеву, а его зятья — короля. Вот это будет настоящим несчастьем.
   Возражений не последовало. Плясунья торжествующе посмотрела на Скрипача.
   — Начинать придется с другого, — медленно проговорил Стрелок.
   — С другого, — подтвердил Менестрель. — С каждым из нас приключилась беда. Королеву держат в заточении. Стрелка назвали оборотнем. Актеров отлучили от публики. У Скрипача сломали драгоценную скрипку…
   — Тебя бросили в темницу.
   — Леса вырубают! — крикнула Плясунья.
   — Бьют дичь без устали и без разума.
   — Ремесленники становятся торговцами, чтобы прокормить семью, — поддержал Оружейник.
   — В городе нет житья от воров, — дополнил Флейтист.
   — На дорогах свирепствуют разбойничьи шайки…
   — Люди разучились нормально разговаривать, только сквернословят, — подхватила Плясунья.
   — А нынешние представления? — вспомнил Флейтист. — На зрителей словно помои выплескивают.
   — Хвастают тем, чего прежде стыдились. Стыд считают лицемерием.
   — Дети играют в оборотней, подражают оборотню, — промолвила Гильда.
   — И все это кому-то на руку, — проговорил Стрелок.
   — Королю? — предположил Оружейник.
   Плясунья вздрогнула.
   — Магистру и его своре, — перебил Флейтист.
   Стрелок покачал головой. Менестрель сказал:
   — Боюсь, все не так просто. Одним насилием Магистр немного добился бы. Его поддерживают — и охотно.
   — Кто же? — спросил Оружейник.
   — Людская злоба, зависть, жадность. Если почтенный отец семейства начинает утверждать, что дай ему волю — грабил бы ближних, как Магистр, дела плохи. Магистра можно заставить уйти. А как избавиться от сотен его подобий? Беды не кончатся, пока не переменятся люди.
   — Сложено много сказок о том, как человек стал оборотнем, — заметил Стрелок, — и ни одной — как оборотень превратился в человека.
   — Придется написать такую сказку, — улыбнулся Менестрель. — И с Магистром придется бороться, но не это самое тяжкое. Потруднее будет выиграть битву за людские сердца.
   — И все же, что нам делать? — спросил Оружейник.
   Менестрель положил руку на плечо Стрелка: «Тебе решать». Охотник поднялся с места:
   — Актерам — заняться привычным ремеслом. Людям надо напомнить, что прекрасно и достойно, а что нет. Пусть не думают, будто Магистр — пример для подражания, а цель жизни — нажива.
   — Уверен, — вставил Флейтист, — Овайль собрал труппу и не теряет времени даром.
   — А мы? — спросил Оружейник, обнимая дочь.
   Стрелок низко им поклонился:
   — Добрые хозяева, спасибо за кров и ласку. Придет час, и в ваши двери вновь постучат обездоленные. Примите их столь же радушно.
   Повернулся к Менестрелю, взгляды их встретились. Певец сказал:
   — Тебе нелегкий жребий выпал: бороться с Магистром.
   — Думаю, как к нему подступиться?
   Менестрель встал из-за стола, прошелся по комнате.
   — Чтобы противостоять Магистру, надо знать, чего он добивается.
   — Власти и денег, конечно.
   — Все это у него уже есть.
   — Значит, хочет большего.
   — А как получить больше? Ограбить королевство подчистую.
   — Разве король позволит? Артур на себя корону возлагал, не на Магистра. Или… Магистр намерен убить короля?
   Раздался звон. Все посмотрели на Плясунью, а она — на разбитую тарелку.
   — Я уберу. — Гильда поднялась, собрала в подол черепки.
   Плясунья растерянно улыбнулась ей и вновь обратила напряженно-испуганный взгляд к Стрелку. Менестрель тоже смотрел на лучника. Вслед за ним негромко повторил:
   — Кому выгодны наши беды? Междоусобицы, разорение жителей…
   — Каралдору, — тихо и уверенно откликнулся Стрелок. — За Магистром стоит Каралдор.
   — Только не воображайте, будто Каралдор — первопричина всему, — предостерег Менестрель. — Не вздумайте обвинять в наших бедах внешнего врага. Сначала издыхает лев, потом налетают стервятники. К здоровому зверю они не приблизятся. Сначала черствеют сердца, потом Магистр обретает власть. Сначала он сходит с ума от жадности, потом продается Каралдору. Каралдор радуется нашим несчастьям, весьма им способствует, но не он их вызвал — мы сами.
   — За Магистром стоит Каралдор, — протянул потрясенный Оружейник.
   — Каралдор щедро платит, — откликнулся Стрелок, — но, заплати кто щедрее, Магистр продаст и Каралдор.
   Менестрель согласился:
   — Напрасно каралдорский король радуется превращению людей в оборотней. Придет час — почувствует их зубы.
   — Любопытно, что посулили Магистру, — пробормотал Флейтист.
   Менестрель обернулся к нему:
   — Представь, что-нибудь случится с королем и королевой. Страна останется без государя. Что сделают лорды Королевского Совета? Пригласят соседнего монарха. Главная сила в Совете принадлежит Магистру, и если он пожелает видеть на троне каралдорца, так и будет. Каралдорец получит наше королевство и сделает Магистра наместником. Полагаю, именно это ему и обещано. И тогда Магистр выжмет из страны все. Вот еще большая власть, большее богатство.
   — Так Артур обречен? — дрожащим голосом спросила Плясунья.
   Стрелок взглянул на нее. Не думал, что когда-нибудь посочувствует Артуру, и все же сейчас в сердце шевельнулась жалость.
   — Попытайся уличить Магистра, — обратился к нему Менестрель. — Если король узнает о его пособничестве Каралдору…
   Плясунья невольно схватила Стрелка за руку. «Нет, каково? — подумал он. — Я же еще должен спасать Артура».
   — Попытаюсь, — произнес он вслух. — А ты чем займешься?
   — Я? — На бледном лице Менестреля сверкнула улыбка. — Пойду с актерами. Душно мне в городе. Дорога зовет.
   — Тогда спой на прощание, — попросил Стрелок.
   Менестрель взял лютню, бережно коснулся струн.
 
   — Перекресток дорог —
   Это место потерь,
   Это шаг за порог,
   Растворенная дверь.
   Мы прошли до него
   Пять шагов по пути,
   Пять нелегких шагов,
   Нужно дальше идти.
   Перекресток дорог —
   Это пыль и песок,
   Это знак, и урок,