Оловянная Ирина. Самурай

   На морде Третьего появилось не совсем естественное для неё задумчивое выражение. Тепло!
   — Э-ээ, — произнёс Третий, — надо его прикончить.
   — Идиот! — заверил его братец. — Тогда нас будут искать. И найдут. Хочешь иметь дело с генералом? Хватит болтать, переворачивайся! — Это уже мне.
   — А не пошел бы ты…
   — Хуже будет! — угрожающе проговорил братец и двинулся в мою сторону.
   Я ударил его скованными ногами в солнечное сплетение, он улетел назад, сбив с ног фондивладельца, и сполз вниз по дальней стене. Моя драгоценная птичья скорость! Я вспомнил старый анекдот: «Хорошо, что пополам»^[2]. Что-то у него там треснуло, дай бог, чтобы рёбра.
   Бросившийся на меня сбоку Третий получил кастетом в голень: выше было не дотянуться. Ему всё равно хватило: он упал на пол, держась за ногу и неостроумно ругаясь. Зато я ещё раз получил ботинком в бок, Четвёртый, кажется, всерьёз намерен меня перевернуть. Придётся рискнуть: этого тоже ногами, хотел в живот, немного не достал. Такого дикого воя не слышал ни один чердак на свете, не исключая чердак Кентервильского замка.
   Владелец «Фонди», единственный противник, ещё сохранявший боеспособность, поднялся с пола, однако приблизиться ко мне не рискнул: медленно, но учатся.
   В этот момент дверь с грохотом упала, и в проеме нарисовался Марио, ему даже бластера не нужно, чтобы напугать кого-нибудь до заикания.
   — Синьор Галларате, — сообщил Марио по комм-связи, — Энрик уже справился.

Глава 3

   — Ещё нет! — не согласился я. — Марио, найди у этого пришибленного ключи от наручников.
   — Учишь тебя, учишь, — проворчал Марио, открывая замки, — ключи стандартные, и у меня всегда с собой.
   Мои противники, кроме братца, уже оклемались, но проскочить в дверной проём мимо Марио не рисковали, постепенно сползшись в дальнем от него углу.
   Вы думаете, что синьор Мигель в гневе — это очень страшно? Ха, вы не видели профа в том же состоянии. Я до сегодняшнего дня, оказывается, тоже не видел.
   Пленных неаккуратно покидали на пол салона в «Феррари»: спасательная команда прилетела на катере поменьше.
   — Сможешь вести? — с тревогой спросил проф.
   — Что тут вести? Взлёт да посадка! — небрежно успокоил его я.
   «Ты должен научиться летать как следует независимо ни от чего!» Хороший совет — я положил руки на пульт, и они сразу перестали дрожать. Сегодня эти типы не стали портить «Феррари». А вдруг они сделали что-то такое, что тестами не обнаруживается (я, правда, такого придумать не могу)? Нет, они же не без сознания, и сами сейчас лежат в моём катере, признались бы уже: камикадзе среди них нет. Обласканный Геракл, — он сумел указать здание, остальное сделал дикий вопль Четвёртого, — устроился на сиденье рядом со мной. Полетели.
   Дома проф велел посадить пленных, связанных мягкими путами (наши охранники свое дело знают), на диван в малой гостиной и пошел звонить синьору Мигелю.
   А мне пришлось выносить кудахтанье Фернана, если мне ещё пару раз так достанется, он просто в наседку превратится! Старые и новые чересчур удачные шутки обошлись мне в два треснувших ребра, несколько ну очень больших синяков, кровавые браслеты на запястьях и сплошь ободранную левую кисть — не очень дорого, могло быть хуже.
   А ещё Фернан надел мне на руку новый комм, настроив его так, чтобы он бил тревогу, если его с меня снимут, и ещё в нескольких явно опасных ситуациях вроде болевого шока или потери сознания.
   — Вот так, — сказал он, — только не забывай выключать сигнализацию, когда ложишься спать.
   — Ладно, — вздохнул я, — теперь за мной вечно будет кто-нибудь следить.
   Фернан удивился:
   — У многих так настроено. Странно, чтоу тебя не так. Тем более, тебя уже похищали.
   Когда я наконец вырвался из лап своей няньки и явился в гостиную, там уже находились ББ и синьор Мигель. Ого! Неужели это настолько важно?
   Пленные на диване имели весьма бледный вид: такого они явно не ожидали. Я тоже.
   — Энрик, — обратился ко мне проф, — какие у них были намерения?
   — Они всего лишь пытались присвоить себе ваши прерогативы, — ответил я.
   Синьор Мигель догадался быстрее.
   — Мой драгоценный племянничек Реджио слишком много о себе возомнил. Сколько тебе лет? — резко спросил он.
   — Семнадцать, — прохрипел Реджио, побледнев ещё больше.
   — Значит, ты опять вышел сухим из воды. А вот твоим приятелям не повезло.
   Приятели взвыли. Жалобы их были неразборчивы. Перспектива поработать полгода на селенитовых шахтах не казалась им заманчивой. Одной фразой синьор Мигель изолировал Реджио на веки вечные.
   Тут до меня кое-что начало доходить: не может же гражданская война начаться потому, что две милые девочки тринадцати лет от роду возжелали приключений! А этого парня зовут Реджио, и назвали его так не полгода назад. Формально его отец имеет больше прав на место ББ: он представитель старшей ветви. Необязательно допрашивать этих дураков с пентатолом, чтобы догадаться, чем Реджио их соблазнил: близостью к своей особе после того, как…
   Отобрать у ББ и синьора Мигеля их прерогативы можно только одним способом: оба они очень популярны, старший среди бизнесменов и мирного населения — заботится об экономическом процветании, а синьор Мигель в армии — громкие, почти бескровные победы. Значит, я сижу в одной комнате с тремя кандидатами в покойники, я, впрочем, тоже кандидат, на всякий случай.
   Синьор Мигель тихо проинструктировал офицера Службы Безопасности, и наша гостиная была очищена от шакалов.
   Как только мы остались вчетвером…
   — А вы приказали допросить их с пентатолом и узнать, чем Реджио их соблазнил? — выпалил я.
   — Опять ты считаешь, что я гораздо глупее тебя, — спокойно заметил синьор Мигель. — Когда ты узнал, что его зовут Реджио?
   — Только что, — признался я.
   — Быстро соображаешь, — похвалил меня синьор Мигель, — а как они будут действовать, ты тоже догадался?
   — Внутренний заговор, — ответил я, — самый беспроигрышный вариант: если вы ничего не знаете, никаких проблем, какой-нибудь слегка проштрафившийся, не особенно толковый офицер СБ, и папочка Реджио, тоже Кальтаниссетта, между прочим, садится на освободившийся трон. А если вы знаете, то начинаете подозревать всех подряд, наверняка кого-нибудь зря обидите, а результат тот же.
   — А кто им поможет привести к покорности армию? — заинтересованно спросил ББ.
   — Кремона, — твердо заявил я, — у нас во внутренней тюрьме СБ сидит их летчик, которого я тогда сбил. Правильно?
   — Правильно, — согласился синьор Мигель удивлённо.
   — У вас были свои цели и своя игра, а у них — свои. Союзнику проще всего ударить ножом в спину: это к врагам обычно спиной не поворачиваются.
   — А как ты думаешь, Энрик, сколько лет Лабораторному парку и почему он торчит среди зоны Солендзара?
   — Понятно, — потянул я, — экзамен на сообразительность.
   — Ты его сдал, — заметил проф, осторожно меня обнимая: Фернан ему уже доложил.
   А ведь он доволен. Больше, чем когда-либо.
   — Спасибо, — поблагодарил я, — но это не решает проблемы.
   — Ну почему же? У некоторой незавершённости института права тоже есть свои преимущества: мне не нужно выдумывать повод, чтобы допросить своего племянника с пентатолом, — задумчиво проговорил ББ.
   Рано я его сбросил со счета, несмотря на свой миролюбивый нрав, ББ все же — настоящий синьор Кальтаниссетта.
   Хм, кажется, они собираются обсудить что-то втроём, но не хотят невежливо выгонять меня отсюда. Ладно, выгонюсь сам и даже подслушивать не буду. Вычислю все попозже по открытым источникам, так даже интереснее. Я попросил разрешения удалиться и сразу же его получил: милостивый у меня монарх.
   Схожу в караульное помещение: надо же поблагодарить охранников за моё спасение.
   Рафаэль сидел за столом и подпиливал какую-то маленькую вещицу пилкой десантного ножа, Марио сидел напротив и что-то мял в руках, кажется снятые с меня наручники. Остальные столпились вокруг, затаив дыхание. Я, разумеется, полез выяснять, что это они тут делают.
   — А Фернан говорил, что тебе надо пару дней полежать в постели, — заметил Марио не оборачиваясь (больше всего Марио похож на медведя-гризли, но двигается и слышит как кошка, в Лабораторном парке он — один из трёх возможных победителей учений «каждый против всех», два других — проф и синьор Соргоно).
   — Фернан преувеличивает, — заявил я, — я пришёл сказать спасибо.
   — Ты же сам справился, — проворчал Марио, — не уходи, у нас для тебя есть подарочек.
   В этот момент Рафаэль закончил делать то, что он там делал. Маленькая вещица оказалась переделанным ключом для наручников.
   — Универсальная отмычка, — объявил Марио, протягивая мне ключ, — носить лучше всего в заднике кроссовок. Все механические замки в Галактике — наповал. Послезавтра научу пользоваться.
   — Ого! Здорово! Спасибо! А почему не сейчас?
   — Потому что за твоей спиной стоит Фернан, — усмехнулся Марио, по-прежнему не оборачиваясь, — и раз ты его сам не услышал, значит, ты не в форме.
   Все засмеялись.
   — Тебя отнести? — спросил Фернан сварливо.
   — Я не девица в обмороке! — огрызнулся я и расхохотался (рёбра!). — Я сегодня дважды изображал обморок, — пояснил я причины своей весёлости, — тянул время.

Глава 4

   Утром я обнаружил, что наши высокие гости никуда из парка не уезжали, значит, кризис ещё не миновал.
   Тренировку и зарядку проф запретил, вместо них будет что-то ультравысокочастотное, чтобы ребра быстрее зажили. В университет меня отпустили при условии, что довезут на элемобиле, а охранник будет выпускать меня из виду только на время лекций и семинаров. Хорошо хоть Марио сегодня выходной — слишком уж он угрожающе выглядит. Так что прилипнет ко мне ужасно недовольный Филиппе: вчера выходным был он, и драгоценного маленького дьявола выручали без него.
   Синьор Брессаноне был очень удивлен; кажется, я уже проходил по разряду нормальных людей, и на тебе:
   — Галларате, это ваш охранник?
   — Мой, — признался я, — он останется за дверью и не помешает вам читать лекцию.
   Не буду я ничего объяснять. Преподаватель хмыкнул, но больше ничего не сказал.
   Синьор Брессаноне утешился, только когда я решил обе предложенные им задачи и сверх того доказал лемму, оставшуюся с прошлого раза, а может, он заметил под слоем заживляющего аэрозоля впечатляющие ссадины на моей руке.
   Домой мы вернулись к обеду, оба синьора Кальтаниссетта уже уехали. Интересно, проф мне что-нибудь расскажет или придется всё вычислять самому? Вид у него, кстати, какой-то странный, не то сердитый, не то озадаченный. Раз молчит об этом за обедом, значит, недоволен он именно мной. М-мм, непонятно.
   После обеда проф взглядом пригласил меня к себе в кабинет.
   — Энрик, мне сегодня звонил отец твоего приятеля Гвидо. Он считает, что твоё общество дурно влияет на его сына.
   — Э-э, что он имеет в виду?
   — Ну он говорит, что раньше мальчик не дерзил учителям и не получал замечаний, да ещё в самом начале учебного года и два дня подряд. Последние два месяца вы провели вместе, так что в определённой логике ему не откажешь.
   Летучие коты! Откуда мне знать, как я на кого-нибудь влияю? А если отец Гвидо пожаловался ещё и отцу Алекса, то это катастрофа! Не знаю, как он там управляет своим заводом, но дома, судя по всему, особенной терпимостью не отличается. Хорошо, хоть Лео в безопасности — отец Гвидо наверняка не знает его фамилию. Ох-ох-ох, с логикой у этого родителя всё в порядке: сначала ему не нравится, что единственный сыночек ведёт себя как девчонка, а потом он начинает вздыхать о прежних временах.
   — Я постарался его успокоить, — продолжил проф, — заметил, что все мальчики в определённом возрасте начинают вести себя подобным образом. Но я надеюсь, что ты как-нибудь решишь эту проблему, особенно учитывая твой собственный не такой уж давний опыт.
   Я усмехнулся, а потом засмеялся, хватаясь за ребра.
   — Да уж, я решу. — Отсмеявшись, я серьёзно добавил: — Мне надо сегодня же выбраться в центр.
   — Конечно, — ответил проф.
   Я нажал кнопку на коммуникаторе:
   — Алекс, привет! Нам надо срочно собраться. Без девчонок.
   — Понял, сейчас договорюсь. Где?
   — На свежем воздухе, разумеется.
   — Хм. Ладно. Сейчас перезвоню. До связи.
   — До связи.
   — Диоскурами ты тоже так командуешь? — спросил проф.
   — Не-е, их надо все время гладить по шерстке, они ещё маленькие. По-моему, я никем не командую.
   — Кстати, всякие Каникатти пока отменяются. Не до них. Ты не очень разочарован?
   — Не надо меня гладить по шерстке.
   — Ну да, тебя — только против, ты уже такой большой и серьёзный! Охранник, реющий в отдалении, тебе очень помешает?
   — Пожалуй, да.
   — Понятно. Но до зоны тебя довезут и подождут там.
   — Угу.
   Через час я уже поджидал своих друзей (плевать я хотел на то, что это слово значит в этна-эсперанто, в Древних языках Земли оно значило нечто совершенно Другое, гораздо более ценное и важное) в воротах Центрального парка. Гвидо пришёл последним, правильнее сказать, приплёлся. А пока он не появился, я старательно игнорировал удивление, написанное на лицах Алекса и Лео.
   — Пошли, — сказал я и повёл ребят на террасу нашего с Ларисой любимого кафе: там есть несколько столиков, стоящих совершенно на отшибе.
   По дороге Лео обратил внимание на мои кошмарные конечности.
   — Во что это ты влип? — поинтересовался он, присвистнув.
   — Расскажу, — пообещал я, — но собрал я вас не поэтому.
   Мы дошли до кафе и сели за столик, только Гвидо замешкался.
   — Гвидо, сядь, — велел я твёрдо.
   Он закусил губу и осторожно опустился в кресло напротив меня. Его отец что, совсем с ума сошёл? Подумаешь, дерзит учителям! Слова — это всего лишь слова.
   Алекс посмотрел на меня с явным неодобрением:
   — Ты чего?
   — Не факт, что тебя не ожидает то же самое сегодня вечером.
   — Ты даже знаешь за что? — спокойно спросил Алекс.
   — Дурно ты влияешь на бедного ребёнка. Помнишь, сам говорил, такой был пай-мальчик.
   — Я не жаловался! — возопил Гвидо.
   Да у него уже слезы на глазах, допёк я его.
   — Я и не думал, что жаловался. Но это не имеет значения. Последствия могут быть те же.
   — Сходи, умойся, — сжалился над Гвидо Алекс, — а мы пока подумаем, что нам делать.
   Гвидо кивнул и ушёл.
   — Тебе влетит? — забеспокоился Алекс.
   — Нет, и Лео тоже, не найдёт его разъяренный родитель «испорченного Гвидо». А на тебя он вполне может пожаловаться.
   — Ну что ж, в конце концов, это я в прошлый раз вышел сухим из воды.
   — Алекс у нас настоящий фаталист.
   — Какой прошлый раз? — заинтересовался Лео.
   Я вкратце рассказал Лео историю спасения Бутса, предупредив, что это до сих пор страшная тайна.
   — Ясно, — ухмыльнулся Лео, — ты его действительно испортил. Перестал парень дрожать как заячий хвост. Безобразие!
   — Это не я и не тогда. Дрожать он перестал ещё на Липари.
   — Значит, это объединённый флот Джела, Трапани и Кремоны, — закончил мою мысль Алекс, — на него и свалим.
   — А всерьёз? Что мы будем делать? — спросил Лео.
   — Предупредим храбреца о возможных последствиях; думаю, ему хватит, — ответил я, наблюдая за тем, как несчастный Гвидо бредёт к нашему столику.
   Ребята согласно кивнули: Гвидо ещё маленький — двенадцать лет — и глупый, к тому же ему сейчас очень плохо. И он наш друг!
   — Тогда пошли отсюда, — предложил Лео.
   И мы удалились на поиски подходящего английского газона.
   На травке Гвидо аккуратно устроился на животе, а я сел по-турецки: встать из лежачего положения без посторонней помощи я не могу — больно. Гвидо смотрел на меня со страхом и надеждой.
   — Прежде чем что-нибудь сказать, — наставительно начал я, — особенно в школе на уроке, подумай! Потому что цена может оказаться такой, которую ты не захочешь платить, например ты можешь остаться один. Если твой отец захочет тебя изолировать, он это сделает. И помочь тебе в такой ситуации будет очень сложно. Я, во всяком случае, пока не знаю, как это можно сделать.
   — Угу, — прошептал Гвидо, — я понял, а сейчас?..
   — А сейчас — проехали, — твердо заявил Алекс. — А ты во что влип? — обратился он ко мне.
   Я вздохнул и начал рассказывать. Умолчал я о заговоре, это не моя тайна, и о Контакте: наплёл, что в комме сработал сигнал тревоги, когда его с меня снимали.
   Особенно сильно всех развеселило, как я сам следую своему же, только что данному Гвидо, совету.
   — В данном случае это не имело значения, — заметил я.
   — Но ты же не знал об этом заранее.
   — Кто-то очень древний и очень умный, кажется Отто фон Бисмарк, как-то сказал: «Пусть дураки учатся на своих ошибках, я буду учиться на чужих». Гвидо, ты всё понял?!
   — Да, а кто такой Бисмарк?
   Я пустился в объяснения. Лео и Алекс до девятнадцатого века ещё не добрались (сейчас оба увлечены Древним Египтом, так же как я когда-то), так что слушали все.
   Мы расстались потому, что непобитым членам нашей компании пора было идти на тренировку. Причём Лео мы с Филиппо подбросили на элемобиле прямо к дверям его зала, иначе бы он опоздал.
   Вечером мне позвонил Алекс и сообщил, что отец Гвидо на него пожаловался, но, по счастью, обошлось без репрессий, дело в том, что главным и практически единственным грехом Алекса является непобедимая страсть к компьютерному взлому. Его спросили, учил ли он Гвидо взламывать. «Нет», — честно ответил Алекс. Ну а уточнять, что он научил этому Лео, Алекс не стал. Хм, а меня проф даже ни о чём не спросил! А я не только взламываю, я ещё взрываю все, что взрывается, угоняю катера и элемобили, убегаю в джунгли и лезу на рожон всеми другими способами, какие только могу придумать. И Гвидо кое-что об этом знает. Может, его отец прав? И что мне теперь делать?
   Что делать? Что делать? В воскресенье везти друзей на природу: девочки решили научить Терезу лазать по скалам. В ближайших окрестностях Палермо можно обойтись и без охранника, тем более на вооружённом до зубов катере. Я посмеялся над галактическими законами, видимость соблюдения которых Этна до сих пор демонстрирует, мне нельзя владеть маленьким бластером: нет ещё восемнадцати, но нигде не сказано, что мой «Феррари» должен быть безоружен. Так что у меня шесть больших военных бластеров, способных пробить бортовую защиту боевого катера, и пятнадцать ракет.

Глава 5

   Все войны, кроме гражданской, пока отменяются, а в ней меня почему-то не хотят задействовать, хотя я уже в пятницу объявил профу, что вполне выздоровел, чтобы спокойно работать в Контакте. Мне это не очень-то нравится: эти люди для профа гораздо опаснее каких-нибудь блаженной памяти Трапани. И я ничего не могу с ними сделать?
   — Это слишком грязная работа, Энрик, — заметил проф, — радуйся, что она досталась не тебе.
   — Какая разница, кому она досталась? Если она грязная, значит, заляпаны все: и тот, кто приказал, и тот, кто сделал, и те, кто ничего не имеет против!
   — И даже те, кто ничего не знает?
   — Э-э, наверное, нет.
   — Невежество — великая сила! — усмехнулся проф.
   — Хм, защитная реакция организма на сложные вопросы: я ничего не знаю и, следовательно, ни в чём не виноват, так?
   — Ну примерно.
   — А те, кто всё знает?
   — Это каждый решает для себя сам.
   — Понятно, люди воюют не потому, что одни плохие, а другие хорошие, а потому, что это в природе человека. Едим же мы мясо, хотя с точки зрения коровы — это преступление. Если, конечно, у коровы есть точка зрения. Значит, я должен решить, что такое моя сторона и при каких условиях она остаётся моей? Или безо всяких условий?
   — Не должен, но можешь. Вряд ли у тебя не будет условий, их нет только у одноклеточных.
   — Насколько я помню историю, на Земле это всегда считалось предательством.
   — Да, ну и что? Это просто способ заставить солдата стрелять в чужих детей, вместо того чтобы пристрелить того, кто отдал такой приказ.
   — М-мм, значит ли это, что мне не придётся выбирать между интересами корпорации и моей совестью?
   — Сегодня не придется.
   — Хм, и при этом работа грязнее, чем прикончить какого-нибудь ничего не подозревающего синьора Джела?
   — Ну почему же ничего не подозревающего? Все мы ходим под дамокловым мечом. Знаешь, что это такое?
   — Знаю. Так это вы первый нашли и открыли тот исторический сайт и научились пользоваться его содержанием? — догадался я.
   — Правильно.
   — А почему тогда вы не посоветовали мне?..
   — А ты бы последовал этому совету?
   — Э-э, нет. Понятно. С глупыми упрямцами именно так и поступают.
   — С дьявольски умными упрямцами! — усмехнулся проф. — Сердишься?
   — Нет, но мне надо понять, как вы меня к этому подвели. Я сам виноват в том, что мною можно так управлять.
   — Полностью независим был только Робинзон Крузо до наступления пятницы, — улыбнулся проф. — Помнится, ему это не слишком нравилось.
   — А почему история не держится в глубокой тайне? Даже в военных училищах изучают?
   — Помнишь, как ты раскрыл тайну оружейных складов? Сам говорил, темнее всего под фонарём. Тайна — это интересно, её постараются раскрыть и понять, почему это тайна. А так, причуда сумасшедшего профессора, которой вынуждены потакать. Ведь лейтенант успеет стать полковником, прежде чем знание истории понадобится ему по-настоящему.
   — Ясно. И всё-таки какая грязная работа? Я должен знать.
   — Это все равно не твой профиль. Ну синьор Теодоро Кальтаниссетта ещё ничего не сделал, поэтому он просто отправится на Южный континент вместе с семьей, которая и вовсе ни в чём не виновата. С остальными участниками заговора поступят примерно так же. Кроме офицеров СБ.
   — Хм, то есть они выбирают между интересами нанимателя и совестью только один раз, при приёме на работу?
   — Никто не обязан уважать твое право выбора. Защищай его сам. Если сможешь. А совесть эсбэшников тут, кстати, ни при чём. Только жадность.
   — Понял. «Делай что хочешь, но помни, что другие поступают так же». Вы это сказали Васто тогда, в джунглях.
   — Если бы я знал, что ты это слышишь…
   — То что?
   Проф расхохотался:
   — Для тебя это и без того руководство к действию. И горынычи тоже делают что хотят.
   — Результат плохого воспитания! Ладно, хорошо, что всё кончилось именно так, работать на дом Минамото^[3] я бы не смог.
   В субботу я на правах выздоравливающего возлежал на плащ-палатке и с удовольствием разглядывал изящные силуэты наших девчонок на фоне светло-серой скалы. Лариса надела новый ярко-красный комбинезон; если для того чтобы произвести на меня впечатление, то ей удалось — я впечатлён. В это время у меня на руке ожил коммуникатор:
   — Энрик, срочно сажай всех в катер. Война. Сидите пока там. В воздухе может быть опаснее.
   — Понял.
   Я вскочил и побежал к ребятам:
   — Алекс, Лео, быстро снимайте их! Мы эвакуируемся.
   — Что такое?
   — Война! Быстро в катер.
   Мы спешно сняли девочек и Гвидо со стенки и постарались уничтожить все следы нашего пребывания здесь. Только крючья вынуть не удалось: слишком долго.
   Через пятнадцать минут мы сидели уже в «Феррари». Теперь нас голыми руками не возьмешь. Я снова связался с профом:
   — Профессор, мы уже в катере; может быть, мы проскочим? Тут лететь-то десять минут.
   — Вас собьют над городом, просто на всякий случай.
   — На земле мы тоже хорошая мишень — «Феррари» слишком заметен, — возразил я, — и возможности маневра никакой. И есть почти нечего. А что если нам убраться на Ористано?
   — Подожди, сейчас посмотрю на карту. Несколько минут напряжённого молчания.
   — Энрик!
   — Да.
   — Летите через космос на Джильо, около Ористано плавают чужие лоханки. Если прямо сейчас вас не перехватят, всё будет в порядке.
   — Понял.
   — Конец связи.
   Я обернулся к ребятам. Вид у всех был бледный, но в панику никто не ударился. Я улыбнулся и подмигнул честной компании:
   — Как хорошо, что у нас такие храбрые девочки! И как здорово, Лео, что мы учили их стрелять. Значит, так: Лео — кормовой бластер, Алекс — низ (и учти, что там защита послабее). Гвидо — правый борт, Лариса — левый, а Тереза — верх. Маленькие катера сбиваются четырьмя выстрелами в одну точку. А на всякие типа Джел-7 лучше потратить ракету. Но их всего пятнадцать. Ясно?
   — Я тебя загрызу! — набросилась Джессика на Алекса. — Почему ты не научил меня?!
   Алекс открыл рот, чтобы сказать что-то в своё оправдание.
   — Не сейчас, — пресек я почти семейную ссору, — пристегнитесь! Мы взлетаем.
   Я почти с удовольствием сунул руку в сенсорную перчатку — вчера только поставил. Может, отключить? Не тренировочный полет. Не-е, к хорошему привыкаешь не быстро, а мгновенно.
   На поляне «Феррари» выглядит как большая капля ртути и очень заметен. А вот в воздухе надо специально постараться, чтобы его увидеть. Нужен длинноволновой радар — громоздкая штука, на катера не ставится.
   Я переключил гравитатор на компенсацию перегрузок и рванул вверх с максимальным ускорением: может быть, мы проскочим. А в космосе ищи-свищи маленький катерочек, который не хочет, чтобы его обнаружили.