Страница:
Но я сумею все понять.
И если любит меня Бог,
То, значит, я не очень плох.
И значит, что в любые дни
Его Любовь меня хранит.
Спотыкаясь, не разбирая дороги, бредет Гирсель по лугу.
Нет ничего краше июньских лугов. Травы — по пояс. Разноцветье: ромашки, розовый и белый клевер, ярко-розовые гвоздики, темно-лиловый и желтый горошек, белый и бледно-розовый тысячелистник, сиреневый репейник, лиловые колокольчики, синие васильки, алые маки… Зной, аромат, жужжание шмелей…
Дивное, жаркое лето. Такое же стояло двенадцать лет назад, ровно двенадцать, Гирсель не сбился со счета. Это в давнем детстве он мог не помнить лет, не знать хорошенько: семь ему исполнилось или восемь?
Детство кончилось, когда на селение напали, когда мать спрятала его в ворохе старого тряпья на чердаке.
Ответь-ка, Гирсель, что страшнее всего на свете?
Собственное бессилие. Что может сделать ребенок в семь или восемь лет, если мать бросается из окна на острые колья?
Что может сделать ребенок, чьи слабые руки никогда не держали оружия, если чужеземец, перешагнув через залитое кровью тело отца, поднимается на чердак? Ребенку бы волчьи зубы да когти рыси! Что ты можешь, Гирсель-южанин, если носком сапога тебя отшвыривают в сторону? Только слушать чужеземную речь, только смотреть, не отводя глаз, в освещенные отблесками пламени смуглые потные лица, а потом — выкапывать из горячего пепла дорогие кости.
Счастье тебе выпало, Гирсель, ты уцелел! Добрыми оказались дальние родичи, добрыми да щедрыми. Спать позволили на голых досках у порога — благодарен до смерти будь, щенок! Объедки кидали, от которых собаки отказывались, — падай в ноги, целуй руки.
Ой, неблагодарный ты, Гирсель! Покинул благодетелей, слова ласкового не сказал. Что ж, испробуй жизни бродячей, попрошайничай, воруй, отведай плетей, ночуй в канавах да под заборами. Как опустится тьма, как сомкнешь веки — перед глазами смуглые горбоносые лица; как стихнет дневной шум — в ушах грубые гортанные голоса.
Хочешь обрести покой?
Отомсти, Гирсель, отомсти.
Идешь лесом — птицы свистят:
— Зачем срезал ветку, Гирсель-южанин?
— Хочу сделать лук, хочу сделать лук!
Идешь полем — травы шумят:
— Зачем взял конский волос, Гирсель-южанин?
— Совью тетиву, совью тетиву!
Идешь берегом реки — вода плещет:
— Зачем ломаешь камыш, Гирсель-южанин?
— Будет древко для стрел, будет древко для стрел!
Идешь пустошью — песок шелестит:
— Зачем в кузницу спешишь, Гирсель-южанин?
— Куплю наконечники, наконечники трехгранные, бронебойные!
Идешь болотом — трясина пузырится:
— Зачем не знаешь отдыха, Гирсель-южанин, зачем пальцы стерты в кровь?
— Стану первым стрелком, стану лучшим стрелком!
Идешь горами — камни грохочут:
— Зачем быть первым, Гирсель-южанин?
— Стану начальником лучников, поведу в бой лучников!
Идешь, и сердце бьется в такт:
— Какую службу сослужишь, Гирсель-южанин?
— Пошлю стрелу в горло каралдорскому королю!
…Гирсель закрывает руками лицо, ничком валится в траву. Прекрасны июньские луга! Видишь ли ты шатры, Гирсель? Разноцветные шатры, раскинувшиеся на лугу? Над самым большим из них реет стяг с черным вороном.
Верой и правдой служил ты, Гирсель, Магистру. И впредь не покинь своего хозяина. Магистр объявил короля и королеву убитыми — подтверждай его слова. Каралдорцев в страну призвал — не смей перечить. Каралдорское войско встало лагерем на лугу, в двух милях от заросшего травой пепелища твоего дома, — радуйся. Забудь горячий пепел и хрупкие кости, оставь мысли о мести, склонись перед каралдорским королем, приветствуй его как нового владыку. Покорись, Гирсель!
Возлагает король на голову трехзубый золотой венец, смотрится в зеркало, обрамленное яхонтами и серебром, разговаривает со своим отражением:
— Добром и миром взял я эту страну. Ни один из моих воинов меча не обнажил. Будто созревший плод, упало королевство мне в руки.
Улыбаются пунцовые губы.
— Не врагом пришел, званным да желанным хозяином, по приглашению Королевского Совета.
Что? — Густые брови сходятся к переносице. — Лорды Совета разбежались? Не беда. Глава Совета свое слово сказал. Все по закону. Король и королева мертвы…
— Что? — Каралдорец склоняет голову набок, прислушивается. — Королева укрылась в замке Дарль? Ложь. Аннабел сгорела живьем, это любой подтвердит. Увы, печальна участь женщин из этой семьи… Лорд Гаральд пытается возвести на престол самозванку.
— Что? — Губы плотно сжимаются. — Королева и лорд Гаральд собирают войска? Крепости Нельт, Рофт, Карсия держат оборону? Не войти бы мне в страну, не пропусти лорд Расс через свои земли? Северные лорды присоединились к Магистру, а на юго-востоке все верны королеве? Табр закрыл ворота? Зато Баттия распахнула настежь, городские старшины ключ вынесли.
Узкие глаза улыбаются.
— Не пришлось штурмовать Арч, нет, не пришлось. Три дня простояли под стенами города. И что же? Через три дня Хорт, Глава Совета, человек короля, зарезан был среди бела дня на городской площади. Я пальцем не шевельнул, а город покорился.
Каралдорский король жмурится, подносит к губам черненый кубок.
— Да разве ненавистен я жителям? Это Хорт им был ненавистен. При Хорте — не укради, не попрошайничай, трудись до седьмого пота. А мне что за дело, кто как богатство добыл?
Искренне, искренне приветствуют меня горожане. Подлинное ликование в их криках звучит. Если не я — Аннабел с Артуром престол займут. Придется забыть о ярких каралдорских нарядах, о сластях да лакомствах, о легкой наживе. Придется к плугу вернуться, да к рыболовным сетям, да к стаду, да к виноградникам, да к шерсти, да к дратве. Снова гнуть спину от рассвета до заката, смирять свои желания и… Нет, нет, это их отцы гордились изделиями собственных рук, они гордятся своим бездельем.
Каралдорский король наклоняется к зеркалу, подмигивает отражению.
— Разве могу я проиграть, когда на моей стороне такие союзники — невежество, жадность и лень?
— Кто-то рис не отличит от проса,
Спутает процессы и процессии.
Морякам, гадалкам и матросам —
Всем небезразлична честь профессии.
Во дворце мудрец — ума палата —
За совет получит соответственно.
Не дают за плутни плуту платы,
То есть поступают безответственно.
Тот, скупив театры-балаганы,
Обзавелся семихвостой плеткою,
Заимел набитые карманы,
Распрощался с легкою походкою.
Мот ест-пьет, пираты прячут клады,
Черный маг колдует да злодействует,
Не дают за плутни плуту платы,
Истый плут без дела не бездействует.
Сам с собою затевая споры,
Открываю истины банальные:
Чту певцов, монархов и актеров
За таланты профессиональные.
Соловей свистит свои рулады,
А охотник жив своей охотою.
За работу платы мне не надо,
Я всегда с охотою работаю.
Так ни в Лету, ни в лета не канет
То, что вне продажи и продажности.
Помни, кто работает руками,
О душе, предмете высшей важности.
Мой наряд — прорехи да заплаты,
Где они, клиенты благодарные?
Мне ценней камней, дороже злата
Ремесло мое непопулярное.
Впереди показались трое всадников. Плут усмехнулся и, сойдя на обочину, стал ждать. Он трижды уже натыкался на заставы и мог отметить, что замок Дарль охраняют прекрасно. Лорд Гаральд не был полководцем, и все заботы по устройству лагеря — к замку Дарль стекались верные королеве лорды со своими отрядами — и укреплению самого замка легли на плечи Стрелка.
Всадники приблизились, и Плут понял, что долгих объяснений не потребуется — впереди, загорелый до черноты, синеглазый, улыбающийся, ехал Мелп.
— Можешь не торопиться, — сообщил он после первых приветствий, — королевы в замке нет — пожелала осмотреть городские укрепления…
— А… — начал Плут.
— Начальник охраны, разумеется, ее сопровождает, — продолжал Мелп, улыбаясь уголками губ. — Расскажи столичные новости.
— В столице ожидают каралдорцев. Дружинники заперты в крепости. Магистр возле своего замка держит войско не меньше, чем возле Турга.
— Зачем?
— Как «зачем»? — нарочито удивился Плут. — Господина Магистра охранять. Натерпелся он страха в памятную ночь.
— О короле что-нибудь слышно? — спросил воин, сопровождавший Мелпа. — Нам тут твердят — жив…
Плут переглянулся с Мелпом. Ответил:
— Если королева говорит — жив, надо ей верить.
Воин разочарованно поджал губы. Плут простился и направился дальше. Когда он подходил к замку, из березовой рощи выехала кавалькада. Впереди — всадница на белогривой лошади. Тонкая рука уверенно сжимала повод. Темные волосы были перехвачены белой лентой — только теперь Плут сообразил, что королевские венцы погибли во время пожара.
По левую руку от королевы скакал паж, держа щит с черным львом. По правую — темноволосый всадник в зеленом плаще. Когда плащ распахивался, поблескивал металл кольчуги. У этого наездника был щит удивительной работы. По черному фону вился причудливый узор, а в центре, запрокинув голову, летел в прыжке красавец олень.
Королева спешилась, опершись на руку Стрелка, улыбкой поблагодарила охотника и тут же отвернулась, говоря что-то пажу. Плут заметил, как переглянулись сопровождавшие королеву дружинники, и покачал головой. Неужели Стрелок с Аннабел надеются что-то скрыть? Да они словно незримой нитью связаны — одного без другого и представить нельзя.
Паж первым заметил Плута, указал на него королеве. Аннабел обернулась, и Плут вторично покачал головой. Ну да, спрячешь любовь! Все равно как факел в ночи прятать. «Это же надо, — насмешливо подумал он, передразнивая дочку ткача, — в такие времена быть счастливыми».
Королева шагнула навстречу Плуту, освещая его улыбкой. Плут почувствовал, как его веснушчатая физиономия расплылась в ответной улыбке.
— Здравствуй, — сказала Аннабел. — Рада тебя видеть.
Плут даже голову набок склонил, заслушавшись. Дивное дело — чтобы голос так звучал. Скрипкам и лютням предпочтешь.
— Добрые вести, ваше величество.
Аннабел кивнула и, сопровождаемая Стрелком и Плутом, поднялась в отведенные ей покои.
Здесь было прохладно, окна выходили на север. Время перевалило за полдень, солнечные лучи едва коснулись широкого резного подоконника. После жара пыльной, пропеченной солнцем дороги Плуту почудилось — угодил в подземелье. Он примостился на подоконнике, подставил спину теплым лучам — и тут же вскочил, опомнившись: не с бродячими актерами расселся запросто — с королевой. Аннабел засмеялась:
— Отдыхай, гонец. Ты, наверное, голоден?
Не дожидаясь ответа, хлопнула в ладоши. Слуга подал кувшин вина, мясо и хлеб. Плута уговаривать не пришлось. Пока он ел, Стрелок расспрашивал о друзьях, оставшихся в доме Оружейника. Плут отвечал — в основном жестами и кивками.
Взмахнул руками в воздухе — показал, как хлопочет Гильда, замешивая тесто.
Затем будто травинку к глазам поднес, внимательно рассмотрел, — Либурне травы собирает.
Соединил руки, словно острие на палку насаживая, — Драйм с Оружейником прилаживают наконечники к стрелам.
Вскочил на ноги, прошелся по комнате, резко обернулся через плечо, застыл — все в доме ходят на цыпочках, к малейшему шороху прислушиваются.
Мрачно кивнул Стрелок, горько вздохнула королева. Они-то в безопасности в замке Дарль. А каково тем, кто остался в городе, под пятой Магистра? Сегодня живы, а завтра? Все разом могут голов лишиться. И не уйти никуда, раненого короля не бросить.
— Артур выздоравливает?
Плут торопливо отодвинул поднос в сторону, вытер ладони и выпалил:
— Он хочет спасти дружину, запертую в Турге.
Легкая улыбка заиграла на губах Аннабел, отразилась в глазах Стрелка: Артуру впору о собственном спасении подумать.
— Да, — промолвила королева, — сразу видно, что ему лучше.
Плут энергично кивнул:
— Когда я уходил, его едва удавалось удерживать в постели соединенными усилиями Либурне, Драйма и… — Тут он поймал предостерегающий взгляд Стрелка и прикусил язык. — И… Думаю, когда вернусь, застану его уже на ногах.
— Расскажи подробнее о замыслах Артура, — попросила королева.
— Можно? — Плут шагнул к столу, на котором стояла открытая чернильница и лежало несколько листов пергамента.
Аннабел жестом даровала разрешение, Плут взял в руку перо и начал рисовать.
— Вот столица, — говорил он, поясняя свои каракули. — Здесь дорога в Тург. На поле, примерно в полумиле от крепости, раскинулось лагерем войско Магистра.
Он говорил, а Стрелок с Аннабел представляли темно-серые, неприступные стены Турга, застывших на страже воинов. Верно, с высоты стен как на ладони открывается дружинникам лагерь Магистра: деревянный частокол, башни, палатки. Ярко горят в ночи огни костров. Ветер доносит запах дыма и хлеба, жареного мяса — головорезы Магистра едят досыта, пьют допьяна.
Стрелку виделись худые, угрюмые лица королевских дружинников. Припасы в крепости на исходе, скоро начнется голод.
— На дороге из Турга в Лун тоже застава, — рассказывал Плут.
— Сколько человек? — перебил Стрелок.
— Около сотни.
— Дорога проходит лесом… — припомнил Стрелок. — Тянется через густой ельник.
— В том-то и дело, — подхватил Плут. — Все лесные тропы не перекрыть, поэтому возле крепости кружат дозоры…
Стрелок еще раз поглядел на рисунок.
— Есть ли какая-нибудь связь с осажденными?
— Жены дружинников пробираются под самые стены крепости, приносят еду. — Плут улыбнулся. — Со стены спускают веревки, привязывают корзины…
— Как же вражеские дозоры? — удивилась Аннабел.
— Дозоры под самые стены крепости не суются, — со знанием дела возразил Плут. — Не ровен час, подстрелят… А потом, женщины ходят ночью, через болото…
Он помедлил, вспомнив рассказ Гильды об одной девушке. Никто не знал, что у бедняжки был жених в крепости. Вечером выскользнула из дома и не вернулась. Искали двое суток. Нашли ленту — зацепилась за ветку ольхи. Отец с матерью в одночасье поседели.
— Что предлагает Артур?
— Он говорит…
Плут на мгновение прикрыл глаза, до того ясно вдруг привиделся ему Артур: облокотившись на подушку, он быстро чертил на пергаменте, резко вскидывал голову, обращаясь к Плуту: «Понял? — Еще горячее, еще нетерпеливей. — Понял? Повтори!»
Плут невольно потер запястье, вспомнив, как Артур, подавшись вперед, стиснул его руку: «Если тебя схватят, должен умереть молча. Понял? Молча!»
— Он говорит, стражи на дороге в Лун ждут удара из Турга. Надо напасть на них с тыла, неожиданно…
— Чтобы ни один не успел доскакать до лагеря, привести подмогу… — Стрелок прищурился. — Дорога узкая, больше чем десятку бойцов лицом к лицу не сойтись. Достанет небольшого отряда…
— А как предупредить дружинников? — спросила Аннабел. — Они должны приготовиться. Кто проберется в Тург?
— Сам Артур.
Стрелок невольно языком прищелкнул. Так! Однажды он сказал об Артуре: «Раньше в нем словно огонь бушевал. Теперь огня нет — пепел». А сейчас вновь огонь из-под пепла вырвался. Избавился Артур от тени Магистра, собственную волю обрел.
— Это безумие, — воскликнула Аннабел. — Ему не выйти из города. Стражники в воротах опознают тотчас…
— С ним бродячие актеры, — напомнил Стрелок. — Похлопочут о гриме. Нет, его не удержишь. Пусть уходит. Все равно в доме долго не высидеть. Рано или поздно соглядатаи Магистра дознаются…
Он не договорил, но и Аннабел, и Плут поняли: «Лучше погибнуть в открытой схватке».
Стрелок разгладил пергамент. Раздумчиво повторил:
— Застава на дороге из Турга в Лун.
Он представил маленький, светлый, тихий городок милях в двадцати от столицы. Ковры, сотканные в Луне, затмевали каралдорские — и пышностью, и мягкостью, и яркими орнаментами. Ткацких мастерских в городе было множество, и все мастера, похваляясь работой, вывешивали ковры перед входом. Ходила поговорка, что в Луне дома украшают коврами не изнутри, а снаружи.
Стрелок без труда угадывал, что творилось в Луне с тех пор, как город заняли головорезы Магистра. «Лучшие ковры украдены, ткачи разорены — нет больше соперников у каралдорских мастеров».
— Ближайшие города — Милип и Борч — тоже подчиняются Магистру, — заметил Стрелок.
Плут поддакнул:
— В Милипе стоит отряд лорда Расса, в Борче — лорда Накса. Оба сторонники Магистра.
— Ясно. Полбеды — снять заставу и вывести дружину из Турга. Труднее будет остановить погоню и достичь замка Дарль. — Он помолчал, затем прибавил, глядя на Аннабел: — Придется уходить лесом.
Королеве хотелось зажать уши, чтобы не слышать дальнейшего. Знала, какие слова прозвучат.
— Я сам поведу отряд.
«Не надо, — взглядом умоляла Аннабел. — Много доблестных воинов сошлось под наши знамена. Пошли любого».
«Не бойся, — безмолвно отвечал Стрелок. — Лес укроет. Мне ли не знать тайных троп, мне ли не сбить погоню со следа?»
— Дорогу на Лун пересекает река — быстрая и глубокая, — проговорил он вслух. — Мост там единственный — других поблизости нет.
— Верно, верно, — торопливо закивал Плут.
— Так, — Стрелок мгновение помолчал, — значит, у моста и отсечем погоню.
— Сожжете мост? — догадался Плут.
— Именно.
— А если, — тихо спросила Аннабел, — вас настигнут до моста?
— Дорога узкая. Маленького отряда хватит задержать погоню, пока дружинники перейдут мост.
Аннабел стиснула тонкие руки: знала, кто возглавит отряд.
— Что же будет с этими храбрецами?
Голос ее звучал ровно, но Плут поежился и отвел глаза.
— Уцелевших переведу вброд, — твердо отвечал Стрелок. — Встретимся с дружинниками, лесом обойдем и Лун, и Милип, и Борч. Появимся прямо в Дарле — готовьте пышную встречу.
Аннабел не отвечала. Вспомнила, как ждала Стрелка после битвы с каралдорцами. Надевала лучший наряд, ожидала богатого пира и веселой свадьбы. Да только не Стрелка увидела — Артура; страшную весть услышала. Ложную весть. Что если и теперь встретит не Стрелка — Артура? Ту же весть услышит — правдивую?
Зеленые глаза смотрели на нее — такие глаза и зимой напоминают о лете. «Не бойся, Аннабел. За спиной осталась наша разлука. Я возвращусь».
Стрелок опять склонился над рисунком:
— Хорошо. Мы сомнем заставу…
Он умолк, и Аннабел продолжила:
— Не хочется об этом думать, но… Если Артур не вырвется из города, не предупредит дружинников? Отопрут ли они ворота? А вдруг не отважатся, решат — западня?
— Мне поверят, — сказал Стрелок.
— Ваши похороны до сих пор свежи в памяти, — хмыкнул Плут.
— Тем более, — засмеялся лучник, и даже Аннабел улыбнулась. — Никто не усомнится, что я враг Магистра.
Всем троим послышался ровный, мерный звук шагов — дружинники покинут крепость. Выйдут быстро, легко и тихо.
Стрелок ногтем провел черту по пергаменту:
— Главное — миновать мост.
Аннабел смотрела на пергамент, но видела языки огня и клубы дыма, блеск доспехов, слышала лязг мечей и крики боли. А потом все закрыли, сплетаясь, тугие зеленые ветви.
Неожиданно королева промолвила:
— Не заставит ли это дерзкое нападение самого Магистра поспешить навстречу караддорскому королю? Плохо, если они объединятся. Легче было бы разбить их по отдельности.
Стрелок ответил:
— Уверен: Магистр не осмелится высунуть нос из своего замка. Как, двинуться навстречу каралдорцам, рискуя встретиться с нашим войском?! Нет, Магистр будет сидеть взаперти, дожидая подхода каралдорцев. Более того, стянет к столице верные войска. Кто знает, не вздумаем ли мы так же внезапно напасть на его замок?
— Значит, мы не только дружинников спасем, но и каралдорца с Магистром разъединим, — одобрила Аннабел, думая: «Тяжкая ноша — венец. Кажется, это уже и Артур понял». Повернувшись к Плуту, она велела: — Спеши в столицу, гонец, извести Артура и остальных.
Рыжий Плут поклонился и беззвучно выскользнул за дверь. Стрелок с Аннабел остались наедине. Долгие мгновения прошли, прежде чем королева сумела произнести:
— Когда ты решил выступить?
— Через три дня.
— Тридцать лет как один день. Я всегда помнил рассказы моряков о морских девах, приходивших жить к людям…
— Да. — Леди Дарль на мгновение остановилась у окна. В синеве неба кружил ястреб, подстерегая добычу.
— В конце концов они всегда возвращались в море…
Леди Дарль подошла к мужу, коснулась его руки.
— Тридцать лет как один день, — тихо повторила она. — Вы были счастливы, супруг мой?
Что-то случилось с глазами лорда Гаральда — он уже не видел лица жены, все расплылось и замерцало, будто солнечные зайчики заиграли на волнах. Что-то случилось с его ушами — голос жены растворился в ровном, ритмичном шуме.
Тридцать лет назад лорд Гаральд впервые увидел свою будущую жену. И море.
До этого он ни разу не бывал на побережье и до Лильтере добирался посуху. Оказавшись в чужеземной столице, в первый же день отправился к морю.
Он и сейчас помнил теплый песок тропинки, усыпанной сосновыми иголками, высокие сосны, обрыв, заросший крупными лиловыми колокольчиками, а внизу — море. Не синее и не серое — малахитовое, густое, плотное, упругое. Он бежал по тропинке, и песок осыпался под ногами.
На мелкой гальке у самой кромки воды на коленях стояла женщина. Руки ее были обнажены, и на них таяли пенные брызги. Светились глаза цвета морской волны. Лорд Гаральд не сразу заметил в светлом ореоле волос золотую корону.
С трудом удерживая, женщина протянула ему большую бело-розовую раковину. В раковине пело море. Так незнакомку и звали — Песня моря, на языке Лильтере — Тантанирэй.
А потом они вдвоем стояли в лодке, и вода оказалась столь прозрачна, что видны были их тени, скользившие по разноцветным камешкам. Маленькие крабы прятались под корягами, мягко колыхались водоросли. Тантанирэй держала в руках чашу с морской водой, и в ней чуть шевелила щупальцами прозрачная медуза.
Лорд Гаральд ходил в море с рыбаками; научился грести, ставить парус, нырять с камнем, подражая ловцам жемчуга; вскрывать ножом раковины, добираясь до жемчужин. А вечерами сидел с рыбаками у костров и слушал их рассказы о море. Чаще всего они говорили о дар-жемчужине.
— Лишь раз в сто лет, — шептались рыбаки в темные ночи, — рождает море подобное чудо. Дар-жемчужина кругла, как полная луна, и такого же чистого лунного цвета. Она продлевает молодость и врачует недуга. Она делает своего владельца счастливым.
Лорд Гаральд хорошо помнил о золотой короне в волосах Тантанирэй и удерживал слова признания.
Он вышел в море один, в лунную ночь, и море было бурным. Кинул в воду цветок, подаренный Тантанирэй, цветок закачался на волнах, и лорд Гаральд направил лодку ему вослед. А когда цветок пошел ко дну, нырнул. Там, наверху, свистел ветер и вздымались волны, здесь, внизу, царил сладостный покой. Лорд Гаральд знал: должен взять первое, что попадется в руки, и подняться наверх. Ему дозволялось сделать лишь три попытки. Первый раз он добыл пучок водорослей, второй — обточенный водой камень. Нырнув в третий раз, он почувствовал под пальцами волнистую поверхность раковины. Иначе и быть не могло, ведь он кинулся в воду с именем Тантанирэй. Вынырнув, он перевалился в лодку и, не отдыхая, стал грести к берегу — вскрывать раковину следовало на твердой земле.
Лодка опрокинулась, прибой ударил лорда Гаральда о камни, он вывихнул плечо и сломал два пальца, но выплыл. И, едва выбравшись из пенных бурунов, здоровой рукой схватился за нож — раздвинул створки раковины.
Маленькая луна сияла в раковине — бесценная дар-жемчужина.
Лорд Гаральд готов был клятвенно подтвердить: все, о чем шепчутся рыбаки по ночам у костров, — чистая правда. Дар-жемчужина кругла и чиста. Она делает своего обладателя счастливым: суровый брат Тантанирэй отдал ему руку сестры. Жемчужина продлевает молодость — даже сейчас, спустя тридцать лет, ему достаточно коснуться рук жены, чтобы в глазах заиграли солнечные блики, а в ушах зазвучала песнь моря.
…В дверь постучали, заглянул юный паж.
И если любит меня Бог,
То, значит, я не очень плох.
И значит, что в любые дни
Его Любовь меня хранит.
* * *
Предательство! Гирсель закрывает глаза, зубы его выбивают дробь. Предательство! Он плачет, не стыдясь слез. Победы на состязаниях, верная служба Магистру, убийство короля — были делами мальчишки. Эти слезы — слезы взрослого. Он обрел мужество не стыдиться собственной слабости. Да, он слаб! Он, Гирсель-южанин, первый лучник в войске Магистра, — жалок. Руки не повинуются, истертые тетивой пальцы прижаты к груди. К тому самому месту, где под рубахой белеет шрам. Оставшаяся с детства метка — след кованого сапога.Спотыкаясь, не разбирая дороги, бредет Гирсель по лугу.
Нет ничего краше июньских лугов. Травы — по пояс. Разноцветье: ромашки, розовый и белый клевер, ярко-розовые гвоздики, темно-лиловый и желтый горошек, белый и бледно-розовый тысячелистник, сиреневый репейник, лиловые колокольчики, синие васильки, алые маки… Зной, аромат, жужжание шмелей…
Дивное, жаркое лето. Такое же стояло двенадцать лет назад, ровно двенадцать, Гирсель не сбился со счета. Это в давнем детстве он мог не помнить лет, не знать хорошенько: семь ему исполнилось или восемь?
Детство кончилось, когда на селение напали, когда мать спрятала его в ворохе старого тряпья на чердаке.
Ответь-ка, Гирсель, что страшнее всего на свете?
Собственное бессилие. Что может сделать ребенок в семь или восемь лет, если мать бросается из окна на острые колья?
Что может сделать ребенок, чьи слабые руки никогда не держали оружия, если чужеземец, перешагнув через залитое кровью тело отца, поднимается на чердак? Ребенку бы волчьи зубы да когти рыси! Что ты можешь, Гирсель-южанин, если носком сапога тебя отшвыривают в сторону? Только слушать чужеземную речь, только смотреть, не отводя глаз, в освещенные отблесками пламени смуглые потные лица, а потом — выкапывать из горячего пепла дорогие кости.
Счастье тебе выпало, Гирсель, ты уцелел! Добрыми оказались дальние родичи, добрыми да щедрыми. Спать позволили на голых досках у порога — благодарен до смерти будь, щенок! Объедки кидали, от которых собаки отказывались, — падай в ноги, целуй руки.
Ой, неблагодарный ты, Гирсель! Покинул благодетелей, слова ласкового не сказал. Что ж, испробуй жизни бродячей, попрошайничай, воруй, отведай плетей, ночуй в канавах да под заборами. Как опустится тьма, как сомкнешь веки — перед глазами смуглые горбоносые лица; как стихнет дневной шум — в ушах грубые гортанные голоса.
Хочешь обрести покой?
Отомсти, Гирсель, отомсти.
Идешь лесом — птицы свистят:
— Зачем срезал ветку, Гирсель-южанин?
— Хочу сделать лук, хочу сделать лук!
Идешь полем — травы шумят:
— Зачем взял конский волос, Гирсель-южанин?
— Совью тетиву, совью тетиву!
Идешь берегом реки — вода плещет:
— Зачем ломаешь камыш, Гирсель-южанин?
— Будет древко для стрел, будет древко для стрел!
Идешь пустошью — песок шелестит:
— Зачем в кузницу спешишь, Гирсель-южанин?
— Куплю наконечники, наконечники трехгранные, бронебойные!
Идешь болотом — трясина пузырится:
— Зачем не знаешь отдыха, Гирсель-южанин, зачем пальцы стерты в кровь?
— Стану первым стрелком, стану лучшим стрелком!
Идешь горами — камни грохочут:
— Зачем быть первым, Гирсель-южанин?
— Стану начальником лучников, поведу в бой лучников!
Идешь, и сердце бьется в такт:
— Какую службу сослужишь, Гирсель-южанин?
— Пошлю стрелу в горло каралдорскому королю!
…Гирсель закрывает руками лицо, ничком валится в траву. Прекрасны июньские луга! Видишь ли ты шатры, Гирсель? Разноцветные шатры, раскинувшиеся на лугу? Над самым большим из них реет стяг с черным вороном.
Верой и правдой служил ты, Гирсель, Магистру. И впредь не покинь своего хозяина. Магистр объявил короля и королеву убитыми — подтверждай его слова. Каралдорцев в страну призвал — не смей перечить. Каралдорское войско встало лагерем на лугу, в двух милях от заросшего травой пепелища твоего дома, — радуйся. Забудь горячий пепел и хрупкие кости, оставь мысли о мести, склонись перед каралдорским королем, приветствуй его как нового владыку. Покорись, Гирсель!
* * *
Красив каралдорский король. Волосы его черны и блестящи, щеки румяны, глаза как уголья, а голос подобен грому.Возлагает король на голову трехзубый золотой венец, смотрится в зеркало, обрамленное яхонтами и серебром, разговаривает со своим отражением:
— Добром и миром взял я эту страну. Ни один из моих воинов меча не обнажил. Будто созревший плод, упало королевство мне в руки.
Улыбаются пунцовые губы.
— Не врагом пришел, званным да желанным хозяином, по приглашению Королевского Совета.
Что? — Густые брови сходятся к переносице. — Лорды Совета разбежались? Не беда. Глава Совета свое слово сказал. Все по закону. Король и королева мертвы…
— Что? — Каралдорец склоняет голову набок, прислушивается. — Королева укрылась в замке Дарль? Ложь. Аннабел сгорела живьем, это любой подтвердит. Увы, печальна участь женщин из этой семьи… Лорд Гаральд пытается возвести на престол самозванку.
— Что? — Губы плотно сжимаются. — Королева и лорд Гаральд собирают войска? Крепости Нельт, Рофт, Карсия держат оборону? Не войти бы мне в страну, не пропусти лорд Расс через свои земли? Северные лорды присоединились к Магистру, а на юго-востоке все верны королеве? Табр закрыл ворота? Зато Баттия распахнула настежь, городские старшины ключ вынесли.
Узкие глаза улыбаются.
— Не пришлось штурмовать Арч, нет, не пришлось. Три дня простояли под стенами города. И что же? Через три дня Хорт, Глава Совета, человек короля, зарезан был среди бела дня на городской площади. Я пальцем не шевельнул, а город покорился.
Каралдорский король жмурится, подносит к губам черненый кубок.
— Да разве ненавистен я жителям? Это Хорт им был ненавистен. При Хорте — не укради, не попрошайничай, трудись до седьмого пота. А мне что за дело, кто как богатство добыл?
Искренне, искренне приветствуют меня горожане. Подлинное ликование в их криках звучит. Если не я — Аннабел с Артуром престол займут. Придется забыть о ярких каралдорских нарядах, о сластях да лакомствах, о легкой наживе. Придется к плугу вернуться, да к рыболовным сетям, да к стаду, да к виноградникам, да к шерсти, да к дратве. Снова гнуть спину от рассвета до заката, смирять свои желания и… Нет, нет, это их отцы гордились изделиями собственных рук, они гордятся своим бездельем.
Каралдорский король наклоняется к зеркалу, подмигивает отражению.
— Разве могу я проиграть, когда на моей стороне такие союзники — невежество, жадность и лень?
* * *
Рыжий Плут поморщился, глядя на солнце, — хоть бы легкое облачко, но нет, небосвод чист. Вытер пот со лба. Конь его потерял подкову и захромал, и Плут, щадя скакуна, шел пешком, благо до замка Дарль было рукой подать. Босые ноги окунались в теплую дорожную пыль. Солнце палило не на шутку. Гудели шмели. Нескончаемые поля ромашек перемежались синими заводями васильков. Плут шагал и напевал песенку, полагая, что Менестрель сочинил ее как раз для него.— Кто-то рис не отличит от проса,
Спутает процессы и процессии.
Морякам, гадалкам и матросам —
Всем небезразлична честь профессии.
Во дворце мудрец — ума палата —
За совет получит соответственно.
Не дают за плутни плуту платы,
То есть поступают безответственно.
Тот, скупив театры-балаганы,
Обзавелся семихвостой плеткою,
Заимел набитые карманы,
Распрощался с легкою походкою.
Мот ест-пьет, пираты прячут клады,
Черный маг колдует да злодействует,
Не дают за плутни плуту платы,
Истый плут без дела не бездействует.
Сам с собою затевая споры,
Открываю истины банальные:
Чту певцов, монархов и актеров
За таланты профессиональные.
Соловей свистит свои рулады,
А охотник жив своей охотою.
За работу платы мне не надо,
Я всегда с охотою работаю.
Так ни в Лету, ни в лета не канет
То, что вне продажи и продажности.
Помни, кто работает руками,
О душе, предмете высшей важности.
Мой наряд — прорехи да заплаты,
Где они, клиенты благодарные?
Мне ценней камней, дороже злата
Ремесло мое непопулярное.
Впереди показались трое всадников. Плут усмехнулся и, сойдя на обочину, стал ждать. Он трижды уже натыкался на заставы и мог отметить, что замок Дарль охраняют прекрасно. Лорд Гаральд не был полководцем, и все заботы по устройству лагеря — к замку Дарль стекались верные королеве лорды со своими отрядами — и укреплению самого замка легли на плечи Стрелка.
Всадники приблизились, и Плут понял, что долгих объяснений не потребуется — впереди, загорелый до черноты, синеглазый, улыбающийся, ехал Мелп.
— Можешь не торопиться, — сообщил он после первых приветствий, — королевы в замке нет — пожелала осмотреть городские укрепления…
— А… — начал Плут.
— Начальник охраны, разумеется, ее сопровождает, — продолжал Мелп, улыбаясь уголками губ. — Расскажи столичные новости.
— В столице ожидают каралдорцев. Дружинники заперты в крепости. Магистр возле своего замка держит войско не меньше, чем возле Турга.
— Зачем?
— Как «зачем»? — нарочито удивился Плут. — Господина Магистра охранять. Натерпелся он страха в памятную ночь.
— О короле что-нибудь слышно? — спросил воин, сопровождавший Мелпа. — Нам тут твердят — жив…
Плут переглянулся с Мелпом. Ответил:
— Если королева говорит — жив, надо ей верить.
Воин разочарованно поджал губы. Плут простился и направился дальше. Когда он подходил к замку, из березовой рощи выехала кавалькада. Впереди — всадница на белогривой лошади. Тонкая рука уверенно сжимала повод. Темные волосы были перехвачены белой лентой — только теперь Плут сообразил, что королевские венцы погибли во время пожара.
По левую руку от королевы скакал паж, держа щит с черным львом. По правую — темноволосый всадник в зеленом плаще. Когда плащ распахивался, поблескивал металл кольчуги. У этого наездника был щит удивительной работы. По черному фону вился причудливый узор, а в центре, запрокинув голову, летел в прыжке красавец олень.
Королева спешилась, опершись на руку Стрелка, улыбкой поблагодарила охотника и тут же отвернулась, говоря что-то пажу. Плут заметил, как переглянулись сопровождавшие королеву дружинники, и покачал головой. Неужели Стрелок с Аннабел надеются что-то скрыть? Да они словно незримой нитью связаны — одного без другого и представить нельзя.
Паж первым заметил Плута, указал на него королеве. Аннабел обернулась, и Плут вторично покачал головой. Ну да, спрячешь любовь! Все равно как факел в ночи прятать. «Это же надо, — насмешливо подумал он, передразнивая дочку ткача, — в такие времена быть счастливыми».
Королева шагнула навстречу Плуту, освещая его улыбкой. Плут почувствовал, как его веснушчатая физиономия расплылась в ответной улыбке.
— Здравствуй, — сказала Аннабел. — Рада тебя видеть.
Плут даже голову набок склонил, заслушавшись. Дивное дело — чтобы голос так звучал. Скрипкам и лютням предпочтешь.
— Добрые вести, ваше величество.
Аннабел кивнула и, сопровождаемая Стрелком и Плутом, поднялась в отведенные ей покои.
Здесь было прохладно, окна выходили на север. Время перевалило за полдень, солнечные лучи едва коснулись широкого резного подоконника. После жара пыльной, пропеченной солнцем дороги Плуту почудилось — угодил в подземелье. Он примостился на подоконнике, подставил спину теплым лучам — и тут же вскочил, опомнившись: не с бродячими актерами расселся запросто — с королевой. Аннабел засмеялась:
— Отдыхай, гонец. Ты, наверное, голоден?
Не дожидаясь ответа, хлопнула в ладоши. Слуга подал кувшин вина, мясо и хлеб. Плута уговаривать не пришлось. Пока он ел, Стрелок расспрашивал о друзьях, оставшихся в доме Оружейника. Плут отвечал — в основном жестами и кивками.
Взмахнул руками в воздухе — показал, как хлопочет Гильда, замешивая тесто.
Затем будто травинку к глазам поднес, внимательно рассмотрел, — Либурне травы собирает.
Соединил руки, словно острие на палку насаживая, — Драйм с Оружейником прилаживают наконечники к стрелам.
Вскочил на ноги, прошелся по комнате, резко обернулся через плечо, застыл — все в доме ходят на цыпочках, к малейшему шороху прислушиваются.
Мрачно кивнул Стрелок, горько вздохнула королева. Они-то в безопасности в замке Дарль. А каково тем, кто остался в городе, под пятой Магистра? Сегодня живы, а завтра? Все разом могут голов лишиться. И не уйти никуда, раненого короля не бросить.
— Артур выздоравливает?
Плут торопливо отодвинул поднос в сторону, вытер ладони и выпалил:
— Он хочет спасти дружину, запертую в Турге.
Легкая улыбка заиграла на губах Аннабел, отразилась в глазах Стрелка: Артуру впору о собственном спасении подумать.
— Да, — промолвила королева, — сразу видно, что ему лучше.
Плут энергично кивнул:
— Когда я уходил, его едва удавалось удерживать в постели соединенными усилиями Либурне, Драйма и… — Тут он поймал предостерегающий взгляд Стрелка и прикусил язык. — И… Думаю, когда вернусь, застану его уже на ногах.
— Расскажи подробнее о замыслах Артура, — попросила королева.
— Можно? — Плут шагнул к столу, на котором стояла открытая чернильница и лежало несколько листов пергамента.
Аннабел жестом даровала разрешение, Плут взял в руку перо и начал рисовать.
— Вот столица, — говорил он, поясняя свои каракули. — Здесь дорога в Тург. На поле, примерно в полумиле от крепости, раскинулось лагерем войско Магистра.
Он говорил, а Стрелок с Аннабел представляли темно-серые, неприступные стены Турга, застывших на страже воинов. Верно, с высоты стен как на ладони открывается дружинникам лагерь Магистра: деревянный частокол, башни, палатки. Ярко горят в ночи огни костров. Ветер доносит запах дыма и хлеба, жареного мяса — головорезы Магистра едят досыта, пьют допьяна.
Стрелку виделись худые, угрюмые лица королевских дружинников. Припасы в крепости на исходе, скоро начнется голод.
— На дороге из Турга в Лун тоже застава, — рассказывал Плут.
— Сколько человек? — перебил Стрелок.
— Около сотни.
— Дорога проходит лесом… — припомнил Стрелок. — Тянется через густой ельник.
— В том-то и дело, — подхватил Плут. — Все лесные тропы не перекрыть, поэтому возле крепости кружат дозоры…
Стрелок еще раз поглядел на рисунок.
— Есть ли какая-нибудь связь с осажденными?
— Жены дружинников пробираются под самые стены крепости, приносят еду. — Плут улыбнулся. — Со стены спускают веревки, привязывают корзины…
— Как же вражеские дозоры? — удивилась Аннабел.
— Дозоры под самые стены крепости не суются, — со знанием дела возразил Плут. — Не ровен час, подстрелят… А потом, женщины ходят ночью, через болото…
Он помедлил, вспомнив рассказ Гильды об одной девушке. Никто не знал, что у бедняжки был жених в крепости. Вечером выскользнула из дома и не вернулась. Искали двое суток. Нашли ленту — зацепилась за ветку ольхи. Отец с матерью в одночасье поседели.
— Что предлагает Артур?
— Он говорит…
Плут на мгновение прикрыл глаза, до того ясно вдруг привиделся ему Артур: облокотившись на подушку, он быстро чертил на пергаменте, резко вскидывал голову, обращаясь к Плуту: «Понял? — Еще горячее, еще нетерпеливей. — Понял? Повтори!»
Плут невольно потер запястье, вспомнив, как Артур, подавшись вперед, стиснул его руку: «Если тебя схватят, должен умереть молча. Понял? Молча!»
— Он говорит, стражи на дороге в Лун ждут удара из Турга. Надо напасть на них с тыла, неожиданно…
— Чтобы ни один не успел доскакать до лагеря, привести подмогу… — Стрелок прищурился. — Дорога узкая, больше чем десятку бойцов лицом к лицу не сойтись. Достанет небольшого отряда…
— А как предупредить дружинников? — спросила Аннабел. — Они должны приготовиться. Кто проберется в Тург?
— Сам Артур.
Стрелок невольно языком прищелкнул. Так! Однажды он сказал об Артуре: «Раньше в нем словно огонь бушевал. Теперь огня нет — пепел». А сейчас вновь огонь из-под пепла вырвался. Избавился Артур от тени Магистра, собственную волю обрел.
— Это безумие, — воскликнула Аннабел. — Ему не выйти из города. Стражники в воротах опознают тотчас…
— С ним бродячие актеры, — напомнил Стрелок. — Похлопочут о гриме. Нет, его не удержишь. Пусть уходит. Все равно в доме долго не высидеть. Рано или поздно соглядатаи Магистра дознаются…
Он не договорил, но и Аннабел, и Плут поняли: «Лучше погибнуть в открытой схватке».
Стрелок разгладил пергамент. Раздумчиво повторил:
— Застава на дороге из Турга в Лун.
Он представил маленький, светлый, тихий городок милях в двадцати от столицы. Ковры, сотканные в Луне, затмевали каралдорские — и пышностью, и мягкостью, и яркими орнаментами. Ткацких мастерских в городе было множество, и все мастера, похваляясь работой, вывешивали ковры перед входом. Ходила поговорка, что в Луне дома украшают коврами не изнутри, а снаружи.
Стрелок без труда угадывал, что творилось в Луне с тех пор, как город заняли головорезы Магистра. «Лучшие ковры украдены, ткачи разорены — нет больше соперников у каралдорских мастеров».
— Ближайшие города — Милип и Борч — тоже подчиняются Магистру, — заметил Стрелок.
Плут поддакнул:
— В Милипе стоит отряд лорда Расса, в Борче — лорда Накса. Оба сторонники Магистра.
— Ясно. Полбеды — снять заставу и вывести дружину из Турга. Труднее будет остановить погоню и достичь замка Дарль. — Он помолчал, затем прибавил, глядя на Аннабел: — Придется уходить лесом.
Королеве хотелось зажать уши, чтобы не слышать дальнейшего. Знала, какие слова прозвучат.
— Я сам поведу отряд.
«Не надо, — взглядом умоляла Аннабел. — Много доблестных воинов сошлось под наши знамена. Пошли любого».
«Не бойся, — безмолвно отвечал Стрелок. — Лес укроет. Мне ли не знать тайных троп, мне ли не сбить погоню со следа?»
— Дорогу на Лун пересекает река — быстрая и глубокая, — проговорил он вслух. — Мост там единственный — других поблизости нет.
— Верно, верно, — торопливо закивал Плут.
— Так, — Стрелок мгновение помолчал, — значит, у моста и отсечем погоню.
— Сожжете мост? — догадался Плут.
— Именно.
— А если, — тихо спросила Аннабел, — вас настигнут до моста?
— Дорога узкая. Маленького отряда хватит задержать погоню, пока дружинники перейдут мост.
Аннабел стиснула тонкие руки: знала, кто возглавит отряд.
— Что же будет с этими храбрецами?
Голос ее звучал ровно, но Плут поежился и отвел глаза.
— Уцелевших переведу вброд, — твердо отвечал Стрелок. — Встретимся с дружинниками, лесом обойдем и Лун, и Милип, и Борч. Появимся прямо в Дарле — готовьте пышную встречу.
Аннабел не отвечала. Вспомнила, как ждала Стрелка после битвы с каралдорцами. Надевала лучший наряд, ожидала богатого пира и веселой свадьбы. Да только не Стрелка увидела — Артура; страшную весть услышала. Ложную весть. Что если и теперь встретит не Стрелка — Артура? Ту же весть услышит — правдивую?
Зеленые глаза смотрели на нее — такие глаза и зимой напоминают о лете. «Не бойся, Аннабел. За спиной осталась наша разлука. Я возвращусь».
Стрелок опять склонился над рисунком:
— Хорошо. Мы сомнем заставу…
Он умолк, и Аннабел продолжила:
— Не хочется об этом думать, но… Если Артур не вырвется из города, не предупредит дружинников? Отопрут ли они ворота? А вдруг не отважатся, решат — западня?
— Мне поверят, — сказал Стрелок.
— Ваши похороны до сих пор свежи в памяти, — хмыкнул Плут.
— Тем более, — засмеялся лучник, и даже Аннабел улыбнулась. — Никто не усомнится, что я враг Магистра.
Всем троим послышался ровный, мерный звук шагов — дружинники покинут крепость. Выйдут быстро, легко и тихо.
Стрелок ногтем провел черту по пергаменту:
— Главное — миновать мост.
Аннабел смотрела на пергамент, но видела языки огня и клубы дыма, блеск доспехов, слышала лязг мечей и крики боли. А потом все закрыли, сплетаясь, тугие зеленые ветви.
Неожиданно королева промолвила:
— Не заставит ли это дерзкое нападение самого Магистра поспешить навстречу караддорскому королю? Плохо, если они объединятся. Легче было бы разбить их по отдельности.
Стрелок ответил:
— Уверен: Магистр не осмелится высунуть нос из своего замка. Как, двинуться навстречу каралдорцам, рискуя встретиться с нашим войском?! Нет, Магистр будет сидеть взаперти, дожидая подхода каралдорцев. Более того, стянет к столице верные войска. Кто знает, не вздумаем ли мы так же внезапно напасть на его замок?
— Значит, мы не только дружинников спасем, но и каралдорца с Магистром разъединим, — одобрила Аннабел, думая: «Тяжкая ноша — венец. Кажется, это уже и Артур понял». Повернувшись к Плуту, она велела: — Спеши в столицу, гонец, извести Артура и остальных.
Рыжий Плут поклонился и беззвучно выскользнул за дверь. Стрелок с Аннабел остались наедине. Долгие мгновения прошли, прежде чем королева сумела произнести:
— Когда ты решил выступить?
— Через три дня.
* * *
Лорд Гаральд держал в руках янтарную ладью. Он долго глядел на нее, потом сказал:— Тридцать лет как один день. Я всегда помнил рассказы моряков о морских девах, приходивших жить к людям…
— Да. — Леди Дарль на мгновение остановилась у окна. В синеве неба кружил ястреб, подстерегая добычу.
— В конце концов они всегда возвращались в море…
Леди Дарль подошла к мужу, коснулась его руки.
— Тридцать лет как один день, — тихо повторила она. — Вы были счастливы, супруг мой?
Что-то случилось с глазами лорда Гаральда — он уже не видел лица жены, все расплылось и замерцало, будто солнечные зайчики заиграли на волнах. Что-то случилось с его ушами — голос жены растворился в ровном, ритмичном шуме.
Тридцать лет назад лорд Гаральд впервые увидел свою будущую жену. И море.
До этого он ни разу не бывал на побережье и до Лильтере добирался посуху. Оказавшись в чужеземной столице, в первый же день отправился к морю.
Он и сейчас помнил теплый песок тропинки, усыпанной сосновыми иголками, высокие сосны, обрыв, заросший крупными лиловыми колокольчиками, а внизу — море. Не синее и не серое — малахитовое, густое, плотное, упругое. Он бежал по тропинке, и песок осыпался под ногами.
На мелкой гальке у самой кромки воды на коленях стояла женщина. Руки ее были обнажены, и на них таяли пенные брызги. Светились глаза цвета морской волны. Лорд Гаральд не сразу заметил в светлом ореоле волос золотую корону.
С трудом удерживая, женщина протянула ему большую бело-розовую раковину. В раковине пело море. Так незнакомку и звали — Песня моря, на языке Лильтере — Тантанирэй.
А потом они вдвоем стояли в лодке, и вода оказалась столь прозрачна, что видны были их тени, скользившие по разноцветным камешкам. Маленькие крабы прятались под корягами, мягко колыхались водоросли. Тантанирэй держала в руках чашу с морской водой, и в ней чуть шевелила щупальцами прозрачная медуза.
Лорд Гаральд ходил в море с рыбаками; научился грести, ставить парус, нырять с камнем, подражая ловцам жемчуга; вскрывать ножом раковины, добираясь до жемчужин. А вечерами сидел с рыбаками у костров и слушал их рассказы о море. Чаще всего они говорили о дар-жемчужине.
— Лишь раз в сто лет, — шептались рыбаки в темные ночи, — рождает море подобное чудо. Дар-жемчужина кругла, как полная луна, и такого же чистого лунного цвета. Она продлевает молодость и врачует недуга. Она делает своего владельца счастливым.
Лорд Гаральд хорошо помнил о золотой короне в волосах Тантанирэй и удерживал слова признания.
Он вышел в море один, в лунную ночь, и море было бурным. Кинул в воду цветок, подаренный Тантанирэй, цветок закачался на волнах, и лорд Гаральд направил лодку ему вослед. А когда цветок пошел ко дну, нырнул. Там, наверху, свистел ветер и вздымались волны, здесь, внизу, царил сладостный покой. Лорд Гаральд знал: должен взять первое, что попадется в руки, и подняться наверх. Ему дозволялось сделать лишь три попытки. Первый раз он добыл пучок водорослей, второй — обточенный водой камень. Нырнув в третий раз, он почувствовал под пальцами волнистую поверхность раковины. Иначе и быть не могло, ведь он кинулся в воду с именем Тантанирэй. Вынырнув, он перевалился в лодку и, не отдыхая, стал грести к берегу — вскрывать раковину следовало на твердой земле.
Лодка опрокинулась, прибой ударил лорда Гаральда о камни, он вывихнул плечо и сломал два пальца, но выплыл. И, едва выбравшись из пенных бурунов, здоровой рукой схватился за нож — раздвинул створки раковины.
Маленькая луна сияла в раковине — бесценная дар-жемчужина.
Лорд Гаральд готов был клятвенно подтвердить: все, о чем шепчутся рыбаки по ночам у костров, — чистая правда. Дар-жемчужина кругла и чиста. Она делает своего обладателя счастливым: суровый брат Тантанирэй отдал ему руку сестры. Жемчужина продлевает молодость — даже сейчас, спустя тридцать лет, ему достаточно коснуться рук жены, чтобы в глазах заиграли солнечные блики, а в ушах зазвучала песнь моря.
…В дверь постучали, заглянул юный паж.