Огнев Максим. Пой, Менестрель!

   Выходит королева. Одеяние на ней — зеленое с серебром. В темных волосах белая лента. По знаку Артура дружинники спешиваются, преклоняют колени. Сам король почтительно приветствует Аннабел, касается губами ее руки. Ласково и сердечно звучит ответ королевы. И все же… Разве так встречаются любящие супруги после долгой разлуки?
   Аннабел поворачивается к Стрелку. Из глаз ее льется солнечный свет.
   Рох толкает локтями ближайших дружинников. Те понимающе переглядываются.
   — Я же говорил, — шепчет Рох.
   Радость царит в Дарле. Спасен Артур, спасена дружина.
   Увы, встреча омрачена. На лицо королевы набегает тень. Рыжий Плут попал в беду. И ничем не поможешь.
 

* * *

   Вечером Артуру доложили, что встречи с ним добиваются капитан Ральд и двадцать сотников дружины. Артур, облаченный в простую серую одежду, позаимствованную у одного из оруженосцев лорда Вэйна, удивленно вскинул голову:
   — Я приму их.
   У капитана Ральда вид был смущенный и раздосадованный. Сотники тоже неуверенно переглядывались.
   — Садитесь. — Артур указал на скамьи, поставленные вдоль стен.
   Дружинники торопливо рассаживались. Окна были распахнуты, лучи заходящего солнца окрасили пол и стены зала розовым.
   Артур опустился в кресло.
   — Я слушаю.
   — Ваше величество! — начал Ральд. Чувствовалось, что он принуждает себя говорить. — Воины волнуются, и я не могу их успокоить. Я пытался пресечь слухи, но…
   Артур нахмурился: впервые видел бравого вояку в таком смятении.
   — Что за слухи?
   Собравшись с силами, капитан выдавил:
   — Говорят, королева… Вы хотите уйти, а королем станет другой.
   Выговорив эту неслыханную дерзость, Ральд пригнулся, точно ожидая удара. Он хотел, чтобы Артур дал волю своей ярости — пусть болтуны уймутся.
   Артур резко откинулся на спинку кресла. У него даже губы побелели. Неужели мало он перенес? Неужели недостаточное смирение явил? Казалось, умалил свою гордость до предела. Так нет, вновь должен сознаться, что носит венец не по праву. И перед кем? Перед воинами, принадлежавшими ему душой и телом. Неужто судьба не могла избавить его от этого последнего унижения?
   Видя, что король изменился в лице, Ральд пробормотал:
   — Воины тревожатся…
   — Пусть тревожатся об остроте мечей. О судьбах венцов побеспокоятся другие.
   Ральд не знал, куда девать глаза.
   — Дружинники твердят, что присягали на верность вашему величеству. Предстоит битва, в которой они могут сложить головы…
   — Присягали дружинники мне, я поведу их в битву. Этого достаточно.
   Ральд покорно поклонился. Сотники начали вставать.
   — Погодите. — Артур остановил их взмахом руки.
   Поднялся, отошел к окну. Все муки, какие претерпел до этой минуты, казались пустяками в сравнении с тем, что предстояло сейчас. Искупление только начиналось. Стрелок с Аннабел пощадили его, промолчали. Но сам он молчать не смеет. Знает — дурное семя дает дурные всходы. Ложь, даже самая маленькая, непременно станет расти. Достаточно он принес бед этой стране, чтобы лелеять побеги будущих несчастий.
   Он должен сказать правду. Сознаться… Он с большей охотой предпочел бы по горячим угольям пройти!
   Артур повернулся к дружинникам:
   — От воинов, насильно гонимых в битву, мало проку. Откровенность за откровенность. Два года назад принцесса Аннабел избрала своим мужем и королем другого человека. Вы знали его как начальника лучников, теперь — как рыцаря Оленя. Венец предназначался ему. Я этого стерпеть не мог. Пытался его убить.
   Раздался короткий, сразу захлебнувшийся возглас изумления. И наступила тишина. Артур продолжал:
   — Магистр помогал мне… Он же меня и предал. А человек, которого я пытался уничтожить, спас и королеву, и меня, и вас всех. Как теперь надлежит поступить?
   Артур ждал ответа. Воины, встречаясь с ним взглядом, спешили отвести глаза. Даже верный Ральд отвернулся.
   Прошла долгая минута, прежде чем Артур вновь нашел в себе силы заговорить — холодно и спокойно:
   — Я ответил на ваш вопрос. Престол займет рыцарь Оленя. Не думаю, чтобы вы питали неприязнь к человеку, вызволившему нас из западни.
   И снова наступила тишина. Дружинники не говорили ни слова, но и не уходили. Артур насмешливо промолвил:
   — Полагаю, вас беспокоит другое. Вопрос о венце был только предлогом.
   Тут, осмелев, подал голос сотник Эранд:
   — Среди дружинников нет согласия. Одни желают до конца сражаться за вас… за королеву. Иные уверены, что победы все равно не добиться. Войско каралдорцев слишком велико. Каралдорский король возьмет верх. Не лучше ли сразу перейти на его сторону?
   Артур глубоко вздохнул, стараясь обуздать гнев. У капитана Ральда был разнесчастный вид.
   — Остальные не хотят принимать участия в битве, но готовы примкнуть к победителям.
   Наступила долгая пауза. Артур молчал, стиснув зубы. Наконец заговорил:
   — Вспоминаю, как меня приветствовали в Турге. Хорош бы я был, если бы доверился вам и повел дружину в бой. Я забыл, что ваша верность объяснялась подведенными от голода животами.
   Капитан и сотники мрачно смотрели в пол.
   — Хорошо. Оставим это. Те, кто предан королеве, станут под наши знамена. Чем меньше смельчаков найдется — тем большую славу они стяжают. Тех, кто не желает биться, я отпускаю. Пусть отдадут мечи. Оружие в позоре хозяев не виновато. Не для того оттачивались клинки, чтобы ржаветь в ножнах. Что до тех, кто думает переметнуться к каралдорцам… Сражаться на стороне врагов я им не позволю. Пусть возвращаются в столицу и присягают на верность Магистру. Каралдорский король никогда не женится на королеве Аннабел. Магистр объявил ее самозванкой, и теперь каралдорцу легче подтвердить эту ложь, чем опровергнуть. Иначе поползут слухи, будто и король жив. Пышными похоронами теперь никого не убедишь! Править нашим королевством станет наместник. Кто иной, как не Магистр? Присягайте Магистру! Он щедро заплатит. Головорезы, морившие вас голодом в Турге, охотно примут «раскаявшихся дружинников» в свои ряды. Да и жены ваши порадуются! Даром что плети гуляли по спинам тех, кого ловили с корзинками еды близ крепости. Улыбками и цветами встретят вас родители невест, утонувших в болоте!
   Артур задохнулся от гнева. В залитом вечерним светом покое тишина стояла такая, что слышно было напряженное дыхание воинов.
   — Каралдорский король погубил принцессу Маргарет. Магистр вынудил вас голодать под Рофтом и в Турге, объявил предателями и убийцами. Что ж, покоритесь: если желаете подчиняться ворам и убийцам — путь свободен. Я никого не держу.
   Он замолчал. Дружинники не шевелились, словно окаменели.
   — Что до меня, — холодно продолжал Артур, — то я помню о своей вине… Это я возвысил Магистра. И потому буду сражаться с ним. А вы поступайте как угодно. Вас оболгали, ограбили и унизили — и вы готовы служить этим людям! Право, я плохо знаю свой народ! А теперь уходите!
   Воины — растерянные, ошеломленные, пристыженные — поплелись к дверям.
   Утром капитан Ральд явился к Артуру с известием, что дружинники умоляют о прощении и позволении остаться. Убрались восвояси лишь пять человек — во главе с Рохом.
 

* * *

   — Много пьешь, Алб!
   Толстяк скосил глаза на Плута. Они сидели в круглой, сплошь увешанной коврами комнате Алба. Пылали свечи в тяжелых золотых подсвечниках. Резные черные маски на потолке, казалось, подмигивали и кривились. Алб придвинул кувшин.
   — Поживешь здесь с мое… — начал он, одним махом осушил кубок, помотал головой.
   — А что такое? — Плут сделал круглые глаза.
   — Чувствую, плохи наши дела. Магистр молчит, но меня не проведешь. И Лурх сбежал. С чего бы, если все так замечательно? — Он глянул на Плута поверх кувшина.
   — Пойдем в город, — предложил Плут, отнимая у Алба кубок.
   — Чего я там не видел, — сердито буркнул Алб. Он тянул руки, но до кубка достать не мог.
   — Пойдем. Одного меня не отпустят, а с тобой…
   Мутный, больной глаз глянул на Плута.
   — Надеешься улизнуть?
   — Чудак, кто ж от дармовых харчей бегает? Хочу свежего воздуха вдохнуть. Не привык в четырех стенах сидеть. А я тебе расскажу, — он понизил голос, — о письме лорда Родирера к лорду Гирому…
   Алб мгновение колебался, однако любопытство пересилило.
   — И правда, что ль, прогуляться? Только учти, я пару стражников прихвачу — за тобой приглядывать.
   — Бери хоть десяток, — откликнулся Плут, — потолковать они нам не помешают.
   День для прогулки выдался не из лучших. Моросил дождь, резко, порывами налетал северный ветер, заставлял плотнее кутаться в плащи, надвигать капюшоны на глаза. Казалось, не конец июля — сентябрь на дворе.
   Алб морщился, ежился, сердито что-то бормотал, но Плут на его жалобы не обращал внимания. Жадно оглядывался по сторонам. Несомненно, в город уже просочились слухи о том, что король жив; о спасении королевы поговаривали давно. Плут ожидал: город гудит, как растревоженный улей. Ничего подобного. Время жарких споров миновало. Сторонникам Магистра и приверженцам королевы надоело ломать кости в потасовках; никто уже не надеялся перетащить соседа на свою сторону.
   Город был грязен; сквернословили часто и много, но Плут так привык к этому в замке Магистра, что не обращал внимания.
   Они поднялись в гору, и тут Плут с изумлением обнаружил, что на стенах королевского замка по-прежнему стоят воины.
   — Зачем?
   Алб удивился его изумлению:
   — Как «зачем»? Столько добра сгорело, а вдруг что уцелело? Драгоценные камни не горят. Золотые, серебряные вещи — только оплавились. Мраморные, мозаичные столешницы почернели от копоти, но ведь отчистить можно. Лучше всех, конечно, поживились те из горожан, кто в первую же ночь полез, когда придворные разбежались. Копались в горячем пепле… Некоторых, говорят, раздавило обрушившимися балками, зато остальные преуспели.
   Плут присвистнул:
   — Сообразительный у нас народ.
   Сам он после пожара не удосужился взглянуть на пепелище, лишней минуты не нашлось: то в Дарль спешил, то обратно — в дом Оружейника.
   Руины замка обезобразили город. Там, где поднимались стройные башни, сияли витражами окна, белели стены, парил в синеве неба золотой флюгер, теперь чернел лишь закопченный остов с мертвыми провалами окон, словно скелет невиданного зверя.
   Плут отвернулся. Алб, стуча зубами и переминаясь с ноги на ногу, сердито спросил:
   — Долго мы тут стоять будем?
   Они побрели вспять. Под гору шагалось легко, Алб несколько ободрился и спросил:
   — Что пишет лорд Родирер?
   Плут оглянулся на шедших в отдалении стражников:
   — Не торопись. Послушай сперва, как дело было. Зовет меня давеча хозяин: пора, мол, хлеб отрабатывать. Отвечаю: «Согласен, и хлеб, и мясо, и вино…» Усмехается: «Докажи, что руки не хуже языка тебе служат. Мне донесли, будто к лорду Гирому гонец с севера прискакал, письмо привез от лорда Родирера. Любопытно мне, что за вести Родирер шлет. Ты это письмо добудь». — «Что же, покои его обыскивать?» — «Зачем? Письмо Гиром на груди носит, видно, показать кому хочет… Вечером, на пиру, вытащишь». — «Не в магическом ли зеркале ты это все увидел?» — «А у меня везде глаза и уши!»
   Алб кивнул:
   — Точно. Везде.
   Плут говорил и представлял зал, затянутый дымом курильниц, изрядно захмелевших гостей Магистра. То и дело раздавались взрывы грубого хохота, брань, дикие вопли.
   Лишь два человека в углу тихо и серьезно обсуждали что-то. Перед ними стояли нетронутые кубки с вином. На коленях у одного белел пергамент. Лица обоих были хмуры. «Эге, — подумал Плут, — если приятели Магистра так угрюмы, моим друзьям впору радоваться».
   Лорд Гиром сунул письмо за пазуху. Собеседник — только теперь Плут вспомнил его имя, это был лорд Онтрай — поднялся и, расталкивая пьяных гостей, устремился к выходу. Кого-то он задел слишком сильно, ушибленный не остался в долгу, завязалась драка.
   Лорд Гиром сидел, обхватив голову руками, не замечая ничего вокруг. Только когда в противоположном конце зала истошно завизжала женщина, а круг дерущихся распался, когда загремел голос Магистра, требуя лекаря, лорд Гиром очнулся. Вскочил на ноги и, вытянув шею, попытался разобраться в происходящем. Так увлекся, что не обратил внимания на рыжего подвыпившего юнца, на мгновение привалившегося к его плечу.
   Сунув письмо в карман, Плут обернулся. Лорд Гиром стоял недвижим. Тогда Плут в свою очередь поднялся на цыпочки и вытянул шею. Лорд Онтрай лежал на полу в луже собственной крови.
   — Что же было в письме? — спросил Алб, останавливаясь купить горячих лепешек.
   — Вот я и хочу, чтобы ты прочел. — Плут похлопал себя по карману. — Я в грамоте не силен.
   Алб широко раскрыл маленькие глазки:
   — Магистр не отобрал у тебя?..
   — Отобрал бы, — ответил Плут. — Да я ему подсунул другое.
   — Откуда взял?
   — Сам сочинил.
   — Говоришь, в грамоте не силен?
   — А я кружочки нарисовал, стрелки разные… Письмо могло быть зашифровано, верно, Алб? — Плут расхохотался.
   — Не сносить тебе головы! Магистр дознается…
   — Откуда? К лорду Гирому с вопросами подступится? Не посмеет, у того слишком большой отряд, и у его брата отряд в Борче. До лорда Родирера не добраться, лорд Онтрай убит, а больше письма никто не видел.
   Алб вытер рукавом жирные губы.
   — А если я донесу? — спросил он шепотком.
   Плут остановился.
   — Смотри, какой уютный домишко, — промолвил он, указывая на ничем не примечательный дом с фасадом в два окна и облупившейся штукатуркой.
   Алб почему-то переменился в лице. Потянул Плута в сторону, но тот не уходил.
   — Одна беда — крылечко высокое. Если очень торопиться, все ступеньки пересчитать можно.
   Алб испуганно взглянул на него. Плут взял Алба под руку и повел прочь.
   — Как-то мы с моим другом Мелпом… Ты не знаешь Мелпа, Алб? Это приближенный лорда Гаральда.
   Алб судорожно дернул головой. Плут весело продолжал:
   — Мелп — славный парень. Щедрый. Как-то я ужинал у него… Именно в ту ночь королевский замок сгорел. Королеве удалось ускользнуть: отряд Магистра не подоспел вовремя к городу. Кто-то перехватил гонцов… Магистр до сих пор ищет виновного… Что с тобой, Алб? Ты замерз? Почему ты так громко стучишь зубами? Я давно забыл эту историю, и если меня не заставят вспомнить о ней под пыткой…
   — Чего ты хочешь? — выдавил Алб.
   — Узнать, о чем пишет лорд Родирер.
   …Тяжелые капли розового воска падали на стол. Плут устроился на скамье, покрытой винно-красным мохнатым каралдорским ковром. Алб, по своему обыкновению, сидел на полу, на подушках. Близко придвинув свечу, морщился, по складам разбирая написанное.
   — По…э…то… ага, поэтому. Поэтому… — Алб отер рукой пот.
   Плут не выдержал, вскочил, заглянул через плечо:
   — Ну что?
   — Погоди. Мы… не… э-э-э. А, мы не сможем. Не смогут они.
   — Что не смогут? И кто «они»?
   — Они — северные лорды. А что не смогут, узнаем сейчас.
   Алб подкрепился добрым глотком вина и вновь склонился над письмом. Наконец одолел — вплоть до размашистой подписи лорда Родирера. Плут с Албом молча уставились друг на друга. Плут первым нарушил молчание:
   — Плесни-ка и мне вина. За такое известие следует выпить.
   Тугая бордовая струя хлынула в кубки.
   — Напрасно, значит, Магистр ждет помощи от северных лордов. Не придут. — Рыжий Плут засмеялся.
   — Не придут, — подтвердил Алб, поднося пергамент к глазам и перечитывая знаменательные строки: «Корабли Лильтере встали вблизи крепостей, обнаруживая враждебные намерения».
   — Будь здоров, Алб! — вскричал Плут, осушая кубок.
   — Будешь здесь здоров, — пробормотал Алб, сжигая письмо. — Уносить ноги нужно, и поскорее. Ох, знал Лурх, что делал… Да как уходить? И куда?
   — В замок Дарль, разумеется.
   Опрокинутый кубок зазвенел об пол — Алб рванулся зажимать рот Плуту.
   — Тише!.. Ждут нас там, как же.
   — Не бойся, с распростертыми объятиями примут.
   — С распростертыми объятиями, говоришь? — Алб хихикнул. — Пожалуй, ты прав. Я кое-что прихвачу с собой.
   — Что? — полюбопытствовал Плут.
   — Увидишь. — Алб с хитроватой усмешкой прижал палец к губам.
   …Отгремел пир в замке Магистра. Из приотворенных дверей трапезной доносились уже не хмельные голоса, а раскаты могучего храпа. Плут с Албом, громогласно объявив, что испытывают небывалую жажду и намерены повеселиться в городе, не таясь, пересекли двор и подошли к воротам. Алба пропустили беспрепятственно, Плута — после долгих препирательств, лишь вытребовав обещание раздобыть и для сторожей волшебного напитка.
   Оказавшись за воротами, беглецы ускорили шаги. Не успели пройти и четверть мили, как из темноты в спину ударило негромкое и повелительное: «Стоять!» И тотчас их окружили фигуры в темных плащах. Плут послушно замер. Удивленно взглянул на Алба — тот с перепугу обмяк и сел на землю. Кто-то высек огонь и зажег факел. С Алба бесцеремонно сдернули капюшон, поднесли огонь к лицу. Алб сморщился, попытался загородиться, его ударили по руке. Он сидел на песке, таращил глаза, тяжело дышал, словно огромная жаба. Затем неизвестные так же внимательно оглядели Плута. Сам он, ослепленный, не мог узнать обступивших их людей. Но вот совсем рядом в темноте зазвучал голос, показавшийся Плуту знакомым:
   — А, это ты, Алб? Куда торопишься?
   — А, это вы, лорд Мюрэй! Чего это вам не спится? Или ждете, хозяин наградит усердие?
   — Уймись, — холодно проговорил Мюрэй. — Куда направляетесь?
   — В таверну, горло промочить. Или нельзя? — огрызнулся Алб.
   — Что, опустошил уже подвалы замка?
   — Скучно с вами, на каждом пиру — покойник, — парировал Алб.
   Плут, почувствовав, как лорд Мюрэй напрягся, мысленно обругал Алба.
   — Ладно, ступайте, — процедил лорд.
   Алба не понадобилось упрашивать. Толстяк развил такую скорость, что Плут с трудом сумел догнать его у подножия холма.
   — Почему ты так испугался?
   — Ты видел? — перебил Алб.
   — Что?
   — Я тоже не видел.
   — Да говори толком! — рассердился Плут.
   — Шатры исчезли.
   — Какие шатры?
   — Там, на склоне. — Алб принялся тыкать пальцем. — Вечером еще стояли. Лорд Гиром потихоньку снялся и ушел со своим отрядом. Значит, и брат его, лорд Накс, уведет своих людей из Борча.
   — Ну! — ахнул Плут. — Письмо Родирера подействовало?
   — Вовремя ноги уносим, — прошептал Алб.
   — А чего ты труса праздновал? — пристал к нему Плут. — Подумаешь, застава.
   — «Подумаешь»! — передразнил Алб. — За тот подарочек, что я в Дарль несу, нас обоих живьем зажарят, и шкуры снимут, и…
   — А что ты несешь? — заинтересовался Плут.
   Алб воровато оглянулся, извлек из-за пазухи сверток. Откинул тряпицу. Узкий серп луны не рассеивал мрак, и Плут с недоумением разглядывал два тонких обруча.
   — Что это?
   — Ты смотри, смотри!
   Плут пожал плечами, хотел взять один из обручей, Алб спешно отдернул руку.
   — Что это? — озадаченно повторил Плут.
   — Ослеп ты, что ли? — взъярился Алб. — Это королевские венцы!
 

* * *

   Аннабел проснулась рано. Из серого сумрака только начали выступать стены и башни замка. Умывшись и одевшись с проворством воина, поднятого по тревоге, Аннабел решила заняться «Летописью королей Урша». Жители Урша век за веком отбивались от алчущих соседей, и ни один завоеватель не мог похвастаться, будто усидел на их троне… Отчего же в сердцах ее подданных угасла любовь к родной земле? Более того, стала предметом для осмеяния? Что за ужасная перемена произошла? Почему окрестности городов и селений, а то и улочки их сплошь превращены в выгребные ямы? Почему осквернять землю — плевком ли, вероломством по отношению к живущим рядом — не стыдно?
   Да, земля их испоганена… Но мать более всего дорожит ребенком, когда он болен…
   Аннабел водила рукой по алому бархату переплета. Только ли любовь к земле угасла? За последние недели, объезжая союзные Дарлю города и селения, она многое повидала, со многими говорила. Тает, уходит любовь к старикам и детям. Если и проявляют к ним заботу, так в одном: одеть, накормить. А то, что никакой толстый ломоть не заменит ласкового слова, задушевного разговора, — не помнят. Но если дети, родители не дороги, не интересны, чей образ обитает в сердце? Свой собственный?
   Аннабел открыла книгу и вновь захлопнула. Были времена, когда за доблесть почиталось любить только соплеменников, или единоверцев, или кровную родню… Долго ли простоит мир, где каждый любит одного себя? Где оправданием любого преступления является фраза «Я хочу», а слова «долг» и «бескорыстие» приравнены к ругательствам?
   От невеселых размышлений Аннабел отвлек взрыв смеха. Она подошла к открытому окну. Внизу, в темном дворе, кто-то жонглировал факелами. Снова зазвучал женский смех, потом голос юного пажа потребовал:
   — Дай мне.
   Два факела отделились, взлетели и тут же упали наземь. Женщина засмеялась:
   — Не спеши.
   И в воздухе закрутилось огненное колесо. Аннабел облокотилась о подоконник. Несколько мгновений смотрела, затем обернулась на звук открывшейся двери. Вошел Стрелок. Глядя на него, Аннабел гадала: всю ли жизнь будет замирать сердце при звуке его шагов? Негромко сказала:
   — Помнишь, мы сидели на поваленном сосновом стволе. Над головами шумели деревья, вокруг цвел шиповник, жужжали шмели. Я тогда думала: это еще не само счастье, лишь ожидание его. Впереди много дней, один прекраснее другого… — Она подошла ближе. — А теперь мечтаю о подобном мгновении как о чем-то несбыточном. Какое блаженство: сидеть рука к руке, вдали от всех, смотреть в небо… — Аннабел улыбнулась. — Похоже, чем старше становлюсь, тем скромнее делаются мои желания. Наверное, у всех так?
   Стрелок покачал головой:
   — Сомневаюсь. Магистра и весь мир не насытит.
   Аннабел вздохнула:
   — Магистр жаждет венца, а я — спокойной прогулки в лесу. Боюсь, его желание исполнится скорее, нежели мое.
   Стрелок обнял ее. С первой встречи знал: ее горе всегда будет его горем, ее радость — его радостью. У них одна дорога. И ноша одна на двоих. К венцу он не рвется, но и бегать от судьбы не станет.
   Во дворе вновь раздался взрыв смеха. Аннабел невольно повернула голову. Стрелок взглянул через ее плечо. В воздух взлетали факелы. Четыре — стремительно и высоко, один — едва вырывался из бросавшей его руки.
   — Плясунья нашла ученика? — засмеялся Стрелок.
   — Это одна из девушек, пришедших с вами? Она жила в доме, где прятался Артур?
   — Да.
   Аннабел удивилась краткости ответа.
   — Она танцовщица?
   Стрелок молча кивнул, предпочитая, чтобы на вопросы о Плясунье отвечал Артур. Аннабел задержала на нем взгляд, спросила:
   — Наверное, она танцует прелестно?
   Стрелок смутился: «Артур был в восторге».
   Аннабел не сводила с него глаз.
   — Вы давно знакомы?
   — Два года.
   — Встретились в доме Оружейника?
   — Нет, напротив, я привел актеров к Оружейнику.
   — Вот как? А… где вы познакомились?
   — На представлении, в таверне «Золотой олень».
   Аннабел ждала подробного рассказа, но Стрелок молчал. Тогда она промолвила:
   — Ты в дорожном плаще. Едешь в лагерь?
   — Да.
   — Прости, я задержала тебя.
   Стрелок помедлил. Однако он сам назначил час сбора, надо было идти.
   — До встречи.
   Аннабел улыбнулась, но, едва лучник вышел, улыбка сбежала с ее губ. Королева вернулась к книге, погладила бархатный переплет.
   Внизу слышался уже не смех — лязг доспехов. Аннабел встала, перегнулась через подоконник. В редеющем сумраке виднелись силуэты всадников — отряд выезжал со двора. Предводитель вскинул голову, встретился глазами с Аннабел, склонился, приветствуя королеву. Аннабел, узнав Драйма, холодно кивнула в ответ. Как странно устроено сердце… Артур навлек на них множество бед, приказал убить Стрелка — Драйм был только исполнителем… И что же? Артура она простила. Неприязнь к Драйму так и не сумела побороть.
   Аннабел рассеянно провела рукой по лбу. Во дворе было тихо. Паж куда-то скрылся, и Плясунья присела на парапет фонтана. Подняла голову, увидела королеву, вскочила, поклонилась. Аннабел поманила девушку. Вскоре запыхавшаяся Плясунья предстала перед королевой. Аннабел быстро оглядела ее: «Худа, лицо и руки обветрены, волосы цвета ржавчины».
   Ее величество любезно произнесла слова приветствия. Плясунья, взбираясь по крутой лестнице, сочинила несколько изящных фраз. Но стоило ей увидеть супругу Артура, все придуманное разом вылетело из головы. Язык прилип к гортани. Аннабел гадала: только ли благоговением перед венценосной особой вызвана растерянность девушки?
   Королева предложила Плясунье сесть и принялась учтиво ее расспрашивать. Плясунья несколько оправилась от смущения, постепенно увлеклась и разговорилась.
   Родители? Нет, родителей она не помнит. Жила у тети с дядей. Любила их? Пыталась. В детстве всегда стараешься привязаться к кому-то сердцем. Наверное, они были неплохие люди, раз согласились заботиться о чужом ребенке. Нет, своих детей у них не было. А она так и не привыкла называть их дом родным. Ей было там душно. Целыми днями судачить о соседях, добывать караваи попышнее и обновки понаряднее… только для этого и жить? За порогом она видела огромный мир: леса, горы, города. Разве могла усидеть дома? Когда старый Дейл увидел, как она танцует, и предложил взять в труппу, она с восторгом согласилась. Тетя с дядей расстались с ней без сожаления…
   — Вы странствовали из города в город. Однажды оказались в столице, в таверне «Золотой олень».