Оловянная Ирина. Самурай

   — Ну? Как? — спросил я.
   — Отступают. Там такая каша на дороге… Еле перебрался.
   Лео помрачнел — понял то же, что и я. Я переждал всеобщие восторги, взял Алекса за рукав и отвел в сторонку: ругать я его буду наедине.
   — Какого черта ты вообще лазал за дорогу?! Что, эта каша была плохо видна с ближайшей обочины?
   — Ну э-ээ… — Алекс не ожидал, что его подвиги так низко оценят. — Ну я ходил до шоссе.
   — Зачем?
   — Хотел убедиться.
   — Понятно. Герой! — ехидно сказал я. Алекс опустил голову и покраснел.
   — И ещё подождал, чтобы эффектно появиться секунда в секунду.
   Алекс кивнул.
   Я повернулся и пошёл. И что нам теперь делать? Я отошел в сторонку и сел, прислонившись к сосне. В голове не было ни одной мысли. Хотел же пойти сам, испугался ссоры с друзьями. И что теперь? Чёрт бы его побрал! Он что, не понимает? А если бы его поймали и допросили? И сам бы погиб и всех остальных тоже… Трое маленьких детей, которых в случае чего придется нести на руках, раненый Гвидо. И для полноты картины капитан Коллеферро, тащить его с собой — немыслимо. Убить безоружного, неспособного защищаться человека? Тем более. Выдохни, только спокойно. Ладно, искать нас посреди собственного отступления они, может, и не стали бы… Может быть. Но сам-то Алекс? Тоже слишком дешево ценит свою жизнь?
   Где-то рядом Лео, злой, как разбуженная кобра, объяснял Алексу, кто он такой:
   — Это тебе что? Игра? Кто больше очков наберет? Кто тут самый храбрый?
   Алекс не огрызался. И то слава богу. Через несколько минут оба подошли ко мне и сели с разных сторон.
   — Я был не прав, — проговорил Алекс после долгого молчания.
   — Угу, — кивнул я. — Когда я затащил вас в нейтралку и мы сражались с «Джелами», я был не лучше.
   Мы печально вздохнули.
   — Ладно, — нарушил молчание Лео, — будем считать, что мы поумнели.
   — Есть немножко, — признался Алекс.
   — Проехали, — сказал я. — Скажи лучше, что нам делать дальше?
   — А что делать? — удивился Лео. — Добыть транспорт прямо на глазах у отступающей армии… Нереально. И объехать фермы, на которые мы ещё не успели, — тоже. Тех, что на отшибе, вроде Анджело, пронесло. А остальные — вы же видели. Если бы за нашей спиной никого не было, я бы предложил что-нибудь такое, хулиганское, чтобы кремонцы нас ещё лет десять проклинали, а так… — Лео пожал плечами.
   Я едва не упал на него, мне было очень смешно:
   — Оказывается, ты ничуть не лучше меня!
   — Я когда-нибудь говорил, что лучше?! — Лео толкнул меня локтем в бок (не наваливайся).
   — Нет, но я думал, что ты гораздо разумнее. Если бы у нас была связь, что бы приказал генерал?
   — Сидеть на месте и не рыпаться, — немного удивлённо ответил Лео. — Ну и что? Если бы мы были втроём, ты бы не послушался.
   — Ага, — согласился я, — приятно сознавать, что я не один такой болван!
   — И что? — Алекс убедился, что на него не сердятся, и подал голос: — Мы будем два дня сидеть и ничего не делать?!
   — Мы будем ходить дозором и охранять остров, — серьезно ответил я.
   Алекс горестно застонал.
   — Так тебе и надо. Перетерпишь.
   Когда мы, обнявшись, вернулись к костру, наши девочки облегчённо вздохнули. Конспираторы хреновы! Женщин и детей это не касается! Вот пусть они и ничего не знают и даже не догадываются. Пусть начинают беспокоиться, когда мы будем мертвы, не раньше.

Глава 44

   Мы больше спали, чем ходили дозором. Лично я отсыпался впрок: пригодится, вернёмся домой, опять придется в пожарном порядке изучать всё, что было в университете без меня.
   А ещё мы «ходили в цирк», как выразился Алекс. Цирк устроил маленький сын Анны, той самой спасённой нами из подвала молодой женщины. Выпущенный поползать по плащ-палатке ребенок все время норовил пересечь её границы. Его разворачивали, и, страшно удивленный, что зелёная травка опять оказалась где-то далеко, потомок первопроходцев отправлялся в новое путешествие.
   — Его зовут Поль, — сказала Анна, как будто что-то решив.
   Я понял, что это так и есть: ещё несколько минут назад мальчика звали иначе. Теперь его будут звать в честь отца, который отдал за него жизнь. Я посмотрел на Анну: если понадобится, она тоже так сделает. А мои родители просто выбросили меня, как ненужную вещь. И я был ещё меньше и беззащитнее. Чёрт! Плевать я на них хотел! Тогда почему это так больно? Я забрался в палатку, лег лицом вниз и сделал вид, что сплю.
   Летучие коты! На свете полно маленьких детей, и у большинства из них вполне нормальные родители. Так что ж мне теперь всю жизнь рыдать из-за того, с какой яблоньки упал я сам?! Надо ввести четвертое правило: «Никогда себя не жалей!» Вот так.
   В порядке борьбы со своими слабостями я вызвался помочь искупать ребенка. И правильно сделал: чертовски забавное занятие.
   В три часа ночи я сидел в традиционном, но совершенно бесполезном дозоре и вдруг услышал, как кто-то ломится в мою сторону с края болота. Я зашел этому лопуху в тыл и собирался уже тихо треснуть его по голове, как понял, что это Виктор.
   — О Мадонна! Я тебя чуть не убил. Какого дьявола ты здесь бродишь?
   — Я искал тебя, — признался Виктор.
   Часовому не следует ни с кем разговаривать и отвлекаться; с другой стороны, не будут нас кремонцы искать, не до того им; и проф тогда, на Джильо, тоже не прогнал меня сразу же, как по идее должен был сделать.
   — Ладно, — проворчал я, — садись рядышком, горе луковое. Зачем ты меня искал?
   — Я хотел спросить…
   — Ну спрашивай.
   — Откуда ты всегда заранее знаешь, как все сделать правильно? Ну… Да…
   — Я не знаю, — ответил я, — я притворяюсь. Пока нам просто везёт. Да и то… Гвидо…
   — А если нам не повезёт?
   — Тогда ты уже ни о чем не успеешь спросить.
   — Чего?
   — Нас просто убьют.
   — А почему ты не боишься?
   — Я боюсь. Ты же тоже не дрожишь мелкой дрожью, а у тебя было гораздо меньше времени, чтобы привыкнуть ко всему этому.
   — Ну не знаю… Тут девочки… И дети…
   — Девчонки здесь родились. Беспокоиться за свою жизнь они начнут после нашей смерти. А пока они беспокоятся за нас.
   — А дети…
   — Они просто не понимают.
   — Пьетро понимает.
   — Угу, ему уже десять. Не советую тебе с ним бороться или соревноваться в стрельбе. Его учил профессионал.
   — Уже десять, — усмехнулся Виктор.
   — Ага, разделение полов происходит при зачатии. Так что формально ты сначала стал мужчиной, а потом родился… Да, разговаривай потише, а то мне не слышно, что вокруг делается.
   Виктор покивал.
   — Все равно, — упрямо заявил он, — ты какой-то слишком спокойный. Ты веришь в Бога?
   — Не-е. Ты чего это? Разве похоже?
   — Не знаю…
   — На Этне почти никто не верит. Верить можно в свою голову, свои руки и ноги. В то, что товарищи тебя не предадут и не оставят. И всё.
   Виктор усмехнулся:
   — У нас на Новой Сицилии вас за это клеймят аморальными типами.
   — Э-ээ, а как одно связано с другим?
   — Ну я читал одного древнего автора: «Если Бога нет, то всё дозволено».
   Я немного покрутил эту мысль.
   — Это он от себя или у него герой так думает?
   — Сложно сказать; похоже, что от себя.
   — Тогда он-то и есть аморальный тип!
   — Почему это?
   — Получается, что своей совести у него нет. Только страх. Морально быть рабом, аморально быть свободным. Так, что ли? Выходит, что детей нельзя убивать, потому что за это Бог покарает. А на самом деле их просто нельзя убивать! И все. А милый лозунг «Убивайте всех подряд, Господь узнает своих»^[31] выдвинули самые что ни на есть верующие! Они даже воевали за веру.
   — Эй, успокойся. Ты как будто убеждаешь толпу католиков сжечь Ватикан.
   Я хмыкнул.
   — Нет уж, Ватикан пусть стоит, строили-то его люди. А вера — это протез совести.
   — А что такое «протез»?
   — Ну когда-то давно, когда не умели клонировать утраченные конечности, делали такие электронные заменители рук и ног, на батарейках. Я читал где-то.
   — А-а, понятно. Когда чего-то не хватает. М-мм, похоже, что так и есть.
   — А ты веришь в Бога. Ну почему ты спросил?
   — Ну как сказать, у нас вроде как принято. В детстве верил, а сейчас… А спросил я, потому что ты не боишься умереть.
   Я помотал головой:
   — Я не боюсь, потому что все равно это когда-нибудь произойдёт. И дрожать из-за этого всю жизнь я не собираюсь. Это глупо.
   — При чем тут глупо или не глупо, если страшно?
   — Ну… Человек может во многом себя убедить. Обычно это вредно, кремонцы вот убедили себя, что иначе, чем они, жить нельзя. Вот и мучаются, и других мучают. Если ты начнешь убеждать себя, что ты, например, заболел, то завтра у тебя будет температура. Так почему нельзя убедить себя в том, что бояться нечего?
   — А на самом деле? На самом деле есть чего?
 
   Какие сны в том смертном сне приснятся,
   Когда покров земного чувства снят?^[32]
 
   Этого никто не знает. Доказательств нет и быть не может.
   Мой комм ожил в четверг утром.
   — Энрик! Это Фернан, откликнись! — Голос доносился сквозь треск и свист.
   — Да! Я слушаю! — радостно закричал я.
   — С вами всё в порядке?
   — Все живы, Гвидо ранен. А у вас как?..
   — Успокой там всех, здесь никто не пострадал. Синьор Галларате воюет на Южном континенте. Я с ним свяжусь сейчас.
   — Да, — произнес я упавшим голосом.
   — Рассказывай про Гвидо, — деловым тоном велел Фернан.
   — Спину обожгло из бластера. Мы вроде всё сделали правильно. Воспаления нет.
   Вокруг меня уже собрались все. До Лео первого дошло, что у него тоже есть комм. Через минуту ребята уже успокаивали родителей.
   — Я тебя запеленговал, — сказал Фернан, — через полчаса за вами прилетят.
   — Эй, Фернан, нам нужен большой катер, нас тут семнадцать, включая пленного.
   — Понятно. — Фернан был озадачен, но шум и треск в эфире не располагали к долгой болтовне.
   — До встречи, — прокричал я. — Расскажу все подробно.
   — До встречи.
   После разговоров все оживились, кроме бедного Виктора. Ему, верно, пришлось поиграть в шахматы самому с собой.
   Лариса, смеясь, повисла у меня на шее:
   — Знаешь, что сказала мама?
   — Ну что?
   — Что с самого начала знала, что ты вернёшь меня домой живую, здоровую и даже умытую.
   — Главное — умытую! — рассмеялся я, целуя её в нос.
   Я попытался связаться с профом: треск в эфире. Будем надеяться, что эти чертовы кремонцы надоели ему так же, как и мне, и сейчас на Южном он их добивает.
   — Через полчаса за нами прилетят, — предупредил я Джулию и Анну.
   Женщины бросились собирать вещи. Да, сейчас им придется несладко. Фермы, конечно, застрахованы, к тому же осенью синьор Мигель, не вернув пленных Кремоне, мудро решил использовать их для восстановления того, что они сами разрушили (говорят, синьор Кальтаниссетта был недоволен, что им слишком мало платили за работу, а главный бухгалтер ворчал, что можно было бы и вовсе не платить). На этот раз мы, наверное, сделаем так же. И все же пока всё наладится…
   — Надо, наверное, снять палатки, — предложил я.
   — А зачем? Будет туристская стоянка, — удивился Алекс. — Пусть остаётся.
   Я представил себе, как наши аккуратные палатки мокнут под дождем и гнутся под ветром, без присмотра они скоро завалятся. Я вообразил, как отвратительно всё это будет выглядеть, и помотал головой:
   — Колодец, кострище и места для палаток пусть остаются, а сами палатки через пару месяцев превратятся в кучу мусора.
   Алекс кивнул; наверно, представил себе то же, что и я.
   Только мы успели свернуться, как услышали гул двигателя летящего катера. «Сеттер-77»! Залетали наши птички.
   Катер приземлился, и из него выскочил лейтенант Доргали.
   — Вот это да! — воскликнул он вместо приветствия, увидев толпу встречающих.
   — Я же предупредил, что нас много. Мы не поместимся.
   — Да тут лететь пятнадцать минут до Мачераты. Просто немного неудобно — и всё, — возразил летчик. — Полетели скорее. Меня вытащили прямо из боя.
   Мы быстро погрузились в катер и покинули гостеприимное болото. Может быть, навсегда.
   В Мачерате на посадочной площадке нас поджидал синьор Мигель собственной персоной. Первый раз я видел его в форме с погонами и нашивками, правда, он в ней явно ползал под огнём… дней десять.
   У Анджело отвисла челюсть, и он по старой привычке встал по стойке смирно.
   Синьор Мигель быстро подошел и начал трясти ему руку:
   — Спасибо, что вы позаботились об этих чертенятах!
   — Э-ээ, — потянул немного удивленный Анджело, — вообще-то это они о нас позаботились.
   Мы втроем тихонько отползли в сторонку и Виктора оттащили. От таких недоразумений лучше держаться подальше.
   — Ой, что будет! — схватился за голову Алекс.
   — Он не кусается, — заметил я. — Интересно, что здесь делает Корпус Быстрого Реагирования?
   — Быстро реагирует, — ответил Алекс, — с опозданием на две недели.
   Синьор Мигель обернулся к нам и вопросительно поднял брови.
   — Расскажем, — пообещал я. — Только пусть сначала кто-нибудь заберёт пленного. Тогда я вздохну спокойно.
   И я передал своему непосредственному начальнику документы капитана Коллеферро.
   — Ты бесподобен! — с чувством заявил синьор Мигель, прочитав удостоверение.
   Я только махнул рукой и побрёл куда-нибудь в сторонку от предстоящей суеты. Меня оставили в покое. Ненадолго.
   Может быть, я и буду когда-нибудь командовать армиями, но я никогда не буду начальником никакого штаба, ни за что: это ж надо — решать столько проблем сразу. Как этот бедолага, у которого с нашим приездом прибавилось ещё три задачи (к тем пятистам, что уже были): он будет сейчас разбираться с пленным, отправлять Гвидо в медчасть, расселять куда-то Анну с ребёнком и Анджело с семьей. Лейтенант Доргали объяснил мне, что в таких ситуациях армия лучше любого Санта Клауса: «А как же, это же мы виноваты, что вы остались без крыши над головой». Для меня одной проблемой меньше.
   Лариса тихо подошла и встала в шаге от меня, я увидел её тень, поднял глаза, улыбнулся и похлопал ладонью по траве. Лариса села рядом. Я притянул её к себе.
   — Я почти не обращал на тебя внимания в эти дни.
   — Да, — прошептала Лариса.
   — Я все время боялся что-нибудь сделать неправильно, понимаешь?
   — Понимаю. У тебя просто не было сил, чтобы ещё ухаживать за девушкой, — улыбнулась она. — Но девушка всё равно в восхищении.
   — М-мм, — мечтательно промычал я. — В сказках герои спят, положив голову на колени принцессе, которую они ещё только собираются спасать.
   — Ты тоже можешь так сделать, — заметила Лариса с лёгкой иронией.
   — Замечательно, — прошептал я, растягиваясь на траве.
   Я поднял голову, потому что на меня опять упала чья-то тень.
   — Лейтенант Джарре, из городской комендатуры, — представился чёрный силуэт на фоне ярко-синего неба.
   — М-мм?
   — Энрик Галларате, это вы?
   — Я, — со вздохом признался я.
   — Война кончилась, начинается бумажная волокита, — слегка улыбнулся лейтенант. — Вам придется написать подробный рапорт. Генерал-полковник сказал, что вы знаете как.
   — Понятно. А компьютеры ещё не работают?
   — Ну, волокита, конечно, но не буквально бумажная, — утешил меня лейтенант, — работают.
   Я поднялся и отправился писать рапорт. Кошмар, синьор Мигель, что, официально внёс меня в свою платежную ведомость? Или посадил аналитика считать корреляцию между моими приключениями и войнами на Этне? А что? Наверняка есть. И ещё неизвестно, что следствие, а что причина!

Глава 45

   Вечером того же дня наш катер приземлился во дворе палермского военного госпиталя, родители Гвидо уже ждали его там. Потом развезли всех остальных. На прощание я поцеловал Ларису и мазнул её по щеке гримом:
   — Чтобы синьора Арциньяно не говорила, что ты умытая.
   Лариса засмеялась.
   Когда мы с Виктором остались в салоне только вдвоём, он тяжело вздохнул:
   — Вот всё и кончилось.
   — Так радуйся, — не понял я причины такого траура на его физиономии.
   — Это тебе хорошо: пройдет ещё пара недель, ну — месяц, и у тебя будет новое приключение. А я…
   — М-мм, ну ты ещё не уезжаешь…
   — Это ты так думаешь, наверняка мама уже и билеты поменяла!
   — Не думаю, — хитро улыбаясь, ответил я, — и через год вы опять приедете.
   — Э-ээ, откуда ты знаешь?!
   — Пусть тебе профессор сам скажет.
   — Ну ладно… — ответил заинтригованный и обнадежённый кузен.
   Лабораторный парк и все, кто в нем живет и работает, были оставлены на попечение синьора Соргоно. Он и ждал нас на посадочной площадке, разогнав всех остальных, кроме Фернана и синьоры Будрио.
   Рядом с посадочной площадкой, на месте нашего ухоженного розария красовалась огромная воронка, побольше той, что я устроил когда-то. Бедный Джорджо, он так гордился своими розами; теперь, чтобы привести всё это в исходное состояние, понадобится лет десять, не меньше. Хм, может, убедить профа и в самом деле сделать пруд — надо же Самураю где-то плавать, бассейн ему почему-то не слишком нравится. А розы можно посадить где-нибудь в другом месте.
   Тетя Бланка с причитаниями бросилась обнимать сыночка: бродить где-то далеко от дома — это же холодно, мокро, темно и страшно.
   — Да ну-у, — потянул Виктор. — Энрик меня никуда не пускал.
   Услышав жалобу, синьора Будрио обернулась ко мне с самым зверским выражением лица, потом до нее дошло содержание. Взгляд её потеплел. И тут она опять рассердилась — на этот раз на Виктора. Лопух! Зачем он это сказал? Опять ему придётся играть в шахматы самому с собой.
   Синьор Соргоно церемонно пожал мне руку. Потом Фернан схватил в охапку и потащил в караулку: обещал за меня, что я все расскажу.
   Проф уехал в сопровождении Антонио, Рафаэля, Марио и Филиппо. Все остальные были здесь и жаждали услышать рассказ о наших приключениях. Диоскуры забрались мне на плечи, я посадил Геракла и Самурая к себе на колени, вздохнул и начал признаваться в собственной непроходимой глупости. Хорошо, что синьора Будрио этого не слышит, а то бы она меня просто загрызла.
   Потом мне, конечно, рассказали об авианалете, о сбитом прямо над парком катере (в лесу осталась воронка побольше той, что я видел у посадочной площадки).
   — Здорово! — заявил я. — Наконец-то можно будет сделать пруд с золотыми рыбками!
   — Так ты тот взрывчик ради этого устраивал?! — спросил кто-то.
   — Конечно! По-моему, отличная идея. Все расхохотались.
   — Ничего не получится, Джорджо уже снял траур по своим розам и с упорством бульдозера восстанавливает статус-кво.
   — Жаль. А уговорить его кое-что переделать нереально?
   — Попробуй, это же ты такой убедительный. Убедительный! Летучие коты! Я его игнорирую уже почти год. Он меня тоже — парк я не порчу, на все остальное ему наплевать. Ладно, придёт в голову что-нибудь гениальное — будет у меня пруд, а не придёт — не будет. Плакать не стану.
   После обеда я завалился наконец поспать в тепле и на мягкой постели. Без десяти шесть меня посетил Виктор.
   — А на тренировку ты не пойдешь? — разочарованно спросил он.
   Ну он даёт! Хотя… он же пробежал и прошёл гораздо меньше. Хотя… он не так хорошо тренирован, так что неизвестно, кому из нас пришлось тяжелее. Я помотал головой, чтобы прогнать сон:
   — Пойду, конечно.
   Очень сложно быть чьим-то героем — я опять влип. Только-только Гвидо решил, что я нормальный человек, так сразу же нашлась ему замена. И что я буду делать? Я встал, надел кимоно и пошел тренироваться. Ох-ох-ох, беготня, ходьба и война не заменяют хорошей разминки и хорошего спарринга, форму я потерял, а уж бедный Виктор… Для него всё начинается сначала.
   Вечером по видеофону позвонил очень злой отец Гвидо. Он жаждал поговорить с профессором. Мы с синьором Соргоно как раз сидели в гостиной, и он в своей обычной спокойной манере хвалил меня за разумные действия. Не одобрил он только одного, что я отпустил Алекса в разведку, раз уж я сам считал, что это неправильно.
   — Ты командир, ты за всё и за всех отвечаешь. Значит, и решаешь тоже ты. И никаких обид. Забудь это слово, к войне оно не имеет никакого отношения.
   — К войне да, а вот к отношениям… В этот момент раздался звонок.
   — Да, — повернулся к монитору синьор Соргоно.
   — Я хотел бы поговорить с профессором Галларате, — довольно агрессивным тоном заявил появившийся на экране мужчина.
   — Это невозможно. Генерал в районе боевых действий, — спокойно ответил синьор Соргоно. — Если вы по поводу Энрика, то сейчас он оставлен на моё попечение, — немного насмешливо добавил он.
   — Луис Монкалиери, я отец Гвидо Монкалиери. Синьор Соргоно кивнул и представился.
   — Ваш подопечный, — издевательским тоном поинтересовался синьор Монкалиери, — не хочет объяснить мне, какого черта они не сидели тихо, как мышки? В результате пострадал мой сын!
   Синьор Соргоно нахмурился.
   — Правильно ли я догадался? — спросил он. — Вы приехали на Этну с Новой Сицилии?
   — Да, какое это имеет значение?! Синьор Соргоно слегка улыбнулся:
   — И чем вам понравилась Этна?
   Синьор Монкалиери открыл рот, потом закрыл его и покраснел.
   — Всем, кто приехал жить сюда с Новой Сицилии, нравится одно и то же, — продолжил синьор Соргоно. — И на Новой Сицилии всем надоело одно и то же. Но за свободу и интересную жизнь приходится платить. В том числе своей кровью. Наши мальчики не могли сидеть тихо, иначе они не были бы этнийцами. Если вы хотели, чтобы ваш сын никогда не подвергался опасности, вам следовало остаться на Новой Сицилии.
   — Не вам решать, что мне делать, а чего не делать!
   — Сейчас вы говорите как настоящий этниец. Боже меня упаси вам указывать. Я просто напоминаю, что всё имеет свою цену.
   Синьор Монкалиери извинился и попрощался.
   — Романтик, — прокомментировал синьор Соргоно. — Объяснив человеку, какой он идиот, — наставительно продолжил начальник охраны, — сделай ему комплимент, иначе до него не дойдёт.
   Когда это он успел так поумнеть? Раньше это не было так заметно.
   — Угу, — согласился я. — Но Гвидо-то всё равно ранили…
   — А в прошлый раз в госпитале лежал ты, — заметил синьор Соргоно, — с поломанными ребрами. Могу только повторить то, что я минуту назад сказал синьору Монкалиери.
   — А мне можно позвонить профессору? Синьор Соргоно покачал головой.
   — Он знает, что ты уже здесь, и сам с тобой свяжется, как только сможет.
   Я вздохнул и побрёл к себе читать новостные ленты: что там «в районе боевых действий»?
   Терпение. Читаем всё подряд, с начала войны. Сегодня у нас второе этапреля, вчера, между прочим, был официальный Новый год, правда празднуют его одиннадцатого. Исторически сложилось. Война началась двадцатого этмарта.
   Итак двадцатое. Хм, точнее девятнадцатое, нужен же был Джела и Кремоне повод. Повод дал ББ, подписавший сепаратное торговое соглашение с Новой Британией. Э-ээ, ну и что? Мы были не готовы к нападению? Ах вот оно что! Соглашение было подписано ещё полтора месяца назад, и проф с синьором Мигелем уже небось устали ждать реакции, тут-то всё и началось. И довольно нестандартным образом. У Джела или у Кремоны появился кто-то с фантазией. Его надо будет вычислить и прикончить чем скорее, тем лучше.
   Торговое соглашение, кстати, предусматривало продажу на Новую Британию большой партии «Сеттеров». Понятно, потеря Мачераты наверняка сорвала бы сделку. А ещё Кальтаниссетта теперь единственный посредник при продаже Новому Гордому Альбиону тетрасиликона и микросхем, его содержащих. Я начал тихо стонать от хохота: мы, конечно, будем продавать в основном микросхемы. И три наших больших завода, их производящие, теперь загружены заказами по самые уши и навсегда! Ещё и четвёртый завод придётся строить. А к нашим микросхемам и компьютерам ещё и наш софт! О-о! Это действительно сделка века.
   А взамен мы будем получать их новейшие биотехнологии. Понятно, синьор Кальтаниссетта не смог устоять, очень ему хочется утереть нос Вальгуарнеро. А ещё новобританцы продадут нам несколько новых звездолётов и некоторые технологии, полезные для их строительства.
   Тоже интересно. До сих пор этнийские корпорации не слишком заботились о развитии своего космофлота: тетрасиликон и селениты были достаточной приманкой для торговцев с других планет. Синьор Наш Большой Босс велик и мудр, наверняка нас надували. К тому же, как показывает история Земли, торговля сырьевыми ресурсами — это путь в никуда.
   Вечером в воскресенье, двадцатого этмарта, началась «героическая оборона Мачераты». Крутят наши что-то, героизм героизмом, там, конечно, сражались все, кто может держать оружие, никто не жаждал повторения Эльбы, но всему есть предел. Два полка — это два полка, их так просто не восстановишь. М-мм, и проф точно не знал, что они нападут именно на Мачерату, иначе нас бы не отпустили в поход в ближайшие её окрестности. С этим надо будет разобраться.
   Дальше. Как всегда воздушные бои над Палермо. «Джелы» против «Сеттеров». Они тайком подтянули подкрепления, мы тоже. Мы — в больших масштабах («невозможно быть слишком сильным в решающем пункте» — это, кажется, Наполеон сказал). Джела собирались вернуть себе палермскую зону, потерянную полтора года назад. Ишь чего захотели! Лео мы вам не отдадим. Проиграв в небе столицы, Джела решили, что с них хватит, и, не заключая официально сепаратного мира, больше в военных действиях участия не принимали. Наши поняли их правильно. Кремона была отдана на растерзание. Вечно нейтральная корпорация Вальгуарнеро приветствовала это мероприятие от души. С чего бы это?